Ящерица

Она дунула в трубу и приложила ухо к отверстию. Тишина. Подождала немного, прислушалась, печально опустила угловатые плечи и уселась на согретый солнцем серо-розовый камешек. Никаких занятий у нее не было. Ожидание могло продлиться секунду и вечность — время потеряло градации, сплелось в одно целое и плотное, превратилось в теплый с розовыми прожилками камень, на котором она сейчас сидела.

Вся жизнь ее проходила в промежутке между солнцем и каменистой поверхностью — она любила лежать распластавшись, полностью замерев, лениво растворившись в воздухе. Пропитанные негой одинаковые дни бежали мимо, оставляя ее безразличной — так было долго, так было всегда...

А потом пришел великий день открытия трубы.

Мир между солнцем и камнем приобрел третье измерение — звук. Само звучание показалось ей привычным, скроенным из хорошо знакомых элементов старого мира, но все нарастающие волны заставили встрепенуться, привстать с теплого ложа. Прямо на нее смотрел зев огромной трубы, а за ним — туннель, а в туннеле — звук!

Ей мерещилось, что звук — такой же как солнце и камень, что он существует сам по себе… Потрясенная его явлением, она тихонько завыла, а потом закричала и… получила ответ на свой зов! На том конце трубы кто-то был! Такой как она, другой?! Не важно… Рождались звуки — она их ловила, игралась ими и обновленные, прошедшие через все ее существо, посылала снова в загадочную темноту трубы, к источнику.

Она чаще стала сидеть на камне, примеряя силу гравитации на свои хрупкие плечи. Но когда приходил звук, не было ничего тяжелого и сложного. Шторы крошечного мира приоткрывались и бестелесные облака нашептывали ей очень странные вещи. Они говорили про траву, про море, про горы. Они рассказывали про великие сообщества подобных ей и совершенно других, про заоблачные громадины металла и камня, про миллионы, миллиарды труб с драгоценным звуком.

Еще долго после этого шепота она сидела неподвижно, все еще просматривая внутренним взором калейдоскоп ярких картинок — удивленная, потерянная и счастливая. Волна тоскливой радости пробежала по блестящему телу, вырвалась наружу ускользающим воплем. И снова ей ответили таким же жаждущим близости звуком. Ее не было, она превратилась в возгласы, в вибрации воздуха, в сам звук… Но наваждение прошло, застав ее на полпути к новому содроганию. Она не поверила, продолжала звать, вслушиваться, выпрашивать ответ ожиданием — в растерянности от остановки, в оцепенении от предчувствия. Черный зев трубы упрямо молчал.

В ее мире не было времени — только солнце и камень. Но с потерей звука время упало ей на плечи. Она не знала, как назвать эту тяжесть — баюкающие, мягкие, страшные лапы пригибали все ниже к трубе, заставляли все внимательнее вслушиваться в отрешенное молчание, все тише звать на помощь. А вокруг нее на лужайке нежно-зеленой травы порхали бабочки — синие, желтые, белые, они как вздохи лета, усаживались на кивающие головки цветов, чтобы унести потом в испачканных хоботках секрет вечной радости и счастья.