Сезон

Я никогда не понимал альпинистов, лезущих на отвесные скалы для того, чтобы постоять на вершине какого-нибудь Эльбруса и получить от этого моральное удовлетворение. Я также никогда не понимал дайверов, которые рискуя жизнью, совершают погружения на сотни метров, только, для того чтобы насладиться красотами подводного мира. Путешествия спелеологов среди сталактитов в глубоких пещерах и узких проходах, грозящих обвалом, мне тоже непонятны.

Нет, я, конечно, знаю, что все это чертовски романтично. Все эти пережитые опасности, запечатленный на фотографиях триумф воли вызывают уважение и будоражат кровь. Я даже согласен, что жажда адреналина заставляет проделывать все это еще и еще раз. Но во всех этих увлечениях нет того что присутствует в кладоискательстве. Это невероятная жажда наживы, которая подспудно сидит в каждом кладоискателе иначе бы он не занимался своим делом.

Только руководствуясь этим чувством жажды наживы, кладоискатель проявляет недюжинное упорство и волю. Только это чувство заставляет его раз за разом проходить с металлоискателем по одному и тому — же месту в надежде, что здесь как в прошлом году выскочит редкая ценная монета. Только это чувство заставляет положить всю свою жизнь и жизнь своей семьи на поиски затонувшего испанского галиона, набитого золотом.

Многие скажут, что занимаются поиском монет из чистого спортивного интереса, чтобы пополнить свою коллекцию, подышать свежим воздухом и т.д. Позволю себе с этим не согласиться, потому что у любого кладоискателя нашедшего неизвестную монету, возникают два вопроса. Первый — что это за монета? И второй — сколько она стоит?

Иногда второй вопрос может быть стыдливо завуалирован типа «Насколько редкая эта монета?». Суть в том что, желая узнать цену монеты, любой владелец рассчитывает ее продать подороже. Не сейчас так потом. А это уже жажда наживы.

В общем, все мы были охвачены этим далеко не благородным чувством, когда перекапывали по пятому разу небольшой пригорок, покрытый мхом и поросший длинными корабельными соснами, среди которых местами торчали гранитные валуны.

Вот уже неделя прошла с того момента как мы загнали машины по едва заметной тропе в распадок рядом с этим пригорком и по старой карте Айно вышли к месту, обозначенному на ней. На обороте этого затрепанного листа по-фински было что-то неразборчиво нацарапано чернилами.

— Деддушка написал, что закопал чугунок с монетами в углу амбара, — пояснил Айно эти каракули.

— Он бы хоть схему хутора нарисовал, — сплюнул я с досадой, — где мы тут амбар найдем?

На самом деле место действительно напоминало о том, что здесь когда-то жили люди. Из-подо мха выглядывали трухлявые бревна, перетянутые скрученной проволокой, а прямоугольные провалы почвы говорили о том, что тут были строения.

На первый взгляд казалось, что найти чугунок у основания амбара будет легко. Такой крупный предмет дает четкий сигнал на глубине двух метров, а в песчаной почве, еще глубже. Мы проверяли металлоискателями все остатки срубов и действительно находили чугунки. Множество разбитых и целых, которые объединяло лишь одно. Все они были пустыми.

Два дня прошли в лихорадочных поисках на небольшом участке когда-то занятом постройками. Едва проснувшись, даже не позавтракав, мы хватали лопаты с металлоискателями и, как одержимые бросались вожделенному пригорку. Казалось, весь он был уже нами ископан, а груда металлолома в виде ржавых ведер, кусков проволоки и прочей дряни громоздилась возле палаток.

Разбив участок поиска на квадраты, мы методично проходили его раз за разом и выкапывали с метровой глубины петли от ворот, амбарные замки, утюги, обломки лемехов и черт еще знает что кроме того искомого чугунка с золотом. К вечеру мы валились с ног от усталости.

На третий день пришла апатия. Витек сидел, прислонившись к сосне, и набрасывал карандашом в блокноте план расположения строений на пригорке. Мы с Игорем доедали остатки вчерашнего ужина, а Айно с металлоискателем и лопатой бродил невдалеке, пытаясь поймать сигнал.

— Может его раньше нашли? — вздохнул Игорь.

— Навряд-ли, — отозвался Витек, — место до нас никто не копал. Если только дедушка не подшутил над внуком.

— Слышь Айно, а как у твоего деда было с чувством юмора? Может он просто хотел, чтобы ты спортом занялся?

— Не смешно, — обиженно ответил финн, — деддушка меня любил и хотел помочь моей семье.

— А, ну тогда конечно, — протянул Витек и опять склонился над своим блокнотом.

Полдня прошло в бестолковых метаниях по местности. В конце концов, всем стало ясно, что поиски зашли в тупик. За обедом Айно достал из рюкзака свой ноутбук и, вставив флэш карту, открыл его.

— Разве здесь берет интернет? — оживился Витек.

— Наш берет, — гордо ответил Айно, и не успел закончить фразу, как Витек выдернул ноутбук у него из рук и принялся что-то быстро набирать в поисковике, положив перед собой блокнот.

— Что — же ты молчал, что у тебя тут интернет есть?! — приговаривал он, лихорадочно стуча по клавиатуре.

— Так, посмотрим, строения первой половины XX века в деревнях Финляндии. Амбары для хранения зерна и сельхоз продукции. Размеры амбаров, внешний вид, высокий фундамент, пол, крыша. Материалы — камень, доски, дранка или железо. Строились на высоком основании, чтобы зимой не засыпало снегом.

Витек беззвучно шевелил губами, делая записи и рисунки в блокноте. Мы с интересом наблюдали за ним. Наконец он закончил и закрыл ноутбук.

— Ну?! — с нетерпением выдохнул Игорь.

— Значит так, — сказал Витек, обращаясь к Айно, — если Гугл не врет, то амбар твоего деда имел высокий каменный фундамент, бревенчатые стены, пол из досок, и крышу, крытую дранкой или железом. Железом, если дед был зажиточным. Размеры варьируются в этих пределах.

Он открыл блокнот и ткнул туда пальцем.

— Теперь надо, найти такой амбар, — махнул рукой Игорь, — но это бесполезно, потому что от него ничего не осталось.

— Кроме крыши из дранки или из железа, — сказал я.

— И высокого фундамента, — добавил Айно, улыбаясь.

— Ты чего щаришся? — удивленно спросил Игорь.

— А я виддел такой фундамент, — по-прежнему улыбаясь, продолжал Айно, — там фнизу.

Он подхватил лопату и двинулся в сторону от пригорка. Мы бросились за ним. В низине среди зарослей черники, виднелись валуны покрытые мхом. Они были уложены один на другой ровным четырехугольником. В середине этого каменного четырехугольника торчали обломки толстых гнилых бревен, на которых росли молодые елочки.

Лопатами мы быстро очистили камни от мусора и начали копать в углах фундамента. Металлоискатель пищал как оглашенный у каждого валуна. Мы углублялись все глубже и глубже, пока не уперлись в гранитное основание. Прибор продолжал пищать, но никаких находок не было. Фундамент уже был обкопан со всех сторон, и напоминал каменный забор, стоящий в полутораметровой яме.

Тут мне в голову пришла одна мысль. Я выбрался наверх, цепляясь руками за камни, и сел на краю котлована, свесив ноги.

— Бросайте это дело, здесь ничего нет.

— Как нет?! — все трое разом обернулись ко мне, — ведь прибор сигнал подает.

— А так, нет! Прибор на гранит реагирует. Сигнал-то хаотичный, нечеткий.

Я взял металлоискатель и провел им над гранитным валуном, лежащим рядом с сосной, поросшей мхом. На дисплее запрыгали цифровые показания цветного металла, раздался характерный писк.

Все разочарованно бросили лопаты и полезли наверх. Айно виновато кряхтел и суетился, помогая Игорю с Витьком выбраться. Лицо его покрылось испариной, куртка была вымазана землей.

— Не переживай, — бросил ему Витек, — все равно ты дорогу и продукты оплачиваешь, а нам прокатиться только в радость.

Он старался не подавать виду, но все равно было заметно, что удручен. Устало опустившись рядом со мной, он зацепил ладонью горсть черники с куста, и отправил ее в рот.

— А через сто лет люди подумают, что здесь было древнее захоронение. — Усмехнулся Игорь, стоя у ямы только что выкопанной нами. Айно уныло молчал, стараясь не глядеть в нашу сторону.

Потные и грязные, мы побрели в лагерь, где нас встретила нерадостная картина разоренья. Палаточный тент был разодран в клочья, как будто кто-то полоснул по нему острым лезвием несколько раз. Рюкзаки, тоже порванные и вывернутые наизнанку, валялись вокруг кострища, в котором лежал перевернутый котел с остатками макарон и тушенки с ужина. Вернее остатков там уже не было. Котел был чисто вылизан.

Я мгновенно выхватил из-за плеча свою «Сайгу» и передернул затвор, загоняя патрон в патронник, который непривычно звонко лязгнул в тишине леса.

— Медведь?! — испуганно выдохнул Игорь.

— Не похоже, — ответил Витек и присел на корточки, разглядывая следы когтей на палатке.

Некоторое время мы в нерешительности озирались вокруг, но никакого движения среди сосен не увидели. Это еще больше настораживало, поэтому я мысленно похвалил себя за то, что не расставался с карабином, несмотря на подтрунивания Витька и неодобрение Айно. Посовещавшись, решили обойти периметр лагеря. Вокруг палатки и машин просматривались здоровенные кошачьи следы.

— Этто рысь! — радостно возвестил Айно, — на челловека не нападает.

— А только на его вещи, — хмуро бросил Витек.

Тем ни менее мы облегченно вздохнули и принялись наводить порядок. Палатки убрали и решили ночевать в машинах, предварительно обложив их еловыми стволами сухостоя.

