Сезон

Как я и ожидал мой план побега из Карелии на рейсовых автобусах, удался, хотя и не весь. До границы с Ленинградской областью я без проблем доехал на автобусе, но зная, что впереди большой пост ДПС, вышел заранее и обошел его пешком по лесу. Оказалось, что сделал я это не зря. Из-за стволов деревьев были хорошо видны автобусы и вообще весь транспорт, который останавливали на посту и проверяли у всех пассажиров документы. Я ухмыльнулся, глядя на это, и вышел на дорогу из леса только перед самым мостом через широченную реку Свирь. Это было еще одно узкое место плана, потому что за мостом был тоже пост ДПС. Там тоже могли досматривать машины, да и мост был как на ладони. Переходить через него пешком я не решился, боясь вызвать подозрения своей одинокой фигурой, бредущей среди потока автомобилей. К вечеру мне удалось поймать попутную грузовую машину, путем голосования рукой с зажатой в ней тысячной купюрой.

Водителю я соврал, что еду с дачи домой в Ленинградскую область, и он мне кажется, поверил. Да с чего ему было не поверить? Вид у меня побритый и умытый. И вообще в спортивном костюме с рюкзачком я выглядел довольно прилично для этих мест, в отличие от грязно — камуфляжного образа, который я сменил, как только представилась возможность.

Запрыгнув в кабину КАМАЗА, я тут же попросил у водителя разрешение покемарить на спальном месте, на что он согласился несколько удивившись. Пришлось опять ему врать, рассказав, что вчера я всю ночь гудел с соседом по даче и теперь голова жутко болит и хочется спать. Перегар, исходивший от меня, убедил его, и я впервые в жизни порадовался тому, что обедая в лесу разогретой на костре тушенкой, допил остатки водки. Зато теперь меня не будет видно снаружи.

Громыхая пустым фургоном, грузовик спустился с моста на серпантин дороги, огибающей пост ДПС, и я сквозь шторки, за спиной водителя внимательно наблюдая за происходящим снаружи, увидел одинокого гаишника. Мое тело сразу напряглось, в висках начало ломить. Мысли обгоняли одна другую.

Если остановит и пойдет с водителем на пост, незаметно выйду и постараюсь удрать в лес, благо он рядом. Если же попросит у меня документы, придется бить ему в челюсть и бежать. Другого выхода нет. Хорошо, что он один!

Однако гаишник окинул скучающим взглядом ползущую мимо него фуру и, заметив на лобовом стекле самодельную табличку с надписью «пустой», а также отсутствие пассажиров в кабине, утратил к ней интерес. Дизель взревел и машина, обдав все вокруг клубами копоти, въехала на широкое ровное шоссе, ведущее домой. Я блаженно откинулся на матрасе и уснул.

К утру следующего дня я был уже в Москве, изрядно уставший и не выспавшийся от ночных голосований на дороге да пересадок по попутным машинам. У меня оставалось немного денег и продуктов, украденных у дальнобойщиков. Нужно было срочно решать, как это все использовать, и что дальше делать. Здравый смысл подсказывал, что домой соваться нельзя, потому что там может быть засада. Однако дома хранились все мои сбережения, около двух тысяч долларов, завернутые в целлофановый пакет, приклеенный скотчем под днищем между ножек платяного шкафа. Сейчас эти деньги нужны мне как никогда, поэтому деваться некуда, придется идти на квартиру.

Я уже почти решился на этот опрометчивый шаг, но в последний момент передумал и, купив в ларьке газету, нашел объявления о сдаче квартир посуточно.

— Сниму комнату на пару дней, чтобы было где ночевать, а тем временем покручусь возле своего дома, — размышлял я, — если есть слежка, я ее замечу.

Я, конечно, не считал себя великим шпионом, способным вычислить за собой «хвост» и замести следы, но особого трепета перед уголовным розыском не испытывал. Работают они по ориентировке о моем розыске, которая пришла черт, знает, откуда и на их раскрываемость не влияет. Поэтому местные опера, не напрягаясь, будут отбывать свой номер, периодически наведываясь в квартиру. Да и то, в лучшем случае. Так что мне оставалось надеяться, что во время моего визита туда никто не придет.

Выбрав в газете район поближе к дому, я по телефону-автомату у метро созвонился с хозяйкой и через час уже входил в обшарпанную комнату съемной квартиры.

Из другой комнаты доносился скрип кровати и стоны, говорившие о том, что такие места пользуются популярностью у влюбленных парочек, или проституток с клиентами которым негде бросить свои кости.

Заметив мою ухмылку, хозяйка — шустрая старушонка с усохшим личиком, засуетилась.

— Племянница с мужем на два дня приехала, остановиться им негде.

Я кивнул с понимающим видом.

— Да я тоже на два дня проездом. До поезда переконтуюсь.

Довольные враньем друг друга мы разошлись. Я заперся в своей комнате, а хозяйка, получив с меня три тысячи рублей, покрутилась на кухне и удалилась восвояси.

Бросив рюкзачок на протертый диван, я присел на табурет у стола и осмотрелся. В углу на тумбочке стоял старенький телевизор, стыдливо прикрытый вышитой салфеткой. Рядом к стене прислонилась сложенная раскладушка, порванная в нескольких местах. Единственное окно выходило в гулкий двор — колодец среди старых сталинских домов. Подозрительно тонкая фанерная перегородка между комнатами наводила на мысль о том, что хитрая хозяйка из однокомнатной квартиры сделала двухкомнатную и теперь сдает комнаты посуточно, имея неплохой навар, а сама живет в другом месте.

Брезгливо осмотрев диван, я развернул оставленные хозяйкой, неожиданно чистые, накрахмаленные и выглаженные простыни. На первый взгляд клопов не наблюдалось, но спать все же, я решил на раскладушке.

За перегородкой тем временем стоны закончились, и началась вторая часть марлезонского балета, в виде распития спиртных напитков, курения сигарет и слушания музыки. Там тоже видимо был телевизор, потому что я слышал, как переключались каналы, и сквозь вопли какого-то заграничного певца доносился женский смех, мужской бас и звон стаканов. Запах табачного дыма от дешевых сигарет проникал в комнату, поэтому мне пришлось открыть форточку, и в окно сразу ворвался птичий гомон. Уличная духота наполнила помещение и пыль, поднятая со стола, закружилась в воздухе.

Чертыхнувшись, я чихнул, и сразу из-за перегородки донесся игривый женский голос.

— Будьте здоровы!

На всякий случай, я подпер табуретом дверь и, застелив раскладушку простыней, завалился на нее, не обращая внимания на жалобный скрип пружин и треск порванного брезента. До вечера можно поспать, а потом надо выдвигаться в район моего дома и начинать вести наблюдение за квартирой.

В голове вертелись назойливые вопросы, не дававшие уснуть.

— Как попасть в мою квартиру?

— Как найти Игоря и что с ним делать потом?

Но если ответ на первый вопрос я знал почти наверняка, то со вторым, было труднее. Вот приду я к Игорю со всеми моими претензиями и без доказательств, а он возьмет да вызовет милицию! И тогда снова здравствуй камера, тюрьма, суд, Сибирь!

Единственной зацепкой здесь были золотые монеты, которые Игорь забрал, и теперь наверняка пытается сбыть, что довольно непросто, учитывая их стоимость.

— Скорее всего, бегает по ломбардам и скупщикам, — рассуждал я, — а это уже свидетели, которые подтвердят, что монеты у него. А раз монеты у него, то и подозрение в убийстве ему обеспечено, поскольку монеты это мотив.

Вывод этот был довольно спорным, да и не знал я, как себя поведет Игорь, встретив меня. Может, бухнется в ноги и напишет явку с повинной, а может, рассмеется мне в лицо и пошлет куда подальше. Тем ни менее другого выхода кроме слежки за ним, у меня не было.

Поворочавшись на раскладушке, я приказал себе заснуть и, закрыв глаза, попытался расслабиться. Этот метод иногда помогал уснуть, когда спать не хотелось, но было нужно. Главное стараться ни о чем не думать. Мысли скользили плавно, ни на чем, не задерживаясь, перескакивая с одного на другое, и, в конце концов, я впал в дрему. Проспав почти до вечера, я проснулся с больной головой после полуденного сна в пыльной и душной комнате.

Тесный московский дворик утопает в густой зеленой листве деревьев, бросающих обильную тень на автомобили, рядами припаркованные вокруг панельных многоэтажек. Я сижу на скамейке возле детской площадки, наслаждаясь вечерней прохладой и освежающим ветерком, гоняющим по тротуарам комья тополиного пуха. Мой дом возвышается напротив буквально в ста метрах через двор. Я наблюдаю сквозь кусты за подъездом и за всеми людьми, что входят и выходят оттуда.

Особое внимание обращаю на припаркованные вдоль подъезда автомобили, стараясь разглядеть присутствие в них людей, ведущих слежку. Мой взгляд привлекает тонированная «шестерка», из которой доносятся гулкие звуки музыки. Саму машину мне плохо видно за кустами, поэтому я обхожу двор с другой стороны, присаживаюсь на лавочку у соседнего дома и, раскрыв газету, делаю вид, что читаю. В машине по-прежнему гремит музыка, но кто в ней находится не видно за тонированными стеклами.

Спешить мне некуда, и я увлеченно начинаю разгадывать кроссворд, ожидая, когда стемнеет, а в окнах зажгутся огни. Я почти уверен в том, что моя бывшая супруга заселилась в мою квартиру, как только ей сообщили о моем аресте. Скорее всего, к ней даже приходили менты и просили ее звонить им, как только я появлюсь. Теперь мне надо дождаться, когда она вернется с работы, забрать свои деньги из-под шкафа и бежать как можно быстрее, пока она меня не заложила. В том, что она меня сдаст, я тоже был почти уверен, зная ее «благородный» характер. Однако другого выхода не было, ибо мне были нужны деньги.

Тем временем, машина с тонированными стеклами отъехала, приняв в свое нутро галдящую ораву каких-то сопляков, и раскрашенных девиц того же возраста с банками пива в руках.

Я с любопытством посмотрел на то, как они запрессовывались в салон, и нарочито не спеша направился к подъезду. Пройдясь до конца дома и не заметив ничего подозрительного, я вернулся на свою лавочку и занялся кроссвордом. Рядом прогуливались многочисленные мамаши с колясками, которые вывели своих чад на вечерний моцион. Они собирались группами и громко, не стесняясь меня, обсуждали отсутствующих подруг и их мужей. Их дети в это время орали в колясках, а те, кто из них вырос, возились тут — же в песочнице.

Наконец я увидел свою бывшую в компании ее нынешнего. Они шли под ручку со стороны автобусной остановки, и он ей что-то нашептывал на ушко. Судя по его руке на ее бедре, и по тому, как она смеялась, это был новый бойфренд. Видимо их роман находился в самом разгаре. Пакет в его руках, из которого торчало запечатанное горлышко бутылки вина и коробка конфет, подтверждал это.

— Возможно, он будет мне досадной помехой, — подумал я, — поэтому надо действовать быстро и не дав им опомниться, свалить из квартиры.

Дождавшись, когда они поднимутся, я вызвал лифт следом и уже через минуту настойчиво давил на звонок.

— Кто там?! — испуганно спросила жена через дверь.

— Откройте, милиция! — прорычал я басом и закрыл глазок ладонью, опасаясь, что она, узнав меня, может не открыть.

— Опять, — послышался вздох из-за двери, подтвердив мои догадки о визите ментов в квартиру.

— Я же говорила, что мой бывший муж здесь не …

Лязгнул замок, дверь открылась, и она застыла на пороге с открытым ртом, замолкнув на полуслове и узнав меня. Инстинктивно она попыталась закрыть дверь, но я сунул ногу в дверной проем и, приложив палец к губам, оттеснил ее в сторону. Закрыв дверь на ключ, я убрал его к себе в карман.

— Кто там, зайка? — вышел из кухни бойфренд с бутылкой вина и штопором в руках.

Я окинул его взглядом и понял, что мне ничего не грозит. Это был симпатичный крепкий молодой человек, лет двадцати пяти, с хорошей фигурой, выше среднего роста. В общем, такие бабам нравятся, и сами это понимают, чем и пользуются. На активные действия по нападению и обороне не способны, потому что все время заняты мыслями, как — бы закадрить очередную красотку. Увидев меня, он замер и в его глазах отразился сначала немой вопрос, а потом и страх.

— Это серый волк пришел! — ухмыльнулся я, — сейчас всех заек съест!

Пока они переваривали мое появление, я осторожно вынул бутылку у него из рук и прошел с ней в комнату. Кто его знает, этого героя любовника? Тюкнет меня бутылем по темечку, а потом ментов вызовет.

В комнате стояла новая тахта, застланная атласным покрывалом. Мой шкаф был задвинут в угол, но не выброшен. Обернувшись, я увидел, как влюбленные шепчутся, и рявкнул на них:

— А ну заткнулись оба, мне терять нечего, сами знаете!

Они тут — же замолкли, а я, опустившись на четвереньки, сунул руку под днище шкафа и извлек оттуда заветный пакет с долларами.

Отряхнувшись, я поднялся и огляделся. Можно было уходить, но тут я вспомнил о браунинге, который был спрятан мной под паркетом, в том месте, где теперь стояла тахта.

— Теперь ваше брачное ложе будет стоять вот здесь! — ткнул я пальцем в середину комнаты, — поэтому весело берете его и перетаскиваете!

Для убедительности я взял бутылку за горлышко и похлопал по донцем о ладонь. Они удивленно переглянулись, но тахту переставили.

— Алексей, ты что, спятил?! — воскликнула бывшая супруга, глядя на то, как я отдираю плашки паркета на полу в углу комнаты.

— Угу, — буркнул я в ответ, извлекая сверток из-под пола, — сейчас весь паркет вскрою, чтобы вам не достался!

Захлопнув за собой дверь снаружи, я опрометью бросился по лестнице вниз, и вздохнул с облегчением, только отойдя от дома на приличное расстояние. Тут я заметил, что до сих пор держу в руках бутылку вина.

— Есть повод отметить, — подумал я и рассмотрел этикетку «Шато лафит».

Похоже, бойфренд не скупился на дорогое вино, пытаясь пустить пыль в глаза своей даме сердца. Однако сейчас меня больше занимало то, каким образом найти Игоря.

Вечером, сидя перед телевизором на съемной квартире, я потягивал из горла божественный французский нектар и обдумывал планы на следующий день.

Во-первых, я решил сменить квартиру, ибо нескончаемая череда влюбленных парочек за перегородкой, наводила на мысль о том, что хозяйка устроила тут притон и сдает комнату проституткам. Это значило, что дело у них неминуемо кончится воровством денег у клиентов, мордобоем, поножовщиной и визитом милиции. Встречаться с местным участковым в мои планы не входило, да и просто такое шумное соседство мне было ни к чему.

