Сезон / Воронин Виталий
 

Сезон

0.00
 
Сезон
Глава 3. Вахта

Игорь сосредоточено водит по карте курвиметром[1], склонившись над столом, наспех сколоченным из осинового горбыля. Витек заглядывает ему через плечо и тень от его фигуры падает на стол, подсвеченный желтым огоньком фонарика висящего под натянутым пологом шатра.

Я сижу рядом в раскладном кресле, и устало вытянув босые ноги, наблюдаю, как ночные бабочки с мотыльками бессильно бьются о москитную сетку, пытаясь прорваться из темноты майской ночи в шатер. Снаружи потрескивают угольки костра, над которыми на палках, воткнутых в землю, дымятся наши резиновые сапоги, носки и стельки. За ними угадываются очертания палаток, в которых сопят во сне сорок ноздрей школьников поискового отряда.

— Полтора километра, — поднимает голову Игорь, — если напрямик, через болото.

Я, молча, киваю. Говорить, уже нет сил, потому как сегодня выдался трудный денек, а завтра предстоит полтора километра шлепать по болоту до места расположения немецкой минометной батареи.

Школьники из отряда Игоря за день срезали почти весь кустарник и распилили гнилые пни на вырубке у холма, где полмесяца назад я нашел останки советского бойца. Мои подозрения подтвердились. Это было место боя и гибели пятнадцати солдат. Их мы обнаружили в этот день под корнями просто в неглубоком слое мха.

Разбив расчищенное место на квадраты, разметив их вешками, мы с Витьком обследовали землю металлоискателями, втыкая сломанные ветки ивняка там, где приборы подавали сигналы.

Игорь шел сзади со своими помощниками, которые копали по нашим указателям. Если попадались человеческие останки, несколько человек с садовыми совочками делали так называемый «археологический стол». Обкапывали со всех сторон кости, найденные с ними вещи, а затем фотографировали место раскопа и составляли схему расположения останков.

Витек периодически оглядываясь на них, с уважением в голосе бросал мне:

— Гляди, как у него процесс поставлен. Что ни говори, а двадцать человек это сила!

Но тут — же переходил на свой вечный саркастический тон.

— Эй, пионеры! Сюда не лезьте здесь для вас гансовский подарок!

Вырубив саперной лопаткой землю, он запускал руку под пласт дерна и делал притворно круглые глаза.

— Мина с утреца, как разминка для бойца!

Неразорвавшиеся минометные мины попались нам несколько раз за день, и Игорь каждый раз напрягался, отгоняя своих подопечных от мест этих помеченных находок. Он так нервничал что мы с Витьком не выдержав, перетаскали все мины к ближайшему болоту и утопили их там, благо идти было недалеко.

В общем-то, перетаскивать стреляные, поставленные на боевой взвод минометные мины вредно для здоровья. В таких случаях полагается вызывать саперов и прекращать все работы до разминирования. Но на моей памяти никто никогда так не делал, потому что бесполезно было это. Все равно не приедут.

Увидев, как хвостатые чушки мин плюхаются в болото, Игорь обозвал нас идиотами и прочел лекцию по технике безопасности для своего малолетнего воинства.

К вечеру кости и черепа найденных бойцов были разложены в целлофановые пронумерованные мешки. Мелкие вещи, найденные при каждом погибшем, тоже разложили по этим пакетам. Если удастся найти родственников, то они получат вещи своего деда или прадеда.

Теперь мы втроем сидим в шатре, строим планы на завтра и пытаемся прочитать записку, извлеченную из солдатского медальона. Всего этих медальонов было найдено три штуки. Один оказался пустым, во втором лежали иголки с нитками, а в третьем записка, на которой должны быть указаны данные бойца.

С трудом удалось раскрутить свернутую в трубочку, пожелтевшую и вымокшую полоску бумаги. Полуразмытый текст, написанный химическим карандашом, едва читался, но отдельные буквы в фамилии и цифры даты рождения мы разобрали. Дальше предстояла работа в архиве, поэтому листок сфотографировали и положили сохнуть между двух стеклышек.

С ужином припозднились. Разогретая на костре тушенка в банках, хлеб да спирт в солдатской фляге вот и вся нехитрая еда. Витек разливал спирт по кружкам, чокнувшись, опорожнял свою, и поддев немецким отполированным до зеркального блеска штык-ножом кусок мяса, жадно вгрызался в него.

— Куда в тебя только лезет?! — удивленно с некоторой брезгливостью смотрел на него Игорь, — жрешь как свинья.

— Пошел ты! — беззлобно шамкал Витек с набитым ртом, — сначала в армии отслужи, салага. Так — же жрать станешь, когда тебе на обед две минуты дадут.

Я откинулся в кресле, не обращая внимания на перебранку, потому — что знал их сто лет. И хотя обоим было под сорок, Витек до сих пор при случае тыкал Игоря тем, что он не служил в армии. Тот в долгу не оставался и обзывал Витька одноруким бандитом и сапером — неудачником.

Далее вне зависимости от дозы принятого алкоголя дискуссия шла по одному руслу. Витек имел претензии к официальным поисковым отрядам, которые де только вид делают, что работают.

— Через таких, как вы дурачков бабки отмывают! — бурчал он, — дадут пять копеек, а спишут рубль! Вы и рады стараться на побегушках у чиновников. Только показухой к 9 мая занимаетесь, а весь остальной сезон бумагу мараете!

— Ну конечно! — парировал Игорь, — нам же деньги взять неоткуда, мы не такие богатые как вы — «черные археологи»! Мы копаным железом на барахолке не торгуем!

Заканчивалось все обычно вечным риторическим вопросом «зачем нам это все надо»?

Этот вопрос задает себе каждый, кто хоть раз брал в руки металлоискатель с лопатой, и копал «по войне», как говорят у нас. Ответ у каждого свой. Причем с годами ответ меняется.

Для меня, например это стало просто образом жизни, который мне нравится. Всю зиму я живу в ожидании сезона. Всю зиму мне снятся сны о раскопках и путешествиях. Всю зиму я изучаю архивы и карты боевых действий, предвкушая весенние поездки, встречи с друзьями, новые находки. Это моя настоящая жизнь, которую я проживаю с наслаждением. Эта, а не та, городская блеклая, рыхлая как грязный серый снег у обочины дороги.

В той жизни я никто, даже если я занимаю положение в обществе и имею деньги. В той жизни меня ничто не трогает. Какие-то женщины, бессмысленно проходят через мою постель. Какие-то люди суетятся вокруг меня. Ничто меня не волнует по-настоящему в той зимней жизни.

Но вот наступает сезон, я надеваю свой прожженный камуфляж и привычные берцы[2]. Я на тропе войны. Я силен, хитер и многие опасности подстерегают меня в лесу. Я знаю, как справиться с ними, как не подорваться на мине или снаряде. Я знаю, как не заблудиться, уберечься от змей, диких животных и лихих людей. Я иду им навстречу с веселой злостью.

А вечером после удачного окончания дня, сидя у костра в одиночку или с друзьями, я с удовольствием осознаю, что сегодня я победил. Победил даже если не нашел никаких стоящих находок. Даже если не поднял ни одного павшего бойца.

Да, да не удивляйтесь. Это ощущение победы приходит уже от того например, что сегодня ты прошел по полям и лесам десять километров, перевернул горы земли. А теперь сидишь бодрячком у костра в лесных дебрях, держишь карабин на коленях, пьешь водку и сам черт тебе не брат. Чувствуешь себя этаким партизаном — героем.

Вы те, кто проводит свой отпуск на курортах в теплых странах, можете называть меня ненормальным «выживальщиком», тратящим свое время и деньги неизвестно на что. Но попробуйте сами сделать то, что я сделал за сегодняшний день, тогда посмотрим, на что вы годитесь.

Это все конечно лирика. Немаловажную роль в нашем вредном деле играют находки. Куда же без них. Материальный интерес присутствует всегда, как ни крути. Только вот интерес этот не всегда измеряется деньгами. Почти каждый копатель, как правило, еще страстный коллекционер какого — либо военного антиквариата.

Один собирает котелки всех стран — участниц второй мировой войны. Собирает скрупулезно, изучая каждое клеймо, пытаясь разобраться, что оно означает. Другой, например, собирает ложки или каски. В большинстве своем такие коллекционеры досконально знают предмет коллекционирования, и найденная крышка от котелка с неизвестной доселе маркировкой вызывает у них экстаз больший, чем предложение жениться на красавице — миллионерше. Они готовы обсуждать все нюансы новой находки до тех пор, пока не выяснят о ней все. Коллекции их, как правило, обширны и отлично систематизированы. Только вот интересны эти коллекции очень узкому кругу знатоков, отчего менее ценными они не становятся.

