жизнь в борьбе

ЖИЗНЬ В БОРЬБЕ

Услыхав от дочери, кого она выбрала себе в мужья, плакала тётка Марина, мать. Одна она растила своих пятерых. Полуголодные, нечего одеть на выход, но обласканные материнской любовью, росли они. А тут и семья из другого толка да и про нрав будущей свекрови слухи доходили не очень хорошие. Не желала злой судьбы своим кровинушкам мать. Но Анна свой выбор сделала. Да может ещё и не сладится, — надеялась бедная Марина. От судьбы не уйдёшь…

За работой и хлопотами незаметно подкрался сорок первый год. Пришло лето, а с ним война. Великая Отечественная. Июнь в Новом Загане прошёл тихо. Из всех средств связи с большим миром у народа было только радио — черная тарелка на деревянном столбе около сельсовета. Еще верстались списки призывников, ещё только готовились мужики к призыву на войну. Они старались подправить то, что откладывали на потом. Сенокос был в разгаре. Поля тоже требовали ухода. Лето в селе заставляет работать даже самых ленивых. В конце июля пришли первые повестки. Никто не думал, что война затянется на долгие годы и провожали мужиков, как на работу, с напутствием поскорее разбить немчуру и вернуться.

В эти тревожные дни, наперекор матери, Ермила ввёл в дом молодую жену. Анна была напугана слезами и приговорами матери, глаз боялась поднять на свекровь. От тяжёлой работы и постоянного недосыпания, от потерянной на многие годы семьи, от постоянной борьбы, состарилась Пучиха прежде времени. Морщины избороздили её лицо. Откуда-то появилась сутулость. Женщины в крестьянских сёлах тогда быстро старели. Многочисленные юбки не скрывали её худобы. Взгляд тяжёлый, исподлобья оценивал избранницу сына. Трудно Анне было назвать такую мамой. Смущаясь, потупив взгляд, с запинкой она произнесла слово почти шёпотом. Невзлюбила старая невестку ещё до встречи. Теперь она только утвердилась в том, что не пару подобрал себе сын. И затаила злобу. Анна старалась. Вставала чуть свет, управлялась по хозяйству. Готовила немудрящий завтрак. Свёкр поднимался, выпивал кружку чаю с куском черствого хлеба, и уходил по своим делам. Заготовить и привезти дрова, починить инвентарь, сторожить колхозный двор. Всегда он был в работе. Старая тоже успевала поработать в колхозе и унести на базар скопленные куриные яички и баночку сметаны. Большие гряды чеснока выращивали специально на продажу. Чеснок пользовался огромным спросом как витаминное и противоцинготное средство. В Новом Загане научились его выращивать и даже ездили в Улан-Удэ со своей, пользующейся неизменным спросом, продукцией. Это теперь в Сибири всяких экзотических фруктов полно, навезли со всего мира. А тогда что вырастили на своей земле, то и кушали. Поэтому лук и чеснок были всегда в цене. Мастерами по выращиванию их были семейские кланы. У Федоровых чеснок всегда был крупным, без сухих звеньев, и брали его охотно.

Один Ермила, несмотря на женитьбу, вел себя как прежде. Мог на неделю зависнуть в нехорошей квартире. Мог и домой заявиться пьяным в стельку. Жена не могла сдержать его буйный нрав. Она с ужасом ждала его появления дома. И со слезами жила в неродной семье, когда он куролесил. Ей вспоминались слёзы и уговоры матери, но она была жена, и она ждала мужа терпеливо. В то время о разводе даже не помышляли.

Бесилась Пучиха. Она и с женитьбой сына смирилась, мечтая о помощнике в доме. Думала, около молодой жены гулеван остепенится. Весь гнев её обрушился на сноху. "Молодая баба, а мужа согреть не может, раз он всё по притонам промышляет, « — думала она ночами, выглядывая в окно на малый шум. Материнское сердце страдало о своем заблудившемся в жизни сыне. Винила же во всех бедах молчаливую работящую Анну.

Анна тихо плакала в подушку. Она могла вынести всё от свекрови, только бы любил её милый муж. Недостатков его она не видела и ждала, и была ласкова с ним в мыслях. Появившийся дебошир не просил простить, брал, как завтрак, и уходил. А она и этим минутам была рада. Ермилу бесила бессловесная доступность и непорочность жены, её готовность служить ему. Он знал, что мучает беззащитную, но остановиться не мог, упивался своей властью над человеком. До сих пор он был угнетенный и сознавал это. Насколько же приятно самому давить!

