20. Стас.

Ну вот я и победил… Сначала я и в самом деле не относился к проекту всерьез. Но чем ближе к апогею подходила эта безумная, скандальная, полная интриг, дурацких слухов и взаимного недоверия гонка, тем больше росло мое беспокойство. Как ни крути, но свобода почти для любого из нас казалась невероятно заманчивой. Были, конечно, в тюрьме заключенные, которые о ней и не мечтали, но такие изначально не стремились попасть на шоу. Участники вылетали один за другим, а я, к немалому своему удивлению, продолжал бороться за победу. Чем конкурентов оставалось меньше, тем сильнее кружил меня водоворот надежд и опасений. Я же старался придерживаться привычной линии поведения и сохранял показное равнодушие, хотя делать это с каждой неделей было все труднее.

Когда нас оставалось трое, а затем двое, то и у меня руки помимо воли начинали тянуться к телефону. В ухо как будто кто-то нашептывал: «Голосуй! Голосуй! Ты еще не тратил на это денег, твои ресурсы пока не истощены, а вот конкуренты уже на грани разорения и ты легко сможешь их обогнать на финишной прямой. Вот он, твой шанс! Разве несколько лет жизни не дороже твоих сбережений? Потрать их, возьми кредит, займи у родственников, у знакомых, да у кого угодно — и ты победишь!».

Гольцев несколько раз говорил, что у него есть сводный рейтинг по голосованиям за весь период шоу и он уже сейчас может предсказать, кто же в итоге победит. Славик в предпоследней серии обещал, что после выявления победителя, в специальном выпуске, посвященном съемкам, телезрителям предоставят рейтинг каждой из серий, чтобы они воочию увидели, кому они более всего благоволили в течение шоу.

Несколько раз я в последнюю секунду сдерживался, чтобы не спросить у них — кто же фаворит. Задавать такой вопрос было нельзя — правду я бы не узнал, зато свидетельство такого нетерпения обязательно стало бы достоянием публики. Никогда еще не было так трудно держать язык за зубами. Один из моих конкурентов не выдержал и стал донимать Гольцева этим вопросом. Тот, конечно, ничего толком не сказал, лишь подразнил его намеками, а потом включил видеозапись этого разговора в один из выпусков. Голосовать за себя я так и не стал. Это обязательно стало бы известно, а я пришел к выводу, что важнее сохранить ореол спокойствия и равнодушия, который, по моим соображениям, привлекал ко мне зрителей. Их любовь могла обеспечить мне куда большую поддержку, чем мои индивидуальные, достаточно скромные, несколько десятков или даже сотен голосов. Можно было долго ломать голову над тем, был ли верен мой расчет, но для меня главным стал результат — я победил, а чем мне удалось привлечь зрителей, было уже совсем не так важно.

Медленно, невероятно медленно текли последние дни заключения. Сразу после объявления результатов меня отправили в одиночную камеру, чтобы я точно дожил до освобождения. Я не возражал, хотя и не мог понять мотивацию людей, которые попытались бы мне отомстить. Первые пару дней скуку скрашивали разные проверки и медицинские исследования, которым меня подвергали так же, как и всех остальных, чей срок заключения заканчивался.

Я не привык к камере-одиночке, поэтому с нетерпением ждал времени прогулок или приема пищи. К тому же, неописуемое наслаждение приносило осознание того факта, что за нами больше не следят неусыпные глаза видеокамер Второго канала. В продолжение всего периода съемок они меня сильно раздражали, хотя я старался и не подавать виду. Чем меньше оставалось сидеть здесь, тем длиннее казались каждые сутки, проведенные взаперти.

Когда я попал в тюрьму и немного освоился, я начал жить размеренно. Мне было известно, что за решеткой придется провести не один год, поэтому я постарался наладить свой быт, чтобы заключение не стало настоящей пыткой. Обзавелся друзьями, стал ходить в тренажерный зал, увлекся онлайн-играми. Как стайер старается растянуть силы для преодоления дальней дистанции, так и я поставил перед собой цель жить не спеша, чтобы терпения хватило на весь срок.

Но теперь, когда до миража свободы можно было дотянуться кончиками пальцев, выдержка стала мне изменять. Иногда начинало казаться, что не было никакого шоу и моего триумфа в нем, а значит сидеть мне здесь еще очень долго. Было бы глупо искать подтверждений реальности у охранников или заключенных или же звонить Гольцеву, чтобы спросить: «А я на самом деле выиграл? Когда меня выпустят?». Поэтому, чтобы убедиться в том, что это — не сон, я включал компьютер и пересматривал последний выпуск «Второго шанса». До сих пор я с трудом мог поверить в свою победу.

