Рассекреченное досье

Je vous souhaite la victoire!

("Я желаю тебе победы!" фр.)

Глава I. Освещая тьму

Чёрный квадрат… Это выход или вход? Окно, настежь распахнутое в беззвёздное небо или монитор внезапно разрядившегося компьютера? А может это таинственная комната, в которой погасли все источники света, и затаилась неуловимая чёрная кошка? Как бы то ни было, это последний кадр любого засыпающего сознания. И временно гаснет оно для того, чтобы вспыхнуть с новой силой в подсознательном измерении, озарить на мгновения таинственную подоплёку жизненных кинолент, выйти за рамки замкнутого и мрачного пространства.

Это была старая запертая дверца, геометрические контуры которой очерчивал пробивающийся сквозь проём приглушённый свет. Ни ручки, ни замка в ней не прощупывалось, но любопытной душе, преисполненной охотничьего азарта, любыми способами хотелось заглянуть за неё. Вдруг, неизвестно откуда налетела стайка ярко‑синих бабочек и засуетилась над светящимися проблесками двери. Мотыльки облепили своим ажурным шёлком световой контур, и дверца легко поддалась, впустив в свой тайный мирок. Кто‑то по ту сторону сна, будто беззвучно приглашал просмотреть важную, но изрядно запылившуюся на полке картину.

А пылью историзма и заброшенности здесь, в зазеркалье чёрного квадрата, было овеяно всё. Единственным источником освещения служила лишь старая керосиновая лампа. Несмотря на тусклость, волшебная стайка резвилась вокруг сосуда с маслом, и свет его вдруг вспыхнул небывалой яркостью, осветив сумеречное подполье лазоревым светом. Перед глазами предстал большой зал, уставленный по всему периметру странными предметами. Отовсюду на входящего скалились черепа и зловеще щурились неподвижные уродцы в колбах. По обе стороны от входа потянулись стеллажи с забальзамированными и мумифицированными артефактами. Какой‑то музей ужаса или жуткое хранилище некроманта?

Посмотрите направо — там из банки вам приветственно улыбается жуткий младенец без головного мозга, которому вторят десятки таких же водянистых соседей. Извольте взглянуть налево — здесь вас томительно дожидаются составляющие зрелого человеческого организма: внутренние органы в мутном растворе, тошнотворные кружева раковых метастаз и гора беспорядочно разбросанных людских конечностей. Примечательно, что одни трофеи имели явный налет старины и профессиональной обработки, а другие выглядели пугающе свежо, словно эти отсечённые пальцы и внутренности изъяли у законных хозяев совсем недавно.

Приступ тошноты не заставил себя ждать, но его потеснил настойчивый импульс животного страха, когда с адских полок сверкнуло лезвие, приглушенно мерцавшее в гуще окровавленных органов. Однозначно не музей и не профессорская лаборатория, а тайная коллекция зверски жестокого маньяка! И, стало быть, он недалеко ушёл от своего страшного тайника. На выход, на выход! Скорее уносить ноги, пока они не пополнили кошмарную коллекцию.

Но коварные бабочки… Этим чертовкам будто не доставало острых ощущений, и они, оставив занятную лампу, настойчиво звали в самый сокровенный уголок мертвецкой. Сверкая сапфировыми крыльями, бесплотные мотыльки, как магнитом притягивали к самым опасным археологическим находкам. Их любопытство привело своего Шлимана в глубокий затемнённый альков, предусмотрительно прикрытый полупрозрачной шторкой, надобности в которой, на первый взгляд, не было. Ведь если в адском логове и появляются посторонние глаза, то исключительно для того, чтобы «украсить» очередную баночку с формалином.

Одно нетерпеливое движение и на наблюдателя выплеснулась тлетворная туча различных летающих и ползучих гадов. Отбиться от мерзопакостного клубка пауков, комаров и даже лягушек было непросто, но на помощь пришли вездесущие мотыльки. Они лишь мелькнули на фоне назойливой напасти, как она бесследно рассеялась и только одна зелено‑бурая жаба уныло прошлепала в противоположный угол зала, где громоздилось кашпо с экзотическими растениями. Благодаря спасительным бабочкам мрак чуть рассеялся и обнажил основное сокровище алькова, где одиноко таился странный деревянный истукан. Под другим углом зрения, находка показалась лишь постаментом для засушенной ритуальной головки. То ли нещадное время и специфическая среда сделали её такой тёмной, то ли первое впечатление не обмануло, и голова когда‑то была снята с плеч некоего африканца. Не открывая зажмуренных глазок и ссохшегося рта, артефакт внезапно рассмеялся потусторонним издевательским смехом, от которого в тайнике вздрогнуло всё, и такие вроде бы бесстрашные бабочки попрятались по углам.

А голова, похожая не на профессора Доуэля, а на африканского шамана, используя редкий момент, беззастенчиво попросила полить себя свежей порцией эликсира для упрощения общения. При близком рассмотрении, кувшин с заветным «эликсиром» оказался наполнен чем‑то очень похожим на жертвенную кровь. И действительно, повсюду в затемнённом углублении имелись пятна и кровоподтёки старых обливаний.

Нет уж, такого удовольствия уродливой кровопийце не хотелось доставлять, и голове, ни солона хлебавши, пришлось общаться вслепую. То, что некогда служило ей глазами, теперь представляло собой слегка чадящие угольки, похожие на прикуренные концы кубинских сигар. Но, используя гнетущее чревовещание, бестелесная мумия начала свой удивительный рассказ. Уверяла, что была полноценным человеком ещё относительно недавно. Будто бы она вовсе не археологический реликт или культовый фетиш исчезнувшей цивилизации, а сухой остаток от африканского эмигранта, погибшего при странных обстоятельствах двадцать лет назад. В странностях и экзотике никто усомнился бы, но заявление о том, что бывший владелец головы при жизни был милиционером, вызвало шок и недоверчивую усмешку, которая раздосадовала странного собеседника, и сморщенные глазки задымились сильнее. Вокруг распространился специфический запах, словно терпкая трава пережигалась с птичьими перьями.

Вновь затребовав крови, но получив лишь заманчивое обещание в обмен на подробный рассказ о себе, голова болезненно скривилась, но всё же поведала, будто у неё было своё время, как и у каждого человека. Но время это остановилось в разгар лихих девяностых годов руками заклятых врагов, а после обернулось вспять. И теперь он, бывший страж порядка, съедает время тех глупцов, которые используют его озлобленный дух в колдовских целях. Не упокоенный призрак забирает жертвенные души и жизненные силы своих алчных жрецов, исполняя некоторые их желания. Потому то последние дорожат этой колдовской головкой больше, чем своей, ценя, как заветную чашу Грааля.

В конце беседы, болтливый уголёк, знакомый с законами и правами не понаслышке, пообещал большие неприятности за незаконную эксплуатацию себя, и вдруг запел загадочную этническую песенку на своём языке. Сначала она показалась на удивление безобидной и тихой, но эта приглушённость была пронизана лютым злом и опасностью. Неведомые слова рифмами сплетали магический узор, путая мысли и отнимая силы. Надвигалась тяжкая и всепоглощающая дрёма, сквозь которую гулко доносилось роковое пение и гадкое хихиканье. Наконец‑то трепещущие мотыльки шумно взметнулись и, окружив шамана, облепили его рот и все остаточные органы чувств. Но в следующую секунду они истлели в незримом огне, осыпавшись вниз серым пеплом.

Тем не менее, ритуальная песнь всё‑таки прервалась, и мумифицированную голову объяло внутренним огнём гнева. Вся она сильно задымилась, словно лежала на печке, а не покоилась поверх деревянных истуканов с уродливыми ликами старцев и зверей. Она чадила исключительно чёрным дымом, который стремительно окутывал всё вокруг. И, когда в этом инфернальном шлейфе потонул сам источник дыма, раздался последний и самый противный смешок африканского духа, а из‑под ветхих досок пола вырвался чёрный трос, который обхватил ноги и резко дёрнул вниз, унося в безвестное подземелье.

***

А где‑то на просторах многолюдной «терра‑инкогнито» потерянно брёл в никуда немолодой мужчина. Вид имел опрятный, но изрядно изношенный. Взгляд его был растерянный, словно у потерявшегося ребёнка. Он всё вертелся по сторонам, надеясь отыскать хотя бы одно знакомое лицо или дом, разочарованно опускал свою голову, периодически встряхивал ею и отчаянно сжимал чуть поседевшие виски. Было очевидно, что именно он являет собой безнадежного «инкогнито», вдруг сбившегося с курса посреди легко узнаваемого мегаполиса, который уже четвёртый век вонзался в хмурое балтийское небо Адмиралтейской иглой.

В этот исключительно приятный денёк не было дождя, и бывшую столицу щедро заливало лишь солнечным светом. Потому издали виднелись основные достопримечательности Санкт‑Петербурга.

Тревожно вечерело. А тем не менее, ещё удивительно яркому солнцу, стремительно огибавшему лазурный купол, чтобы скорее выпрыгнуть в небесную форточку Европы, было не под силу пробиться сквозь тягостный туман в бледно‑голубых глазах незнакомца. Густая туманная завеса эта наполняла всю взлохмаченную голову мужчины. Отчаявшись вглядываться в безучастных прохожих и бесконечную кавалькаду автомобилей, он с апатичным видом устало присел на ближайший поребрик.

Белый лист… И сердце отчего‑то всё тревожно сжималось, словно над пропастью. А упрямый мозг силился подобрать пароль хотя бы к имени своего незадачливого владельца. И вот, на мысленном плане начали, кака на школьной доске, выцарапываться буквы. Очевидно русские! Прекрасно, с национальностью и вероятным гражданством определились. Теперь очередь за именем — в этой графе почему‑то укоризненно белела пустота. Мужик, а точнее его непокорный разум, решил следовать методу подбору и, как в детской головоломке, перебирать буквы, с тем, чтобы на одну из них сработал сакраментальный сигнал «дежа‑вю». Несколько раз для чистоты эксперимента пропускал он глумливую карусель алфавита сквозь свою гудящую, словно с похмелья, голову. И всё же пришёл к единственной за первый день своей новой жизни убеждённости — буква «В» была определённо неравнодушна к нему и до того стиснутое ледяным оцепенением сердце незнакомца отвечало ей колкой взаимностью. Но подлая буква, как и всякая дама, будто решила подразнить его и не обнажала заветное мужское имя полностью.

Не хватало помощи собеседника, но равнодушные горожане по‑прежнему сновали мимо. Впрочем, некоторые шли медленным прогулочным шагом, любуясь архитектурными изысками города, фотографируясь на память, но все, как один не удостаивали рассеянного маргинала вниманием. И даже полицейский кортеж ДПС‑ников, надрываясь тревожными спецсигналами, промчался мимо неустановленной личности, явно портящей открыточную эстетику исторического фасада. Но форсаж полицейских, взволнованных неким происшествием или опозданием на службу очередного сановника, вызвал бурю негативных эмоций у незнакомца. Все естество его в страхе затрепетало, голова ушла в плечи и он весь, словно черепаха, подобрался в невидимый панцирь. Только, когда мнимая опасность миновала, здравый смысл пожурил мужика за трусость, поскольку, кто, кроме полиции на данный момент взялся бы восстановить его личность и память.

И ни магазинов, ни лавочек, ни социальных учреждений в поле зрение, как назло, не было, что предвещало дальнейший тягостный дрейф, но почему‑то закостенелые мышцы вконец отказывались подчиняться. Глядя в безответные глаза неумолимо приближающейся голодной ночи. Только пока несчастному страннику хотелось не есть, а напиться до посинения. Иными словами, принять анестезию от собачьей жизни, чтобы вернуться в прежнее забытье, из которого его часом ранее выдернул ослепительный закат. Но в карманах потрепанной куртки не нашлось ничего, кроме песка и опилок. От досады верная мышечная память вдруг подсказала влезть во внутренний карман. Там зияла сквозная дыра, хотя гражданин рефлекторно вспомнил, как иногда нырял за старинной фляжечкой, всегда теснившейся рядом с паспортом. Последняя тропинка в прошлое оказалась отрезанной, бедолага инстинктивно взмолился, зашептав «Отче наш», скорбно глядя на позолоченный купол собора вдали.

И снизошло проведение. Слава отцам небесным! В полуметре от поребрика притормозил раскрашенный микроавтобус «Фольксваген», из которого выплеснулись суетливые и восторженные туристы. Но теперь неожиданно подвёл расстроенный вестибулярный аппарат, вместо того, чтобы встать по‑человечески, мужчина бросился под колёса отъезжающему автобусу. Будто бы хуже уже не будет, либо память, либо смерть.

— Жив? Сильно стукнуло? Повезло, что скорость не набрал, просто припарковаться хотел! — донёсся из‑за обморочной пелены голос водителя. В роли земного ангела‑хранителя выступал тридцатилетний соотечественник с доброжелательным взглядом. Его наружность и уже знакомая городская панорама прояснялась, светлело в глазах, но больнее прежнего звенело в голове. Бездомного стукнуло в левое плечо и левую лобную часть, которую незадачливый камикадзе потёр, а затем автоматически глянул на своего крупногабаритного обидчика. В то же мгновение потерпевшего прошибло нервным током — он ошарашенно уставился на фирменный лейбл туристического автобуса. Померещились две перекрещенные латинские буквы, и они вызывали необъяснимую панику в травмированном сознании.

— Вэ?! Вэ, это похоже на… — испуганно забормотал незнакомец, оборачиваясь к подоспевшему водителю. Ватное тело моментально оживилось, лишь бы удрать поскорее от жуткого автобуса.