В октябре Анна понесла. Поняла и радость свою затаила ото всех. Даже Ермиле не открылась. Она, как и прежде работала по хозяйству, выслушивала упрёки свекрови, но глаза её блестели, и хорошела она от своего затаённого счастья. Одежда у семейских женщин своеобразная. Кофты широкие, сарафан с многорядными оборками. До поры животик никому не был заметен. Да ещё и холода пришли. Одежды стало больше. Так и жила Анна, нелюбимая всеми, но сама любящая и мужа, и то, что вынашивала под сердце

Как— то раз, орудуя ухватом в русской печи, она неловко зацепила горшок с готовыми щами, и перевернулся он, прямо под ноги входящей в избу Пучихе. Щи разлились, вывернулись куски мяса и картошки, жирная, наваристая юшка потекла по полу. Остолбенев, стояла бедная женщина.

— Да будь ты проклята, худорукая, — вскричала Пучиха, — и пусть будет проклят весь твой приплод!

— Что вы делаете, мама, ведь беременная я! — заплакала Анна. Гробовая тишина установилась в доме. Две женщины смотрели друг на друга и не говорили ни слова. Больше в избе не было никого. Только недавно родившийся телёнок, которого спасали от холода. И слышно было, как пустил он струю, и она звонко била о пол.

Тишину нарушила Пучиха. Она схватила из сенок порожнее ведро, предназначенное для скотины, и стала собирать остатки обеда, в хозяйстве всё пойдет в дело. Ни слова раскаяния не прозвучало в избе. Даже "Господи, прости!" не сказала. Стала готовить снова, теперь уже яичницу на сале. Ждали к обеду мужиков. Анна вытерла слезы, умылась и привычно взялась за дела. Только свет в глазах будто бы потускнел.

Никому не сказали бабы о своем горе. Проклясть ещё не родившегося дитя, свою кровинушку, — беда для всей семьи. Теперь с этим нужно было жить. Вечерами, шепча молитвы, Пучиха так и не решилась попросить Бога не принимать её слова. По своей вере она решила, может Создатель в это время был занят другим и не расслышал её слов. Лучше не напоминать. Анна прислушивалась к шевелению в себе, и успокаивалась, всё как прежде.

Наконец и Ермила заметил, что жена понесла. Ему было интересно, кто будет, парень или девка. Но и мысли пришли, что пора с гульбой заканчивать. Надо заняться хозяйством.Отец слаб и надо впрягаться. Правда, в это же время пробивалась досада на Анну. Сказала бы раньше, был в городе, что-то привез бы для будущего малыша. И скрытое глубоко счастье временами мелькало в левом глазу, правый почти не видел. Свекр к этой новости отнёсся спокойно. На то она и баба, чтобы детей приносить. Вот им Бог только одного Ермилу дал, а у братьев избы полны челядью. Федоровский род был плодовитым.

Жизнь Анны стала спокойнее. Не шпыняла её лишний раз Пучиха, Ермила иногда и ведро с водой в дом занесет. В этом году её непутевый муж даже ездил с отцом дрова на следующую зиму готовить.

Во всех сибирских сёлах дрова на зиму заготавливают впрок и тоже зимой. За лето сложенные в лесу, они просыхают, огонь от таких дров жаркий, печь нагревается лучше. Зимой, когда в хозяйстве небольшой роздых, берут мужики в лесничестве порубочные билеты на рубку дров и отправляются каждый на своё, указанное в порубочном билете место. У кого дров не хватило, привозили хворост, мелкие ветки и сучья от сухостоя или кустарника. Называли этот хворост местные "ломачи". Ломачами отапливались и те, у кого не было мужиков и денег на настоящие дрова. От таких дров печь нагревалась слабо, и в избе было холодно. В военные лихолетья почти весь Новый Заган отапливался такими "ломачи". Мужики поголовно ушли на фронт, многие в вечность. Вдовы и дети не могли заготовить настоящие дрова, отапливались хворостом.

Федоровым повезло. Война не взяла с них жатвы. У Ермилы был уже признанный врачами туберкулез, его отец стар. Два мужика в семье по тем временам роскошь. В первые же месяцы войны забрали всех кормильцев на фронт, Родину защищать. В других семьях есть нечего, последнюю скотину от бескормицы зарезали, огороды обрабатывать не успевали, детей у одной бабы на иждивении пять, шесть, а то и восемь. Как тут прокормишься.Колхоз выматывал все бабские силы. На трудодни ничего не давали. Всё для фронта, солдатикам отправляли. А сами уж как Бог пошлет. И он посылал ровно столько, чтобы народ не весь умер голодной смертью.