— Эх, жалко нет колючей проволоки, — огорченно сетовал я вечером, сидя у костра.

— А давайте на нее засаду устроим, — предложил Игорь, — оставим ей приманку, а сами в машине с ружьем будем дежурить.

— А потом на нас пограничники будут засаду устраивать, когда выстрел услышат, — бросил я, перекладывая карабин подальше.

— Какие засады?! — вернул нас к реальности Витек, — продукты кончаются, вода кончается, мы ничего не нашли. Валить отсюда надо.

Айно жалобно посмотрел на него и, отвернувшись, опять открыл свой ноутбук. Так он просидел почти всю ночь на заднем сиденье машины Витька.

Утро выдалось туманное и промозглое. От болота тянуло сыростью, а тучи гигантских комаров искали жертву. Я всунул ноги в расшнурованные берцы и вылез из машины, зябко поеживаясь. Чтобы справить малую нужду и не быть съеденным этими кровососами, пришлось припуститься бегом к ближайшим кустам, за которыми в дымке синел сосновый бор.

Неожиданно из кустов от меня метнулась крупная рысь пятнисто — желтого окраса. Она сделала гигантский прыжок, мягко приземлилась на свои широкие лапы и пропала среди деревьев. Я только успел заметить кисточки на ушах да злобный оскал зубов, мелькнувший на мгновенье перед глазами. Ее следы отпечатались на мокром мху и вели в распадок между двумя холмами, возвышающимися невдалеке.

Забыв, зачем шел к кустам, я опрометью бросился назад к машинам и принялся будить своих спящих товарищей.

— Вставайте, к нам рысь в гости приходила!

Полусонные все повыскакивали из своих спальных мешков, но узнав чем дело, Витек и Айно завалились обратно.

— Как пришла, так и ушла, — зевнул Витек и, повернувшись на бок, захрапел.

Мне же стало любопытно, зачем эта кошка вьется возле нас второй день и я решил пройти по ее следам. Взяв карабин наизготовку, я двинулся к холмам. Игорь с топором в руке шел сзади то и дело, озираясь и спотыкаясь о торчащие из земли корневища сосен.

На вершине холма возвышалась груда валунов и гнилых бревен, поросших слоем мха. Приглядевшись, я увидел, что это рукотворное сооружение, сложенное из дикого камня, есть фундамент чего-то бревенчатого. Сердце учащенно забилось и мое утреннее полусонное состояние как рукой сняло.

— Смотри-ка, нора! — сказал Игорь

Следы рыси привели нас к дыре, вырытой прямо во мху среди камней. От норы в распадок уже шла не одна, а три цепочки следов.

— Все понятно, — сказал я, — у нее тут детеныши были, вот она нас и отгоняла.

Вокруг валялись перья и кости, каких — то мелких животных. Игорь сунул топор в нору и, пошевелив им, выдернул наружу клочья подстилки из сухой травы. Проваливаясь в скользкий мокрый мох, мы буквально скатились с холма к машинам. Айно, воодушевленный нашим рассказом, торопливо застегивал брюки, а Витек притворно зевая, нарочито не спеша, разводил огонь в кострище.

— Ну чего вы суетитесь? Никуда эти камни не убегут. Попьем чайку и проверим. Скорее всего, там тоже ничего нет.

Однако все заметно взбодрились, торопливо прихлебывая обжигающий чай, обменивались шутками. У меня самого в душе как будто зажегся теплый огонек, греющий ее ровным светом.

Мне подумалось, что стоит дать человеку чуть — чуть надежды и вот он уже готов на подвиги, несмотря на то, что до этого усталость валила с ног, а результата не было. Не может он ничего добиться и сейчас, но это совсем другое дело. Сейчас есть надежда, а значит, есть шанс. И поэтому все кажется вокруг не таким уж плохим и беспросветным.

Клад был найден как-то обыденно и просто. Для этого не понадобилось выкапывать кубометры земли. Не понадобился даже металлоискатель. Едва мы начали расчищать остатки сруба, как показались округлые бока чугунка, заткнутого широкой деревянной пробкой, обмотанной истлевшей тряпицей, расползавшейся прямо в руках. Заросший мхом и почерневший, он стоял чуть выше рысьего логова на плоском камне, во внутреннем углу фундамента, придавленный толстым трухлявым бревном. Откинув его, мы некоторое время молча, смотрели на находку. Потом Айно достал свой нож, и поддев пробку стал вытряхивать содержимое на предусмотрительно разложенный целлофановый пакет.

Слипшийся от сырости, заплесневевший бумажный ком из купюр Российской империи, Финляндии и, Третьего рейха, лежавший сверху, нас не интересовал, и был отброшен в сторону. Искомые монеты на самом дне чугунка, аккуратно разложены и пересчитаны дрожащими руками Айно. Мы втроем наблюдали за его манипуляциями с замиранием сердца, еще не осознавая до конца, что клад найден. Всего здесь было двести золотых десятирублевых монет с профилем Николая Второго.

— Маленькие, какие, — дрожащим голосом сказал Игорь, — впервые вижу царские червонцы.

— Главное не размер, а их цена, — нервно хохотнул Витек, и добавил, — каждая монета может стоить до тридцати тысяч рублей!

Айно медленно обернулся к нам, держа в раскрытых ладонях горсть монет, и протянул их Витьку.

— Сдесь сорок монет, ваша доля!

На лице его сияла счастливая улыбка во весь рот, а в глазах блестели слезы радости.

Вечером решили устроить праздничный ужин. Я достал из рюкзака последнее кольцо копченой колбасы, две банки тушенки и пачку макарон. Айно порывшись в своих закромах, принес несколько банок консервированных фруктов, а Витек с Игорем принялись запекать в костре картошку. Витек прутиком закапывал картофелины в золу, а через некоторое время Игорь, надев тряпичные перчатки, выхватывал их оттуда, кидая в алюминиевую миску.

К антенне автомобильного приемника привязали кусок тонкой проволоки, и закинули ее на дерево для улучшения приема. Над лесом разнеслись звуки джаза, и приподнятое настроение овладело нами. Спирт был разлит по кружкам. В железной миске на столе дымилась печеная картошка, а в котле булькали макароны с тушенкой.

Мы одним махом выпили и тут всех словно прорвало. Каждый начал рассказывать о том, как собирается потратить деньги. Витек размахивал куском колбасы и вслух мечтал о новой машине. Я, перебивая его, рассказывал о решении всех своих жилищных проблем, а Айно бубнил о выкупе дома.

— Не такие уж это большие суммы, — недовольно бурчал Игорь, — стоило из-за этих грошей переться за тридевять земель.

— А ты сам, куда деньги потратишь? — спросил я его.

— В том — то и дело, что некуда. На квартиру не хватит. Купить машину можно, только на ремонте и содержании с моей зарплатой разоришься.

— Да, этто верно, — встрял Айно, — соттержание авто опходится дорого.

— Не лезь, когда тебя не спрашивают! — бросил Игорь с неприязнью, — тебе — то на все хватит!

Айно обиженно замолчал, а захмелевший Витек усмехнувшись, сказал:

— Если не знаешь, куда деньги тратить давай их нам с Алексеем, мы найдем им применение.

Игорь не произнес ни слова. Он, молча, выпил спирт и, не закусывая, занюхал рукавом. Пересчитав свои монеты, убрал их в карман, окинул нас долгим взглядом и тихо сказал:

— Я думаю, что делить надо поровну!

Мы замолчали, глядя на него, а он продолжил:

— Монеты мы нашли не в том месте, которое указано на карте, а в стороне. Значит, нашли их без наводки толстяка. Поэтому и делить надо поровну!

Витек грохнул протезом по столу, от чего на нем запрыгали банки и тарелки.

— Опять начинаешь?! Был же уговор! Получил свою долю, так чего тебе еще надо?!

— Надо чтобы все было поровну! — выкрикнул Игорь, — а по столу я и сам стучать умею!

— Вот сейчас возьму этого жирдяя, да вытряхну из него все деньги!

Он схватил за ворот куртки сидящего рядом Айно и потянул его на себя. Тот взвизгнул и, оттолкнув Игоря, вырвался. Куртка затрещала, а Игорь с оторванным воротником в руке, упал, опрокинув стол.

Мы с Витьком бросились к нему, но он вскочил и схватил мой карабин, прислоненный к дереву.

— Надоели вы уже со своим финским другом! Мы тут горбатимся, чтобы он дом выкупил, а мне всего тринадцать монет досталось!

— Игорь успокойся, не дури, — медленно двинулся я к нему, — тринадцать монет, это — же больше десяти тысяч долларов. Да еще одна монета у нас общая. Ее продадим и деньги поделим.

Похоже, мои слова возымели действие. Игорь опустил ствол и привалился спиной к дереву.

— Все равно делить надо поровну. Мы бы и без толстяка чугунок нашли.

— Давай все обсудим спокойно, только карабин положи, — сказал Витек.

И тут Айно совершил глупость. Пока мы препирались, он за моей спиной незаметно вытащил из ножен свой нож и прыгнул в сторону Игоря, оттолкнув меня.

Падая, я услышал, как грохнул выстрел, и что-то тяжелое со стоном повалилось сверху.

Что хотел сделать Айно, я так и не понял, вылезая из-под его туши, которая дергалась в последних конвульсиях. В его лбу чернела кровавая дыра, а задняя половина черепа отсутствовала, обнажив розовое месиво мозгов и сукровицы.

Стоя на четвереньках, я обвел взглядом окружающих. Игорь по-прежнему стоял у дерева с карабином, направленным на Витька, а тот, бледными трясущимися губами, заикаясь, пытался его увещевать:

— Т-т-ы, что н-н-а-делал?! О-о-пусти ружье! С-с-кажем, что э-это была самооборона!

