Глава 3

III

Начало следующего дня не отличилось оригинальностью: оно снова прошло в столичной подземке. Путь Вениамина лежал в Национальный исследовательский университет «Федеральная академия государства и права». Именно так называлось учебное заведение, с которым у Вениамина было связано девять лет жизни: сначала пять лет студенчества, четыре года работы, из них три в аспирантуре. Два года назад юриста назначили на должность старшего преподавателя кафедры конституционного права. Для тех, кто не работает в среде высшего образования, эта должность звучит гордо. На самом же деле это едва ли не низшая ступень карьерной лестнице на кафедры. Год назад Вениамин защитил диссертацию и с тех пор претендовал на ступеньку повыше — на должность доцента.

История академии берет начало со времен перестройки. Основана Академия была при Совете министров, предусматривалось, что она будет готовить специалистов для работы в новых экономических, политических и социальных условиях. Правда, вряд ли кто-то тогда точно знал, какими именно знаниями должен обладать выпускник Академии, чтобы работать в этих новых условиях. Вскоре Советский союз распался, Совет Министров был реорганизован и преобразован. В ходе многочисленных реформ связь с властью была утеряна, но Академия продолжала себя позиционировать как ведущий центр подготовки чиновников. Учили в стенах ВУЗов на экономистов, менеджеров, финансистов, юристов, причем в учебных программах было много предметов якобы посвященных государственному управлению. На деле в этих предметах Вениамин ничего кроме высосанной из пальца демагогии не наблюдал. Была даже целая специальность, которая так и называлась — «Государственное и муниципальное управление».

Знания у выпускников были весьма посредственные, посредственным было и то отношение, которое они в итоге имели к государственному управлению. По специальности они работу в принципе находили, но такую, которой и сами рады не были. Вместо высоких должностей в Парламенте или в Правительстве они отправлялись воевать с пенсионерками в районные бюрократические конторы типа паспортного стола или жилищной инспекции. Конечно, были среди выпускников по-настоящему талантливые и сильные ребята, но у них тоже карьера была не самая завидная. Максимум чего могли добиться выпускники это обеспечивающей должности советника или помощника по отдельным вопросам при руководителе среднего звена.

Для Вениамина такое положение дел было тоже очень актуально. Он интересовался конституционным правом, правовым регулированием государственного управления, национальным вопросом, однако при этом занимает должность юриста в очень скромном юридическом центре. Впрочем, даже при другом образовании и дипломе другого ВУЗа опрометчиво было ожидать чего-то большего. Очевидно, что власть просто так никому сдаваться и отдаваться не будет. Слишком прочно в ней осели те, кто по удачному везению и собственной наглости смог в период слома общественного устройства занять освободившиеся ниши — ниши, превратившиеся впоследствии во властные трибуны. И слишком много у них было инструментов, чтобы свести на нет деятельность своих оппонентов.

Но, как известно, есть вещи и явления, перед которыми все равны. К этим вещам относятся время, биология, здоровье, природа… И в какой-то момент в политической элите среди политиков, чиновников, бизнесменов стали активно заводиться речи о том, что неплохо бы позаботиться о преемниках. Преемников власть имущие искали среди своих родных, близких, друзей. С мнением обычных граждан, конечно же, считаться никто не собирался. На фоне этого в Академии была открыта кафедра государственного строительства. Открыта была при огромной протекции депутатов Парламента, других видных чиновников. Фактически, она сконцентрировала в своих руках всю научную работу Академии, читала студентам какие-то сомнительные спецкурсы. На самом деле там творилось что-то еще, что именно доподлинно известно не было. Было очевидно, что шли там какие-то закулисные, теневые игры, в результате которых нужные власти люди получали нужные для формальностей дипломы, степени, прочие преференции… Например, если чиновнику для авторитетности на визитке или входной табличке на двери нужны были буквы «к.ю.н.» или «к.э.н.» то кафедра была идеальным местом чтобы такого рода запросы удовлетворить. Кафедра проталкивала в ряды студентов детей богатых бизнесменов и чиновников, понятно, что не за просто так. Профессор Тверской, кроме того, утверждал, что кафедра в интересах властных структур по их заказу производит какие-то научные исследования, сводящиеся к механизму консервации положения в обществе в текущем состоянии. Но Вениамин на это не реагировал, он считал, что серьезность этой кафедры слишком преувеличивается и никогда не видел в ней корень зла.

При этом с огромной неприязнью Вениамин относился к заведующему этой кафедрой — Андрею Вячеславовичу Снегиреву. Тридцатиоднолетний Снегирев и сам был образцом второго поколения постсоветских политиков — тех, для кого политика была делом уже семейным. Удивительно, но Снегирев-старший был человеком порядочным и даже скромным — сделал карьеру в области архитектуры и строительства и долгие двадцать лет возглавлял какой-то узкопрофильный строительный департамент в Правительстве. Но Снегирев-младший рос в атмосфере отсутствия каких-либо барьеров, препятствий, отсутствия необходимости борьбы, у него все было изначально. А в этих условиях даже самый порядочный отец не сможет сделать из своего ребенка приличного человека, характер человека закаляют не нравоучения родителей, а конкретные жизненные испытания. Снегирев-старший делал все чтобы сына от этих испытаний избавить. Снегирев-младший закончил Академию, получил диплом юриста, защитил кандидатскую диссертацию. Параллельно с этим стал сначала помощником депутата, а потом и самим депутатом — в Парламенте он «работал» четыре последних года. В 2007 году партия власти командировала его обратно в Академию и обеспечила назначение Снегирева на должность заведующего кафедрой государственного строительства. На этой должности Снегирев занимался открытой идеологической работой, пытаясь поднять престиж власти и выбрать из студентов тех людей, которые могут представлять для нее пользу. Такими оказывались либо такие же сынки крупных чиновников либо так называемые быдло-политики — молодые люди, которым откровенно промыли мозги, так, что те растеряли остатки собственного сознания, собственного мнения, бездумно разделяют позицию вышестоящих чиновников и исполняют их волю.

Снегирева Вениамин встретил еще на первом курсе и все девять лет знакомства боролся (подчас совсем безуспешно) со своим желанием плюнуть в лицо этому человеку или хотя бы как следует разбить нос. Не доводилось еще Вениамину встречать такого человека, который настолько бы не был способен ориентироваться в окружающей действительности, но при этом имел возможность ею управлять.

Но, так или иначе, Вениамин работал на другой кафедре, у него было две группы, где он вел семинары по Конституционному праву, и поэтому у него было полное право не считаться ни со Снегиревым, ни с паразитирующей деятельностью его кафедры.

Парадоксально, но учебное заведение, обеспечивающее интересы представителей высших слоев населения, находилось в едва ли не самом неприглядном районе столицы. Район «Рязанцево», где расположилась Академия, находился на северо-востоке столицы, на самой окраине. С одной стороны по границе района проходил шумный проспект, отделявший столицу от соседней области, а с другой — не менее шумный проспект, отделявший район от огромной промышленной зоны. В пределах этих двух проспектов была спальная зона очень плотной застройки, расстояние между домами было всего 15-20 метров, между ними находились улочки и переулки. А в центре района находился довольно просторный пустырь, на котором собственно и располагались выход из метро и автобусная остановка. Но пустым это пространство было только от зданий, но не от людей, также как и напротив кафе «Freitag» поговорка «Яблоку негде упасть» была актуальной здесь круглые сутки. Правда, та очень отличалась от толпы района «Рязанцево», не количеством, а, как бы это цинично ни было, качеством. Около «Вавиловского» толпа состояла из представителей среднего класса — людей с устойчивыми доходами, позволявшими купить все необходимое для своей семьи, но не открывающими доступ к безграничной роскоши. А около Академии доходы у проживающего в этом районе населения были и того скромнее. Здесь жили самые нижние слои населения, а скорее даже та часть населения, которая вовсе оказалась вне общества. Это были гастарбайтеры, самые младшие сотрудники сферы обслуживания, обделенные вниманием государства пенсионеры, просто безработные, в общем, все те, кто с трудом мог найти денег даже на хлеб с маслом. И в этой атмосфере располагалась Академия, которая якобы готовит элиту общества.

Академия не отличалась роскошностью архитектуры, но она была самым высоким зданием района, в ней было 13 этажей. Правда, даже с самого верхнего этажа ни руководству, ни студентам не было видно, к чему приводит то государственное управление, которому они пытаются обучить. А может, они просто не хотели видеть.

Путь Вениамина до Академии был очень долгим, занимал почти полтора часа. Суммарно за девять лет учебы и работы в Академии Вениамин на дорогу потратил, наверное, около 10 месяцев. По сути, один учебный год. Но, как и любой северный человек, Вениамин не умел проводить время зря, вот и в дороге он находил очень много дел, которыми можно было себя занять. А если дел не было (что было не такой уж и редкостью), то он просто думал о Миле. Даже фотографию ее с собой возил.

После долгой и не очень быстрой поездки в метро Вениамин очень быстро пересекал людный пустырь. Он давно научился резво и быстро проталкиваться сквозь толпу людей при этом не обращая на них ни малейшего внимания. Да и считать ворон в районе Рязанцево было делом опрометчивым — карманники не дремали. В бытность Вениамина студентом по Академии ходил анекдот: «Плох тот студент Академии государства и права, который за пять лет обучения не побывал в Рязанцевском районном отделении милиции». Этот анекдот намекал на то, что у студента, который регулярно посещает Академию, так или иначе найдется повод совершить визит в местную милицию. Очевидно, Вениамин был плохим студентом.

И сегодня Вениамин после приезда в Рязанцево оказался не в милиции, а в кабинете №606. Именно в этом кабинете находилась кафедра конституционного права. Это было не очень просторное помещение, в паре шагов напротив входа была высокая стойка, за которой работал лаборант кафедры. Эти два шага между входом и стойкой были единственным пространством, предназначавшимся для гостей кафедры. За стойкой, за спиной лаборанта было пространство, предназначавшееся для сотрудников кафедры. Но и оно было небогатым. Посреди комнаты стоял длинный стол, за которым могло уместиться десять человек, может чуть побольше, если потесниться. У заведующего кафедрой был свой кабинет, вход в него находился не очень удобно — справа после стойки, то есть когда заведующий выходил из кабинета он впритык упирался в восседающего лаборанта.

