Глава 2

II

Как и у многих людей, лицом к лицу столкнувшимся с уголовным правом, жизнь Лизы Ивановой была раздела преступлением на «До» и «После». Вряд ли она когда-либо ожидала, что все так сложится. Когда-то она была такой же девушкой, как и многие другие: папа, который никогда ни в чем не отказывал, любимая школа, потом любимый университет… Друзья. Клубы. Снова друзья. Снова клубы. А потом была встреча с армянином по имени Азат. Завязались отношения, а точнее казавшаяся красивой любовь. Азат водил Лизу по самым дорогим клубам и катал на такой машине, на которую не мог накопить даже папа Лизы. А для самой Лизы армянский друг стал смыслом жизни. Девушка любую свободную минуту тратила на то, чтобы уделить внимание своему ухажеру: написать смску, сообщение через социальную сеть, а уж сколько времени они тратили на встречи… Казалось, что подарить больше положительных эмоций, чем Азат, отпускающий штуки по поводу и без, больше в этом мире никто не сможет.

Отношения продолжались полгода, а потом стали происходить события, доставлявшие диаметрально противоположные эмоции. Сначала, появилось подозрение, что Азат изменяет. Когда девушка предложила серьезно поговорить, то услышала ставшее привычным «Забей», а потом, после повторного и более настойчивого предложения приглашение на дачу к Азату. День поездки на дачу и был последним днем в нормальной жизни девушки…

Лиза не знала, что Азат проигрался в карты своим армянским дружкам. Он проиграл очень многое, а когда решил отыграться, то поставил на кон свою «любимую» Лизу. Проиграл и эту партию.

В тот день Лизу на даче ждал не столько Азат, сколько его компания, желающая получить причитающееся. Лиза до последнего не понимала что к чему, а когда сообразила, то было слишком поздно. Все четверо игроков (включая Азата) по очереди изнасиловали девушку, а после, связанную и голую, выбросили в лесу, где она и была найдена. Спасло девушку только чудо. И то спасло относительно. Теперешнее существование Лизы вряд ли можно было назвать жизнью.

Негодяев поймали: отец девушки, Роман Петрович, обратился не только в прокуратуру, но и к Соколу, который и передал дело только ставшему адвокатом Вениамину. Сложностей для адвоката было много: не только потому, что дело грязное, но и потому что на уровне уголовно-процессуального законодательства роль адвоката потерпевшего или потерпевшей была сведена к минимуму: все карты, в том числе и козыри, были у прокурора и следствия, а адвокат потерпевшего может делать ходы и отбиваться только совсем мелкими картами, подчас совсем не в масть. Эта сложность в итоге научила юриста работать со следствием и добиваться от них нужных результатов.

Армяне свои сроки получили. Не такие какие должны были быть вынесены по мнению Вениамина и отца Лизы, но сроки. Тимофеич убедил его, что главное, что были вынесены сроки, а уж там, на зоне, такие как Азат долго не живут, им там выносят наказание может и не по закону, но очень даже справедливое.

Но никакое наказание девушке, ясное дело, не поможет. Врачи были вынуждены вырезать ей буквально всю мочеполовую систему, лишив девушку возможности иметь детей и даже ходить в туалет как обычные люди, вставив в девушку огромную трубку и снарядив банкой. Психический шок от произошедшего тоже был сильнейший. Девушка перестала говорить и передвигалась при посторонней помощи на коляске. Ее поведение стало совершенно безынициативным и подобным поведению растения.

Через месяц после приговора наступил новый удар: девушка вскрыла себе вены, но была вовремя обнаружена отцом. В больнице она попыталась выпрыгнуть из окна, но была вовремя остановлена врачами.

Трудно, а точнее невозможно было понять и почувствовать всё то, что было в голове и на душе у Елизаветы. Тем не менее, и рядом с ней были люди, которые по-прежнему отдавали все силы, чтобы показать девушке, что на самом деле в мире есть еще много всего, ради чего стоит жить. Отец девушки еще после изнасилования многое понял, а попытки суицида дочери окончательно, хоть и с невыносимой человеческой болью, расставили в его голове все по местам. Теперь то он крепкой и очень надежной хваткой держал дочку на этом свете, не жалел никаких ресурсов: материальных, духовных, физических — чтобы вытягивать девушку из всей той ситуации, в которой она оказалась. За семьей, кроме того, присматривал Вениамин, Сокол, а психиатр Виталик оказывал огромный массив медицинской помощи: он и сам восстанавливал девушке речь и привлек множество других именитых специалистов.

Вениамин пришел к ним на квартиру в 9 утра. Проживали они в спальном, но достаточно уютном и красивом районе, в многоэтажке на 15-том этаже. Поднявшись, он позвонил в дверь нужной ему квартиры, она очень скоро открылась. Роман Петрович за прошедшее время постарел лет на 20, правда, это было заметно не так сильно. Опять же постарался Виталик, прямо заявивший что если девушка будет лицезреть болезненный вид отца то лучше ей явно не станет. Так что незадолго до оглашения приговора Роман Петрович обрил голову налысо, ликвидировав тем самым поседевшие волосы.

— Здравствуйте, Вениамин! Слушайте, это так здорово, что вы зашли! — Поприветствовал Роман Петрович юриста.

— Как вы поживаете? — Вениамин протянул, перешагнув через порог для рукопожатия руку. В другой же руке он держал семь огромных желтых хризантем, которые хозяин дома заметил не сразу.

— Да мы то хорошо… — Ответил Роман Петрович, пожимая руку. Вдруг он заметил хризантемы и улыбнулся. — А мы вас тоже кое чем сейчас удивим!

Когда-то этот человек был циничным и расчетливым предпринимателем, владельцем сети продуктовых магазинов. Теперь же мысли о том, что все в этом мире можно купить были от него далеки как Киев от Китая…

Вениамин снял в прихожей верхнюю одежду и обувь. В четырехкомнатной квартире был евроремонт и дорогая мебель, однако атмосфера пережитого горя, по-прежнему царившая в воздухе, не давала сполна обратить на них внимания. Юрист прошел в гостиную: девушка так не нашла в себе силы вернуться в комнату, которая когда-то была обклеена фотографиями последней сволочи.

Елизавета восседала на навороченной инвалидной коляске. С пяток и до шеи она была аккуратно укутана в объемные белые одеяла и простыни. Под одеялами были спрятаны и руки девушки — психиатры и Виталий сошлись во мнении, что после двух суицидов девушку опасно целиком и полностью предоставлять самой себе. В этих одеялах ей было с одной стороны удобно и тепло, а с другой она не могла ничего с собой поделать.

Вениамин зашел в комнату, девушка сидела лицом к окну, сцепив в замок на коленях кисти рук — все что выше запястья было под одеялом. Отец быстро подбежал к ней и развернул лицом к гостю.

— Смотри, кто к нам пришел!

— Привет. — Внезапно поздоровалась девушка. Впервые за их знакомство Вениамин услышал ее голос.

— Сюрприз удался! — Одобрил Вениамин и вспомнил про находящиеся у него в руке цветы. — А это вот тебе. Пусть эти солнечные цветы дарят тебе такое же солнечное настроение!

Вениамин аккуратно передал цветы в руки девушке. Та широко улыбнулась. Эта улыбка вызвала у Вениамина самые положительные эмоции — улыбки он тоже еще никогда на лице у девушки не видел, а теперь можно было сделать вывод что дела наконец пошли на поправку. Радость юриста не осталась незамеченной и для отца девушки.

— Это все Виталий постарался. Сколько он труда в нее вложил! — Поделился Роман Петрович. Вениамин сделал несколько шагов в комнату, сел на диван и собрался уже что-то сказать, как вдруг обнаружил рядом с собой огромного зеленого плюшевого медведя. Отец Лизы поймал его взгляд.

— А это товарищ Сокол подарил.

— Он тоже вас недавно навещал?

— Не только навещал, мы втроем вчера в зоопарк ходили. — Эта новость удивила Вениамина еще сильнее.

— Виталий разрешил?

— Он и разрешил и одобрил.

— Так это очень здорово. Дела явно идут на поправку. — Вениамин слегка улыбнувшись посмотрел на Лизу. Прежде у нее были совершенно пустой, безучастный взгляд, безразличный к происходящему и казавшиеся стеклянными глаза. Сегодня глаза у девушки стали более живые, правда, в них юрист читал огромную грусть и сожаление. Лиза увидела, что гость ее разглядывали, вздохнув, указала взглядом на щиколотку своей правой ноги — к ней была привязана баночка с желтоватым содержимым, из которой под простыню уходила тоненькая трубка. Воцарилось неловкое молчание, которое, однако, очень скоро было прервано отцом девушки.

