Забытая колыбель. Автор - Лавров М.

Темно-красное солнце висело в центре фиолетово-синего небосклона, словно тусклый фонарь. Его неестественный цвет, схожий с цветом раскаленного железа, но более насыщенный, так до сих пор и не стал привычным для двоих ксенопалеонтологов.

Еще более непривычным была его неподвижность.

Оно не заходило за край горизонта вечером и не выползало поутру, постоянно находясь в зените. Ничего странного, если учесть тот факт, что планета, третья из девяти вращаюшихся вокруг него, давно перестала оборачиваться вокруг своей оси — она всегда была повернута к светилу одним боком, и на половине ее царил вечный день, жаркий и душный, другая же половина, погруженная в беспросветную ночь, лежала в оковах льда, мрачная и безжизненная.

Зеленовато — черные растения тянулись ввысь, переплетаясь и душа более слабых собратьев, борясь за каждый луч тусклого красного света. Тяжелые пурпурные цветы свешивались с плетей карабкающихся по древесным стволам лиан, орошая палую листву вязкими каплями нектара. Воздух, пропитанный их удушающим ароматом, смешанным с сыроватым запахом гниющих плодов, покачивающихся на одних ветвях с нераспустившимися бутонами, полностью развернувшимися цветками и зелеными завязями, отличался от воздуха бесконечно далекой родной Гиллеи не только на вкус, но даже на ощупь. Плотный, густой, он обволакивал тело, как вода, сковывая движения, сдавливал грудь невидимым грузом.

Айрен знал, что это — всего лишь следствие высокой гравитации, однако порой не мог отделаться от ощущения полнейшей чуждости, неуместности человеческого присутствия в мрачном мире, доживающем свои последние тысячелетия. Умирающее светило словно не желало видеть людей, разумных свидетелей долгой, медленной агонии.

— Если черная дыра обладает достаточно большой массой, то падение к ее центру может длиться бесконечно… — лишенным выражения голосом произнес он, подойдя к иллюминатору — И в звездных системах, захваченных притяжением такой черной дыры, может развиться и эволюционировать жизнь. Разумеется, нет возможности проверить это на практике — ведь тот, кто попадет за горизонт событий, никогда не сможет вырваться из ее объятий — но я слышал предположения, что живые существа, обитающие в искривленном пространстве, должны иметь три глаза, не лежащих на одной плоскости, чтобы иметь возможность правильно воспринимать окружающий их мир, где лучи света распространяются нелинейно. Тринокулярное зрение.

Золотой жук размером с человеческий кулак ударился о псевдостекло напротив его лица и скатился в черную траву, поджав ножки.

— Не хотелось бы мне повстречаться с подобным существом. Впрочем, мы наверняка показались бы им не менее дикими и уродливыми. Представь себе, что сейчас эти трехокие создания сидят, как мы, за столом, и разговаривают о том, как должны выглядеть обитатели мира, лежащего за пределами их вечной тюрьмы. Или вечного убежища — Айрен взглянул на своего товарища, доедающего безвкусный ужин, на вид напоминающий мелко накрошенный пенобетон.

Талли ответил ему фальшивой натянутой улыбкой.

— Мы подписали контракт на десять стодневок, и должны провести здесь еще восемь с половиной, а тебя уже раздражает сам факт моего присутствия. И не говори, что это не так — произнес он, уставившись на Айрена из-под ниспадющих на лицо волос своим единственным глазом.

— Дело не только в тебе. Мне тяжело тут, по-настоящему тяжело. Красное солнце, умирающая планета… Здесь нет никого, кроме растений и членистоногих, но ведь мы с тобой видели скелеты тварей, что жили тут за миллионы лет до того, как люди впервые высадились на ее поверхности… и кто знает, не жили ли когда-то здесь существа, похожие на нас.

Оставив его реплику без ответа, Талли отставил в сторону опустевшую тарелку и, проследив за тем, как она медленно погружается во вскипевшую желтой пеной поверхность стола, несколько секунд назад гладкую и твердую, словно мрамор, вышел из столовой.