— В чём дело? Что вас напугало? — недоуменно спросил водитель, придержав сумасшедшего с мёртвенно бледным лицом за плечо. Он мыслил оперативно, не дождавшись от невменяемого и несколько асоциального гражданина ответа, парень решил подбросить терпилу в Боткинскую больницу, где медицинскую помощь окажут и временным кровом обеспечат. А после, любезно впуская бродягу в салон автомобиля, всё же ненастойчиво предложил воспользоваться в такой странной ситуации услугами доблестной полиции, до ближайшего отделения которой было вообще рукой подать. Но это предложение вызвало бурю протеста, и водитель понимающе рассмеялся.

— Не будем пока отвлекать этого брата от насущных проблем. Через полчаса япошки вернуться из Кунсткамеры, повезу их в гостиницу у метро «Александра Невского», там и закину тебя в больничку. У тебя наверно сотрясение или шок. Хотя, сдаётся мне, это что‑то давнее… — молодой мужчина в бейсболке с отечественным триколором изучающе оглядел своего подопечного, который скромно примостился рядом с водительским штурвалом. Заметив следы измождённости на немолодом лице, сердобольный парень предложил потерпевшему минералки, — А значок с буковкой «Вэ», поверь мне, старина, не так страшен. Это всего лишь «даблъю», марка немецких тачек «Фольксваген», — приободряюще улыбаясь, пояснил он, — Ну, что полегчало чутка? Кто, откуда сам? Меня Лёха зовут, если что.

Загадочный странник хранил напряжённое молчание. К великому сожалению, клин клином ничего конструктивного не вышиб, и вместо новых воспоминаний удар добавил лишь болезненную шишку на седеющей голове. Не скажешь ведь, что зовут на букву «В», которая теперь уже не заманчиво подмигивала, а скалилась жуткими латинскими зигзагами. Она, очевидно, была фатальным наследием позабытой жизни, ведь этот популярный автомобильный бренд мужик знал и ранее.

— Я не помню, — обречённо ответил он, решив открыться понимающему человеку. Молодой человек изменился в лице и надвинул бейсболку на виноватые глаза. — Да не беспокойтесь, я это… В общем, я и до вашего автобуса ничего не помнил. Как будто все стёрли.

— А‑а, знакомая история, — махнул рукой водитель, — Палёное пойло в комплекте с кулаками верных товарищей. Вот америкашки всё лепят про опыты инопланетян и спецслужб. На какой хрен мы им нужны были бы. Сколько дней ты так болтаешься, старина?

— Только сегодня. Честное слово… — по‑детски оправдался бродяга. — Как будто из комы вышел и за спиной полная пустота, стена. Меня охранник у магазина растолкал, и я пошёл, куда глаза глядят.

— Ну стена, это не пустота, в ней лазейку найти можно, — оптимистично заверил спаситель в жизнеутверждающей бейсболке. — Так ты откуда конкретно путь держишь? Надо бы вернуться к истокам, там народ расспросить. Искать себя нужно там, где потерял.

— Сейчас скажу… — мужчина задумчиво сощурился и простёр ладонь к Зданию Двенадцати Коллегий. — Там с улочки такой узкой путь начал, от крытого рынка… Кажется, «Васильевский дворик», написано было. Оттуда верзила в чёрной форме меня и прогнал. А я ничего вспомнить не могу, хоть ты тресни, кто и откуда не знаю. И ни документов, ни знакомых. Потому и сижу на поребрике, болтаюсь весь день, как в проруби сами знаете что.

— М‑да, крутой улов у меня сегодня. Значит, один день, говоришь? Был у меня один знакомый, я тогда на Садовой ещё снимал жильё. Так вот, его суточная амнезия мучила. Сегодня помню, завтра нет. Народ ободрал его, как липку, занимай — не хочу, всё равно не вспомнит ни фига. Каждый день с чистого листа, как у рыбки. Знаешь, там, в Боткинской конечно приютят, но мозги бесплатно реставрировать или в «Ищи меня» писать не станут. Так что ты уж как‑нибудь сам собирай себя по кусочкам, — сочувственно усмехнулся парень, — Покопайся в карманах, может что‑нибудь попадётся. Вот, возьми карту города, полистай, может, вспомнишь свой дом с поребриками и парадными. Ты явно местный, питерский.

Улыбаясь, водитель затянулся сигаретой и эмоциональным рассказом о своём переезде в чопорный Петербург из горячо любимого, но вконец обнищавшего Урюпинска, а бродяга, последовав дельным советам, погрузился во все уголки своей слишком скромной для зябкого марта одежды.

Недаром завещали Дельфийские мудрецы: «Сначала, познай себя». Заглянув к себе за ворот, мужчина обнаружил маленькую деревянную иконку Святого Николая на верёвочке. И этой многозначительной находке водитель туристического автобуса обрадовался больше настороженного пассажира, сразу окрестив его «моряком Колей».

— Знакомые все лица. Вон видишь мой иконостас? — Лёха кивнул на свои иконки, украшавшие салон, — Там у меня и именная для Алексея есть.

Только у незнакомца своя икона почему‑то вызывала колючее чувство, и асоциал с неохотой продолжил личный досмотр себя. Спустя минуты поисков, не веря своему счастью, он всплеснул обрывком старой газеты, выловленным из дырявой подкладки ветровки. На засаленном листке был нацарапан номер мобильного телефона с неразборчивой надписью.

— Антонина или Антохина? — попытался расшифровать клинопись Лёха, — Твой почерк наверно, узнаёшь, Николай?

Тот с недоумением и опаской вновь взглянул на обрывок и, весьма отчётливо представив, как собственноручно делал эту важную запись, понуро кивнул.

— Замечательно! Звони этой дамочке. — воодушевлённо отозвался водитель и широким жестом протянул свой мобильный, — Ну чего медлишь? Тебе повезло, старина. Украли все документы с деньгами, отоварили до потери памяти, а тут такое послание в бутылке. Давай, давай, звони!

— И что я скажу? — попятился потерянный мистер Х, — Здравствуйте, угадайте, кто я? Или заберите меня отсюда?

— Да хоть бы так, не суть! Может это единственный шанс, Колян. Показаться дураком лучше, чем стать неопознанным бомжем. Да и я гляжу, что газетёнка Василеостровская, пешком придёт, если любит. — шутил водитель, щёлкая семечки, а с бледного лица названного Николая не сходила мгла сомнений. Он и без «толерантного» напоминания о бомжатнике чувствовал себя повисшим над жуткой пропастью, но в голове не было ни одной толковой мысли — все файлы были безнадёжно пусты. Потому, правили бал одни только обострённые чувства. Некое наитие терзало угнетённую душу, ужасно не хотелось набирать эти одиннадцать цифр и возвращаться в затуманенное прошлое. Хотелось остаться в уютном автобусе рядом с энергичным Лёхой, чьи глаза настойчиво блестели из‑под полосатого козырька, а рука уже протягивала мобильник, издающий томительные гудки.

Но не все обитатели северного города могли похвастаться такой скоростью мысли и реакции, как приезжий водитель, наблюдавший скомканный диалог с таким любопытством, который давно не испытывал за вечерним просмотром телевизора. Колю, еще более сметённого, никак не хотели узнавать на том конце провода. Не знали там, впрочем, и никакой Антонины, и гражданки Антохиной. Лишь твёрдо пообещали забрать звонящего из любой точки города. Только точку эту сразу несколько собеседников, женские и мужские возгласы которых доносились и до участливого водителя, просили уточнить. Когда трагикомедия, а с ней и странные телефонные переговоры завершились, на лбу Николая проступала испарина и морщины сумрачных раздумий.

— Сказали, сейчас приедут за мной и отключились, только обо мне и Антонине ни слова. Сомнительно… — мужчина перевёл недоверчивый взгляд с нового товарища на темнеющую водную гладь Невы.

— Вот блин, я то думал, что жена. Странные дела. Может и эту Тоню Антохину уже того, поминай, как звали? Болтается где‑то по течению реки.

— Какой реки? — пасмурно осведомился Коля и рефлекторно сглотнул.

— Что? — откликнулся вдруг утративший оптимизм водитель, отрывая хмурый взгляд от скрытного русла Невы, — Да по реке… Реке Лете. Как говорят, канул в Лету, дескать, пропал…

— Я понял. — угасшим тоном приговорённого перебил его оппонент и, поджав обветренные губы, утих в напряжённом ожидании своей участи. Сердце отчего‑то вновь сжалось. А мозг? Эта самонадеянная субстанция предлагала порадоваться тому, что близкие нашлись по горячим следам, пусть даже голоса их были далеки и загадочны, как Луна, что к тому времени уже воцарилась в сумеречной синеве небес. Её перламутровый свет завораживал, оказывая седативное действие, и «Николай на букву В» снова впал в молчаливую прострацию, несмотря на болтовню радиостанций и комментирующего всё подряд Алексея.

Незаметно истёк час ознакомления Японии с изощрёнными увлечениями российских императоров, а за Колей на Университетскую набережную так никто и не прибыл. Словно пёс, привязавшийся к доброму прохожему, он наотрез отказался снова оставаться на обочине жизни и судьбоносный «Фольксваген», преодолев Дворцовый мост, мягко поплыл вдоль лучших творений петербургских зодчих.

Помрачневший водитель выключил радио. И сквозь громоздко нависшую тишину звучало лишь приглушённое мяуканье интуристов, делящихся впечатлениями и фотографиями. А сердце Николая обхватило своей беспощадной ладонью отчаяние. Ему всё казалось, что эта затянувшаяся галлюцинация скоро закончится в постели родного дома, наполненного счастливыми родственниками и упорядоченными фрагментами былой судьбы.

Комфортабельный автомобиль и манера вождения умелого извозчика усыпляли, но на исходе Синопской набережной обездоленного пассажира растревожило нечто необъяснимое. В ушах вдруг зазвенело, и атмосфера сгустилась, словно перед взлётом авиалайнера. Внутри все затрепетало, а сердце булькнуло на дно чёрного омута страха. Он с неосознанной тревогой глянул сквозь лобовое стекло и только испуганно вжался в пассажирское кресло, не успев даже вскрикнуть — со встречной полосы на противоположную резко свернул рыжий самосвал и в упор направил все свои тонны на туристический автобус. Машина смерти неслась с такой безумной скоростью, что никакая реакция и опыт водителя не спасли бы. Всё сбилось со своего законного места, смешиваясь в одно визжащее и давящее месиво.

Последним, что слышал съёжившийся странник это оборвавшийся крик Лёхи с оглушительной волной бьющихся стёкол. А после мощный толчок и полное спокойствие, смешанное с тоскливой безмятежностью. Душу будто вынесло в шёлковые просторы сумрачных воспоминаний. Перед глазами, словно в персональном кинотеатре протянулась вся красочная и до боли знакомая лента забытой жизни, только кино это лишь проявившись, утратило свою актуальность. Ослепительно вспыхнуло в сознании, чтобы тут же перегореть, будто отслужившая свой век лампочка.

Глава II. Добро пожаловать в лабиринт

Падение в подземную бездну под шаманское песнопение прервала боевая тревога. И пробудившаяся от тяжкого сновидения девушка, словно угодивший в густую паутину мотылек, заметалась в перепутанных постельных принадлежностях. Какую бы райскую безупречность не представляли собой эти просторные шелка, поутру им суждено было стать канатными дорогами, ведущими в мир потусторонних путешествий. Тревожную симфонию из гонга и барабанов издавал смартфон, к которому метнулся белоснежный кот с помпезной кличкой Персиваль, оставив в покое обсмоктанные пёрышки ловца снов. В этом доме мобильные телефоны были не только средством связи, но и любимыми игрушками продвинутого зверька. Танцуя тарантеллу в виброконвульсиях уже не первую минуту, мобильник спрыгнул с тумбочки, и его со шкодливым азартом в разноцветных глазах оседлал годовалый сибиряк. Разумеется, назойливый звонок был сброшен.

— О, большое человеческое спасибо, Персик… — томно протянула хозяйка кота и их общего смартфона. В её голове ещё раздавалось пугающее эхо вудуистских заклинаний, и каждая извилинка болезненно трещала от громких звуков, глаза не желали разлепляться, а разбитое тело не поддавалось управлению. Пушистый шкодник красноречиво промурлыкал хозяйке что‑то на своём, и она улыбнулась, не открывая глаз. — После жизни ты обязательно попадёшь в кошачий рай. А эти позвонят позже, если очень надо.

В самом деле, звонящие не сдавались. И Персиваль невесомо подпрыгнул в испуге, одарив галдящее устройство таким возмущённым взглядом, словно это была ожившая в цепких лапах мышь. Девушка тяжело вздохнула, и всё‑таки спустилась по своим шёлковым канатам к телефону. Нехотя расставаясь с ним, котяра недовольно мяукнул, и принялся со скепсисом наблюдать, как его добычу используют не по назначению.

— День добрый! Евангелина? — пакостный рингтон для неавторизированного абонента сменил энергичный мужской голос. Тон этот был призрачно знаком, но вызывал неприятные отголоски в душе девушки с необычным именем, и потому она немного поколебалась, прежде чем обнаружить себя.

— Допустим, а кто ею интересуется?

— Как вы предусмотрительны! Это Горский, не забыли такого?! — торжественный басок звонящего не щадил разнеженных после крепкого сна ушей. Бойко озвученная фамилия пока ни о чём не говорила, и растрёпанная девчонка вместе с телефоном занырнула обратно в тёплую кровать.

— Горский… Который час, Горский? — капризно промямлила она.