Иные готовы собирать все, что связано с войной. Это в основном начинающие копатели. Они тащат в дом любое имеющее отношение к войне железо и вскоре уже сами не помнят, откуда что взялось. При этом смело раскручивают неразорвавшиеся снаряды и прочие взрывоопасные предметы, чувствуя себя настоящими саперами, если конечно остаются в живых. Переболев этой «железной болезнью», не потеряв при этом ни рук, ни ног, ни головы, они начинают внимать мольбам родных и большую часть находок оказавшихся откровенным хламом, выбрасывают. После этого, у них возникает желание остановиться на какой — либо одной теме. Главное здесь не уйти из реальности.

Есть еще откровенные барыги, которые копают только то и только там, где можно найти что-то ценное и продать это что-то, желательно подороже. Такие люди попадаются среди нас. Они не гнушаются золотыми коронками из зубов погибших, лишь бы их можно было выгодно сбыть. Они увольняются с работы и уезжают в деревню. Живут только раскопками, продажей копаного железа и ничем другим. Их можно узнать по лихорадочному блеску в глазах, согбенной спине и грязным, скрюченным пальцам рук, сжимающим лопату. Копают они в тех местах, где не ступала нога человека.

В общем, у всякого свой мотив, своя причина, докопаться до которой, даже для себя, сумеет не каждый.

Утро принесло тучи и мелкий моросящий дождь. Я с трудом продрал глаза и обнаружил себя полулежащим все в том же кресле. Под ногами стояла вода, натекшая с полога шатра. Снаружи барабанил дождь, слышался гомон голосов, бряканье котелков, тянуло дымом. Знакомый едкий запах горящего тротила проникал в легкие. Применяли его для розжига сырых дров, наковыряв предварительно из ручных гранат в обилии найденных вчера на просеке. Горел он в любую погоду.

В шатер просунулась голова Игоря в насквозь промокшей кепке.

— Сегодня работы не будет, поливает с ночи.

Я, кряхтя, вылез из кресла, вытирая ногу об ногу, стал натягивать резиновые сапоги.

— Вот и сидите тут, а я на разведку сгоняю.

Такие дождливые дни в лесу я ненавижу. Но как назло они случаются тогда, когда меньше всего их ожидаешь. Ты готовишься к выезду, прокладываешь маршрут, учитываешь все детали. Особое внимание обращаешь на погоду, выбирая день выезда. Казалось бы, что учтено все. Ты приезжаешь на место, ставишь лагерь, достаешь металлоискатель, но тут небо затягивается тучами и начинается непрерывный ливень суток эдак на двое.

Работать с металлоискателем под дождем бессмысленно. Во-первых, от сырости сигналы его будут не точными, а во-вторых, недешевая катушка при постоянном использовании в сырую погоду выходит из строя.

Поначалу я не мог согласиться с природой. Напялив армейский резиновый плащ «ОЗК»[3] и, обмотав металлоискатель целлофановыми пакетами, я упорно продирался сквозь кусты и овраги. Но находок не было, а копать ложные сигналы под ливнем удовольствие еще то.

Природа издевается над нами, а мы в ответ издеваемся над ней. Поэтому такие дождливые дни я наметил для разведки новых мест поиска.

Наскоро хлебнув остывшего кофе воняющего тротилом, я подхватил под мышку стальной щуп с лопатой и, забросив свою «Сайгу» на плечо углубился в лес. Палатки нашего лагеря быстро скрылись из виду в пелене дождя. Теперь со всех сторон меня окружали только мокрые стволы осин и потоки воды, льющейся сверху.

Резиновый плащ сковывает движения, сапоги вязнут в размокшей жиже, а ремень карабина больно оттягивает плечо. Но это привычные ощущения, на которые скоро перестаешь обращать внимание. Определив направление по навигатору, заботливо убираю его за пазуху. Ощупываю запасные батарейки и компас. Все в порядке можно двигаться.

В кармане плаща голосом Витька пищит рация:

— Тритон, ответь земляной жабе, как слышишь?

Судя по голосу, он уже навеселе и придумал нам всем позывные. Советую земляной жабе заткнуться и не сажать батарейки у рации.

Постепенно жижа под ногами сменяется редкими кочками мха, окаймляющими болото, а осины сменяются соснами. Выбравшись на заросшую лесную дорогу, облегченно вздыхаю. Под ногами пружинит мох, дождь падает за шиворот гораздо реже, стекая по сосновым лапам. От земли поднимается пар, в воздухе появляются первые комары.

Вот у дороги старая оплывшая воронка, из которой торчат остовы немецких железных бочек. На крышке одной из них читается выбитая надпись «kraftstoff 1941». Рядом валяются два передних крыла от автомобиля неизвестной марки. Значит я на верном пути к немецкой минометной батарее, прикрывавшей опорный пункт который штурмовали бойцы, найденные на просеке.

Все чаще попадаются свежеспиленные сосновые пни и обрезанные ветви, сваленные в огромные кучи. Следы гусениц ведут на длинную вырубку, в конце которой виден лесовоз. Слышен треск бензопил и рев тракторного дизеля.

Обхожу вырубку стороной, пометив эту точку на карте навигатора. Если лесорубы вывозят лес машинами, значит, невдалеке есть просека, по которой можно будет выйти на проселочную дорогу.

Извиваясь среди бурелома, тропинка выводит меня к небольшой лесной полянке. Это моя точка назначения. Несколько кирпичных фундаментов виднеются среди травы. Кое-где, возвышаясь над грудами битого кирпича, торчат куски стен старой кладки бывшего лесничества, помеченного на карте как «домик лесника». В 1942году здесь стояла немецкая минометная батарея. Больше об этом месте ничего не известно. Что тут происходило мне и предстояло выяснить посредством лопаты.

Остатки траншей и минометных позиций, заросшие борщевиком хорошо просматриваются между строениями. Наудачу пробиваю щупом несколько ям, но характерного стука о дерево пола или накат блиндажа не чувствую. Это значит, что все эти блиндажи уже копали, сняли накаты и вскрыли деревянные полы. Обломки сковородок и чугунков на поверхности подтверждают мои предположения.

Некоторое время я бродил под дождем между развалин, безрезультатно тыкая щупом, пока не увидел хорошо протоптанную тропинку, ведущую вглубь леса. Пройдя по ней, я неожиданно уперся в деревянную изгородь и столкнулся нос к носу с лошадиной мордой, которая грустно смотрела на меня, шлепая черными бархатными губами. Лошадь стояла рядом с телегой под навесом возле бревенчатой, покосившейся избы притулившейся среди сосен.

— Что, сынок, заблудился? — раздался сзади скрипучий голос.

От неожиданности я выронил щуп и резко обернулся с лопатой наизготовку. Передо мной стояла сгорбленная маленькая старушка в длинном плаще и резиновых сапогах. Морщинистое лицо ее почти полностью скрывал капюшон, по которому стекали капли воды. Одной рукой она с трудом тащила мешок, набитый свежескошенным клевером, а другой опиралась на косу, уперев ее рукояткой в землю. Лезвие мокро лоснилось остро отточенной сталью с налипшими на нее травинками.

Не обращая внимания на мой испуг, она смахнула воду с лица цепкой мозолистой лапкой и кивнула на мешок.

— Помоги бабушке.

Я закинул мешок на плечо, подхватив лопату со щупом, зашагал следом.

— Вы, здесь живете?

— Летом живу милок, а зимой в деревне проживаю у сына. Деревня — то рядом. Раньше тут лесничество было. Отец мой лесником был вот мы все здесь и жили.

Все это она выпалила одним духом. Видно нечасто сюда заходили люди, и поговорить ей было не с кем.

— Ты сам-то кто таков будешь? — хитро посмотрела она на меня, — копальщик что ли?

И не дав мне рта открыть, недовольно добавила:

— Вижу что копальщик с лопаткой вон да с ружьем. Все тут перекопали. Ходють и ходють. Ям понароют намусорят только. В прошлом году тоже приходили. Все выспрашивали, где тут, что было в войну да в старину. Пустила их в избу, а они паскудники икону дедову сперли!

Видя, что разговор принимает неприятный оборот, я рассказал ей о поднятых нами вчера бойцах, о том, что здесь возможно лежат непогребенные солдаты которых надо опознать и похоронить.

Старушка, молча, слушала, поджав губы, потом взяла у меня мешок с клевером и принялась вытряхивать его в сенях. Тут же стояли три деревянных клетки с жирными кроликами, которые учуяв запах клевера, начали метаться и пищать. Я переминался с ноги на ногу, не зная, что ей сказать еще.

Закончив с мешком, сунув по охапке травы своим ушастым питомцам, она обернулась и все тем же недовольным тоном сказала:

— Ну, заходи что стал? Не под дождем — же мокнуть.

Я не стал себя упрашивать, быстро скинул сапоги, плащ и всю остальную амуницию.

— Посижу у бабки, пока не выгонит, — подумал я, — хоть дождь пережду.