Во-вторых, я решил посетить школу, в которой работал Игорь, понаблюдать за ним издали и решить, что делать дальше. Как быть, если Игорь из школы уволился, я себе не представлял, потому что не знал, где он живет.

Вообще, все было плохо и неопределенно. Милиция меня ищет и скорее всего, найдет. Что делать дальше непонятно. Денег мало и документов у меня никаких нет.

От этих мыслей на душе стало тяжело и безысходно. Захотелось даже пойти и сдаться властям, но я быстро отогнал это желание. Я уже привык отгонять от себя дурные мысли, несмотря на то, что становилось все хуже и хуже. Главное, надо было пропустить через себя эту волну отчаяния, переждать ее и действовать. Действовать обдуманно несмотря ни на что!

— Никогда не сдаваться!

Я не заметил, что произнес это вслух и теперь стоял, сжимая в руке пистолет.

— Нет, мы еще подергаемся! — сказал я злорадно и прицелился из браунинга в экран телевизора, в героев какого-то бесконечного сериала, отпускавших глупые шутки.

От ощущения тяжести пистолета в руке, пришла веселая злость, и тут — же ненависть к Игорю вспыхнула с новой силой.

— Уж до тебя, голубчик, я доберусь обязательно!

Вино ударило в голову, и тело налилось приятной истомой, которая потянула меня на раскладушку. Привычно подперев дверь табуретом, я не стал сопротивляться, рухнул на свое ложе и уснул без сновидений.

Разбудил меня грохот за перегородкой и сдавленные женские крики. Чертыхнувшись и моментально вскочив, я начал торопливо одеваться, прислушиваясь к происходящему за стеной, откуда доносились глухие удары. За окном брезжил рассвет.

Одевшись и закинув свой рюкзак на плечо, я осторожно прокрался в темный коридор и сквозь приоткрытую дверь соседней комнаты в тусклом свете электрической лампочки увидел две шатающиеся мужские фигуры в семейных трусах, которые с криками «Сука, будешь делать все, что говорят!», пинали ногами скорчившееся голое женское тело. В комнате стоял крепкий запах перегара и блевотины.

Женщина, свернувшись калачиком, пыталась закрыться руками, и мне были видны только ее покрытые синяками ляжки, дряблая целлюлитная задница, да растрепанные волосы. Вокруг была раскидана женская и мужская одежда, остатки закуски и пустые бутылки.

— Скорее всего, убьют, — подумал я с апатией, глядя как эти два «футболиста» лупят ногами по ребрам нерадивую жрицу любви.

Что-то наподобие жалости шевельнулось за пазухой, но ввязываться в драку сейчас не входило в мои планы, поэтому я решил прибегнуть к другому методу.

Мое внимание привлек пиджак, висевший на ручке открытой двери в комнату. Машинально ощупав внутренний карман, я вытянул оттуда тонкий кожаный бумажник и не глядя, сунул его за пазуху. Прихватив газеты и зажигалку с тумбочки у входа, я выскользнул из квартиры. Оказавшись за дверью, я поджег газету и бросил ее на пол. Пламя моментально охватило съежившиеся и почерневшие газетные листы, а едкий дым окутал лестничную площадку. Вторая газета была также подожжена и засунута под дверь квартиры. Я принялся колотить ногами и звонить в двери соседних квартир.

— Сейчас милицию вызову! — донесся из-за двери визгливый женский голос.

— Вызывай быстрее пожарных, пока дом не сгорел! — заорал я, — в сто пятой пьяное быдло пожар устроило!

Как по команде защелкали открываемые дверные замки, а я не дожидаясь появления недовольных соседей, поскакал вниз, перепрыгивая разом через несколько ступенек, и напевая себе под нос: «Гори гори ясно…».

Едва я отошел от подъезда, как в предутренней тишине послышались звуки сирены. Во двор въехали пожарная и милицейская машины. Понаблюдав некоторое время за суетой вокруг них, и увидев два тела в знакомых трусах, закованных в наручники, я, довольный собой, юркнул в подворотню. Через несколько минут я уже шел в сторону метро.

Содержимое бумажника меня разочаровало справкой об освобождении из мест лишения свободы на имя Бакланова Ивана Сергеевича, отбывшего пятилетний срок за разбой. С фотографии на меня смотрело не тронутое интеллектом лицо владельца справки, несшее на себе следы многолетнего порочного образа жизни. Больше в бумажнике ничего не было, и я с легкой душой бросил его на тротуар.

Обзвонив от метро несколько объявлений о сдаче квартир внаем посуточно, и договорившись о встрече с хозяевами одной из них, я решил позавтракать в ближайшем кафетерии, а затем приступить к слежке за Игорем.

Сидя за столиком в кафе и поедая пончик, я обратил внимание, как народ тянется в открытую пасть метро, а милиционеры ППС[1] у входа лениво выдергивают из толпы то одного, то другого гастарбайтера, и проверяют у них документы. Иногда они останавливали вполне приличных молодых людей, а иногда и девушек. Людей средних лет и пожилых людей они практически не останавливали, но мне от этого было не легче. Вот такой случайный ППСник может сейчас на корню загубить все мои планы. Документов у меня нет, задержат для проверки, снимут отпечатки пальцев, а там выяснится, что я в розыске. И снова здравствуй камера, суд, Сибирь.

Я достал из кармана справку об освобождении и осмотрел ее внимательнее. При желании фотографию можно переклеить, а оттиск печати на фото перевести вареным яйцом по старинному школьному рецепту подделки подписи учителя. Справка хоть и не паспорт, но какой никакой, а документ. Она даже лучше паспорта, потому что фото на ней не заламинировано и легко переклеивается.

Дождавшись, когда ППСники отбыли, ведя под руки упирающегося узбека без регистрации, но с большими сумками, я опустился в метро и на первой же станции пересадки нашел кабинку моментальной фотографии, чтобы запечатлеть свою личность в формате 3х4 с уголком. Получилось неплохо, и я примерил свое фото на справку. Оставалось только найти кипяток, клей и вареное яйцо.

Выйдя из метро недалеко от школы, где работал Игорь, я купил с лотка тюбик клея, и тут же у палатки с пирожками взял пару вареных яиц, стакан кипятка и бутерброд.

Фотография владельца справки, быстро забугрилась и отошла от бумаги, как только я нарыл ею стакан с кипятком. Я осторожно прокатал очищенным яйцом по лицу Бакланова в том месте, где синел оттиск печати, а затем, приложил яйцо к уголку своего фото. Оттиск получился блеклым и несколько смазанным, но меня и это устраивало. Честно говоря, я вообще не надеялся, что яйцо даст какой-либо оттиск. Приклеив свое фото на справку, я полюбовался этим произведением искусства и аккуратно убрал документ в карман. Теперь я человек с бумажкой, и можно смело идти следить за Игорем.

Возле школы было тихо и безлюдно, как в любом спальном районе, в этот ранний час. Успокаивая себя тем, что сейчас каникулы и школьники не будут крутиться под ногами, я нашел скамейку скрытую кустами черемухи в соседнем дворе. С нее хорошо был виден вход и школьная уборщица, метущая мусор на пороге. Недолго подумав, я вошел в ворота и направился прямиком к ней.

— Работает, как не работать, — хмуро пробурчала она на мой вопрос об Игоре, — только рано еще, он в каникулы раньше одиннадцати не приходит.

Я нарочито равнодушно поблагодарил ее и, выйдя из ворот, юркнул обратно в кусты на свой наблюдательный пункт. Уборщица, не оборачиваясь, размела мусор во все стороны от порога, и что-то недовольно бормоча себе под нос, скрылась за скрипучей дверью школы, брякая ведром и щеткой.

Ждать пришлось довольно долго. Я уже разгадал все кроссворды в газете, а также пририсовал рога с усами всем президентам, премьер-министрам и поп— звездам, глядевшим с каждой страницы.

Наконец в воротах школы появился Игорь. Я издали узнал его сутулую фигуру и меня неожиданно прошиб пот. Когда я видел его в последний раз, он целился в меня из карабина, намереваясь убить. Сердце забилось часто-часто, и к горлу подкатил странный ком. Я опомнился, когда ноги уже несли меня вслед за ним по тротуару, а рука в кармане сжимала взведенный браунинг.

Вот уже фигура Игоря мотыляется впереди в десяти шагах от меня. Его затылок качается в такт шагам, как будто ожидая, что его расколет пистолетная пуля, разбрасывая на асфальт куски черепа, мозгов и брызги крови.

— Э-э, так не пойдет! — сказал я сам себе и, подавив дикий приступ ярости, сбавил шаг.

Игорь, даже не оглянувшись, все также, сутулясь, вошел в двери школы, которая со скрипом сжимаемой пружины захлопнулась за ним.

Я остановился на пороге и начал приходить в себя. Первый раз в жизни я испытал такую ненависть, какой не ожидал. Однако вид Игоря меня несколько обескуражил свой обреченностью. Опущенные плечи и шаркающая походка выдавали в нем человека, у которого не все в порядке. Таких людей издали замечают мошенники и пытаются облапошить на ровном месте. Я бы уж точно так не выглядел доведись мне совершить убийство, захапать золото и уйти от наказания, конечно при условии, что совесть не замучает.

Я осторожно открыл дверь и вошел в гулкий длинный школьный коридор, пахнущий олифой. В одном его конце, среди вешалок и поставленных друг на друга школьных парт два узбека в грязных халатах красили плинтус коричневой краской, то и дело, роняя ее капли на кафельный пол. Стайка младших школьников, оставленных на лето, суетилась возле доски объявлений в дальнем углу, о чем-то оживленно споря.

Молча пройдя мимо узбеков я, свернув к лестнице, и оказался в холле, за которым был кабинет труда, если верить деревянной покрытой лаком табличке на двери.

Дверь была приоткрыта, а из кабинета доносился визг сверлильного станка, за которым стоял Игорь, в таком — же халате как у узбеков. Он сосредоточенно сверлил спинку от стула, намереваясь видимо, затем прикрепить ее заклепками к железному каркасу, груда которых была свалена рядом. Куча фанерных сидений и спинок лежала тут — же, на рабочих школьных столах, которыми был заставлен кабинет.

Я тихо присел на краешек стола за спиной Игоря и достал из кармана браунинг. Убивать я его уже не собирался, с опаской контролируя себя. Но мне почему — то хотелось увидеть страх в его глазах и услышать его дрожащий голос. Однако тут меня ждало разочарование.

Игорь закончил сверлить, выключил станок и продолжал стоять ко мне спиной. Видно было, как подрагивают его руки опущенные вдоль тела. Патрон сверлильного станка сделал последние обороты, и наступила тишина.

— Ну, давай! — вдруг хрипло выдавил Игорь, — здесь никто не услышит!

Он обернулся ко мне, и я увидел бледное лицо смертельно уставшего человека.

— Почему на улице не стрелял?!

Его безумный взгляд метался по сторонам, а тело раскачивалось. Я смотрел ему в глаза, и знакомый ком ненависти опять начинал подкатывать к горлу.

— Не боишься, значит, сука?!

Я вскинул пистолет и навел ствол Игорю прямо в лоб. Он закрыл глаза и замер. И тут я понял, что он на самом деле ждет, когда я его пристрелю! Я несколько растерялся от такого фокуса и, продолжая с опаской смотреть на Игоря, пододвинул стоявший рядом стул.

— Садись, рассказывай.

Он рухнул на стул и, обхватив лицо руками, зашелся в глухом то ли хохоте, то ли плаче. Похоже, крыша у него съехала капитально. Меня это нисколько не обрадовало, и вместо ненависти вдруг возникло какое-то гадливое ощущение, как — будто в дерьмо наступил. Но виду я не подал и с сарказмом произнес:

— Под психа косишь, гад?! Но так легко ты не отделаешься!

Я двинул ногой его в бок, и он упал со стула на заваленный стружкой пол.

Его истеричный смех разнесся по кабинету.

— Мне уже все равно кто меня прикончит! Ты, Ашот или менты арестуют!

Я схватил его за шиворот и рывком поднял на ноги. Пуговицы с халата брызнули дождем. Раздался треск разрываемой ткани.

— Какой Ашот, придурок?! Что ты мне лапшу на уши вешаешь?!

Игорь внезапно обмяк и опустился на стул. Голос его звучал устало и тихо, но я внимательно слушал, стараясь не пропустить ни одного слова.

— Понимаешь, вот уже два года как я играю на игровых автоматах. Подсел конкретно. Задолжал этому Ашоту — владельцу игрового клуба кучу бабла, а расплатиться нечем.

— А он что думал, что ты миллионер, когда деньги тебе в долг давал? — усмехнулся я, — у тебя же зарплата бедного школьного учителя.

— Он хитрый, падла! Знал, что у меня квартира приватизированная. А когда понял, что я влип крепко, пришел ко мне с моими долговыми расписками и квартиру потребовал.

— Зачем — же ты у него в долг брал? Знал ведь, что не рассчитаешься!

Игорь пожал плечами, снял с себя халат и начал задумчиво разглядывать порванный ворот.

— Сначала думал, что выиграю и отдам, а потом думал, что отыграюсь.

Я сплюнул себе под ноги.

— И тут тебе представился случай отдать долги и разбогатеть. Только для этого надо пару тройку человек завалить! Всего делов — то!

Он протестующе взмахнул рукой, как-будто отбиваясь от моих слов.

— Я не хотел никого убивать, честно! Просто Ашоту наобещал, что все долги верну золотом. А потом получилось, что моей доли не хватает.

— Поэтому ты решил нас всех к общему знаменателю привести?! — выдавил я сквозь зубы и вдруг опять почувствовал приступ ярости.

Он вздрогнул как от удара плетью и тихо произнес:

— Нет, просто он перед нашим отъездом сказал, что если я долг не отдам, он квартиру у меня отсудит, а нас с матерью на улицу выгонит.

Тут я вспомнил, что Игорь живет один с престарелой матерью, и предательское чувство жалости заскреблось внутри. Однако тотчас перед глазами проплыло бездыханное тело Айно, катящийся по земле с простреленным животом Витек, и от жалости не осталось следа.

— Тогда конечно все справедливо! — зло прищурился я. — Ты с мамочкой в тесной однокомнатной квартире, а мы трое в комфортабельных отдельных могилах!

— Ну, во-первых, не трое, а двое! Тебя я убивать не собирался! А во-вторых, делить надо было поровну, тогда все — бы остались живы.

Его тон вдруг изменился и стал таким — же холодным и надменным, как тогда, когда он целился в меня из карабина. Он смотрел на дверь у меня за спиной и улыбался. Я поднял пистолет, но его улыбка стала только шире. Он посмотрел на меня с сарказмом, затем кивнул в сторону двери и сказал:

— Давай!

С удивлением я обернулся и увидел прямо перед своим лицом деревянный брус, в чьей-то руке опускающийся на мою голову. Как в замедленном кино, я попытался отклониться, понимая, что не успеваю. Послышался страшный хруст, и наступила темнота, в которую я провалился как в омут, ничего не видя, не слыша и не чувствуя.