В этот ранний час на кафедре было всего два человека — профессор Тверской и доцент Стодеревский. Они не спеша пили чай, причем Тверской при этом читал какой-то многостраничный документ в папке.

Владимир Иванович Тверской был мужчиной предпенсионного возраста. У него было треугольное лицо, огромная залысина, объемные волосы каштанового оттенка на висках и затылке и большие усы. В последнее время Вениамин слишком часто наблюдал своего научного руководителя уставшим или, по крайней мере, утомленным. Волосы на висках были встрепаны, усы были не ухожены, а за последние месяцы на лице Владимира Ивановича появилось очень много складок. В свое время именно Тверской надоумил молодого юриста заниматься наукой конституционного права. Но кроме конституционного права профессор научил Вениамина еще кое-чему немаловажному — дипломатии, терпению и спокойствию. Причем в таких формах, которые никоим образом не снижают настойчивость, требовательность и принципиальность. Тверской всегда дослушивал собеседника до конца, никогда не перебивал и не повышал голоса (некоторым казалось, что он и вовсе имеет манеру говорить шепотом), но дослушав собеседника, с расстановкой и в очень тактичной манере начинал изъяснять свое видение вопроса. В 9 случаях из 10 оппонент не находил чем ответить. Правда, это искусство было на порядок сложнее конституционного права, и его овладением Вениамин похвастаться не мог.

По изменению отношения студентов к Адольфу Яковлевичу Стодеревскому можно отслеживать изменения в морально-нравственной составляющей студентов. Стодеревский был невысоким упитанным мужчиной, с зачесанными набок волосами и трапециевидными усиками. Он читал лекции по предмету «Конституционное право зарубежных стран», причем читал с экспрессивной жестикуляцией, резкими жестами, фразами и телодвижениями. Однокурсники Вениамина за такую экспрессию прозвали Стодеревского Дирижером. Нынешние студенты обратили внимание на вызывающее самые разные ассоциации имя Стодеревского, также на усики и прическу, и вследствие этого прозвали доцента Фюрером. Ничего фашистского в доценте Вениамин не наблюдал, у молодого преподавателя Стодеревский ассоциировался и вовсе с Гоголем. Единственное, что было в доценте и от Фюрера и от Дирижера — так это то, что он студентов работать заставлял по полной программе, не скупился на сложные темы семинарских занятий и был придирчив на экзамене. К Вениамину, который также был весьма требователен к студентам, Адольф Яковлевич относился с уважением. А уважение грамотного специалиста стоит дорогого.

Стоило Вениамину открыть дверь и сделать шаг внутрь помещения, как Стодеревский сделал свойственный ему резкий указательный жест рукой, причем молодой юрист не сразу понял, что это был жест в его сторону.

— Вот! То, про что я вам говорил. Яркий результат Вашей работы, представитель вашей школы, Владимир Иванович! — тараторил Стодеревский. Вениамин не понимал о чем идет речь и даже огляделся, мало ли в помещении находится еще кто-либо. Тверской поднял взгляд от папки и посмотрел на своего ученика.

— Я предлагаю все же для начала поздороваться, прежде чем выяснять, кто тут из какой школы, — устало сказал Тверской, встал и сделал пару шагов навстречу Вениамину. Учитель и ученик обменялись рукопожатиями крепкими, но какими-то нервными и дерганными. Затем с Вениамином поздоровался Стодеревский, у доцента была своя манера здороваться — он протягивал руку ладонью к низу. Вениамин таким образом здоровался с теми, кого не уважал, а вот Стодеревский со всеми подряд.

— Как дела ваши, Вениамин? — Спросил Тверской.

— Дела хорошо. Тема последней лекции была про гарантии прав человека и гражданина? — спросил Вениамин, он привык сначала решать рабочие вопросы, а уже потом переходить на что-то более личное.

— Да, именно эта тема. Темы про гражданство и иностранных граждан я оставил на декабрь. А ты эту тему по-прежнему считаешь откровенно пустой? — Этот вопрос Тверской попытался задать с улыбкой, однако, все его добродушие вопроса перечеркнули несколько морщин и прищуренный взгляд.

— Если бы мы учили студентов, как сводить эти гарантии к чему-либо конкретному и добиваться с помощью их чего-то действенного… — Вениамин не закончил предложение специально, он знал, что у его научного руководителя найдется возражение.

— Мы должны дать им основу, рассказать, что это вообще такое. От нас зависит насколько твердой и прочной будет эта основа. Если кому-то понадобится более детальное изучение вопроса, то он сам сможет продолжить изучение, или на уровне аспирантуры, или даже на уровне других предметов, где вопросы правовых гарантий, так или иначе, актуальны. Но без основы все эти попытки дальнейшего изучения, увы, сойдут на нет. Так что у нас сейчас стоит вопрос будут ли у наших студентов возможности продолжать изучение рассматриваемой темы, или их не будет. А от того что тема кажется лиричной и абстрактной все же ведь не стоит рубить с плеча и оставлять их без дальнейших возможностей, — детально изъяснил Владимир Иванович.

— Как всегда ни отбавить, ни убавить, — сказал Вениамин, также улыбнувшись.

— Да брось ты! Ты им доклады дал? — Поинтересовался профессор.

— Да, они у меня доклады делают. — Подтвердил Вениамин.

— Смотри, хорошо бы конечно чтобы дискуссия была, но с современными студентами это, к огромному сожалению, кажется опрометчивым… — Вздохнул Тверской.

— А у меня эти ни доклада, ни тем более серьезную курсовую работу приготовить не могут! — С пренебрежением объявил Стодеревский, до этого мирно мешавший сахар в чашке с чаем.

— Кто «эти»? — Спросил профессор, в его менее спокойном чем обычно голосе чем обычно были слышны нотки недовольства небрежной формой указания на кого-либо.

— Студенты! — Пояснил доцент. — Я им такие интересные темы подобрал! По конституционно-правовой статус Военного совета в Египте. А им лишь бы в Яндексе что-нибудь скачать, чушь какую-то несут.

— Так, может быть, Вы поделитесь своим профессионализмом? Вовлечете их в работу, покажете, как надо писать научные работы? — Голос Тверского звучал спокойно и одновременно настойчиво.

— Ну моя дисциплина на четвертом курсе только, а обучать таким вещам прерогатива все-таки преподавателей на младших курсах… — Оправдался Стодеревский.

Тверской еле слышно вздохнул.

— Как поживает Владислав Васильевич? — Спросил профессор, Вениамин в этом вопросе нашел попытку изменить тему разговора.

Вениамин задумался. Перед его глазами встала недавняя картинка: рассеянный Токарев открывает холодильник и ищет в ней алкоголя. И еще одна картинка: Вениамин только-только закончил ВУЗ, не смог вернуться на работу в Парламент, пошел работать к Токареву в суд помощником, и в первом же деле Владислав Васильев вынес приговор с наказанием в виде пожизненного лишения свободы. Он никогда не забудет, как прозвучало слово «Пожизненно» в устах Токарева — с каким-то скрипом и протяжным скрежетом, словно это жизнь преступника оказывается изломанной между жесткими металлическими элементами неумолимой машины правосудия. Что-то определенно произошло с бывшим судьей.

— Да как дела… Работает. Может быть даже немножко больше чем следовало бы работать. — Растерянно сообщил Вениамин, но Тверской, кажется, его понял.

— Вы знаете, господа, мне, наверное, уже пора идти читать лекцию. Да и вам, Вениамин, тоже. Бывайте здоровы! — Резко и внезапно попрощался Стодеревский. Но Вениамин не спешил идти на семинар, аудитория была совсем рядом.

— Владимир Иванович, а про что это говорил Стодеревский когда я только-только зашел? — Спросил Вениамин, глядя на так и недопитый чай доцента.

— Вениамин, мною было принято решение. Ухожу я, — сообщил профессор, но молодой юрист не до конца понял смысл сказанного (а скорее просто не поверил), хоть и очень заинтересовался тем, что услышал.

— Куда уходите? И откуда?

— Из академии. На отдых. — Терпеливо пояснил Тверской, очевидно осознавая, что с первого раза смысл уловить трудно. Но со второго раза Вениамин все понял, пришедшее понимание ознаменовала появившиеся в груди около сердца дискомфорт и тяжесть.

— Что вас сподвигло принять такое решение? — Вениамин пытался держаться подчеркнуто холодно, но давалось это ему с трудом.

— Я воздержусь от ответа. Эти стены остаются стенами храма науки, они и так стерпели слишком много грязи чтобы еще и я тут свои пять копеек напоследок оставлял… — все также терпеливо объяснил Тверской в свойственных ему метафорах и эпитетах. Вениамин-то при этом прекрасно знал, что Тверской начинал вставлять в свою речь эту лирику лишь тогда, когда нужно было дать ответы на наиболее болезненные вопросы. Молодой юрист глубоко вздохнул. Почему профессор любил отвечать именно таким образом, стало понятно не так давно: чем сложнее ответ, тем сложнее задать следующий, еще более болезненный вопрос.

— Хорошо. Ладно. Но ведь любой университет, академия, институт, колледж, так или иначе держится на людях. От людей и зависит, будет ли ВУЗ шарагой, а будет ли он действительно Храмом Знаний. И вот благодаря таким людям, то есть личностям, как вы, Владимир Иванович, он и держится… — Уровень отношений научного руководителя с учеником давно стал достаточно высоким для того, чтобы говорить о личном.

— Я не Атлант с каменными руками, а уж тонущий Титаник мне тем более не под силу спасти. Вениамин, в жизни каждого человека рано или поздно наступает пора не спасать других, а спасаться самому, — изрек Тверской. Теперь Вениамин был обезоружен и не знал что ответить, хотя, может быть лишь от того что не был готов к такому диалогу.

— Я понял. — Сказал Вениамин мрачно.

— Да ничего ты не понял, — улыбнулся профессор. Старший преподаватель ответил тоже улыбкой, но виноватой.

— Людмилу береги. Как зеницу ока. — Сказал Тверской, но уже без улыбок. Молодой юрист сглотнул.