Я хорошо помнил видео, показанное в полуфинальном выпуске. Интервью с вылетевшим Серегой и то, как он взбесился, когда его спросили, кому же он теперь желает удачи в финале. Помнил и его упреки, в том числе в мой адрес, но не чувствовал никакой вины перед остальными участниками. Это было тяжелое испытание, но каждый из них шел туда по своей воле, а с вылетом отнюдь не кончалась жизнь. Многим это шоу стоило слишком дорого. Илья вскрыл себе вены, Антон в одночасье остался без друзей, а Серега еще нескоро восстановит психику. Не говоря об остальных игроках, чьим надеждам не суждено было сбыться. Однако мои мысли занимал по большему счету только Виктор.

Когда я узнал, что все его апелляции не дали эффекта и он все же будет казнен, меня как будто ударили кувалдой по голове. В это невозможно было поверить. Мне тогда лишили общения с остальными заключенными, выпускали на прогулки в другое время и кормили отдельно. Все это объяснялось тем, что я мог возбудить в ком-то слишком сильную зависть и потому мне лучше пока посидеть в безопасном одиночестве.

Я не бунтовал — проходил всевозможные медицинские проверки и мысленно развлекал себя мечтами о будущем. Я прокручивал в голове разные варианты того, как я попрощаюсь с друзьями, а затем мы будем созваниваться или переписываться. Со временем мы встретимся, ведь у меня не было сомнений, что Виктора помилуют, Серегу вылечат, а Антона рано или поздно выпустят. Вот в этот момент, когда я целиком и полностью поверил в придуманную мной самим сказку, пришел Гольцев.

Он ошарашил меня новостью, что никакой пересмотр не состоится и приговор Виктора будет приведен в исполнение. В голове водоворотом завертелись мысли о том, что шоу еще, наверное, не закончилось и меня продолжают снимать камеры наблюдения. Журналист просто хочет увидеть мою реакцию и растиражировать ее в каком-нибудь специальном выпуске, посвященном съемкам шоу. Но Гольцев покачал головой и предложил залезть в интернет или позвонить начальнику тюрьмы, чтобы убедиться, что это — не розыгрыш. Я выбрал первый вариант — новостные ленты самых разных сайтов наперебой сообщали, что приговор в самом нашумевшем судебном разбирательстве последних лет остался неизменен.

Витька перестали выпускать из камеры, отрезали интернет, забрали мобильный телефон, так что увидеть его или хотя бы услышать больше не было ни малейшей возможности. Поводов откладывать казнь не нашлось, ведь решение суда давно было утверждено и фактически для претворения этого вердикта в жизнь нужно было лишь назначить дату. Я же повел себя подобно страусу, прячущему голову в песок, в безумной надежде, что если я не буду знать, когда состоится казнь, то она и вовсе не состоится.

Поведение мое было, безусловно, глупым, но трудно требовать от человека разумных рассуждений, когда он узнает, что его друга планируют убить в ближайшее время. А между тем, этот день приближался, что дало Гольцеву замечательный шанс еще раз меня шокировать. Во время следующего визита он заявил, что я должен почтить казнь своим присутствием и сделать это нужно сегодня. В этот момент мне впервые за весь срок, проведенный в тюрьме, полностью изменила выдержка.

— Я думал, ты проявишь больше участия к судьбе друга и не забудешь, на какой день назначена казнь. Да во всех последних новостях это было указано! — сказал Гольцев. — Идем, только тебя и ждут. Ты, можно сказать, чуть ли не главная фигура в сегодняшнем спектакле, после Виктора, конечно. Я немного рановато пришел, но тебя еще стилисты должны привести в порядок.

Я испугался, мне не хотелось туда идти. Мне не было страшно, когда я чуть не начал войну с тюремными «авторитетами», собираясь заступиться за Виктора и переломать кости Дыму. Тогда вскипевшая ярость помогла не чувствовать страха — я готов был бороться до последнего, ведь в такой борьбе мои руки, без преувеличения, многого стоили. Однако в итоге Витек настоял на возможности разобраться без моей помощи. Тогда я стоял на выходе из спортзала, ожидал, кто же выйдет оттуда и терзался неизвестностью, но если бы вышел Дым, то ему бы не поздоровилось. К счастью, целым и невредимым, хотя и разрисованным чужой кровью, ко мне вышел Виктор и на этом конфликт был практически исчерпан. На этот же раз я прекрасно понимал, что теперь борьба бессмысленна и вся моя верность, и все боевое искусство окажутся бесполезны. Я не хотел идти туда и бессильно смотреть на казнь, будучи не в состоянии ему помочь. Но в то же время я не хотел сидеть здесь, зная, что сейчас должно произойти. Гольцев заметил мое замешательство:

— Пойдем, не сидеть же тебе взаперти. Ты обязательно должен быть там.