Постепенно до меня начали доходить какие — то глухие звуки. В голове стоял странный звон, сквозь который слышалось чье-то бормотанье. Разобрать слова я не мог. Тяжелая усталость разливалась по всему телу, которое плавало на мягких волнах, баюкавших меня. Волны качали все сильнее, сильнее, пока не закрутили в вихре водоворота, и я снова погрузился в темноту.

Потом внезапно послышались голоса. Сначала расплывчато, затем отчетливей, и вот я уже могу разобрать слова.

— Надеюсь, ты его не убил.

Кто-то потянул меня за руки, я попытался открыть глаза, но из этого ничего не вышло. Я почувствовал, как что-то липкое заливает лицо. Опять завертелся водоворот, к горлу подступила тошнота. Я услышал, как меня выворачивает наизнанку сегодняшним завтраком. Кто-то протер мое лицо мокрой тряпкой, и я смог открыть глаза.

Окончательно придя в себя, я увидел, что сижу на стуле посреди школьной мастерской и руки мои чем-то замотаны за спиной. Голова раскалывается от боли, а по лицу все время стекают липкие струйки. Поймав языком одну из них и ощутив солоноватый привкус, я понял, что это кровь.

Напротив меня стоит Игорь и с интересом вертит в руках мой браунинг. Через его плечо любопытно заглядывают два давешних узбека. Один из них, худой и длинный, с идиотской улыбкой держит в руках обломок деревянного бруса. Значит, это он меня приложил.

Я попытался шевельнуться, и Игорь поднял на меня глаза.

— А вот и ты! А мы уж думали, что больше не увидимся. Особенно Абдулла волновался.

Он усмехнулся и кивнул узбеку с брусом в руках.

— Хватит щариться, звони Ашоту, пусть сюда едет, нам его тачка нужна.

От звука голоса Игоря в глазах все начало двоиться и в висках запульсировали гулкие удары. То же самое происходило, если я пытался повернуть голову. Нечего было и думать о том, чтобы встать со стула. Я все-таки попробовал, но тут же повалился обратно, почувствовав, как пол уходит из-под ног.

Заметив мои потуги, Игорь усмехнулся и присел на корточки напротив, заглянув мне в лицо.

— Знаешь, я всегда тебя уважал, за то, что ты человек дела. Не думай, что это расхожая фраза! На самом деле, таких людей единицы.

— Спасибо за такую честь, — с трудом выдавил я, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу.

В голове как груда камней ворочались мысли, и самым большим камнем здесь был вопрос о том, что Игорь собирается со мной делать. Ответ был на поверхности. Не надо было прилагать особых усилий, чтобы понять его дальнейший план. Сдаст в милицию или грохнет прямо в этом кабинете, а потом в лесу закопает.

Вспомнив, что Игорь вызвал машину, почему-то подумалось, что второй вариант ближе к истине. Если он хотел сдать меня в милицию, то просто позвонил бы 02 и вызвал их сюда.

— Эй, да ты слушаешь?! — хлопнул Игорь меня по щеке ладонью, отчего по лицу опять потекла кровь и все перед глазами поплыло.

— Я хочу, чтобы ты понял, что здесь ничего личного! Понимаешь, я тоже человек дела! Я ставлю перед собой реальные цели и достигаю их.

Я посмотрел на него одним глазом, потому что второй не открывался из-за присохшей кровавой корки.

— Значит человек дела, это тот, кто добивается, чего хочет?

— Вот именно! — обрадовано подхватил Игорь, — посмотри, сколько вокруг лентяев и трепачей!

— А интернет просто весь кишит такими, кто только и умеет, как сидеть перед монитором и давить на клавиатуру, рассказывая какой он крутой, да жаловаться на государство и власть.

— И почему же ты решил, что я не такой? — пробормотал я, пытаясь держать голову ровно, и где-то в глубине затуманенного сознания понимая, что Игорь заговаривает мне зубы, просто тянет время, ожидая машину.

— Да потому что ты плюешь на государство, на власть и делаешь то, что тебе нужно, не заморачиваясь их законами! Платят на работе гроши, найдешь другой источник дохода и ничего государству не отдашь. Налоги требуют платить, пошлешь их куда подальше и все!

Игорь вскочил с корточек и, размахивая браунингом, продолжал:

— Я также действую, потому что ненавижу это поганое государство, которое нас притесняет! Буду делать все, что мне нужно, но проживу сам без их власти!

— Поэтому ты хочешь меня убить?

Игорь, осекся на полуслове, и посмотрел на меня. Тут я понял, что всей этой пламенной речью, он пытается найти оправдание своим поступкам. Как ни крути, а убийство друзей из-за денег, не вписывалось в его теорию врага государства.

Но ум человеческий такой изворотливый и живучий механизм, что найдет любые аргументы в пользу своего хозяина. Игорь не был тому исключением. Видимо, он уже не раз репетировал свою речь.

— Здесь все просто, — продолжал он, — надо было делить все поровну! Вы так сделать не захотели, и мне пришлось забрать силой, то, что мне принадлежало.

— А то, что принадлежало нам с Витьком тоже?! — бросил я, понимая, что этот разговор бесполезен, потому что Игорь все равно оправдается перед собой.

Он усмехнулся и развел руками.

— Кто сильный, тот и прав!

Мне стало скучно, да и сил говорить не было, но возникло желание напоследок позлить этого самодовольного типа.

— Слушай, ты, крутой, а помнишь, как на вахте не мог справиться со своими школьниками? Выходит, что ты один ничего не можешь, а значит слабак!

На минуту в его глазах промелькнула растерянность, но он быстро нашелся.

— Так вы мне для того и были нужны, чтобы помочь обуздать этих баранов! А теперь еще я заберу все золото, а ты будешь гнить в земле! Все это, потому что, я не только сильный, но еще умный!

Он ткнул в меня стволом браунинга, и его лицо перекосилось от злобы. Я прислушался к себе и с удивлением обнаружил, что совсем не боюсь умирать. Сотрясение мозга оказало услугу, мной овладела апатия. Наверное, я зря затеял этот разговор с Игорем, но надо было довести его до логического завершения.

— Послушай, зачем тебе меня убивать? Все равно я в розыске, на мне висят два убийства. Сдай меня в ментовку и все дела.

Игорь задумчиво посмотрел на меня и ничего не сказал. Видя, что он колеблется, я усилил нажим.

— Какая тебе радость от моего убийства, только грех на душу возьмешь. Подумай сам, ты же умный. Да и плохого я тебе ничего не сделал! Все улики против меня. Отпечатки на карабине, мой побег. А показаниям моим все равно никто не поверит! За два убийства и побег дадут мне лет двадцать, и поеду я на зону. А ты останешься с золотом и в шоколаде!

Это был успех. Игорь взял с верстака кусок ветоши, тщательно протер ею браунинг и сунул его мне в боковой карман куртки.

— Так надежнее будет!

— Конечно надежнее, — радостно кивнул я, — еще два года за хранение оружия!

В комнату заглянул один из узбеков и какой-то заросший щетиной карапуз с орлиным носом и глазами навыкат. Одет он был в шорты, шлепанцы и цветастую рубаху с коротким рукавом. Пухлыми руками, унизанными аляповатыми золотыми перстнями, он перебирал деревянные четки. Наверное, это был пресловутый Ашот.

— Это он у тебя грозился квартиру отобрать? — усмехнулся я.

— Нет, конечно, — скривился Игорь, — наоборот, он мне по гроб жизни должен за машину, на которой он бомбит.

Ашот непонимающе уставился на Игоря.

— Кого куда вэзти, брат?

Игорь недовольно поморщился и кивнул на меня.

— Сейчас вместе с этим до ментовки поедем. Напишите там заявления, что он на меня с пистолетом напал.

Ашот достал из кармана шорт нож — бабочку и, крутанув им, разложил лезвие.

— Абдулла сказал, что его мочить будем.

— Планы изменились, — рявкнул Игорь, — убери железку!

Тут я посмотрел в окно. Нет, не так. Тут я увидел за окном черную фигуру в маске и бронежилете. В ту же минуту оконные стекла брызнули дождем, раздался грохот, срываемой с петель двери, и я оказался на полу.

Лежа на боку, со связанными за спиной руками, я наблюдал, как комната наполнилась людьми в шлемах и бронежилетах с надписью «СПЕЦНАЗ» на спинах.

Откуда-то издалека доносился поросячий визг Ашота, которого два спецназовца били ногами, катая по полу, после того, как он попытался махнуть ножом.

Кровь опять залила глаза, но я успел разглядеть, как Игорь повис на руке спецназовца, пытаясь вырвать у того пистолет и тут грохнул выстрел, ударив звонким щелчком по моим перепонкам. Бледное лицо Игоря оказалось прямо напротив моего. Из уголка его рта сочилась кровь, а тело дергалось в конвульсиях. Глаза его закатились, зрачки подернулись пеленой. На минуту он открыл глаза, увидел меня и усмехнулся.

— Да, похоже, я не самый умный…

Он хотел еще что-то сказать, но поперхнулся кровью и засипел, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыбина. Рядом началась суета, меня подняли на ноги, отчего сознание мое окончательно помутилось. Последнее, что я почувствовал, это был звук разрезаемых веревок за спиной.

Больничная каталка везет меня по мрачному гулкому коридору, слегка подсвеченному лампами дневного света, которые проплывают надо мной голубоватыми пятнами. Наркоз постепенно отпускает, возвращая сознание из наркотической эйфории операционной. Я начинаю чувствовать тело, а тупая головная боль напоминает мне, почему я здесь.

Открываю глаза уже в палате. Дверь приоткрыта, оттуда доносится резкий запах лекарств и застоявшейся в утках мочи. Надо мной склоняется сестра, деловито нащупав вену на сгибе руки, ставит капельницу, и молча, уходит.

Пытаюсь повернуть голову, осмотреться, но из этого ничего не получается. Голова, запеленатая бинтами, водружена на подушке. Малейшее шевеление вызывает удары молота, которые изнутри кажется вот — вот разобьют черепную коробку.

Слышится голос сестры.

— Доктор, он приходит в себя.

— Как вы себя чувствуете, больной? — доносится голос доктора.

Пытаюсь разлепить сухие губы и ответить, но получается только свистящий шепот.

— Голова болит, пить хочу.

— Это нормально, это пройдет. Вам повезло, что нет кровоизлияния, а только сотрясение мозга.

Кто — то подносит к моим губам стакан с водой. Жадно пью, звякая зубами о стекло. Тяжелая усталость обволакивает все тело, и я проваливаюсь в омут сна.

Изредка просыпаюсь, чувствуя, как ставят очередную капельницу или тыкают в рот ложкой с больничной кашей — размазней. Отплевываюсь и сжимаю губы.

С каждым утром гул молотков в голове становился тише и вот, наконец, однажды проснувшись, я смог поднять руки и сесть на кровати. От резкого подъема меня повело, но через минуту равновесие вернулось, позволив спустить ноги на пол.

За окном моросил мелкий осенний дождик. Желтый кленовый листок, прибитый ветром, дрожал на стекле. В двухместной палате кроме меня никого не было. Вторая койка аккуратно заправлена. Я ощупал свою голову и с удовлетворением отметил, что чалма, окутывающая ее, стала заметно меньше.

Увидев на тумбочке у кровати тарелку с рисовой кашей и чашку киселя, накрытую черствой корочкой хлеба, я вдруг ощутил зверский голод. Радуясь этому, как верному признаку выздоровления, съел всю кашу и выпил кисель, не обращая внимания на комки, которых терпеть, не могу.

От этих резких движений в висках застучало, но это меня не пугало, потому что голова больше не кружилась.

На следующий день я уже ковылял по коридору в сторону туалета, изредка останавливаясь отдохнуть, держась за стену. Постепенно воспоминания начали возвращать меня к действительности, которая была не очень радостной. Я вспомнил как Игорь сунул мне пистолет в карман и не найдя своей одежды, был уверен, что его забрали менты.

Но меня больше удивило то, что у дверей моей палаты не было никакой охраны. Неужели они не проверили, кто я такой и не знают, что я в розыске?

Теряясь в догадках, я решил при первой же возможности сбежать из больницы, списав отсутствие интереса к моей персоне на нерасторопность карающих органов. Но пока сбежать я не мог по причине слабости. Оставалось только набираться сил и надеяться, что за мной не придут.

Каждое утро я выглядывал в коридор, нервно ожидая увидеть фигуру в форме. И однажды дождался. Улыбаясь во весь рот, к моей палате приближался … Витек. В руках он нес целлофановый пакет с фруктами, а увидев меня, ускорил шаг.

От неожиданности снова застучало в висках, на мгновение суеверный ужас сделал ноги ватными. Я зажмурил глаза и подумал, что до выздоровления еще далеко, если я вижу привидение.

Витек, однако, оказался вполне живым и здоровым. Он радостно ввалился в палату и, бросив пакет на соседнюю кровать, по своему обыкновению громогласно выразил восторг.

— Привет, головастик! Чего это тебе на башку намотали, уши что — ли мерзнут?!

Он весело хохотнул, но заметив, что я держусь за дверной косяк и смотрю на него с открытым ртом, подхватил меня под руки, усадив на кровать.

— Сейчас все объясню, вижу ты совсем не в курсе наших приключений!

Он подвинул табурет к моей кровати, вынул из пакета яблоко и, потерев его о рукав, с хрустом откусил добрую половину. Прожевав, он посмотрел на меня и уже серьезным тоном начал свой рассказ.

— Ты, наверное, помнишь, когда мы виделись в последний раз, я лежал на земле с простреленным брюхом, а ты как сайгак скакал от Игоря.

Я кивнул.

— Так вот, лежу это я, значит, помираю помаленьку. Слушаю, как Игорь из твоего карабина бахает. Ну, думаю, осталось мне недолго. Крови натекла целая лужа, но пошевелиться боюсь, знаю, что добьет. Закрыл глаза и жду, что дальше будет.

Витек нервно почесал живот.

— Потом он вернулся, обшарил карманы Айно и мои. Забрал у нас все золотые монеты. Слышу, лопатка звякает. Открыл один глаз, смотрю, а этот гад монеты в тряпочку завернул и под валун их в мох закапывает. Я уже тогда вырубаться начал, тело все как будто отнялось. Слышал только, как он по телефону милицию со скорой вызвал, да сказал, что ты его убить пытался и все золото забрал.

Витек встал, задумчиво повертел в руке огрызок яблока и положил его на тумбочку.

— Ну а дальше, мне повезло, что пуля навылет прошла, позвоночник не задела. В реанимации месяц, четыре операции, полметра кишок удалили. Так что острого мне теперь нельзя. Из больницы выписался на той неделе, а следователь тут как тут. Рассказал мне про твои подвиги. Говорит, что не ожидали от тебя такой прыти. Ну, я его просветил как потерпевший, так что Игорь у нас по всем статьям был бы обвиняемым, если бы не помер.