Я перевел взгляд на лежащее навзничь тело Айно, и меня вывернуло сегодняшним праздничным ужином. Говорить я был не в силах. В голове только вихрем проносились мысли, что человека убили из моего карабина и теперь меня точно лишат лицензии.

Откуда-то сверху послышался странно спокойный голос Игоря:

— Извините ребята, но такая сумма на троих не делится.

Тут до меня дошло, что сейчас он обоих нас убьет! Просто застрелит, закопает в одной из вырытых нами ям и заберет все деньги себе.

Я поднял голову и увидел, что Витек медленно движется к Игорю, с протянутой рукой, что-то бормоча. Игорь, закусив губу, смотрел на него несколько секунд, и вдруг резко вскинув карабин, выстрелил ему в живот. Витек молча как в немом кино, опрокинулся назад и, откатившись, затих лицом вниз. По его спине медленно растекалось бурое пятно вокруг черного выходного отверстия.

Я, не отрываясь, смотрел на ствол карабина, который уставился страшным зрачком мне в лицо.

— Вставай! — донесся откуда-то издалека холодный голос Игоря.

Ноги меня не слушались, поэтому я продолжал стоять на четвереньках, трясясь всем телом и уткнувшись лицом в прохладный мох. Пот заливал глаза.

— Стреляй, сука! — хрипло выдавил я, мотая головой.

Вдруг накатила такая дикая усталость, что мне уже стало все равно, выстрелит он или нет.

Удар ногой по ребрам опрокинул меня на бок.

— Вставай придурок, если жить хочешь! — заорал Игорь.

Последняя фраза несколько обнадежила и дала понять, что сейчас убивать он меня не будет. Я медленно поднялся на ноги и огляделся, не веря ему. Игорь стоял сзади в двух шагах, держа карабин наизготовку. С такого расстояния не промахиваются.

— Давай монеты! — рявкнул он.

Его лицо было бледным и каким-то заострившимся.

— Как у мертвеца, — подумал я и рассмеялся.

— Чего ржешь?! Давай монеты! — угрожающе сказал он.

Я повернулся к нему лицом, и, достав из кармана куртки какую-то мелочь, бросил под ноги. Он на секунду опустил глаза, рассматривая монеты, и тут меня как будто что-то толкнуло изнутри: «Пора!»

Одним прыжком я очутился за стволом толстой сосны и, развернувшись, со всех ног бросился бежать в распадок, петляя между деревьями. Сзади хлопнул выстрел, и пуля с визгом ушла вверх рикошетом от валуна справа. Я метнулся влево и упал, поскользнувшись на мху. Но тут же вскочил и, не оборачиваясь, побежал дальше пригнувшись. Выстрелов больше не было. Я бежал до тех пор, пока не влетел в кусты, а под ногами не захлюпала болотная жижа.

Тяжело дыша, я остановился и огляделся. Солнце уже зашло, и сумерки опустились над лесом. Вокруг звенели сотни комаров, впиваясь в мое потное разгоряченное тело. Не обращая внимания, лишь изредка смахивая их с лица вместе с кровавыми каплями, я брел по болоту от кочки к кочке до тех пор, пока вода не достигла мне пояса. Небольшой островок, состоящий из переплетенных корней берез, покрытый жидкой травкой светлел впереди. Там я решил остановиться. В голове не укладывалось то, что произошло сегодня. Мне надо было привести свои мысли в порядок и привыкнуть к страшной действительности.

Наломав березовых веток, нарвав травы для подстилки, я устроился на островке, накрывшись своей курткой, и приказал себе успокоиться. Перед глазами стояла картина сегодняшнего расстрела. Тело Айно с простреленной головой, лежащий замертво лицом вниз Витек, кровь на его спине. А ведь еще сегодня утром было все прекрасно. Мы все были друзьями, и у нас был клад! Ну почему все пошло наперекосяк?! Почему Игорь так поступил?! Я же знаю его лет десять, и никогда он не был таким безумно жадным.

Я попытался обдумать ситуацию, в которую попал. Скорее всего, Игорь сейчас ищет меня, чтобы пристрелить как ненужного свидетеля. Сюда он не доберется, а если будет приближаться, услышу плеск воды. Поэтому надо вести себя тихо, а утром пробраться в ближайший населенный пункт, чтобы сообщить в милицию.

Я начал вспоминать расположение дорог на карте, которая осталась в моей машине, но ничего толкового в голову не приходило, потому что невозможно определить в темноте, где север, а где юг. Тогда я попробовал представить себе расположение нашего лагеря относительно меня сейчас. Из этого тоже ничего не вышло, потому что я не помнил, в какую сторону бежал. Больше ничего не придумалось, и я решил, что утро вечера мудренее.

В кармане куртки звякнули золотые монеты, из-за которых сегодня погибло два человека. На душе вновь стало тоскливо и страшно. Где-то в ветвях деревьев шумел ветер, и мерещилось, что вот-вот из кустов выскочит Игорь. Но тут навалилась такая усталость, что я почти сразу уснул, прикрыв лицо носовым платком и не обращая внимания на комаров и мокрую одежду.

Проснулся я от голода и еще чего-то непонятного. Это было не движение, не шум, не прикосновение, а какое-то неприятное ощущение, возникшее в районе сердца. Через мгновенье я понял, от чего оно возникло. У моих ног на кочке, озаряемой первыми лучами солнца, свернувшись кольцом, лежала зеленоватая болотная гадюка и внимательно смотрела на меня, подняв свою голову.

Я медленно подтянул к себе ноги и нащупал сзади длинную ветку. Гадюка пестрой лентой скользнула среди березовых корней и исчезла. От такой неожиданной встречи бросило в пот, и я вспомнил, что произошло вчера. Воспоминания принесли страх, но в то же время заставили собраться и начать думать.

— Нет, Игорек, я так просто не дамся! — бормотал я себе под нос, срывая редкие ягоды черники, и отправляя их в рот вместе с листьями.

Голод терзал все сильнее, не дав сосредоточиться. Умывшись коричневой болотной водой, я только сейчас обратил внимание на свои распухшие от комариных укусов руки и лицо. Все тело ныло и болело, как будто его били палками. Моя одежда промокла насквозь, а в ботинках хлюпала вода.

Определив восток, по восходящему солнцу, я решил выбраться из болота, обсушиться и двигаться к населенному пункту. Пробираясь между кочками, по пояс в воде, я прощупывал впереди себя путь длинным и тонким березовым стволом который сломал на острове. Это оказалось не лишним, потому что пару раз меня так засасывало, что приходилось выбираться ползком, цепляясь за кусты и деревца, росшие на болотных кочках. Едва не потеряв ботинок, я стал продвигаться осторожнее, от куста к кусту медленно балансируя с жердью в руках.

Постепенно вода начала убывать, впереди замаячили сосны, а под ногами появилось относительно твердое дно. Выбравшись на пригорок, я в изнеможении повалился на землю. Мысли мои, к этому времени пришли в порядок, страх прошел, осталась только тяжелая ненависть к Игорю. Возникло желание вернуться к лагерю и убить его, но я быстро подавил этот порыв, прикинув мои шансы после ночных скитаний по болоту. Нужно было выходить к людям, пока Игорь далеко не уехал.

Я был уверен, в том, что он воспользуется одной из наших машин. Другого способа быстро покинуть место преступления у него просто не было. Существовал еще такой вариант, что он будет ждать меня в лагере, чтобы пристрелить, а потом спокойно уехать, не опасаясь, погони. Места здесь глухие, искать нас никто не будет еще недели две. Пока на трупы кто-нибудь наткнется, можно проехать через всю Карелию. Но этот вариант я отбросил как маловероятный, поскольку сидеть возле трупов и ждать неизвестно чего Игорь не станет.

Размышляя, таким образом, я развесил свою одежду на кустах, снял ботинки, набив их сухим мхом, и в одних трусах, принялся собирать чернику, чтобы подкрепиться перед дорогой. То, что Игорь будет меня искать, я не боялся. Я заложил по болоту изрядный крюк и рассчитывал на то, что был теперь километрах в пяти восточнее нашего лагеря.

Солнце припекало все сильнее, и легкий ветерок обдувал пригорок, отгоняя комаров. Слегка утолив голод, я оделся в сыроватую одежду и двинулся в путь. По моим расчетам до ближайшей деревни километров восемь, поэтому мне надо было поторопиться. Восстанавливая в памяти страницы атласа, я двигался на восток, стараясь выйти к реке, которую мы пересекали на машинах через брод.

К вечеру я достиг лесной дороги и, приглядевшись, обнаружил на ней свежие следы автомобиля. Первой тревожной мыслью было то, что это проехал Игорь, но колея была немного уже, чем у наших внедорожников, и я успокоился. Если здесь недавно проехали люди, значит поселок близко. Поэтому я пошел вдоль дороги по направлению следов, стараясь держаться среди сосен, чтобы меня было незаметно.

Дорога петляла по лесу и вывела меня к развилке, у которой в кустах стоял зеленый УАЗик с военными номерами.

— Пограничники! — вздохнул я с облегчением.

Сзади послышалось шуршание веток. Я хотел было обернуться, но от резкого удара по ногам оказался на земле, с заведенными за спину руками. Кто-то коленом вжал мою голову в землю, так, что я увидел близко-близко огромного красного муравья, тащившего на себе сосновую иголку. Потом перед глазами появился облезлый солдатский ботинок и на запястьях защелкнулись наручники. Чьи-то проворные руки ощупали одежду и рывком подняли меня на ноги.

Передо мной стоял капитан пограничник в затертом камуфляже и портупее, которую оттягивала висевшая на его боку, кобура. Под руки меня держали двое солдат с автоматами.

— Имя, фамилия, куда следуете? — с прищуром спросил капитан.