— А от чего? От грязной политики? — Спросил Вениамин, чувствуя как в груди что-то онемело.

— Порок современного и общества не в том, что власть проводит грязную политику. Порок современного общества в том, что сами люди в личной жизни руководствуются этой грязной политикой и считают ее единственно верной. Согласен?

— Согласен. Как бороться? — Спросил Вениамин, уже ожидая услышать что-то очень умное, длинное и содержательное. Но все оказалось проще.

— Не жди когда нападут, а бей первым. — От такого ответа вечно витающего в облаках профессора у Вениамина даже уши начали чесаться — настолько непривычным и неожиданным был ответ.

— Что?

— Или ты их или они тебя. Третьего не дано. — Вениамин лишь в ответ похлопал глазами. Но, к счастью, Тверской продолжил: — И никогда никуда не опаздывай, вот на семинар ты уже на пятнадцать минут опаздываешь…

***

Вениамину было 29 лет, и половину своей жизни он провел в студенческой среде. Сначала медучилище, потом Академия, в которой студенческая пора сменилась скромной преподавательской карьерой. Но при этом он совершенно не мог сказать, что перед ним проходят разные люди, что один курс студентов чем-то отличается от другого курса студентов, что пять лет назад студенты жили по одним принципам, а сейчас уже по другим. Все было одинаково, менялись только лица и имена. Да и то в последнее время Вениамин вдруг заметил, что определенной модели поведения нередко соответствует и какое-то определенное имя.

Коллеги Вениамина по кафедре часто утверждали, что студенты отупели и что неумолимо ускоряясь летит процесс деградации. С этим молодой преподаватель был согласен только отчасти. Среди современных студентов Вениамин наблюдал людей, но не личностей. В медучилище однокурсниками тогда еще будущего юриста были крайне идейные молодые люди, буквально рвавшиеся если не спасать жизни, то хотя бы кому-то облегчать боли. Среди юристов Академии таких идейных товарищей не было, и уж тем более не проявлялась идейность при изучении курса Конституционного права. А еще совершенно не характерной для современных студентов была такая черта как трудолюбие. Было среди будущих юристов много вполне толковых и вдумчивых людей, но вот трудолюбие им присуще не было совершенно. А вместе с тем на родном Севере в детстве Вениамина учили тому, что трудолюбие и стремление к труду это как минимум основа нахождения человека в коллективе. Человек, который не трудится, бесполезен, и рано или поздно общество, осознав это, избавляется от него. Доводилось обнаруживать и другие, не менее любопытные явления. Среди студентов были такие, которые упорно вызубривали весь курс Конституционного права (в том числе и саму Конституцию), но при этом у этих студентов целиком и полностью отсутствовал жизненный опыт, ориентация в окружающей действительности, умение самостоятельно решать проблемы и т.п. и т.д. Вениамин радовался, что хоть они его предмет учат, но больше четверки в итоге поставить не поднималась рука.

Сегодняшний семинар оригинальностью не отличался. Малопримечательный студент по фамилии Кузнецов зачитывал скаченный с интернет-поисковика доклад на тему «Институциональные гарантии реализации конституционных прав и обязанностей». За заумной темой скрывалась не такая уж и скучная штука про то, как от государственных органов (т.е. институтов государственной власти) требовать исполнения обязанностей и соучастия в реализации прав гражданина. Вот только студент Кузнецов в это не вник, подчеркивая актуальность темы случайно назвал доклад диссертацией (именно так было написано на распечатанной им бумажке), а потом стал щедро цитировать учебник по конституционному праву 2005 года. Вениамин молча выслушивал доклад. Наконец, Кузнецов гордо сообщил:

— Я закончил!

Однако у Вениамина все только начиналось: преподаватель решил немного поразвлечься.

— Хорошо, большое Вам спасибо за действительно исчерпывающее и интересное выступление. Садитесь, пожалуйста, — Вениамин сделал умное лицо и демонстративно достал из своей папки список группы, после чего продолжил: — Я извиняюсь, а вы не можете повторить тему Вашего выступления, чтобы я ее у себя отметил?

— Институтские… то есть институционные гарантии реализации конституционного права, — выдал Кузнецов.

— Институтские, значит? — Вениамин видимо так сильно прожигал горе-докладчика взглядом, что тот даже стеснялся подглядеть в бумажку.

— П-простите… — Диалог Вениамина и Кузнецова внезапно был прерван. Прервала его невысокая студентка, сидевшая в одиночестве на первой парте прямо напротив Вениамина. Это была девушка достаточно упитанная, но не полная. У нее были роскошные рыжие волосы и достаточно агрессивный взгляд. Вениамин никак не мог вспомнить ее имени, хотя помнил, что на предыдущих семинарах она выступала. Причем, выступала она без бумажек, не так уж и плохо. Правда, дикция была у девушки явно не на высоте, что подчас мешало пониманию.

— Представьтесь. — Мрачно попросил преподаватель.

— Надежда. Надежда Октябрьская. — Выполнила просьбу студентка. Вениамин отметил еще одну особенность: у девушки были пухлые, округлые щеки, как-то забавно выделяющиеся в ее внешности.

— Октябрьская Надежда… е-мое, и дадут же ребенку имя, — пробубнил Вениамин, пытаясь найти девушку в списке. — Хорошо, Надежда. У вас вопрос к докладчику?

— К таким докладчикам вопросов нет и быть не может, — резко отрезала Октябрьская. — К Вам вопрос.

— Я слушаю.

— Скажите… Говорим мы вот от о гарантиях. А насколько с рассматриваемыми темами соотносится понятие «Бюрократия»? У конституционного права есть механизмы взаимодействия с этим явлением? — Задала вопрос Октябрьская. Видимо, она и сама понимала, что в ее дикции присутствуют недостатки, от того и старалась говорить с максимальной расстановкой. Так действительно было лучше.

— Да мы вообще-то на менеджменте изучали бюрократию! — Нервно отреагировал студент Кузнецов.

— Так Вы, быть может, желаете комплексно подойти к вопросу и дать ответ с точки зрения разных наук? — не скрывая раздражения, поинтересовался Вениамин.

— Ой, нет, спасибо. — Студент Кузнецов не дождавшись разрешения вернулся на свое место.

— Доля правды в недовольстве товарища Кузнецова есть. Может моя квалификация покажется Вам слишком низкой, Надежда, но за весь мой опыт работы с Конституционным правом я еще ни разу не встречал такого термина в правовой литературе. Хотя с бытовой точки зрения, я безусловно понимаю, что это явление из себя представляет. — Вениамину определенно хотелось разобраться, то ли эта девушка просто хотела создать видимость работы на семинаре и отметиться «умным» вопросом, то ли действительно хотела узнать что-то новое. — Но, как правило, в том и состоит функция науки, чтобы открывать что-то новое и полезное. Хотите сделать полезное для науки?

— Сделать доклад про бюрократию? — Вяло отреагировала Октябрьская.

— Да. Только кошмары про длинные очереди и хамство чиновников нам рассказывать не надо. И так знакомы. Давайте так сформулируем тему вашего доклада: «Бюрократия как конституционно-правовое явление», соответственно, рассмотрите понятие бюрократии, ее признаки, может быть, даже функции найдете. Не забудьте проанализировать позицию Конституционного суда Российской Федерации, мало ли, заступался он за кого-либо в этом вопросе.

— Я поняла, — глухо отозвалась Октябрьская.

— Вот и отлично. Еще вопросы?

— Да, у меня, — это, как ни странно снова была Октябрьская.

— Ну я слушаю вас, — Вениамин был подчеркнуто спокоен.

— А насколько таким вот институтом, защищающим права и свободы граждан, можно рассматривать действующий парламент? Если я хочу добиться защиты своих прав, то могу ли я рассматривать парламент как инстанцию?

Вениамин вздохнул. Обстоятельные, глубокие вопросы он любил, но только когда эти вопросы носят сколько-нибудь серьезный характер. Этот же вопрос был какой-то скоропалительный. Впрочем, юрист и сам не знал насколько он способен принять участие в толковой дискуссии: слишком часто ему казалось, что его квалификация по конституционному праву из-за работы в студенческой среде несколько атрофировалась.

— Значит, если говорить обо всем по порядку, — вздохнув начал юрист. — Безусловно в парламенте так или иначе существуют структурные подразделения, отвечающие за работу с обращениями граждан, обращения эти, как правило, указывают на те или иные нарушения прав граждан. Не только конституционных, но и в сфере иных отраслей права. Но я за все время моей деятельности — а работал я и в парламенте — не видел реально работающего такого подразделения. Можно пойти по другому пути: у каждой фракции в парламенте, у каждого комитета или комиссии, да и даже непосредственно у отдельно взятого депутата есть свой аппарат. И обращение о нарушении прав можно написать, соответственно, во фракцию, в комитет или комиссиию или депутату. В идеале конечно должна быть реакция, существуют различные формы парламентского контроля. Депутатский запрос, к примеру. Я не буду сейчас подробно рассказывать, во-первых про парламент через пару месяцев будет отдельная тема. Во-вторых, кафедра конституционного права для студентов, избравших государственно правовое направление читает спецкурс с крайне понятным названием: "Парламентское право". А в-третьих, мы порядки в нашей системе обсуждали. написав письмо в высокие властные структуры вряд ли стоит ожидать ответа.

Октябрьской, однако, и этого ответа оказалось мало.

— Хорошо. Я поняла. А если предположить, как бы сказать, если взять действительно идеальную ситуацию: выборы проходят в соответствии с законом, и в результате волеизъявления народа мандаты получают те, кого народ реально хотел в Парламенте видеть. Здесь ситуация будет такая же или все же есть разница?