Шлепая мокрыми босыми ногами по крашенному полу, я прошел в переднюю. В избе было сумрачно. Электричеством здесь, похоже, не пахнет. Керосиновая лампа на столе говорила сама за себя. От русской печки исходило приятное тепло. Я в нерешительности присел на лавку. Старушка, чиркнув спичкой, запалила фитиль керосинки на столе.

— Сымай штаны с курткой. На печку клади все подсохнут. Сейчас чай пить будем.

За чаем она принялась меня расспрашивать, о том, как мы устанавливаем личности бойцов да где хоронят их останки. Я удивился такому интересу к этой теме со стороны непросвещенной бабки, но виду не подал и все ей подробно рассказал.

Меня так и подмывало спросить у нее о боях в этих местах, но я боялся торопить события. Сидя за деревянным столом в одних трусах и майке, я прихлебывал обжигающий чай из жестяной кружки и хрустел баранками, лежащими горкой в вазочке синего стекла.

— Сама расскажет, если захочет, — размышлял я, — не надо с вопросами лезть. А то не дай бог разозлится, вспомнит про плохих «копальщиков» которые икону сперли да выгонит меня. На вид ей лет 70 значит, то время должна помнить.

— Говоришь, родственников погибших находите? — продолжала выспрашивать старуха, — а не врешь?

— Да ну бабушка что вы, ей-богу! — возмутился я, — говорю же вам, если личность бойца установить, то родственников найти можно.

— Лишь бы медальон на бойце был заполненный!

— Ты не егози! — перебила меня старуха, — я может, по делу спрашиваю. А будешь меня перебивать, вообще тебе ничего не скажу. Хотя не по — божески это, когда родные не знают, где их сын похоронен.

— А вы знаете? — усмехнулся я.

Она вздохнула, поднялась из-за стола, вытирая руки о передник.

— Ну, пойдем, покажу.

Я поперхнулся баранкой и уставился на нее.

— Куда?

— Тут рядом. Штаны можешь не надевать.

Я накинул мокрый плащ, впрыгнул в сапоги и вышел вслед за старухой во двор. Дождь прекратился, кругом стояли лужи, а лошадь под навесом фыркала и отгоняла хвостом первых последождевых слепней, обдавая все вокруг себя водяной пылью.

Мы обогнули сарай и остановились у небольшого холмика.

— Вот здесь пятеро, — кивнула он.

— Что же вы даже креста не поставили? — спросил я с укором.

— А то и не поставили, чтобы всякие…, — она покосилась на меня, — в общем, чтобы могилу не разорили. Когда война началась, мне было десять лет, а сестре двенадцать. Отец наш Евсей Петрович был лесником в этом лесничестве. Видел развалины на поляне? Так вот, это и было лесничество. А до революции здесь барский охотничий дом был. Немцы пришли зимой и нас с отцом в эту избу выгнали. А у каменных домов пушки поставили да вокруг окопов нарыли.

— Минометы, наверное? — робко уточнил я.

— Не знаю милок, может и мимометы, не разбираюсь я в них, — продолжала она. — Только бабахали они тут почти неделю. Потом наши в одну ночь на них из леса не напали, да убили почти всех.

— Вы — то, что видели? — ловил я каждое ее слово.

— А ничего не видела. Ночью шум да треск начался. Утром смотрим в окошко — возле пушек уже красноармейцы в полушубках ходят, да немецкие мертвяки, закоченевшие, из сугробов торчат. Мы с сестрой на них верхом даже с горки покататься успели. На следующий день немцы все лесничество разбомбили, а кто живой остался с собой увели. Отца нашего тоже увели и в городе расстреляли. Сказали, что партизаном он был. Наших на лесничество вывел и дорогу показал, как к немцам подобраться.

— А вы как — же? — спросил я.

— Как бомбить начали, отец нас в лес отправил. Мы там двое суток прятались, а потом сюда пришли. Смотрим, изба наша уцелела только стекла выбиты, воронки вокруг да наши солдаты убитые лежат. Ну, мы тех, кто возле избы был, в воронку оттащили, и снегом с землей закидали. Страшно нам было рядом с покойниками в избе ночевать. Пятеро их там. Четверо бойцов и командир. Сумка на нем полевая кожаная была, а в ней банка тушенки, краюха хлеба, документы какие-то и пистолет. Хлеб с тушенкой мы съели, а сумку на чердаке в опилки зарыли.

Она всхлипнула и, вытерев глаза краем платка, продолжала:

— Потом тетка к нам из деревни со своими детьми пришла. Немец-то деревню спалил. Жить им негде стало. Так до весны протянули. Ну а весной немцев выгнали, и мы с теткой тут жить остались.

— А, где теперь эта сумка? — дрожащим голосом спросил я.

— В избе, где же ей быть.

— А можно…, — начал я, но она меня перебила:

— Можно. Для того и спрашивала тебя про то, как родственников найти. Может в сумке, документы какие, на это укажут.

Мы, молча, вернулись в дом. Я под впечатлением от услышанного сидел за столом, уставившись на пожелтевшую потрескавшуюся фотокарточку в рамке, висевшую на стене. С нее на меня спокойно чуть прищурившись, смотрел усатый худощавый мужчина лет тридцати в застегнутой наглухо косоворотке. С двух сторон прижавшись к нему, две девочки подростка с одинаковыми бантиками в волосах удивленно таращились в объектив.

Старуха чем-то гремела в чулане. Перед глазами проносились образы из ее рассказа. Сколько раз я читал воспоминания и мемуары, но ни одна книга не передаст того ощущения реальности произошедшего которую передает рассказ очевидца, видевшего и испытавшего все это.

Мне показалось, что я воочию вижу командира батальона склонившегося над картой в желтом свете коптящей снарядной гильзы. Он решает непосильную задачу — как захватить проклятый опорный пункт своими поредевшими ротами. У немцев отлично работает связь достаточно боеприпасов, их прикрывает минометная батарея, откуда — то со стороны лесничества. У нас же нет ни артиллерии, ни авиации. Нет никакой поддержки, кроме трубки полевого телефона из которой доносится крик командира полка: «Взять высоту!».

И еще есть люди. Есть красноармейцы, которых он вынужден посылать раз за разом на пулеметы, выполняя приказ. Поэтому с каждой атакой их становится все меньше, а разрывы немецких мин ложатся все точнее среди цепей атакующих.

И тут командиру батальона докладывают, что есть такой лесник Евсей Петрович, который готов провести нашу роту через лес к немецкой минометной батарее.

Мои раздумья прервал голос старухи:

— На вот смотри.

Она положила на стол потемневшую от времени кожаную полевую сумку, местами покрытую налетом плесени, какими-то черными пятнами и изгрызенную по углам.

Потрескавшийся ремешок застежки тяжело поддался и сумка открылась. Сначала из нее посыпался мышиный помет, потом на стол брякнулся маленький карманный пистолетик когда-то бывший никелированным, а теперь слегка заржавленный. Черные пластиковые щечки рукоятки украшал тисненый вензель.

Это был «Браунинг» образца 1906 года — несерьезная игрушка калибра 6,35 мм., с автоматическим предохранителем. Вживую такой я видел впервые.

Я повертел его в руках и, оттянув защелку, с трудом вытащил магазин, в котором желтели латунными боками шесть патронов.

Старуха с любопытством следила за моими манипуляциями.

— Зажигалка что — ли?

— Она самая, — ответил я, вытряхивая из сумки остальное содержимое.

В одном отделении оказалась небольшая книжица карманного формата в картонной обложке с тисненой звездой и надписью «Боевой устав пехоты Красной Армии», пачка писем — треугольничков перетянутая резинкой, толстая общая тетрадь да пожелтевший лист карты — трехверстки сложенный вдвое.

В другом отделении лежала пара химических красно-синих карандашей заточенных с двух сторон и завернутые в тряпицу, окантованные золотой тесьмой, красные петлицы с малиновыми кубиками.

Все письма были адресованы Самохину В.С. Отправители были разные в основном из войсковых частей. Общая тетрадь к моей радости оказалась дневником, на титульном листе которого было аккуратно выведено печатными буквами «Самохин Василий Степанович». В дневнике оказались исписанными всего несколько страниц. Карандашные строки, местами стершиеся и поблекшие, читались плохо, поэтому я решил заняться ими позднее.

Потом был долгий вечер. Вызванный мной по рации Игорь со своими помощниками вытаскивали из ямы за сараем останки красноармейцев и раскладывали их по мешкам.

Старуха уговаривала нас остаться переночевать и когда мы отказались, заставила пообещать сообщить ей, если установим личности бойцов. Она дрожащей рукой сунула мне в карман бумажку с номером мобильника сына.

— Как захороните, обязательно позвоните! А не сделаете, значит, плохие вы люди.

В лагерь мы вернулись уже за полночь.