— Лиза, ты разрешишь нам с Вениамином поговорить наедине? — Спросил он девушку. Та многозначительно кивнула. — Пройдемте на кухню. — Роман Петрович вышел из гостиной. Вениамин прежде чем выйти вслед за ним еще раз бросил взгляд на забавного зеленого медведя. В искаженном и абсолютно бестолковом понимании современного общества националисты были бритоголовыми невменяемыми скинхедами и если рассказать, что лидер одной из националистических группировок водит подопечную в зоопарк и делает ей такие забавные подарки, то вряд ли кто-то в это поверит. А ведь деятельность организации Сокола и Вениамина в том числе как раз в том и состояло, чтобы такие беды, какие пришедшие в дом Лизы и ее отца, больше ни к кому не приходили.

Вениамин прошел на большую кухню — намного больше, чем в его блоке в общежитии.

— Выпьем? — Предложил Роман Петрович.

— Не пью по утрам. Кофе, если можно. Капучино. — Попросил Вениамин, садясь на стул.

— Сейчас будет… — отец отправился к огромной кофеварке. — Вениамин. Вы знаете. Я долго думал и наконец, я понял, что во всем том, что произошло вина исключительно моя…

«Жалко, что ты к кофеварке отвернулся, я бы тебе в глаза глянул» — промелькнул в голове юриста ответ на эту фразу. В том, что вины отца в случившемся выше крыши сомнений не было, и кроме того, вину отца подтвердил и явно компетентный в этом вопросе психиатр Виталий. Роман Петрович вырастил свою дочку под огромным куполом из денег, который полностью отгородил девушку от сколько-нибудь объективного понимания окружающего мира. Лиза привыкла, что проблемы можно решить двумя способами — поделившись содержимым кошелька или позвонив отцу. А уж нерешимых проблем и вовсе не бывает. Естественно, психика девушки была не готова к тому, чтобы дать отпор сколько-нибудь серьезным проблемам, стрессоустойчивость была на нуле, а изнасилование окончательно столкнуло девушку с огромной вершины морального и материального благополучия в глубокую бездну, из которой отнюдь не так то просто выбраться. Стоит ли говорить о том, что нормальный отец и близко бы не подпустил к своей дочке таких как Азат. Сомнительным, абсолютно немужским было поведение Романа Петровича и после того, как дочь подверглась нападению: любящий папа сначала устроил откровенно дамскую истерику, увидев дочь блеванул, а когда она пришла в себя вместо того чтобы реально чем-то помочь Лизе стал еще больше усугублять ситуацию своими не самыми адекватными усюсюкиваниями. Так что Виталию пришлось поработать не только с несчастной девушкой, но и с ее отцом.

Что-либо отвечать на прозвучавшее заявление Вениамин не хотел, поэтому решил грамотно сменить тему.

— Какие у вас ближайшие планы?

— Виталий нашел замечательный санаторий. Как раз для таких, которые пережили… несчастье. Очень хороший санаторий, я смотрел буклеты — притягивает. Там рядом обширная лесопарковая зона, так что как только снег выпадет, мы поедем. Там будет очень красиво.

Вениамин перевел взгляд в окно. Ветер сегодня был очень тихим, бесшумным, но очень порывистым и пробирающим до самых костей, от того казавшийся каким-то подлым и хитрым.

— Да, снег выпадет уже не сегодня так завтра. Очень промозглый сегодня день, и минус пять, и ветер, — поделился Вениамин.

— Мы вчера так были увлечены походом, что даже и на погоду внимания не обратили. Да, вот ваш кофе… — Роман Петрович поставил перед Вениамином чашку, юрист не спеша отпил. Вениамин снова взглянул в окно. Ветер его совершенно не манил на улицу, но что-то ему подсказывало, что гостю пора на выход.

— Может, правовые вопросы остались? — Вениамин ненавязчиво придал беседе деловой характер.

— Да нет, какие правовые вопросы… Недавно вот деньги на карточку поступили, по этому вашему, как его…

— Гражданскому иску.

— Гражданскому иску, точно. Я не смотрел, сколько там, какое теперь это имеет значение. — Этой фразой Роман Петрович то ли специально, то ли нет, подчеркнул, что деньги ему теперь не важны.

— Крупная сумма должна быть.

— Да мне это не важно. Вы мне другое лучше скажите. Вы говорили этих подонков на зоне свои же… того… сами понимаете.

— Да, понимаю. Говорил такое.

— Так вот как вы думаете. Их там уже или еще нет?

— Это очень долгая и мучительная смерть. Думаю, еще нет. — Холодно ответил Вениамин. Роман Петрович удовлетворенно вздохнул.

— Да. Да. Только вот Лизу прежнюю не вернешь…

— Роман Петрович. Я прошу прощения, но, к сожалению, мне пора. Работа. Еще слишком много непорядочных людей ходит по земле.

— Да, понимаю. Вам нужно идти. Нам вы помогли, но я уверен есть еще много мест где без вашего участия справедливость не восторжествует… — Стоило бы поблагодарить за эти слова, но ситуация была явно не та. Вениамин стал, прошел в прихожую, оделся и еще раз попрощавшись, ретировался.

В мегаполисе наступала зима. Лужи были намертво скованны льдом, ветки остались без малейшего намека на листья, а небо было безнадежно затянуто серыми тучами. Не было главного — снега. Его в городе ждали как что-то очень ценное и важное и даже совсем серьезные чиновники и бизнесмены в глубине души возлагали на него своеобразные надежды, полагая, что снег внесет значительные коррективы в бесконечную серую рутину. Но пока, в отсутствие снега, рутина и не думала исчезать.

Вениамин зиму очень любил, и каждый год ждал ее с апреля-месяца. Он прожил 20 лет на Севере, где зима длилась до 8 месяцев в году, но вряд ли это можно было назвать основной причиной его любви. Зима в его родном городке с причудливым названием Яр-Сале была совсем другой. Температуры опускались до таких отметок, что и вспоминать холодно. Зима там была хоть и суровой, но при этом она и сама была непередаваемо красивой и северян учила жить красиво, каждым порывом ветра, словно напоминая о необходимости подставлять плечо ближнему своему. Безликая же городская зима мегаполиса если чему-то и учила, то только жить в своем мире, не думая о чем-либо кроме как о своих потребностях.

Каждый раз, когда Вениамин начинал скучать по дому он шел поздно вечером гулять и смотрел на звезды. Точно также как смотрел на них в детстве на севере. Смотреть он мог на них бесконечно, пока он на них смотрел, то все его насущные проблемы решались, казалось, сами по себе. Люди врали и зима везде разная. Но звезды — это было то, что всегда укажет правильный путь и натолкнет на правильную дорогу.

***

Самая лучшая девушка в мире терпеливо смотрела на Вениамина, пытаясь разгадать его реакцию на только что врученный подарок. Подарком была огромная кружка, в которую вместится уж пол-литра жидкости точно.

— «Стоит ли нам оставаться там, где нас нет», — прочитал Вениамин фразу на кружке и задумчиво перевел взгляд на Милу. Та улыбнулась.

Абсолютно квадратное, плохоосвещаемое, тесноватое помещение на четвертом этаже было кабинетом Вениамина в юридической конторе Токарева. Вениамин сам выбрал это помещение несколько лет назад. Он еще со Скорой помощи привык работать не столько в тесном пространстве, сколько в пространстве, в котором до всего необходимого можно дотянутся рукой. Посредине, прямо напротив входной двери стоял стол с роскошным кожаным креслом, правда, хозяин кабинета не мог долго находиться на одном месте, в том числе и сидя. Много времени Вениамин проводил стоя позади кресла и облокотившись о высокую спинку кресла. В углу сзади стола стоял шкаф-пенал с книгами и кодексами, рядом с ним тумбочка с принтером на ней. В углу слева от стола был маленький мини-холодильник. Однажды этот холодильник устами Милы из-за своего содержимого получил наименование «Алкогольный кодекс». И хоть Вениамин стал с опытом реже пить на работе, а название так за холодильником и осталось. Над холодильником висел буфетный шкаф.