Вечная тюрьма, вечное убежище… Если измерять время привычными гиллейскими мерками, то он здесь уже сто пятьдесят дней. Все познается в сравнении, в том числе и условность этой системы, кажущейся нелепой, придуманной в мире, где день и ночь не сменяют друг друга в вечной борьбе, застыв в неестественном предсмертном покое. Даже не верилось, что когда-то здесь кипела жизнь.

Закрывшись в душевой, Талли сбросил с себя одежду, включил воду и, вслушавшись в плеск воды, представил теплый весенний дождь. Запах цветов и сырой земли, шепот зеленой листвы и голоса птиц — все это казалось почти настоящим. Бортовой компьютер, уловивший его мысли и настроение, воссоздал воспоминания настолько точно и ярко, насколько было возможно, и на мгновение мужчине показалось — матово-белые стены обернулись панорамой густого леса, а низкий потолок, до которого он мог без труда достать рукой, окрасился в цвет неба.

Здесь дожди почти всегда сопровождаются ураганным ветром — сражением холодных, пришедших с темной стороны и теплых, раскаленных незаходящим солнцем воздушных потоков. Чувствуя их приближение, растения крепче вжимаются в песчаную почву, сворачивая цветы и цепляясь усиками за камни, насекомые прячутся в норах. В полуденной зоне, где обосновались гиллейские исследователи, большие ливни случались всего три раза за полторы стодневки, однако изучающие климат планеты автоматы, медленно ползущие вдоль линии терминатора, почти ежедневно докладывали о терзающих утренне-вечерннюю зону грозах и штормах.

Черные шелковистые волосы прилипали к плечам и спине. Не став тратить время на сушилку и не стесняясь безобразных шрамов на руках и груди, Талли натянул штаны, в очередной раз неприятно удивившись тому, с каким трудом они сходятся на поясе, и, оставляя мокрые следы на мягком полу (маленькие машинки-уборщики с деловитым гулом поползли за ним, всасывая воду широкими хоботками) направился в спальню.

Единственный уголок на огромном корабле, где можно было почувствовать покой и безопасность.

Несмотря на то, что он не в первый и даже не в пятый раз покидал родину, гнетущее беспокойство, причудливо переплетенное с одиночеством, впервые стискивало сердце с такой силой. Не последней причиной тому был Айрен.

Они впервые увидели друг друга за три дня до того, как вместе покинули Гиллею. Айрен еще тогда произвел на Талли самое неприятное впечатление — уж очень бросались в глаза румяна на веснушчатых щеках, серебристый блеск стальных зубов и щеголеватая завивка.

Возможно, виной тому была зависть. Вряд ли человек, чье лицо выглядит неумело сшитым из лоскутов, может нормально относиться к тому, кто от рождения запятнан пленительной, обезоруживающей красотой.

«И вовсе я не завидую...» — подумал он, устраиваясь на постели. Объятия темноты укутали усталое тело

Пластические хирурги могли бы вернуть его первозданную внешность, или подарить новую, даже более привлекательную, чем прежняя, но он слишком привык к своему уродству. Ненависть к себе все же не могла пересилить страха потерять себя.

В замкнутом пространстве, со всех сторон окруженном враждебной, ядовитой атмосферой из смеси хлора и фтора, несложно сойти с ума. Клаустрофобия ли, постоянный страх или окаменелые останки существ, которые когда-то населяли отравленный мир, в котором человек не мог выжить без сверхпрочного скафандра послужили причиной, но факт остается фактом — тихий, молчаливый ксенопалеонтолог вывел из строя системы безопасности, жизнеобеспечения и связи со внешним миром, исполосовал своего компаньона кухонным ножом и перерезал себе горло.

Талли шесть лет пытался забыть об этом, и сейчас почти не помнил ни того, как неумело зашивал собственные раны, ни как пытался починить медицинский автомат, ни как вернулся к исследованиям, поняв, что переключатель неисправен и корабль не сможет выйти в нуль-пространство. Он не мог позволить себе отчаяться и нашел убежище в работе — систематизация костей мертвых животных, воссоздание их причудливой внешности с помощью компьютера и собственного воображения были спасением от безумия на три с половиной бесконечно долгие стодневки, прошедшие в ожидании спасательной экспедиции.

Пожалуй, именно тогда ксенопалеонтология стала для него смыслом жизни.