Глава 4. Дневник лейтенанта

Витька я застал сидящим в шатре на раскладном стуле. Под ногами у него громоздилась груда ржавых винтовочных стволов и затворных коробок, среди которых он пытался выбрать более сохранившиеся. Несколько затворов, два четырехгранных штыка, менее изъеденные ржавчиной, чем остальные, лежали на столе.

— Физкульт привет! — кивнул я ему, тяжело опускаясь на стул, — все не угомонишься?

— Еще один чистоплюй выискался, — проворчал Витек, склонившись над винтовкой, пытаясь раскачать и снять с нее штык.

К оружию он питал прямо — таки неодолимую страсть. Каждый найденный ржавый ствол был для него желанной находкой. Если невозможно было восстановить его до рабочего состояния, то Витек забирал сохранившиеся запчасти, над которыми потом пыхтел дома с напильником.

Иногда он демонстрировал результаты своих усилий. В основном это были обрезы трехлинеек. Неказистые на вид все в кавернах с грубо вытесанным цевьем, они тем ни менее безотказно работали, оглушительно бабахая и выплевывая огненные снопы искр. Ни о какой точности естественно речи не шло, дай бог при выстреле удержать обрез двумя руками. Но Витек справлялся и одной, с десяти метров попадая в консервную банку. Это был хороший результат, учитывая, что из-за сильной отдачи дуло обреза взмывало в небо, и надо было иметь недюжинную силу, чтобы остановить его полет.

Витек очень гордился таким умением. Иногда на выезде в лесу крепко выпив, он доставал из рюкзака одного из своих уродцев и демонстрировал всем желающим. Апогеем его оружейного гения стал собранный из нескольких экземпляров, отполированный до блеска и вполне исправный наган, к которому он никак не мог найти патроны.

Игорь терпеть не мог эти опыты и во время совместных выездов они все время ругались.

— Кончай этой дрянью заниматься! — шипел он, — ты же видишь, что у меня школьники тут. Сболтнут родителям, а там до ментов дойдет! Ты в тюрьму сядешь и нас с Лехой за собой потянешь!

На это Витек насмешливо бросал в ответ:

— Не ссы колченогий! Если что, вы тут не причем. А школьники твои спят в палатках уже.

Игорь его не слушал и каждый раз после раскопок вез оставшиеся стволы в местный отдел милиции. Взамен ему выдавали справку о добровольной выдаче предметов похожих на огнестрельное оружие.

И хотя Витек смеялся над этим, я принимал сторону Игоря.

— Хочешь домой тащить оружие да палить в лесу на глазах у детворы, пожалуйста! Только потом не жалуйся когда к тебе с обыском придут!

На это наш беспечный друг только пожимал плечами.

— Не понимаете вы международной обстановки! Чем защититься простому человеку в наше смутное и полное криминала время?! Коснись что, сами ко мне прибежите и попросите, чтобы от супостата отбиться. Я не откажу друзьям, ибо добрый я. А ментам по любому не дамся!

В глазах его проскакивал безумный огонек, подтверждавший серьезность намерений, отчего становилось как-то не по себе.

Все это я вспомнил сейчас, войдя в шатер, где Витек раскурочивал стволы винтовок. Браунинг приятно оттягивал карман куртки. Я машинально ощупал его и тут — же решил, что никому не скажу про находку.

Снаружи за пологом шатра Игорь устроил вечернюю проверку своему отряду. Слышался тонкий голосок Игоря:

— Иванов, пятнадцать лет — ума нет! Опять патронов полные карманы набрал?! А ну вываливай что у тебя там!

— Я на сувениры, — басил Иванов, — пули только хотел вытащить.

— Вот ведь вредный, какой у них начальник, — ехидно и нарочито громко произнес Витек, — даже сувениры с собой взять не разрешает!

Раздался дружный смех, но Игорь закричал:

— Всем вывернуть карманы!

В ответ послышались недовольные реплики.

— Целый день горбатились, имеем право на сувениры!

Мы с Витьком переглянулись и разом вышли из шатра в темноту ночи.

Неровная шеренга подростков в камуфляжных куртках испачканных глиной стояла перед палатками в отблесках костра. Игорь топтался перед строем с фонариком в руке.

— Кто тут сувениров захотел?! — рявкнул Витек, но я осадил его.

— Спокойно это дети.

Посреди шеренги стоял крепкий белобрысый парень с наглой рожей и пухом над верхней губой на голову выше остальных.

— Иванов пятнадцати лет? — Подошел я к нему.

— Ну, Иванов, а че? — с вызовом скрывая испуг, ответил он.

— У тебя Иванов наступил пубертатный период, — глядя ему в глаза, притворно унылым тоном продолжал я, — говоря русским языком, у тебя возникла потребность обратить на себя внимание противоположного пола. Поэтому ты решил занять главенствующее место в стае путем непослушания и отрицания лидерства Игоря Олеговича. Но ты зря это сделал, ой зря!

Девочки, стоящие во второй шеренге прыснули от смеха. Иванов смущенно проворчал:

— А че он сувенир даже взять не разрешает? Мы целый день бойцов выкапывали. Вон сколько касок и стволов вам в шатер притащили!

— Успокойся Иванов, будут вам сувениры.

Игорь протестующе посмотрел на меня, но я не обращая внимания на его взгляд, я поднял один из винтовочных патронов брошенных Ивановым.

— Так посмотрим, хороший патрон.

Я расшатал пулю и вытащил ее.

— И пуля хорошая — пристрелочно-зажигательная. Иванов как ты хотел из нее сувенир сделать?

— Ну, просверлить и на цепочку повесить.

— Просверлить, значит, — усмехнулся я и подошел к кострищу, в котором дымилось пара толстых березовых поленьев, оставшихся после приготовления ужина.

Витек все понял и опять рявкнул:

— А ну все отошли от костра на десять метров!

Шеренга испуганно отхлынула к палаткам и подростки с любопытством уставились на меня.

— Сейчас вылетит птичка! — сказал я, сунув пулю в пышущие жаром угли прямо под полено.

Едва я успел отойти к палаткам, как раздался звонкий щелчок, подбросивший поленья и разметавший снопом искр угли из кострища. Мелкие осколки с визгом прочертили борозды в траве.

— Вот также Иванов, твои пальцы и глаза могли разлететься как птицы на юг! — подытожил я, — так что скажи спасибо Игорю Олеговичу, что он сохранил твои гляделки и хваталки!

— Спасибо, — выдавил Иванов.

Тут оживился Игорь.

— Обещаю, завтра всем будут сувениры, а сейчас сдавайте все, что по карманам рассовали и спать.

Школьники зашумели и обступили Игоря.

— Пойдем, — кивнул я Витьку, зевая, — пусть дальше сам разбирается.

— Ну и молодежь пошла! — сказал Игорь, входя в шатер, — сто раз ведь говорил им, что нельзя боеприпасы и ВОПы[4] домой тащить!

Он поставил на стол тяжелый целлофановый пакет, из которого посыпались ржавые патроны. На дне пакета обнаружилась граната РГД 33. Из полусгнившей ее ручки торчала пружина ударника.

Витек присвистнул.

— Это кто же такой умный?

— А ты как думаешь? — усмехнулся Игорь.

— Иванов?! — гоготнул я, — ну и кадр!

Витек повертел гранату в руке и бросил ее обратно в пакет.

— Хорошо хоть без запала.

За ужином я достал из полевой сумки дневник лейтенанта. Почти все записи, сделанные химическим карандашом, оказались размыты от сырости. При свете фонарика удалось прочитать лишь несколько последних.

 

17 декабря 1942 года.

Сегодня главный врач делал обход. Я сказал ему, что здоров и попросился на фронт в свой полк. Он приказал мне зажать пальцами нос и выдохнуть воздух носом, не открывая рта. Я выдохнул через пробитые барабанные перепонки в ушах. Он сказал, что после контузии перепонки не зарастут, посоветовал мне не простужаться и беречь уши.

Какие к черту уши?! Я же практически здоров!

 

25 декабря 1942 года.

Как приятно снова вернуться в свой батальон! Хотя из моего разведвзвода осталось только два бойца, все равно я рад, что вернулся.

Положение батальона тяжелое. Идут непрерывные лесные бои за высоту. Пехота под пулеметным огнем продвинуться не может. Немцы постоянно ведут минометный обстрел. Готовимся к ночному поиску. Будем искать брешь в немецкой обороне.

 

28 декабря 1942 года.

Дали немцам прикурить! Через линию фронта на наши позиции прошел местный лесник и вызвался вывести нас на немецкую минометную батарею, что в двух километрах в немецком тылу. Ночью мой взвод без единого выстрела прошел лесными оврагами сквозь немецкую оборону. Попытка стрелковой роты пройти за нами не удалась. Фрицы их заметили, открыли пулеметный и минометный огонь.