На самом столе лежал ноутбук, однако привычка часто им пользоваться у Вениамина так и не возникла. На столе лежало множество бумаг формата А4 с рукописными записями. Почерк у хозяина кабинета тоже был медицинский: во-первых непонятный, а во-вторых напоминающий кардиограмму. Буквы были невысокие, низкие, но очень широкие, однако при этом отдельные буквы типа «р», «д», «у» могли занимать до трех-четырех строчек текста и налазить на слова строчкой ниже или выше.

Медицинское прошлое хозяина кабинета проявлялось даже в том, как был поставлен стул для гостей и клиентов. Он стоял не напротив стола, а впритык справа от него.

Именно на этом стуле и восседала Мила. На девушке были темные джинсы и огромная вязаная голубая кофта до колен. Чуть выше уровня груди на кофте был забавный узор в виде снежинок.

— «Стоит ли нам оставаться там, где нас нет» — еще раз прочитал фразу Вениамин.

— Будешь искать глубинный смысл? — поинтересовалась девушка. Вениамин в ответ резко встал, обошел стул с девушкой, принагнулся и крепко сзади обнял ее одной рукой, в другой руке он по прежнему держал кружку. Затем юрист ненавязчиво поцеловал девушку, это он делал очень и очень редко, но решил, что в честь праздника имеет право на проявление самых теплых эмоций. Мила сначала очень сильно смутилась, Вениамин видел это, она даже хотела встать и вырваться из объятий, но потом что-то ее остановило. И это что-то никакого отношения к физической силе Вениамина не имела, напротив, Вениамин специально держал ее довольно слабо, так, чтобы не превратить претендующее на нежность объятие в какой-то силовой захват. Это что-то было внутри Вениамина, что-то очень теплое, чему хотелось верить и доверять. Мила почувствовала это очень сильно.

Еще около минуты, а может чуть больше, они находились в таком положении. Стул для клиента был поставлен так, что клиент смотрел в окно, точнее на жалюзи. Не любил Вениамин когда в затылок ему дышал целый город. Они смотрели на жалюзи, полностью перекрывающие солнечный свет, там, на улице, шумно бурлила жизнь: слышались голоса, машины, чья-то ругань, все тот же ветер. А Людмила и Вениамин среди всего этого шума были в этом кабинете, плотно отделявшим их от окружающего мира. Были в одиночестве. У Вениамина вдруг возникло какое-то неприятное ощущение внутри, среднее между страхом и неприязнью. Он отчетливо вдруг понял, что совершенно не хочет отпускать Милу из своих руки, тем более не хочет отпускать туда, на улицу.

— Что ты чувствуешь? — внезапно прервала молчание Люда. Почувствовала она эмоции Вениамина или нет, но факт оставался фактом: раньше она никогда такого вопроса не задавала.

— Почему тебя это интересует?

— Каким образом нужно сформулировать вопрос, чтобы ты не смог уйти от ответа, а?

— Просто ты же понимаешь прекрасно, что мы юристы, а юристы не должны руководствоваться одними чувствами…

— А вот это ты говорил сто раз. «Помимо чувств существует еще и разум». Помню, можешь не продолжать. Я то тебя спрашиваю не как юриста, а как человека с слишком большим сердцем, в котором хватило место только одному человеку.

Вениамин понял, что от ответа ему не уйти.

— Я чувствую перемены. Они приближаются.

— Ты с таким страхом это говоришь. Что плохого в переменах? Они приносят в жизнь что-то свежее и учат человека чему-то новому.

— У нас с тобой может и большое сердце, но люди мы маленькие. А власть наоборот у больших людей с маленьким сердцем. Мы с тобой за бортом.

— Неужели ты боишься?

— Я? Нет. Я за тебя беспокоюсь, глупышка. Вот так погонишься за большим человеком с властью, а сердце у него маленькое. И что будет дальше?

— Так, ты опять на Антона намекаешь, а? — Мила, освободившись из объятий, встала и пересела в кресло хозяина кабинета. Антоном звали человека, который в течение последних полутора лет исполнял обязанности страстного любовника Людмилы. У Антона было все, что должно быть у современного человека, пользующегося вниманием девушек: дорогая машина, богатый папа, снабдивший сынка престижной работой и шикарной машиной, огромные бицепсы. Антон водил девушку по дорогущим заведениями, ставил в социальных сетях аватарки вместе с ней и сентиментальные статусы. Но Вениамин никогда не относился ни к нему, ни к их отношениям с серьезностью: у Милы за последнее десятилетие таких ухажеров сменилось штук шесть, и что самое забавное, все они были уверены, что их «платоническая» любовь продлится до гроба. Как-то Мила вдруг объявила Вениамину о том, что Вениамин завидует Антону. Мол, у Антона есть всё: деньги, хорошая работа, а главное: сама Мила. Вениамин очень долго смеялся над этим. Юрист никогда ни в чем не завидовал ухажерам Милы, относился к ним безразличием и считал, что в том, что они живут слишком уж благополучно вины нет, в этом, как ни странно, их беда. За свои 29 лет Вениамин не встретил еще ни одного состоятельного человека, которого бы деньги не смогли не испортить. А для девушек, вроде Милы, оказавшихся, по мнению юриста, за бортом, такие как Антон были кем-то вроде спасательного круга. Только вот на круге далеко не уплывешь…

— Да толку мне от твоего Антона.

В этой фразе был определенный намек. Вот уже очень много лет Вениамин пытался донести до своей подруги простую истину, что от любых отношений, даже самых красивых, должно быть не только морально-эмоциональное удовлетворение, но и какой-то более практический и конкретный толк: например, в виде общей деятельности, постоянной взаимовыручки, совместного достижения целей, реализации интересов. Ничего из всего этого Вениамин в отношениях Людмилы с Антоном (да и с его предшественниками) не наблюдал и, более того, был уверен, что именно из отсутствия данного прикладного контекста у Людмилы так и не получилось завести действительно серьезные отношения.

— Вот зря ты так к нему относишься. У меня, между прочим, сегодня вечером вместе с ним очень важное и ответственное мероприятие, — сообщила Мила. Она попыталась сделать серьезное лицо, но глаза выдавали огромное разочарование от того как Вениамин относится к Антону.

— Опять на Audi Q5 встречную полосу штурмовать будете?

На лице девушки появилось недовольство. Ответить она не успела — раздался настойчивый стук в дверь.

— Войдите. У меня редко бывает закрыто. — Разрешил Вениамин.

Дверь открылась. На пороге стоял Владислав Васильевич Токарев, руководитель коллегии адвокатов. Токарев был огромным лысым мужчиной с длинными, но тонкими черными усами и колючим взглядом карих глаз-бусинок. Токареву всегда было жарко, вот и сегодня на начальнике была тонкая белая рубашка (при том изрядно помятая) с коротким рукавом и черный мрачный галстук, а в руках Владислав Васильевич держал тонкую папку. Токарев тяжелыми шагами прошел в помещение.

— Здравствуйте! — Рыкнул он и положил папку на стол. Пожав Вениамину руку, Токарев уже что-то собрался что-то сказать и даже открыл для этого руку, однако вдруг заметил галстук Вениамина.

— Сегодня у тебя новый галстук. — Констатировал он. Затем начальник взял галстук Вениамина в руку и оценивающе его рассмотрел: точно так же он когда-то изучал вещественные доказательства по уголовным делам. Токарев аккуратно перевернул галстук и посмотрел на лейбл. Маленькие глаза руководителя заметно поползли наверх — прямо на лысину.

— Фирменный что ли? Настоящий? Не подделка?

Вениамин утвердительно кивнул, уж Вика то подделки не подарит.

— И сколько стоит? Если конечно не секрет… Такое прямо чувство что мы у Барщевского работаем или Астахова. — Вот этим-то вопросом Токарев застал Вениамина врасплох. Вениамин не хотел признаваться, что это подарок и уж тем более афишировать тем, что у него есть замечательная соседка по имени Вика.

— Владислав Васильевич, я предлагаю все же вернуться к работе, — холодно ответил юрист.

— Поддерживаю. — Проснулась Мила, с трудом скрывая добрую ухмылку. Было видно, что и девушка заинтересовалась галстуком.

— Да. Да. — Согласился Токарев. — Я вчера тебе на стол положил два дела, но одно забрал себе, там директриса школы на взятке попалась, до чего глупая женщина…

— Хорошо, а второе?