— Сейчас, сейчас, — приветливый голос отдалился от своей трубки, а Евангелина подавила навязчивый зевок, — Полдвенадцатого уже. Почему сбрасывали, неужели разбудил или не узнали номер? Я же вроде оставлял координаты… — его неприкрытый упрёк не обидел адресата, в миг лишившегося всяких чувств. Ведь временной рубеж обозначил полный крах ранее запланированного мероприятия, неисполнение которого считалось катастрофой. В двенадцать часов по Московскому времени в Шереметьево должна была совершить посадку железная пташка «Люфт Ганза» с ненаглядным страшим братом на борту. И ошеломлённая девушка, включив динамик смартфона и отбросив его на кровать, уже запрыгивала в подготовленную одежду под воображаемый рокот турбин. Сын немецкоподданного за день предусмотрительно просил сестрёнку завести все имеющиеся дома будильники. Так и было сделано. Но то ли андроидное самоуправство смартфона, то ли игривый кот постарался. И теперь ей оставалось надеяться только на задержку рейса или на услуги автогонщика.

— Нет, Горский, вы вовремя. Я как раз совершала утреннюю пробежку вокруг дома и заходила на лишний круг…

— Да‑да, слышу, вы запыхались. Поберегите себя, Евангелина. — усмешка в низком голосе молодого человека заставила девушку сбавить бешеный темп сборов, и она перевела недоумённый взгляд с косметического зеркальца на вещающий из постели телефон. Его звуковые децибелы то и дело вздыбливали шёрстку кота, спрятавшегося за сеточкой хранителя хозяйских снов.

— Спешу напомнить, я следователь Горский из комитета. — собравшаяся за считанные минуты девушка так и застыла перед зеркалом с намотанным на расчёску льняным локоном. — Алло? Евангелина, вы там не споткнулись? Осторожнее, я вижу на вашей спортплощадке больше парковочных мест, чем беговых дорожек. Прошу прощения, что так уж побеспокоил, издержки профессии. Пару месяцев назад мы с вами пересекались на следственном эксперименте с экстрасенсами, помните?

— М‑м… Забудешь такое! — отвечала она с горьковатым сарказмом, пристрастно осматривая через окно свой родной двор с высоты птичьего полёта. На площадке жилого комплекса резвилась детвора, оживлённо сплетничали их мамаши с бабушками, и переливались на солнце те же примелькавшиеся машины. Одним словом, квартал пульсировал ясным весенним деньком, и никакие комитетчики его не омрачали. Не обнаружив у своего подъезда и в окрестностях подозрительного автомобиля, она осторожно присела на кровать рядом с собственным смартфоном, словно бы он являлся тем самым собеседником. — Помню этот театр абсурда, как сейчас. Только вот забыла, чтобы меня там кто‑то опознал, после чего мою скромную персону можно было взять в оперативную разработку.

Незримого служителя Фемиды позабавил девичий домысел, и он кокетливо расхохотался. Говорила она волнующе ядовито, сказывалась школа артистической родительницы — драматической актрисы одного славного московского театра. Сияющие мамины глаза с красочной афиши требовательно взирали из гостиной на непутёвую дочь. Настенную галерею из красивых портретов фактурная служительница Мельпомены оставила вместо себя, упархивая на очередные гастроли и на время антрепризы, возложила на чадо всю ответственность за невыполнимую миссию под кодовым названием «встретить брата по‑человечески».

— Значит так, капитан Горский! — девушка взяла волю в кулак, — Мне в отличие от вас не до смеха. У меня важное дело, большая проблема и я незамедлительно берусь за её решение. До скорого…

— Подождите, а я на что?! — взвился новоиспечённый расследователь резонансных дел, — Я к вам тоже по важному, по особо важному вопросу! Посодействуете мне в новом деле, а я в вашем. На мобильный не дозвонился и решил заехать лично.

Юной ясновидящей до волнующего всплеска в груди польстила заинтересованность заоблачного комитета в своих услугах. Но только не сегодня! И потом, спросонья Евангелина видела не столь ясно, да и чем она могла помочь супергерою, который двумя месяцами ранее громче всех оппонировал каждому «шарлатану» на неудачных испытаниях мистического шоу. Тогда однокурсники с философского факультета подтолкнули скромную творческую личность с необычными способностями и увлечениями к участию в злополучном шоу, откуда она вылетела со скандалом в первый же день. Скромница вдруг посмела углядеть истинного преступника «с маниакальный энергетикой» в одном из добропорядочных участников эксперимента, в ходе которого нужно было найти крупную сумму денег, украденную у почтенной знаменитости советской эпохи. И теперь девочка‑индиго зализывала моральную рану в пучине внутреннего мира и вела анонимный блог о своих экстрасенсорных расследованиях. Потому всё её естество воспротивилось специфическому предложению, но пунктуальность немецкого сервиса не позволяла тратить время на раздумья. Неумолимые секунды опережали бешеный пульс девушки, в синих глазах которой вдруг зародились огоньки хитрого плана.

— Ладно, я согласна.

— Ого, как быстро! Речь не о ЗАГСе, если что! — смеялся впечатлённый следак.

— Но, только при одном безоговорочном условии. — гнула она свою линию, не обращая внимания на стёб.

— Не беспокойтесь, Евангелина, никаких камер и экзаменов, с теледурилками мы и сами больше не связываемся.

— Не в этом дело. Аркадий, вы даже не представляете какой аванс я с вас потребую за своё содействие… — пролепетала она в трубку, широко улыбаясь.

От чего динамик мобильного раскашлялся голосом решимого борца с преступностью, который сторонился своего нелюбимого имени, заменяя на лаконичное и современное «Арчи» для ближнего круга, либо фамилией для остальных.

— Страшно представить пределы проблем и фантазий наших малолетних колдунов. — парировал московский сыщик, заразившийся азартным настроем странной особы. — Излагайте своё интригующее условие.

— Не‑а, я предлагаю пари вслепую. Соглашаетесь прямо сейчас оказать мне одну услугу, тогда я берусь за любое ваше задание.

— Что за торг?! А если… — осмотрительно замялся Горский, деловито огрубляя голос, но зараза по ту сторону эфира была непреклонна.

— Или я сейчас отключаюсь и мчусь по своим безотлагательным делам. Адьё!

— Х‑хорошо, хорошо, согласен! — вымученно выпалил молодой сыщик, чертыхнувшись и прошипев в сторону сожаление о том, что не поехал к колдуну Мактубу.

— Класс! Замётано! Только, если вы приехали не на маршрутке, — шутила в ответ довольная девушка, — Подъезжайте к первому подъезду дома №87, к четвёртому корпусу, чтобы я видела вашего железного рысака. Сейчас я спущусь, и мы возьмем курс на Шереметьево. Кстати, как там с пробками на Дмитровке и вашим синим ведёрком? — бодро заявила она, подливая масло в огонь гневно краснеющего следователя, и насыпая корм белому коту. Дерзкий ультиматум шёл вразрез с планами карьериста, которому было поручено молниеносно и тихо разобраться в частном деле ограбления чиновничьего особняка. Без помощи человека с паранормальными способностями в таких условиях было не обойтись, и потому с утра капитан, нацеливающийся на майорскую звезду, намеревался брать курс в совершенно другом Рублево‑Рижского направлении.

Но судьба распорядилась иначе, и через пару минут следователь мчал внештатницу на своём чёрном «Форде» по Дмитровскому шоссе. Пробок на нем в тот будний день не наблюдалось, но движение было столь интенсивное, а волнение опаздывающей спутницы таким сильным, что капитан все же воспользовался своими следовательскими преимуществами над остальными гонщиками трассы. На крыше чёрного «болида» взвыла сирена проблескового маячка, и с ней поутихла истерия Евангелины.

Теперь она сканировала породистый профиль своего извозчика, удачно заменившего какого‑нибудь нерасторопного и алчного таксиста, от чего у несчастного непроизвольно подёргивались желваки. На съёмках он, как юрист третьего класса, был закован в строгий синий мундир и гладко причёсан. А во внеурочное время, вероломно носил джинсы и любимое чёрное пальто с поднятым воротом. Чёрные, как смоль, волосы его теперь непокорно вихрились, а в правом ухе поблескивало золотое колечко, на изящной гравировке которого прозорливая пассажирка прочла многообещающее «Victoria».

— Если бы мы с вами были сейчас на скачках, я бы стопудово поставила на вас, Аркадий! — не то с восхищением, не то с издёвкой в голосе вдруг сказала девчонка, и густые брови вороного фаворита удивлённо взлетели.

— Это полагается счесть за комплимент? — усмехаясь, спросил Горский. Самоуверенный красавец по определению не привык смущаться, особенно в общении со слащавыми студентками, но в тот исключительный день его застигало это непривычное чувство уже второй раз. — Где‑то слышал, что дети‑индиго не такие, как все, но не думал, что настолько.

— Вы тоже, нетипичный такой следователь… — расквиталась с оппонентом прямолинейная девушка, обводя выразительными глазами весь нуар его облика.

— Да, я атипичный. У меня даже в личном деле и в корочках написано «атипичный следователь», — ухмыляясь, мужчина на всякий случай свободной рукой раскрыл своё красное удостоверение с вполне стандартными данными. — Но всё равно, благодарю за доверие, и‑го‑го. Кстати, можно просто Арчи и «на ты», раз уж ставки сделаны. Ок?

— Хорошо, Арчи. — деланно согласилась она, — А, можно узнать, почему твой жребий часом ранее пал на меня, а не на грозу всех телемагов Мактуба, которого в победителя вывели? Гонорар запросил?

— Не в деньгах дело…

— А в их количестве, я так и поняла. — съязвила Евангелина, и брюнет максимально вдавил педаль газа, удачно завершив слалом между последними возмущенными конкурентами на своем пути, которых он вполголоса отправил через некий лес, изобилующий эротическими развлечениями. С победоносным видом Горский вырвался вперёд кавалькады машин, конца которой, казалось, не существует. Нежданно‑негаданно, каприз ясновидящей обернулся истинным удовольствием для закоренелого любителя стрит‑рейсинга. Только мозг сверлил загадочный мотив экстренной поездки в аэропорт, который интриганка отказалась оглашать. — Просто я больше не претендую на славу после того позора на шоу… — через паузу открылась она.

— Да ладно, твой баттл вырезали подчистую, как опухоль. Наша секретарша, как раз на днях выпуск этот в интернете показывала.

— Опухоль… — с недоумённой усмешкой повторила Евангелина и покачала головой. Атипичной у следователя была не только наружность, но и манера общения. — Плюсую вашему, то есть, твоему красноречию.

— Поверь мне, это я ещё сдерживаю всю широту своего таланта — отголоски МУРовского прошлого. В общем, я и отжёг глаголом об эксперименте своим коллегам. Пацаны из нашего отдела тогда, ради интереса, пробили по базам того муд… В смысле, того парня, на которого ты всех собак по поводу баксов спустила. — спутанно пояснил Горский, глянув поверх солнцезащитных очков в сторону девушки, увлечённо пишущей что‑то в своём блокноте. Она набрасывала фрагментарный, но очень важный синопсис последнего сновидения, поскольку наловчилась использовать царство Морфея, как основной плацдарм для своей сакральной деятельности, а сны, как материал, в особенности, если их замысловатую мистику окрашивали фирменные бабочки цвета «индиго». — Короче, дело о краже штуки баксов у бабки‑процентщицы мой старший коллега уже подшивает в общую папку виновника торжества. Племянничек проходит по одной небезынтересной ориентировке. На новогодних каникулах набедокурил в Мытищах, наркотой сыпал налево и направо, а затем на бабки у местного авторитета, естественно и попал. Повезло у одинокой тётки своей затихариться. А там полный «олл инклюзив»: у беззаветно любящей засранца старушки катаракта на оба глаза и стопка открыток с американскими президентами в серванте. А борзый какой! Нет, чтоб слинять перед приездом шапито с магами и чародеями.

— Ну‑ну, — задумчиво отвечала одарённая пассажирка, складывая короткие мемуары в сумку, — Он так же подумал, и не стал никуда линять. Просто в детстве любил ходить с тётушкой в цирк. Теперь будет осмотрительнее со всякими там «клоунами» и «шарлатанами». Да, Арчи?

Горский вновь раскатисто рассмеялся и, преодолев, очередной вираж подмосковного хай‑вея, ловко поймал зубами сигарету из пустеющей пачки, а следом пронзительный взгляд спутницы. И неожиданно для самого себя вернул пожеванную отдушину обратно в «патронник».

— Ага, племянничек уверовал в потустороннее по самое «не хочу». Да, что там… Мы всем отделом так уверовали в настоящих джедаев, что вот решили завербовать тебя к себе, как внештатницу. Шеф как раз один заколдованный домик с привидениями подкинул.

— Я не джедай, а просто индивид‑индиго. — со смущённой улыбкой уточнила студентка философского факультета, а в глазах у неё уже блестело следовательское любопытство. — А поподробнее про домик можно?

И атипичный следователь изложил протокольный рассказ о том, как на днях некие призрачные домушники умудрились обчистить таунхаус любовницы одного замминистра. Во время недельного отсутствия рафинированной дамы сердца из трёхэтажного домовладения пропал сейф вместе с неприлично дорогим содержимым. Испарились и все дамские драгоценности, припрятанные даже в интимном белье бывшей топ‑модели. В том самом белье следственным органам рыться, в поисках невидимых злоумышленников, разрешалось только с полуприкрытыми глазами и ртом.