***

— Сегодня мы должны направиться в этот квадрат… — Айрен щелкнул пальцами, и в воздухе перед ним развернулась полупрозрачная карта единственного материка планеты красного карлика, на которой темно — зеленые огоньки обозначали участок посреди леса.

— Там все уже подготовлено? — поинтересовался Талли, жадно давясь третьей порцией концентрата.

— Хватит есть, ты и так толстый.

— Я нормальный. А вот ты слишком худой.

Это была неправда.

— Растительность и верхний слой почвы сняты. Нанороботы дошли до слоя песчаника, и, постепенно проникая в рыхлый камень, осели в костях. Ты сам посмотришь, их там множество! — Айрен, прищурившись, взглянул на маленький экранчик, украшающий тыльную сторону его ладони. Размеченный на карте квадрат в миниатюре отображался на его коже, и мелкие искорки, испещрявшие этот экранчик, обозначали местонахождение окаменелостей.

Работа палеонтологов была максимально автоматизирована. Машины выполняли всю рутинную работу, начиная расчисткой участка для раскопок и заканчивая консервацией хрупкой, быстро разрушающейся на открытом воздухе окаменевшей органики. Но они не всегда и не во всем могли заменить человеческие руки и человеческий разум.

Талли кивнул и поднялся из-за стола, немедленно поглотившего пустую тарелку. Он часто пытался вообразить, кто населял в незапамятные времена умирающий мир, когда-то во многом похожий на Гиллею. Кислородно — азотная атмосфера и белковые организмы… могло ли это быть случайностью?

Айрен сложил в сумку необходимые инструменты, накинул на лицо тонкую прозрачную пленку респиратора: осторожность превыше всего. Талли пренебрегал этой условностью, полагая, что местные микроорганизмы безопасны для пришельцев, с которыми никогда не сталкивались за миллионы лет эволюции.

«И как тебе не стыдно быть таким красивым?» — угрюмо подумал он, когда Айрен, скатившись по трапу, легко запрыгнул на невысоко висящую в воздухе круглую платформу дисколета. Сухой горячий ветер, принесший с собой горьковато-сладкий запах цветов, запутался в каштановых кудрях. Проклятая полная сил юность!

Нет, разумеется, это не зависть.

Но все-таки порой он думал о том, как приятно было бы изуродовать до неузнаваемости тошнотворно хорошенькое веснушчатое личико.

Ловко маневрируя между мощными стволами чернолиственных деревьев, Айрен не оглядывался, Талли же, стоя за его спиной, рассматривал причудливую растительность. Здесь все торопилось жить, каждая травинка жаждала урвать свою толику света и высосать хоть немного питательных веществ из бедной почвы, не догадываясь о тщетности бесконечной немой битвы. Пурпурные и ярко-зеленые цветы на черных ветках привлекали множество насекомых, среди которых больше всего было жуков, крупных, закованных в золотистые хитиновые доспехи. Тонконогие существа о шести крылышках, отдаленно напоминающие бабочек, встречались гораздо реже и предпочитали кормиться на растениях определенного вида, бесшумно порхая вокруг мелких белых звездочек, изредка сверкающих в траве.

Были ли все эти создания удивительным результатом параллельной эволюции, которая пошла одним путем на разных планетах и породила одинаковые формы под воздействием схожих внешних факторов? Не исключено. Сходство между Гиллеей и безымянной планетой умирающего светила было огромным. Талли, впрочем, полагал, что на самом деле эволюция тут ни при чем.

С каждым днем гипотеза панспермии казалась ему все более верной.

Он представил своих далеких предков, людей, которые в незапамятные времена принесли жизнь в этот странный мир. Возможно, аборигенные формы были попросту вытеснены более приспособленными к борьбе за существование тварями, и потому до сих пор не попадались на глаза.

Если забыть, что двойное солнце Гиллеи окрашивало дни в желто-оранжевые тона, а звезда, которая сейчас алела в фиолетовом небе, была одинарной, можно было на миг представить себя провалившимся в далекое будущее и увидеть сбывшиеся предсказания футуробиологов: приспособившаяся к слабому освещению растительность, отсутствие высших животных, медленно понижающееся содержание кислорода в атмосфере.