Я попятился от него. В голове даже мелькнула бредовая мысль, что стоит за что-нибудь ухватиться, чтобы он меня не потащил с собой. Потом я немного взял себя в руки и сообразил, что не станет же шоумен тащить меня за шиворот, да и не те у него силы, чтобы со мной совладать. Я отказался наотрез. Гольцев перепробовал все возможные варианты. Он взывал к моему, ставшему знаменитым, хладнокровию, уговаривал, доказывая, что Виктору захочется увидеть лучшего тюремного друга, требовал послушания, поскольку он организатор шоу, которое подарило мне свободу.

Он распинался достаточно долго и совершенно безрезультатно. Увидев, что я не собираюсь менять решение, Гольцев даже пригрозил, что аннулирует мое освобождение, но в это я не поверил. Во-первых, в моем договоре не было никаких пунктов про присутствие на казни, а во-вторых, это был бы слишком большой скандал — многомиллионная армия зрителей могла бы возмутиться: «Почему не освобожден победитель, за которого мы все вместе заплатили целое состояние?». Да, в этой ситуации телезрители были клиентами, заказывающими умопомрачительно дорогую услугу, так что даже Гольцев и весь Второй канал едва ли решились бы не выполнить своих обязательств.

Но заставить Вову отказаться от вожделенной затеи было непросто — он стал надо мной насмехаться, утверждать, что я трус и слюнтяй, у которого в трудную минуту сдали нервы. Я с большим трудом сдержался, чтобы не выбить ему зубы, и признал, что он прав. В качестве последнего аргумента он пообещал, что пришлет несколько охранников и меня приведут под конвоем. Я не остался в долгу и дал слово, что устрою в студии грандиозный скандал. Я пригрозил открыть такие секреты нашего шоу, что ему после этого вовек не отмыться, даже если я всю оставшуюся жизнь вынужден буду провести в тюрьме. На казни должны были присутствовать журналисты самых разных компаний, так что мои слова мгновенно стали бы известно целому миру.

— Ну ладно, ладно, успокойся, — примирительно развел руки в стороны Гольцев. — Вот скажу тебе честно — мне еще ни на одном шоу не приходилось работать с такими строптивыми и норовистыми людьми. Виктор и сам постоянно мне перечил, упрямился и скандалил. То ли дело в том, что вы, вынужденные жить здесь в неволе, пытаетесь хоть в чем-нибудь проявить характер и поступать наперекор приказам, то ли еще в чем-то.

По его глазам я понял, что он готов уступить. Наверное, понял, что мои нервы тоже не железные и если я сейчас сорвусь, то еще непонятно успеют ли ему прийти на помощь, как в свое время Тарасову.

Он ушел, а меня тут же стали терзать сомнения — это был точно последний шанс увидеть Витька. Еще минуту назад я готов был драться насмерть, чтобы никуда не идти. Сейчас же я начинал подумывать о том, чтобы попытаться вынести дверь или хотя бы достучаться до охранника с тем, чтобы меня пустили попрощаться с другом. Но если бы Гольцев вернулся, то я бы не согласился с ним пойти. Этой дилеммой я мучился весь вечер и даже всю ночь, хотя к утру прекрасно понимал, что казнь уже давно состоялась. Однако поверить в это я просто не мог.

Я так и не сумел уснуть и провел ночь, меряя шагами комнату. От недосыпания и переживаний целый день болела голова и я продолжал бродить по комнате из угла в угол. Мне не хотелось никуда не выходить, поэтому еду мне приносили в камеру, хотя я почти не притронулся ни к завтраку, ни к обеду, ни к ужину. С наступлением следующей ночи меня все-таки сморил беспокойный, полный кошмаров и регулярно прерывающийся сон.

Оставалось мне здесь сидеть совсем недолго. Теперь, после казни, я считал большой удачей то, что меня отправили дожидаться освобождения в отдельную камеру, которая давала мне тишину и покой. С завершением шоу я навсегда простился с Виктором, возможно, что навсегда — с Серегой, надолго — с Антоном, и мной овладела страшная усталость. Навещали меня только охранники, приносившие еду и Гольцев. Когда Вова пришел в третий раз и сказал, что завтра меня выпустят — я с удивлением понял, что прошло уже больше двух недель с того момента, как меня назвали победителем шоу «Второй шанс».