Я назвался и начал сбивчиво рассказывать о том, что произошло вчера и о том, что надо срочно задержать Игоря.

Капитан, услышав мое имя, и не дослушав рассказ, почти бегом бросился к УАЗу, в котором шипела рация, а солдаты еще крепче вцепились в меня.

Я услышал как пограничник, с плохо скрываемой радостью почти прокричал в микрофон: «Все в порядке мы его взяли!»

Не успел я и глазом моргнуть, как оказался на заднем сиденье машины, зажатый между двумя солдатами. УАЗик несся по лесной дороге, подрыгивая на ухабах, и уже через час мы были в районном центре у отдела милиции.

Высокий седеющий мужчина, в светлом отутюженном костюме и при галстуке, сидел за скрипящим столом, заваленном бумагами, в маленьком обшарпанном кабинете. Он смотрелся здесь как нечто инородное.

Меня ввели в кабинет и посадили на стул, сняв наручники. Словно сквозь сон я услышал слова мужчины в костюме, который представившись следователем следственного комитета, сунул мне под нос бумагу и сказал, что я задержан по подозрению в убийстве.

Эта новость повергла меня в такой шок, что я не мог вымолвить и слова, а только тряс головой на все вопросы следователя.

Потом еще вошли какие-то люди, меня обыскали и пересчитали золотые монеты, найденные в моих карманах. Находясь в прострации я, молча, смотрел на окружающих, пытаясь понять, что они от меня хотят.

Наконец немного отпустило, и я расслышал голос.

— Что вы можете пояснить по данным фактам?

Я начал торопливо и сбивчиво рассказывать о том, как Игорь стрелял в нас, а следователь, закурив сигарету, достал из портфеля ноутбук и застучал по клавиатуре, записывая мои показания.

Изредка он с интересом поглядывал на меня, задавая уточняющие вопросы, вновь продолжал печатать. Закончив, он выпустил дым в потолок, и, распечатав листы с показаниями, положил их передо мной.

— Прочитайте и распишитесь на каждом листе.

Перечитывая написанное, я успокоился, убедившись, что все записано правильно.

Теперь от меня больше ничего не зависело и оставалось только ждать, что следствие во всем разберется.

Меня вывели на улицу, где уже стоял фургон с зарешеченными окнами и мигалкой на крыше. Машина рванула с места и вскоре выехала на ровную дорогу. Я только успел расслышать разговор конвоиров: « в Петрозаводск».

Сидя в громыхающей железной клетке, я пытался сосредоточиться и понять, почему меня подозревают в убийстве. Все мои попытки выяснить это у следователя не увенчались успехом. На мои вопросы он не отвечал. Приходилось додумывать все самому, но это ни к чему хорошему не приводило.

Камера следственного изолятора, представляла собой узкий пенал с крашенными в зеленый цвет и местами облупившимися стенами. Единственными источниками света было маленькое зарешеченное оконце и тусклая электрическая лампочка под потолком, забранная изогнутым листом железа с дырками. Ничем не отгороженный сливной бачок, возвышался у двери, на постаменте с дырой, предназначенной для естественных надобностей. Нары, железный стол, привинченный к полу, и раковина умывальника в углу завершали картину.

Дежурный, молча, сунул мне в руки скрученный матрац и с лязгом захлопнул дверь снаружи, провернув ключ в замке. Его шаги гулко удалялись по коридору. Я остался один в этом склепе, как будто замурованный изнутри. События сегодняшнего дня пронеслись перед глазами и показались кошмарным сном, который должен вот-вот закончиться. Но сон не проходил. Я с ужасом начал осознавать, что все это происходит на самом деле, а мне грозит тюрьма.

Гнетущая атмосфера камеры давила со всех сторон, и всем своим видом как бы говорила: «Теперь ты здесь надолго! Привыкай к этим нарам, к этому полосатому матрацу, на котором остались разводья то ли крови, то ли мочи твоих предшественников. Привыкай к этой параше в углу, к этому лязгу дверей. Привыкай к этому одиночеству и к тому, что никто тебе не поможет».

— Почему я здесь оказался, и что теперь делать?! — спросил я вслух, и удивился, что мой голос прозвучал как — то тихо и ничтожно среди бетонного каземата.

Эти вопросы непрерывно буравили мой мозг, который не находил на них ответа. Мысли беспомощно бились, и мне начинало казаться, что это я бьюсь головой о стену камеры.

От тяжких дум меня оторвал звук открываемого окошка в двери. Потянуло запахом еды, и на крышку оконца со стуком упала алюминиевая кружка с дымящимся чаем и двумя кусочками черного хлеба сверху.

— Принимай ужин, чего замер?! — донесся из коридора хриплый голос. Я торопливо, обжигаясь, схватил кружку и поставил ее на стол.

Окно захлопнулось, и стало понятно, что это весь мой ужин. Чай был не сладкий, но горячий. Я нехотя начал жевать хлеб и только тут вспомнил, как голоден. Сегодня у меня во рту, кроме черники ничего не было, но до сих пор я об этом не думал, так как занимался несколько иными делами. Желудок до поры до времени не тревожил хозяина, но после горячего чая с хлебом, решил, что наступил его праздник и во весь голос потребовал еды.

Кусочки хлеба мигом были съедены, но это только подхлестнуло аппетит. Я попытался его обмануть, набрав из-под крана полную кружку воняющей хлоркой воды, и с отвращением выпил ее одним махом. Подумалось о холерных палочках и прочих радостях канализации, но я успокоил себя тем, что в хлорке никакая зараза не выживет.

Голод немного отпустил. Теперь можно было обдумать свое положение. К этому располагало еще то, что в камере погас свет. Видимо такой здесь была команда «отбой».

Я раскатал матрац на нарах и, улегшись на него, закрыл глаза. Вспомнился сегодняшний следователь и как он с недоверием и сарказмом слушал мое объяснение. Единственной причиной этому должны были быть какие-то веские улики против меня. Карабин, из которого стрелял Игорь, принадлежал мне и мог быть найден милицией, если Игорь его бросил.

— Или сам принес в милицию! — вдруг подумалось мне.

Я живо представил себе Игоря, точно так же как я сегодня, дающего объяснение тому же следователю. Только из его объяснения получалось, что стрелял не он а, я.

— Но ведь отпечатки пальцев на карабине были его, — размышлял я, — если он только их не стер.

Тут я вспомнил наш последний праздничный ужин, когда мы радовались найденному кладу, а Витек с Игорем пекли картошку. Игорь тогда надел тряпичные перчатки, в которых он выкатывал картошку из костра. Но вот снял ли он их, взяв в руки карабин, я не мог вспомнить, как не старался. Если он стрелял в перчатках, то пальцы на карабине останутся только мои. Да и на стреляных гильзах тоже, ведь патроны заряжал я.

От такого расклада мне стало не просто плохо. Меня бросило в жар и, вскочив, я заходил по камере. Выхода не было. Оставалась еще маленькая надежда на то, что Игорь все-таки снял перчатки перед стрельбой. Но это было слабым утешением, потому что надо быть полным дураком, что, готовясь убивать, оставлять на оружии свои следы рук.

То, что Игорь замыслил это заранее, я был уверен. Это чувствовалось по всему его спокойному поведению, когда он начал стрелять. Вообще-то я не был циником и верил друзьям. Игорь никогда раньше не давал повода усомниться в его порядочности за все те годы, что я его знал. Он никогда не жадничал и готов был поделиться последним в наших многочисленных совместных путешествиях.

Тем сильнее был шок от моих выводов. В глубине души я сначала отказывался в это верить, списывая все на внезапный приступ ярости. Но чем больше я думал об этом и вспоминал поведение Игоря, тем больше убеждался в том, что он решился на убийство, когда начал ругаться с Айно для отвода глаз. А когда пек картошку, наверное, уже поставил на нас с Витьком крест. Может он даже по мне специально промахнулся, чтобы не лишать следствие подозреваемого.

Я подошел к раковине открыл кран, сунул голову под струю ледяной воды и стоял так некоторое время, пока не заломило в висках. Потом я вытерся курткой и сел на нары. Все теперь было ясно. Я был полным идиотом! Мало того, я был убийцей, у которого был мотив — золото! Завтра, или уже сегодня с карабина снимут отпечатки пальцев, и всем моим объяснениям будет грош цена, потому что есть два трупа, мой карабин, и золото, которое у меня изъяли.

Сколько мне дадут за умышленное убийство двух человек, я не знал, но от этого становилось только хуже. Воображение услужливо рисовало картины одна страшнее другой. Вот я в полосатой робе больной туберкулезом отбываю пожизненное заключение, и умираю в тюремной больнице всеми забытый. Или вот я в зимнюю стужу валю лес, на лесоповале в ближайшие двадцать лет и выхожу на свободу дряхлым стариком.

Все эти картины пробегали у меня перед глазами до тех пор, пока я до боли не сдавил переносицу указательными пальцами. Наконец меня свалила усталость, и я забылся тяжелым сном, мечтая уснуть и не проснуться.

Мечта не сбылась. Я проснулся от лязга дверей. Подавали завтрак. Первый раз в жизни я так радовался миске рисовой каши — размазни и кружке чая с черным хлебом. Поев, я улегся на нары и прислушался к себе. Странное спокойствие овладело мной. Ситуация была ясна как белый день — я в полном дерме. От понимания этого стало как-то легко, и холодный расчет подсказал, что единственным выходом для меня будет побег.

Что делать потом, я не знал, но в любом случае бежать собирался в сторону дома. Перспектива подпольной жизни меня, конечно, пугала, но еще больше пугала полная определенности жизнь на зоне, откуда выхода не предвиделось. И потом, сидя за решеткой, доказать свою невиновность будет вообще невозможно. Приняв решение, оставалось только осуществить его, но это уже было делом техники.