— Дом был на сигналке вневедомственной охраны, которых не потревожило ни единым муравьиным шорохом, и на внешних камерах за неделю всё чисто, как в декларации о доходах самого замминистра Когановича. В материалах дознания глухо: все камеры исправны, плёнки подлинные и в полном объеме, никаких улик вторжения в дом нет. У потерпевшей и небольшого круга посетителей, равно как и у мажористых соседей, такое безупречное алиби, что аж тошно. Чиновник, который, как‑бы официально не знаком с ограбленной девицей, уже дал добро на детектор лжи. Типа содержанка сама себя грабанула, чтобы использовать важные бумаги, хранившиеся в сейфе в корыстных целях. И там ровно, как…

— Как на кардиограмме мертвеца? — подхватила ассоциативный юморок следователя девушка, и докладчик удручённо тряхнул шевелюрой. — Круто! Я хочу приступить к расследованию прямо сейчас. Поворачивай к Рублёвке, я передумала валить из страны! — капитан посмотрел на спутницу, как на сумасшедшую, и она впервые раскованно рассмеялась, — Да шучу я, едем дальше.

— Так, отставить команды, рядовая Евангелина! Зачем мы туда вообще едем, чёрт возьми?! — вспылил покрасневший следователь, признававший только свои шутки.

— Можете называть меня просто, Ангелой, товарищ капитан.

— Как Меркель, что ли?

— Никак нет, товарищ капитан. Как посланницу небес. А фрау Меркель у нас теперь никто приличным словами не называет, — Горский с улыбкой кивнул, и градус негодования его пошёл на убыль. А незаурядная рядовая продолжила ироничный рапорт: — Настоящим докладываю: к международному терминалу, мы едем встречать моего брата Леонарда Стелера. Следует прямым рейсом из Берлина, где проходил годовую практику на производстве собственного отца, россиянина немецкого происхождения Юрия Стелера. Морально устойчивы, в порочащих связях не замечены.

— Ясно, — махнул рукой смеющийся сыщик, подруливая к выглаженному предместью аэропорта. — Значит, встречаем второго посланника небес из Штази. Что же я, дурак, сразу в Ангеле Стелер шпионку то не разглядел?! Всё, теперь поворачиваю на Лубянку!

Ловкий гонщик всё же свернул, но только на подъездную трассу и, пощурившись на бликующий аэровокзал и белоснежные самолеты, девушка в волнении начала набирать номер Лео. После пятиминутного ожидания из недр аэропорта в толще рассеянного пассажиропотока вынырнул он. Несмотря на такое громоздкое «импортное» имя, к Ангеле устремился вовсе не почтенный профессор в сером костюме и очках, а солнечный парень лет двадцати, названный в честь выдающегося немецкого математика Леонарда Эйлера, который в своё время бился над загадкой семи мостов ныне российского эксклава.

Она, задорно рассмеявшись, стремглав бросилась к брату и бросилась ему на шею. Потрясающе похожие родственники осветились счастливым смехом, безмятежно закружились в объятиях, и можно было подумать, что они тосковали друг без друга целую вечность. Но брутальный страж порядка не любил мелодрам и выговоров от начальства, потому в нетерпении выскочил из «Форда» и зычно поторопил сладкую парочку.

— Гутен таг! Обмен шпионами произведён?! Тогда живо в машину, нас ждут великие дела! — скомандовал он. Именно за эту самую зычность и решимость повышенный до небес ГСУ шеф когда‑то перетянул в свою новую команду подающего надежды следователя, и часто делегировал везунчика держать ответ перед журналистами вместе с пресс‑службой.

Высоченный и крепкий детектив удивился нежным отношениям прямых конкурентов за наследство. Ещё более удивился он тяжести неподъемных чемоданов, которыми русско‑немецкий промышленник снабдил сына. Недоверчиво сверкая очами, Арчи размышлял категориями истинного сыщика, специализирующегося на финансовых преступлениях, а парочка на заднем сидении мило ворковала обо всём на свете.

Их консервативный отец, когда‑то перевёзший свою зарождающуюся ячейку общества из Калининграда в Москву, а потом всё же вернувшийся на историческую родину, год назад вознамерился сделать из маминого сыночка и тусовочного шалопая настоящего мужчину. Решено это было, когда синеглазый, как и Ангела, ребёнок взгромоздил на переполненную чашу отцовского терпения диплом психолога.

Следователь отметил, поглядывая на своих пассажиров в зеркало дальнего вида, что статный блондин похож на немца куда больше, чем его хрупкая сестра. Из обрывков их интимной болтовни, опытный Шерлок Холмс за пару мгновений составил полное досье на необычное семейство и каждого из его членов в отдельности. И тогда, перехватив крамольные мысли капитана юстиции, ясновидящая почти беззвучно, в самое братское ухо затарахтела о специфике дальнейших планов на день. Лишь бы у Лео не возник культурный шок, когда сестричка удалится в фешенебельный особняк, дабы «расплатиться за трансфер» из Шереметьево в Первопрестольную. Горский ещё разок неприлично громко усмехнулся тому, что девчонка называет изрядно подросшего брата Лёликом и, насупившись, начал мысленную подготовку к своему дедуктивному поиску призрачных грабителей.

Всего несколько стремительных виражей за пределами кольца и вдали уже запестрела шикарная экосистема с лоскутным ковром дорогостоящих строений, выросших в той добровольной рекреации богачей, словно ядовитые грибы после беспощадного дождя российской демократизации. Но принципиальный следователь видел в её помпезных лотах лишь стопки нераскрытых, приостановленных или же так и невозбуждённых уголовных дел. Подкреплял он свой императив не только профессиональным опытом, но и актуальным во все времена измышлением Карла Маркса о том, что в основе любого богатства непременно лежит преступление.

Формально, зарёванная хозяйка трети таунхауса с бассейном на крыше и внушительным участком, получила в пользование это недвижимое состояние невинным путём. Оно явилось подарком загадочного волшебника, ловкой манипуляцией рук и документов преобразовывающего общее в частное. Волшебник по известным причинам на втором следственном эксперименте в жизни Ангелы отсутствовал.

С первого вдоха атмосферы роскошно обставленной гостиной и беглого взгляда на глянцевую блондинку в огромных затемнённых очках, внештатница ощутила её непричастность к ограблению собственного воздушного замка. В ухоженной голове молодой женщины, которая утомлённо представилась Катриной, роились горькие мысли о том, что «старый хрыч» таким подлым образом подставил её с помощью своей охраны, чтобы избавиться от надоевшей куклы, а заодно отнять все подаренные побрякушки.

— Интересно, а если Катрину под давлением всё‑таки признают виновной в этом бреде, то особняк достанется обратно дарителю или? — Ангела решилась поделиться с Горским своей первой версией, рождённой от подслушанных мыслей. И матёрый сыскарь, каковым Аркадий себя ощущал даже в абсолютно глухом деле, ухмыльнулся логике внештатницы, но для порядка решил осадить:

— Или! Тихо, шпионка Стелер, иначе вас разоблачат, — низко пробубнел он в свой поднятый воротник, — Все гипотезы обсудим за кадром, а пока впитывай ауру или, как там у вас, индивидов.

Далее черноволосый наглец примостился на белом диване рядом с потерпевшей и по совместительству подозреваемой. Беззастенчиво поглядывая на длинные ноги и глубокое декольте, Арчи затянул с ней вкрадчивую беседу. Допросы и пытки в частном деле вроде бы исключались. Но вот. На лице гламурной содержанки, драматично заломившей свои руки, заблестел лёгкий весенний дождик. Это неискоренимое МУРовское прошлое!

— Что ж, — уныло развёл руками молодой важняк, впервые назначенный старшим группы, — тогда завтра беседовать будем в управлении под протокол. В установленном порядке допрошены будут и прочие члены вашего окружения, — Горский многозначительно изогнул бровь, — и не исключено, что сразу после этого вас и вашего инструктора по фитнесу, которого в день отъезда на Гоа видели соседи напротив, можно будет взять под стражу, не отходя от кассы, так сказать.

— Что?! Меня ограбили, а я ещё и виновата! — вскочив с дивана, навзрыд закричала списанная гейша. — Вы и так мне уже эту бумажку о невыезде выписали! Старый козёл приказал, да?! А если завтра он прикажет меня псам своим охотничьим бросить, выполните? Шакалы!

— Успокойтесь, гражданка! — гаркнул в духе своего прошлого следователь, чьё лицо, как и лица оперативников и криминалиста, повторно изучавших место преступления, от обиды мигом приобрели ту самую звериную жёсткость. — Или сегодня же поедите в «солярий» Матросской тишины, сорванные связки и нервы подлечивать! А там вас…

— Аркадий! — наконец‑то решилась влезть в привычную сцену ментовских будней дилетантка с голубыми чётками в руках. Ясновидящая сумела мысленно отстраниться от посторонних разговоров и бессодержательных фантомов, чтобы уловить низкие регистры тёмных дел. То, что одарённая личность с детства по‑простому обозначало «криминальным чувством» срабатывало в районе неприметной запертой комнаты, но она не знала, как на людях обратиться к своему неоднозначному компаньону. Тот бросил свою психологическую дичь в покое и мгновенно переключил внимание на Ангелу. Приблизившись, Горский наклонился и попросил, как можно тише изложить свои мысли.

— Парни! — крикнул он помощников спустя минуты нервных перешёптываний, — Эту каморку осматривали? Что там за дверью?

— Ясень пень, — живо откликнулся энергичный оперативник Юрков, — Каждый угол здесь обнюхали.

— Там прачечная наша! — вступила в права хозяйка дома, тщательно утирая высохшие слёзки, которые ещё отражались в претензионном голосе. — И болгарки там, которой сейф вырезали, быть не может.

— Ага! — подмигнул коллегам следак, — Заметьте, болгарку на месте преступления никто не упоминал. Оформляем чистуху!

Брутал с чёрной папкой под локтем издевательски рассмеялся, получил от гламурной блондинки приглушённое оскорбление, и тайная комната с хозяйским бельём и развешанными простынями была вскрыта. К удивлению сыщиков, пытливые физиономии которых, обрамляли дверной проём, служитель юстиции первой впустил во тьму, благоухающую парфюмерными отдушками, новую сотрудницу. За спиной Ангелы, крадущейся по подсобке с осторожностью кошки, недовольно зашипели мужские голоса, а потом молодой опер гулко протянул:

— У‑хух‑х, сейчас появится Кентерберийское приведение… — но был урезонен Горским, неожиданно для себя полюбившим экстрасенсорные опыты.

На середине тёмной комнатки под сердцем у девушки взвыло ощущение неприятного «дежа‑вю». Зловещее эхо утреннего кошмара окутало с ног до головы, и на секунду показалось, что на полу сверкнули знакомые сине‑фиолетовые мотыльки, но быстро погасли. Девушка подумала, что выронила из внезапно ослабших рук свои магические бусы из бирюзы и лазурита. Присев за ними на корточки, она вдруг нащупала в полу выступающий квадрат. Под проворными пальчиками крышка поддалась, но отвориться полностью ей что‑то не позволяло.

— Ну что там? — нетерпеливо осведомился азартный охотник в погонах и, присоединившись к лозоходству в потёмках, решительно рванул дверцу в полу на себя.

— Серый, подсвети! — торжественно скомандовал он своему давнему другу и муровскому сослуживцу Юркову, который быстро высветил в глубине узкой комнатки со стиральными машинами «Малдера и Скалли», склонившихся над входом в подвал. — Ларчик просто открывался! А говорили, что всё тут обнюхали, засранцы…

— Ёпти‑топти! — высказал своё коронное удивление Сергей, также выявив из подземной тьмы внутренности старого подвала со следами свежего погрома. Соседская стена подвального помещения была изуродована зияющей дырой, которую с другой стороны стыдливо прикрывал лист брезента. — Ну чего, Горец, состав на лицо?! Ограбление со взломом. Как полезно, однако копаться в чужом белье. Правда нам, помнится, запретили усердствовать в этом деле, потому и прощёлкали лаз в прачечной.

На шумные восхищения и глумливый смех подбежала взволнованная Катрина, уже не боявшаяся показать всему свету не накрашенные глаза, а индиговая дигерша, превратив бусы в фенечку для головы с кристалликом в центре лба, собралась лезть дальше, в самые глубины чужого дела, куда вела деревянная лесенка.

— Так, отставить! Девочкам в катакомбах не место. — продолжал командовать профессионал, снимая чёрное пальто. — Уведите их, от греха. Сам полезу, тут может быть опасно.

— Братан, давай всё‑таки я в этот лабиринт Минотавра полезу. — предложил бесстрашный опер, — Тебя мне наш Генералиссимус не простит, ежели чего. К тому же я у нас во Владике все форты шпаной облазил, в любом лабиринте с любым зверьём разберусь. Я ж фартовый!

Убедившись, что пожилой криминалист галантно вывел дам из комнаты, где запоздало догадался включить свет, понтоватый сыщик согласился с доводами друга исключительно из‑за своих «мощных плечей», не совпадающих с размерами потайного хода. Мелкий парень в считанные мгновения совершил спуск в таинственное подземелье, откуда несло терпкой сыростью с примесью характерных ароматов стройматериалов.

— Ё‑ёп‑ти… — раздался из адской бездны его далёкий возглас спустя томильные минуты ожидания. — Горец, да тут такое, что ни словами сказать…

— Что там? Фартовый, не томи! — агонизировал побагровевший сыщик. Одним плечом и головой он торчал из облупленного потолка подвала, разнесённого неизвестными вандалами. Спустя мгновение из пробитой стены соседского подвала, брезент с которой оперативник, не колеблясь, сорвал, показался побледневший опер. Он картинно подбрасывал вверх, словно теннисный мячик, какой‑то чёрный обугленный клубок. — Что за чёрт?! — пылко, но пока непонимающе спросил Горский, решив всеми силами протиснуться целиком в дверцу, словно рассчитанную на пигмеев.

— Не знаю, не представился. — беззаботно прикалывался Юрков. И почти под нос пытливому следователю была услужливо подсунута мумифицированного голова африканца. — Чернослив заказывали?