— Второе тебе должно быть ближе. Врача-психиатра повязали. Следаки пытаются его аферистом выставить. Вынес из отделения сильнодействующие препараты, на одном черном рынке продал за бешеные деньги, а потом на другом по дешевке купил их низкокачественные заменители.

— А что, такая большая разница была, чтобы ради нее идти на преступление? — поинтересовалась Мила.

— Приличная, между прочим… — подтвердил Токарев.

— Так, хорошо, а как вскрыли всю эту его деятельность? — спросил Вениамин.

— Завхоз обнаружил подмену, составил целый документ о том, что к чему… Ты сам посмотри. — С этими словами Токарев открыл папку, в которой были отсканированные материалы дела. На той странице, которую он открыл, были наименования каких-то лекарств (точнее этих наименований фигурировало только два — Фенибут и Синопакс), а напротив них стояли определенные цифры, обозначающие суммы денег.

— Вижу. Как будто эту бумагу составляли бухгалтера, а не врачи.

— Они еще направили те лекарства, которые притащил этот горе-аферист на экспертизу… — Добавил Токарев.

— То есть кто они? Врачи?

— Точно так, врачи.

— То есть экспертизу ни суд, ни следствие не назначал?

— Нет! — Развел руками начальник. — Эти ребята сами все произвели и потом сдали следователю.

— Фокусники. Ладно. Будем разбираться. — Кивнул Вениамин головой и закрыл папку. — В каком он СИЗО?

— Там помечено, — указал Токарев.

— Хорошо, я сейчас еще пробегусь по материалам и поеду в СИЗО к нему, — сообщил Вениамин, поймав при этом себя на странной мысли, что ни в какое СИЗО ему ехать не хочется.

— Ладно, с этим решили… Так, мне еще кое что надо. — Сказал Токарев и с этими словами прошел к холодильнику. Он резко его открыл и, обнаружив только пару одиноких бананов на верхней полке, тяжело вздохнул.

— Вы же знаете, Владислав Васильевич, я на работе не пью больше, — гордо заявил Вениамин, с трудом не добавив «к сожалению», слишком часто нужно было быстро и эффективно расслабиться.

— Да? А мне вот в голову всякая херня лезет, так что вот, не могу избавиться. — Поделился начальник.

— Ничем помочь не могу! — Развел руками Вениамин.

— Оно и к лучшему. Наверное. Да. До скорого. — Неуверенно проговорил Токарев и не дождавшись ответа на свое прощание вышел.

— А помнишь, как мы его раньше боялись? — Повернулся фельдшер к Миле.

— Помню, — холодно отозвалась девушка.

Токарев теперешний и Токарев пятилетней давности это было, как говорят в Одессе, две большие разницы. Тогда, пять лет назад, Токарев был неприступным, застегнутым на все пуговицы судьей, причем судьей не только по профессии, но и вообще в жизни. С окружающими он разговаривал сухим юридическим языком, имея манеру своей жесткой фразой поставить в диалоге жирную точку. Он не только рассматривал свое мнение как единственно верное, но и умел заставить считаться с ним. Вот и студентов он заставил буквально в поте лица учить те дисциплины, которые он вел, оставив после своих занятий и экзамена глубочайшие знания, вполне применимые на практике. После экзамена произошла большая неожиданность — Токарев вдруг предложил Вениамину поработать в суде своим помощником. Первое что сделал Вениамин в ответ на предложение, это обозначил, что на должность помощника жизненно необходимо устроить Милу. А только после этого сам принял предложение. Так самая лучшая девушка и ее верный адъютант устроились на работу в суд. Какое-то время все шло своим ходом, Токарев выносил жесткие решения, Вениамин учился бескомпромиссности, исполняя обязанности помощника судьи, Мила поднимала настроение и тоже работала не покладая рук, правда, периодически допуская разного рода оплошности. В какой-то момент оплошности стал допускать вдруг сам Токарев. На смену твердости и решительности в его взгляд пришла рассеяность, а изучая материалы дела он стал «зависать», периодически начиная читать одно и тоже предложение бесконечное количество раз. В итоге Токарев ушел из судей, получил адвокатский статус и открыл свою коллегию. Для коллегии он снял четвертый этаж небольшого офисного здания на юго-западе. Рядом было два торговых центра, парковка, еще одно офисное здание и огромный спальный район, тянувшийся от станции метро «Каховская улица» и до самой границы бесконечного мегаполиса. Торговые центры были призваны, казалось, оживить спальные районы, но они их только консервировали, давая жителям возможность не ездить далеко за покупками и месяцами оставаться в пределах этих каменных джунглей. Именно здесь трудились Вениамин, Мила, Токарев и еще десяток юристов и адвокатов.

На Вениамина снова нахлынули воспоминания. Вениамин терпеть не мог слова «помощь», «помощник», однако с этим слова был связан неразрывно. «Скорая помощь», «помощник судьи», будучи адвокатом он тоже вечно кому-то помогал, но самая самоотверженная, бесконечная, результативная помощь была та помощь, которую Вениамин оказывал Миле. Начиналось все с университета, вполне безобидно, а кончилось тем, что всех сколько-нибудь серьезных делах Мила не могла представить себя без твердого дружеского плеча Вениамина. Романтические и сентиментальные отношения на Милу и Вениамина даже и не проецировались.

— Я тоже пойду, — задумчиво сказала Люда. — Мне пора уже, определенно пора. И ты делами занимайся.

— Хорошо, пока, — попрощался Вениамин. Он знал, что если Мила сейчас займется делами, то прибежит или позвонит уже минут через 10. Правда, с учетом того, что у девушки назначена встреча с Антоном, можно было предположить, что в ближайшие два-три дня отношения между Людмилой и Вениамином будут несколько более холодные. Это стало уже закономерностью, после таких «романтических» встреч с богатыми ухажерами Мила набиралась впечатлений как 15-летняя девушка и ей становилось не до Вениамина. Девушка вышла, а Вениамин еще около минуты смотрел ей вслед, точнее, на закрытую дверь. Людмила в коллегии занималась семейным и наследственным правом, провела внушительное количество дел, однако фактическая и объективная сущность этих дел ее совершенно ничему не учила. Девушка была уверена, что все происходящее в семьях ее клиентов это реальность параллельного мира, которая не имеет и никогда не будет иметь аналогов в ее личной жизни. Вениамин же рассматривал эту убежденность не только как заблуждение, но и как огромную глупость.

***

В соответствии с законом адвокат имел право на неограниченное количество свиданий неограниченной продолжительности со своим доверителем. Свиданий наедине. Это было одним из важнейших прав адвоката и обвиняемого, причем право на такое свидание было только у адвоката, у родственников его уже не было. Только в сериалах адвокаты бегают в поисках доказательств по самым разным местам, фактически производя работу следователя или, как нынче модно говорить, детектива. В действительности же, основным инструментом в работе адвоката были именно такие свидания с доверителем. На них устанавливался и корректировался вектор работы (так называемая линия защиты), формировалась позиция, строились опровержения доказательств обвинения, выискивались пробелы в работе следствия. А уж самостоятельный сбор адвокатом доказательств представлял собой косметическую работу, которая дополняла и шлифовала позицию, сформированную на личных встречах. Эта практика была закреплена между строк уголовного и уголовно-процессуального кодекса: УПК детально регламентировал работу следствия и прокурора, однако работу адвоката оставил по факту за рамками своего регулирования. Криминалистика, самая подробная наука о следствии и оперативно-розыскной деятельности, тоже была посвящена именно следствию правоохранительных органов, а не адвокатуры. Так что современный толковый адвокат (по уголовным делам) львиную долю своего рабочего времени проводил на свиданиях с доверителем, а не в суде. Вениамин волей-неволей улыбался когда в качестве рекомендаций про того или иного адвоката ему сообщали, что у этого адвоката по 10-15 судебных заседаний каждый день.

С октября по апрель комнаты для свиданий представляли собой холодильник, не иначе. В большинстве таких комнат, конечно, была батарея, но носила она скорее декоративный характер и никогда не обогревала помещение в достаточной мере. А еще к батарее можно пристегнуть обвиняемого, оставить его в помещении на два дня и в результате получить необходимые доказательства. Это конечно был метод только следствия, но надо признать, достаточно эффективный, в отсутствие каких-либо внешних и ярко выраженных следов издевательств суды не шли на поводу у измученных обвиняемых и жалобы по сути даже и не рассматривали.