Не зная тюремных порядков, я все-таки предполагал, что меня когда-нибудь выведут из этой камеры. На прогулку, ли на допрос ли, но в любом случае я окажусь снаружи, и буду ждать удобного случая, чтобы сбежать. То, что это надо сделать как можно быстрее я понимал, иначе от здешней диеты через неделю сил совсем не останется.

Теперь мой слух ловил каждый звук в коридоре, я старался понять, чем живет тюрьма. Вот послышались шаркающие шаги и громыханье тележки, на которой заключенные под присмотром охраны развозили пищу по камерам. Судя по звону пустых бачков, завтрак уже закончен, посуда собрана. Вот, из дальнего конца коридора донесся скрип тяжелых решетчатых дверей и топот множества ног. Это прибыл новый этап.

Я вспомнил, как вчера проходил через эти двери, отделяющие длинный коридор самой тюрьмы от административного здания, в котором все прибывшие принимали душ, и проходили медосмотр на предмет телесных повреждений. Хотя конечно душем это трехминутное омовение холодной водой без мыла можно было назвать условно.

Мои наблюдения прервали приближающиеся шаги и звук открываемого глазка в двери моей камеры. Некоторое время кто-то смотрел на меня, затем шторка глазка закрылась. Открылась дверь, и оттуда донесся голос дежурного:

— На выход, лицом к стене!

Стоя у стены в коридоре, пока конвоир закрывал дверь камеры, я оглядывал обстановку, но ничего интересного не увидел. Вдаль уходил, освещенный тусклым светом зарешеченных лампочек, ряд серых дверей камер, обитых железом с выведенными на них белой краской, трафаретными номерами. В конце коридора виднелась дверь и железная клетка с окошком, в которой за столом сидел контролер. Мы направились в его сторону.

— Этого в суд на арест, — сделал дежурный пометку в журнале напротив моей фамилии.

Еще несколько длинных темных коридоров и вот теплый летний воздух ворвался в мои легкие. Мы вышли в тюремный двор, но не успел я вдохнуть полной грудью, как оказался в уже знакомом фургоне, разделенном на две части решетчатой дверью из стальных прутьев. Тут уже сидели несколько человек заключенных. Конвойный с автоматом АКСУ[1] на коленях расположился по другую сторону решетки, лениво развалившись на сиденье возле двери фургона. Он со скучающим видом поглядывал в окно, за которым проплывали улицы большого города, наполненные шумом и суетой его жителей и машин. Мне их видно не было, но воздух свободы, врывающийся через приоткрытое стекло, будоражил все существо после времени проведенного в каменном мешке тюрьмы, и требовал действий.

— Вот он шанс сбежать! — решил я для себя.

— А что такое, на арест? — спросил я у сидевшего рядом невзрачного мужичка лет пятидесяти в старом спортивном костюме.

Судя по многочисленным татуировкам в виде перстней, украшавшим пальцы его рук, он был давно в курсе тюремной жизни.

— Первоход что ли? — хмуро глянул он на меня и, видя мое недоумение, добавил:

— В первый раз попал?

Я утвердительно кивнул, и он ответил:

— На арест, значит, суд на время следствия выберет тебе меру пресечения в виде ареста, и будешь в камере париться, пока твое дело не рассмотрят.

Машина резко затормозила возле здания суда и начала сдавать задним ходом во двор. Заключенных выводили по одному. Конвоир с автоматом стоял у открытой двери фургона, а двое других с кобурами на поясе у входа в здание. Выпрыгнув из машины и оглядевшись, я успел заметить, что вместо ворот у въезда во двор стоит автоматический шлагбаум с будкой, в которой сидит охранник. Я прикинул, сколько времени мне понадобиться, чтобы добежать до него, и получилось, что за полминуты справлюсь, если по мне не начнут стрелять.

— Шевелись! — ткнул меня конвойный стволом автомата в спину, и я оказался в коридоре, а затем в тесном боксе без окон, где уже на деревянной лавке сидели мои товарищи по несчастью.

По одному, их заводили в зал судебных заседаний, а затем, сразу оттуда вели обратно в фургон. Для конвойных и для заключенных это было рутинное действие, которое повторялось каждые два месяца следствия. Для меня же это был шанс сбежать, поэтому я внимательно следил за конвоирами, выжидая момент.

Выкрикнули мою фамилию, и я на ватных ногах вышел из бокса. Два конвоира с пистолетами на поясе ведут меня по коридору. Значит третий с автоматом на улице у фургона. Клетка в зале судебных заседаний. Ее дверь закрывают наручниками. Только — бы не надели их на руки, когда буду выходить. На окнах решетки. Отсюда дергаться бесполезно.

Входит судья в черной мантии.

— Встать, суд идет! — пищит худосочная девица секретарь.

Встаю, сажусь. Знакомое лицо следователя за столом напротив. Рядом помощник прокурора в синем пиджаке с погонами. Что-то читают по бумажке. Адвокат, надвинув на нос очки, разглядывает какой-то журнал. Не вслушиваясь в их бормотанье, исподтишка наблюдаю за конвойными.

Один пожилой лысый и грузный сидит, на лавке тяжело дыша. Кобура торчит из-под свисающего пуза. Этот не опасен. Чтобы достать пистолет, ему придется полчаса разгребать свой жир. Второй молодой худощавый стоит у клетки, кобура на боку. Этот, похоже, быстрый. Интересно, у него патрон уже в патроннике? Если да, то это плохо.

Судья о чем — то спрашивает меня, адвокат начинает махать ручкой и делать знаки. Ах, это он напоминает мне, что надо встать. Бесплатный защитник, мать его! Даже в дело не заглянул.

Встаю, судья повторяет вопрос:

— Согласны ли с мерой пресечения в виде ареста?

Удивленно вскидываю брови.

— Конечно, нет!

Судья молча, удаляется в совещательную комнату. Все опять встают и садятся. Несколько томительных минут и судья, вернувшись, скороговоркой зачитывает постановление. Понимаю, что теперь я официально арестован. Адвокат сует сквозь прутья клетки копию постановления, в которой я расписываюсь.

Меня выводят, и мы идем по коридору обратно в сторону выхода. Наручники не надели, и они висят на поясе у молодого конвойного, идущего впереди. Старый тащится сзади, сопя и шаркая ногами. Как его еще на службе держат?! Сквозь открытую дверь впереди виден фургон. Рядом конвойный с автоматом смотрит куда-то вбок. Успеваю выхватить взглядом автомат, болтающийся у него на плече. Слава богу, он на предохранителе. Делаю шаг на крыльцо, молодой начинает поворачиваться, чтобы пропустить меня к дверям фургона. Все, пора!

Со всей силы толкаю его двумя руками в спину на автоматчика, и тут же бросаюсь через двор в сторону шлагбаума, стараясь держаться на одной линии между конвойными и будкой охранника, чтобы у них не было желания стрелять в меня. Краем глаза успеваю заметить, что конвойные, повалившись друг на друга, безуспешно пытаются встать. За спиной крики и лязг затворов. В ушах свистит ветер. Навстречу из будки выскакивает охранник с резиновой палкой, занесенной в руке. У него на черной куртке желтеет какой-то знак, а глаза испуганные и круглые. Сзади бухает выстрел и охранник, съежившись, приседает. Не останавливаясь, перепрыгнув через него, оказываюсь среди городского шума на запыленной улице, по которой медленно двигаются автомобили, и не спеша прогуливаются разморенные жарой пешеходы. Перебежав через дорогу, врываюсь во дворы деревянных домиков, вокруг которых разбиты аккуратные клумбы, посажены кусты и деревья. Возле них на лавочках сидят старушки, провожая меня удивленными взглядами. Несусь мимо них, перемахивая через заборы, стараясь быстрее оторваться от гнетущего воя сирены сзади на большом проспекте. Сердце бешено колотится в груди, но страх быть пойманным подхлестывает и придает силы, поэтому не останавливаюсь. В голове колотится одна мысль: «Быстрее из города!».

Окончательно вымотавшись, перехожу на легкую рысцу и начинаю глазами лихорадочно искать место, где можно было бы передохнуть. Впереди маячат какие-то заводские строения, и кривая улица выводит меня к промзоне. Среди колдобин вдоль пыльного бетонного забора проложены ряды рельсов, за которыми виднеются корпуса цементного завода. Редкие чахлые деревца вдоль обочин покрыты цементной пылью, как мукой. Иногда грузовики с грохотом проезжают по дороге, обдавая все вокруг черным смрадным дымом. Ни одного пешехода не видно на улице, только заляпанные грязью старые кирпичные здания складов глядят на дорогу своими подслеповатыми, закрашенными оконцами.

Бреду, некоторое время вдоль забора, пока издали, постепенно приближаясь, не доносится вой сирены. Из последних сил перебегаю дорогу и валюсь в придорожную канаву среди редкого кустарника. Лежу лицом вниз и чувствую, как пот течет по моей голове и лицу, а ноги подрагивают от напряжения. Милицейский УАЗик с сиреной, гремя подвеской, проезжает мимо по дороге и удаляется.

С облегчением вздыхаю и вылезаю из канавы. На зубах скрипит вездесущая пыль, и жажда начинает мучить все сильнее. Подбираю валяющуюся тут — же пластиковую бутылку, в надежде набрать воды и быстрым шагом удаляюсь с дороги в сторону кустов, за которыми громоздится свалка металлолома, обнесенная ржавым забором. Забор, наспех собранный из железных листов уже кое-где развалился, поэтому я пролезаю между ними и осматриваюсь.

