Глава 1

Расскажи мне о тех, кто устал

От безжалостных уличных драм

И о храме из разбитых сердец

И о тех, кто идет в этот храм.

В. Цой

I

Кафе «Freitag» находилось на юге огромной и шумной столицы не менее огромной страны, в одном из самых густонаселенных районов мегаполиса, а именно на первом этаже гигантского торгового центра «Вавиловский». С утра до ночи в этом торговом центре яблоку было негде упасть. Широкий ассортимент предлагаемых товаров в нескольких сотнях вполне приличных магазинов провоцировал завидный для многих предпринимателей спрос и непрекращающийся наплыв предприимчивых покупателей. Тем не менее, в самом кафе обстановка была на удивление спокойной и тихой, такой, что никакой внешний шум и гул не мешал здешнему виолончелисту демонстрировать свой талант.

Вениамин был частым гостем в этом месте, он стал здесь появляться еще во время учебы на юрфаке академии — тогда торговый центр только-только открылся. Как минимум три или четыре вечера он проводил за столиком в самом дальнем углу, около окна. Вид из него был не самый веселый, на пешеходный переход и противоположную сторону улицы, там располагался вход в метро. Вениамину еще несколько лет назад стало предельно ясно, что толпа из метро и до входа в торговый центр бесконечна и никогда не прекратит своего движения. Но даже несмотря на такой унылый вид кафе «Freitag» было Вениамину по душе: стены, выкрашенные в бордовых тонах, дубовый паркет на полу, тусклое, ненавязчивое освещение. На стенах висели многочисленные черно-белые фотографии неизвестных частому клиенту немцев времен 60-х годов прошлого столетия. Эти немцы чем-то его привлекали. Например, на одной из фотографий на фоне своей машины был запечатлен толстый немецкий господин, в нем с одной стороны было что-то расчетливое и разумное, а с другой он так дружелюбно улыбался и махал шляпой, что Вениамин считал своим долгом при посещении данного кафе обязательно с этим товарищем здороваться.

По крайней мере, улыбка этого немца очень сильно контрастировала на фоне толпы, в которой улыбку найти было нереально сложно. Бесконечной была не столько толпа, сколько ее уныние и равнодушие, отсутствие понимания добра и стремления к нему.

Желание скоротать вечер после тяжелого дня было не единственной причиной, по которой Вениамин зашел в кафе. В этот пасмурный день одиннадцатого месяца одиннадцатого года юристу исполнялось 29 лет. В день рождения человек часто задумывается над тем, чего он добился, чего достиг, что не получилось. Эти мысли не обошли стороной и Вениамина.

Сначала в его жизни было двадцать лет жизни на другом конце страны. 11 классов он так и не закончил, так как после девятого ушел учиться в медучилище на фельдшера. Это была больше воля его отца, нежели самого Вениамина. Отец был военным врачом, с 1999 по 2001 служил в Чечне, где и нашел свою смерть. Отец не любил называть себя военным врачом, он называл себя просто врачом. Это сказывалось, прежде всего, на отношении к пациентам, отец мог лечить как своих, так и врагов. Одного чеченского террориста отец выхаживал полгода. Тот отплатил тем, что захватил врача в заложники, вывез в горный аул, заставил лечить раненных боевиков, после чего выстрелил отцу в затылок, когда тот зашивал последнего пациента. Доверие к кавказским национальностям исчерпало себя у Вениамина еще тогда. Мать пережила отца всего на сорок дней — сердце остановилось прямо на поминках.