Когда мы подобрались к батарее, они нас не услышали из-за своих выстрелов. Батарея находится в старом лесничестве. Между каменными домами траншеи и укрытия для минометов. Всего их было около двадцати человек.

Почти всех мы быстро перебили. Взяли в плен обер-лейтенанта с таблицами для стрельбы. Сначала прикидывался, что не понимает русский, но когда увидел лесника, тот сразу припомнил, что обер-лейтенант выгонял его с семьей из дома и крепко ругался на русском языке.

После допроса немец дал данные о расположении пулеметных точек на переднем крае. Из трофейных минометов по этим данным мы провели огневой налет, а затем я послал связного в батальон. Тот вернулся только что с приказом командира батальона — в 18.00 открыть огонь по немецким пулеметным точкам. Одновременно с этим батальон начнет атаку.

Сижу как на иголках. До условленного времени остался час. Бойцы принесли маленький браунинг, отобранный у обер-лейтенанта. Из него он пытался застрелиться, но успели отобрать. Наверное, совесть замучила, что своих предал. Самого его заперли в сарае.

На этом дневник обрывался.

Игорь тяжело сопел, сидя за столом и уставившись в одну точку. Витек молча, разлил по кружкам спирт.

— Помянем лейтенанта!

Мы не чокаясь, выпили.

Дальше, в общем-то, все понятно, — сказал я, закрывая дневник, — судя по бабкиным словам, прилетели немецкие самолеты и разнесли к чертовой матери эту минометную батарею. А потом и немецкая пехота подтянулась.

— Да, — протянул Витек, — не успели они по гансам врезать. Что — же у нас все через жопу получается?! Что в сорок втором что сейчас!

Я тяжело поднялся и вышел из шатра. Полная луна висела, как огромный желтый глаз под куполом ночного глубокого неба, усеянного мириадами звезд. Я взглянул на это холодное безмолвие и вдруг почувствовал себя таким маленьким, ничтожным, никому не нужным, что захотелось завыть в голос на эту проклятую луну и на эти проклятые звезды.

Витек с Игорем стояли рядом и тоже смотрели на небо. Видимо, их охватили подобные ощущения. Игорь тихо произнес:

— Я понял одну простую вещь. Лейтенант Самохин был счастливее всех нас вместе взятых, потому что в его жизни было великое дело — защищать свою Родину от врага! А в наших жизнях нет такого дела, за которое не жалко бы было умереть. Вот и мечемся мы, бедные из угла в угол. То тут притулимся, то там. Ни во что по-настоящему не верим и ничего по-настоящему не любим. У нас даже Родины настоящей нет! Одни воры-чиновники да воры — олигархи! А за них я жизнь отдавать не хочу!

Витек саркастически хмыкнул в ответ:

— Эк тебя разобрало! — прямо Пьеро какой-то. Да пойми ты, что Родина это не чиновники, не олигархи. Родина это народ, это та же вчерашняя бабка, это бойцы, кости которых ты по мешкам раскладывал. Это память, в конце концов!

— Народ, значит, — осклабился Игорь, — да народ безмолвствует и на память свою плюет! Вон, посмотрите на школьников! Мои — то еще ничего, а другие их возраста, скоро забудут, кто на кого напал в сорок первом и кто войну выиграл!

— Ну, все, — бросил я, — начался извечный спор «кто виноват и что делать?». Пойду спать.

Забравшись в палатку и лежа в спальном мешке, я еще долго слышал сквозь сон их недовольные голоса и размышлял о том, кто же из них прав, но так ничего не придумав, уснул.

Глава 5. В дальний путь

Весело шумит московская барахолка. Пьяненькие дедушки и бабушки, прячась от солнца под навесами, разложили на деревянных прилавках свой товар — старые калоши, проеденные молью пиджаки, брюки, статуэтки с отколотыми частями и другой хлам, собранный для продажи на своих или соседских антресолях, а то и просто на помойках. Цены у них довольно демократичные, учитывая, что этот утиль даром никому не нужен. Народ проходит мимо них, со скучающим видом, не задерживаясь.

Широкая дощатая лестница ведет на следующий уровень этого людского муравейника. Здесь уже публика посерьезней. Дамы бальзаковского возраста с налетом былой интеллигентности и легкой степенью алкоголизма, предлагают истинным ценителям «старинные серебряные» вилки, ложки, подстаканники и прочий новодельный и искусственно состаренный «антиквариат». Впрочем, здесь иногда попадаются настоящие старинные вещи, только просят за них суммы втрое, а то и вчетверо больше их реальной стоимости.

Часто сюда захаживают иностранцы пожилого возраста, которые разбираются в изделиях из серебра и бронзы или думают, что разбираются. Они ходят кучками, долго расспрашивают продавца, рассматривают товар, потом также долго торгуются, но в основном ничего не купив, уходят. Эти любители халявы до сих пор думают, что в немытой России можно купить на барахолке задешево подлинное яйцо Фаберже.

Жестоко разочаровавшись, под недовольное ворчанье продавцов, возвращающихся к своим чекушкам с водкой, спрятанным за прилавками, они гордо шествуют к парадному входу, где специально для них во всей красе раскинулось море товаров — матрешек, расшитых платков и прочих балалаек. В общем, всего того, что каждый уважающий себя интурист должен привезти домой из России.

Продавцы набрасываются на них как стая коршунов на беззащитных цыплят и почти силой нахлобучивают им на головы кроличьи шапки с красными звездами во весь лоб, радостно тарахтя при этом на смеси английского с матерным о том, что их товар — very good.

Им всучивают по бешеной цене деревянные расписанные под хохлому подносы и жестяные самовары, прогорающие до дыр после первого чаепития. Им даже предлагают под большим секретом за баснословную сумму бронзовый бюст Сталина, который стоял на столе у Ленина во время Октябрьского переворота.

Тут же группы карманников устраивают небольшие людские водовороты вокруг какого-нибудь зазевавшегося шведа, отбившегося от своей группы. И пока он пытается выбраться из плотно зажавшей его со всех сторон толпы, освобождают его карманы от бумажника и кредитных карт.

И вот группа иностранных гостей обмотанных флагами Советского Союза и увешанных значками с портретами Ленина выходит из ворот барахолки, неся под мышками матрешек, бюсты Сталина и связки деревянных ложек. Почти у каждого на голове красуется кроличья шапка со звездой или немыслимой формы буденовка с двуглавым орлом и смешно торчащими отворотами, напоминающими ослиные уши.

С ошалевшим видом они бредут к своим экскурсионным автобусам, постепенно приходя в себя. Но не тут-то было. Экскурсоводы почти силком загоняют их в приветливо распахнутые двери шашлычных, возле которых, потирая руки от предвкушения валюты, стоят чернявые торговцы. Сто граммов шашлыка за сто долларов становятся апофеозом посещения достопримечательностей столицы. После этого обобранных иностранных лохов быстренько увозят автобусы, на место которых тут — же прибывают другие.

— Вот где бизнес! — мечтательно протянул Витек, подбрасывая на плече солдатский вещевой мешок с брякающим в нем железом.

Меня же эти туристы нисколько не интересовали, хотя глядя на них после шашлыка, где-то становилось, даже жаль.

Но пришли мы сюда не, для того чтобы любоваться красотами. Был на этой барахолке еще один угол, куда иностранцы вообще не заходили. В нескольких шагах от ограды торчали деревянные ларьки, из которых мрачно взирали на окружающих небритые лица торговцев военным антиквариатом, как сами они называли свой товар. На самом же деле, здесь торговали военной атрибутикой, снаряжением, униформой, а также копаной амуницией времен войны. Поговаривали, что можно купить оружие, но я даже не пытался. Посторонних тут не любили, как не любили рассказывать, откуда тот или иной предмет. Покупателями в основном были настоящие коллекционеры.

Витек уверенно шел между торговыми рядами с мешком на плече, а я тащился следом с таким — же баулом за спиной. У него тут был знакомый барыга, который давал неплохую цену, перепродавая находки.

Мы остановились у ларька, внутри которого со скучающим видом сидел долговязый лысеющий мужчина в очках и немецком камуфляже «флектарн». На голове его красовалась черная кепка с длинным козырьком, двумя пуговицами спереди, и алюминиевым черепом. Прилавок перед ним был завален различными ржавыми деталями от оружия времен войны. Тут же лежали сувенирные кортики со свастикой, макеты патронов и гранат.

Витек молча, зашел за прилавок, также молча, поздоровался за руку с торговцем и поставил мешок на лавку.

— Ну что там у вас? — оживился мужчина, поправляя очки.

Я выложил две простреленные слегка ржавые немецкие каски, бачок от немецкого противогаза, несколько пустых корпусов советских гранат и три больших латунных гильзы от гаубицы.

— Сохран не очень, — скривился барыга, — только из-за гильз возьму все за три тысячи.