— Все — таки умер, — равнодушно обронил я, — значит, менты за ним давно следили?

— В том то и дело, что нет, — усмехнулся Витек, — следили они за узбеками, которых он в подвале школы поселил. Они героинчиком барыжили, который сами и привозили. А наш знакомый с ними в доле был. В тот день, когда ты в школу пожаловал, у них как раз поставка новой партии была, вот спецназ их брать и приехал.

— Значит это не по мою душу приходили, — выдохнул я с облегчением, откинувшись на кровати.

— Нет, конечно, кому ты нужен! — засмеялся Витек, — они даже за Игорем ехать не спешили, после моих показаний. А теперь, как он помер, так вообще дело прекратить хотят. Про золото я им наврал, что оно все у Игоря. Так что пусть теперь ищут.

Я вдруг почувствовал, как с души свалился камень размером с дом. Захотелось радостно заорать, но я не стал этого делать, а просто еще раз вздохнул.

— Он сказал, что меня уважает.

— Кто? — Спросил Витек.

— Да Игорь, когда, его подстрелили.

Витек хмыкнул, и достал из кармана плоскую стальную фляжку.

— Давай-ка лучше дернем коньячку за все, что хорошо кончается!

Он сделал из фляжки два глотка и протянул ее мне, жуя яблоко.

— Хоть нам с тобой и нельзя, но по такому случаю не повредит.

Коньяк обжег мягким огнем гортань, и приятное тепло разлилось по всему телу. Глаза мои начали слипаться, а в голове зашумело. Ослабленный организм быстро среагировал на спиртное.

В дверь заглянула сестра, потянула носом воздух и грозно рявкнула на меня:

— Пьете! Сейчас зав.отделением скажу и он тебя выпишет к чертовой матери!

Витек засуетился, начал собираться и весело схватил сестру под локоток.

— Сестричка, увидев такую привлекательную женщину, я просто не могу не выразить свое восхищение! Что вы делаете сегодня вечером?

Она удивленно вскинула глаза, потом захихикала и вышла в коридор в сопровождении Витька. Обернувшись в дверях, он повертел пальцем у виска в ее сторону и подмигнул мне.

— Не забудь, нам еще Карельское золотишко из-под камушка достать надо!

В тот день я впервые уснул сном без сновидений и волнений. Через неделю сняли шов, и теперь на бритой голове красовался свежий розовый шрам, который первое время постоянно чесался. Меня перевели в общую палату, где я целыми днями играл в карты с соседями — такими же выздоравливающими и готовящимися к выписке. Я старался не думать обо всем случившемся, но оно само о себе напомнило.

Однажды утром в палату в сопровождении сестры вошел худощавый молодой человек в кожаном плаще «а-ля Глеб Жеглов», из которого на тонкой шее смешно торчала круглая голова с зализанными назад волосами. В руке он держал потертый пухлый портфель. Сестра кивнула ему в мою сторону и он, представившись следователем, бесцеремонно уставился на меня бесцветными глазами — буравчиками.

— Я веду ваше дело и должен задать несколько вопросов, — произнес он таким — же бесцветным холодным голосом.

Соседи по палате тихонько скользнули за дверь и прикрыли ее снаружи.

Внутри у меня, что-то оборвалось и полетело по направлению к пяткам. Видимо это было мое сердце. Я сразу вспомнил о пистолете, который Игорь сунул в карман моей куртки, и приготовился все отрицать. Однако к моему удивлению, речь зашла совсем о другом.

Следователь жестом фокусника извлек из портфеля лист бумаги и, сунув мне его в руки, по-хозяйски скинул плащ прямо на мою кровать.

— Уголовное дело об убийстве в отношении вас прекращено, ознакомьтесь с постановлением и распишитесь.

Пока я читал постановление, он деловито осмотрелся, пододвинул к себе табурет и сел на него, положив портфель на колени. По его решительному виду чувствовалось, что он пришел не только за тем, чтобы объявить мне радостную новость. Он уже достал чистый бланк протокола допроса и нетерпеливо постукивал по нему ручкой.

— Расписывайтесь там, где стоит галочка, и приступим к допросу по другим фактам.

Явно передо мной был начинающий поклонник методов Глеба Жеглова, которого стоило немного остудить.

Я не спеша перевернул лист постановления, внимательно изучил подпись следователя, печать, и спросил с недоумением:

— А вы собственно кто?

Его глаза на мгновенье удивленно распахнулись, а затем метнули в меня молнии.

— Я следователь, вы что, не слышали?!

— Слышал, — медовым голосом произнес я, — только удостоверения вашего не видел.

Его лицо вспыхнуло. Торопливо выдернув из-за пазухи красную корочку удостоверения, он развернул его и демонстративно сунул мне под нос.

— Теперь все в порядке?!

По его оскорбленному виду я понял, что нажил себе непримиримого врага, но меня это нисколько не огорчило, ибо с системой подружиться нельзя.

Поэтому я вздохнул и грустно сказал:

— Нет, еще не все. Пожалуйста, уберите ваш плащ с моей кровати и повесьте его на вешалку у двери.

Наблюдая за тем, как он идет к двери с плащом в руках, я закинул руки за голову, улегшись на кровать.

— Теперь я готов отвечать на ваши вопросы.

Он торопливо начал заполнять графы бланка протокола — дату, время, мое имя фамилию, отчество. Я лихорадочно соображал, о чем пойдет речь, но на ум ничего не приходило.

Наконец, он закончил возиться с протоколом и спросил:

— При задержании у вас изъяли золотые монеты. Где вы их взяли?

Все стало на свои места. Как я мог не догадаться, что его интересует только золото?!

— Послушайте, господин следователь, я могу вообще не отвечать на ваши вопросы, поскольку статья 51 Конституции гарантирует мне такое право! Но только по доброте душевной скажу, что те монеты, которые у меня изъяли, я нашел под деревом. Больше ни о каких монетах я не знаю.

— Напрасно вы так себя ведете, — ехидно прищурился он, — из вашего карабина человека убили, и в отношении вас может быть возбуждено уголовное дело за небрежное хранение огнестрельного оружия. Поэтому советую говорить правду.

Он с победоносным видом окинул меня взглядом и заскрипел пером, записывая мои показания про монеты.

— Вас, наверное, плохо учили в ВУЗе, — прервал я его упражнения в каллиграфии.

— Но поскольку вы ехали сюда из Карелии, скажу по секрету, что когда убийца завладел моим карабином, я его не хранил, а носил. Так что ничего у вас не выйдет. Да вы сами это знаете, иначе мне уже предъявили бы обвинение.

Он зло поморщился и спросил:

— Вы что юрист?

— Нет, усмехнулся я, — но образование имею.

— Кстати, когда я смогу забрать свой карабин и автомобиль?

Глядя на его ехидную ухмылку, я повысил голос:

— Сразу хочу предупредить, если с моим имуществом что-то случится, просто так я с вас не слезу! Можете быть уверены!

Но у следователя в запасе оказался еще один последний козырь, которым он не преминул воспользоваться.

— Гляжу, вам адвокат не нужен, — тихо пробурчал он себе под нос, роясь в портфеле, и извлекая на свет еще одно постановление.

Это было постановление о возбуждении уголовного дела по факту моего побега из-под стражи. Датировано оно было тем же днем, когда я совершил побег.

— Ну что, теперь адвокат понадобится? — холодно бросил он, глядя на меня в упор.

Видя мой растерянный вид, он подвинулся ближе вместе с табуретом и прошипел:

— Если золото отдашь, дело прекратим в связи с твоим деятельным раскаянием, а нет, сядешь по 313 статье УК за побег!

Он поднялся со стула с довольным видом.

— Я зайду завтра в обед. И смотри у меня, без твоих фокусов. Готовь монеты.

После его ухода я долго лежал, глядя в потолок, несмотря на предложения сопалатников сыграть в карты.

На первый взгляд положение было безвыходное. Золота у меня не было, но следователю на это плевать. Он уверен, что монеты у меня. А если я их не отдам, он просто меня посадит. Бежать из больницы, смысла нет. Всю жизнь не пробегаешь. Я взял из тумбочки копию постановления и снова перечитал ее. Да, это был реальный шанс угодить за решетку. Кровь стучала в висках, отдаваясь болью в шраме на голове. Надо было что-то делать, и оставался только один выход.

Утро следующего дня было по-осеннему хмурым. Как обычно, в палате зажегся свет. Уборщица, гремя ведром и шваброй мыла полы и ворчала, не обращая внимания на недовольные возгласы разбуженных больных.

Вот из коридора послышался звон посуды, в которой развозили завтрак для лежачих. Ходячие, шаркая тапками, потянулись в сторону столовой. Я проглотил овсяную кашу без соли, не чувствуя вкуса, и расположился в холле у телевизора в ожидании оборотня в погонах.

Однако он заставил себя ждать, явившись только перед обедом. Издали было видно фигуру в кожаном плаще, идущую по коридору. Я кивнул ему и направился в палату, где в это время никого не было.

— Понимаешь, монеты мы уже продали, а деньги поделили. Здесь моя доля.

Я открыл свою тумбочку и вынул оттуда пачку долларов, перетянутую резинкой.

— Здесь десять тысяч. Больше нет, правда!

Следователь пожал плечами.

— Ладно, — потянулся он за деньгами, — с паршивой овцы …

Но я убрал пачку.

— Сначала покажи постановление о прекращении дела.

Он, молча, открыл портфель, достал оттуда постановление и сунул мне.

— Ух, ты! — удивился я, — оперативно работаешь. И начальник следственного органа уже утвердил, и печать имеется. Только даты нет. Заранее что — ли приготовил?

— Деньги давай! — занервничал он, косясь на дверь.

Я бросил деньги на кровать и принялся читать постановление, краем глаза наблюдая, как алчный мздоимец мусолит пачку долларов, пытаясь пересчитать купюры, не вынимая их из-под резинки. Наконец, он закончил, и деньги исчезли в его портфеле.

Я с облегчением вздохнул, убрал постановление в тумбочку и нажал кнопку вызова сестры на стене у своей кровати. Надо отдать должное следователю, он среагировал мгновенно. Тут — же вытряхнул все содержимое портфеля на пол, включая доллары. Однако это не помоло, когда через секунду в палату ввалились люди в штатском и защелкнули наручники на его руках.

Появились понятые и лампа ультрафиолетового излучения, в свете которой ладони и пальцы оборотня горели, синим пламенем. Потом в лучах лампы таким же огнем засветились деньги, вытряхнутые на пол. Затем неудавшегося взяточника увели, а я еще полтора часа отвечал на вопросы уже другого следователя, подписывая протокол допроса. Наконец все закончилось, в коридоре остался один Витек да мои соседи по палате, уважительно перешептывающиеся и косящиеся на меня.

Мы с Витьком вышли в больничный двор, и присели на лавочку. Задувал промозглый ветер, я кутался в больничный халат.

— Слушай, Алексей, с тебя бутылка! — сказал Витек, — я вчера после твоего звонка, часа два убеждал этих оперов из службы собственной безопасности, что у них есть шанс поймать оборотня в погонах.

— Повезло то, что этот следак из другого региона. Они таких сладеньких любят.

— Почему? — без особого интереса спросил я.

— Да потому, что меньше шансов, что у него столичная крыша.

— Знаешь, меня от них уже тошнит, — сказал я и поднялся, — пойду у сестры — хозяйки попрошу, чтобы одежду вернула, а то в халате тут дуба дать можно. Как выпишусь, созвонимся.

В каморке пропахшей нафталином, заваленной пакетами с вещами больных, мне вернули заляпанную кровью куртку, штаны и футболку. Я сгреб вещи под мышку и направился в свою палату отмывать следы крови с одежды. Сунув руку в карман куртки, я обнаружил в нем дырку и почувствовал за подкладкой, что-то увесистое. Разумеется, это был мой браунинг. Не представляю, как его не заметили, когда снимали куртку и сдавали ее на склад, однако я обрадовался ему как старому знакомому. Во внутреннем кармане куртки также нашелся смятый лист бумаги с моей фотографией — поддельная справка об освобождении на имя Бакланова.

Через неделю, выписавшись из больницы, я заехал к себе на работу и узнал, что уволен за прогулы, чему нисколько не удивился. Что это за экспедитор, которого ни в одну служебную экспедицию не пошлешь по причине его отсутствия. Обрадовало только, что заплатили какие — то деньги.

Квартира встретила запустеньем и толстым слоем пыли, лежащим на мебели.

— Недели две назад твоя супружница уехала, — тараторила соседка баба Глаша, отдавая ключи, и пытаясь заглянуть через мое плечо в дверной проем, пока я возился с замком, открывая дверь.

— Вместе с полюбовником вывезли диван и свое тряпье. Ключи вот тебе оставила, сказала, что больше сюда не вернется.

Она еще что-то пыталась сказать, но я захлопнул дверь перед ее носом и, привалившись к стене, закрыл глаза. Впервые за эти месяцы я почувствовал себя дома. Не надо было ни от кого прятаться, ни за кем гнаться. Можно было просто расслабиться и ни о чем не думать.

Одежда пропахла больничным запахом, который я уловил только сейчас, поэтому она была немедленно отправлена в стиральную машину. После горячего душа, я завернулся в свой махровый халат и, приготовив нехитрый ужин из яичницы с колбасой, расположился за журнальным столиком перед телевизором, запивая трапезу пивом.

С некоторым удивлением думалось о странном поведении бывшей жены. Сначала всеми силами пыталась остаться в квартире жить, а тут вдруг съехала и вещи забрала. Хотя может, подвернулся новый любовник с квартирой, вот она и пустилась во все тяжкие. Во всяком случае, все это меня сильно устраивало, поэтому не стоило забивать себе голову расшифровкой мотивов женских поступков. Все равно это дело неблагодарное, человеческой логике не подвластное.

По телевизору шел старый черно-белый фильм с Чарли Чаплиным, и я так увлекся незамысловатой комедией, что не сразу расслышал звонок домашнего телефона, стоящего на тумбочке, прикрытого ворохом газет.

— Алло, — выдернул я телефонную трубку из-под пожелтевшей макулатуры.

На том конце некоторое время слышалось сопение, а потом раздались короткие гудки. Я бросил трубку и пошел доедать свой ужин, размышляя о том, какие у бывшей жены идиоты — любовники, звонящие по вечерам. Звонок не омрачил приподнятого настроения, а лишь напомнил о том, что теперь я живу здесь один.

Вечер шел своим чередом, пока вдруг неожиданно не погас свет. Чертыхнувшись, я отправился на кухню за фонариком, в темноте натыкаясь на мебель. Фонарика, однако, не было и я, чиркая спичками, вышел на лестничную клетку к электрощиту. Предохранители у нас выбивало частенько, так что ничего удивительного здесь не было. Странно было то, что свет не горел и на лестничной клетке.