Тогда же у Вениамина возникло желание целиком и полностью посвятить себя работе на государство, причем не столько на государство, сколько на то, чтобы в обществе не было подлых людей. Государство, какое бы оно подлое и низкое не было, всегда является частью общества, а моральная сущность государства находится в причинно-следственной связи с сущностью общества. Если моральные нормы в обществе стали упираться в деньги и связи, то и государство будет держаться именно на этих основах. Точно также если в обществе никто уже не верит, что на власть можно повлиять, то она и будет вести себя вседозволенно, вытирая об людей ноги. Если ценности государства и как минимум 60 процентов представителей общества не совпадают, то такое государство долго не выстоит — будут изменения (в том числе и болезненные). Общество должно уметь оказывать грамотное, конструктивное, лишенное эмоциональных импульсов воздействие на государство и не опускаться до эгоизма. Вениамин решил заниматься чем-то подобным, ощущая, что такая деятельность современному миру нужна как воздух. Он, конечно, осознавал всю наивность своих воззрений, но отказываться от благой цели в виду того, что она казалась труднодостижимой, он не умел. В армию его не взяли, юноша после медучилища отправился штурмовать столицу, казавшуюся далекой и неприступной, и поступил на юрфак Академии. Это было одним из множества безрассудных и скоропалительных решений, о которых, впрочем, Вениамин не жалел. Академия удовлетворила интересы фельдшера, он стал глубоким специалистом в области государственного управления, государственной власти, их устройства, функционирования и, конечно же, в области конституционного и административного права, т.е. отраслям, целиком и полностью посвященным государственным правоотношениям. На жизнь студент зарабатывал тем, что работал на Скорой помощи фельдшером и по ночам после учебы колесил по вызовам вместе со своей бригадой, которую возглавлял мощный врач Виталик, ставший впоследствии самым лучшим другом Вениамина. При этом Вениамин с медициной себя не связывал и стремился устроиться на работу в какой-нибудь значимый государственный орган и сделать там карьеру. Но все сложилось иначе. Практику во время учебы Вениамин действительно проходил в государственном органе, причем не абы где, а в Парламенте. Но остаться там насовсем так и не получилось. После окончания академии Вениамин недолгое время работал в суде, помощником судьи Владислава Токарева, который по совместительству был одним из преподавателей в Академии. Потом Токарев внезапно ушел из судей, открыл свою коллегию адвокатов, куда и перешел работать Вениамин. В коллегии первое время Вениамин занимался защитой интересов обращавшихся к ним чиновников и государственных служащих. Сначала молодой юрист этим заниматься не хотел, обозначив тем самым свои принципы. Потом свое взяли заработная плата и гонорары, которые хоть и не были заоблачными, но позволили стать частым гостем в кафе «Freitag». Однако в какой-то момент Вениамин вдруг обнаружил, что 60 процентов государственных служащих — это вполне порядочные люди, трудоголики, которые просто делают свое дело. Абсолютно невзрачные аппаратчики, которые за гроши пытаются найти компромиссы между кипой документов и кучей полувменяемых обиженных на жизнь граждан. И на политику аппаратчикам, как правило, начихать: их куда больше беспокоит по какой компетенции отфутболить тот или иной документ, нежели какая партия нынче у власти. При этомом из-за непорядочности остальных сорока процентов этих честных никто толком не замечает. А ведь среди первых шестидесяти процентов находятся немало патриотов, иначе как объяснить то, что многие люди идут на низкооплачиваемые должности с огромным кругом обязанностей, но мизерными правами? По крайней мере таких людей Вениамин очень уважал, хотя бы потому что сам не нашел в себе силы чтобы занять такую должность.

Предыдущий день рождения был явно веселее. Тогда год назад Вениамин защитил кандидатскую диссертацию, опять же по конституционному праву, а еще через пару недель получил статус адвоката (квалификационные экзамены были успешно сданы еще за два месяца до того). Науку Вениамин очень любил. Где-то с второго-третьего курса он точно знал, что пойдет преподавать и будет учить младших товарищей тому, каким должно быть государство и как в этом вопросе может помочь право. В университете, правда, Вениамин бывал редко — раз в две недели он приезжал, проводил шесть семинаров подряд, по два у каждой группы. Так было удобно, все остальное время можно было заниматься работой в коллегии. Благо, в Академии ему пошли навстречу. А лекции читал профессор Тверской Владимир Иванович. Собственно говоря, он читал лекции и когда сам Вениамин был студентом, кроме того, Тверской был научным руководителем Вениамина и по диплому, и по диссертации. Так что вести предложение Тверского помогать ему в проведении семинаров молодой юрист счел за честь.

Воспоминания Вениамина прервал подошедший официант — молодой парень, очевидно устроившийся на подработку. Этого официанта Вениамин давно заприметил, только вот имени запомнить не мог. Официант положил перед частым клиентом меню.

— Тройной по-баварски и двойной виски с колой, — сообщил Вениамин по-прежнему глядя в окно. Тройным по-баварски назывался гамбургер с тремя хорошо прожаренными плоскими котлетами (их тут гордо называли шницелями), большим листом салата, помидоркой и майонезом. А двойной виски с колой в меню отсутствовал, это была прихоть Вениамина. И эта прихоть если не решала многие насущные вопросы, то как минимум изгоняла лишние мысли. Виталик, бессменный друг Вениамина еще со времен медучилища, многократно пытался поставить крест на пристрастиях, но успехом это не увенчалось.