Пучиха приторговывала продуктами, и это приносило немалый достаток. Ермила в торговле делал успехи. Часто вместо матери выезжал на добычу. А уж в город с чесноком в ту зиму ездил только он. Заработанные на торговле деньги он привозил и всё до копейки отдавал матери. Радовалась Пучиха за сына, надеялась, что будет из него хозяин.

Семья Анны голодала, помочь им было почти невозможно. Продукты были на строгом учёте у старухи. Да и бегать к родным не часто доводилось. Так и жила она в достатке, но постоянно испытывая вину за голод в родной семье. Весной стало легче. Дети пошли собирать молодую зелень, помогая своему организму выжить. Ели дикий лук, мангыр, крапиву и нежные сосновые побеги. Ели клубни сараны и даже варили из них кашу. Грибы и ягоды тоже были хорошим подспорьем. Собирали кору с деревьев, перемалывали и добавляли в муку. Пополам с корой, с картошкой пекли плотный горький хлеб. В общем, выживали.

Анна наливалась. Худенькая, она с трудом донашивала свою кровиночку. Это теперь с первого месяца мы можем узнать, мальчиком или девочкой судьба одарила родителей. Тогда пол ребёнка становился известным с рождения. Ермила мечтал о сыне, ей было все равно, кто. Главное, это её счастье рождается. В июне она уже не могла помогать свекрови по дому. Мешал огромный живот, тяжело было даже просто ходить, сидеть, лежать. Малыш был очень активным, всё время двигался, и, бедная мать, всерьез опасалась за свой живот. В Новом Загане не было даже фельдшера. Роды принимали бабки повитухи. Но в Мухоршибири стоял военный госпиталь и местному населению в помощи не отказывали. Встретился случайно на улице военный врач, посмотрел на огромный живот, спросил, когда рожать, и приказал ехать сразу в госпиталь. Там и родился Мишка.

Говорить о женских муках при родах можно бесконечно. И сколько бы ни возвеличивали женский подвиг, он неизмерим. Так уж повелось, рождение новой жизни всегда мучительно. Но больше жалеют мам. А кто знает про муки малыша? Как описать рождение новой жизни с точки зрения малыша? Мы можем только догадываться, какая это титаническая работа для крошки. Как трудно младенцу покинуть своё тёплое уютное гнёздышко! А его выгоняют, дальше, дальше. Нет сил уже, терпеть эти мучения, скорее бы все кончилось. Темно, узко, сдавливает всего. Господи, помоги, молит мать. Вышел, помогли большие руки. А вдохнуть в себя воздух нового мира сил уже не осталось. Обвис и не дышит, не кричит. Страшно! Как начал большой сильный хирург его трясти, шлёпать, дёргать!

— Что же вы со мной так, я же маленький!

Но вдохнул, но закричал басом.

— Командиром будет, — определил врач облегчённо.

Богатырь родился. Принесли безмен и определили, что весит он, пять килограмм четыреста грамм. И это у хрупкой тоненькой матери. Когда лежал бездыханный, в голове матери мелькнуло страшное: «Проклят". Вот когда вспоминается самое страшное. Нарекли его Мишкой в честь спасителя хирурга и потому что большой, и потому что дед у него Михей. Михей тоже Михаил, только по— старинному. Несколько дней продержали Анну в госпитале.

Лежали там тяжелораненые солдатики. Через всю страну везли их подальше от войны. В основном раны были такими, что редкие из них возвращались на войну. Чаще обезноженные или без руки, они направлялись на работу в народное хозяйство. Но, глядя на них, поняли жители глубокого тыла, что долго придётся ждать своих мужиков с этой проклятой войны, и дай Бог, чтобы хоть живыми вернулись. Не любили выздоравливающие воины рассказывать о той войне. Не хотели вспоминать эту мясорубку в тихой мирной деревне. Рождение ребёнка напомнило им о своих детишках. Разговоры о своих семьях стали в это время самыми желанными. И все фронтовики желали Мишке вырасти большим и никогда не видеть войны. Их коллективное желание исполнилось. Вырос богатырь, никогда не видевший войны.