Подсвечивая себе спичкой, я открыл дверцу щита, пытаясь разглядеть среди пучков проводов, те, что шли к рубильнику моей квартиры. Обнаружилось, что рубильник просто выключен.

Потянувшись чтобы его включить, я почувствовал какое-то шевеление на лестничной клетке сзади и инстинктивно пригнулся. Тут — же что-то тяжелое с треском врезалось сзади в стену над головой. Нырнув в дверной проем своей квартиры, я проехал боком по полу, теряя тапки. Под руки попался стоящий тут — же табурет, который я схватил за ножку и с разворота швырнул в сторону двери. Раздался глухой удар, а потом протяжный хрип.

Я напряженно прислушался, судорожно шаря вокруг себя, в поисках какого-нибудь оружия. Из полуоткрытой двери веяло холодом подъезда. Кроме шуршащих под руками газет никаких звуков больше не доносилось. На четвереньках я пополз к двери и втянул бездыханное тело в квартиру. В темноте не было видно лица незнакомца, который слабо стонал. Метнувшись на лестничную клетку, я включил рубильник на щите и, подобрав свои шлепанцы, запер дверь.

Передо мной предстала картина маслом. На полу, в тусклом свете лампочки, привалившись спиной к стене, полусидел молодой человек в кожаной куртке и джинсах, держась руками за голову. Сквозь его пальцы текли струйки крови, застывая черными дорожками на рукавах. Рядом лежала треснутая бейсбольная бита и останки табурета, которым я так мастерски отбился.

Лицо добра молодца мне показалось странно знакомым. Через секунду я вспомнил, что видел его в компании моей бывшей женушки, во время моего последнего визита на квартиру.

— Ну что горе любовник? — пнул я его ногой в бок, — решили от меня избавиться, а квартирку к рукам прибрать?!

Он застонал, попытался встать, но я предупредил это желание, схватив его за плечи, и врезал со всей силы коленом в подбородок. Стукнувшись головой о стену, и клацнув зубами, он затих и сполз на пол.

— Так-то лучше, — пробормотал я и посмотрел на него с сомнением, опасаясь за преждевременную кончину пациента.

Однако это был крепкий парень. Моя бывшая супруга не ошиблась в его физической форме. Если — бы он не промахнулся битой мимо моей головы, шансов у меня бы не было.

Он опять застонал и, перевернувшись на живот, начал медленно подниматься на руках. Мне надоело наблюдать за этими попытками, и, сходив на кухню за скотчем, я без труда завел его руки за спину, а потом туго обмотал их липкой лентой. Потом минуту поразмыслив, обмотал еще и ноги. Затем я порылся в шкафу и, найдя там сомнительной свежести бинты и вату, наложил ему на голову повязку, предварительно полив рану йодом. Он замычал от боли разбитым ртом, из которого сквозь рассеченную губу торчали выбитые зубы, и пузырилась кровь.

— Э нет, дружок, так не пойдет, ты мне говорящий нужен! — сказал я и, подтянув его за шиворот, усадил на жалобно скрипнувший стул посреди комнаты.

Глаза его начали принимать осмысленное выражение и с ненавистью уставились на меня. Не обращая внимания на этот взгляд, я присел напротив и начал говорить монотонным голосом.

— У меня к тебе только один вопрос, кто тебя сюда послал?

Он прошепелявил разбитым ртом:

— Я случайно мимо проходил, а ты на меня набросился! Вызывай скорую и ментов. Я хочу на тебя заявление написать.

Он попытался изобразить ухмылку, но лицо его тут — же скривилось от боли.

Первым моим порывом было желание поднять с пола бейсбольную биту и раскроить ему череп, но усилием воли я взял себя в руки.

— Сейчас ты у меня по-другому запоешь, сука! — выругался я и заклеил ему рот скотчем, несмотря на отчаянное мотание головой.

Существует много способов заставить человека говорить. Практически все люди панически боятся боли. Однако членовредительство не входило в мои планы, ибо я наученный, горьким опытом общения с правоохранительными органами знал, что при малейшем подозрении меня могут арестовать.

Со стороны, конечно, все выглядело довольно сомнительно. Избитый человек в моей квартире, который заявляет, что я его покалечил. Свидетелей нет, так что вопрос здесь спорный, кому из нас поверят.

Если его вправду подослала моя бывшая половина, то она с гарантией впишется за него и даст какие угодно показания в его пользу. Например, поведает, что они вместе пришли в квартиру, а я набросился на ее жениха из ревности. Чем не мотив? Довольный следователь, потирая потные ручонки, сразу начнет шить мне дело о нанесении телесных повреждений.

От этих невеселых мыслей меня оторвал мой пациент, который начал ерзать на стуле, и мычать. Видимо кровь из разбитого рта попала в нос, и ему нечем было дышать.

Я с треском оторвал липкую ленту от его рта, но он тут — же заорал на всю квартиру истошным фальцетом:

— Убивают, помогите!!!

Пришлось двинуть его кулаком между ребер, от чего он перестал вопить, засипел и закашлялся. Такое поведение говорило о том, что он меня не боится. Это подтверждало либо силу воли, либо безграничную тупость. Надо было его как-то заткнуть и напугать.

Я метнулся в ванную, и сорвал со стены кусок бельевой веревки. Потом сложил ее вдвое и перетянул рот буйно помешанного, завязав на затылке узлом. Теперь челюсти его были открыты, что позволяло дышать ртом, но не давало кричать.

— Ы-ы-ы! — Сказал он, и кровавая слюна повисла в углах его рта.

— Совершенно с вами согласен, — передразнил я его, гримасничая, — шум нам ни к чему.

Я показал ему бейсбольную биту, аккуратно держа ее газетой за толстый конец.

— Смотри, здесь твои отпечатки пальцев. А на дверном косяке след от удара этой битой. Теперь если я вызову ментов и скажу, что ты ворвался ко мне в квартиру, поверят мне. Поэтому советую рассказать, кто тебя послал.

Он отрицательно замотал головой, загугукал, и яростно вращая глазами, попытался освободиться от скотча, который трещал, но не рвался.

Я с деланной грустью посмотрел на него и сказал:

— Тогда придется обидеть тебя на всю жизнь.

Я удалился в кладовку и, вернувшись, положил на журнальный столик целлофановый пакет, длинный гвоздь и толстый шнурок. Связав концы шнурка между собой, я надел это веревочное кольцо на гвоздь и поднес к лицу своей жертвы.

— Сейчас я сниму с тебя штаны, а шнурок накину на твой свисток. После чего начну вращать гвоздь до тех пор, пока шнурок не затянется и не пережмет твои кровеносные сосуды. При этом ты испытаешь непередаваемые ощущения, а через двадцать минут твой орган почернеет и отомрет. Само собой придется его ампутировать. Тогда ты точно не будешь нужен своей любовнице.

Он выкатил глаза и снова забился, пытаясь вырваться из пут, но я был к этому готов. Накинув ему на голову целлофановый пакет, обмотал его скотчем в районе шеи. Некоторое время он мычал внутри пакета, но когда воздух начал кончаться, решил, притвориться, что задыхается и затряс головой.

Я смотрел на него несколько минут, до тех пор, пока он не упал со стула на пол. Тело его дергалось в конвульсиях, голова бешено тряслась и билась о паркет. Выглядело довольно правдоподобно, и я поддев кухонным ножом край пакета, разрезал его.

Он сипло задышал, хватая ртом воздух, а лицо его меняло цвета. Синюшный сменился бордовым, а потом красным. Я присел над ним, держа перед его лицом все тот — же гвоздь со шнурком.

— Ну что, приступим ко второй части нашего шоу?

Он вяло открыл глаза и отрицательно покачал головой.

— Говорить будешь? — недоверчиво спросил я.

Он кивнул утвердительно.

— Ну, вот и славно.

Я усадил его на стул и снял веревку со рта.

Некоторое время он тяжело дышал, потом сплюнул на пол и сказал:

— Это все она. Сказала, что поженимся, если я тебя убью. Тогда квартира освободится.

Я включил диктофон своего мобильного телефона и сунул ему под нос.

— С этого места подробнее!

В общем, из его рассказа получалось следующее. Моя бывшая супружница окрутила молодого парня по полной программе и завлекла своими женскими чарами неокрепший юный организм, который влюбился в нее по уши.

Поняв, что отрок у нее на крючке никуда не денется, эта ехидна, разыграла спектакль как в театре юного зрителя. Она поведала своему поклоннику, что бывший муж, то есть я, редкая сволочь, которая испортила ей всю жизнь. Что де бил я ее смертным боем, и просто так я от нее не отстану и не успокоюсь, пока не разобью счастье влюбленных.

Постепенно она вдолбила в голову своего ухажера простую истину, что пока я жив не будет им спокойной жизни. В результате этого он решил выяснить мой график работы и отдыха, чтобы подкараулить меня и огреть битой по башке. С этой целью он периодически звонил мне домой и молчал в трубку.

После моего визита в квартиру она просто поставила ему ультиматум. Если он меня немедленно не убьет, то любви конец. Вызвонив меня по домашнему телефону и узнав, что я дома, он радостно прискакал в подъезд, вывернул лампочку на лестничной клетке и выключил электрический рубильник на щите. Оставалось только грамотно тюкнуть меня битой, и счастливый брак был ему обеспечен.

Что интересно, оказалось, что этот гениальный план придумала моя бывшая жена, которая напутствовала своего любимого поцелуем и приказала звонить, когда дело будет сделано. Мое бренное тело они планировали расчленить в ванной, предварительно приобретя электропилку.

От этих откровений мурашки побежали у меня по спине, но я не подал вида, дослушав обвиняемого до конца и записав его монолог на диктофон.

В принципе можно было звонить в милицию и предъявлять им связанного неудавшегося убийцу, но меня терзали смутные сомнения. Я знал, что моя бывшая женушка обладает нехилой изворотливостью ума и сможет отпереться от всех этих обвинений, послав просто всех куда подальше. Тогда моя жизнь будет постоянно в опасности, потому что она не отступится от задуманного.

Я обшарил карманы куртки бейсболиста-любителя и, напевая себе под нос «Хочет бедную убить, цокотуху зарубить» вытащил оттуда его мобильный телефон.

— Чего смотришь? Говори, что все удалось! — приложил я телефон к его уху и добавил ласковым голосом, — скажи, пусть пилу везет!

Он отрицательно замотал головой.

— Я не могу!

— Послушай ты, жертва любви! — ткнул я его кулаком в бок, — ты что думаешь, что любовница тебя отмажет?!

— Ты и так себе наговорил статью за покушение на убийство и теперь зависит от меня, предъявлю я эту запись ментам или нет!

Он в самом деле был туповат, потому что только хлопал глазами и качал головой.

Поняв, что мои призывы к его разуму бесполезны я решил действовать более наглядно и, накинув ему веревку на рот, достал шнурок с гвоздем.

Как только я расстегнул ремень и молнию на его джинсах, он гортанно заверещал, как подстреленный заяц, а глаза налились неподдельным ужасом.

— В последний раз спрашиваю, будешь говорить по телефону? — навис я над ним, сжимая в руке орудие пытки.

В воздухе вдруг резко запахло аммиаком, и я с отвращением увидел, что под стулом образовалась лужа мочи. Я понял, что достиг цели по запугиванию этого организма. Осталось только немного дожать его.

— Значит так, — посмотрел я на него сверху вниз, — сейчас я развяжу веревки, наберу ее номер, и ты скажешь, что все удалось и можно приезжать с пилой.

— Если же ты опять начнешь мотать своей тупой башкой, то я лишу тебя всех твоих причиндалов! Будешь через дырку писать, понял?!

Он всхлипнул и кивнул.

Я осторожно развязал веревку, будучи готовым в случае криков врезать ему по ребрам, однако это не понадобилось.

— Алло! — произнес он загробным голосом в трубку, приложенную мною к его уху, — все удалось, приезжай с пилой.

Я слышал, как в динамике пропел ее радостный голос:

— Хорошо милый буду через полчаса!

Меня это несколько покоробило и расстроило. Значит, в самом деле, это была ее идея, если она так спокойно об этом говорит. Внутри поселилось какое — то нехорошее чувство, как будто дорогие гости украли из буфета серебряные ложечки. Конечно, у меня не было ни буфета, ни ложечек, но бывшая жена удивила своими примитивными динозаврими инстинктами. Значит, она заслуживает ту участь, которую я ей приготовил и жалости не достойна. Почему-то вспомнился наш неудавшийся брак и неудавшаяся любовь. Но эти воспоминания только на секунду поколебали мою решимость, мазнув под сердцем чем-то горячим и щемящим. Все это было отброшено, лишь только стоило мне услышать ее радостный голос в трубке. Радостный от того что я мертв.

Теперь оставалось только ждать. Только тут я обратил внимание, что до сих пор стою в одном махровом халате и шлепанцах. Быстро переодевшись и накинув куртку, я нащупал браунинг в кармане и пробормотал:

— Ну, вот, пришел твой час.

Мой визави привязанный к стулу снова заскрипел скотчем пытаясь вырваться, и несмело напомнил о себе наивным вопросом.

— А когда ты меня развяжешь?

Я усмехнулся, снова накинув ему веревку на рот, проверил прочность пут на руках и ногах.

— Скоро друг мой скоро.

Звонок прозвенел неожиданно для нас обоих. Я выключил свет в прихожей и на секунду прильнул к дверному глазку. Моя благоверная стояла на тускло освещенной лестничной клетке, но все равно было видно, что она ярко накрашена, имеет на голове нехарактерную для нее прическу «взрыв кометы» рыжего цвета, а высокий ворот ее плаща поднят закрывая лицо.

— Ишь ты хитрая какая! — подумал я, — даже облик изменила, чтобы соседи не узнали.

Она вошла в темную прихожую, и некоторое время пыталась осмотреться, сняв очки, привыкая к полумраку. Я слегка подтолкнул ее сзади и захлопнул дверь, которая кровожадно клацнула железными зубами замка. От неожиданности она ойкнула и обернулась, а я включил свет.

Похоже, я ее недооценил. Я ожидал всего чего угодно — слез, криков, проклятий, но только не этого. Окинув быстрым взглядом комнату и коридор, она, молча, попыталась лягнуть меня в пах сапогом на высоченном каблуке и одновременно открыть дверной замок. Эту попытку я, впрочем, пресек, заломив ей руку за спину и прижав лицом к стене.

— Слушай сюда, сука! — прошипел я ей в ухо зловещим шепотом, — веришь, что я тебя сейчас придушу?!

Завитки ее волос щекотали мои ноздри, очень хотелось рассмеяться и чихнуть, но этого делать было нельзя, иначе весь эффект сойдет на нет.

Она тоненько пискнула, пытаясь вывернуться, но я прижал ее к стене еще сильнее и продолжал.