Мое возвращение к свободной жизни Гольцев хотел превратить в отдельное и тоже очень яркое шоу. Он не зря выпускал меня в субботу, так как на воскресный вечер была запланирована серия, подводящая черту под всей этой эпопеей. Он желал завершить проект на мажорной ноте — видеозаписью моего освобождения. В этом выпуске должен был присутствовать и я, но уже в качестве свободного человека, специально приглашенного в студию.

И вот наступил день моего триумфа. С самого утра ко мне неоднократно заходили то Гольцев, то Славик, то визажисты. Выпустить меня должны были к полудню, а пока я мог в последний раз проделать все привычные ритуалы: сходить позавтракать, потом на прогулку и на тренировку. Была бы моя воля, в спортзал я бы не пошел, так как на посещение было отведено всего минут пятнадцать, за которые все равно ничего толком успеть нельзя, но Гольцев настоял. Он хотел сделать видео, в котором я посещу все места, которые занимали мой досуг во время заключения.

И я бродил по тюрьме, а за мной, как зеваки за экскурсоводом, плелись журналисты. Виктор рассказывал, да и сам я потом в записи видел, как в начале шоу он также проводил экскурсию по тюрьме. На этот раз моя очередь подошла. Несколько раз в течение этой прогулки Славик организовывал короткие интервью. Он расспрашивал о том, что было самым трудным за время заключения и позже, во время борьбы за победу, просил поделиться планами на будущее. Я отвечал, а сам ломал голову над тем, какие каверзные вопросы ожидают меня в завтрашнем специальном выпуске. В том, что они будут непростыми, сомневаться не приходилось.

Я с легкостью расставался со своей камерой и сокамерниками, со столовой, с прогулочным двориком и со спортзалом. Не думаю, что когда-нибудь буду за всем этим скучать. Сложнее было попрощаться с Антоном — любопытные объективы видеокамер не то чтобы не давали искренне поговорить, но все-таки раздражали. Он оставался здесь практически один, ведь, как и я, он не завел других друзей, кроме членов нашей компании. Я спросил у него про Серегу, но он сказал, что увидеть его мне вряд ли удастся. Испытания оказались слишком серьезными для его психики, так что было вовсе неизвестно, когда к нему начнут пускать посетителей.

— Честно говоря, я не думаю, что он был бы рад тебя видеть, — добавил Антон. — Впрочем, адрес его больницы я тебе по почте скину, при случае можешь навестить.

День подходил к полудню. Скоро должна была начаться наиболее торжественная часть мероприятия. На улице, за воротами меня уже добрых пару часов ожидала большая толпа людей — целый ворох журналистов и просто праздношатающихся зевак. Обо всем этом мне любезно поведал Славик. Для меня же было важным лишь то, что в этой толпе стояли мои родители, сестра, двоюродный брат, дочь и даже бывшая жена.

Дело не обошлось без обязательных благодарностей в адрес Второго канала. Также мне пришлось пожелать удачи моим, уже бывшим, конкурентам. Эти слова я предпочел бы не произносить — мне они казались похожими скорее на издевательство, но Гольцев в этом вопросе оказался просто непоколебим. И вот все приличествующие моменту слова сказаны, и я направился к закрытым пока воротам тюрьмы. Хотя, согласно стандартной процедуре, освобождаемого выпускали через обыкновенную дверь, меня, как местную знаменитость, решили удостоить особой чести — передо мной откроют широкие транспортные ворота. Такая себе триумфальная арка для победителя, торжественно шагающего навстречу свободе. Хорошо еще, что ее хотя бы цветами не стали украшать. Обычно возле них постоянно дежурил охранник, но на этот раз никого поблизости не оказалось.

Я подошел к ним в полном одиночестве, операторы остались позади и снимали мой марш со спины. Заняв почти всю ширину ворот, на них гордо красовался плакат с эмблемой Второго канала. Ну, разумеется, никто не должен забыть, чьими стараниями я вырвался на волю. Мне стало смешно, но я не пытался подавить улыбку. Ведь сейчас меня увидят все, кто ожидал моего освобождения, а победителю, наверное, полагается улыбаться.

Сама перегородка плавно и беззвучно начала отодвигаться в сторону, а я подсознательно ждал, что сейчас еще и туш грянет, но этого не произошло. Что же, может быть, торжественную музыку потом добавят, когда ролик будут показывать в завтрашнем выпуске. Сразу за воротами меня ждал Славик. Он улыбнулся, пожал мне руку и поздравил. Не успев сделать и трех шагов, я оказался окружен журналистами, которые стали наперебой забрасывать меня вопросами. Автографов пока никто не просил — и на том спасибо. Я отвечал на вопросы, жмурился из-за солнца и слепящих вспышек фотоаппаратов, а сам старался пробраться туда, где стояли мои родные.