— Думаю, если разница и будет то не настолько существенная. Если я правильно понял вашу точку зрения, то Вы считаете, что выборы, проходящие в соответствии с законом это и есть справедливые выборы. Я с этим только отчасти могу согласиться. У нас нелицеприятные вещи заложены уже на уровне закона. Сейчас система выборов пропорциональная. Нам на выборах предлагается определенное количество партий, партия предлагает в качестве кандидатов в депутаты определенное количество своих представителей, членов партии или просто близких ей людей. Эти кандидаты включаются в список в избирательном бюллетене под названием той партии, которую они представляют. В частности в списке есть общая часть — федеральная, и региональная. Избирателю, собственно, и предлагается: ознакомившись со всеми предлагаемыми партиями и их представителями сделать свой выбор. После подведения итогов начинались те вещи, которые наиболее острую критику и вызывали. Указанные в бюллетенях кандидаты от мандатов отказывались, эти мандаты переходили иным кандидатам, указанным в неком избирательном списке, совершенно неведомом и недоступном. Эта схема, прямо вытекающая из действующего законодательства, дает возможности партиям, и партии власти, и другим партиям, проталкивать, извините, что не подберу другого слова, в парламент нужных людей. Мое мнение по этому поводу достаточно резкое, глубоко негативное и более того считаю, что сколько— нибудь уважающий себя юрист не может относится к этой системе положительно. Но по все той же Конституции у нас в стране свобода слова, мнения, и если у кого-то на этот счет иная позиция, то рад буду выслушать. При толковом обосновании. — Вениамин был терпелив как никогда. Хотя в чем-то Октябрьская его раздражала: на старших курсах студенты могли бы выбрать для своего изучения и избирательное право и парламентское (На него Вениамин уже недвусмысленно указал), но тем не менее вопросы у студентки оставались. И чего ради она их задавала? С той целью чтобы здесь и сейчас удовлетворить свой интерес? Или чтобы как-то проявить себя перед преподавателем? Это, впрочем, легко было выяснить.

— А Вы позволите мне задать вопрос Вам? — Спросил Вениамин, сделав акцент на словах "мне" и "вам".

— Да пожалуйста, — Октябрьская, однако, была равнодушна.

— А как вы считаете сами? Какая избирательная система наиболее эффективна?

Прежде чем начать отвечать Надежда вздохнула и опустила глаза.

— Про избирательную систему я не знаю, — честно призналась девушка. — Но могу сказать другое. Но я считаю, что парламент как орган государственной власти себя изжил. И вместо него нужно придумать что-то принципиально другое, другого качественного уровня. А то, что есть сейчас, надо убирать, этот Парламент нынче только паразитирует.

Ответ для Вениамина оказался весьма неожиданным.

— Нет, это очень легко сказать, что парламент себя изжил и и надо создавать что-то новое, причем что-то такое, о чем никто не знает. Как вы представляете это на практике? Да и первоочередный вопрос. Когда он себя успел изжить? В царское время он появился только в 1904 году и еле-еле проработал 13 лет. В советское время куда большее значение имели подзаконные акты, то есть акты исполнительной власти, а не законодательной. Постсоветский парламент, считайте, только набрал обороты и вы говорите, что его уже пора ликвидировать, мотивируя это тем, что он себя успел изжить.

— Я не говорю что он себя настолько изжил, — уверенно начала студентка. — Я говорю, что результаты законодательного процесса в настоящее время неудовлетворительны. И, как вы выразились, я не считаю, что приличный и уважающий себя юрист будет оценивать деятельность нашего парламента позитивно.

— В целом я согласен, что законодательная деятельность органов государственной власти имеет ряд существенных недостатков. Причем, я сознательно подчеркиваю, что законотворчество, а точнее правотворчество, не только парламента, но и иных органов государственной власти перестало отвечать текущим запросам населения. Но и мы с вами сейчас как-то чрезмерно поверхностно рассматриваем проблему. Может, скажем специалисты в области гражданского права в ладоши хлопать будут депутатам за их инициативы. Или вы видете комплексную, общую причину низкого качества правотворчества в целом и законотворчества в частности? — Вениамину уже и самому было интересно услышать ответ на этот вопрос. Хотя он, в принципе, догадывался что ответит девушка.

— У нас в государстве законы пишут абсолютно все, кроме юристов. По сути, у наших отдельно взятых депутатов и профессию какую-либо выявить трудно, это те люди которым в свое время не иначе как повезло: к мандату в парламенте привели удачные связи, толстый кошелек, а не что— либо иное. А ведь куда было бы более логичным если бы законы принимали представители тех сфер жизнедеятельности общества, который этот закон бы регулировал. Например, закон "Об обязательном медицинском страховании" писали бы соответственно врачи, специалисты по страховому делу, ну а юристы оказывали организационно-техническую поддержку. У нас же законы пишут все, но кроме тех кого он касается, — Октябрьская стала более резкой, но от этого какие либо дефекты в ее дикции стали практически незаметны. Вениамин уже весьма заинтересовался дискуссией, но юрист понимал, что ее пора сворачивать. Во-первых, преподаватель смутно представлял цель этого напряженного диалога, а во-вторых время занятия давно подошло к концу: большая часть студентов в аудитории уже собрали вещи и прожигали преподавателя недовольным и даже злобным взглядом.

— Уважаемые студенты и студентки, время семинара подошло к концу, все свободны, на следующем занятии будем работать по теме лекции, — распрощался Вениамин и стал собирать свои вещи. Внезапно у преподавателя промелькнула мысль, что прежде чем объявлять семинар оконченным нужно было поставить в этой псевдодискуссии жирную точку вы сказав напоследок сколько-нибудь резонное и авторитетное мнение. Получилось же наоборот, последнее слово осталось за студенткой, причем далеко не самой сильной. Юрист даже почувствовал себя в чем-то уязвленным. Впрочем, это чувство Вениамин отогнал достаточно быстро: он давно научился жить пусть и не роскошно, но гордо. А гордость предполагает в том числе и полное безразличие к такого рода колким ситуациям.

Задумавшись, Вениамин и не заметил, как кто-то подошел.

— Вы мне отметили работу на семинаре? — это снова была Октябрьская. Теперь Вениамин смог оценить ее в полный рост. Октябрьская действительно была несколько полной девушкой, что особенно подчеркивал ее невысокий рост. На девушке были одеты строгая черная юбка и бордовая блузка в обтяжку впечатляющих размеров бюста студентки.

— Эта отметка была единственной целью вашей сегодняшней работы? — Поинтересовался преподаватель терпеливо и попытался дружелюбно улыбнуться. Вместо доброй улыбки почему то получилась озлобленная ухмылка.

— Я преследовала, значит, цель получения новых знаний, — ответила вяло студентка.

— А мне показалось, что цель демонстрации старых, — попытался пошутить преподаватель. Шутка, однако, оценена не была.

— Ошибаетесь! — Отрезала Октябрьская с тяжелым взглядом.

— Отмечу я Вас. И в ведомости, и просто для себя… — вяло пообещал юрист, но фраза опять получилась слишком двусмысленной. Вениамин решил попытаться как-то сгладить возникшее недопонимание, — ваша фамилия Октябрьская?

— Да, — подтвердила девушка.

— Очень… очень любопытная фамилия, — теперь Вениамин попытался быть максимально корректным.

— Может быть, — вздохнула Октябрьская и внезапно продолжила, — Родные родители сдали меня сразу после рождения в детдом и не удосужились присвоить мне имя. Подкинули, проще говоря. Подкинули в октябре. Потому и Октябрьская. А Надежда… да у нас там всех девочек-подкидышей звали Вера, Надежда или Любовь. Надеюсь, удовлетворила ваше любопытство. До свидания. — Не дожидаясь ответа преподавателя, девушка резко вышла.

Вениамин остался один в опустевшей аудитории. Юрист снова почувствовал себя неуютно. Во-первых, от того что высказала Надежда. Во-вторых, от общей ситуации в студенческом контингенте: в людях, желающих занять достойное место в государственном управлении, отсутствовала и сотая часть тех качеств, которые для того были нужны. А в-третьих юрист чувствовал себя безмерно уставшим. Уставшим, однако, не от каких-либо дел или жизненных обстоятельств, а всего лишь от жгучего, обжигающего, ошпаривающего и даже сжигающего осознания того, что пора в этой жизни что-то кардинальным образом менять. Но вот где он, выход к этим позитивным переменам видно не было совершенно.

Вениамин беззвучно вздохнул, взял сумку и покинул аудиторию. Впереди было слишком много работы.

***

Вечера пятницы жильцы четвертого блока общежития по улице Декабристов встречали почти что в полном составе. У Тимофеича был короткий рабочий день, у тети Зины выходной перед дежурством в субботу, ну а Фирсов в те нечастые периоды жизни когда имел работу и так возвращался рано. Не было только Виктории, которая в это время находилась в одном из десятков (если не сотен) тысяч столичных магазинов. Работала она по пятницам до поздней ночи и возвращалась уже под утро. А в 10 утра субботы у нее начиналась новая смена, и только в воскресение у нее был относительно свободный день: рабочая смена длилась всего шесть часов. Впрочем, Вениамину подчас казалось, что Вика специально по максимуму загрузила пятницу. В этот день кухня в блоке превращалась в настоящий своего рода ринг для словесных схваток на самые острые темы. Фирсов и Краснов очень любили не стесняясь в выражениях обсуждать, а скорее спорить на различные темы о положении вещей в окружающей действительности. Уж такие то темы у них в запасе были всегда. А Зинаида присоединялась к этим дискуссиям крайне редко, ее мнение сводилось к тому, что двум здоровым мужикам следовало бы заняться реальным делом, а не разводить откровенное пустозвонство. Резкость ее советов соответствовала тональности имевшей место дискуссии: чем жарче был спор тем более жесткими были те пять копеек, которые вставляла хозяйка.

Что касается Вениамина, то он принимал участие в этих дискуссиях мягко говоря нечасто. Но это было совершенно не от того, что ему нечего было сказать, скорее наоборот: кандидату юридических наук, специализирующемуся на правовом регулировании государственного управления эти дискуссии подчас казались если не смешными, то, как минимум, несостоятельными. Сами же дискутирующие к мнению юриста обращались достаточно редко, да он и сам не любил кому-либо навязывать свою позицию. С недавних пор он не только стремился к аккуратности и дипломатичности при высказывании своего мнения, но еще и прежде чем им делиться как следует анализировал аудиторию на предмет того, стоит ли им всем знать что он думает. Этому качеству юрист научился у Людмилы, которая при всей принципиальности могла послать собеседника далеко и надолго, подарив при этом ему очень приятных впечатлений и хорошего настроения. Правда, до Людмилы Вениамину так или иначе было далеко, хотя бы потому что он не обладал такой харизмой.