— Ладно не свисти! — хлопнул его по плечу Витек, — ты же меня не первый год знаешь. А я цены знаю, и знаю что сохран не плохой.

Он развязал второй мешок и, вытащив оттуда еще одну немецкую каску, полную стреляных винтовочных гильз.

— Смотри на гильзах ваше любимое клеймо СС. Здесь 100 штук.

Среди коллекционеров гильзы с клеймом СС на донце считались редкостью и поэтому пользовались спросом.

— За все двадцатку! — продолжал Витек, — все равно ведь потом наваришь!

Они долго торговались. Витек даже два раза пытался засовывать каски обратно в мешки, но в результате уступил барыге и отдал ему товар за пятнадцать тысяч рублей.

Разделив деньги, мы попрощались.

— Не забудь, — напомнил он, — послезавтра стартуем на поиски клада. Этот Айно уже весь телефон мне оборвал.

Я вспомнил того толстого лысого финна, который уговорил нас ехать искать клад его деда, зарытый где-то в Карелии. Появились какие-то смутные сомнения, но я подавил их. Предстояло еще подготовиться к поездке. Надо было закупить продукты и загнать свою колымагу в автосервис к знакомому слесарю на осмотр.

За всеми этими заботами прошел день и к вечеру я усталый, нагруженный пакетами с провизией вернулся домой. На мебели лежал слой пыли, а в раковине громоздилась гора немытой посуды. Дом, любимый дом.

Собирая рюкзак с едой и вещами, я вспомнил про браунинг, который привез из Тверской области с раскопок. Вытряхнув из мешка, я положил его на журнальный столик. Маленький и удобный он притягивал к себе взгляд и сам просился в руку. Я разобрал его, смазал и осмотрел. Внутри детали были нетронуты ржавчиной. Возвратная пружина ходила туго. Потемневшие от времени патроны легко выщелкнулись из магазина.

— Только прицелюсь и все, — соврал я сам себе, собрав пистолет и, отведя затвор, дослал патрон в патронник.

Любитель оружия поймет, какое непреодолимое желание бабахнуть возникло у меня, когда плоская прохладная рукоять легла в мою ладонь. Я лихорадочным взглядом окинул свое жилище, прикидывая, куда здесь можно всадить пулю с наименьшими разрушениями. Шкаф, сервант, телевизор и компьютер отпали сразу. Тут я вспомнил, что под ванной хранятся два обрезка толстой пятисантиметровой доски, из которых я хотел сделать столешницу да руки не дошли.

Прислонив доски одна к одной у двери кладовки в коридоре, я отошел на три метра и прицелился.

— Да там, наверное, патрон отсырел и не выстрелит, — подумал я, успокаивая себя, и нажал на спусковой крючок.

От оглушительного хлопка заложило уши. Стреляная гильза врезалась в стену, отскочила от нее и звонко запрыгала по паркету. В воздухе плавал едкий пороховой дымок. Маленькая, как шилом проткнутая дырочка чернела в доске. Пуля пробила ее почти навылет, и сплющенный латунный носик торчал с обратной стороны из топорщившейся щепы. Вторая доска была цела.

Я уважительно оглядел пистолетик. Для такого малыша результат был неплох. Если — бы немцу, у которого его отобрали, не помешали, то застрелился бы он с гарантией.

Ползая по паркету и заглядывая под шкафы в поисках закатившейся гильзы, я не сразу расслышал звонок в дверь. Трезвонили настойчиво и сердце сразу екнуло.

— Неужто менты?!

Но на пороге стояла с недовольным видом наша соседка баба Глаша.

— Алексей, сколько можно громыхать?! Совести у вас нет! Вчера какой — то мужик полдня торчал на лестничной клетке у твоей квартиры, сегодня ты тут стучишь! Когда это кончится?!

Баба Глаша была, в общем — то не вредной пенсионеркой только заняться ей было нечем, и поговорить не с кем. Поэтому она целыми днями прислушивалась, да приглядывалась, чем занимаются соседи.

Я не стал с ней ругаться, а смиренно извинившись за шум, соврал, что делаю ремонт и доску уронил.

— Баба Глаша, а что за мужик у квартиры стоял?

— Откуда я знаю, — пожала плечами она, — думала знакомый твой. Вышла спросить, а он кепку на глаза надвинул, отвернулся и был таков.

— Может он не меня ждал — то?

— Может не тебя, — ехидно ухмыльнулась она, — только он сначала в вашу дверь позвонил, а потом поднялся на лестничный пролет и там пристроился на корточках.

— Молодой такой. Может он к твоей бывшей приходил?

Я не стал развивать эту тему, и еще раз извинившись за шум, закрыл дверь.

Появилось нехорошее предчувствие, в голове завертелись вопросы.

— Может правда это был любовник моей бывшей жены? Тогда что ему здесь было надо? Она же тут давно не живет. Может случайность или дверью ошибся.

Вскоре мне надоело об этом думать, все равно ничего путного в голову не приходило кроме мыслей об ужине.

Я предавался греху обжорства, сидя за журнальным столиком перед телевизором, когда зазвонил домашний телефон. Звонку я несколько удивился, потому что на этот номер мне мало кто звонил из-за моих постоянных разъездов.

— Алло, — взял я трубку.

Ответом мне было молчание, а затем послышались короткие гудки.

Это меня окончательно разозлило. Я набрал номер бывшей жены, намереваясь высказать ей все, что думаю о ней и ее любовниках. Однако абонент был недоступен.

— Ладно, черт с ней, — подумал я, — может так и лучше. А то наговорил — бы сейчас такого, о чем сам — бы потом жалел.

Тут мой взгляд упал на пистолет, который тускло отблескивая свежей смазкой, лежал на столике.

— Сейчас мы тебя пристроим, — сказал я ему, и, отковырнув пару паркетных дощечек в углу комнаты за сервантом, сунул его туда, замотав предварительно в тряпицу. Паркетины вошли назад легко и непринужденно. После нескольких заливов соседом сверху, пол в квартире ходил ходуном, поэтому неровный паркет не привлекал внимания.

На следующий день у нашей компании кладоискателей была назначена встреча в «Мутном глазу» — недорогой задрипанной кафешке на окраине города. Когда я приехал, там уже сидели все — Витек, Игорь и толстяк Айно. Перед Витьком на столе лежал большой атлас Карелии и тонкая школьная тетрадь, в которой он делал какие-то пометки.

— Значит, так, — продолжал он, — еще раз повторяю, наша цель — урочище Караойкки в северной части Карелии у самой границы с Финляндией. Путем наложения старых карт на новые, а также методом научного тыка, я определил приблизительное место нахождения этого урочища. Это квадрат около трех километров в поперечнике. Точнее установим на месте. Там же наш друг Айно покажет нам описание места и приметы нахождения клада. Дорог там практически нет да еще пограничная зона рядом, поэтому двигаться будем осторожно.

Он окинул взглядом присутствующих, но все молчали только Айно сопел и вытирал платком пот, стекавший по его лысине.

— Теперь по поводу самого процесса. Работают все. Да, да Айно и вы тоже. От найденного клада наша группа получает двадцать процентов и делит их между собой поровну. Остальное забирает уважаемый Айно.

— Что с продуктами и топливом для машин? — подал голос Игорь.

— Продукты закуплены из расчета на две недели, а также каждый взял для себя, что хотел на свои деньги.

— Топливо оплачивает спонсор, — кивнул Витек в сторону Айно и закончил, — старт завтра в шесть утра.

Ранним утром следующего дня два джипа уже неслись по шоссе в сторону Санкт-Петербурга. Игорь, сидя на переднем пассажирском сиденье моей машины, зевал и крутил ручки автомагнитолы, пытаясь поймать какую-нибудь мелодию. Я прибавлял газу, стараясь не отстать от машины Витька, который вместе с Айно бодро катил впереди, обгоняя автомобили редких утренних дачников.

Вместе с Московской областью закончился ровный асфальт, и мимо поплыли унылые пейзажи из облезлых деревенских домов да заброшенных полуразрушенных построек по обочинам.

В рации раздался смех Витька:

— Наш финский друг удивляется, почему в России такая разруха.

— Страна у нас большая, — ответил Игорь, — и царь-батюшка не может за всей территорией уследить.

— Зато у них в Финляндии, все леса платные, — вставил я, прихлебывая обжигающий кофе из крышки термоса.

Весь день прошел в бешеной скачке по разбитым асфальтовым колеям российских дорог. Заходящее солнце окрасило небо своими последними отблесками, когда мы пересекли мост через реку Свирь и въехали в Карелию.

Сразу почувствовалась прохлада соснового леса, стоящего стеной вдоль шоссе на высоких покрытых мхом песчаных дюнах. Ночевать остановились возле небольшого озерца, которое виднелось за редким перелеском.

