Глава II: Король хаоса.

Я сижу на стуле, парализованный ужасом, который издаёт эта картина и все остальные картины в моей комнате, которые я с трудом примечаю боковым зрением. Жуткий запах гнили безустанно бьёт в нос, я не могу понять, где я нахожусь, ведь последнее моё воспоминание — я пью чай после инцидента с колонками, а дальше — мрак. Взгляд мой пытается упереться в одно из окон, расположенных рядом с этой жуткой, как похоронный гроб, картиной, но мои попытки оказываются безуспешными.

Вы спросите: почему похоронный гроб? Да потому что на этой картине изображён я, лежащий в мягком, холодном белоснежном гробу. Взгляд мой умиротворён, кожа приобрела почерневший оттенок. Чёрный траурный пиджак с галстуком тоже на мне. Эта картина во всю стену, явно кто-то очень постарался над нею, так как размеры её не могут не восхищать. Возможно, мне бы полюбилась эта картина, если бы я не был её героем. Я уже и не думаю смотреть на остальные картины в комнате. Я боюсь их. Мне хватает этого уродства. Я разозлён и разбит. Я хочу встать и разорвать эту картину в клочья.

Стоило мне отпить чая и тут же сразу меня повлекло в необъяснимую дрёму. На часах уже стоял первый час дня. Я плюхнулся на диван и сразу заснул. Очнулся уже здесь. На стуле. Привязанный к нему тугими верёвками. Пялясь на огромную картину. Картину, героем которой захочет стать лишь садист или чокнутый.

right> А ты тогда кто?

Глупый вопрос. Я лежу в гробу.

Я насильственно пытался отвернуться от картины, а затем я осознал, что не ужас приковал мою шею, а ремни.

Суеверный идиот. Сказал я, оскалив со злости зубы. Кто-то определённо поплатиться за это глупое уродство!

Я истерическими метаниями старался разорвать эти абы-как пристёгнутые ремни. Потом я вспомнил про руки. Они были крепко пристёгнуты ремнями. Разорвать, которые, я не смог.

Напуганный суеверный идиот.

Разозлившись, я начал расшатывать стул. Падение на каменный пол обещало немалую боль. Но надо мной брало верх желание разодрать эту картину наряду с её автором.

Стул раскачивается...

— ЫыЫх! — злостно вздохнул я, неприятно рухнув на пол. Отбросив с шеи, рук и ног ремни, я набросился на насмехавшуюся надо мной картину.

Взявшись за длинную раму, я оторвал её. Затем начал протыкать ею полотно, заметив, что другая рука свободна, я отодрал и правую боковую раму. Разрезав полотно, я спустил его и начал топтать и пинать его. Мне было этого мало. Когда я закончил, от картины уже мало что осталось. Держа в правой руке раму, на которую был напялен кусок полотна, я припёрся к стене и сел. Сердце неумолимо билось, тело вспотело. Затем я подумал о том, что мне бы не помешала ещё чашечка чая с бергамотом. У нас с ним было нечто общее. Мы были оба противные. Затем я задумался. Почему именно после чая я начал вырубаться?

Суеверные мысли автоматом начали отторгаться в моей голове.

Компьютер — сломан намеренно.

Душевая — разбита намеренно.

Крыса — загнана намеренно.

В чаю было снотворное, которое было насыпано — намеренно.

— НАМЕРЕННО! — заорал на всю комнату я, стукнув левым кулаком в стену.

Встав на ноги и принюхавшись, я предположил, что обидчик где-то здесь. Но запах уже не улавливался настолько сильно, как во время того, когда я сидел. Это говорило что обидчик

НАМЕРЕННО

сбежал.

Выбравшись в другие комнаты, я ощутил себя как в каком-нибудь Арт-Хаус фильме. Всё было чёрно-белое, разрушенное, депрессивное и неясное. Глянув на окно, я заметил, что шторки были полностью задвинуты. Шторки вообще были заменены на серые. Я направился к окну, дабы раздвинуть их. По пути я наступил на трупик крысы. Эти трупики были разбросаны где попало. После этого здесь заведётся куча заразы и тараканов. Оставаться здесь было нельзя.

Выйдя из кухни в коридор, я увидел снятую дверь, которая своим "лицом" упёрлась в пол.

— Ну срань… — с разочарованием произнёс я.

Медленным шагом я побрёл к двери. Я понимал, что все мои мысли о безопасности моего "пентхауса" пали небесным замком. Бросив раму, я пошёл за тяжёлым шкафом, который без грохота не отведёшь. Я собирался поставить его вместо двери.

По крайней мере его будет труднее выбить, в отличии от двери.

Наверное.

Тут я представил себе, как маньяк проламывает этот шкаф топором. А у меня лишь голые руки. И он подобно индейцу всаживает мне в голову топор. А я успеваю лишь тыкнуть его кулаком. Тут я уставился на раму. Изумительно усмехнувшись, я бросил правую руку обратно за ней. Взяв её, я пошёл точить её конец.

Идеальное оружие.

— И забавное, — беседуя с собой, произнёс я.

Отточив раму и взяв стул, я направился к коридору. У меня не вызывало сомнений, что гость вновь вернётся, дабы навестить меня и посмотреть, как я сжимаюсь в углу со страха.

Часы ожидания — томные часы. Отсидевшись тридцать минут, я отправился наводить порядок в квартире. Это было ни к чему, потому что я собираюсь менять жильё, так как мой обидчик очень хитёр, проворен и скрытен, а самое главное — знает, где я живу. Но всё же, заняться мне было нечем. Прибрав всё от трупов крыс, я пошёл в свою комнатную "картинную галерею". На всех картинах были изображены маленькие избушки. Вдали от города, я всегда мечтал иметь такую. Каждый, наверное, мечтает о месте, где его никто не будет беспокоить от уединения с дикой природой. Но в чём и был парадокс. Когда там появляется человек — эта природа перестаёт быть дикой.

Все они были некого готического содержания. На одной была изображена сторожка на кладбище, на другой избушка со светом, сочащимся из окна, посреди темноты. На третьей — кирпичный дом с железным забором и дверью. Эта картина была реалистичней всех остальных. Да и сам этот дом напоминал мне что-то далёкое, что-то из мира грёз. Подобно déjà vu это чувство промелькнуло в моей голове и мигом исчезло.

Кое-как протянув время до 20:00, я отправился к коридору, ждать было нельзя. Окна я уже тоже заставил и понаделал везде кучу хитрых ловушек, которые невозможно было пройти тихо, если только ты их не заметишь. Я расселся, подобно Тёмному Королю из сказок неизвестного автора. Вспомнив про книги, я встал и решил прихватить сборник сочинений Эдгара По.

— Я жду тебя, мой гость, — сказал я, держа в правой руке, подобно кинжалу, раму, а в левой — книгу.