Навстречу мне, я отлично видел, пытался протиснуться мой двоюродный брат. Нам наконец-то удается пробиться друг к другу, мы обнялись, сорвав еще один букет фотовспышек. Дальше двинулись уже вместе. Моих родственников оттеснили назад, к проезжей части, зато они стояли рядом с двумя машинами, в которых мы отсюда и скроемся. Я обнялся с близкими, брат же в это время пытался оттеснить хоть немного назад особо настырных журналистов. Это оказалось сложной задачей даже для него, несмотря на рост под метр девяносто и крепкое телосложение. Мы расселись по машинам и уехали. Несколько автомобилей с наиболее настырными «акулами пера» рванули вслед за нами, а когда мы подъехали к своему подъезду, то оказалось, что и возле него дежурят люди. Пришлось еще раз с трудом прорываться к квартире, перемежевывая ответы на вопросы просьбами посторониться и разрешить пройти.

Я вряд ли смог бы последовательно вспомнить, кто и что говорил во время поездки, да и потом, дома. Высказать всем нам нужно было очень много и, наверное, это лихорадочное возбуждение не так быстро уляжется. Весь этот день я провел, не покидая родных пенатов, в кругу самых близких людей. На следующее утро мне нужно было съездить на встречу со Славиком, обсудить вечерний эфир. На улице меня поджидало несколько наиболее рьяных журналистов. Пришлось некоторое время потратить на общение с ними, благо, я вышел немного пораньше, предвидя такую ситуацию.

Я знал, что нужно немного потерпеть и меня вскоре оставят в покое. Опыт младшей сестры, изрядно увлеченной реалити-шоу, подсказывал, что подобная слава очень быстротечна — скоро появится какой-нибудь новый, еще более скандальный и экстравагантный проект, после чего герои прошлых саг неизбежно уйдут в тень. Обычно для них это становится неприятным сюрпризом, а то и настоящей трагедией, но лично я с удовольствием заживу обычной малоприметной жизнью.

Я вышел пораньше еще по одной причине. Хотел немного побродить по городу, свыкнуться с мыслью, что теперь я волен ходить куда вздумается и когда захочу. Поневоле пришла на ум одна из первых серий шоу, в которой Виктор повествовал об условиях содержания в тюрьмах на разных этапах развития цивилизации. По сравнению с его рассказом, современная «зона» была больше похожа на базу отдыха.

Путь, которым я двинулся к Славику, не был самым коротким. Я проделал часть дороги пешком, затем сел на автобус. Солнцезащитные очки здорово изменили мою внешность. На съемках шоу я ведь в них ни разу не появлялся. Так что никто меня пока не узнал. До заключения мне не один раз приходилось слышать, что отбывшим срок сложно заново научиться жить в обществе. Эта адаптация для них скорее похожа на привыкание к условиям существования на другой планете. Я пока не мог судить, насколько трудно мне будет влиться в темп обычной городской жизни, но то, что окружающий мир заметно изменился, не вызывало никаких сомнений.

Не так и долго я пробыл в тюрьме, но слишком многое за это время успело измениться. Когда я увидел первую машину, разрисованную логотипами молочной компании, я сначала подумал, что это их фирменный транспорт, из чувства рьяного патриотизма покрашенный в корпоративные цвета. Потом, насчитав таких автомобилей на дороге не один десяток, я понял — торговые компании освоили новый вид рекламных плоскостей. В окне моего автобуса, ну прямо как на экране телевизора, шла одна бесконечная бегущая строка и ладно это были бы только автомобили. Но нет! Стены домов, заборов, остановки — все изобиловало от предложений самых разных товаров и услуг, какие только можно было себе вообразить.

Общественный транспорт не отставал. На каждом встречном автобусе, троллейбусе или трамвае попадались логотипы пива, колбасы, чипсов и еще черт знает чего. А внутри висели мониторы, бесперебойно крутившие один рекламный ролик за другим. Надо полагать, что это теперь также было в порядке вещей. Ролики эти ревели самыми разными голосами: от высочайшего контральто до густого баритона, крикливо агитируя пассажиров покупать самую разную ерунду, которая, как мне казалось, даже даром никому не нужна. Не знаю, может это начинались трудности послетюремной адаптации, но меня этот рекламный хор быстро вывел из себя и я пожалел, что не взял с собой наушники.