Быстро разожгли газовую горелку, вскипятили чай и расставили походные стулья. Айно на удивление сноровисто одну за другой вспорол три банки тушенки небольшим кованым ножом с деревянной ручкой, алюминиевые ножны которого болтались у него на поясе.

Заметив мой интерес, он протянул нож, предварительно вытерев платком жир с лезвия.

— Этто настоящий финский пукко принатлежал мой деддушка.

Я провел пальцем по острому как бритва лезвию, уважительно покачал головой и вернул его владельцу.

— А ножны, наверное, из сбитого советского самолета сделаны?

Айно смущенно покачал головой.

— Этто пыла война.

— Не переживай, Айно, тебя лично никто не упрекает, — похлопал его по плечу Витек, — лучше расскажи нам про своего деда.

За ужином Айно начал свой рассказ.

— Мой дед то революции имел свой хутор в Карьялла. Имел много корова, лошади и земля. Имел такше много работник. Много возил продать в город мясо, масло, молоко и хлеп. Кокта началась война за несависимость, он воевал против красных в отряд самооборона. После того опять вел хозяйство и еще имел тва магазин в городе. В зимнюю войну тоше немного воевал и имел медаль и крест свободы. В войну — продолжение не воевал совсем, старый был. Потом жил с моя семья в Хельсинки. Кокта умирал, дал мне эта карта и рассказал, что на его хутор закопал много золотых царских деньги. Хотел, чтобы я вернулся и их забрал.

— Да, — протянул Игорь, вытряхивая в рот последние кусочки тушенки из банки, — нам бы тоже хотелось их забрать. Если там конечно что-то есть, а этот участок не огорожен и не имеет владельца.

Спать легли рано, несмотря на то, что белая ночь своими молочными сумерками сбивала с толку и не давала заснуть. Откроешь глаза — светло. Глянешь на часы — два часа ночи.

Сквозь сон я слышал, как кто-то скребется о днище машины, но встать и посмотреть было лень. И только утром, когда я вылез из машины, трясясь от холода и тумана тянувшегося с озера, из-под заднего колеса высунулась наглая мордочка ежика. Он держал в своих острых зубах кем-то выброшенную апельсиновую корку и пытался ее грызть. При этом его иголки терлись о выхлопную трубу и производили противный скрежет.

Я кинул в него сухой шишкой и не попал. Ежик презрительно посмотрел на меня своими черными глазами — бусинками и не спеша вразвалочку удалился в ближайшие кусты, с коркой в зубах.

— Что тут за шум? — сонно спросил Игорь, вылезая из машины.

Он дрожал от холода, так же как и я, несмотря на то, что завернулся в спальный мешок, в котором ночью спал.

— Смотри не наступи на колючего соседа, — ответил я, зевая, и скинул с себя бушлат, решив, что лучшее средство от холода это купание в озере.

Я с разбега плашмя плюхнулся в воду, которая обожгла все тело леденящим холодом и заставила сердце учащенно биться. Вынырнув, я встал на покрытое мелкой галькой, дно, и посмотрел вниз. Сквозь чистую, прозрачную как стекло воду было видно, что десятки мелких рыбешек крутятся вокруг моих ног и тычутся в них головами. Я опустил руки в воду и рыбешки сиганули врассыпную.

Рядом кто-то заорал «Эх хорошо!» и, окатив меня фонтаном брызг, бухнулся в озеро. Смешно взмахивая своей культей, Витек доплыл до середины водоема и вернулся. На берегу Айно с Игорем умывались, поливая друг другу на руки воду из котелка. Тянуло запахом свежесваренного кофе.

Через полчаса с первыми лучами солнца мы снова тронулись в путь. Предстояло преодолеть двести километров благо, что дорога в здешних местах была широкая и ровная. Только я подумал об этом, как начались колдобины и рытвины.

Чем ближе мы продвигались к цели, тем больше узких, но бурных речушек попадалось по пути. То и дело приходилось преодолевать бревенчатые мосты, проложенные над каменистыми берегами и скрипевшие под тяжестью джипов. Редкие поселки виднелись вдали у озер, которые местами разливались так, что заливали грейдер. В этих местах кто-то один вылезал из машины и с длинной жердью в руках шел впереди, прощупывая брод. Порой колеса машин погружались в воду выше ступиц.

Выехав на более — менее ровный участок мы расслабились, но как оказалось зря, потому что буквально через километр перед нами возникла бурная речка с каменистыми водопадами и несущимися среди деревьев потоками. Брызги бьющейся о камни воды висели в воздухе, переливаясь всеми цветами радуги. Всю эту красоту венчали обуглившиеся остатки сгоревшего моста. Черными головнями торчали посреди реки его опоры, а обгоревшие бревна валялись по обоим берегам. Свежие следы машины на песке вели вниз к броду, но вода в этом месте так яростно билась о камни и бурлила, что пропадало всякое желание преодолевать его.

— Тут только на «шишишге» проехать можно, — почесал в затылке Игорь, подразумевая грузовой ГАЗ 66.

— А чем наши тачки хуже? — усмехнулся Витек, натягивая резиновые сапоги.

Вдвоем они с Айно, держа в руках длинные жерди, двинулись по броду, измеряя глубину и пытаясь удержаться на ногах среди ревущего водоворота. Брод был каменистый, но вполне проходимый, несмотря на его страшный вид.

— Не газуй и не тормози! — кричал мне Витек с противоположного берега. Двигатель рычал на пониженной передаче, и о двери глухо билась волна, когда я почувствовал, что джип начинает пробуксовывать, трясясь всем корпусом, и вот — вот застрянет среди камней в бурном потоке. В зеркало я увидел, как Айно с Игорем бросились в воду и начали что есть силы враскачку толкать машину вперед.

Поймав такт раскачки, я постепенно стал придавливать акселератор, и вот джип среди дикого грохота и ора, окутанный водяной пылью и выхлопным дымом буквально выпрыгнул на противоположный берег. Вторую машину мы перетащили через реку с помощью троса и выехали к дороге.

Усталые и мокрые решили тут — же пообедать и отдохнуть. Солнце стояло в зените и нещадно палило, но с реки веяло прохладой, которая отгоняла изредка прилетавших огромных слепней с изумрудными глазами. Сосны шумели над нами. В голове гудело от голода, усталости и проведенных за рулем напряженных часов.

Развесив мокрую одежду на открытых дверях машин, мы завалились прямо на траву, лениво жуя куски копченой колбасы с хлебом, извлеченные мною из рюкзака. Айно безуспешно пытался вытрясти воду из своего мобильного телефона, который промок в его кармане во время переправы. Он разобрал телефон, вынул из него все детали и, протерев их, разложил на платке.

— Плюнь ты на него, — зевнул Витек, — на дедушкины червонцы золотой себе купишь.

— Мне солотой не нужен, — с серьезным видом отозвался Айно, — на эти теньги я тосрочно погашу кредит за дом.

— А хватит денег — то? — спросил я.

— Да, действительно, — оживился Игорь, — сколько там монет?

— Айно снял очки и стал сосредоточенно их протирать.

— Я точно не знаю, но деддушка сказал, что сумма около твух тысяч руплей.

— Или двести монет, — уточнил Витек.

Игорь присвистнул, и задумчиво произнес:

— Это значит, нам на троих всего сорок монет достанется.

— Ты их сначала найди, — усмехнулся я, натягивая сырые штаны и ботинки.

Внедорожники не спеша, катили друг за другом, урча дизелями, а мы ожидали очередных подвохов от ландшафта. На удивление дорога стала прямой. Хотя она оставалась грунтовой и неровной, валуны исчезли.

На развилке, висел фанерный указатель, прибитый к сосне, на белом фоне которого плохо читалась ободранная и простреленная картечью надпись «Внимание! Вы въезжаете в пограничную зону! Приготовьте пропуск!». Витек, не меняя скорости, проехал мимо указателя, и мне не оставалось ничего другого как последовать за ним. Стало как-то не по себе, но дорога оставалась безлюдной, и мы продолжали свой путь.

Шум сосен вокруг оглушал и убаюкивал. Игорь то и дело клевал носом, но на кочках вздрагивал и просыпался. Меня тоже клонило в сон, и чтобы не поддаться ему, я, продолжая рулить одной рукой, другой принялся крутить ручку настроек приемника, пытаясь поймать бодрую мелодию. Ловилось почему — то только финское радио. Скороговорка дикторов то и дело прерывалась грохотом музыки в стиле тяжелого рока.

— Мы случайно не в Финляндию заехали? — спросил я по рации, встревожено.

— Не боись, — бодро ответил Витек, — до границы еще пятнадцать километров.

— Сейчас будет старая погранзастава, там и заночуем. После того, как погранзону передвинули на запад, эту заставу просто бросили.