Официант очень быстро принес виски, а еще через пару минут принес кувшин с водой и пустой стакан, которые аккуратными движениями ненавязчиво поставил перед частым клиентом. Вениамин одним махом опустошил стакан с виски и задумчиво вздохнул. Вздох как бы волей судьбы закончился громким звонком его телефона. Вообще, вместо звонков у юриста стояла вибрация, телефон всегда находился в кармане и когда кто-то звонил, то Вениамин так или иначе это ощущал. Очень уж он не любил, когда мелодия его звонка начинала раздаваться на всю округу. Вениамин не любил выделяться, а мелодия звонка выдает предпочтения человека и следовательно в какой-то части и его характер. Но вот на звонок от одного человека Вениамин все же поставил мелодию, и не абы какую, а попсовую «Любовь спасет мир!» Веры Брежневой. Эта не очень глубокая, но позитивная песенка для Вениамина означала одно: о нем вспомнил самый дорогой человек в его жизни — девушка по имени Мила. Юрист неприятно морщился когда ему приходилось дать определение их отношениям: то ли они были просто коллеги, то ли они были верные товарищи, а может они вообще были друзья, или чего доброго кем-то еще большим… Этого Вениамин и сам не знал, но он точно знал другое: Мила это самая лучшая девушка в мире. Полностью ее звали Людмилой, но Вениамин называл ее просто Милой. Так ее больше никто не называл. Они познакомились еще в Академии, учились в параллельных группах. Замкнутый северный фельдшер, по ночам колесивший по мрачному городу на Скорой Помощи, вдруг всеми правдами-неправдами стал улучшать и украшать жизнь Людмилы. Он не знал зачем, просто в голове у него засела какая-то аксиома, что у Людмилы всегда все должно быть хорошо, а он, Вениамин, должен вносить в ее благополучие свой вклад. Девушка соответствовала своему имени — «Людям милая» — и пользовалась огромной популярностью как в ВУЗе, так и вне его. Но делал ли кто-нибудь для нее больше чем Вениамин, слышала ли она от кого-нибудь еще более проникновенные комплименты и поздравления чем от него оставалось загадкой. Правда, был один железный факт. После окончания ВУЗа их дороги не разошлись, они оба устроились в коллегию к Токареву, где и продолжали бок о бок трудиться. Правда, на другой объективный факт, что профессионализм Людмилы ограничился красным дипломом и сколько-нибудь серьезные вещи она обходила дальней дорогой, Вениамин упорно закрывал глаза. Мила ассоциировалась у Вениамина с бабочкой с роскошными голубыми крыльями. С бабочкой потому что была такой же неуловимой, вечно порхающей и всегда с каким-то позитивным летне-весенним настроением. А с голубыми крыльями — потому что ей необычайно шел голубой цвет — не только к искренним глазам, но и к характеру. Он был таким же с одной стороны ласково нежным, а с другой — холодным.

— Да, родная… — сказал он в трубку, прервав песенку нажатием на кнопку «Ответить».

— Будешь завтра на работе? — Мила редко здоровалась, редко обращалась по имени и отличалась прямолинейностью, правда, при хорошем настроении от нее можно было бы услышать что-нибудь сентиментально приятное. Вениамин очень ценил прямолинейность в людях, а еще больше ценил, когда дама не опускалась до каких-то мыльных опер и грамотно дозировала свою нежность.

— Нужен, что ли? — Вениамин всегда отвечал на прямолинейность прямолинейностью. Хоть и вопросом.

— Я бы звонила, если бы ты был мне не нужен? — Разговор продолжался в форме «Вопрос-вопрос». Правда, Вениамин так ничего и не высказал, а только вздохнул, пытаясь отгородить не очень-то приятный ответ. Значило ли что-нибудь для Милы настроение Вениамина тоже было загадкой, зато она очень умело его чувствовала.

— Что с твоим настроением? Как дела твои? — голос девушки звучал одновременно и требовательно и мягко.

— Так, что случилось? — Попытался отвести тему Вениамин.

— Это я у тебя спрашиваю что случилось.

— Так ты же позвонила не за этим.

— А что, я не имею права интересоваться как настроение у очень хорошего человека?