Я вышел на нужной мне остановке. Теперь предстояло еще немного прогуляться до здания Второго канала. По пути я уже совершенно без удивления прошел мимо двух больших экранов, также транслировавших рекламу. Хотя такой интенсивный информационный поток быстро стал меня раздражать, но со своей задачей он вполне справлялся. Внимание поневоле концентрировалось то на каком-нибудь бигборде, то на неоновой вывеске. Но вот что они рекламировали? Я не смог бы вспомнить уже через минуту. Но кто знает, может, мое подсознание уже попало в расставленные ловушки и когда придет время что-то купить, то вбитые в голову рекламные истины всплывут в памяти. Засмотревшись на проезжавшую мимо машину, рекламировавшую новую модель телефона известной фирмы, я споткнулся об урну. Без внимания сейчас не оставляли даже такие мелкие объекты — она агитировала покупать сигареты.

Реклама была даже под ногами и здесь она тоже вышла на новый уровень. До тюремного заключения мне часто попадались самые разные объявления, написанные под трафарет просто на асфальте или брусчатке. Теперь же в тротуарную плитку через равные промежутки были вмонтированы прозрачные квадраты, защищавшие рекламные буклеты. Поначалу я опасался на них наступать, но потом, посмотрев, как по ним смело топчутся прохожие, успокоился. Похоже, они рассчитаны на большую нагрузку. Интересно, а насколько эффективен такой вид оповещений зимой, когда все покрыто снегом? Доживем до холодов и увидим. Не исключено, что к тому времени под этими пластиковыми щитами появятся мониторы, а не просто печатные афиши.

Даже одежда на людях пестрела логотипами известных брендов. В ушах стоял гул, а в глазах рябило. Прогулка по улице была похожа на безумный калейдоскоп красок и звуков. Я начал задаваться вопросом — неужели так было и раньше? Или я просто отвык от всего этого, пока сидел за решеткой? Весь этот бурный поток агрессивной информации абсолютно лишал возможности самостоятельно думать. Он выдавливал через глаза и уши все мои мысли, бесцеремонно фаршируя голову тем, что они находили правильным. Понять бы еще, кто эти самые «они»? Кому предъявлять претензии за эту психическую атаку?!

Я с огромным удовольствием зашел в офис Второго канала. Здесь царили тишина и прохлада, а стены были однотонные. Настоящий оазис покоя посреди бурного моря рекламы! На ресепшене меня узнали (все же иногда удобно быть известным) и пропустили мгновенно, снабдив указаниями, как пройти к Славику. Он ждал меня в небольшой комнате, где стоял стол, ноутбук на нем, шкаф и пара кресел.

— Привет! Садись, герой. Ну что, как тебе на свободе?

— Привет, Славик. Честно говоря, непривычно. Все так разукрашено рекламой, что глазу не на чем отдохнуть.

— А чего ты хотел? Идет беспощадная борьба за внимание потенциальных клиентов. Это началось уже давно, просто ты не обращал внимания. А в последнее время масштаб этой бесконечной битвы раскинулся столь широко, что меня и самого иногда оторопь берет. Для тебя же контраст особо заметен, в тюрьме-то у вас настоящее сонное болото!

Он встал, подошел к окну, поманил меня и указал рукой на пеструю улицу.

— Сначала одна компания догадалась договориться с хозяевами частных домов о размещении их логотипа на стенах жилищ. За определенную плату, разумеется. Потом другая подхватила и пошло-поехало. Ну, рекламу на транспорте ты видел и до заключения.

— Да, но не в таких масштабах. И уж точно ее не было на частных автомобилях.

— О, это очень выгодное дело для владельцев машин, потому столь многие на этот крючок и попали. Если твоего «железного коня» арендовали для рекламы, то можешь быть уверен в том, что его кузов обработают самыми лучшими средствами и будут подкрашивать по мере необходимости. Да еще и денег ко всему заплатят. Некоторые фирмы даже ремонт за свой счет готовы делать, если пострадала «рекламная плоскость» машины. Правда и ответные требования к владельцам выдвигают. Например, ездить на машине не меньше условленного количества дней в месяц и даже не ставить ее в гараж, ведь кто ее там увидит? Ну и в чистоте содержать транспорт, конечно, чтобы никакая грязь не портила их рекламу.

— А одежда?

Славик рассмеялся:

— Заметил? Ты, я смотрю, многое успел увидеть всего-то ко второму дню свободы.

— Сложно не заметить, если люди с логотипами брендов на одежде мозолят глаза на каждом шагу.