Холодно было не только от низкой температуры в комнате. Очень холодным было и отношение Вениамина к своей работе. Холодным, скорее, в хорошем смысле, чем в плохом. Занимаясь своим делом, он никогда не проявлял эмоций, не показывал своего отношения к клиенту или к тому, что он совершил и даже мнение высказывал очень редко. Это качество Вениамин унаследовал еще с работы на Скорой помощи, вот уж там точно нужно было работать оперативно и действенно, не оставляя на пустые эмоции времени, тем более на истерики. На то она и Скорая.

Вениамин стоял в углу комнаты и оценивающе разглядывал своего подзащитного. Подзащитный — Николай Викторович Тевс восседал за столом, он подписывал документы, которые нужны были Вениамину, чтобы получить полномочия на работу в качестве защитника и эту самую работу осуществлять. Тевс был высоким, худым мужчиной с непропорционально большими руками и огромной головой, размер которой будто подчеркивался округлой залысиной. Внезапно взгляд Вениамина упал на два тонких и коротких шрама на голове Тевса, почти заживших и едва видных. Первый был над левой бровью клиента, а второй чуть выше левого виска. Вениамин очень хорошо знал такие шрамы, во-первых благодаря медицинскому образованию, во-вторых видел много таких на теле своего отца. Это были шрамы от пуль. Причем, судя по расположению их на голове у Тевса ранение было сквозное. Подзащитный, очевидно, почувствовал взгляд адвоката.

— Чечня, — коротко прокомментировал доверитель, почувствовав взгляд адвоката. Вениамин замялся, с одной стороны было интересно расспросить Тевса о подробностях ранения и его службы. Клиент был врачом, равно как и отец Вениамина. Не исключено что они пересекались во время службы в Чечне. С другой стороны принципы диктовали свое, напоминая о том, что они не с гитарой на кухне встретились чтобы вспомнить прошлое. Тем не менее, у Тевса видимо были свои планы, он открыл рот раньше того как Вениамин успел принять решение.

— Да…. Во дела! Чечены меня в могилу не засунули, зато свое же государство сначала работать заставляло в унизительных условиях, а теперь еще и суда упекло! Зато эти чурки пока я тут там хозяйничают прямо как дома. Хотя не знаю, дома нормальный человек так беспредельничать вряд ли будет… — голос Тевса звучал жестко, но в тоже время откровенно дрожал, что выдавало огромную обиду. Тем временем у Вениамина возник интерес, который скрыть было уже совсем уж сложно. Юрист сел перед клиентом.

— Вы националист? — спросил Вениамин железным голосом.

— Я патриот.

— Где грань?

Тевс рассмеялся, причем рассмеялся каким-то нечеловеческим ревом. Вениамин наблюдал это у своих клиентов, и Виталий часто рассказывал о подобной реакции. Так рассмеяться может человек, чье сознание напрочь отказывается воспринимать страшную и жуткую новость. Смех в этом случае это неконтролируемая защитная реакция от беды, которую никто не ждал.

— Раньше и слова такого национализм не знали, соответственно и грань не нужна была. Грань была между русскими и остальными национальностями. Но наше замечательное государство ее вырвало с корнем, стерло.

— Если про раньше говорить, то раньше ведь тем более никаких граней не было, было взаимное уважение, согласие… — начал Вениамин, но Тевс его перебил.

— Цепь там была, цепь, они все на цепи сидели. — Со слюной у рта прокомментировал клиент.

Вениамин задумался. Все это было очень странно. Токарев еще никогда не давал ему дела, которые так или иначе были связаны с националистическими убеждениями. Вениамин из своих политических взглядов всегда делал тайну, он был убежден, что доказывать их нужно конкретными делами, а не пустой демагогией. Вениамин вообще не любил что-либо кому-либо доказывать: принципы носят характер аксиомы. Реакция на эти принципы была подчас не самой адекватной или просто слишком неожиданной, что очень раздражало Вениамина. И поэтому он редко делился своими взглядами с Милой или начальством. Поделиться мог с Соколом или на крайний случай с Виталием. Но могло ли быть так, что о взглядах Вениамина узнал Токарев и решил дать дело, которое с этими взглядами бы соотносилось? Такая возможность была, в принципе, не только у Токарева, но и любого, кто следит за сколько-нибудь громкими делами. Около года назад фамилия Вениамина фигурировала в прессе в связи с его участием в одном громком деле, Токарев мог увидеть. Но это было год назад. Да и к тому же шеф не вызывал Вениамина на ковер. Правда, Вениамин и сам не помнил такого, чтобы начальник принимал участия в политических дискуссиях или обсуждениях, Токарев мало этим интересовался. Ну и в конце концов если даже взгляды Вениамина стали известны то вряд ли в этом есть что-то очень страшное.

— Вы меня слушаете? — прервал рассуждения Вениамина Тевс.

— Да. Разумеется. — Кивнул Вениамин. — Я предлагаю поговорить о том преступлении, в котором вас обвиняют. Сейчас от этого будет наибольшее польза.

— Я согласен, — вздохнул клиент.

— Уточните, какую должность вы занимали?

— Занимал. Верно сказали, в прошедшем времени — занимал…. — снова вздохнул Тевс.

— И все же, какую?

— Директор Федерального государственного унитарного предприятия «Межотраслевой научно-технический центр посттравматической психиатрии», — оттарабанил подзащитный.

— У меня была другая информация, — честно признался адвокат.

— Я своей должностью никогда не афишировал, честно исполнял свои обязанности, работал и трудился.

Все это Вениамин слышал сотню раз, у него не было еще ни одного подзащитного или клиента, который считал бы себя непорядочным человеком. Напротив, все они считали себя верхом порядочности, причем таким абсолютным верхом, понимание которого было недоступно для государства. По опыту Вениамин знал и еще кое-что: корни уголовного преследования нередко стоило искать в такой «честной» и «добросовестной работе».

— Чем занимался ваш центр? — Спросил юрист.

— Лечением посттравматических стрессовых расстройств. У нас единственный в стране центр, который целиком и полностью специализируется именно на таких расстройствах. Причем мы работаем уже с наиболее тяжелыми формами, обычно нам переправляют из региональных психиатрических диспансеров, где помочь не смогли.

— А что именно это за расстройства?

— После травмы возникают. Причем травмы могут быть как физические, так и психические. — Начал Тевс, но Вениамин его перебил.

— Это, например, если у человека погибла вся семья?

— Примерно, но например, если этот человек виновным в гибели считает себя. Или если имеет место и физическое увечье, и психическая травма.

Вениамину сразу вспомнилась Лиза Иванова.

— Каким образом в этом случае строится лечение?

— Медикаментозное и психотерапевтическое. На первых порах после поступление мы конечно работаем лекарствами, к нам поступают люди вообще невменяемые, кроме как лекарствами их до состояния вменяемости вряд ли можно довести. В отдельных случаях, правда, и лекарства не помогают, но у нас это единичная практика, когда человек так и остается в неадекватном состоянии. А потом мы работаем методами психотерапии, если человек нормально ориентируется в действительности и осознает происходящее то главное сделать так, чтобы триггер перестал быть триггером как таковым.

— Что еще за триггер?

— Это нечто такое, что напоминает пациенту о пережитом. Например, если человека сбила машина, то вполне ясно как он к машинам относиться будет. При посттравматическом стрессовом расстройстве триггеры имеют особую силу, встреча с одним таким триггером может просто перечеркнуть все прошедшее лечение.

— То есть по факту вы с триггерами и боретесь?

— Вообще, триггеры это центральное направление лечения, но не единственное. Мы, например, человека в глубокой форме депрессии не выпустим. В соседней области был случай, психушка выпустила человека, формально здоровый был, однако как вы говорите по факту — нет. Так вот он 13 человек потом ножом перерезал.

Вениамин пролистал страницы дела. О самом преступлении было написано довольно лаконично, но вполне логично, выдержанно и аккуратно — так, что комар носу не подточит. Было интересно послушать не то, что Тевс думает о предъявленном обвинении, а то, как он вообще видит себе событие преступления.

— Что вы совершили? — Прямолинейно спросил Вениамин. Тевс то ли в силу своего опыта, то ли в силу профессии, а может и в силу каких-либо других качеств был готов к такому ответу. В отличие, кстати, от многих других клиентов Вениамина.

— 18 ноября, в пятницу, в 23 часа я доставил в клинику приобретенные лекарства. Приобретенные подпольно, потому что в нашем государстве такие лекарства нынче хрен достанешь.