Глава III. На дне болота

Вновь укоризненная пустота. Белый лист перед глазами, словно был полной проекцией мысленного хранилища неизвестного самому себе мужчины, когда он с трудом разлепил свои выцветшие глаза. Точь в точь, как и в голове, на побеленном множество лет назад потолке больничной палаты темнели пятна, обширные трещины и мелкий кракелюр. Ржавый ореол водосточных труб, напоминал засохшие кровоподтёки и многочисленные гематомы на сказочно везучем пациенте без единого удостоверяющего документа. А что, собственно такого? Какие претензии к Минздраву, если интерьер должен соответствовать наружности его обитателей. Не место красит человека, но… Маргинальное окружение непомнящего Николая только усугубляло безобразный упадок больничного отсека для малоимущих и асоциальных элементов. Их хриплый смех и бредовая брань выдернули живучую жертву страшного ДТП из долгого сна.

Действие анестезии заканчивалось и потому нестерпимо хотелось пить или окончательно добить мучимый болью и судорогами организм. На соседней койке монотонно раскачивался и хрипел забитыми лёгкими люмпен с круглой плешью на голове. Он перехватил растерянный взгляд новичка и подмигнул ему бордовым от побоев или заскорузлого похмелья глазом.

— С днём рождения! — просипел он, но торжественности в обречённом голосе плешивого люмпена не было. — Говорят, тебя из мясорубки такой достали, что мама не горюй! Видать не из наших…

— Из каких ваших? — безжизненно прошептал Николай, голова и руки которого была почти полностью перебинтована, как у Шарикова.

— Из бомжей, знамо дело. Здесь тебе не партийный сбор! — горький смех маргинального шутника теперь отзывался жутковатых рёвом умирающего зверя. Ему вторили ещё несколько побитых жизнью мужчин и одна старушка с испитым лицом. Пришедший в себя пациент пошелохнулся, чтобы привстать и ощутил под простынёй свою наготу.

— Почему я голый? — стыдливо спросил он.

— Так это… Ты где‑то видал, чтобы в смокинге рождались. Хотя, фельдшер как раз говорил, будто ты в рубашке родился. — ответил весёлый бомж, но неуместный сарказм его поддерживали не все представители клуба отверженных, и из дальнего угла палаты раздался голос единственного трезвомыслящего в палате человека:

— Вас же из реанимации привезли. Там все, простите, в чём мама родила. Не бойтесь, вещи ваши в сохранности, там. — питерский интеллигент, опустившийся на социальное дно по неизвестным причинам, кивнул своим сухим и тонким, как трость, лицом на раритетную тумбочку, рядом с койкой Николая.

— А по мне, так не при чём тут рубаха, — продолжил своё увлечённое философствование люмпен, походя, представившийся Диогеном, — Если это бронежилетом называть впору. Автобус КАМАЗом протаранило, водилу в мясо, а ты живёхонький, только шишками отделался. Чудеса!

Николая, словно током прошибло от репортажа циника по образу мысли и образу жизни. С испуганным лицом он вскочил на постели, от чего потемнело в глазах, а в пробитой после рокового столкновение голове всплыли последние воспоминания. Пыльный поребрик, холодный вечер и тёплые глаза водителя Лёхи. Мужчина с поседевшими висками и бородкой скорбно поджал задрожавшие губы, и на глаза его навернулись скупые мужские слёзы. Сердце заныло от полной безнадёги, будто его погибший спаситель был единственной опорой и надеждой в обрывочной жизни. Он по‑прежнему не помнил других близких и свою истинную предысторию — травматический шок или наркоз полностью стёр вспыхнувший в сознании в предсмертный час архив, вернув несчастного на исходную позицию.

— Э‑э, дружище, — похлопал плачущего по плечу люмпен Диоген, — Тебе бы беленькой сейчас. Да докторица всё до капли забрала, сволочь!

— Чудес не бывает на свете… — с мудрой тоской в надтреснутых бифокальных очках поспорил интеллигент, вещавший с койки у окна, — Просто КАМАЗ вынесло с правой полосы и основной удар пришёлся именно на водителя, если мне не изменяет память, туристического «Фольксвагена».

— Какой, Фольцфаген? Дурья твоя башка, — надсадно зарычал Диоген в сторону скромного очкарика и контингент злачной палаты грохнул смехом, — Ментяра сказал, что то «Вольво» было!

Новая, вычищенная кем‑то память не изменяла и подопечному Николая Чудотворца — при сакраментальном упоминании о правоохранительных органах и злополучном автомобильном бренде искренняя скорбь его резко прекратилась.

— А тут милиция была? Меня искали, да? — заволновался он и люмпен, зажмурившись, кивнул потной проплешиной.

— Агась, захаживал тут один фраер, с утреца. Пока ты спал, как говорится. Даже забрать тебя хотел, коль ты оклимался, но добудиться не смог. Подозрительный типок, доложу я вам! — Диоген сладко зевнул, обнажив свой сталактитный рот, и повалился на свою койку, откуда беззаботно добавил: — Сказал, что к вечерку, как наркоз с тебя сойдёт, снова нагрянет…

Услышанное подействовало на многострадального странника эффективнее любого дефибриллятора. Движимый необъяснимым страхом, он за считанные минуты оделся, не забыв благодарственно поцеловать и повесить на шею деревянный талисман со святым ликом, и поспешил к двери. Но здравый смысл незримо придержал «новорождённого» за ворот. Куда бежать, у кого прятаться, если он не знает даже координат лечебного учреждения? Изодранная после автокатастрофы ветровка теперь роднила его со всеми маргиналами бомжатника. Николай обернулся к пасмурному окну и с надеждой обратился ко всезнающему интеллигенту. Тот с удовольствием истинного петербуржца просветил мужчину, которого принял за приезжего неудачника, в области картографии «Северной столицы с трёхсотлетней историей», любезно заостряя внимание на Васильевском острове и удобных пеших маршрутах к нему.

Когда очкарик принялся набрасывать схему маршрута на бумажке, дверь палаты угрожающе грохнула. Угрожающе только для напряжённого по известной причине Николая, поскольку вошедшего все встретили благожелательными возгласами. Этот бородатый старец с комичной наружностью в отделении стоков общества был, похоже, завсегдатаем. Со странными шутками и прибаутками пожилой маргинал душевно обнялся с Диогеном и прочими старожилами дна. Пройдя символический и незаметный курс лечения в Боткинской больнице, готические развалины которой конкурировали в номинации «Комфортабельность» разве что с преисподней, он спешил вернуться разгульным и никому ненужным ветром на улицы любимого города. Старец со странным потустороннем взглядом, одетый в ветхий салатовый комбинезон, направился и к интеллигенту, вглядываясь в нового постояльца.

— А‑а… Ожил, покойничек! — обращаясь к Николаю, произнёс он дружелюбным голосом пугающую фразу, — Ну рад за тебя, очень рад! Я весь мир обошёл, а таких везучих не видел. Заступник‑то у тебя знатный, в беде никогда не оставит. Так, что следуй смело за ним, Никола на верные пути выведет. А ещё лучше сейчас, вместе со мной из больницы выйти, пока нечисть по твою душу не пришла…

От слов сумасшедшего и без того многострадальная голова закружилась ещё сильнее, что навело на мысль о вполне уместных галлюцинациях, и Коля проигнорировал странные слова.

— Не бойтесь его, — тихо сказал интеллигент, — Это наш местный блаженный Иероним…

— Иероним? — удивлённо переспросил Николай, сторонясь навязчивого старика.

— Нет, милок, меня все Кузьмой кличут, а вот ты зовёшься чужим именем. — отвечал он сам за себя, продолжая играючи шокировать нового пациента.

Только очкарик невозмутимо продолжал свою журчащую речь, из которой следовало, что в таком тяжёлом состоянии, усложнённым отсутствием документов и денег, гостю мегаполиса лучше держаться провожатого, пусть и такого странного. Засыпающий люмпен Диоген поддержал его советы и отрекомендовал Кузьму, как большого знатока укромных уголков для бездомных, но почему‑то распрощался с ним двусмысленными словами:

— До новых встреч, Иван Сусанин! Везунчик, слышь? И тебе удачи! На крайняк, возвращайся обратно к нам, болотного дна хватит на всех.

Но возвращаться и тонуть в гнусном месте, пусть и в неплохой компании, отнюдь не хотелось. На фоне общего безразличия к чужим проблемам, Николая подкупила готовность Кузьмы направить его в лабиринтах Петербурга, прикрывая пути отступления. И он последовал за этим странным человеком, предварительно сняв в убитом временем туалете ещё свежие бинты с головы. С шеи и рук, изрезанных осколками лобового стекла, Кузьма запретил снимать бинты, чтобы лишней заразы на пыльных весенних улицах не подхватить. Не то спившийся, не то выживший из ума терапевт в далёком прошлом, он посоветовал мужчине прятать побитую голову под капюшон ветровки, а шею плотно замотать шарфом. Такой закамуфлированной тенью, отбрасываемой другим эксцентричным бродягой, он покинул муниципальную больницу, где, впрочем, никто и не заметил потери безродного бойца. Последнюю его наивную надежду на курс лечения по восстановлению памяти быстро развеял инсайдер в зелёном комбинезоне. Максимум, на что мог рассчитывать там среднестатистический бездомный, так это дрянная, но бесплатная кормёжка, «приличная» смерть в больничной палате, а не в сыром подвале, и скромное погребение за государственный счёт.

Кузьма, хоть и казался престарелым маразматиком, а соображал лучше многих молодых дауншифтеров. Ведь несчастная голова его подопечного кружилась не переставая, словно у страдающего кессонной болезнью, а истощённый организм требовал воды и сытной пищи. И потому, не признающий лёгких путей и публичности гид повёл через уличные тернии к своему излюбленному штабу — очаровательному двору‑колодцу в каменных джунглях Невского проспекта. Такой ухоженный вид этот стандартный двор приобрёл с появлением Кузьмы, который за ежедневные недурственные объедки из местного грузинского ресторана уже на протяжении десяти лет поддерживает его чистоту и порядок. С годами работящий бомж заслужил демисезонный комплект робы Жилкомсервиса с тем самым комбинезоном и ключи от цокольной подсобки, где старик обустроил лежбище.

— Вот как, милок, — обратился он к спутнику, осматривающемуся во дворе, где харчевня грузинской мафии, занимавшая первый этаж бывшего доходного дома, соседствовала с детской площадкой, — Хлеб свой не выпрашивать надо, как у тебя на острове кликуши всякие делают, а трудом своим добывать. Правда, меня давеча узбекские бездельники вытеснить пытались, долго старались, но мингрелы отстояли. Я ж и их задний дворик с машинами захватываю, зимой от снега чищу. У них, видишь, два двора — парадный и чёрный ход. С чёрного всегда высокие гости по ночам собираются. Ради их сиятельства даже ветеринарку нашу вышвырнули со двора. — Коля, присевший на лавку рядом с внештатным дворником, удивлённо округлил глаза, — Да, я тут жил когда‑то недалеко, в соседнем дворе был мой родовой дом. Страну разваливали, коммуналку уплотняли, а потом и вовсе в области всех расселили. А пенсия то совсем мизерную назначили и я тут у старых друзей в ветеринарке пристроился тогда неплохо. А как грузин здесь хозяйничать начал, так и это последнее пристанище моё пропало. Мол, клиенты думали, что еду для харчевни из собак и кошек стряпают, слыхал? А мне, старику бездомному, куда деться прикажите? Ни страны, ни семьи, все сгинули. Вот и остался здесь привидением. Правда, нынче я домовой. Зато, — Кузьма отпёр свою подсобку и впустил гостя в свои затхлые покои, — у самого фундамента, знать на мне всё держится. Стало быть, я кто?

— Кто? — недоумённо улыбнувшись, переспросил Коля.

— Настоящий хозяин целого дома! Каким и ты был. — старик непринуждённо изрекал абсурдные на первый взгляд вещи, вечно глядя куда‑то поверх собеседника, и удивлённый его спутник решил, что тот заговаривается, — Хозяин, он ведь не тот, кто хозяйничает, а тот кто по хозяйству хлопочет.

Уточнять спорные сентенции дворового философа и визионера было бесполезно, он имел обыкновение хитро прищуриваться, но ничего не разъяснять в своих спонтанных пророчествах, как не допытывайся.

«Раз старец распознал моё сложное положение и чужое имя, значит я действительно мог быть в прошлом владельцем целого дома. Богачом?! Нет уж, с богачами таких кошмаров никогда не случается.» — молчаливо думал Николай, доедая неведомым образом добытый и ещё тёпленький суп «Харчо» с говядиной.

— Вкуснятина какая! Спасибо вам огромное, Кузьма! — сложив забинтованные руки на груди, поблагодарил он своего проводника по социальному дну, а дед только добродушно отмахнулся:

— На здоровье, милок! Кушай, кушай. Когда ещё такая удача нам, бродягам, улыбнётся, чтобы в готовом котле с говяжьим супом крыса сварилась! — от умопомрачительного секрета приготовления вкуснейшего супчика гостю стало дурно, но подношение уже было внутри и голодный организм с радостью его усваивал. Притворно улыбаясь своему щедрому кормильцу, он пришёл к мысленному убеждению, что в последний раз такая удача постигала Кузьму аккурат перед плановым посещением Боткинской больницы. А блаженный, тем временем, как в ни в чём не бывало, продолжал философствовать: — Не меня благодари, это тебя Бог любит. Как и меня, и всех сирых и несчастных.