— Это совсем свежая идея. Настоящий хит сезона. Футболки и куртки с символикой торговых марок в таком количестве появились несколько месяцев назад. Тут штука в том, что их не продают. Одежду раздают просто сотнями на различных мероприятиях, во время акций в торговых сетях, перед музыкальными концертами или футбольными матчами. Она по-настоящему высококлассная, очень качественная, стильная. За разработку дизайна берутся мастера своего дела. Знал бы ты, сколько денег тратят на эти тряпки сами заказчики.

Славик усмехнулся и развел руками.

— К тому же, одежду эту шьют самых разных размеров, так что любой человек сможет подобрать подходящий для него. Ты бы видел, какие толпы собираются во время раздачи этой продукции, — прямо как в супермаркетах, когда там объявляют день финальной распродажи. Потом люди расходятся как будто с огромного конвейера — одинаково одетые, зато столь же одинаково счастливые. Сверкают улыбки и логотипы! А когда футболок остается мало, между желающими урвать свой кусок халявы разгораются баталии. Орут, толкаются, вырывают эти шмотки друг у друга из рук, в итоге частенько разрывают предмет соперничества и его остается только выбросить. Я несколько раз даже драки на почве обладания курткой видел. Наверное, даже у вас в тюрьме так не дерутся, честное слово.

— В тюрьме вообще редко дерутся, там надзиратели за порядком следят.

— Ну а здесь воля и можно творить что захочешь, — ответил Славик. — Бывает, что и полиции приходится вмешиваться, если охотники за брендированной одеждой не могут найти общий язык. Пройдет еще немного времени и станет понятно — выгодно ли таким способом навязывать свою торговую марку потребителям. Ну а пока идут эксперименты. Мы даже видеоматериал делали про коллекционера такой одежды — у него около сотни футболок и десятки курток, а уж про разную мелочевку, типа бейсболок, и говорить нечего. Внимательно следит за новостями в интернете и сразу мчится туда, где будет акция с раздачей одежды. Ладно, что-то мы с тобой заболтались, пора поговорить о заключительной серии «Второго шанса».

Мы углубились в изучение сценария, отрепетировали несколько диалогов. Потом Славик меня отпустил, снабдив инструкциями и обозначив время вечером, когда мне нужно будет явиться для последней съемки.

По пути домой меня впервые узнали на улице. Молодой парень, на вид лет двадцати, проходя мне навстречу, остановился как вкопанный и, не веря своим глазам, провел меня взглядом, потом развернулся и догнал.

— Ты Стас Вербицкий? Ты победитель шоу «Второй шанс»?

Вопросы прозвучали достаточно громко, а мне вовсе не хотелось привлекать к себе внимание праздношатающихся прохожих. Я успокаивающе хлопнул его по плечу, прикинув, что могу позволить себе такую фамильярность, если уж он так быстро перешел на «ты».

— Да, это я, но кричать об этом на всю улицу не нужно. Спокойнее, парень, если у тебя ко мне разговор, то давай отойдем хотя бы немного подальше от проезжей части.

Молодого человека звали Андрей, и никакого конкретного разговора у него в планах не было. Я выслушал порцию бурных восторгов по поводу нашего шоу, несколько десятков комплиментов в свой адрес и был сметен целым потоком вопросов, на которые даже не успевал отвечать, так как он, не слушая моих ответов, задавал новые. Из его не слишком связного рассказа я понял, что именно за меня он болел с самого начала шоу и отправил столько голосов, что ближайший месяц его придется кормить родителям.

— А еще я с девушкой расстался, — жизнерадостно сообщил мне он.

Он вперемешку с вопросами успевал довольно много рассказать о своей жизни, как будто мы были старыми друзьями, которые давно не виделись. Меня такая откровенность удивляла, но я поневоле чувствовал к нему симпатию — разве не усилиями таких, как Андрей, я вырвался на свободу?

— И все, между прочим, из-за тебя! — шутливо упрекнул он. — Она за твоего главного конкурента болела, за Диму Колесниченко. Представляешь, даже голосовала за него с моего телефона, когда я не видел. У нас такие ссоры были, каждый за своего любимца горой стал! Ну а перед последним туром она мне условие поставила — или мы сейчас садимся и вместе голосуем за Диму или она меня бросает.

— Ну а ты что? — спросил я для поддержания разговора.

— Выгнал ее ко всем чертям!

— А долго вы вместе были?

— Да уж прилично — два года. Уже к свадьбе начинали готовиться. Ай, да пошла она в баню! Что она вообще нашла в этом Диме?