Когда Вениамин вернулся было около 19 часов вечера. Вообще, после своих пар в пятницу он обычно приходил пораньше, часов в 16 или даже в обед, но сегодня по работе (как в университете, так и в центре Токарева) нашлось очень много дел. Дел-то по сути мелочных, но в совокупности их разрешение потребовало целого дня. Кроме того, такие дела если и не выматывали, то как минимум раздражали своей многочисленностью. Маячила у юриста и мысль о том, а на кой черт ему вообще нужна вся эта мышиная возня. Не хватило настроения Вениамина даже на то, чтобы посетить кафе "Freitag". Поэтому ко всему прочему юрист был и голоден.

Была в этот вечер еще одна неприятная деталь, также слегка подпортившая настроение. На улице неожиданно потеплело, причем очень сильно: почти что до десяти градусов тепла. С одной стороны это может и хорошо. Но с другой стороны еще с утра градусник показывал минус, Вениамин одевался на работу соответствующим образом и в итоге вернулся откровенно взмыленный и с мокрой от пота спиной. Лезло в голову воспоминание и о том, что в родном Яр-Сале в это время минус 20. К сентябрьской погоде за несколько дней до наступления календарной зимы выходец с заполярных широт готов не был абсолютно и все эти климатические аномалии расценивал то ли как плевок в лицо, то ли как удар ниже пояса.

— Что за страна! — Сказал юрист вместо приветствия едва оказавшись в общем коридоре блока.

— Голодный? — Донесся из кухни равнодушный вопрос Тети Зины.

— Да, голодный, — вяло, но достаточно громко (чтобы было слышно на кухне) ответил юрист.

Вениамин снял в коридоре верхнюю одежду, повесил ее и в без того забитый шкаф, затем снял обувь и направился на кухню. Около своей комнаты он остановился, открыл ее дверь, небрежно и даже озлобленно бросил туда свой свитер и пошел дальше. На кухне за столом вовсе дали Фирсов, Краснов и Тетя Зина, а в микроволновке с периодическим треском грелся ужин юриста.

— Что с Вами, Вениамин? Вы сегодня трезвый? — Пропищал Фирсов.

— Сегодня теория вероятностей от тебя такого никак не ожидала! — Ухмыльнулся Тимофеич кивнув в сторону математика.

— И что сегодня за погода такая… — сказал Вениамин садясь за стол. Этой фразой он хотел не посетовать на непривычный столичный климат, а скорее сделать стратегический ход: обсуждать свои зачатки пристрастия к алкоголю и тем более политику (юрист был более чем уверен что разговор повернет в ее сторону) Вениамин не хотел.

— А вы помните, четыре года назад Новый год встречали без снега, — сказал Фирсов.

— Я помню зиму не четырехлетней, а трехлетней давности. Тогда тоже до последнего стояла осенняя погода, а 22 декабря враз похолодало, до очень низких отметок. Причем все настолько привыкли к аномальному потеплению, что это была полнейшая неожиданность. Последствий было полно, нам в больнице это очень хорошо заметно было, — поделилась воспоминаниями Зинаида.

— Вы знаете, мне кажется новый год лучше встречать без снега, чем без хотя бы относительной уверенности в том, какие он события несет, — грустно пробубнил Фирсов.

— Это да, никакой уверенности в завтрашнем дне! — Зинаида как ни странно была согласна. А вот Краснов нервно усмехнулся.

— А я вот исходя из вашей логики больше всего счастлив был в 1998 году! — С какой-то очень натянутой улыбкой сказал он.

— Как это ты умудрился быть тогда счастливым когда тогда в стране денег почти не было? — недоверчиво спросила Зина.

— Пардон, но вы в том году, если не ошибаюсь, сидели… — деликатно добавил Фирсов.

— А то! — неожиданно гордо согласился Тимофеич. — Зато представляете какая уверенность в завтрашнем дне, я точно знал, что через год как сидел, так и буду сидеть.

Повисла томная пауза. Зина встала, достала из микроволновки тарелку с едой и поставила ее перед Вениамином. Юристу сегодня на ужин предлагалась жареная курица (даже отчасти пережаренная) и макароны. Вениамин вздохнул: какое-то странное чувство посетило его, с одной стороны он уже давно не кушал, а с другой аппетит куда-то пропал, и в чем-то еда даже вызывала отторжение, если не отвращение.

— Я потом. — Сказал Вениамин тете Зине, кивнув на тарелку.

— Потом. Я понимаю, — согласилась хозяйка и неожиданно добавила: — главное что сегодня без алкоголя.

Снова повисла пауза, но на этот раз она была недолгой.

— А я еа предстоящих выборах буду голосовать за Дмитрия Михайловича Евсеева и его партию "Общее дело"! — внезапно гордо объявил Фирсов. Вениамин понял, что решение отказаться от ужина было правильным, иначе бы он сейчас как следует поперхнулся.

О Евсееве Вениамин был наслышан еще с 90ых. В те лихие годы Вениамин жил и учился в родном северном крае, а Евсеев обитал в соседнем регионе и работал в городке Долганск. Это уникальный город: климат там не менее суровый чем в Яр-Сале, но при этом в Долганске имелись невиданные и огромнейшие богатства редких полезных ископаемых таких как никель, вольфрам и кобальт. Это важнейшие природные ресурсы без которых не обходится ни одна наукоемкая отрасль производства и промышленности. И именно в Долганске в руках предприятия "Долганский Никель" и еще более мелких и менее известных предприятий была сосредоточена добыча таких ископаемых. То, что сделал Евсеев объяснить по прежнему сложно. Говоря языком юридическим, он произвел приватизацию и оформил на себя и своих близких собственность на эти добывающие предприятия. Говоря языком русским, он грамотно воспользовался существенными просчетами в государственной политике и пробелами в правовом регулировании, которые дали ему все карты в руки и позволили откровенно разворовать эти предприятия, не выходя при этом за рамки закона. Евсеев стал полноправным собственником северных богатств, хотя раньше ни к северу ни к этим богатствам отношения не имел. За рамками понимания находятся и дальнейшие действия Евсеева: предприятия, занимающиеся разработкой месторождений кобальта он продал американцам. В советское время это были не только наиболее стратегически важные предприятия, но и предприятия, которые существенный вес имели и в доходной части бюджета. Евсеев таким образом умудрился поставить государство в очень неловкое положение. Страна осталась без серьезного источника доходов, источника развития промышленности и теперь была вынуждена покупать свои же полезные ископаемые если не у врага, то, как минимум у политического оппонента. Впрочем, во многом государство само спровоцировало такую аналогичную ситуацию, и пример Евсеева был отнюдь не единичным, когда экономическая власть оказывалась в руках тех, кто не имеет на нее ни малейшего морального права.

Таким образом, Евсеев стал одним из наиболее богатых людей в стране. Объем его кошелька по самым скромным подсчетам был равен объему бюджета среднестатического региона. Успешно заполучив желаемые миллиарды, олигарх фактически залег на дно, в целом его слышно не стало. По крайней мере, от переехавшего в столицу Вениамина он оставался максимально далек. Да и не проявлял юрист интереса ни к бизнесу, ни к откровенным аферистам, которые в нем работали.

В начале 2011 года олигарх снова дал о себе знать, прогремев на всю страну (и некоторые соседние) своими инициативами. Евсеев загорелся идеей изобретения принципиально нового автомобиля, самым кардинальным образом отличающегося от автотранспорта вообще. Оригинальным было и название нового автомобиля — ё-мобиль. Предполагалось, что этот ё-мобиль будет образцом экологически чистого транспорта и, что самое интересное, будет работать не на бензине, а на электричестве от специального аккумулятора. Евсеев произвел колоссальное финансирование проекта, купил завод, пригласил высококвалифицированных ученых для разработки своих идей, подписал контракты с ведущими поставщиками. Вениамина же эта идея только смешила: едва ли не до истерических слез доводила убежденность олигарха в том, что за деньги можно купить абсолютно все, даже то, чего в природе не существует и существовать вряд ли будет.

Когда сколько-нибудь вдумчивому обывателю стало ясно, что идея Евсеева чистой воды детская глупость, то олигарх не растерялся, его посетили новые "творческие" идеи — он решил заняться политикой. Летом 2011 года Евсеев вступил в партию "Общее дело" и вскоре ее возглавил. Имея глубокие познания в области государственного управления, Вениамин слабо разбирался в политике, мало ей интересовался, и поэтому идеология партии "Общее дело" (если у нее конечно была идеология) была для юриста самым сердцем тьмы. Что касается политических взглядов Евсеева, которые он превнес в партию, то они тоже были малопонятны и не интересны юристу, хотя бы потому что отдельные из них находились в параллельной реальности от действующего законодательства, в том числе и конституционного которое, как любил говорить Тверской, было ядром правовой и политической (да и экономической тоже) системы государства.

После заявления Фирсова на ка кухне воцарилась неловкая и очень своеобразная ситуация, подобные которой бывали очень редко. Глаза тети Зины, женщины опытной и многое повидавшей, откровенно полезли на лоб. Челюсть Тимофеича не менее откровенно от числа. Возникшее молчание нарушали только падающие из крана в раковину капли и слабый шум ветра за окном. Внезапно Тимофеич вздрогнул, что-то пробубнил и со вкусом закурил.

— Валентин. Чувство юмора у тебя хуже чем у петуха! — Вынес свой вердикт Краснов.

— А где вы юмор услышали? Я и не шутил, — сообщил Фирсов.

— Если не секрет, то что всё-таки оказало у Вас влияние на формирование настолько своебразных взглядов? — Аккуратно поинтересовался Вениамин.

— Евсеев единственный, значит, кандидат который будет бороться с коррупцией, причем бороться будет без задних мыслей и двойных стандартов, ему это абсолютно ни к чему, — голос математика дрожал, чувствовалось, что он уже и сам пожалел о том, что поделился своими политическими взглядами.

— Вернее было бы сказать уже ни к чему! — Вставила свои пять копеек Тетя Зина.

