Глава вторая

Стас первым заметил, что в квартире кто-то бывает в наше отсутствие. Неужели бабулька шарит по сумкам? Но ничего интересного по ее душу у нас не могло быть. Так, шмотье да конспекты с книгами. Это весь наш драгоценный багаж. И, похоже, его никто не трогал. У меня был старенький ноутбук, но я его всегда таскал с собой.

Так что наше жилище вполне напоминало берлогу, где мы только ночевали. Институт забирал практически весь день. Свободное от лекций и семинаров время мы проводили либо в спортзале, либо в библиотеке. И к вечеру, уставшие и голодные, возвращались сюда с одной целью — быстро поесть и уронить головы на подушки. Естественно, беспорядок стал нормой для нас. В выходные обязательно наведем уборку, давали мы себе обещания перед сном, кидая одежду куда попало.

Но тот, кто посещал наше жилье днем, явно был недоволен таким бардаком. Видимо, разбросанные рубашки, джинсы оскорбляли его эстетический вкус, и он решил обозначить свое присутствие тем, что собрал наши вещи в аккуратные стопочки.

Кстати, вчера мы еще смеялись, когда увидели, что все грязные носки свалены в одну кучу посредине комнаты. Но лично я подумал, что это Генкиных рук дело. Генка признался, что грешил на Стаса. Стас был уверен, что это мои проделки. Но из-за такой мелочи устраивать разборки поздним вечером не хотелось.

Сегодняшние стопочки выглядели подозрительно и не вызывали желания веселиться.

На кухне тоже произошли видимые изменения. Чья-то хозяйственная рука составила все кружки в раковину, протерла стол и вычистила до блеска микроволновку.

— Я оставлял недопитый кофе, а сейчас его нет в кружке. — Стас растеряно смотрел на нас.

А мы-то что? Мы, так же как и он, сидели на лекции, никуда не отлучаясь. Каждый вытащил свой ключ и продемонстрировал его. Все в порядке, без повреждений.

Проверили замок — цел и невредим. На окнах решетки. Да если бы залезли, не стали бы вытирать стол и складывать наши вещи в стопочки.

Было неуютно. Может, напряжение и рассосалось бы, но я вдруг вспомнил о записке, которую нашел в кармане рюкзака в день заезда в эту квартиру.

***

«Убивать на самом деле не страшно. А первое убийство, как первая любовь, будет помниться всю жизнь.

Перед моими глазами отчетливо стоит тот прохладный августовский вечер. Мне было всего шестнадцать, и по барам я не расхаживал тогда. Не располагал ни деньгами, ни временем. Я вышел из клуба после тренировки и шел спокойно домой. Она увязалась за мной следом. Уж не знаю, чем я ей приглянулся. Анюта-я-тута, так ее называла дворовая шантрапа, которая тусовалась на культурном пятачке нашего микрорайона, названного «цивилизацией».

— Постой, юнец, я с тобой! — она взяла меня под руку и увлекла на другую сторону улицы.

Я не опешил, не вырвался. Мне вообще было по боку. Ну, прилипла местная шлюшка, может, прячется от кого и ей надо быстрее унести ноги от дверей бара. Завернем за поворот, она и отвяжется, так я думал, неторопливо шагая по тротуару.

Мы отошли уже достаточно далеко от «цивилизации», но она не собиралась отвязываться. Я остановился, взглянул на нее.

— Куда дальше идем? — игриво спросила эта шалава, будто это я ее снял, а не она ко мне прилипла.

— На кладбище, — улыбнулся я.

— А ты оригинал! — она так мило, по-детски рассмеялась, что мне ничего не оставалось, как только похохотать вместе с ней. Отсмеявшись, я обнял ее за плечи, и мы пошли… на кладбище…

***

Мой голос непроизвольно дрогнул. Стас выхватил у меня с рук тетрадный лист и дочитал до конца: «продолжение следует».

В комнате повисла неестественная тишина. Мы втроем стояли около злополучного шкафа и старательно вслушивались в шум за окном. Он казался спасительным. Будто бы там, на улице настоящая жизнь, а здесь, в квартире читается плохой сценарий для плохой пьесы.

— Это надо отнести в полицию, причем срочно, — вышел из онемения Гена.

Стас удержал его и как-то нехорошо посмотрел на меня.

— Ты прочитал это еще в первый день? И нам ничего не сказал?

— Я не читал это! В той записке было про злость и семью.

Я, наверное, выглядел глупо со своими отнекиваниями. Сам я себя чувствовал нашкодившим первоклассником, который совершил постыдный поступок и старается теперь оправдаться.