Среди сваленных друг на друга разбитых автомобильных корпусов и прочего утиля, возвышается башня подъемного крана рядом со зданием конторы. Оттуда же доносится редкий собачий лай. Сразу за территорией свалки начинаются лесистые холмы. Туда-то мне и нужно, подальше от города и людей. Это было первым моим порывом, потому что в лесу я чувствую себя увереннее, да и спрятаться там проще. Но, чтобы попасть в лес, мне нужно пройти мимо свалки, которая судя по лаю, охраняется собаками.

Подбираю кусок железной трубы и с ним наизготовку начинаю осторожно двигаться вдоль забора в сторону леса. Собачий лай быстро приближается с двух сторон, и я, не дожидаясь пока меня, искусают, ныряю обратно за забор. Бегу напрямик в сторону холмов через болотистый ручей сточных вод и слышу сзади злобное рычание. Уже на другом берегу, оглянувшись, вижу двух волкодавов, мечущихся у забора. Бросаю в них трубу, которая, не долетев, плюхается в жижу ручья.

Вот, наконец, спасительный лес. Сосны принимают меня в свою благодатную тень и можно уже лечь отдохнуть, но тело как заведенное продолжает движение, удаляясь в чащу, стараясь скрыться от всех и вся. Взбираюсь зигзагами по крутому холму наверх, и внезапно передо мной открывается разбитый бетонный серпантин окружной дороги, по которому двигается весьма плотный поток машин. Вот тебе и лес! Замечаю, что на другой стороне дороги за деревянным забором насколько хватает глаз, возвышаются оградки и кресты городского кладбища.

Оглянувшись назад с высоты холма, вижу внизу как на ладони раскинувшийся город, лежащий у огромного озера, берега которого теряются в синей дымке горизонта. В другое время я бы залюбовался этой красотой, но сейчас только отмечаю про себя, размеры города и радуюсь тому, в таком мегаполисе найти меня будет трудно.

Прямое, как стрела, шоссе уходит вдаль и теряется в море леса. Гранитные скалы, поросшие соснами, возвышаются по сторонам обочин и бросают тень на блестящий от заходящего солнца асфальт.

Вот уже два часа я лежу за валуном и наблюдаю как внизу у дороги, возле щитового домика с надписью «Кафе», низкорослый кавказец в закопченном фартуке жарит на мангале шашлык. Рядом за пластиковыми столиками обедают посетители, в основном водители — дальнобойщики. Их фуры стоят тут же на бетонной площадке стоянки. Аромат жареного мяса отчетливо доносится до меня, вызывая спазмы в пустом желудке. Я достаю из кармана последнюю конфету в слипшейся обертке и начинаю гонять ее за щекой, пытаясь обмануть голод.

За сутки я прошел километров двадцать вдоль дороги, скрываясь в лесу. Из пищи удалось собрать на кладбище несколько конфет и горсть печенья, оставленного на могилах. Поначалу, выбравшись из города, я хотел просто выйти на дорогу и поймать попутную машину, но эта идея ушла в пятки вместе с сердцем, когда я увидел впереди машину ДПС, возле которой стояли милиционеры с автоматами, проверяя документы у водителей и пассажиров, остановленных ими машин.

Страх приковал меня к месту, и я пролежал до темноты в кустах у обочины дороги напротив кладбища. Несколько раз мимо проезжали милицейские автомобили с мигалками, и это напоминало о том, что меня ищут. Больше всего я боялся, что лес начнут прочесывать с собаками. Однако вокруг было тихо, не считая все реже проезжающих машин. Чтобы как то отвлечься, я засовывал травинки в муравейник, и потом с наслаждением съедал их, пропитанных муравьиной кислотой.

Когда окончательно стемнело я, броском перебежал шоссе и, нырнув между сломанными штакетинами забора, затаился среди могил на кладбище. Со стороны мой бросок, конечно, выглядел комично. Если бы кто-нибудь увидел меня в этот момент, он бы рассмеялся, глядя как заросший щетиной человек в грязном и мокром камуфляже с безумными глазами, ковыляет через дорогу, а его лишенные шнурков ботинки, черпают пыль своими языками.

Я помянул недобрым словом надзирателя СИЗО[2], отобравшего у меня шнурки, и пригибаясь стал пробираться вперед, осматривая кладбище. Тут же на свежей могиле мне попался граненый стакан накрытый корочкой хлеба и наполненный водкой, судя по запаху.

Стараясь не пролить ни капли, я трясущимися руками вылил содержимое стакана в пластиковую бутылку, которую таскал в кармане, а хлеб проглотил, почти не жуя. Пить водку не стал, хотя желание было и его пришлось подавить. Сейчас мне нужен трезвый ум. Впереди маячила перспектива длинного марша, который надо совершить немедленно, чтобы оторваться от преследователей. А для этого нужны силы, которых алкоголь не прибавит.

В голове шевельнулась мысль, что, наверное, брать еду с могил грешно. В религии я был не силен, но оправдывал себя тем, что должны же быть какие-то поблажки людям, попавшим в крайнюю нужду. Успокоив себя, таким образом, я обшарил почти все кладбище, но кроме нескольких конфет и печений больше ничего не нашел. Надгробные кресты то и дело озарялись светом фар, проезжавших по шоссе машин, выхватывавших из темноты домик сторожа над которым тускло, светился фонарь. Сам домик был заперт снаружи на висячий замок и лезть туда я не стал, боясь наделать шум.

Пора была двигать отсюда, что я и сделал, покружив напоследок вокруг контейнера, полного кладбищенского мусора. Там я нашел длинный обрывок бельевой веревки, несколько больших целлофановых пакетов, пластиковую бутылку с пробкой и крышку от консервной банки с острыми зазубренными краями. Бутылку я тут же наполнил водой из колонки возле домика и, вдоволь напившись, удалился в лес, довольный тем, что мне никто не помешал.

Мой настроение уже не было подавленным, наоборот я даже испытывал гордость, за то, что сумел совершить побег. Это чувство подстегивало к дальнейшим действиям, несмотря на то, что все сильнее хотелось спать, а голод, отступивший на время, тупым молотком стучал между ребер. Вдобавок я постоянно цеплялся языками ботинок за кусты, а пластиковые бутылки с водой и водкой неудобно ерзали под мышками.

Помучившись так некоторое время, я остановился, свалил свое добро под деревом, и принялся расплетать веревку с помощью острых краев крышки от консервной банки. Веревка расплелась ровно, дав мне пару шнурков. Оставшейся частью я завязал узлы по углам целлофановых пакетов, предварительно вложив их один в другой. Получилось, что — то наподобие вещмешка, куда я положил обе бутылки, а сам мешок одел на плечи, туго завязав его горловину. Бутылки оттягивали спину и мешки грозили порваться, но больше ничего под рукой не было, поэтому я решил, не теряя времени двигаться вперед вдоль дороги, а днем пережидать в чаще леса.

Ночное хождение по лесу оказалось тем еще удовольствием. Ноги постоянно цеплялись за сучья и корни деревьев. Ветви сосен били по лицу так, что приходилось постоянно держать руки перед собой, чтобы не выколоть себе глаз. Пару раз я подворачивал ногу и падал. При этом наполненные пластиковые бутылки за спиной больно били меня по затылку, а пакет, в котором они лежали подозрительно трещал, готовый вот-вот лопнуть.

Усталость навалилась и, накрыв меня мягкой лапой, тянула вниз, как — бы приглашая: «Зачем мучить себя? Ведь можно поспать до утра, а потом со свежими силами двинуться дальше!»

Но я не поддался на эти коварные уговоры, потому что понимал, стоит мне сейчас лечь, и я уже никуда не уйду, а стану легкой добычей для преследователей.

— Какие могут быть преследователи? Опять ласково шептал внутренний голос, — ты уже далеко ушел и никто тебя не ищет!

— Пошел ты, гад! — отвечал я мысленно ему, — не поддамся на твои провокации!

Тем ни менее надо было как-то облегчить себе путь. Я обратил внимание, что машины по шоссе двигаются редко. Я спустился к дороге и пошел по ее обочине. Как только появлялся свет фар, я просто ложился в кювет, пережидая, а потом двигался дальше. Свежий ночной ветерок обдувал мое вспотевшее тело, отчего шагалось легко, а частые прыжки в кювет отгоняли сон.

Так продолжалось, пока на востоке не появилась тонкая красная полоска зари, которая поднималось из ночной дымки, делая видимость все лучше и лучше. Опасаясь быть, издали замеченным я свернул на грунтовую дорогу, ведущую к небольшому озерцу, затерянному среди песчаных холмов, поросших соснами. За деревьями я заметил несколько палаток и стоящий рядом автомобиль, из которых доносился храп.

Пора было становиться на дневку, и я, с осторожностью обойдя лагерь туристов, обосновался в кустах на другом берегу озера. Отсюда хорошо видна дорога, подъезды к ней и само озеро, меня же со стороны незаметно. Накидав сосновых лап для подстилки и сняв ботинки, я улегся в небольшом углублении среди кустов. Солнце все сильнее пригревало сквозь ветви и слепило глаза. Усталость взяла свое, и мне хватило сил лишь на то, чтобы отхлебнуть глоток водки из бутылки и закусить остатками раскрошившегося печенья. Сразу же по телу разлилось тепло, а в желудке зажегся маленький огонек, приятно согревший все внутри. Это меня окончательно разморило, я как в омут провалился в сон без сновидений.

Проснулся я от противного писка комаров, висевших роем надо мной и уже успевших искусать лицо и руки, которые покрылись волдырями и нестерпимо зудели.

Во рту стоял привкус водки, а голова раскалывалась от боли. Тем ни менее, тело чувствовало себя отдохнувшим. Я сел на своем ложе, раздвинул кусты и оглядел противоположный берег озера. Туристы уже уехали, а солнце медленно опускалось за горизонт. Самое время подкрепиться, но еды не было кроме последней конфеты, которую я приберег на черный день.