— И это единственный Ваш довод? — Вениамин по-прежнему пытался проявлять толерантность к выбору Фирсова, хотя удивление от такой неожиданной новости скрыть было трудно. По сути, Фирсов надумал голосовать за того, из-за кого в свое время терял работу.

— А это я Вам как математик говорю. У нас 60 процентов бюджетных средств уходит на взятки, откаты, разного рода серые схемы… И если эту практику устранить, то вы только представьте какие средства высвободятся. И это все можно будет тратить на социальную сферу, в которой острых проблем сами знаете сколько, — Фирсов уже более уверенно делился своими доводами, однако и эти пояснения квартир ан ты восприняли в штыки.

— Слушай, Валентин, ты мне проясни одну простую вещь, а то дурак я такой не могу врубиться. Если ты говоришь, что этот твой Евсеев собрался пропихивать финансы в социальную сферу, то ты мне ответь: а что ему мешало раньше этим заниматься? Денег у него чтоли было мало? Зачем ему для этого партия и места в парламенте? С его то доходами ежемесячно можно что-то хорошее делать, но у него что-то только все наоборот получается, — Тимофеич говорил тихо, вполголоса и с какой-то агрессивно четкой и нервной расстановкой, что явно указывало на его искреннее раздражение и негодование.

Тетя Зина, не дожидаясь ответа Фирсова, тоже решила вставить свои пять копеек:

— Ну и дурак ты, Фирсов! — резко начала хозяйка. — Этот, не хочу ругаться, Евсеев в свое время таких же как ты оставил без работы и перспектив трудоустройства, а ты голосуешь не столько за него, сколько за то, чтобы ему подобные сидели в парламенте и придумывали законы. Нормально, нет?

— Мне вот вспомнился анекдот, — сообщил Тимофеич. — Вот приедут ё-депутаты на ё-мобиле в ё-парламент, примут ё-законы, и весь народ ёб… тся!

Вениамин смеха сдержать не смог, засмеялась и Зина.

— Зря вы так, зря! — Грустно сказал Фирсов. — Нашей политике как воздух нужны новые лица, а есть они только в партии "Общее дело".

— Угу. Уж лучше старые лица в политике, чем новые, которые не имеют никакого политического. опыта и умеют только воровать, — снова вклинилась тетя Зина.

— Да и экономические взгляды у них самые прогрессивные и продуманные, — не обращая внимания на хозяйку продолжал математик, но теперь негодование посетило Вениамина.

— Это какие у него экономические взгляды прогрессивные? Уж не введение ли в отдельных регионах европейской экономической зоны с параллельным введением евро вы подразумеваете!? — Уже без всякой тени толерантности спросил Вениамин.

— А что? — Недоуменно переспросил Фирсов. — Вениамин, вы же как юрист прекрасно видите, что в отдельных регионах экономическое законодательство уже на уровне основ не соответствует экономической обстановке.

— Да о чем вы вообще говорите! У нас по Конституции на территории всей страны единое экономическое пространство, а основы финансового и налогового регулирования находятся в федеральном предмете ведения. Это я говорю как юрист. А как человек… Вы знаете, у вас может и не так, но мой дед явно не для того в войну жизнь отдал, чтобы те земли за которые он воевал вот так просто продавали в рамках каких-то сомнительных политических игр, — Вениамин был в откровенном бешенстве.

— Веня все правильно говорит, — поддержал Тимофеич. — Взгляды на политику могут быть разные, а Родину надо любить. И я очень сомневаюсь, что Евсеев действительно ее любит. А кой резон голосовать за откровенного предателя, который на самое святое плюет? Подумай, Фирсов!

Вениамин глубоко вздохнул.Второй раз за день он ввязывался в пустой и абсолютно бессмысленный разговор про политику, которую он не просто не любил, ненавидел каждой клеточкой своего тела. Разного рода дебаты, споры, дискуссии ничего кроме отвращения не вызывали. Юрист быстро понял, что из сложившейся на кухне обстановке у него есть только один выход.

— Извиняюсь, день был тяжелый. Так что на этой ноте я вас покину, — слова юриста звучали, мягко говоря, безсвязно, но Вениамина это мало беспокоило. Он не стал дожидаться ответа своих соседей, молча встал и двинулся в сторону своей комнаты.

Очевидно, НИИ, при котором строилось общежитие, предназначало его для иногородних и даже иностранных гостей. Это было хорошо видно из планировки здания и комнат: она была именно гостиничной, непривычной, например, для общежития студенческого типа. Войдя в комнату ее посетитель попадал в тесную прихожую, которая была еще теснее из-за того шкафа, который в нее засунули. Слева же от входа находилась дверь в санузел, тоже не отличавшийся простором. После прихожей начиналась жилая комната. Она была квадратной: четыре на четыре квадратных метра. На полу был линолеум с незатейливым узором, а на стенах обои желто-персикового оттенка. Вдоль задней стены у Вениамина находился его раскладной диван, вдоль стены левой от входа книжные шкафы, а вдоль правой письменный стол с большим кожаным креслом и стулом около него (для кого он предназначался понятно не было, посетители у Вениамина бывали крайне редко). Около стола стояла тумбочка, забитая разного рода бумагами и документами, на столе лежали бумаги поважнее (хотя бы потому что ими периодически пользовались), ну а самые важные документы в электронном виде находились в ноутбуке, который также жил на столе. В стене же напротив входа было огромное, во всю ее длину, окно. Выходило оно на большой Т-образный перекресток узкой, но вечно оживленной улицы и широкого загруженного проспекта, который через бесконечные пробки и аварии вел в самый центр столицы. Общежитие располагалось с тыльной стороны перекрестка (узкую улочку было видно практически всю, во всю ее длину), а Вениамин жил на втором этаже, поэтому картина столичной суеты была доступна юристу во всех красках. Как ни странно, вид из окна Вениамину нравился. По утрам он приносил свой скромный завтрак к себе в комнату и не спеша его ел, глядя в окно на утреннюю жизнь мегаполиса. Чем-то вдохновляла она коренного северянина. Именно по утрам к нему в голову приходили самые творческие, интересные и неожиданные идеи, касающиеся как работы в конторе Токарева, так и работы на Сокола, и работы в Академии. А еще уже несколько раз именно за таким своеобразным завтраком Вениамин придумывал поздравления Людмиле — два раза с Новым Годом, один раз с Днем Рождения. Поздравления получались с одной стороны смелые, а с другой очень искренние, нежные и теплые. Девушка оценивала их по достоинству.

К слову, было в комнате и напоминание о Людмиле. Над рабочим столом на стене висела совместная фотография Вениамина и Милы. Это была очень старая фотография, сделана она была то ли на втором, то ли на третьем курсе Академии. На фотографии Вениамин и его любимая однокурсница гордо восседали на парте в одной из учебных аудиторий. Северянин улыбался смущенно, но во все лицо, а руки сцепил в замок на уровне колен. Девушка на фотографии была куда более раскрепощена: она сидела полубоком к фотографу, одной рукой обнимала своего друга за шею, а другой опиралась о парту. Девушка тоже улыбалась во все лицо, но улыбалась улыбкой довольной и гордой. Вениамину на самом то деле не очень нравилось как он получился на фотографии: свою улыбку он находил перекошенной, а под глазами юриста красовались огромные синяки (сказывались ночные дежурства на Скорой Помощи). Но тем не менее эта фотография имела для Вениамина очень большую ценность. Это была первая из и без того немногочисленных фотографий Вениамина и Людмилы, и ассоциировалась фотография с теплой, честной, самоотверженной, а главное очень многообещающей дружбы Северянина и Милы. Такой дружбы с девушкой Вениамину в последнее время ну очень не хватало.

Вениамин зашел в комнату, поднял с пола брошеный свитер и подошел к окну. На подоконнике лежали мандарины, Вениамин взял один из них и несколько раз его подбросил, задумчиво глядя в окно. Слишком много его в последнее время стало беспокоить. Так, на столе лежал конверт, полученный накануне от Сокола. Сумма, в нем лежащая, была для Вениамина весьма ощутимой, хотя у юриста более серьезной организации она вряд ли дотягивала и до месячной зарплаты. Был у Вениамина один жизненный принцип, который он усвоил еще на Севере. Заключался он в следующем: деньги, полученные нечестным, грязным путем, в конечном счете счастья не принесут, а навлекут лишь новые неприятности, причем достаточно серьезные. На Крайнем Севере этот принцип имел достаточно радикальную окраску: честным способом получения денег там был только труд в поте лица, все иное приравнивалось едва ли не к воровству. А родственники Вениамина добавляли к этому принципу еще и религиозный подтекст. В крайности юрист не впадал, но к легким путям зарабатывания денег относился с огромной долей настороженности. Опыт жизни в мегаполисе (в том числе и опыт горьких ошибок клиентов) давно научил: лучше работать в стабильном и проверенном месте, получая при этом скромную зарплату, чем работать невесть где ради очень привлекательных доходов. Вот и сейчас юрист, перебрасывая из руки в руку мандаринку, буквально прожигал конверт взглядом. Вениамин не понимал за что именно он получил эти деньги — за все дела, которые он вел у Сокола, гонорар он получил. Новых дел пока не было. Не было ответа и на вопрос о том, а каким образом сам Сокол получил эти деньги. В порядочности лидера националистов Вениамин не сомневался, но в истории получения этих денег могли быть самые разные аспекты, в том числе и не сочетающиеся с жизненными принципами юриста.

Вениамин не стал переодеваться. Стараясь даже и не смотреть на конверт, юрист прямо в одежде свалился на диван. Он закрыл глаза и попробовал расслабиться. Расслабиться не получилось.Получилось даже хуже: Вениамин снова слышал голоса Октябрьской, утверждающей что Парламент пора не только разогнать, но и ликвидировать. Слышал голоса Краснова и Фирсова, спорящие на тему политики. Слышал многие другие голоса, которые слышать не хотелось.

Вениамин перевернулся на спину и сразу же его взгляд попал на висящую на стене фотографию. Глядя на свое изображение многолетней давности юрист лишь усмехнулся; в то время он жил совершенно другими идеями, целями, задачами. Не было у Вениамина только мечты: мечтать он не умел еще с детства, не видел в этом смысла и считал, что вместо того, чтобы мечтать нужно ставить цели, исходя из целей ставить задачи, а исходя из задач вырабатывать план действий.