К вечеру мы подъехали к ржавой железной арке, возвышавшейся над дорогой. Фанерный транспарант над ней гласил «Граница на замке». Сам замок и ворота от него отсутствовали. Дорога здесь заканчивалась, а в глубине заросшей мхом и молодыми сосенками площадки виднелись развалины, каких — то построек. Загнав машины между ними, мы вышли и осмотрелись. Площадка была когда — то плацем. Остатки белой разметки на вздыбленных корках асфальта, подтверждали это. По периметру плаца стояли развалины двухэтажных кирпичных казарм, взиравшими пустыми глазницами окон на то, что осталось от погранзаставы. Вокруг валялись бетонные столбы с намотанными на них кусками колючей проволоки. Ее обрывки болтались на деревянных опорах ограды вокруг казарм. Под ногами хрустели куски шифера и фанеры, бывшей когда — то мебелью. Айно, удивленно озираясь, достал из кармана цифровой фотоаппарат и начал снимать весь этот пейзаж.

— Что, думаешь, у Российской армии нет больше пограничников, и можно еще разок напасть попробовать? — недовольно спросил его Игорь.

Айно спокойно посмотрел на него поверх очков и ответил:

— Нет, я тумаю, что Российская армия очень богатая, если мошет посфолить себе, бросать заставы ф мирное время.

Мы с Витьком рассмеялись. А он оказывается, не так прост, этот толстяк.

— Ты кстати свой фотоаппарат убери, — сказал Витек, — а то приедут погранцы на самом деле, и загребут нас с тобой за нахождение в пограничной зоне без пропуска, а тебе вообще шпионаж пришьют. Новая застава — то отсюда километрах в пяти, а они дороги на машинах патрулируют.

— Что — же нас никто не остановил, когда мы сюда ехали? — удивился я.

— Повезло, — пожал плечами Витек, — теперь главное не шуметь.

Ночевать решили в единственном относительно уцелевшем кирпичном здании с крышей в виде бетонного перекрытия. Это был то ли небольшой склад, то ли каптерка с узкими, как бойницы окнами под потолком и широким дверным проемом без дверей.

Из машины принесли сумку с едой, газовую горелку и канистру с водой. Устроились на деревянных поддонах, которые тут — же лежали штабелем. Пока остальные стелили спальные мешки на поддоны, я накрыл машины маскировочной сетью, и, достав свою «сайгу», зарядил ее.

Айно неодобрительно покосился на меня, но ничего не сказал.

— А ты думал, — ухмыльнулся я, глядя на него, — придет медведь, или волк, а мы ему, здравствуйте. И это еще не все.

Я собрал, валявшиеся вокруг обрывки спирали колючей проволоки и завалил ими изнутри вход в наше убежище.

— Ну, вот теперь, все.

Карельская белая ночь подкралась незаметно. Просто ушло солнце, стало холодно, и белесый туман заволок все вокруг. Мы сидели на поддонах вокруг горелки, на которой в котле варилась картошка. Впервые за два дня мы будем, есть горячую пищу.

— Ну что, Айно, как оно жить у вас в Финляндии? — спросил Игорь.

По его тону чувствовалось, что он ищет повод, чтобы поругаться с финном.

Айно это видимо понял, поэтому ответил дипломатично:

— Мне нравится.

Он отвернулся от Игоря, и стал выкладывать в котел тушенку из банки.

Но Игорь не отставал.

— Если тебе там нравится, чего — же ты сюда приперся?!

— Тебя какая муха укусила?! — не выдержал я и дернул Игоря за плечо.

Он отбросил мою руку и прошипел:

— Пошел ты! Цацкаемся с этим козлом финским, а они все здесь потихоньку захватывают! Деньги на строительство школ выделяют, да кресты своим солдатам ставят. Целыми автобусами сюда эти старые недобитки с внуками под видом туристов приезжают. Видел я их вчера. Морды у всех рыжие, откормленные. А старикашки у них, все в орденах да при галстуках. А на наших ветеранов посмотрите! Живут в нищете! Еле — еле концы с концами сводят.

— Слушай, ты, борец за идею! — вполголоса зарычал Витек на Игоря, — ты что, думаешь, я не понял, куда ты клонишь?! Как узнал, что тебе мало монет обломится так начал Айно гнобить! Развел тут теории про плохих финнов! Хочешь все себе заграбастать, или как положено по закону?! Так давай, иди, сдавай все золото государству! Оно, твое любимое государство так клад оценит, что получишь ты вот это!

Витек, вращая глазами, сунул Игорю под нос кукиш, сложенный из трех закопченных пальцев.

Они вскочили, и некоторое время стояли друг напротив друга с перекошенными лицами. Айно удивленно вскинув брови, смотрел на них снизу, сидя на поддоне с банкой тушенки в руке. В наступившей тишине отчетливо слышалось, как снаружи свистит ветер, и тихонько звякают обрывки колючей проволоки на столбах.

— Чего вы разорались как резанные? — прервал я перебранку, — хотите, чтобы и, правда, сюда пограничники приехали?!

Оба молча, опустились на доски, и не глядя друг на друга, принялись за еду.

— Скажи мне, Игорь, — начал я, — знал — ли ты заранее, что нам полагается двадцать процентов от стоимости клада?

Игорь бросил на меня короткий нервный взгляд и промолчал.

— Значит, знал, — продолжал я, — так чего же ты теперь хочешь уговор нарушить?!

Пошалуйста, не надо ругаться! — испуганно произнес Айно.

— Это правта, что во время войны солдаты суоми убили много русских людей! Но это была война, а сейчас мир! Я веть не вспоминаю, что советские самолеты бомбили Хельсинки и тоше убивали мирных людей!

— Все, хватит, — оборвал его Витек, — давайте определимся. Если кому — то не нравится то, что мы делаем, пусть скажет! Если у кого-то другие предложения по разделу денег, тоже пусть скажет!

Он выдержал паузу и окинул нас взглядом.

— Так и знал, что других предложений нет. Значит, продолжаем в том же духе.

Некоторое время все молча ели пока я не достал из сумки неизменную солдатскую фляжку в суконном выгоревшем чехле.

— Есть предложение, нет возражений?

Лица присутствующих немного просветлели, только Айно с недоумением уставился на меня. Я щелкнул указательным пальцем по кадыку и поболтал перед его носом флягой.

— Спирт будешь?

— Вотка? — все еще не понимая, спросил Айно.

— Он, видать, спирта никогда не пил! — осклабился Витек.

— Это лучше чем водка, — успокоил я финна, разливая спирт по кружкам, в мгновение ока, появившимся на столе.

Через полчаса захмелевшие Игорь и Айно сидели рядом и наперебой пытались общаться.

— Я ни в коем случае не против вас, — заплетающимся языком бубнил Игорь, — я против нашего поганого правительства!

— Лес вырубают и в Финляндию за копейки продают! Народ спивается, работы нет, а финны агитируют карелов за присоединение Карелии к Финляндии.

— Этто националисты, — таким же пьяным голосом отвечал Айно. — Я не политик, я программист. Мне Карелия не нушна, мне нушно наслетство моего деда. У нас ошень большие налоги. Наше правительство са мой дом берет большой налог. Еще банк берет большой процент са кредит. Еще надо платить метицинская страховка детей и жены. Еще нато платить кредит са машину. Наше правительство тоше поганое!

— Кажется, они нашли общий язык, — толкнул меня в бок Витек.

— Ага, — усмехнулся я, — на почве ненависти к правительствам. Анархисты, мать их!

 


 

[1] «курвиметр» — прибор для измерения расстояний на карте

 

 

[2] «берцы» — ботинки с высокими голенищами

 

 

[3] «ОЗК» — общевойсковой защитный комплект

 

 

[4] «ВОП» — взрывоопасный предмет

 

 

  • Глаза / Птицелов. Фрагорийские сны / П. Фрагорийский (Птицелов)
  • Беседа с капитаном Харви, 10 августа 1798 / Карибские записи Аарона Томаса, офицера флота Его Королевского Величества, за 1798-1799 года / Радецкая Станислава
  • Эх, Вася, Вася... / Алёшина Ольга
  • Зачем пишу Вам этот вздор?! / Born Mike
  • Огонь любви / elzmaximir
  • №31 / Тайный Санта / Микаэла
  • Предумышленное рождение / Бакемоно (О. Гарин) / Группа ОТКЛОН
  • Правила лонгмоба / "Пишем сказку - 5" - ЗАВЕРШЁННЫЙ ЛОНГМОБ / ВНИМАНИЕ! КОНКУРС!
  • Мысли осколками... / Стихи разных лет / Аривенн
  • Всё завершилось так нелепо / Всё завершилось так нелео / Хрипков Николай Иванович
  • сборник стихов Настольгия / Ностальгия / Злобин Борис

Вставка изображения


Для того, чтобы узнать как сделать фотосет-галлерею изображений перейдите по этой ссылке


Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.
 

Авторизация


Регистрация
Напомнить пароль