Оставив одежду в кустах, я медленно вполз в озеро, окунулся с головой, и некоторое время блаженно лежал в воде, раскинув руки и наслаждаясь прохладой. Головная боль постепенно отпускала, но на смену ей лезли неприятные мысли, от которых было не уйти.

— Куда я бегу? — спрашивал я сам себя, — что теперь делать и как быть?

Ответов на эти вопросы я не находил, да и голод, терзавший постоянно, мешал думать о чем-то кроме еды. Еще немного и это станет единственной темой, о которой я смогу думать, поэтому вопрос с провизией надо было решать немедленно, а об остальном можно позаботиться потом.

Во время моего ночного марша, по пути изредка попадались автостоянки и кафе. Они были ярко освещены огнями, поэтому я издали замечал их и обходил по лесу. Тогда я старался держаться от них подальше, резонно полагая, что там меня будут искать в первую очередь. Теперь же мне ничего не оставалось делать, как попытаться добыть там пищу. Как это сделать я не знал, и решил для начала понаблюдать за какой-нибудь стоянкой.

Одевшись и подхватив свой самодельный вещмешок, я побрел в сторону шоссе, размышляя о том, как добыть пропитание. В общем — то выбор был невелик. В моем положении попадаться людям на глаза было рискованно, а значит, придется воровать. Никаких угрызений совести я не испытывал, привычно оправдывая себя нуждой и голодом. После сбора еды на кладбище все остальное для меня было сущей ерундой, тем более что другого способа я не видел.

И вот я лежу за валуном и наблюдаю как внизу у дороги, возле щитового домика с надписью «Кафе», низкорослый кавказец в закопченном фартуке жарит на мангале шашлык. Несколько большегрузных автомобилей стоят рядом на стоянке и их водители, не желая тратить деньги в кафе, самостоятельно готовят себе ужин. Их газовые горелки стоят на бамперах грузовиков и шипят синим пламенем, разогревая кастрюльки и сковородки с домашней едой, заботливо приготовленной женами дальнобойщиков.

Подъезжает еще несколько фур и со стоянки доносятся голоса и смех водителей, остановившихся на ночлег. Некоторые открывают свои фургоны и, достав оттуда матрацы, стелют себе постели в кабинах машин. Они собираются группами, весело гогоча, ужинают и выпивают.

Солнце опускается за горизонт. Быстро темнеет и я уже готов скатиться к стоянке вниз по песчаному откосу. Но в этот момент на столбе у кафе загорается фонарь, который освещает часть площадки в том месте, где я собрался бежать.

Выругавшись про себя, я отползаю немного в сторону, туда, где откос зарос кустами, тянущимися вниз до самых мусорных контейнеров возле кафе. Оставив свой мешок наверху, я начинаю медленно на четвереньках пробираться между редкими кустиками, стараясь не шуметь. Все ближе голоса водителей и звяканье посуды. Я не смотрю на них, медленно передвигаюсь, чувствуя, как песок оползает сверху и сыпется в ботинки. Кусты становятся все ниже, и вот я уже двигаюсь ползком, отталкиваясь ногами и цепляясь руками за колючие ветви. Впереди, буквально в десяти метрах возвышаются два мусорных контейнера, от которых до ближайшего фургона всего два шага, но шаги эти придется делать под светом фонаря.

Затаившись за мусорными баками, я наблюдаю, как водитель машины, открывает свой фургон, и, достав оттуда увесистый баул, начинает копаться в нем, извлекая из его недр палку копченой колбасы, буханку хлеба и еще что-то, в целлофановом пакете. От всех этих вкусностей идет такой аромат, что у меня начинает кружиться голова, и возникает желание встать, подойти к машине и просто попросить поесть. Но еще в лесу я дал себе зарок, по возможности не иметь с людьми никаких контактов, ибо, как известно, чем больше людей видело беглеца, тем легче его поймать.

Водила тем временем, оставил баул на полу открытого фургона и направился в сторону кабины, где уже звякали ложками несколько его коллег, один из которых, чавкая, рассказывал какой-то анекдот. Они громко хохотали и толкались вокруг примуса с шипящей на нем яичницей, производя много шума, что меня искренне радовало. От них меня закрывала кабина КАМАЗа, на бампере, которого они устроили стол. Их взгляды были обращены к нему, но стоило только кому-то слегка повернуть голову влево, он тут же увидел бы мусорные баки, за которыми сидел я. Можно было попытаться, конечно, незаметно проскользнуть, но рисковать я не хотел.

Если меня поймают на краже продуктов, в лучшем случае, набьют лицо, что не прибавит сил и здоровья моему истощенному организму. В худшем случае сдадут в милицию, что конечно маловероятно, учитывая нелюбовь дальнобойщиков к правоохранителям. Но тем ни менее желания испытывать судьбу я не имел.

Тут я обратил внимание на другую группу из пяти грузовиков, остановившихся также кучно на дальнем конце стоянки. Судя по логотипам на новеньких трейлерах, они были из одной фирмы, а водители их неплохо зарабатывали. Это было видно по их фирменным комбинезонам и высокомерным взглядам, бросаемым на пролетариев от баранки. Ужинали они шашлыком, сидя за столиками кафе, а не чем бог послал на бампере. Зарплата им позволяла не экономить. После ужина они вытащили из машин раскладные стулья и уселись смотреть переносной телевизор, неторопливо потягивая баночное пиво. Я бы голову дал на отсечение, что пиво безалкогольное, такой вид был у этих снобов.

Поедатели яичницы, возле которых притаился я, были не в пример проще и беднее. Их раздолбанные КАМАЗы с огромными самодельными фургонами, повидали на своем веку немало разного груза, начиная с арбузов и заканчивая стройматериалами, и имели непрезентабельный внешний вид рабочих лошадок. Водители были под стать своим машинам, безуспешно пытаясь заработать лишнюю копейку, что подтверждал весь их облик. Тренировочные костюмы с вытянутыми коленками и пояса из кошачьей шерсти от радикулита были визитной карточкой этих профессионалов. Они пили за ужином водку, закусывая домашними запасами, стараясь не думать о завтрашнем дне, когда инспектор ГИБДД втянет воздух натренированным носом и объявит такую сумму, от которой волосы встанут дыбом. Иногда к ним на стоянках прибивались плечовки — дорожные проститутки, такие же страшные и замызганные как жизнь дальнобойщика. Водители не гнушались пользоваться их интимными услугами, отчего потом коллективно чесались и мазались мазями, пытаясь вывести непотребных насекомых до приезда домой.

В общем, на стоянке присутствовали два враждебных лагеря, конфликт между которыми можно было спровоцировать легким движением руки.

Вокруг мусорных баков в изобилии валялись пустые бутылки, на которые я старался не наступать во время своих передвижений. Сейчас они были очень кстати. Взяв одну из них и присев за бак, я со всей силы метнул ее в сторону смотрящих телевизор, ребят в комбинезонах. Бутылка хлопнулась об асфальт, брызгами осколков, не долетев до них, метров пять, но внимание к себе привлекла.

— Эй, поаккуратней! — донесся голос одного из смотревших телевизор, в сторону ужинающей братии.

— Че сказал?! — обрадовано рявкнул ему в ответ подвыпивший голос водителя КАМАЗа.

На мгновенье обе группы замолкли, но потом продолжили заниматься своими делами. Похоже, они даже не поняли, что произошло, да и выпито еще недостаточно для драки без причины. Ну, так я эту причину организую.

Я приготовил еще несколько бутылок и стал ждать, когда стороны достигнут градуса, при котором драка из необходимости превращается в праздник. Ждать пришлось около получаса. Водители КАМАЗов все громче гоготали, то и дело, отпуская шуточки в адрес лощеных фирмачей, и казалось, что они и без моей помощи сейчас сцепятся. Но этого не происходило, потому что последние были трезвыми из-за своего безалкогольного пойла, и на конфликт не шли. Они некоторое время еще смотрели телевизор, опасливо поглядывая на голытьбу, а затем начали убирать стулья, намереваясь ложиться спать.

Этого я допустить не мог. Улучив момент, из положения с колена я метнул одну за другой, три пустых бутылки, стараясь попасть по машинам. Судя по звуку бьющегося лобового стекла и матерным крикам, своего я добился. Водителям фирменных машин, ослепленных светом фонаря, не было видно, откуда прилетели гостинцы, но примерное направление полета они сразу определили и поняли, что бросали со стороны КАМАЗов.

Некоторое время я слушал возмущенные крики, которые доносились с дальнего края стоянки. Им тут же ответили пьяные голоса поблизости, и вот уже две группы водителей бросившись, друг к другу сошлись в центре стоянки. Я не стал ждать кто победит, а осторожно перебежал в тень ближайшего фургона. Шаря в оставленной водилой сумке, я краем глаза следил за ними. Надо отдать должное, несмотря на хмель, вначале они пытались выяснить, в чем проблема, но после отборного мата с обеих сторон, напряжение достигло предела, и началась драка.

Пока рыцари дорог мутузили друг друга, я обыскал сумку, которая оказалась, набита консервами, хлебом копченой колбасой и какой — то крупой в пакетах. Всю сумку брать я не стал, опасаясь вызвать подозрения ее хозяина, а напихал во все карманы консервных банок с тушенкой, а также сунул подмышку пару палок колбасы и буханку хлеба. Напоследок я заметил джинсовую куртку, свисавшую из кабины. Ее нагрудные карманы были застегнуты, но маняще оттопыривались. Как и следовало ожидать, в одном оказался кожаный бумажник с документами и деньгами. В другом кармане нашлась пачка сигарет и зажигалка, которая пришлась как нельзя, кстати, как и двадцать тысяч рублей тысячными купюрами из бумажника. Драка тем временем перешла в партер и несколько пар, сцепившихся людей катались в пыли по стоянке. Остальные продолжали материться друг на друга, вытирая расквашенные носы, но чувствовалось, что их запал прошел, и они вот-вот помирятся.