То ли усталость взяла свое, то ли фотография подействовала умиротворяюще, но в итоге юрист задремал. Вениамин быстро почувствовал как его тело покинули последние силы, как налились свинцом ноги и руки, как в висках забился пульс и участилось сердцебиение. Отдых получался очень странный, но именно так чувствовал себя юрист после тяжелой трудовой недели.

Спать, однако, юристу пришлось не долго. Его разбудил очень громкий и резкий голос Тети Зины:

— Веня! Пришли к тебе, иди сюда!

Вениамин, однако, не посчитал нужным реагировать. Гостей у него не бывало, и в этот вечер он никого не ждал. Скорее всего, Тетя Зина и этот странный гость просто ошиблись и что-то перепутали. А чужие ошибки Вениамин не считал достаточной причиной для того, чтобы прерывать ставший редким отдых.

— Уважаемый Вениамин! Я бы советовал все же что-либо предпринять, ко мне такие девушки не приходили уже лет 15, и на вашем месте я бы не стал упускать момент! — Это был уже голос Фирсова.

Вениамин полностью растерянный встал с кровати, не спеша дошел до двери и вышел в коридор. В коридоре он посмотрел вправо-влево и не поверил своим глазам. Около выхода на лестничную клетку и лифтовой холл стояла Мила. На девушке были темно-синие джинсы и большая белая болоневая куртка. Волосы девушки были растрепаны, кроме того Вениамину хватало его неприцеленного мужского взгляда, чтобы понять: красилась подруга неаккуратно и наспех. В целом же Людмила выглядела ничуть не менее растерянной чем и Вениамин.

— Неожиданно! — Констатировал факт юрист вместо приветствия.

— Ты живешь в общежитии? — спросила девушка прямо.

— А то не видно! — Ответил юрист резко и куда более мягко добавил: — Пройдем ко мне?

— Пройдем… — ответила Людмила, в ее глазах по-прежнему читалось то ли удивление то ли растерянность.

— Обувь оставляй здесь, а курточку повесим у меня, — по-хозяйски распорядился Вениамин. Он открыл дверь в свою комнату и сделал пригласительный жест ладонью. Людмила разулась и не спеша прошла в комнату, широкими глазами глядя по сторонам. Быт общежития явно был ей в диковинку, хотя сам Вениамин ничего такого любопытного в своем блоке (а тем более в коридоре) не находил. Когда девушка прошла в комнату Вениамин проследовал за ней и закрыл дверь. В комнате девушка все теми же удивленными глазами изучала обстановку. Переведя взгляд в конечном итоге на юриста, девушка сняла куртку и передала ее хозяину комнаты. Вениамин повесил одежду в шкаф и посмотрел на девушку. Людмила осталась в большой белой блузке, очень легкой и свободной, с полукруглым, глубоким, но не бросающимся в глаза вырезом. Комплимент к этой блузке делал еще весной и сейчас его беспокоил другой вопрос.

— И не холодно тебе было в такой блузке? — Спросил юрист, подзабыв про наступившие погодные аномалии.

— Я так и знала, что первым делом ты спросишь что угодно, но не почему я к тебе пришла! — Ответила Людмила.

— Ты присаживайся, — предложил Вениамин и указал на диван. Сам юрист разместился в кресле. Девушка, сев на диван, еще раз окинула взглядом комнату.

— Так ты из общаги и не переехал… — то ли спросила, то ли констатировала Людмила.

— А зачем мне отсюда переезжать? Семьи у меня нет, большую часть времени провожу на работе. Ну и сама знаешь какие цены нынче в столице на жилье, — ответил Вениамин без всякой охоты, его куда больше сейчас интересовала причина столь неожиданного визита, чем причины по которым он обходится комнатой в общежитии.

— А как жить дальше? Даже если не говорить про семью, девушку то куда приводить? В двадцать девять лет не пора ли задуматься? — Слегка нахмурившись спросила Мила. Теперь то Вениамин почувствовал себя неловко. Неловко, однако, не от колкого вопроса, а от того каким образом ему отвечать. Если бы это был кто-то едва знакомый, то юрист не задумываясь нахамил бы в ответ. Но это была очень дорогая ему девушка, которая к тому же внезапно решила обрадовать его своим обществом. Долго думать, однако, не пришлось. Людмила вдруг увидела фотографию, висящую на стене.

— Ну-ка! — Сказала девушка. Она резко подскочила, в два шага пересекла комнату и остановилась около фотографии. — Это ж год-то какой?

— 2004-ый, я думаю, — коротко ответил Вениамин. Теперь он чувствовал себя смущенным.

— Ну вообще блин! — Удивлению девушки не было пределов. — Но ты мог бы и другую фотографию повесить. Здесь я вышла как-то хреново. Сейчас то я красивее! Или нет?

— Ты и тогда была красивой, а сейчас еще красивее. Что в этом удивительного, совершенству пределов нет, — ответил юрист комплиментом. Девушка довольно улыбнулась, почти точно также как улыбалась на фотографии. После этого она вернулась на диван, села, вольготно подобрала под себя ноги и еще раз оглядела комнату.

— Слушай, а где фотографии других твоих друзей? Семьи? Не знаю, разных памятных моментов? Они же наверняка тоже должны быть, — с некоторым подозрением в голосе спросила Людмила.

— Семьи у меня нет вот уже десять с лишним лет. Друзей… есть Виталик, я тебе про него кажется рассказывал. Но порой мне начинает казаться, что он работает по тридцать часов в сутки, нам и пересечься поговорить некогда, не то что вместе сфотографироваться, — поделился Вениамин, но этого ответа Миле оказалось мало.

— А девушки? Подруги? Были ж у тебя какие-то.

Вениамин молча помотал головой. Он слишком поздно понял, что его выдает его же взгляд: томный, полный тоски и верности. В свою очередь взгляд девушки вдруг сделался округлым, уже не удивленным, а именно ошарашенным.

— Ты любишь меня, так? — Еле слышно спросила Людмила.

— Ну какая разница, главное чтобы от отношений был… — начал Вениамин, но девушка была готова закончить за него.

— Практический толк. Помню помню. Об этом ты еще тогда говорил, — сказала Людмила и кивнула в сторону фотографии.

В комнате внезапно воцарилась тишина. Людмила явно не знала как продолжать не только разговор, но и отношения с Вениамином. А сам Вениамин не сводя глаз смотрел на девушку. Так необычно и непривычно было у ее видеть здесь, в этой комнате, которая кроме как с одиночеством ни с чем больше не ассоциировалась. И так хотелось, чтобы девушка бывала здесь чаще и оставалась как можно дольше.

— А всё-таки. Что тебя ко мне привело сегодня? — Спросил Вениамин нарушив тишину. Людмила глубоко и очень грустно вздохнула.

— Я вчера встретилась с Антоном… Мы собирались поехать в клуб вдвоем, но ему позвонили его друзья, пригласили в какое-то кафе. Мы приехали. Кафе было прокуренное, шумное, грязное, дико в общем неприятное. Антон познакомил меня со своими дружками, мы стали общаться. Сначала вроде все нормально было, шутили, смеялись… Потом его дружки стали стебаться надо мной. Я даже и говорить не хочу как, но очень обидно. А Антон… он к ним присоединился. Я сказала ему, что это всё мне не нравится, но он вместо того чтобы заступиться ответил что-то типа того, что зато я им очень нравлюсь, и стали еще больше издеваться. А затем они заказали выпивку. Я очень испугалась, если они себе такое на трезвую голову позволяют, то что бывает когда они выпьют...

Вениамин внимательно слушал рассказ своей подруги, но отчего то поведение Антона его не удивляло. Юрист не стал напоминать своей подруге о том, что о подобном исходе он предупреждал еще год назад. Вместо этого Вениамин встал, пересел на диван. Прежде чем северянин успел что-либо сделать девушка легла на его плечо. Юрист в ответ как следует ее приобнял за плечи.

— А это еще не все, — продолжила Людмила не поднимая голову с плеча своего друга, — Антон позвонил сегодня утром, предложил провести совместно уже сегодняшний вечер и как-то пространно намекнул, что хочет извиниться. Я согласилась, он сказал куда мне надо подъехать. Я приехала, прождала его минут десять или пятнадцать…. Он-то по сути и не опаздывал, это я раньше времени приехала. Но этого времени мне хватило чтобы я прекрасно поняла, что видеть Антона мне не хочется совершенно. Я решила уйти. Домой я не пошла, чувствовала, что видок у меня больно многоговорящий. А там мама. Она бы сразу почувствовала что что-то случилось и пристала бы с распросами, которые мне ну нафиг не нужны. Поэтому решила поехать туда где меня всегда ждут и поймут. Долго мне искать такое место не пришлось.

Юрист не отвечал. Сейчас, когда он сидел в обнимку с Людмилой, он снова чувствовал ее запах. Этот запах был непередаваемый, уникальный, его сложно было с чем-либо сравнить. Для Вениамина это был не просто запах человека или парфюма. Это был запах нежности, теплоты, искренности и большой-большой дружбы. Это был запах Счастья. И наверное этот запах был одной из немногих вещей которые действовали на Вениамина не иначе как магически. От него Вениамин превращался из рационального, расчетливого и даже циничного прагматика в человека, чье сердце и сознание занято одной лишь любовью к Людмиле и заботой о ней.

Вениамин не знал сколько они так просидели. Пять, десять, пятнадцать минут, может больше. Юристу мало о чем хотелось говорить в сложившейся обстановке. Те положительные змоции, которые он испытывал тоже во многом были двоякие. С одной стороны Вениамин чувствовал действительно счастье. Счастье вполне понятное, счастье всего лишь от того, что в его объятиях был кто-то очень дорогой и любимый. А с другой стороны Людмиле было плохо, и это северянин понимал прекрасно. Он словно и сам чувствовал накопившуюся в сердце девушки боль от пустых знакомств и таких же предательски пустых друзей. Вениамин вдруг понял, что ему как воздух нужен быстрый и эффективный способ расслабиться и снизить количество тяжелых мыслей.