— Мне так кажется, тебя сейчас несколько другие права интересуют…

— Я такая интересная, что меня всё интересует!

— Синица любопытная.

Мила казалась девушкой опытной, имевшей дело со многими ухажерами, но прямолинейные и неожиданные комплименты обезоруживали и ее.

— И все же надо дело надо делать, — сообщила девушка.

— Согласен.

— Токарев там два дела оставил, у тебя в кабинете на столе две папки с отдельными материалами, ну копиями, и письменными заявлениями тех кто обратился… Я сама толком ничего не видела, но по-моему это по твоей части. — Наконец рассказала что к чему Людмила. Вениамина ответ удовлетворил мало.

— Ты позвонила только чтобы сказать, что у меня на работе есть дела? — С улыбкой на лице поинтересовался юрист.

— Вениамин, у вас очень высокое мнение об уровне наших отношений! Прямо очень! До скорого, дружище. — С этими словами девушка положила трубку.

— Дружище… — пробормотал последнее слово Вениамин. Он вдруг обратил внимание, что пока он болтал по телефону, ему принесли его гамбургер и виски, чего за общением он так и не заметил. Он два раза жадно откусил булочку с мясом и вдруг недоуменно перевел взгляд на виски. Виски? Он же уже все выпил…

— Гражданин официант! — Подозвал Вениамин паренька. Тот подлетел тотчас. — Вы не ошиблись? Я же уже, так сказать, израсходовал содержимое стакана.

— Это ведь было до звонка, а выпить было бы разумнее после него. Так что примите за наш счет еще… — договорить официант не успел.

— Выпью. За ваше заведение. И лично за ваше благополучие. — С этими словами Вениамин залпом осушил стакан. Виски помог, мысли о Миле улетели. Юрист открыл свой ежедневник и увидев запись на следующий день тяжело вздохнул.

Трудовая деятельность Вениамина не ограничивалась конторой Токарева и кафедрой конституционного права. Вениамин всегда чувствовал, что на этих должностях себя полностью не реализует, что дела, которые он ведет, не настолько важные, чтобы считать свою работу серьезной. А иногда его работа напоминала ему мышиную возню. Два года назад Вениамин нашел себе еще одну работу. Работу, которой никогда не афишировал, о которой не знала даже Мила, а уж остальные коллеги по конторе Токарева и кафедра тем более. Вот уже как два года Вениамин трудился в националистической организации, занимаясь правовой защитой и правовым обеспечением ее интересов. Руководил организацией некто Сокол, ни имени, ни фамилии этого товарища Вениамин не знал. Организация не была радикальной, никогда не призывала лезть стенкой на стенку, на кого-либо нападать и убивать. Сокол жестко и неукоснительно проводил в организации принцип: работа должна быть грамотной и конструктивной, а не опускаться до откровенного криминала. Вениамин как раз таки такой работой и занимался — по правовой части. Наверняка в организации были и другие юристы, но Вениамин их не знал.

В ежедневнике Вениамина на странице следующего дня крупными и жирными буквами было написано имя «Лиза». Лиза Иванова была одной из первых клиенток Вениамина по линии Сокола, но именно она помогла Вениамину поверить в свои силы как юриста и правоту националистических взглядов. Он и заклятому врагу не желал того, что случилось с Лизой, а уж свою ненаглядную Милу после этого дела стал опекать только еще больше.

Доев свой гамбургер, Вениамин вместе со счетом затребовал третью порцию виски и выпил за то, чтобы у Лизы все пошло на поправку. Юрист почувствовал, как опьянение подступает к его сознанию. Его руки наконец-то расслабились, как не расслаблялись уже давно. Среди его мыслей в голове появилась какая-то до неприличия светлая убежденность, что жизнь совсем скоро станет куда более красивой, чем есть сейчас. А потом он снова вспомнил Милу, он вспомнил ее ухоженную, стройную фигуру и контрастирующие упитанные щеки круглого лица. В его голове просияла новая мысль, о том, что когда он встретит ее в следующий раз, он обязательно ласково назовет ее хомячком и крепко-крепко обнимет ее, обнимет так, чтобы чувствовать ее запах. А ее запах пьянит куда сильнее, чем какой-то там виски.