Сложив продукты в целлофановый пакет, нашедшийся в кабине и прихватив отвертку, торчащую из дверного кармана машины, я стал медленно подниматься по склону в сторону леса, стараясь держаться в тени кустов. Ноги вязли в песке, но я упорно поднимался, периодически оглядываясь вниз на стоянку. Крики и гомон постепенно стихли. Я облегченно вздохнул, ступив на мягко пружинящую почву хвойного леса. Подобрав свой мешок с водой и водкой, и загрузив его крадеными продуктами, я перевел дух. Теперь предстояло уйти как можно дальше, пока не рассвело, и водители не увидели мои одинокие следы на песчаном склоне. От дороги я решил отойти вглубь леса, через силу перебарывая желание тут — же приняться за еду. Снова бурелом хлестал по лицу, и стволы поваленных деревьев путались под ногами, но я ломился как лось через чащу, не обращая на них внимания, рискуя в темноте переломать себе ноги.

Наконец я достиг небольшого оврага, заросшего мхом и густым кустарником, среди которого возвышались редкие сосны. Здесь можно было провести остаток ночи и подкрепиться. Устроив под кустом лежанку из сухих сосновых веток и мха, я решил развести костер и поесть горячей пищи, которую не пробовал вот уже три дня. С помощью суковатой палки я разрыхлил землю между корнями под стволом сосны и руками выгреб оттуда землю. Получилось углубление для костра, которое скрыло искры и дым в ветвях деревьев. Прокопав небольшую канавку для притока воздуха, я быстро разжег костерок и поставил на него вспоротую отверткой банку тушенки.

Только сейчас я пожалел о том, что не обыскал, как следует кабину в поисках ножа. Отвертка в моем случае была слабой заменой, но что упущено, то упущено. Тут я почувствовал, как голоден на самом деле. Не дождавшись пока мясо, разогреется, я моментально опустошил банку, и выскреб ее пальцем, слизывая остатки смальца. Потом я налил туда воды из бутылки, и, накрошив хлеба, поставил на огонь этот бульон, который через пять минут уж кипел. После горячего супа и небольшого глотка водки, я затушил костер и, завалившись на своем ложе, попытался уснуть. Однако сон не шел, и в голову лезли нехорошие мысли. Точнее это была одна мысль, которая уже давно не давала мне покоя.

— Что мне делать дальше?!

Я старался отгонять ее, занимая себя насущными проблемами пропитания. Теперь же еда добыта и необходимо, выработать план действий. Перед глазами снова стояли события трехдневной давности, но ощущение было такое, как — будто прошло три года с тех пор, как мы нашли клад. Закрыв глаза, я вновь увидел, как Игорь целится в меня из карабина, а в глазах его холодная пустота.

— Я должен его достать! — сказал я вслух неожиданно для себя, и вдруг ощутил такой прилив ненависти к этому гаду, что будь он тут, задушил бы собственными руками.

Пожалуй, отчасти это была верная мысль. Доказать мою невиновность сможет только Игорь, но тут существовала одна ма-а-ленькая загвоздка. Как заставить его признаться в преступлении? Это могло стать неразрешимой проблемой, но, чтобы убедиться в этом, нужно было вернуться домой и найти Игоря. Как говаривал старина Наполеон: «Сначала надо ввязаться в бой, а там посмотрим!».

Следуя этому девизу, я решил, что сейчас для меня главное — это найти способ вернуться домой, не попав в лапы правосудия. Было это довольно проблематично, учитывая тот факт, что меня, скорее всего, уже объявили в федеральный розыск и теперь у ментов на всех дорогах, вокзалах и станциях, имеются мои портреты с описанием.

Взять билет на поезд мне без паспорта не удастся, да и на вокзале лишний раз появляться с небритой рожей опасно. Единственным способом покинуть Карелию был автотранспорт, но об этом очень хорошо знают те, кто меня ищет. За время мытарств, я несколько раз наблюдал, как проверяли документы у пассажиров машин, поэтому оставался только один вариант. Границу Карелии с Ленинградской областью надо пересекать пешком, и только потом ловить попутку до Москвы. Сделать так подсказывал здравый смысл, поскольку я надеялся, что в других областях меня ищут не так резво как здесь. Единственным минусом пешего марша была потеря времени и необходимость постоянного поиска еды. Пожалуй, этот минус перевешивал все плюсы. Я понял, что придется рискнуть, выйти к людям и осмотреться.

Во-первых, мне надо было поменять одежду и побриться, иначе заросший щетиной человек, в драном и грязном камуфляже вызовет нездоровый интерес у местных жителей, а там и до ментов дойдет. Одежду и бритву можно купить в каком-нибудь деревенском магазине у дороги, благо финансы теперь мне это позволяют. Смущала меня только сама необходимость идти в деревню, но иного выхода не было.

Повернувшись набок, я приказал себе заснуть и закрыл глаза, решив с утра пораньше выдвинуться в район ближайшего населенного пункта.

Долго спать не пришлось. Разбудили меня капли дождя, которые падали на лицо и щекотали его, стекая по щекам. Некоторое время я лежал с открытыми глазами, слушая как дождь, набирая силу, сечет по кустам и стволам деревьев. В ночном небе вдруг блеснула молния, а за ней ударил гром, словно дав команду дождю, который тут — же превратился в ливень. Потоки воды заливались мне за шиворот, и лишали всякой надежды доспать до утра.

Чертыхаясь и завернув в куртку пакет с едой, я выбрался из кустов и, шаркая промокшими ботинками, побрел к дороге. Снова я шел вдоль обочины, под вспышками молний, которые расчерчивали небо причудливыми узорами сквозь пелену дождя. Наконец впереди показался железный навес автобусной остановки, куда я и устремился в надежде переждать непогоду. Сидя на лавке и слушая, как дождь барабанит по крыше, я выжал промокшую куртку и, дрожа всем телом от холода, достал бутылку с остатками водки. Выпив и закусив, я завернулся в куртку и попытался уснуть лежа на скамейке, что мне с трудом удалось.

Дождь прекратился только под утро и озаряемый восходящим солнцем сосновый бор по сторонам дороги, выглядел свежо и зелено умытый ночным дождем. Шоссе блестело от быстро высыхающих луж, и вот появились первые машины. Они проносились мимо остановки и обдавали меня мелкой водяной пылью вперемежку с выхлопными газами.

Надо было вставать и уходить в лес, но тут я заметил желтую картонку с расписанием движения автобусов, и меня посетила безумная мысль.

— А что если доехать на автобусе до ближайшей деревни, там купить одежду, бритву, переодеться и на таких — же рейсовых автобусах доехать до границы Карелии?

Пока я обдумывал все «за» и «против», к остановке подкатил автобус и, скрипнув тормозами, остановился. В салоне сидело несколько пожилых женщин в платках, да поддатый мужичек в брезентовой куртке, резиновых сапогах и с удочками. Водитель открыл двери, вопросительно посмотрев на меня. Думать было некогда, и я шагнул внутрь. Купив билет до ближайшей деревни, я блаженно развалился на кожаном сиденье и исподтишка окинул взглядом пассажиров. В своем камуфляже я не сильно то и отличался от них. На меня они никакого внимания не обращали, а спокойно клевали носами в этот ранний час. Это обрадовало, и пригретый восходящими лучами солнца, я уснул.

Проснулся я о того, что водитель тряс меня за плечо.

— Вставай, твоя остановка!

От неожиданного пробуждения я так резко дернулся, что водитель испуганно отпрянул и повторил несколько растеряно:

— Тебе выходить, вставай!

Я вышел из автобуса и огляделся. Небольшой поселок притулился вдоль обочины дороги. Деревянные облезлые бараки теснились за деревьями. Народ не спеша тянулся к остановке, готовясь ехать на работу в ближайший райцентр.

Брякнул железный засов, открываемой продавщицей двери бревенчатого домика с надписью «Магазин» и рядом показались фигуры местных алкоголиков, желающих опохмелиться с утра пораньше. Быстро затесавшись среди них, я зашел в магазин и, стараясь не смотреть в глаза продавщице, оглядел помещение. Мне повезло, потому что кроме продуктов этот магазин торговал и промтоварами.

Пока я нарочито не спеша примерял дешевые китайские кроссовки и спортивный костюм, трое бедолаг считали мелочь у прилавка в надежде наскрести денег на бутылку. Продавщица — полнеющая ярко накрашенная дама лет под пятьдесят, со скучающим и сонным видом смотрела на них, сидя за стойкой и подперев оплывший подбородок пухлым кулаком. Казалось, на меня она не обращала ни какого внимания.

Дождавшись, когда она отпустит водку, я выбрал себе кроссовки и спортивный костюм, захватил с полки зеленый брезентовый рюкзачок и подошел к прилавку.

— По дождь попал? — притворно зевая, спросила продавщица, покосившись на мой мокрый камуфляж.

— Ага, — кивнул я и ткнул пальцем в застекленную витрину, — мне еще складной нож, бритву и зубную щетку.

Укладывая покупки в целлофановый пакет, она кокетливо захлопала приклеенными ресницами и навалилась своей необъятной грудью на прилавок.

— Ну и как рыба ловится?

— Ловится, ловится, — торопливо ответил я, расплачиваясь и забирая вещи.

Из магазина я вылетел почти пулей. Не хватало мне еще романы с толстыми тетками крутить.

— Хотя может она знойная женщина — мечта поэта, как говаривал Остап Бендер, — усмехнулся я про себя, и зашагал прочь из поселка, закинув рюкзачок на плечо.

[1] «АКСУ» — автомат Калашникова складывающийся укороченный

[2] «СИЗО» — следственный изолятор