Никогда не мог понять людей, готовых перессориться по причине разных политических взглядов, а уж тем более, из-за персонажа реалити-шоу, хотя и встречал таких достаточно часто. Сестра моя, не в меру увлеченная подобными шоу, сама подобной нетерпимостью грешила. Ссорилась с подругами и даже родственниками, скандалила на форумах. Я еще минут пять поговорил со своим новым знакомым, стараясь по мере сил удовлетворить его любопытство, потом дал автограф и согласился с ним сфотографироваться.

Он достал планшет, сделал несколько снимков и сразу же щедрой рукой высыпал их на страницы доброго десятка социальных сетей. Фотографии сопроводил комментариями: с кем это он запечатлен и где ему посчастливилось с такой знаменитостью встретиться. В эту минуту он начисто забыл обо мне и стал с восторгом следить за тем, как растет количество «лайков». Я за этим процессом следил с легкой тревогой — фотографии Андрея вызвали настоящий ажиотаж в сети. Мне совсем не улыбалась перспектива того, что сюда сейчас начнут стягиваться поклонники «Второго шанса». Я тогда не то что домой не успею заехать, я и на съемку вечером не попаду. Так что я распрощался с Андреем, пожелал ему удачи и ретировался как можно скорее. Парень, как зачарованный, глядел в планшет и, похоже, ничего вокруг больше не замечал.

В четыре часа я снова отправился в тюрьму на фирменной машине Второго канала. В голове проносились обрывки воспоминаний: как меня везли сюда в первый раз, о чем я тогда думал, как проходили первые дни заключения. Я был точно уверен, что сегодня же вечером я оттуда вырвусь и сделаю все, чтобы никогда не возвращаться. Но по мере приближения к тюрьме по телу пробегал неприятный холодок.

Специальный выпуск представлял собой настоящий винегрет. Прямая трансляция шла вперемешку с эпизодами из прошлых серий, а также с интересными фрагментами, которые до сих пор не попадали телезрителям на глаза. Пока они любовались записью, находящиеся в студии смотрели то же самое, но на большом мониторе, установленном посреди зала. Для меня эти съемки прошли легко, но что чувствовали мои проигравшие оппоненты, я мог только догадываться. По сути — эта серия была сплошным напоминанием об их неудаче.

Славик, согласно обещанию, обнародовал рейтинг зрительских симпатий. Оказалось, что почти все время лидировал мой главный конкурент — Дима Колесниченко, хотя и я постоянно держался недалеко от него, обычно на второй или третьей позиции. Только ближе к концу, когда вылетел Серега, нас осталось трое и зрительские симпатии качнулись в мою сторону. Сам Дима только посмеялся, когда объявили результаты, хотя ему должно было быть обиднее всех.

Славик напоследок поблагодарил всех спонсоров. Мне даже показалось, что их стало больше, чем было вначале шоу. После чего меня по очереди поздравили с победой остальные участники — подошли, пожали руку и обняли. Искренности в их словах и жестах я не заметил. Меня бросило в холодный пот от мысли, что во время объятий мне кто-нибудь из них всадит в спину нож. Но ничего подобного не произошло, да и не могло произойти — охрана не дремала. Хотя, думаю, что Второй канал был бы в восторге от такого эффектного финального штриха. Напоследок я выступил с короткой речью, текст которой Славик предоставил мне еще утром. На этом выпуск и закончился.

В суете, последовавшей за окончанием эфира, я подошел к начальнику тюрьмы и попросил разрешения увидеть Антона, ведь его, как человека, не попавшего на шоу, в зале не было.

— Тебя Иванчук часом не покусал, пока вы вместе срок мотали? — Андреевич с подозрением посмотрел на меня. — Это был у него излюбленный способ, как трепать мне нервы. Ты же процедуру знаешь — включил компьютер, поставил микрофон на стол и общайся в свое удовольствие. Да и социальные сети на кой черт выдумали?! Зачем тебе эти личные встречи, тем более что вы только вчера виделись? Если так уж соскучился, то проломи кому-нибудь череп и возвращайся.

Чувство юмора у Андреевича было специфическое. Меня больше ничего не связывало со Вторым каналом, но последнюю любезность они мне все же оказали.

— Стас, догоняй, мы тебя в машине ждем, — крикнул Славик. — Подкинем домой с ветерком.

На выходе меня остановил охранник и сказал:

— У нас здесь фонтана нет, ну так ты хотя бы в умывальник монетку кинь. Чтобы вернуться. Примета такая, знаешь?

— Да ну тебя, с такими приметами, — пробурчал я в ответ и двинулся к машине, которая уже нетерпеливо моргала фарами.