Вениамин вздохнул. Он понял, что посидел в кафе достаточно. Он небрежно бросил на стол купюры, не без труда встал и ретировался, слившись с толпой, в которую его нежное настроение ну никак не вписывалось…

***

Вениамин проживал в четвертом блоке общежития по улице Декабристов, в доме под гордым номером 1. Когда-то, еще в советское время, это было общежитие узкопрофильного советского НИИ. В 90-е НИИ отчаянно самозащищалось от развала, однако в начале 2000-х государство своей «модернизацией» и «новым курсом» словно нанесло ему парочку нокаутов в придачу с ударом ниже пояса и НИИ закрылось, а его директор и вовсе повесился. В итоге семь лет назад общежитие какими-то правдами-неправдами было передано городскому департаменту здравоохранения, тот какую-то часть отдал сотрудникам медицинских учреждений, а другая часть ушла налево, причем вполне законными способами (Вениамин как юрист и сам понимал, что нынешнее законодательство дает множество легальных возможностей разворовать то, на что нет ни морального, ни юридического права). Вениамин свою комнату получил, когда работал на Скорой помощи, но врачей в доме было не так уж и много как должно было бы быть.

Вениамину нравилось это здание. На первом этаже был роскошный холл, напротив холла располагался лифт и рядом с ним вход на лестницу. На каждом этаже справа и слева от лифта было по жилому блоку — длинный коридор, справа от входа пять дверей ведущих в комнату того или иного жильца, а спереди вход на общую кухню. Кроме того, в каждой комнате был и санузел.

В такой же комнате, в таком же блоке на втором этаже жил и Вениамин. У него были и соседи.

Самой авторитетной в блоке считалась тетя Зина Шарохина. Кроме Вениамина, она была единственным врачом в блоке. Грузная, большелицая, широкая дама предпенсионного возраста с объемной прической. Тетя Зина отлично готовила, была беспощадна к пыли и грязи, всегда ходила с засученными рукавами, но вот чего она понимала в жизни лучшего всего на свете, так это мужиков. Мужская часть их блока и Вениамин в том числе в обществе тети Зины чувствовали себя как на ладони, она их понимала с полуслова и видела насквозь. Во многом это было профессиональное качество хозяйки — она была врачом-урологом со стажем в 25 лет.

Григорий Тимофеевич Краснов по идее должен был бы оказаться по другую сторону баррикад от Вениамина, однако занимал позицию очень уважаемого друга и наставника. Григорий Тимофеевич из прожитых пятидесяти пяти лет шестнадцать провел в местах не столь отдаленных. В 90-е Краснов не счел нужным оставлять бизнесмену, облапошившему самого Краснова и его семью, право на жизнь. Тимофеич не жалел о содеянном, хотя периодически разум подсказывал, что при грамотном раскладе вещей можно было бы не только законными путями прижать предпринимателя к стенке, но и выбить из него награбленное. Но в это Тимофеич верил весьма смутно. При взгляде на Краснова становилось очевидным, что люди все-таки произошли от обезьян: Краснов был высоким сутулым мужчиной, с залысиной, большим носом, складками на лбу и огромным выдающимся подбородком.

Жизнь Валентина Валерьевича Фирсова тоже сложилась не так, как хотелось бы, правда, к счастью, до зоны дело не дошло. Фирсов был математиком, специализировался на прикладной математике и теории вероятности. Когда-то он занимался наукой, однако вся его научная деятельность и карьера с треском разбились, когда Валентин попытался рассмотреть везение с точки зрения науки, дать научное определение удачи, и составить несколько крепких математических теорем, почему иногда везет, а иногда нет. Фирсов был интеллектуалом, любил настольные и азартные игры, но при этом всегда считал, что азартные игры должны приносить что-то доброе и позитивное, а играть ради денег — низко и некрасиво. Фирсов был невысоким мужчиной с круглым лицом, маленькими глазами-бусинками, треугольными усиками и большими, круглыми очками, который лишний раз подчеркивали форму его лица.