— Я знаю, что вы оба хотели меня убить, но есть предложение.

Она несколько обмякла, а я, ослабив хватку, повернул ее к себе и заглянул в глаза.

— Как выяснилось, я тебя все еще люблю и готов все простить, при одном условии.

В ее глазах скользнуло удивление, смешанное с презрением, но потом они приняли притворно участливое выражение.

— Я согласна, все что хочешь! — прошептала она и обвила мою шею руками, пытаясь поцеловать меня в губы.

Я несколько отстранился и произнес:

— А условие простое. Тебе надо прямо сейчас убить третьего лишнего.

Я кивнул в сторону связанного пленника, который безуспешно бился на стуле в попытках освободиться. Видимо он был невысокого мнения о моральных качествах своей избранницы, потому что, услышав, что речь зашла о его убийстве, задергался еще сильнее и в результате повалился вместе со стулом на бок.

Мы подошли к нему и я, достав из кармана завернутый в носовой платок браунинг, вложил в ее ладонь. Она удивленно повертела его в руке и лицо, исказилось от страха.

— Но… я не знаю, как из него стрелять!

— Не бойся, — проворковал я, направляя ее руку с пистолетом на перемотанное скотчем тело, — нажимаешь на спусковой крючок и все.

Я отпустил ее и присел в кресло.

— Ну, давай! Один хлопок и соседи не услышат!

Ее фигура, напоминавшая до этого затравленного зверька, сразу распрямилась. Как ни в чем не бывало, она поправила прическу и обернулась в мою сторону. По ее лицу пробежала победоносная ухмылка, и черный зрачок пистолетного ствола тут же уставился мне в лицо.

— Что ты думал, что мне твоя любовь нужна?! — неожиданно громко взвизгнула она, — всю жизнь ты мне испортил, сволочь!!!

Было видно, что она пытается себя накрутить, чтобы вспомнить обо мне все плохое и сильнее возненавидеть меня. Наверное, женщины так устроены, что убить могут, только если испытывают сильные эмоции. Я бы ее пристрелил, не раздумывая без нервов.

От этих мыслей я улыбнулся, а ее это еще больше взбесило. Она начала медленно приближаться ко мне с пистолетом в вытянутой руке.

— Что улыбаешься, думаешь, я не выстрелю?!

Голос дрожал и срывался на крик.

— Ты значит чистенький, а я тварь последняя?!

— И потаскуха! — добавил я, и резко вскочив с кресла, бросился в прихожую.

Сзади раздался жуткий грохот, как будто ударили в огромный колокол. Я упал на пол и закрыл голову руками. Все заволокло едким дымом, и пронзительный писк проник в барабанные перепонки, заглушая все звуки. Я зажал пальцами нос, и выдохнул несколько раз, пытаясь пробить эту пробку. Писк немного стих, сквозь него я услышал стоны.

Женское тело в обтягивающих сапогах — ботфортах и короткой юбке, лежало на спине. Расстегнутый плащ покрыт мелкими черными каплями. Правый рукав залит кровью и обнажает сахарной белизны кости запястья, в том месте, где должна быть кисть руки.

Копна рыжих волос раскинулась на паркете, а вместо лица зияло месиво из костей, зубов и кроваво пульсирующего мяса. Из этих останков выступал обломок затвора браунинга, поблескивая изломами стали.

Я ошарашено посмотрел на тело и понял, что стонать оно уже никогда не сможет. Стонало другое тело, лежащее на боку и привязанное скотчем к стулу. Дым немного рассеялся, и я прошел в комнату по засыпанному битым стеклом паркету. Легкий ветерок шевелил занавески в окне, разбитом взрывной волной.

Видимо я немного перестарался, набивая ствол браунинга тротилом, а патроны тетрилом вместо пороха, которые в избытке оставались после обезвреживания ручных гранат, привезенных с раскопок.

В первый раз мне эта мысль пришла в голову, когда я собирался нанести визит Игорю. Стрелять в него я не собирался, а хотел подсунуть ему браунинг из мести. Но тогда не сложилось, и начинка осталась в пистолете нетронутой. Теперь же моя бывшая супруга сама сделала свой выбор.

Риск конечно был. Она могла поддаться на мои уговоры и застрелить своего любовника, но когда я заметил презрительное выражение ее глаз, сомнений не осталось. Она убьет меня, а не его.

Я еще раз посмотрел на ее бездыханное тело и принялся разрезать ножом скотч, опутавший моего пленника. Освободившись, он зажал нос пальцами и начал выдыхать, сидя на полу. Видимо волной его тоже приложило. Вид у него был ошалелый.

Я оторвал его от этого занятия и изложил свою версию событий. Согласно ей, мы втроем мирно ужинали на кухне, когда несостоявшийся жених сообщил свой невесте, что уходит от нее. После чего моя бывшая супруга вдруг удалилась в комнату, где видимо, решила с горя застрелиться, а попутно и взорваться.

Он тупо кивал головой в ответ на мои доводы:

— Не поверят.

— Надо, чтобы поверили, а не то, услышат диктофонную запись.

Он посмотрел на меня долгим взглядом и процедил сквозь зубы:

— Ну, ты и сволочь!

Я притворно беззаботно улыбнулся и сказал:

— У каждого свои методы. Кто-то бейсбольной битой да электропилкой орудует, а кто-то мозгами шевелит. Так что советую излагать мою правдивую историю. Это в твоих интересах.

— Левее, левее давай! Так, теперь чуть ниже. Стоп! Крепи!

Витек победоносно сложил руки на груди и замер на несколько секунд, любуясь новенькой неоновой вывеской, на которой были изображены перекрещенные металлоискатель и лопата. Ниже шла надпись «Все для поиска кладов. Магазин амуниции и антиквариата».

Я расплатился с рабочими, убиравшими стремянку, и тоже посмотрел на вывеску, которая украшала застекленный фасад нашего магазина, расположенного на первом этаже жилого дома. В его витрине был выставлен манекен, одетый в камуфляж, склонившийся над открытым деревянным сундучком, из которого виднелись позеленевшие от времени медные монеты. Рядом с манекеном стояла лопата и металлоискатель. Когда на улице темнело, включалась подсветка вывески и сундучка.

Прохожие, валившие по улице толпой после напряженного рабочего дня, с интересом притормаживали возле нашей витрины, но заметив надпись на двери «СКОРО ОТКРЫТИЕ», шли дальше.

— Ну вот, а ты говорил, что помещение возле метро дорогое, — усмехнулся Витек, — смотри, сколько людей хотят нас посетить!

— Не говори гоп, — бросил я и вошел в магазин, звякнув дверным колокольчиком, сделанным из снарядной гильзы.

Здесь на полках стояли металлоискатели различных марок, лопаты и рюкзаки. Тут — же на вешалках висели камуфляжные непромокаемые куртки, брюки и плащи. Рядом возвышались различные ботинки и сапоги.

На отдельной витрине под стеклом лежали старинные монеты и амуниция времен войны. Несколько немецких касок, котелков и саперных лопаток украшали верхние полки.

Я окинул взглядом все это убранство и тяжело вздохнул, вспомнив, скольких трудов нам стоила поездка в Карелию за золотом.

Самым простым оказался путь до пограничной зоны, который мы преодолели на джипе Витька. Однако попытка проехать дальше потерпела неудачу из-за большого количества пограничных патрулей на автомобилях, разъезжавших по лесным дорогам. Мы несколько часов наблюдали за ними, оставив машину на обочине, изображая из себя рыбаков со спиннингами у моста через быструю каменистую речку. На другом берегу виднелся свежевыкрашенный щит желтого цвета, на котором огромными черными буквами было выведено « Внимание! Пограничная зона! Предъяви пропуск!»

То — ли границу начали оборудовать в серьез, то — ли это была очередная показуха перед визитом большого начальства, но проехать в пограничную зону на автомобиле без пропуска было нереально. Получить такой пропуск, не привлекая подозрений, было тоже нереально, учитывая цель нашей поездки. А я вообще опасался слежки, зная любовь ко мне местных правоохранителей после моих приключений.

Так мы сидели на камнях под дождем, периодически со свистом забрасывая спиннинги в бурлящий поток, и считая пограничные УАЗики, громыхавшие мимо по бревенчатому настилу моста. Наградой нам неожиданно явились две килограммовые форели, пойманные на блесну. Витек хотел еще остаться порыбачить, но я отговорил его, напомнив, что мы здесь не за рыбой.

К реке был хороший подъезд по грунтовке, проложенный до нас рыбаками на автомобилях. Тут мы расположились, загнав машину в кусты и поставив палатку. Демонстративно прислоненные к дереву спиннинги и варящаяся в котелке уха, говорили о том, что кроме рыбной ловли нас ничего не интересует.

Сидя под тентом палатки, я крутил свой навигатор, пытаясь прикинуть расстояние до нужной нам точки. Трудность состояла в том, что мы не помнили точно место, где были зарыты монеты. У нас был старый истрепанный атлас, в котором Витек поставил крест карандашом по памяти. Теперь предстояло своими ногами дойти туда и убедиться в правильности этих координат. Радовало только одно — это место было ископано и завалено железным хламом, выкопанным нами при поиске монет. Да и в навигаторе у меня остались координаты этого заброшенного хутора. Так что шансы найти монеты были довольно велики.

Ободренный своими мыслями, я присоединился к Витьку, который уже снял котелок с огня и осторожно дуя на ложку, прихлебывал уху.

Однако спокойно поужинать нам не довелось. Со стороны дороги сквозь шум дождя донеслось тарахтенье мотора. Это была не машина, поэтому мы отложили ложки и настороженно прислушались. Свет фары метался между деревьями, приближаясь, и вот к нам из кустов выкатился мотоциклист. Это был молодой коротко стриженый парень лет двадцати, в телогрейке и резиновых сапогах. Он заглушил мотор и, упершись ногами в мокрую траву, молча, уставился на нас тяжелым взглядом.

Сразу стало ясно, что приехал он не с добрыми намереньями и в меру своей глупости пытается напугать приезжих городских туристов.

— Здравствуйте! — наконец процедил он сквозь зубы, хмуря брови.

Видимо он казался себе очень грозным, однако по лицу его пробежала тень сомнения, потому что наша реакция не соответствовала его ожиданиям.

Я упер руки в бока и также молча, принялся разглядывать его в упор. Витек на миг оторвался от ухи и равнодушно бросил:

— Здровей видали. Че надо?

Парень на секунду оторопел, но потом вспомнил, что он местный, у него есть поддержка, а мы пришлые и одни.

— Я не хочу вас здесь видеть, — глухо произнес он, — это наше место!

Все-таки он был в себе уверен, потому что был не один. Это чувствовалось по его тону. Скорее всего, это был засланец, а остальные либо прятались в кустах, либо ждали его в деревне за пару километров отсюда. Ничем другим я не мог объяснить такое идиотское поведение. Не полезет же этот сопляк драться на двух взрослых дядек.

Я подошел вплотную к мотоциклу и тут же уловил запах свежего перегара от седока. Сразу стала ясна причина его безумной отваги.

— Слушай хлопчик, — навис я над ним, — уезжал бы ты отсюда, а то ночь темная. В реке можно утонуть вместе с мопедом!

Он нервно оглянулся и, увидев, что Витек обходит его сзади, начал поспешно лягать ногой педаль стартера, до тех пор, пока мотоцикл не завелся с громким треском.

— Я вас предупредил! — крикнул он, и через минуту его след простыл, оставив после себя облако едкого дыма, да неровную колею выброшенной колесами глины.

— Как думаешь, — спросил я Витька, — если мы завтра пешком отсюда пойдем, местные сорванцы нам машину сожгут или просто угонят?

Витек вздохнул и поддел ложкой из котелка кусок рыбы:

— Придется ехать на машине.

Перед сном я отмотал длинный кусок лески, нацепив на него несколько пустых консервных банок, повесил эту гирлянду между деревьями над тропой, ведущей к дороге. Мелкие камушки в банках должны были предупредить нас о непрошеных гостях.

Витек глядя на мои приготовления, только усмехнулся и, пошарив в своем бездонном рюкзаке, вытянул оттуда обрез трехлинейной винтовки со свежеструганным цевьем.

— На, держи. Спать по очереди будем.

Опять ты за свое! — выругался я и начал рассказывать Витьку о прелестях следственного изолятора, куда мы могли загреметь за такие штуки.

В ответ он только зевнул и полез в палатку, пробурчав в ответ:

— Ты первый дежуришь.

Некоторое время я ходил вокруг палатки, подбрасывая в костер сухие сосновые ветки. Дождь перестал, искры от сгоревшей хвои, будто обрадованные этим событием высоко взлетев, таяли в темноте ночи, опускаясь белым пеплом мне на голову.

Я поставил на бок алюминиевую канистру с водой и уселся на нее, отодвинувшись от костра в тень кустов. Приятное тепло от огня разливалось по телу и глаза начали слипаться. Единственное что не давало уснуть это храп Витька в палатке, который заглушал шум реки и треск костра.

Рассматривая обрез, я разрядил его и вынул затвор. Конечно, это было копаное оружие. Зашлифованные каверны на металле ствола говорили сами за себя. Однако затвор ходил легко и подавал патрон без задержек. Витек был в своем репертуаре. Неизвестно что у него еще припрятано в рюкзаке, который я решил обыскать утром.

— Будем надеяться, что он нам не понадобиться, — подумал я и принялся протирать платком все части обреза и патроны. Отпечатки пальцев были здесь абсолютно не нужны.

Закончив, я надел тряпичные перчатки и собрав оружие, дослал патрон в патронник. Затвор глухо щелкнул. Этот звук отразился у меня под ложечкой, навевая неприятные воспоминания.

Перед глазами встало перекошенное ненавистью лицо моей бывшей жены, в последние минуты жизни. Ее изуродованное тело на полу. Морг и плачущая у меня на плече дочь, которой я не мог ничего рассказать. Тупой следователь, изводивший меня две недели своими вопросами и, в конце концов, прекративший уголовное дело.

Все это разом навалилось на меня так, что к горлу подкатил ком и острое, как бритва чувство одиночества резануло по сердцу, выжимая слезы из глаз.

— Отставить сопли!

Я узнал этот голос, который всегда раздавался внутри, когда мне было очень плохо, а безнадега пыталась меня одолеть.

— Ты ни в чем не виноват, все сделал правильно! Поэтому хватит ныть, живи дальше!

— Но я же убил близкого человека!

— Она сама себя убила, а хотела убить тебя! Для нее ты был врагом, а не близким человеком!

Вообще этот мой голос отличался логическим мышлением и мог оправдать любые поступки. Иногда я ему не доверял, но в этом случае знал, что он прав. Однако от этого было не легче, и оставалось надеяться, что со временем черный камень упадет с моей души.

— Что, опять начинаешь?! — тут — же откликнулся голос, — приказываю забыть это дерьмо и жить дальше!