— И что за лекарства?

— Флуразепам, темазепам, триазолам. Очень сильные лекарства.

— И где вы их достали?

— Я не буду произносить это место, мало ли, прослушка.

— Да, это может быть. Напишите. — Вениамин отодрал кусок от ненужного документа, достал ручку и передал Тевсу. Тот что-то написал. Адрес ничего не говорил юристу.

— Но вы же туда не с пустыми руками поехали. К тому же и отдельные показания свидетельствуют о том, что вы вывезли из вашего центра определенное число коробок с лекарствами «Фенибут» и «Синопакс». В этом Вас и обвиняют.

— Ничего из отделения не вывозил, кто там и что видел — я не знаю, а уж именно эти лекарства я бы и подавно трогать не стал. Они на вес золото.

Вениамин еще раз посмотрел на адрес. Он понял, что его интересует не черный рынок, где состоялась нелегальная сделка, по сути и образовавшая растрату, а место работы Тевса. Он еще при ознакомлении с материалами обратил внимание, что коллеги Тевса проявили завидное усердие в сборе доказательств против своего шефа. Даже за пару дней (причем выходных) провели экспертизу, а на соответствующее полномочие у следствия была едва ли не монополия.

— Расскажите лучше о своей работе. Раз вы на черный рынок поехали вас плохо финансировали?

Вениамин ожидал услышать доклад о благородном поступке, о том как бравый врач-подсудимый решился на преступление ради пациентов. Все это давно набило оскомину. К счастью, Тевс не был столь предсказуем.

— Наше учреждение было создано еще в советское время. Вообще, это было военное учреждение, медицинское, закрытого типа. Цели были примерно те же что и сейчас, реабилитация после душевных и физических травм, с той оговоркой, что только для армейских чинов. Это конечно был нонсенс, в СССР ни о какой реабилитации не слыхивали, считали все разговоры о том, что нужно восстановиться и набраться сил упадническими, в лучшем случае направляли в санаторий. А тут было целое специализированное медицинское учреждение. Во многом это была заслуга нашего первого руководителя Антонова, он лично со всеми чинами вопрос улаживал. Потом наступили 90-е. Для нас они осложнились и тем, что в 1995 году Антонов погиб в автокатастрофе. Конечно, много было разговоров, что авария была подстроена, но, на мой взгляд, там был типичный несчастный случай. Следующий руководитель академик Толстов сделал очень многое, чтобы уладить правовые вопросы, по вашей части кстати. Во-первых, мы стали обслуживать и гражданских, военных у нас нынче вообще нет в Центре. Мы полностью отделились от государства, стали некоммерческой организацией. Во-вторых, Толстов привлек крупных спонсоров из Германии, мы за счет немецких средств длительное время и существовали. Было очень выгодно, мы в Германию направляли результаты наших исследований, истории болезни наиболее интересных пациентов, а они нас финансировали. В 2003 Толстов ушел на пенсию, а в 2009 скончался. Его место занял я, на мою долю выпали новые проблемы. В 2006 году нас загнали под крыло государства — мы стали Государственным унитарным предприятием. Нам говорили, что от этого будет только лучше, над нами встал Минздрав.

Вениамин терпеливо выслушивал рассказ. Рассказ немного не оправдал его ожиданий, но тем не менее тоже был во многом предсказуемым: среди клиентов встречалось много и таких, которые во всех своих бедах винили государство.

— Но стало только хуже? — Опередил собеседника юрист.

— Да. Ну вы сами понимаете, что финансирование из Германии и финансирование Минздравом если сравнивать по объему то это небо и земля. У нас у сотрудников разом упала зарплата, в три раза, не меньше. Но уволился только один врач, настолько все преданы своему делу были.

— Это в наше время редкость, — прокомментировал Вениамин.

— Еще какая, — согласился Тевс. — Но этим беспредел не ограничился. Мне Минздрав назначил заместителя по хозяйственной части, бюрократ еще тот. Потом назначили заместителя по общим вопросам.

— А чем конкретно они занимались?

— Бюрократией. Вынуждали меня принимать определенные решения, но если я отказывался, то эти решения принимались напрямую Минздравом.

— Часто вы шли у них на поводу?

— Не могу точно сказать. Я делал все, чтобы оградить пациентов от произвола сверху, чтобы лечение было качественным. Потому то и оказался.

— Вы из произвола пока что назвали только сокращение заработной платы и финансирования, — отметил Вениамин.

— Они койкоместа сократили. Усложнили порядок приема пациентов на лечение. Это нормально, человека, который в окружающей действительности едва ориентируется, заставлять бегать бумажки собирать?

Вениамин прожигал Тевса взглядом. Что-то мешало поверить в искренность клиента целиком и полностью. И эта увертюра про национализм явно была исполнена не спроста.

— Что было в тех коробках, которые вы привезли на черный рынок? — Нужно было рассмотреть само событие преступления.

— Да так. Коньяк французский. У меня товарищ с Duty free привез, а на черном рынке это добро ценят…

Вениамин вздохнул. Искренностью тут и не пахло. Внезапно Тевс встал и резко нагнулся над адвокатом. Клиент заговорил полушепотом:

— К завхозу Зимину в течение последних полугода заходил какой-то мужик, фамилии этого мужика я не знал, но прозвал его за внешность арийцем, белобрысый и накаченный. Он явно или военный или из органов, это по поведению и походке видно было. Я не знаю, о чем они разговаривали, но Зимин с ним явно очень считался. Последняя встреча была буквально за несколько дней до преступления, Зимин после этой встречи валерьянку пил. Надо выяснить что это за мужик.

Юрист сделал пару пометок, при этом Вениамин по прежнему сохранял спокойствие: ничего особо ценного Тевс не сообщил — мало ли кто приходил к завхозу. Но и эту информацию проверить надо было.

— Дмитрий Сергеевич Киселев, — внезапно произнес клиент. — Это единственный в клинике на кого действительно можно положиться и рассчитывать.

— Я с ним пообщаюсь обязательно, — пообещал Вениамин. Юрист понимал, что разговор был во многом исчерпан, вряд ли Тевс решится на откровения. Самым лучшим вариантом было попытаться найти новую информацию вне общения с Тевсом, прежде всего в самом Центре. Вениамин окинул взглядом, сделанные в блокноте записи и вздохнул: в этот раз без беготни не обойтись.

Задав еще пару дежурных вопросов, не открывших как и следовало ожидать ничего нового, Вениамин пожал Тевсу руку и закончил свидание.

***

Конституционным правом Вениамин плотно занимался со второго курса университета, то есть где-то около восьми лет. Это была самая политизированная отрасль права, примерно половина норм Конституции закладывала основы осуществления политической деятельности. Однако взаимосвязь конституционного права и политики стала проявляться лишь в последние полгода-год. У населения страны вдруг появился недюжинный интерес к политике. Этот интерес не возник на ровном месте: в конституционном праве население вдруг увидело попытку повлиять на откровенно хамскую политику государства, ставшую результатом многолетнего безразличия, царящего в обществе. По сути, государство снова вело холодную войну, но теперь не с какими-то заморскими буржуями, а со своим же населением. Было множество сфер человеческой жизни, положение дел в которых было откровенно аховым, а с экранов телевизоров Президент М. и Председатель Правительства П. вещали речи примерно о том, как здорово, что трава зеленая, небо голубое и что благодаря проводимой политике трава будет еще зеленее, а небо еще более голубым. Это была примерная формула всех выступлений руководства страны. Правда, отдельные реформы государство проводило, как правило, в тех отраслях, в которых реформы нужны были меньше всего. Например, умудрились изменить исчисление времени. Положительное или хотя бы безразличное отношение к положению дел осталось только у предпринимателей, да и то не у всех, а только самых крупных (многих из которых проснувшееся население требовало посадить). Но процент тех кто был настроен к власти критически становился все более и более значительным Вениамину нередко попадались листовки с выдержками из прекрасно знакомой ему Конституции и указанием на то, что власть приведенную в листовке норму не соблюдает.

Буквально через пару недель в стране должны пройти парламентские выборы. По всей логике вещей эти выборы должны быть хорошим шансом изменить положение дел: проголосовать за оппозиционную партию и она все потихоньку изменит. Но такой расклад был возможен только в сухой теории, которая не имеет ничего общего с объективной действительностью. Помимо большинства своих людей в парламенте власть имела непробиваемый авторитет на всех уровнях избирательных комиссий. Грязных технологий по выборам в двадцать первом веке было придумано бесчисленное множество, опыта по их использованию было тоже немало и поэтому ясно было, что на выборах победят нужные власти люди. Население понимало, что предстоящие выборы мало того что ничего не изменят, так еще сильнее законсервируют откровенно безнадежную обстановку. От этого факта политическое сознание просыпалось даже у самого безразличного обывателя.