Виктория была самым молодым жителем блока, она была на несколько лет младше Вениамина. По понедельникам и четвергам она была младшим научным сотрудником института философии Академии наук, а по вторникам, средам, пятницам, субботам и воскресениям — продавцом одежды в дорогом бутике в центре города, названия которого Вениамин никак не мог запомнить. Вениамин не испытывал к ней настолько теплых чувств как к Миле, но уважал бесконечно. Виктория выросла в милицейской семье, так получилось, что и отец и мать служили в органах правопорядка. На определенном этапе карьеры они очень удачно метнулись во власть. У родителей была сотня возможностей: и устроить дочку на учебу в хороший университет, и обеспечить ее престижной работой или просто как следует материально поддерживать. Но от этих всех возможностей Вика отказалась и с первого курса философского факультета стала жить самостоятельно и также самостоятельно зарабатывать на жизнь. Виктория не гналась за легкими достижениями в жизни, никогда не верила, что чего-либо достойного можно добиться за счет связей и денег. Для нее самым главным в жизни был труд. Виктория была хороша и внешне. Она никогда особо не следила за фигурой и была девушкой достаточно упитанной. Однако и это придавало ей какого-то особого шарма. У Вики было вытянутое лицо, острый нос, волосы темно-каштанового оттенка, и очень добрые большие, зеленые глаза, в которые смотреть можно было до бесконечности долго.

Эти люди были принципиально разные: разные биографии, разная судьба, разные взгляды… Объединяло их одно. Одиночество. Их отношение к одиночеству было очень странным, но одинаковым. Соседи одновременно и ненавидели его и ценили больше всего на свете. Ненавидели за ощущение ненужности, за постоянное напоминание об ушедших близких людях и о том, что отнюдь не каждое расставание означает, что наступит новая встреча. А ценили за то, можно было бы закрыться и запереться в своих пятнадцати квадратных метрах и никакая гниль современного общества до них не достучится.

Когда Вениамин поднялся в блок, вечерняя жизнь на кухне кипела полным ходом. Тимофеич и Фирсов сидели за большим круглым столом посреди комнаты, Зинаида хлопотала около плиты, а Виктории еще не было. Юрист снял одежду, прошел на кухню и упал на свободный стул.

— Доброго Вам вечера, любезный! — Поздоровался Фирсов.

— Мы тут чуть без тебя отмечать не начали… — сообщил Тимофеич и достал с пола объемную бутылку виски. — Вот. Твой любимый, я знаю.

— Ооох…. — смог только выдать Вениамин. Тетя Зина повернулась к нему и посмотрела в глаза.

— Клиент и без нас в себя влил этой дряни, пол-литра. Не меньше. — Поставила она диагноз.

— Я, между прочим, с юриспруденцией знаком. Неправильно исполненное обязательство приравнивается к неисполненному обязательству. Вот то, что вы, молодой человек, опять вискарь в одиночестве глушили, это неправильно — Завел речь Фирсов, но Тимофеевич ее дослушивать не захотел.

— Ша! — Хлопнул он по столу. — Валентин. Без ушей меня со своим пафосом оставишь…. Так, женщина, доставай стаканы.

Зинаида спешно достала из буфета четыре глубоких стакана с толстым дном.

— Вот это я понимаю! — одобрил Тимофеич. Фирсов глядя на стаканы потер руки. Краснов взял бутылку и не спеша наполнил каждый из стаканов.

— Без тоста пить не позволю, — отрезала Зинаида, но Тимофеич и здесь был наготове.

— Будет тост… Я предлагаю выпить не за Веню. Я предлагаю выпить за его врагов. Вениамин еще на один шаг стал ближе к могиле и поэтому сегодня праздник его врагов, но не его самого. — Выдал Краснов, но его никто не слушал: стаканы с виски слишком сильно манили. Поэтому, стоило Тимофеичу закончить, как все четверо взяли стаканы и опрокинули их содержимое в себя.

— Да…. — поморщился Фирсов. — Зиночка, у нас на закусь что-нибудь есть?

— Ты ж, гроссмейстер, сам всю курицу прожрал. — Упрекнула «Зиночка».

— Я думаю еще надо жахнуть. — Сообщил Тимофеич глядя на бутылку. В ней осталось чуть меньше половины.

— Виктории. — Отрезал именинник.

— Виктории… — поддержал Краснов.

— Брали б вы с нее, лбы здоровые, пример! Семь дней в неделю пашет как лошадь! — Опять упрекнула Зина.

— Много зарабатывает можно подумать… — покачал головой Тимофеевич. Разговор прервал звук открывающейся двери — стоило про Вику только вспомнить… Вслед за звуком открывающейся двери из коридора донеслись шаги и очень скоро в дверях коридора появилась сама Виктория. Она сняла обувь, но не разделась и стояла в своем недорогом сером пальто, уже довольно старом. Шея была наспех обмотана шарфом, а на голове была водружена забавная вязаная полосатая шапочка с помпоном. Вика сделала пару шагов и также как и Вениамин упала на свободный.