— Нет никаких черных камней, есть только ты! У тебя еще впереди масса важных дел! А не будешь меня слушать, сдохнешь под забором, жалея себя, такого бедного и одинокого!

— Да кем ты себя возомнил?! — возмутился я в ответ, — пока у меня я есть, я не пропаду!

Голос удовлетворенно хмыкнул и замолк. Видимо его устраивали такие мои рассуждения.

Я тряхнул головой и выругался вслух:

— Черт тебя задери! Так с катушек съехать недолго!

Однако теперь я ощущал удивительное спокойствие и даже некоторую приподнятость духа, обратив все свои мысли к завтрашнему дню, который сулил нам новые приключения.

Светящийся циферблат наручных часов обрадовал меня своими стрелками, которые показали, что смена кончилась. Растолкав Витька и вручив ему тряпичные перчатки вместе с обрезом, я залез в спальный мешок, и блаженно растянувшись, заснул без сновидений.

Мне показалось, что уже через мгновенье Витек тряс меня за плечо.

— Вставай! Пора!

На часах шесть утра, и я зябко поеживаясь, вылез из сырой палатки, на ходу пытаясь натянуть одновременно штаны и берцы. Под ногами хрустела трава, покрытая инеем, замерзшая за ночь. Первый ледок плавал в лужах, оставшихся после дождя.

В утренней пелене тумана, мы, осторожно озираясь, быстро собрали вещи, свернули палатку и уже через несколько минут наш джип, приглушенно урча дизелем, пробирался по колее через заросли кустов, к дороге.

Глубокая лужа поперек раскатанной грунтовки, заставила нас остановиться. Вчера, до дождя, когда мы съезжали к реке, эта лужа была мелкой, мы легко ее преодолели. Но сегодня она требовала к себе внимания, поскольку дна ее видно не было.

Я вытащил из багажника лопату и, скользя на мокрой траве, подошел к луже. Опасения оказались не напрасными. Из колеи, скрытой мутной водой, одна за другой были извлечены две коротких доски, истыканные толстыми гвоздями. Эти ежики лежали под водой остриями вверх и ждали таких дураков, как мы. Не было сомнений, что эти доски нам оставил вчерашний мотоциклист. Я сложил деревяшки вместе и убрал их в багажник. Трофей нам еще пригодится.

Витек выругался, а меня это даже обрадовало. Теперь стало понятно, что кроме мелких пакостей от местных никаких неприятностей ожидать не стоит. Можно было не бояться засады или одинокого выстрела из кустов. Однако это не спасло бы машину от разграбления, оставь мы ее у реки.

Выбравшись на главную дрогу, мы с опаской переехали мост через реку и углубились в пограничную зону. Выключив фары, мы медленно двигались по накатанной грунтовке и одновременно прислушивались. В любой момент из-за поворота мог выехать пограничный УАЗик. Тогда наше путешествие могло сразу закончиться.

— Так, — не выдержал я, — давай свернем в лес, а машину оставим. До точки три километра можно пешком дойти.

Витек молча, кивнул и одним поворотом руля, свернув с грунтовки, погнал джип, петляя между сосен. Колеса пробуксовывали на влажном мху, но машина двигалась вперед скачками до тех пор, пока не скатилась в овраг, поросший кустарником. Это было идеальное место для укрытия.

Набросив на автомобиль маскировочную сеть, мы двинулись дальше пешком, взвалив на спины рюкзаки с металлоискателями и лопатками. Туман медленно рассеивался, опускаясь ниже к земле вместе с ночным холодом, а солнце изредка проглядывало из облаков. Мы шли вдоль лесной дороги, внимательно прислушиваясь к шуму деревьев, готовые в любой момент залечь, затаиться.

Вот впереди донесся шум мотора. Мы привычно повалились среди кустов и мха. Я вытянул шею, пытаясь рассмотреть того, кто ехал по дороге, но перед глазами маячили только листья черники, да подошвы ботинок Витька. Шум приблизился, и я с удивлением увидел сквозь ветви, как мимо нас, подпрыгивая на ухабах, пронесся колесный трактор «Беларусь» с прицепом. В нем были плотно уложены сосновые стволы с обрубленными сучьями, на которых верхом сидело человек десять мужиков в драных брезентовых куртках.

— Ты посмотри на них, — ухмыльнулся Витек, когда трактор скрылся за поворотом, — под носом у погранцов лес воруют!

Я сел и привалился к сосне спиной.

— Да мне по барабану, пусть хоть каждый себе по три бани в деревне построит! Удивительно, что они погранцов не боятся.

— А чего здесь удивительного?

Витек поднялся и забросил рюкзак на спину.

— Местные, друг ты мой, знают, где ездить и когда лес рубить, чтобы не попасться.

Получалось что и, правда, местные выбрали удачный день, потому что дальше нам не попалось вообще ни одной живой души, не говоря уже о пограничниках. Навигатор весело попискивал, отсчитывая последние сотни метров до намеченной точки. Вот уже показались знакомые холмы урочища, которое мы с таким усердием перекапывали в поисках золота.

Тут я обратил внимание на следы от мотоциклетных шин, уходящих с песчаной насыпи дороги в сторону, как раз туда, куда мы направлялись. Колея четко прослеживалась среди мха. Витек ушел метров на сто вперед, и мне пришлось догнать его бегом. Я схватил его за плечо и, приложив палец к губам, показал взглядом в сторону следов. Он выдернул из рюкзака обрез и держа его наизготовку начал осторожно пробираться между сосен. Я последовал следом.

Наконец впереди показался знакомый холм, который являл собой лунный пейзаж, так он был ископан мелкими и глубокими шурфами. Среди ям громоздились куски железа, ржавые ведра и прочий хлам, вырытый нами при поиске монет.

Здесь никого не было, но комья свежевыкопаной земли и куски мха говорили о том, что сюда недавно нанесли визит наши конкуренты. Мы, молча, переглянулись, и бросились к валуну, у которого Игорь закопал монеты. Здесь дерн был снят сплошным слоем на площади пяти метров. Корни беспомощно торчали из-под сосен, обрубленные острым лезвием лопаты. Рядом громоздились квадраты мха, аккуратно сложенные друг на друга.

Не веря своим глазам, я судорожными движениями достал из рюкзака металлоискатель, и, собрав его, принялся проверять землю сантиметр за сантиметром.

— Да брось ты это дело, — махнул рукой Витек, — сразу видно, что место вычищено на совесть.

Это было правдой. Ни одного сигнала прибор не подавал, несмотря на то, что я раз за разом проводил им над землей.

Некоторое время мы, молча, стояли, ошарашенные увиденным. На меня вдруг навалилась апатия. Захотелось просто лечь на землю и никуда не идти. Я понял, что все наши потуги этого сезона оказались бесполезными. Кто-то более хитрый и удачливый обвел нас вокруг пальца. Я, молча, привалился к дереву, слушая, как внутри поднимается темная холодная злоба.

Видимо все это отразилось на моем лице, потому что Витек, похлопал меня по плечу, пытаясь успокоить.

— Ладно, забей. Не жили богато, не х… начинать!

И тут меня прорвало.

— Да пошел ты! — заорал я, — меня из-за этого золота чуть не грохнули, покалечили и в тюрьму посадили!

Я еще что-то долго кричал, размахивая металлоискателем едва не разбив его о дерево, но Витек вырвал прибор у меня из рук. Потом он, молча, слушал, опершись на лопату и улыбаясь, кивал головой в такт до тех пор, пока я не выдохся.

Дорога к машине казалась долгой и изматывающей. Мы брели по лесу под дождем, не разбирая дороги. Тучи заволокли небо, начинало темнеть. Первые хлопья снега сменили капли дождя, и вот уже из-за белой снежной пелены едва можно было разглядеть дорогу. Мне уже было все равно, кто нам попадется на пути. Только тут я понял, что все кончено и нет больше никакого смысла куда — то рваться и ехать. Однако в голове начали один за другим, всплывать вопросы. Кто украл наше золото? Как он нашел место, где оно было спрятано?

В случайности я не верил, потому что, судя по характеру раскопа, искали целенаправленно, зная примерно, где искать.

Я поделился своими мыслями с Витьком, на что он тяжело вздохнул:

— Да уж, искали по наводке. Вот только кто навел?

Усталые и мокрые, мы добрались до машины. Обсушиться решили в ближайшей деревне, благо она была километрах в двух от нас. Холодный дождь со снегом сек по лобовому стеклу. Машину то и дело заносило на поворотах, но Витек молча крутил баранку, с каким-то остервенением давил на газ. Наконец, наш заляпанный грязью джип въехал в деревню. Дорога из грунтовой превратилась в разбитую асфальтовую стиральную доску.

Фонарь на единственном столбе светил в вечерних сумерках над обшитой досками избой посреди деревни, украшенной фанерной вывеской с надписью «СТОЛОВАЯ». Остальные дома терялись в темноте, проглядывая редкими огоньками окон вдоль улицы.

В тусклом свете можно было разглядеть несколько автомобилей, припаркованных среди луж перед этой точкой общественного питания. Свернули туда и мы. Вспомнив о том, что целый день не ели, мы, не сговариваясь, потянули носами, уловили запах выпечки и жареного мяса, доносившийся из помещения.

Внутри было жарко натоплено. Раскрасневшаяся продавщица, она же официантка лет пятидесяти, металась между барной стойкой и развеселой компанией сегодняшних мужиков, обмывавших удачную продажу краденого леса. Кроме них за столиками никого больше не было. Однако этого было достаточно, чтобы произвести впечатление толпы, потому что они ржали и гомонили как табун коней. На нас они лишь мельком обратили свои взгляды, а затем снова принялись выпивать и закусывать.

Мы устроились в углу за грубо сколоченным дубовым столом и, бросив свои мокрые куртки на лавку, несколько минут блаженно сидели, наслаждаясь теплом. В это время удачливым лесорубам подали шампура с шашлыком, которые громоздились на подносе, извлеченном официанткой из окошка, соединяющего кухню с залом для посетителей. Новое блюдо, исходящее стекавшим салом и издающее ароматы поджаристой корочки, было встречено с одобрением. За соседним столом звякнули запотевшие бутылки, наполняя ледяной водкой стаканы в крепких руках охотников за бревнами.

— Степановна, давай-ка музон погромче! — хлопнул официантку по необъятному дряблому заду, видимо главный лесоруб — коренастый мужик с испитым и заросшим кудлатой щетиной, лицом.

Степановна взвизгнула, кокетливо сделав вид, что пытается отмахнуться пухлой ручкой, что вызвало новую бурю восторгов и хохота. В тесном зальчике загремела какая-то попсовая мелодия, под которую никто не танцевал. Табачный дым висел в воздухе плотной пеленой, несмотря на открытые форточки.

Я отловил официантку у барной стойки и, перекричав музыку, заказал скромную трапезу с выпивкой, которую она принесла нам на удивление быстро.

Постепенно лесорубы, довольные добычей, начали расходиться. В конце концов, за столом их осталось трое вместе с главным, как я окрестил его про себя. Они уже изрядно захмелели и бубнили друг другу что — то бессвязное, то и дело, пытаясь налить водку в стаканы, но больше проливая.

Мы с Витьком, моментально уничтожив свои тефтели с картошкой, и выпив, разомлели, тихо переговариваясь, что нам делать дальше. В общем-то, решать было нечего. Кругом у нас получился облом, так что надо ехать домой.

— Ну что — же, начнем все сначала, — сказал я и разлил остатки водки из графина по стопкам.

Витек, не чокаясь, выпил, хрустнул соленым огурчиком и посмотрел на меня.

— Знаешь, есть у меня одна идея!

— Больше никуда не поеду! — взмахнул я рукой, — надоел уже этот порожняк!

— Денег нет, с работы уволили, да еще ты со своими гениальными идеями!

— Да ты послушай! — понизил голос Витек, — никуда не надо ехать! Берем в аренду помещение и открываем магазин снаряжения для поиска! Там же можно военным антиквариатом торговать, благо у нас с тобой всякого копаного железа полно.

Я скептически пожал плечами.

— А деньги где возьмем?

Витек хитро усмехнулся.

— Есть у меня небольшая заначка, ну а ты свою двушку можешь разменять с доплатой. Вот тебе и деньги.

Перспектива разменивать свою квартиру на однокомнатную меня не очень радовала, но сама идея магазина привлекала. Тем ни менее я не очень доверял словам Витька, зная его авантюрную натуру.

— Здесь все надо просчитать, чтоб не прогореть — задумчиво покачал я головой.

— Какие вопросы? — хлопнул Витек меня по плечу, — все просчитаем! Главное сама идея тебе по душе.

Мы так увлеклись разговором, строя планы, что не сразу обратили внимание на нового посетителя столовой. Витек на секунду замолк, показав мне глазами на дверь, у которой отряхивался от мокрого снега, старый знакомый мотоциклист, не желавший нас видеть у реки.

Он пригладил мокрые волосы, и некоторое время вглядывался в сидевших за столами людей сквозь клубы табачного дыма. Глаза его лихорадочно блестели, губы дрожали. От былой пьяной удали не осталось следа. Он то и дело шмыгал мокрым носом, вытирая его рукавом телогрейки. Что-то с ним было не так.

Я напрягся, ожидая, что он подойдет к нам. Однако мы его не интересовали, потому что, скользнув равнодушным взглядом, он направился прямиком к группе лесорубов.

Сквозь грохот музыки до меня донесся его писклявый голос, почти выкрик.

— Верните монеты, козлы, последний раз говорю!

От этих слов кусок хлеба застрял в горле. Я замер с открытым ртом, весь обратившись в слух. Витек что-то говорил, но я схватил его за руку, и он тоже замолк, удивленно уставившись на меня.

Главный лесоруб медленно поднялся из-за стола, навстречу мотоциклисту пьяно улыбаясь.

— Опять ты канючишь, Сашка! Сказано тебе, получишь свою часть… потом!

Сашка шмыгнул носом и сунул руку в карман телогрейки.

— Это я нашел, значит все мое! Отдай по — хорошему!

Голос его дрожал и срывался, что вызвало дружный гогот лесорубов.

— Нет, Сашка, — усмехнулся главный лесоруб, — если — бы я тебе место не показал, где мужика летом из-за золота грохнули, ты — бы ничего не нашел!

— А ты как крыса позорная, один хочешь все захапать. Тогда вообще ничего не получишь! Лучше мы втроем золотишко пропьем! Верно мужики?

Главный пошатнулся, оглянувшись на свою компанию, которая одобрительно загудела.

В этот момент Сашка выхватил из кармана шило и попытался ткнуть им лесоруба в бок. Из этого ничего не вышло, потому что, лесоруб хоть был пьян, но реакция у него оказалась что надо.

Он перехватил руку нападавшего, и нанес ему сокрушительный удар кулаком в лоб, от которого Сашка рухнул навзничь, гулко ударившись затылком о доски пола. Шило с деревянной ручкой закатилось под стол.