Вениамин убрал словно налившиеся свинцом руки с плеч девушки. Та подняла голову и с некоторым непониманием посмотрела на юриста.

— Я сейчас, — сказал Вениамин вставая. Он подошел к подоконнику, взял мандаринку и бросил ее в руки подруги, после чего повторил, — я сейчас.

Юрист вышел из комнаты и быстрым, шумным, отчасти даже нервным шагом дошел до кухни. За обеденным столом по-прежнему вовсе дали Фирсов и Краснов, а тети Зины уже не было. То ли соседи уже обсудили все что могли, то ли так подействовал приход Вениамина, но на кухне была гробовая тишина. Тимофеич и Фирсов пристально смотрели на юриста. Казалось, что вечерняя гостья интересовала их на порядок больше политиков, чиновников, депутатов и всех остальных, кто имел шансы стать предметом вечерней дискуссии.

— Выпить есть? — прямо спросил Вениамин.

— Мы же виски буквально на днях выпили, — смущенно ответил Фирсов.

— Водка есть! — Сообщил Тимофеич как показалось с гордостью.

— Нет, нет… — отверг Вениамин, решив что пить водку с девушкой это по меньшей мере грубо.

— Ладно. Вы же знаете, Вениамин, что для хорошего человека у меня все есть! Погодите минуточку, — попросил Фирсов после чего встал и резко вышел.

— Чего это он? — спросил Вениамин с некоторым удивлением.

— Крысятничает, должно быть, — прокомментировал Тимофеич, — он свою комнату давно превратил в склад.

Не прошло и минуты как Фирсов вернулся. В руках математика была объемная бутылка качественного, явно очень хорошего и очевидно далеко не самого дешевого мартини.

— От сердца отрываю, Вениамин! — Сообщил математик, — Мне эту бутылку проиграл в карты один очень уважаемый человек, зам. директора института прикладной математики Академии наук!

— Ну ни хрена себе у тебя манеры… — с удивлением отреагировал Краснов. Но Вениамин его уже мало слушал.

— Между прочим, — продолжил математик со знанием дела, — мартини это самое лучшее, что можно пить с девушкой. С одной стороны, очень здорово расслабляет, а с другой алкоголь не настолько крепкий и в голову не бьет. Как раз для задушевных бесед!

— Спасибо, Валентин! Я в долгу! — Коротко поблагодарил Вениамин и дружески похлопал Фирсова по плечу. Юрист взял вместе с бутылкой два стакана и поспешил вернуться в комнату.

Людмила стояла у окна (видимо вечерний вид столичной суеты заинтересовал и ее) и теребила в пальцах кожуру от недавно съеденного мандарина.

— Смотри, что я принес! — Сказал Вениамин, — очень надеюсь, что ты не откажешься!

— Не откажусь, — с полуулыбкой ответила девушка глядя на бутылку. Вениамин поставил стаканы на стол и щедро их наполнил мартини. После чего он подошел к окну, вручил один стакан девушки и начал пить, глядя при этом в окно.

— Неужели у тебя кроме меня никого нет? — С удивлением спросила девушка, опустошив стакан.

— Что ты залпом то пьешь? Мартини так не пьют! — С усмешкой сообщил юрист.

— Ну так ты же еще нальешь, — со взаимной улыбкой ответила Мила и тут же добавила: — хотя лучше я сама! А ты от ответа не уходи.

Девушка резко взяла бутылку и наполнила стакан до краев. А Вениамин при ответе на вопрос решил быть искренним.

— Да нету никого! Как-то больше никто так сильно не цеплял. Мне тоже налей, — попросил Вениамин и протянул опустевший стакан.

— А что нужно для того чтобы тебя зацепить? Как-то больно странным мне это кажется… — сказала Людмила наполняя стакан своего друга.

— Что в этом странного? По-моему наоборот очень даже нормально когда человек предъявляет к своим потенциальным друзьям ряд определенных требований, — поделился соображениями Вениамин.

— Нет, ну ты юрист до мозга костей! Требования могут быть к представителям в арбитражном процессе, кандидатам на самые разные должности! Но к друзьям то какие могут быть требования? Это ж и общаться нелегко, когда ты вместо того чтобы получать удовольствие от общения буквально под лупой анализируешь, а попадают ли собеседники под твои требования или нет? — высказалась Мила и опустошила с этими словами второй стакан.

— И много близких у тебя осталось при такой логике? — Прямо спросил Вениамин. Девушка замялась, и юрист понял, что поставил крест на кажущейся многообещающей дискуссии.

— Зато у меня мамочка нереально крутая! — Не совсем к месту сообщила девушка. — И вообще мне очень приятно, что ты ко мне вот так… вот с таким интересом относишься.

— Может нам стоить проводить побольше времени вместе? — снова прямо и отчасти даже смело спросил юрист, хотя вряд ли было что-то странное в том, что он хочет провести время с дорогим человеком.

— Конечно стоит! — Неожиданно просто согласилась Людмила. — Ты завтра занят?

— Завтра да. По работе дела есть, — ответил Вениамин виновато поджав губы. С одной стороны в субботу он действительно наметил дела. Нужно было съездить в психиатрический центр Тевса вообще очень плодотворно заняться его уголовным делом. А с другой Вениамин хоть и любил Милу всем сердцем, но политика влюбленного восьмиклассника для него была неприемлема, и сломя голову бросать все дела чтобы лишь встретиться с девушкой он не собирался. Правда, Людмила была пожалуй единственным человеком ради которого юрист был готов поступиться и принципами и гордостью, но опять же зная в этом меру.

— Я завтра тогда тоже делами займусь. У меня в понедельник дело в Арбитражном суде, — сообщила девушка.

— Что за дело? — поинтересовался северянин.

— Да не очень приятное. По строительному подряду, — поделилась Людмила.

— Ты справишься! — Выразил уверенность Вениамин. — А с воскресением что?

— Вообще, я очень давно планировала шоппинг… — начала девушка и сделала очень многозначительную паузу, словно намекая, что заканчивать фразу не очень-то и собирается.

— Шоппинг, значит. Что тебя останавливает? — Вениамин намек понял прекрасно.

— Финансовый вопрос. Вообще, с Антоном хотели, но теперь ясное дело ничего с ним не получится, — сказала девушка прикусив губу и опустив глаза.

— Так это вполне решаемый вопрос! — Сказал Вениамин неожиданно для самого себя. Девушка подняла в голову, в ее глаза блеснули неподдельным интересом. Юрист продолжил: — А что ты себе приобрести хочешь? Я шоппинг признаю только осмысленный. Когда знаешь, что хочешь и за чем конкретно идешь.

Вениамин во многом приукрасил. Шоппинг как таковой он вполне резонно считал делом исключительно женским, походов в магазин не терпел ни в коем виде, сводил их к минимуму, а сам всегда стремился одеваться так, чтобы не выделяться из толпы.

— Мне бы на зиму что-нибудь, — смущенно сказала девушка.

Конечно, тема женской одежды интересовала Вениамина очень и очень мало, а в случае с Милой — только с точки зрения практичности и комфорта. На зиму у девушки было и пальто, и пуховик, вполне в принципе теплые. Только пальто девушке досталось от мамы, несмотря на внешне аккуратный вид оно потеряло всякую привлекательность еще лет десять назад. А пуховик хоть и выглядел неплохо, был при этом очень большим, неудобным и имел огромный воротник рыжеватого оттенка. К тому же он очень странно грел: в нем было либо очень душно, либо он наоборот продувался из всех щелей, а золотой середины не было. Поэтому Людмила предпочитала зимой оставаться либо в белой межсезонной курточке (в которой и заявилась в гости) либо в тонком осеннем пальто. Естественно, при таком раскладе она очень мер зла, нередко простужалась, а Вениамина это беспокоило очень сильно.

Вениамин перевел взгляд на увесистый конверт Сокола и быстро понял, что нашел применение этим деньгам. В голове юриста промелькнуло сомнение из серии "А стоит ли", но на долго в голове юриста оно не задержалось. Вениамин подошел к столу, достал купюры и пересчитал их. Девушка с любопытством смотрела на деньги и уже открыла рот чтобы что-то сказать, но юрист ее опередил:

— В воскресение пойдем за обновками. Ты у меня будешь самой шикарной и роскошной, а главное в тепле и уюте и никакие болячки тебя не достанут!

— Неужели ты готов потратить на меня такую сумму? — Спросила Людмила удивленно.

— В этом есть сомнения? — С доброй улыбкой ответил Вениамин.

Людмила хотела что-то сказать, но очень сильно занялась, шмыгнула носом, поправила волосы, а юристу показалось что в глазах девушки блеснула слеза. Мила была явно обезоружена такой добротой.

— Ладно, Веня. Мне определенно уже пора. В воскресение, я уверена, будет нереально крутой день. Отпустишь сейчас меня домой? — Спросила девушка улыбаясь.

— Конечно! Проводить? — Спросил юрист.

— Да не стоит! Тут до метро-то идти два шага, да и ехать недалеко… — с улыбкой отказалась девушка, а Вениамин настаивать не стал. Девушка достала из шкафа куртку, не спеша оделась, после чего друзья вышли в коридор и пошли к двери. Около выхода юрист поднял повыше воротник куртки у девушки, Людмила в ответ снова улыбнулась и со всей присущей только ей нежностью поцеловала своего друга в щеку и покинула жилой блок.

Все самое лучшее в жизни случается неожиданно, когда этого меньше всего ждешь. Если бы с утра Вениамину кто-то сказал как он проведет вечер, то он просто бы покрутил пальцем у виска. Но произошло именно то, что произошло. В жизнь юриста пришли перемены, казалось, что его чувства наконец нашли взаимность. Людмила ушла, но ушла так, как почти никогда не уходила. Она не оставила после себя недосказанности, недопонимания и недомолвок. В этот вечер она подарила не только самые позитивные впечатления от себя, но и радость от того, что отношения приобрели кажущуюся прочной и крепкой форму.

И меньше всего Вениамин хотел вспоминать о том, что такие потепления в отношениях бывали уже не раз, но каждый раз они заканчивались еще большими недопониманиями и даже конфликтами...