С данной мудростью мужчина, утоливший голод впервые за два дня своей беспамятной жизни, согласиться не мог и, потупив печальный взор, выразил острое желание быть ненавидимым тем самым Богом. Когда они уже выдвинулись на поиски утраченной судьбы, он решился спросить проводника:

— Просто скажите, за что мне это? Вы же всё видите. Может я отморозком каким‑нибудь был, раз меня кто‑то там, — давший волю скопившимся чувствам, Николай указал в развеивающееся вечернее небо, когда они уже направлялись к Дворцовому мосту, — Так упорно добить пытается? Откуда взялся этот чёртов самосвал и почему протаранил именно мой автобус?

Блаженный кивнул и после хмурых раздумий, измеряемых неспешными шагами по старинной брусчатке, глубокомысленно изрёк:

— Лихие дела не на небе, — миновав мост и оказавшись на искомом острове, Кузьма ткнул узловатым пальцем вниз, — а вот тут замышляются.

— Понятно. Вы не устали, может я дальше сам?

— Нет‑нет, я уж до конца, как Николай Угодник велел. Не то попадёшь в милицию, а там не помогут. После их клетки будешь с цыганами попрошайкой батрачить. Тем более, что я сам люблю захаживать сюда, к Ксеньюшке Блаженной поклониться хожу. Она нам, всем бродягам, заступница. Слыхал? — Кузьма вопросительно поднял заснеженное надбровье, и собеседник задумался над знакомым словосочетанием, но всё же отрицательно помотал головой. — Ну это ничего, зато Кузьма здесь свой, Кузьма всюду, как дома. Пойдём. А ведь тебя, милок, как и остров этот наш зовут Василием. Видел, так на могильном кресте твоём выбито. Куда дальше то, в какой стороне твой дом?

Но отвечать ошеломлённый мужчина пока ничего не мог, он лишь таращил на блаженного свои бледнеющие из‑под глубокого капюшона глаза. Сумасшедший ведь не может спятить повторно.

— Вам дом или могилку мою показать? Если что, ни того, ни другого не помню, мозги мне отшибло, понимаете! — сдетанировал вдруг сдержанный Николай, но блаженный не обиделся, а только понимающе взял его за плечо, без лишних вопросов решив держать курс на Смоленское кладбище. — Не пойду я на кладбище! Я живой! И выживать буду сам. Спасибо за всё, всего хорошего…

— Погоди, Вася. Да погоди же! — виновато заскрипел ему вслед блаженный, отличавшийся в своём преклонном возрасте внушительным ростом и наличием не дюжих физических сил. — Не серчай. Там не могилка, а дом твой в окрестностях стоит… Тебя ждёт, а ты же его сам не найдёшь, верно? Держись меня, я знаю, что ты живой передо мной стоишь, но на имя твоё могилу какие‑то лиходеи приготовили. Не на Смоленском, правда. Туда мы с тобой к приходу Ксеньюшки двинемся, там тебя никто не обидит.

Эта поправка чуть успокоила потерянного странника, ведь и сам он начинал догадываться, что охотиться за ним не призрачный злой рок, а вполне осязаемые злопыхатели, которых он как назло не помнит и не знает в лицо. Он рефлекторно обернулся на обращение к себе, как к Василию, обращение по имени, родному и тёплому, на ту самую букву «В». Несвойственная ему вспышка злости сработала, как ключ зажигания для аналитического механизма и в голове мужчины немногие воспоминания вдруг начали складываться в панно из логических пазлов.

Новообращённому Василию представилось, как кто‑то днями ранее пытался его убить, но только лишил памяти. Эти же опасные незнакомцы отозвались по номеру с записки, затем, проследили за его автобусом с тем, чтобы спровоцировать аварию с летальным исходом.

— А как же эта Антонина? С чьей она стороны? — словно сам у себя возбуждённо спросил он, и Кузьма в ответ лишь непонимающе пожал сутулыми плечами.

— Ежели имя этой барышни помнишь, надо думать, из своих… Ты вот что, Василий, — как бывший светила медицины веско посоветовал Кузьма, когда бродячий дуэт приближался к тому самому торговому двору на Большом проспекте самого мистического острова Санкт‑Петербурга, — То немногое, что знаешь о себе, что снится и я тебе говорю, записывай куда‑нибудь. А то смоет волной, никто уже не воротит…

Внять бы рекомендациям паломника, но писать пока было не на чем. Тем не менее, пока и поводов беспокоиться за сохранность свежих воспоминаний не было. Василий‑Николай даже припомнил то, что покойный водитель Лёха, предлагал вернуться к Васильевскому дворику, чтобы осмотреться там и расспросить местных завсегдатаев о природе своего происхождения. Затем, он считал необходимым спешить на поиски своего дома близ христианского кладбища, но блаженный вдруг удержал его от этих шагов, загадочно назвав их шагами к смерти. А Василий упрямился и хотел хотя бы со стороны распознать своё бывшее жилище, мужчина подспудно не желал примыкать к бомжатнику, который представлялся ему затягивающим омутом полной безнадёги и настоящей смерти во всех её проявлениях.

На крыльце обозначенного торгового павильона в компании друзей курил крупный молодой человек с недружелюбным лицом, в котором тёзка острова неуверенно признал охранника, выдернувшего его из долгого сна днями ранее. То ли из‑за профессиональной наружности, то ли из‑за чёрной, почти гестаповской спецодежды, Кузьму не на шутку испугал тяжёлый взгляд парня, и он дал дёру. От хамских усмешек и угроз, полетевших в спины бездомных, угас и былой энтузиазм Василия, поспешивший дальше по 5‑ой линии до искомого проспекта. Он по‑прежнему затруднялся самостоятельно сориентироваться на знакомом, но ужасно запутанном острове, из которого хитроумный князь Меньшиков в своё время планировал сделать череду гребных каналов по аналогу Амстердамских. И потому, невзирая на стыд за неадекватное состояние Кузьмы, он не отставал от проводника. Взволновавшийся старик, пригнул седую голову и накрыл её руками, продолжая громко бормотать что‑то о чёрных людях, о проклятии смерти и псах.

— Кузьма, постойте. Я прошу вас, успокойтесь. Всё в порядке. — смущаясь, попытался сдержать неуместный поток сознания Василий, понимая, что если вследствие неожиданного рецидива старик выйдет из строя, один он в своей проблеме не разберётся, — Всё хорошо. Они нас не преследуют. Это просто охранники Васильевского рынка. Я к нему прибился, наверно, из‑за названия. Этот охранник меня тогда и не тронул, а просто выгнал. Опасность не угрожает, нам не надо бежать.

— Это ты верно сказал! Мне с тобой бежать не надо! — дворник вдруг так резко остановился, что спутник врезался в его могучую спину. Как всегда не глядя на Василия, он кардинально поменял направление и погнал с той же скоростью прочь с 5‑й линии и проклятого, как он сказал, острова. — Я ж ведь за тобой к чертям в самые лапы бегу. Или ты за мной, или дальше сам. За тобой по пятам чёрные песьеглавцы! Тени, их тени тут повсюду, везде, везде! От Приморской до Московской! Всюду! — исступлённо выкрикнул сумасшедший, махая руками по всем сторонам. Блаженный был не в себе, и расширенные глаза его блестели незнакомым блеском гнева и страха одновременно. Потемневший лицом Василий огляделся вокруг, но ничего сверхъестественного и никого, кроме испуганных прохожих и потока автомобилей, не увидел. Поколебавшись, он всё‑таки последовал в самых расстроенных чувствах за мелькавшим вдали зелёным комбинезоном…

***

Но не столь абсурдным был вещий бред престарелого проводника потерянных душ. К одному из отреставрированных особняков по Малому проспекту Васильевского острова в этот вечер действительно стягивались люди в штатском. Мелькала чёрная, синяя, и даже зелёная спецформа. Милицейская сирена перекрикивала пожарную. А подлая первопричина этого Вавилонского столпотворения сдержанно и злорадно наблюдала со стороны. Их было двое, и головы они имели всё же не собачьи, но ледяные глаза выражали какую‑то одну на всех звериную затравленность.

Притаившись неподалёку в подержанном сером седане с тонированными стёклами и чёрной крышей, мужчины заворожённо смотрели на пламя, вырывавшееся из трёх окон на втором этаже жилого дома, где также арендовался коммерческий банк и агентство недвижимости. В неотрывном ненавистном взгляде из глубины лобного козырька одного из наблюдателей, который имел славянскую внешность и боксёрскую стрижку, отражались оранжевые языки пламени и потому жуткий взор этот напоминал взгляд из преисподней. А его соратник с лицом кавказской национальности не был столь сдержанным, он нервно сверкал по сторонам и вызванивал «базу».

Как только худощавый кавказец закончил импульсивный телефонный разговор на родном языке, то сразу получил хлёсткий подзатыльник от славянского напарника, превосходившего того поддерживаемой мышечной массой.

— С*ка, сколько раз говорить, при мне базарить только на русском! Обратно на шконку опрокинуть или может зажарить следующим?! — прогремел он, кося испепеляющие глаза на потрёпанного напарника. Тот рефлекторно схватился за свой нож, что покоился за ремнём. Но перед злобно сузившимися глазами достоверно представилось чёрное дуло «ТТ» с глушителем, что ждал своего часа в спортивных брюках соседа, и рукоять пришлось выпустить из ладони, — Что сказал Абдул?

— Сказал, с хатой всё сработано чинарём.

— Что по управдому? — отрывисто осведомился стриженый и снова уставился на огонь, пожиравший окна барочного особняка.

— Сказал, всю больницу обрыскали, но пердоса даже в морге нету. Как, испарился! — выпалил кавказец и так насмешливо ощерился, что чуть не получил от русича по тому же месту.

— Ты сам у меня сейчас испаришься, усос! Приказано же было пасти, а не шлюх возить. Мусору звонил, что у него?

— Так мент же сказал, сам будет звонить. — растерялся кавказец.

— Тупорылый… Давай я сам!

— Мусор не берёт, волыну отключил. — возразил он, а потом зыркнул на фасад горящего дома, к которому подъехал спецтранспорт МЧС, — Гля, Оса, уже и ваши прибыли!

Стриженый бугай бросил в лобовое недоверчивый взгляд и, презрительно хмыкнув, продолжил увлечённо копаться в «служебном» мобильнике с особым чехлом:

— Тамбовские волки им теперь свои. Хотя… И те уже не свои. Короче, захлопнись, сейчас Слону звонить буду.

— Зачем? — настороженно прозвучал голос с акцентом.

— Ну, ты, Муха, тупой совсем! Зачэм, зачэм? — передразнил его парень с низким лбом, — Как гласит народная мудрость: нет мента — ищи кента. Всосал? Тогда, утухни!

Кавказец не мог полностью выполнить дружественное пожелание закрыть рот, поскольку беспрестанно гонял от зубу к зубу зажёванную щепку. Но звуковые колебания после упоминания о тяжеловесе бандитской фауны создавать более не смел и, дав щелбан игрушечному цепному бультерьеру на бардачке, внимательно вслушался в серьёзную беседу.

— Алло! Андрей Саныч, эт я, Оса! Ну, Дима, который… Да! Я чё звоню… — сбивчиво заюлил вдруг громила, услышав низкие и властные обертона высокого покровителя. Вначале, на радость кавказца, Осе популярно объяснили, что звонить в это время, и на этот номер простому смертному не дозволено, а после обещания оторвать жало и воткнуть обратно противоположным концом, позволили оправдаться: — Так я же по делу вашего человечка. Управдом с Васьки сбежал… Да нет, не из могилы. А, хрен разбери, чего он подохнуть не может. Из Озерска слинял, из‑под фуры вылез, из больнички свалил и залёг где‑то. Андрей Саныч, не знаю, но ищем, ищем, глаз не смыкаем! Да мент был, но пока не отзвонился. По хате наши пацаны всё по вашему плану отработали. Заехать? К вам на Выборгское шоссе? Не к вам, а к этим? Что, прямо в управление? А, ну сами, так сами. Хорошо! Будем! Навестим! Есть, не тупить! Есть, быть на связи! До сви… — стриженый уголовник, не на шутку вспотев после сложных переговоров, отложил отрывисто гудящую трубку и посмотрел сначала на клубы дыма, окутывавшие строение после приезда огнеборцев, а затем на своего подельника.

— Ну чё? — не выдержал паузы тот.

— Чё… Будут этого «Крепкого ореха» в розыск объявлять и искать через наших людей в наружке. Типа, буйный псих сбежал и хату свою бывшую спалил со злости. Психанул. А с нас его сын, глаз не спускать, фуфел туда когда‑нибудь заявиться.

— Так‑э, как бы он сбежал и поджёг, если для всех жмур? — усомнился вдруг кавказец, неожиданно проявивший зачатки интеллекта, и брови стриженого напряжённо сошлись в сплошную полосу. В его номинальных серых клеточках полученный инструктаж также не усваивался полностью, но в своём случае, он всегда грешил на боксёрское прошлое и спал крепко, и жить планировал долго.

— Слышь, не парь! Легенда такая. Надо будет — сдохнет, надо будет — воскреснет…

Глава IV. Спящая красавица

— Мать моя… Откуда этот сухофрукт?! — поразился Горский, отодвинувшись от сморщенной чёрной головки, но вознамерился спустится в подвальную Нарнию всеми возможными способами, даже если для этого придётся разворотить прачечную Катрины полностью или войти через парадный вход соседского собирателя экзотических тотемов.

— Из лесу вестимо! — бодро отозвался фартовый дигер, указывая свободной ладонью на сквозную пробоину в стене, и было заметно, что такого знатока фортификационных систем не может покоробить и мешок мумифицированных головок, — Попалась под руку там, при входе в помещение. Давай, Горец, ужмись как‑нибудь, а то я тут уже вторгаюсь в неприкосновенное жилище, да без санкций. Не по‑людски как‑то.