— Да что — же вы делаете, рожи пьяные! — завопила официантка.

Она выскочила из-за своей стойки и с грацией бегемота подскочила к лесорубам.

— А ну проваливайте отсюда, пока я милицию не вызвала!

Она хлестала передником главного лесоруба, отчего тот закрывался рукой и бормотал ухмыляясь:

— Да ладно тебе, Степановна, уходим, уходим.

Поверженный Сашка тем временем, сидя на полу, удивленно трогал свой лоб, который медленно, но верно заплывал огромной шишкой, от чего брови его опускались на глаза, придавая лицу сходство с мордой шарпея.

Добрые пьяные лесорубы подняли его и вывели на улицу, под руки, укоризненно приговаривая:

— Зря ты с шилом полез Сашка. Не надо было жадничать.

Выгнав лесорубов на улицу, официантка, заперла дверь изнутри, и подозрительно покосившись в нашу сторону, недовольно сказала:

— Заканчивайте быстрее, мы закрываемся.

Она выключила музыкальный центр. Стало слышно, как в кухне льется вода из крана, а посудомойка звякает тарелками.

Расплачиваясь за ужин, я положил на стойку бара несколько мятых купюр и спросил:

— Хозяйка, а чего это они тут не поделили?

Степановна деловито пересчитала деньги и презрительно фыркнула:

— Да пьянь, вот и все!

— Ну а все-таки, — не унимался я, — про какие монеты Сашка говорил?

— Ой, монеты! — саркастически всплеснула руками женщина, — тут летом недалеко в лесу человека застрелили, ходили слухи, что из-за золота.

— Милиция приезжала потом, искала золото, да не нашла. Вот Сашка этот с тех пор монеты и ищет. Весь лес у погранзоны перекопал.

— А за что он на лесоруба с шилом бросился?

Она с опаской взглянула на меня и сказала:

— Ничего я не знаю. Нечего тут расспросы устраивать! И вообще давайте чешите отсюда, мы закрываемся.

На улице окончательно стемнело, мокрый снег валил плотной пеленой, покрывая крыши домов и дорогу. Нечего было думать о езде в такую погоду, поэтому мы решили переночевать в машине, а утром тронуться домой.

— Как думаешь, монеты у лесоруба? — спросил я Витька, устраиваясь в спальном мешке на разложенном сиденье джипа.

— Вполне возможно, — зевнул Витек, — только нам от этого не легче.

Он повернул ключ зажигания, завел мотор и включил печку. Салон наполнился волнами теплого воздуха, а по лобовому стеклу, отогретому изнутри, начали сползать комья мокрого рыхлого снега, покрывавшего автомобиль. Дизель негромко урчал, убаюкивая и навевая сон.

— Да, все логично, — рассуждал я вслух, — до местных дошли слухи, что в лесу недалеко от их деревни из-за золота убили человека, а само золото не нашли.

— Конечно, тут же нашелся энтузиаст, который решил, что он самый умный, и поперся в лес искать наши монеты. Только тогда возникает вопрос — от кого он узнал точное место?

— От лесоруба, — сквозь сон ответил Витек и захрапел.

— А лесоруб от кого узнал? — спросил я и, не дождавшись ответа, выключил двигатель.

— Слушай, а может нам этого лесоруба тряхнуть? — толкнул я в бок храпящего соседа.

— Витек перевернулся на другой бок и захрапел.

Потоки воды струились причудливыми дорожками по стеклу, в свете качающегося на столбе фонаря.

— Ну не хочешь, как хочешь, — сказал я сам себе и надвинул на лицо капюшон спального мешка.

Проснулся я от холода и еще от того, что кто-то настойчиво стучал в окно машины. Стекла запотели за ночь от нашего дыхания. В салоне витал парок, стоило только выдохнуть. Взъерошенный Витек сел на своем ложе, и протерев глаза рукавом свитера, пытался разглядеть сквозь запотевшее окно, кто там стучит.

Я провел ладонью по мокрому стеклу и увидел за окном человека в шапке с милицейской кокардой. Рядом стоял УАЗик с включенными проблесковыми маячками, которые озаряли своим мертвенным синим светом хмурое серое утро. Остатки ночного снега таяли на капоте машины, уступая мелкому моросящему дождю.

— Откройте дверь, пожалуйста! — строго сказала голова в шапке.

Мы с Витьком удивленно переглянулись и вылезли, из машины зябко поеживаясь.

— Вам придется проехать с нами, — продолжала голова, которая принадлежала невысокого роста капитану, ткнувшему мне под нос свое удостоверение участкового.

На крыльце столовой стояло несколько женщин, среди которых я увидел вчерашнюю официантку. Они с любопытством разглядывали нас и о чем — то тихо переговаривались. Из милицейского бобика испуганно выглядывали двое лесорубов и Сашка. Синева оформилась у него под глазами окончательно, а лицо распухло до неузнаваемости.

— А что случилось, капитан? — спросил Витек, набрасывая куртку.

— Убийство, — ответит тот как — то буднично, и махнул рукой водителю бобика.

— Заводи!

Наманикюренные пальцы звонко цокают по клавиатуре компьютера.

— Значит, вы утверждаете, что видели потерпевшего Арбузова вчера вечером в столовой поселка Янкера?

Молоденькая девушка — следователь в голубом приталенном мундирчике с четырьмя вышитыми золотистыми звездочками на погонах, старательно вбивает мои показания в компьютер. Сейчас ее задача — как можно точнее записать показания всех опрашиваемых свидетелей, поэтому она ждет, что я скажу, и не пишет отсебятины. Потом всю ее писанину будут анализировать более опытные товарищи, которые решат, кому из опрошенных примерить лагерную робу.

— А кто это, Арбузов? — спрашиваю я. Она показывает мне фотографию человека, лежащего на снегу. Один глаз у него закрыт.

— Нет, этого мертвеца я не знаю, — отвечаю я.

Тогда она достает из письменного стола паспорт и показывает мне фотографию оттуда. По ней я узнаю главного лесоруба, который вчера наградил Сашку оплеухой.

Я рассказываю всю вчерашнюю историю, от начала до конца, не забыв упомянуть про шило и про разговоры о монетах.

Опять ее пальцы стучат по клавиатуре. Проверив написанное, она достает какую — то шпаргалку, и задает мне вопросы, которые я уже жду:

— Скажите, летом этого года вы присутствовали при убийстве финского гражданина в районе поселка Янкера?

— Да, — отвечаю я со скучающим видом.

— При каких обстоятельствах?

Меня начинают бесить начальники этой следачки, заставляющие ее задавать вопросы, на которые сами прекрасно знают ответы. Наверное, даже уголовное дело, прекращенное в отношении меня, лежит сейчас в ее столе.

— Вам покороче или поподробнее? — милым голосом осведомляюсь я.

— Поподробнее, — отвечает она, и заносит свои когти над клавиатурой.

— Ну, тогда возьмите уголовное дело, которое прекратили в отношении меня, и прочитайте его. Там все подробно описано.

Она резко краснеет и хочет что-то сказать, но я перебиваю ее:

— А если покороче, то я не помню.

— Как свидетель вы обязаны давать показания! — говорит она с нажимом.

— А я и даю. Я просто не помню.

Гудит принтер и оттуда вылезает лист бумаги с моими показаниями, которые я подписываю, предварительно внимательно прочитав. Так и подмывает расставить запятые ручкой, но я этого не делаю, чтобы уж совсем не злить девушку.

На прощанье я осведомляюсь относительно судьбы моих конфискованных вещей — автомобиля и охотничьего карабина. В ответ работница правопорядка ехидно советует мне обратиться с заявлением к прокурору.

Выйдя из кабинета, киваю Витьку, которого опрашивают после меня.

Через некоторое время Витек выходит из кабинета с видимым облегчением и садится рядом со мной в коридоре на скрипучее деревянное кресло.

— Про убийство финского гражданина спрашивала? — наклоняюсь я к нему.

Он утвердительно кивает, откинувшись в кресле.

— Сказал, что ничего не помню, потому что сам потерпевшим был.

С улицы слышен, какой — то шум. Сквозь забранное решеткой окно видно, как из кузова грузовой ГАЗели выкатывают по доскам на землю мотоцикл.

Девушка в мундирчике выходит из кабинета, накинув на плечи пальто, и приглашает нас с Витьком за собой к выходу. Там уже стоят два лесоруба. Милиционеры из конвоя приводят распухшего Сашку, почему — то в наручниках. Он дико вращает глазами и озирается по сторонам.

У мотоцикла оперативники уголовного розыска снимают сиденье. Под ним ящик для инструментов, в котором прямо сверху лежит шило с деревянной ручкой, перемазанное черной засохшей кровью.

Сашка начинает бледнеть и рваться из рук конвойных, но те цепко держат его.

— Это не мое! — верещит он сиплым голосом, но конвойных это абсолютно не трогает, и они буквально затаскивают его в помещение.

— Похоже, виновный найден, — шепчет мне Витек.

Лесорубы курят у входа, сплевывая на каменные ступени. Подходим к ним, здороваемся. Слушаю их рассказ о том, как они нашли утром своего товарища недалеко от столовой.

— Вся спина истыкана была и череп проломлен, — хмуро говорит один из них и щелчком отправляет окурок мимо урны.

Наконец нас всех, кроме Сашки отпускают. Мы с Витьком некоторое время сидим в машине, оглушенные стремительными событиями этого утра.

— Все-таки странный он какой-то, этот Сашка, — сказал Витек, — убил человека шилом и в свой же ящик с инструментом шило положил.

— Меня больше интересует, куда он золото спрятал, — ответил я, — ведь его так и не нашли.

— Золото, золото, — пробурчал Витек, — хорошо, что мой рюкзак не обыскали, а то загремел — бы я за хранение оружия.

Эта возможность его так напугала, что по дороге домой он остановился у первого попавшегося пруда и забросил обрез в воду.

Москва встретила нас настоящей метелью со снежными заносами. Конфискованную летом машину мне вернули. Теперь она стоит возле дома в ожидании смены резины на зимнюю.

Лежа в горячей, наполненной пеной ванной, я разглядываю золотую монету с профилем Николая Второго. Мокрый желтый кругляш скользит между пальцами, тускло поблескивая гуртом. Остальные сто восемьдесят шесть стоят ровными столбиками на табурете рядом с ванной. Тут же лежит мобильник. Кладу монету обратно и взяв с пола бутылку пива, делаю несколько глубоких глотков. Освежающая прохлада наполняет меня.

Все получилось довольно просто, и неожиданно. Едва я услышал крики Сашки в столовой, как сразу понял, что золото у главного лесоруба. Оставалось только его изъять.

Подобрав из-под стола шило с Сашкиными отпечатками пальцев, я завернул его в носовой платок и спрятал в карман.

Когда лесорубы выводили Сашку из столовой, в окно было видно, что далеко они не пошли, а уселись на лавочку с другой стороны улицы, где допивали остатки водки.

Мы с Витьком устраивались на ночлег в машине, а они еще гомонили. Обиженный Сашка, так и не выпросив у них ни одной монеты, ушел домой, оставив мотоцикл у столовой.

Я внимательно наблюдал за всем происходящим через запотевшее лобовое стекло, стараясь не упустить момент, когда они начнут расходиться. Витек храпел рядом и опасности не представлял. Наконец, главный лесоруб махнул оставшимся друзьям на прощанье рукой и, пошатываясь, побрел, вдоль темной улицы. Его друзья пошли в другую сторону. Медлить было нельзя.

Я накинул куртку и осторожно выскользнул из машины, тихонько прикрыв за собой дверь. Лесоруб еле виднелся во тьме улицы и вот-вот должен был совсем скрыться из виду. Снег лепил в глаза мокрыми хлопьями. Надвинув на лицо капюшон, я медленно пробирался вдоль домов, маскируясь среди кустов и заборов. Матерчатые перчатки я надел заранее.

Шило в мой руке, было готово в любой момент, настигнуть свою жертву, которая смутно чернела на фоне белой пелены, заметавшей все вокруг. Вот он остановился у забора, и, качаясь из стороны в сторону, принялся орошать его мочой. Черная дерматиновая сумка тяжело оттягивала его плечо. Золото скорее все в ней. Пора действовать, но что-то удерживает меня от последнего броска.

— А это уже будет убийство невинного человека, — вдруг прорезался мой внутренний глосс.

— Да пошел ты! — ответил я ему, — ты с самого начала это знал.

— Ну, тогда я не смогу придумать тебе никакого оправдания, — возразил голос, — а убивать человека просто из-за денег это низкий класс, дешевая работа.

Пока я так препирался сам с собой, сидя в кустах, снег завалил меня с ног до головы, а несостоявшаяся жертва, подтянула штаны и направилась дальше. Так я понял, что не могу убить человека, который не сделал мне ничего плохого.

Я смотрел ему вслед, прощаясь с деньгами, когда из проулка вдруг метнулась темная фигура и огрела лесоруба по затылку обухом топора. Послышался хруст и жертва, молча, повалилась лицом вперед. Неизвестный склонился над ним, замахнувшись для второго удара, но в это время я вывалился из кустов, подняв вокруг себя фонтан мокрых брызг и снежной пыли.

Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я несся к нему, сживая в руке шило, и угрожающе хрипел. Фигура оглянулась на шум, и я узнал лицо Сашки, перекошенное страхом пополам с ненавистью. В глазах его стоял ужас, он попятился от меня и бросился бежать в то тот — же проулок из которого выскочил. Я не стал его преследовать, хотя он еще долго хрустел кустами и жердями заборов, удаляясь в темноту огородов.

Лесоруб был однозначно мертв. Из пробитого черепа натекла большая черная лужа крови, тут же впитываясь в порозовевший снег. Я пощупал его шею, и запястья, но пульса не было. Затылок убитого белел осколками костей, от которых поднимался пар.

Я подобрал сумку и, открыв ее, нашел там холщевый мешок с монетами. Не считая их, я сунул мешок за пазуху, а сумку бросил рядом.

Вспомнив о том, что менты без подсказок не могут, я нанес трупу несколько колющих ударов шилом в спину, и вымазал его острие в крови. Прокравшись вдоль улицы обратно, засунул шило под сиденье Сашкиного мотоцикла, стоявшего у столовой, и с облегчением проскользнул в машину, где Витек выводил рулады своим храпом.

От этих воспоминаний стало как-то не по себе, но прислушавшись к своему внутреннему голосу, я с удовлетворением отметил, что ему нечего сказать.

На табурете зазвонил мобильник и вывел меня из транса. Не вылезая из ванной, я взял трубку и услышал радостный голос Витька.

— Привет, я нашел помещение для магазина! Готовься к размену квартиры!

— Ты знаешь, — зевая, ответил я, — думаю, что квартиру разменивать не придется. У меня тут небольшая заначка образовалась.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

[1] «ППС» — патрульно-постовая служба