Этим вечером Вениамин решил встретиться с Соколом. Их встречи проходили в кафе «Столичная картошка» напротив Сретенской площади, находившийся в нескольких километрах от центра. Этот район, равно как и кафе, Вениамин знал очень хорошо: в этом районе находилась подстанция Скорой помощи, на которой Вениамин работал в свое время. А в кафе он коротал свободное время между рабочей сменой и учебой. Кафе «Столичная картошка» разительно отличалась от полюбившегося юристу кафе «Freitag». «Картошка» была очень дешевым кафе, здесь было самообслуживание, очень скромный интерьер (но очень ухоженный и аккуратный), а сотрудников можно было пересчитать по пальцам. На полу был кафель, а на стены были выкрашены в уже сам по себе аппетитный цвет персико-абрикосового оттенка.

Чтобы добраться до кафе, нужно было доехать на метро до станции «Сретенская площадь», при выходе из метро не подниматься на площадь, а пройти по длинному пешеходному тоннелю-переходу, пролегавшему под проспектом. Этот тоннель неплохо обогревался, в нем была хорошая акустика и поэтому в нем всегда было полно попрошаек, бродячих музыкантов, БОМЖей, для которых тоннель по факту стал домом. В нынешнее время интерьер их обиталища был украшен многочисленными агитирующими за партию власти листовками, которые были приклеены на стены. Листовки пели песни о стабильности, про то, что никто кроме действующей власти ее не сможет сохранить. У обитателей перехода эта стабильность сложилась с огромным знаком минус, так что оппозиционным партиям агитировать в этом переходе необходимости по сути не было.

Вениамин, проходя по переходу, лишь ухмыльнулся и бросил монетку музыканту-скрипачу. Юрист поднялся на верх, зашел в кафе, купил свой заказ, и сел за стол. Сегодня вечером Вениамин взял печеную картошку, фаршированную брынзой и укропом, и пол литровую бутылку пива. Адвокат стал ждать своего собеседника.

Вениамин посмотрел в окно. По другую сторону от площади находилась большая Церковь с высокой колокольней. Люди, в спешке торопясь по своим делам, пересекали площадь туда-сюда, а церковь с какой-то гордостью и неприступностью возвышалась над ними и над площадью. Люди шли со стыдливо опущенными головами, они не видели и не хотели видеть вокруг себя кого-либо еще, а тем более Церковь. Вениамин когда-то и сам был православным. Вера во что-либо святое в этом мире кончилась у него в 2003 году. Тогда Вениамин вместе с бригадой Скорой помощи прибыли по вызову в жилую квартиру, но обнаружили, что опоздали: их потенциальная пациентка, двухмесячная девочка, скончалась. Что с ней произошло не узнала ни бригада, ни другие врачи: девочка ни с того ни с сего начала задыхаться и вследствие этого умерла. По обстановке в квартире было видно, что родители и глаз с нее не спускали, очень ее оберегали и дорожили ею, были готовы дать ей все, чтобы она стала порядочным человеком. За что и зачем Бог ее так рано забрал к себе, за что послал такое испытание родителям (которые тоже были достаточно приличными людьми) Вениамин не смог понять и восемь лет спустя. А тело мертвой девочки до сих пор порой являлось ему в кошмарных снах. Кроме того, за последние годы Вениамин встретил слишком много людей, которым ничего кроме скорейшей смерти не желал, до того эти люди вели паразитирующий образ жизни… А с искренними пожеланиями смерти идти в Церковь Вениамин не решался. Да и к тому же в последнее время даже в Церковь люди стали идти с потребительско-предпринимательскими расчетами: мол, поговорю сейчас со священником, а там и бизнес наладится, и деньги потекут. В этом огромном многомилионном мегаполисе, одном из самых больших городов мира не было совести, ни у кого и нигде. Совесть стала самым большим дефицитом в современном мире.

Внезапно пошел снег. Точнее, с неба медленно стали опускаться мелкие и невзрачные снежинки, они ложились тонким слоем на площадь. Настолько тонким, что назвать их снегопадом совершенно не представлялось возможным. Вениамин снова вспомнил о Миле. Она сейчас была где-то далеко на другом конце мегаполиса и замечательно проводила время. Он отчасти был за нее рад, огорчало только, что надежность представителей круга ее общения оставляла желать лучшего. Беспокоило и другое. Стояла погода может не очень холодная, но промозглая и пробирающая до самых костей. А Мила сегодня была в тоненьком осенне-весеннем пальто, купленном в дорогом бутике. У нее было и пальто потеплее, и большой теплый пуховик, но выглядели они достаточно скромно. В компанию псевдодрузей с толстыми кошельками девушка их уже не одевала. «Хоть бы шарф с шапкой одела», — мрачно подумал Вениамин.

— Здравствуй! — вдруг услышал Вениамин бодрое приветствие. Юрист очнулся от мыслей и поднял глаза, над столом стоял Сокол. Вообще, для Вениамина была вопросом, почему руководитель организации избрал именно такой псевдоним, потому что ничего соколиного во внешности руководителя не было. Сокол своей внешностью напоминал скорее хорька или хомяка. Это был мужчина средних лет, с круглым лицом, курносым носом, какими-то странно полукруглыми глазами и с полным отсутствием шеи и подбородка. Сокол постоянно мерз, в ноябре это было видно особенно. На руководителе был плотный пиджак темно-серого оттенка, серая жилетка с глубоким вырезом поверх рубашки и деловой полосатый галстук. Свое пальто он уже повесил и, кроме того, умудрился повязать белый шарф, который только подчеркивал практически полное отсутствие шеи.

Вениамин в организации работал под псевдонимом Винтер. Вообще, Соколу не составляло никакого труда выяснить настоящее имя юриста, по гражданскому процессуальному праву никакие псевдонимы в судебных разбирательствах приемлемы не были. Но в организации существовала определенная профессиональная этика. Вениамин и сам чувствовал, что ему намного легче работать в организации под псевдонимом. А с Соколом у них сложилась дружба, которой Винтер был очень рад. Руководитель организации был по своей натуре дипломатом, и именно дипломатии научил юриста: настоящий национализм должен быть лишен призывов к проявлению агрессии и должен преследовать цели последовательной, аккуратной и вдумчивой защиты национальной культуры и настоящих интересов. Этим Сокол и занимался.

— Здравствуй! — Вениамин не менее бодро пожал руку.

— Я с тобой тоже поговорить хотел, — сказал Сокол, достал из внутреннего кармана пальто бутылку пива и сел за стол.

— Вот как? О чем же?

— Новости есть. Приятные, не очень приятные… — Сокол не успел договорить: внезапно зазвонил его мобильный телефон. — Да, аллоу?.. А?.. да-да, я пораньше сегодня буду, но мама тоже пораньше собиралась — она уже едет, но в пробке…. Что?.. Да, в магазин она заехала, но вы чтобы не голодать пельмени себе сварите. … Да сварите лучше, что вы ждать-то ее будете, она еще невесть когда приедет!.. Да, до встречи.

Вениамин прекрасно знал, что у Сокола есть жена и дети, которые, видимо, получали действительно патриотическое воспитание. Непосредственно же этот звонок говорил лишь о том, что беседу лучше не затягивать, руководителя ждут в других местах, где он, ясное дело, нужнее.

— Тебе говорит что-нибудь имя Николай Викторович Тевс? — Спросил Вениамин, когда Сокол засунул телефон обратно в карман.

— Говорит, я с ним пересекался пару раз. — Сокол неожиданно усмехнулся. — Был у нас один товарищ в организации, с больно горячей головой по прозвищу «Князь». Так вот этот Князь устроил большой махач с ингушами, двоих в реанимацию отправил. Ну Тевс потом в своей психушке этого горе-богатыря и прятал.

— От суда и следствия что ли? — Спросил Вениамин.

— Если бы. От ингушей, они же мстить хотели.

— Вот оно что, — задумчиво сказал юрист. Он все больше и больше беспокоился за своего нового подзащитного, больно много любопытных деталей в его деятельности открывалось. И если до них доберется следствие, то ничего хорошего не наступит.