— Не мы это грязное дело начали, а не по‑людски башни неграм рубить и на сувениры откладывать! Для головорезов и грабителей министерских векселей санкции и задним числом выписываются, — деловито заявил следователь, ради

эксклюзивного дела готовый спуститься и в царство Аида. Скручивая своё мускулистое тело в шнурок, эквилибрист на полпути в подземелье смекнул расспросить хозяйку дома на предмет досье соседа по таунхаусу. — Только максимально подробно и ничего, кроме правды! Ок, мадам? Выкладывайте на вашего соседа все, и вы никогда не узнаете, как выглядят соседи по камере СИЗО. Чёрт бы побрал рукожопов, строивших этот дом!

Блондинка восторженно захихикала, то ли над муками хамоватого следователя, то ли от радости амнистии и, кинувшись к лазу в полу, открыла вечер воспоминаний:

— Сама в шоке, мы с Масей даже не знали, что в доме подвал есть, это же комната прислуги. Кстати, все они отсюда увольнялись из‑за бесконечного ремонтного шума от соседа, так что, он сам тут редко бывал. Вот только последнюю домработницу нашу, тётю Соню из Донецка всё устраивало. Такая профура, что я даже на неё, ну по поводу грабежа, подумывала…

— Не делайте так больше никогда. Из‑за дум у блондинок тёмные корни быстрее растут.

— Да вы что?! — купилась Катрина, отвесив излишне пухлые губки, — А, шутите! Я вас раскусила. Ну вот, Сонька все разговоры мои подслушивала, шпионила и даже одежду мерила. Но я её перед Гоа, ой, то есть перед отъездом к маме, уволила…

— Жаль, но ради показаний мы её и в Донецке, и на Гоа отыщем. А может это соседи с вещичками баловались, раз они о подвале осведомлены лучше вас? — глумливо спросил Горский, занеся ногу в соседский тайник через пробоину в стене, — Давайте лучше коротко о них, точнее о хозяине соседской части, не отклоняйтесь.

— Хорошо, только там ничего интересного. — разочарованно закатила глаза женщина и устроилась удобнее на полу своей прачечной, — Вроде тёмненький, худощавый, высокий и немолодой, одним словом не в моём вкусе. Обыкновенный такой дядька…

— Ага, тихий, выбритый и с бабушками здоровался, — подхватил Сергей в духе оперского сарказма и усмехнулся Горскому, который увлечённо разглядывал засушенную голову, не спеша брать её в свои руки, — Девушка, вы лучше скажите, он в это время суток дома или на работе? А то, здрасьте, мы к вам с ответным визитом!

— Ой, это у Соньки спрашивать надо, — печально пропела в подвал урождённая Катерина, — Всё за всеми секла. И вроде с его обслугой даже общий язык нашла. А сама я видела его только пару разочков, и только поздно вечером, когда хоум‑пати устраивала. Жить то в таком шуме было, капец, как сложно и Масик купил мне квартирку в Москоу‑сити. Вот он как‑то сказал, типа сосед непростой, из министерства юрисдикции…

— Скорее всего юстиции. — изгибая бровь, поправил Горский.

— Ну да, — недовольно цокнула она языком, — Я разве не так сказала?! В общем, из какого‑то министерства юстиции или инвестиции этот дядечка, но Мася его по Питеру вспомнил. Ну там, бизнес всякий. Потому он в основном в разъездах, работа серьёзная. Мне кажется, чиновник или мажор…

— Не мучьтесь, теперь это одно и тоже, — договорил за томную особу нетерпеливый следователь, собираясь погружаться в зазеркалье странного соседа и наводить в скором времени собственные справки о нём, — Тут сразу видно, что человек пашет без продыху и едва доползает до подушки.

— Ну почему доползает, — без тени иронии продолжала она, — Приезжает на своей машине. Большая такая, старая, но не слишком, плоская такая…

— Кадиллак у него. — отрывисто бросил гений мысли Юрков, привыкший расшифровывать и не такие показания свидетелей, и втянул Горского в соседский подвал. На восхищённый вопрос опер ответил, что секрет его догадливости кроется в неоднократном просматривании хозяйских камер видеонаблюдения.

Когда молодые люди, уклоняясь от свисающей тряпки и арматур, миновали узенький буфер, впереди их ждала полная темнота. Первичный источник света и женских голосов были далеко за спиной, а специально для непрошеных гостей факел в подземелье никто не оставил.

— Блин! Я башку потерял! — спохватился вдруг Сергей, светя себе под ноги фонариком и телефоном сразу.

— Ничего, Серый, главное своя на месте. Всё равно к ограблению эту башку не пришьёшь, может просто кто‑то привёз из путешествия. Не она же это дыру в стене прогрызла. — отшутился молодой важняк, и они огласили жутковатый полумрак дружным смехом.

— Смех смехом, Арчи, а в натуре показалось, что она меня цапнула! — признался Сергей, шустро пробираясь в заставленном подвале, чтобы скорее отыскать полноценное освещение.

— Не плакай, вот сейчас закончим с этим дерьмом и поедем в Главк ставить тебе укол от малярии в…

— Все там будем, не продолжай.

Ещё несколько матерных восклицаний оперативника, отмерившего ногами и боками все неожиданные габариты помещения, как вспыхнул свет. Пытливым глазам сыщиков предстала картина не характерная для подвала настолько, что Юрков присвистнул, оглядывая многочисленные диваны, телевизоры, игрушки и даже бытовую утварь.

— Не хилый бункерок! Чувак досконально подготовился на случай ядерной войны, да?

Горский угрюмо кивнул, также совершая глазами вдумчивую кругосветку по удивительным апартаментам. Он подумал бы, что через некое параллельное пространство попал со своим напарником в самое сердце респектабельного соседского жилища, пока не рассмотрел множество противоречивых нюансов в убранстве определённо тайной комнаты. В уютной многофункциональной студии красный уголок с христианским иконостасом и лампадками соседствовали с причудливой этажеркой, заваленной магическими сувенирами.

— Да уж, реальный бункер, — наконец вымолвил следователь, чей тон покинула бравада и наполнила дедуктивная сдержанность, — Вот и боевые учения с залпом намедни проводил. Только эту дыру конечно не камуфлетом проделали, а перфораторами или молотками. Бригада постаралась. Видишь, тут характерный запах, стройматериалы остались и пятна мастики на лестнице. Помню, её частицы криминалист даже на министерском ламинате обнаруживал. А у любителя американских ретромобилей как раз хронический ремонт — какое совпадение. Кстати, ещё вспомнил. Местная активистка напротив, тогда оговорилась, что в ограбленном особняке всю неделю было тихо, а рядом, у соседа движуха наблюдалась.

— Ага. И местная охрана смеялась, типа, этот крендель как в новый дом заехал, сразу началась эпопея с ремонтами и так больше года. Сколько собственно живёт тут. Верняк, бункер этот обустраивал. Только вот зачем мужику столько детских игрушек… — медленно договорил опер, с подозрительной ухмылкой взглянув на друга. Один из двух мягких диванов, был раскинут и наполовину завален плюшевыми мишками и зайцами, — Спросить нашу куклу‑барби насчёт семьи мутного соседа?

— Стой, она всё равно дальше розовых очков ничего не видит. Давай быстрее тут поработаем и отваливаем, зови криминалиста сюда. А лишний раз тут орать не надо, чтобы не спугнуть подполье. — прошептал Горский, указывая выразительными бровями на ухоженный потолок с сейфовым шлюзом и удобной лестницей к нему. Но в следующее мгновение он разразился гневом, увидев в тёмном предбаннике бункера светлеющий силуэт внештатницы. Грубо выразившись, пунцовый следак громко, но вежливо объявил эксперимент для Ангелы законченным.

— Не полезу обратно! — заупрямилась девушка со сверкающим камешком во лбу, блеск которого, между тем значительно уступам искрам злости в глазах Горского. Она увернулась от рук улыбающегося оперативника и запрыгнула на ближайший диван с игрушками, — Нужно ведь с аурой и фантомами здешними поработать. Ангелы меня ещё не отпускают, и я чувствую, тут полно всего такого интересного, чего вам, ребята, и не снились.

— Хе‑хе, напугала ментов уликами! — усмехнулся Сергей, направляясь за криминалистом в тёмный полуразрушенный буфер между двумя подвалами, где случайно пнул потерянный африканский фетиш, но прошмыгнул дальше. А следом доносились его насмешливые упрёки: — Хм, не отпустило её ещё. Вот молодёжь пошла!

— Блондинка Кэт, только что вспомнила, что сосед за пару дней до её отъезда вместе с чемоданами и своей женой уезжал куда‑то. Детей тут никогда не видно, не слышно было. Так что…

— Ангела! — грозно надвинулся черноволосый сыщик. — Не вынуждай меня…

— Что? Применить силу? Не уподобляйся владельцу этого логова с игрушками. Здесь вообще всё пропитано такой маниакальщиной и повсюду веет смертью… — на этих словах озирающийся экстрасенс‑индиго угомонился. Ребяческое веселье мигом улетучилось, и в поле зрения попала стенка со знакомыми языческими амулетами, а затем противоположный красный уголок с иконой Николая Чудотворца и Божьей матери без младенца. Не отводя завороженных глаз от деревянных и каменных фигурок с рунической вязью, впечатлённая девушка добровольно спустилась с хозяйского дивана, на всякий случай, держась подальше от непреклонного следователя.

— Иди, мы разберёмся, сами. Не мешай профессионалам! — потребовал Горский, но, заметив недетскую концентрированность на маниакальном интерьере подвала, глубоко вздохнул. — Я благодарю за помощь, ты молодец, что нашла лаз, но… Но здесь не парк развлечений. Здесь, на месте преступления и работы оперативно‑следственной группы, свой строгий регламент, законы и… Не смей, пожалуйста, трогать руками улики, иди в машину, я вас с братом через полчаса отвезу!

Но глазастая девушка уже выцепила стопку журналов из‑под дивана, которые изобиловали порнографическими сценами садистского характера. Под ними прятались старые и свежие фотографии обнажённых детей и накрашенных юношей в женских платьях, а также листки писем и вырванные статьи из газеты «Спид‑интим», с заголовками, разоблачавшими маньяков и садистов.

— Та‑дам! — с приглушённым торжеством сказала она, посмотрев на Горского, — Видал? Что и требовалось доказать.

— Я сам буду доказывать и сам всё это логово обыскивать, досвидос! — грозно отозвался сыщик, подавшись навстречу.

— Фу, как грубо! — огрызнулась она, метнувшись от него в другую сторону, куда начинающего экстрасенса с самого начала тянуло магнитом. Расположенностью и благородством бывшего муровца Ангела явно злоупотребляла.

В дальнем углу, напротив сомнительного ложа красовалась оранжерея из ярких орхидей, разочаровывающая искусственность которых была различима лишь вблизи. За романтичным уголком цветов в стеклянных кубках скрывался продолговатый и тоже стеклянный сундук, накрытый сверху золотой парчой. Бдительное дитя‑индиго пусть и засмотрелось на него, но вовремя отгородилось от Горского вешалкой с плащами. — Я не спорю с твоим авторитетом, кэп, и даже не думала мешать. Правда. Но это не простое место, если ангелы меня сюда привели. Понимаешь, мне кажется, сегодня в астральном сне я была здесь, и были синие мотыльки, значит, нужно освободить неприкаянную душу.

— Так всё! — громыхнул следователь и ухватил внештатницу крепкой рукой. — Поднимайся на поверхность, там тебя отпустит полностью, а мне и без твоих мотыльков глюков хватает.

— Опа… Поразбросали тут всякое, не пройдёшь! — раздался из темноты баритон криминалиста Филиппова. Немного замешкавшись на пороге, через мгновения этот пожилой и субтильный интеллигент зашёл, как подобает правилам этикета, не с пустыми руками и тем самым вовремя нарушил опасный спор в неравных категориях, — Ещё раз, здрасьте! Молодой человек, ну, как вы обращаетесь с девушкой, единственно живым украшением этого склепа?! Я к вам с гостинцами. — ласково сказал мужчина, внешне очень напоминавший проницательную сову с пышными бровями и всегда чуть взлохмаченными от тяжких дум висками. Он милостиво протянул уполномоченному лицу утерянную африканскую головешку, уже упакованную в профессиональный пакетик.

— Ах… — Евангелина непроизвольно вскрикнула, прикрыв ладошками рот. А потом зашептала Горскому о том, что именно этот фетиш колдунов‑вудуистов снился ей несколько часов назад и пророчил ужасные беды.

— Милая леди, — душевно расплылся в своих пушистых усах Филиппов, — вы не пугайтесь так, но, между прочим, к вудуистам эта штучка имеет лишь посредственное отношение. Убиенный, безусловно, уроженец одной из банановых республик, но технологию изготовления таких головок разработали ещё в прошлые столетия знаменитые охотники за головами из южноамериканского племени Хиваро. И головки эти стали называть по‑индейски «тсантса», — странноватый криминалист с чрезмерной артикуляцией лица потряс пакетом, и успокоившийся Арчи предупредил внештатницу, что их коллега был таким и до того, как спустился в подвал с колдовскими бирюльками и невидимыми мотыльками, — Уж какой есть, а без меня не разберётесь. Так вот, юная леди… — после нелицеприятного реноме, Филиппов решил просвещать исключительно девушку с умными не по годам глазами, — Простите, как вас зовут? Ангела? Чудесное имя, в самый раз для безбоязненного спуска в подземелье. Так… На чём я остановился. Как индейцы Эквадора могли засушить африканца? А я вам расскажу…

— Элем Геннадиевич, моя практикантка уже уходит, — оборвал полёт исторической мысли Горский, снова взяв Ангелу под локоть, — Нам с вами надо работать в экстренном режиме, а не лекции читать. Вы оглянитесь, мы не в бюро и не в своём подвале с картошкой!