— Ты моя хорошая! Уработалась опять! Давай я тебе помогу! — Засуетилась Зинаида. Она подскочила к девушке, сняла шапку, шарфик, швырнула их подоконник и стала расстегивать пальто.

— Целую смену, небось, отработали? Все ваши 8 часов? — Поинтересовался Фирсов.

— Полторы смены. 12 часов. — Впервые за вечер открыла рот Виктория.

— Выпьем? — Тоже поинтересовался Краснов.

— Выпьем… — мрачно ответила девушка.

— Что ты, дурья башка, девчонку спаиваешь!? — грозно накинулась на Тимофеича хозяйка кухни, но у самой Виктории, как видимо, было свое мнение на этот счет. Она взяла бутылку, стакан, немного налила в стакан и затем внезапно прямо из горла жадно стала пить содержимое бутылки. Очень скоро его не стало. Тимофеич со вздохом передвинул стакан Вениамину, тот, недолго думая, тоже все выпил. В комнате воцарилось мрачное молчание.

— Как я Вас понимаю, Виктория, — прервал молчание Фирсов, — я в свое время, в лихие 90-е тоже в торговле работал. Шахматы на рынке продавал.

— Какие, к собачьей бабушке, шахматы? — Взревел Тимофеич. — Шахматами торговать это тебе не буржуев по 12 часов пять дней в неделю наряжать за копейки!

Вика поморщилась, а Зинаида показала мужчинам свой объемный кулак.

— Родная, у меня ведь для тебя подарочек припасен. Мне коллега даром отдала замечательные сапожки на зиму. На меху. Она их вообще не носила, они ей малы, да и смотрятся по молодежному. А тебе самое то! Пойдем, покажу! — Закухдатала Зинаида. Вика встала и женщины вышли. На спинке стула осталось висеть старенькое пальто, а на подоконнике лежать шапка и шарфик. Вениамин достал из штанов кошелек, раскрыл его, и вложил в карман пальто девочки купюру со значительным номиналом.

— Девушка в 25 лет должна жить по-другому, а не пахать на износ семь дней в неделю за гроши, — одобрительно кивнул головой Тимофеич.

— Ой! Точно ведь, подарок, двадцать третье число! — Вдруг раздался из коридора возглас Виктории. Уже куда более бодрый. Тимофеич и Фирсов переглянулись и улыбнулись.

— Григорий Тимофеевич, я думаю, нам стоит оставить нашего юриста для более важного дела. — Сообщил Фирсов, Тимофеевич многозначительно кивнул. Мужчины встали и вышли. А из коридора снова раздался возглас Виктории:

— Веня, стоять бояться, у меня к тебе дело государственной важности… — Виктория снова появилась на кухне.

— Глаза закрой! — Распорядилась она. Вениамин покорно закрыл глаза. Через минуту Вика разрешила их открыть. — А теперь иди в коридор к зеркалу.

Вениамин выполнил и этот приказ. Он подошел и посмотрел в зеркало, из зеркала на него выглянул все тот же Вениамин, но с шикарным плотным красным галстуком. На белой рубашке галстук смотрелся особенно стильно.

— Как ты умудрилась его нацепить мне так, что я ничего не почувствовал? — С улыбкой спросил Вениамин.

— Зря я, что ли, в магазине работаю? С днем рождения тебя! Всего тебе самого солнечного! И побольше! — поздравила Виктория и достала коробочку, — а вот здесь такой же красный платок, его нужно носить аккуратно высунутым в нагрудном кармане пиджака.

— Но я почти никогда не ношу пиджак, — сообщил Вениамин, но Викторию это почти не огорчило.

— Вот значит теперь будет повод чтобы носить! Должны же окружающие видеть, что имеют дело с самым серьезным юристом! — сообщила Виктория. Вениамин ничего не ответил. Он только лишь как следует обнял девушку. В глубине этой массивной, прямолинейной, искренней и очень сильной девушки Вениамин почувствовал что-то очень нежное и детское. Сложно было представить, что в самоотверженной душе Виктории что-то такое все же есть, но сейчас, едва обняв ее, он почувствовал не усталость, он почувствовал огромнещйшую доброту и огромнейшую нежность, которые цинизмом современного общества, его подложными ценностями были загнаны куда-то в самые застенки души этого не взрослеющего создания. «Так жить нельзя», — промелькнуло в голове юриста…