— А еще он один раз гордо нам заявил, что трех чеченцев в отделении отравил лекарствами и довел до полного безумия, — сообщил Сокол. Вениамин удрученно вздохнул, это было статьей УК, причем серьезной до такой степени, что продажа лекарств на черном рынке по сравнению с этим цветочки. Сокол уловил реакцию Вениамина.

— Что, набедокурил этот голубчик?

— По первое число, — подтвердил Вениамин. — Веду его дело.

— Отбегался он, я смотрю. И что он сделал?

— Якобы подменил лекарства, одни продал, другими пациентов отравил. Себя виновным не считает, во всех смертных грехах обвиняет Минздрав, — коротко изложил юрист.

— Он конфликтный человек, еще какой, так что терки быть могли.

— Это я уже заметил, — подтвердил Вениамин.

— Ты, главное, делай, что должен, а там дальше и видно будет.

— Да, деваться некуда, защитник от доверителя отказаться не может. Да и к тому же мне самому интересно стало разобраться, что к чему, — поделился юрист. Сокол удовлетворенно сделал несколько жадных глотков пива. Потом он достал из еще одного внутреннего кармана пальто толстый конверт и положил его на стол.

— Это тебе.

Вениамин аккуратно открыл конверт и осмотрел его содержимое. В конверте были купюры довольно серьезного номинала — примерный размер гонорара Вениамина за победу в серьезном деле с щедрым клиентом. А то и в двух таких делах.

— Что это такое? — Спросил Вениамин, попытавшись придать своему голосу нотки жесткости.

— Заслужил.

— Ты же знаешь, у меня сейчас много вопросов возникнет, с чего вдруг такая щедрость? — Спросил Вениамин может не так жестко, но настойчиво.

— Времена темные наступают, Винтер. Черт знает что с нами будет после выборов… Гайки начнут везде закручивать. А если у нашей организации найдут значительные денежные средства, то или налоговая или федеральная служба по финансовому мониторингу прицепятся, а уж разборки с ними кроме как уголовными делами ничем не кончатся, — сообщил Сокол. На его лбу проступили небольшие, но заметные и выразительные капли пота. В чем-то доля правды все же была в словах лидера: Федеральная служба по финансовому мониторингу занималась противодействием финансированию терроризма и экстремистской деятельности. С одной стороны дело конечно благородное, только вот под экстремистскую деятельность изящно записывалась и деятельность предпринимателей, не угодных государству. Очевидно, неугодных потому что не захотели делиться с чиновниками. А уж деятельность национал-патриотической организации обозначить как экстремистскую под силу и самому слабому юристу. Так что повод для опасений был. Но именно для опасений, а не для судорожных и безрассудных действий.

— И ты решил раздать все деньги? — Полюбопытствовал Вениамин с той же настойчивостью.

— Да нет, что ты. Я решил раздать определенный излишек, который образовался в тех местах, где я их храню, — поделился Сокол. А Вениамин все не понимал: порядочность Сокола сомнений не вызывала, но ему явно было куда потратить деньги, опять же на семью.

— А я-то думал, что лишних денег не бывает.

— Это да. Но тот излишек который образовался он уже слишком подозрительный и ни к чему нас хорошему не приведет если что… — сказал лидер.

— Я все равно не знаю, больно это всё подозрительно. — Вздохнул Вениамин.

— Я же не всем им раздаю. Только тем, кто действительно вкладывает в наше дело и силы, и душу. И кто сможет потратить эти деньги с толком, — поделился откровением Сокол, а Вениамин снова вздохнул: вот чего, а души он у себя давно не наблюдал.

— Вот как…

— Только потрать их на что-нибудь действительно доброе. Слишком мало позитива осталось в нашем деле, — попросил Сокол. Вениамин замялся, первое, что пришло в голову, это было кафе Freitag, мысль о нем пришла с какой-то тяжестью в печени. А потом он вспомнил про Милу. Вот уж в этом направлении деньги действительно можно было потратить с толком. Только светлые мысли о самом дорогом человеке так и не сняли осадка смущения от такого вот прямолинейного дарения крупной суммы.

— Хорошо. Деньги я беру. — Сказал Вениамин нерешительно. — А как дальше то работать будем? Деньги и получать откуда-то надо, и прятать их, как видимо, тоже.

— Помнишь Сапфира?

— Сапфир… Это тот парламентский юрист, который в парламенте занимается вопросами документооборота? — Вениамин попытался вспомнить человека по псевдониму, хотя юристов в организации он знал очень и очень мало.

— Да, это он. Он нас свел с одним депутатом. Шевелев Аркадий Борисович его зовут, — Начал было Сокол, но Вениамин договорить не дал.

— Из какой он партии? — Спросил юрист достаточно прямолинейно.

— Не суть. Он нам пообещал всяческую поддержку. — Сообщил Сокол, но Вениамина этот ответ не удовлетворил. Повод для настороженности появился уже во второй раз за вечер.

— И что же входит в это «всяческую поддержку»?

— Он пообещал отстаивать наши интересы в парламенте, доносить туда наши идеи и предложения. Это важно. Пообещал помочь и с финансовой поддержкой… С правоохранительными органами помочь в разборках тоже готов.

— И какие у него есть стимулы иметь с нами дело?

— Видимо такие же как и у тебя. Ты ведь с нашей организацией не ради денег работаешь, я сегодня в этом в очередной раз убедился.

Вениамин про себя усмехнулся. В организации он действительно работал исходя из своих патриотических убеждений, однако в условиях современной реальности понятия «Парламент» и «Патриотизм» стали практически несовместимы.

— А он свою преданность чем-то конкретным доказал?

— Он составил депутатский запрос и направил его в прокуратуру, чтобы они там «Столичный банк» встряхнули и проверили…

— Что!? — Удивился Вениамин. «Столичный банк» был одним из самых крупных банков в столице, да и вообще в стране. Занимался он кредитованием выходцев из Северного Кавказа, решивших заняться бизнесом в столице. А владели банком такие же выходцы — три брата армянина с крупными связями и деньгами. Настолько крупными, что их деятельности ничего не могло помешать по одному определению.

— Решительно, не правда ли? — Поинтересовался Сокол.

— Решительно. Но такая решительность тоже на вопросы наталкивает, — сказал Вениамин. Сокол в ответ лишь устало посмотрел на юриста. Вениамин уловил этот взгляд, Сокол был опытным руководителем, да и просто разумным человеком, юрист в этом мало сомневался. Наверняка лидер знал, что делает и у него были основания поступать, так как он поступает. Вениамин понял, что своими расспросами он вряд ли что-то изменит, а скорее только помешает избранному не без оснований ходу действий. Да и время уважаемого человека тратить не очень хотелось. Вениамин оглядел стол, тарелка с картошкой по ходу беседы потихоньку опустила.

— Хорошо, Сокол. Мне пора. Успехов! Правда есть, была и будет на нашей стороне.

— Это точно, — согласился лидер и неожиданно вяло пожал руку юриста. Вениамин оделся, вышел и поехал домой.

На улице уже потемнело и белокаменная церковь только сильнее от этого выделялась и возвышалась над толпой. Вениамин окинул ее взглядом и спустился в метро. Народу было много, но давки на удивления не было. Во время поездки юрист нередко интереса ради разглядывал пассажиров. Вот и сегодня Вениамин занимался этим же самым. Он оглядывал людей и пытался понять, а остались ли в обществе такие люди, которые были бы уверены в завтрашнем дне хотя бы процентов на восемьдесят? Это было вряд ли. По крайней мере если такие и были то в метро они точно не ездили. Правда, зашла на одной станции девушка явно не из зажиточной семьи. Внешний вид ее так и говорил, что метро для нее в диковинку и оказалась она в нем только потому, что въехала на своей дорогой машине не туда куда надо. Она бросала пренебрежительные взгляды на пассажиров, потом решила позвонить и еще более презрительно хмыкнула, когда увидела что телефон в метро не ловит. Вениамин лишь вспомнил про Милу и порадовался, что рядом с ним есть девушка куда более разумная и порядочная. Только вот и в ее будущем он не был уверен. В возрасте Людмилы не лишним было думать и о свадьбе, однако круг общения девушки такие мысли делал откровенно неприемлемыми. Вениамин удрученно вздохнул и отвел взгляд от богатой случайной пассажирки. Юрист чувствовал себя выжатым как лимон.