— Ну что же вы, Аркадий! — обиделся Филиппов. Любой злопыхатель знал, что напалмом от вспыльчивого следователя является его дедовское во всех смыслах имя, произносимое Филипповым издевательски нараспев, — Я поднимаю образовательный уровень молодого поколения, Аркадий. И потом, когда ещё встретится мне такая фея со звездой во лбу и васильковыми глазами…

— Никогда! Работайте! — гаркнул он и потащил упрямую девушку к буферной пробоине. Но наудачу и там карьериста поджидало препятствие. Вернувшийся с улицы оперативник, сообщил, что в особняке слева давно нет никого, кроме одного старшего охранника. Итак, спускаясь свыше, Сергей среди груды выбитых кирпичей смежной стены заметил занятный металлический блеск. Радости обоих служителей Фемиды не было предела, когда они разглядели в припыленном предмете целый нож, да ещё и боевой. Ни малейшего состава на эту улику в нестандартном деле пока не было, но необычные колюще‑режущие предметы привлекали парней куда больше, чем колдовские куклы.

— Так вот, милая леди, — с упоением продолжил усатый просветитель, когда Ангела пробралась на цыпочках обратно, — Бытовала история, что эти зверские традиции эквадорского племени проникли в Центральную и Южную Африку, когда туда переехал один зажиточный эквадорский шаман, промышлявший наркобизнесом и вот таким душегубством. Он обучил ритуальному ремеслу аборигенов во главе с центральноафриканским императором‑людоедом. Знаете, как делаются такие игрушки? Могу поведать. Охотники‑шаманы сначала отсекают у врага голову, снимают с неё кожу, затем сушат, позже голова уваривается и становится в три раза меньше. А уж после кожу…

— Пожалуйста, не надо больше, — остановила его впечатлительная особа, — И уберите из виду это страшилище, оно приносит людям зло.

— Не‑е‑ет, Ангелочек, злой рок тут не причём. Согласно индейской легенде, таким варварским, но весьма искусным способом наоборот усмиряется злой дух, живущий в голове зловредного субъекта. — тут девушка кивнула и не спорила, но была убеждена, что смертоносные шаманы таким образом подчиняли себе души жертв, навсегда превращая их в злых духов. — В вашим словах есть сермяга, безусловно. Как тут не обозлиться, когда лишили тела, свободы и места в раю. Словом технология древняя, но выверенная и в диких африканских условиях она утратила свою хрестоматийность, что не лучшим образом сказалось на качестве. Так негроидные куколки быстрее портятся. Из чего могу сделать вывод, что голову эту изготавливал мастер из Центральной Африки или Южной Африки, где существует схожий шаманизм зулуссов, переправляли в свет через порты ЮАР, а купить могли любые туристы, увлекающиеся эзотерикой. Причём, как в самой Африке, так и в Европе. Этого же туземца средних лет убили и мумифицировали не позднее десяти‑двадцати лет назад.

— Двадцать лет? Отлично… — прошептала себе под нос индиго‑сыщица, загадочной улыбкой удивляя Филиппова. Азарт расследователя разгорался, и она осмелилась высказать бредовую на первый взгляд мысль, пользуясь тем, что основные скептики были увлечены изучением ножа и звонками в свой информационный отдел по поводу личности нового фигуранта, — А могло быть такое, что эту головку сделали не в Африке, а в России. Ну, какой‑нибудь шаман, переехавший к нам?

— Не исключено и такое, — задумчиво ответил криминалист, — Только если казнь стала итогом вражды сразу двух африканских эмигрантов. В общем, это нецелесообразно и у нас на родине не так актуально, как на жарком континенте. Пусть источники гласят, что со смертью того эквадорского головореза африканцы вернулись к своим ритуалам, со своими видами членовредительства, но многие племена и по сей день продолжают вековые традиции изъятия у поверженных врагов скальп, кровь, черепа, внутренности или кости. Что касается России, можно будет провести анализ песка, которым обычно наполняют кожу головки, почва и материалы многое говорят о местности тех или иных преступлений. Личность жертвы уже, конечно, не установишь, ни пальцев, ни зубов. Но, думаю, наши судмедэксперты проработают…

Всеведущего криминалиста вдруг отвлёк заметно более уважительный, чем пару минут до того, оклик Горского, который с озабоченным видом чеканил шаг к нему. Не отставало и фартовое оперативное сопровождение. В извечном споре оперативников со следователями, «чернорабочий» уверенно утверждал, что нашёл в пыли десантный нож, в то время, как «белая кость» углядела в трофее нечто более эксклюзивное.

— А‑а… Знакомый лот, давненько такого не видел, — восхитился криминалист и задумчиво пригладил усы. После беглого осмотра он тихо сам себе что‑то подтвердил и вымолвил, наконец: — Собственно представляю вашему вниманию, господа, легендарный отечественный нож диверсанта «Катран». Вот и хромированный ассиметричный клинок около двухсот миллиметров, и волнообразная пила с шоковыми зубьями, и рифлёная рукоять с подпальцевыми выступами для осуществления боевыми пловцами различных спецподразделений диверсионных действий под водой в водолазных перчатках. — просветил собравшихся Филиппов, с осторожностью мастера Фаберже крутя в руке хищного оружие.

— Короче, морпех. Серёга, что я говорил?! — следователь не сдерживал переполнявших душу эмоций. — Осталось только понять, как в подполье к педофилу и оккультисту занесло морского дьявола.

— Так сам же сказал, для этого брата дьявола вызвать, что пёрнуть. — в привычной манере пошутил Юрков, но глянув на девушку притворно извинился.

— Хорош уже, со смехотой! — одёрнул его Горский, извилины которого сплетали массу возможных версий, основанный на общих сведениях обо всех жильцах трёхстворчатого домовладения. — Или дыру в стене и кармане министерской любовницы проделала ремонтная бригада этого маньяка, тогда может быть, они обчистили и своего работодателя. Или этот тип сам, узнав с кем, посчастливилось соседствовать, заказал грабёж ремонтникам‑диверсантам.

— Заблаговременно слиняв, обеспечивая себе железобетонное алиби. — подхватил ход мысли опер и горячо поддержал готовность сыщика немедленно всё разузнать о подозрительном соседе.

— Всё может быть, а пока спешу огорчить вашу распушившуюся дедукцию, — продолжил криминалист, — Вандалом может явиться отнюдь не морской разведчик, поскольку модификацию боевого ножа «Катран» в период первой чеченской войны на вооружение официально принимали также спецподразделения силовых структур ФСБ, МВД и даже МЧС. Военизированная пожарка, то бишь. Он пришёл на смену морально устаревшим морпеховским НВУ и десантных НР‑2. К чему я клоню? — спросил у публики Филиппов и сам же ответил, несмотря на то, что утомлённый опер уже переключил внимание на порно‑журналы, а Евангелина, как‑бы незаметно для всех уединилась в искусственном цветнике с загадочным сундуком. Вид зубастого ножа отозвался в её душе тревожным эхом, так как был копией того, что лежал во сне в багровой органической массе. — А я клоню к тому, что этот мультифункциональный инструмент использовался в военных кампаниях и в сухопутных операциях. Как настало перемирие, его производство угасло. Ну, а в наше время выпускается небольшими партиями частным порядком преимущественно в качестве коллекционных сувениров, для порядочных людей. Спрос на такой мужской подарок возрос лет пять назад, после муссирования прессой преподнесения сувенирного «Катрана» нашему тогдашнему президенту во время военно‑морских учений на Балтике. Не слыхали, капитан Горский?

— А как же?! — беззастенчиво соврал тот, — Но знаете ли, оружейных дел мастер, в ваших руках совсем не блестящий подарочек, а бывалый ветеран.

— Вы, несомненно, правы. Да, я не только по степени износа вижу, что это ветеран середины девяностых. Здесь особые технические и боевые характеристики, вес, длинна, пила и гарда, острый штыковой оконечник, в отличие от спиленного кончика бытовых версий такого ножа. Кроме того клинок изрядно корродирован. Вообще, тут требуется доскональное экспертное исследование, там и установим по эмблеме изготовителя, серию и принадлежность.

— И всё это как можно быстрее, да? — широко улыбаясь, надавливал нетерпеливый детектив, — Ведь ещё лаборатория, Филиппыч. Надо определиться с пальцами владельца и органическими частицами других его «диверсий». Поднять свидетельские зоркой соседей, домработницы из Донецка и местной охраны. Серёга, надо будет пробить по всем базам этого домомучителя и его «бригаду Ух». Сейчас быстро здесь всё откатаем, зафоткаем, соберём улики, раз уж от этого хозяина ни разрешения, ни признательных показаний мы пока не получить…

— Вообще кастрировать бы этого хозяина на месте. — отозвался помрачневший оперативник, отшвыривая от себя пакостные статьи об издевательствах над несовершеннолетними, которыми зачитывался завсегдатай бункера. — Причём, здесь, среди газетных обрывков и до боли знакомые листки есть. Арчи… Глянь, это, по‑моему, из материалов уголовного дела. Допросы и признательные какого‑то насильника.

— Что за чёрт?! — московский следователь не поверил глазам, но в беспорядочной стопке коллекционера извращений действительно непостижимым образом скрывались факсимильные копии нескольких уголовных дел, находившихся в производстве более десяти лет назад. В показаниях и фрагменте одного обвинительного приговора тушью были зачернены имена всех действующих лиц и гособвинителя, но неоднократно упоминался город Санкт‑Петербург.

— Он, что в следствии когда‑то мутил и делал копии на память? Вот м*дак! — не сдержал эмоций Юрков. — Простите ещё раз, девушка… — автоматически добавил он, глянув в сторону Евангелины, притаившейся в стеклянной оранжереи. И вдруг все мужчины обратили взор её застывшую фигуру. Словно оправдывая своё имя, светлое создание, чьё благородное лицо вдруг наполнила вековая печаль, неподвижно стояло с закрытыми глазами и сложенными у губ руками в цветнике с орхидеями. Сакральную тишину и стагнацию нарушил непримиримый их враг. Горский с громкими окликами бросился к ней и развернул к себе лицом.

— Тебе, что плохо? Врача вызвать? Всё‑таки надо было сразу выпихнуть отсюда эту практикантку нафиг! Серёга, отправляй её наверх. Элем Геннадич, есть нашатырь или…

— Не надо. Всё нормально. — слабо отозвалась она, подняв на него какие‑то незнакомые глаза, — Там…

— Что там?

— Там… — начала она вновь, но осознав, что не в той среде, где можно говорить о призраках и свечении астрала, просто подцепила край парчовой накидки и резко сорвала с самого большого стеклянного резервуара оранжереи все покровы тайны. Опытные члены следственной команды от увиденного ахнули в унисон, а небывало сдержанная Ангела вновь закрыла глаза.

Это был небольшой стеклянный саркофаг, в котором покоилось тело умершей девушки необыкновенной красоты. Присвистнувшему оперативнику издалека показалось, что красавица в подвенечном платье просто забылась безмятежным сном, так были пышны волны её каштановых волос, и края ярко накрашенных губ, будто игриво улыбались. Но Горскому, подошедшему вплотную к причудливому гробу, было заметно, что безукоризненный грим для покойных скрывает следы мумификации девушки, умершей в расцвете молодости.

— Матерь Божья, — схватился за сердце приблизившейся к спящей красавице криминалист, совиные брови и усы которого печально обвисли от мрачного изумления, — Признаюсь, братцы, такого я не видел нигде. В смысле, и засушенные головёшки, и «Катраны», и мумии видел, но чтобы всё вместе… Никогда! Так не долго и умом тронуться. Похоже, это, как в катакомбах Капуцинов, где в стеклянном саркофаге лежит восхитительный трупик девочки, забальзамированной столь качественно, что малышка до сих пор, будто спящая красавица. Но здесь, я вижу, в изобилии использовалась соль и камера, по‑видимому, наполнена азотом.

— Тише. Можно помолчать немного, я не слышу её… — прошептала бледная, как стена, Ангела. Филиппов тотчас любезно замолчал, но на пару с опером счёл странную практикантку сумасшедшей. Ему срочно захотелось на воздух, а Сергею на перекур.

— Да идите уже. Только, Серый, — оглушительным шёпотом придержал напарника следователь, — За одно наше подкрепление вызывай, службы, труповозки, но никаких журналюг, пока! И надо бы местных фараонов о местном собирателе мумий расспросить, хотя бы участкового найди. Шефу я сам доложу о новом повороте дела. — резюмировал атипичный сыщик, не без труда подобрав эвфемизм. Юрков с пониманием кивнул и в шутку, противоестественно повернул свою голову.

Следователь на несколько минут предоставил «спящую красавицу» в полное распоряжение экстрасенса, а сам, открыв свою чёрную папку, взялся набрасывать стенограммы дополнительных протоколов осмотра. Он уже не видел, как из‑под опущенных ресниц Ангелы покатились слёзы, как шевелились губы в беззвучных вопросах, посылаемых в дремлющую метафизику. Перед широко закрытыми глазами её сквозь тленную тьму проплывало всеобъемлющее облако лазурного света. Искрящийся свет отбрасывали тысячи незримых мотыльков не упокоенной души, но их беспощадно расклёвывали чёрные птицы. Из гулкой дали доносилось девичье пение, тихий плач отчаяния и сбивчивые мольбы о помощи.

Впечатлительную визионершу накрыло волной этих потусторонних фантомов. Ноги ослабли, и Ангела, уже ничего не ощущая телом, просматривая диафильм чужой драмы, пала замертво на ковролин одного заботливого душегуба.