Лес остался позади, под платформой дисколета теперь волновалась густая невысокая трава. Тонкие листья, напоминающие иглы, недружелюбно щетинились — нет, по такой траве не хочется пробежать босиком. Цветов стало меньше, только редкие коричневатые колоски бледными кисточками мелькали тут и там.

Высоко, чуть ниже облаков, медленно проплыло по воздуху нечто, отдаленно напоминающее птицу. Черный с прозеленью цвет огромных перепончатых крыльев, однако, позволял предположить, что она питалась с помощью фотосинтеза.

Заинтересованный Айрен притормозил и уставился на птицу. Два щелчка пальцев — двадцатикратное увеличение.

— Знаешь, мне кажется, оно ближе к растительному миру, чем к животному — произнес он задумчиво — У него есть подобие головы и лап, кажется, даже глаза, нечто, похожее на клюв или хоботок, и в то же время уж очень эти крылья похожи на листья. Да и лапы… скорее, скрученные спиралью длинные усики, чем настоящие конечности. Как думаешь, обладает ли оно нервной системой или хотя бы ее подобием?

— Покажи — Талли протянул ему руку.

Прикоснувшись к экрану на тыльной стороне его ладони, Айрен передал несколько наиболее удачных снимков летающего монстра. Огромные крылья, чья кожистая поверхность была испещрена параллельными прожилками, и впрямь напоминали большие листья, а маленькое круглое туловище — клубок переплетенных лиан, из которого, полусвернутые, свисали четыре длинных уса. Головка, украшенная двумя расположенными по бокам выпуклыми зеркальными наростами, несла толстый короткий клюв — хоботок, который показался Талли телескопическим.

Возможно, это был реликтовый аборигенный вид. Трое ксенобиологов, которые прибудут в полуденную зону через пять стодневок, наверняка заинтересуются им.

Нанороботы потрудились на славу, расчистив огромную площадь. Растительность и почва были буквально распылены и рассеяны тонким слоем вокруг неглубокого квадратного карьера — оставалось лишь извлечь из каменной могилы останки древних обитателей мира красного карлика и транспортировать их на корабль, чтобы перейти к изучению, классификации и реконструкции их облика.

Остановив дисколет, Айрен спрыгнул вниз и посмотрел на своего неповоротливого товарища насмешливым взглядом. Темно-красное освещение придавало его голубым глазам сиреневый оттенок.

Он был немного меньше ростом, чем Талли, но заметно превосходил его силой и ловкостью.

— Так, похоже, нечто лежит у меня прямо под ногами, совсем неглубоко… — пробурчал он себе под нос и опустился на колени, расчехляя инструменты. Нанороботы осели в пористой кости и выгрызли полость в окружающем ее камне.

— Как ты думаешь, что это?

Айрен внимательно посмотрел на свой экран.

— Что-то куполообразное, напоминает панцирь черепахи. Сейчас мы это увидим… — тихое, низкое гудение лазерного сверла неприятно резало уши — Ты мне не поверишь, ты же мне просто не поверишь!

— Почему? — Талли смахнул волосы с лица, склонившись над краем карьера.

— Вот почему!

В руках Айрена лежал человеческий череп. Темно-коричневый окаменевший человеческий череп, пролежавший в этом известняке миллионы лет.

***

— Нет, не человек — уверенно сказал Талли, не отрываясь от намечающегося контура трехмерной реконструкции — По крайней мере, не такой, как мы с тобой. Его рост… можно, конечно, предположить, что он был великаном, но пропорции тела совершенно правильные, соотношение длины туловища и конечностей такое же, как у людей. Пятипалые руки, тридцать два зуба вместо двадцати восьми, выраженные надбровные дуги, как у высших приматов. Я бы сказал, что перед нами примитивная форма, судя по объему мозга, заметно превосходящему наш — разумная, однако отстоящая от современного человека на несколько десятков миллионов лет.

— Это невозможно — с сомнением произнес Айрен, следя за тем, как воображение его товарища постепенно обращивает полупрозрачной дымкой голографическую проекцию древнего черепа.

— Мне тоже так поначалу казалось. Когда ты извлек это из камня, я подумал, что сплю и вижу какой-то нелепый реалистичный сон.

Розоватая туман наслаивался на кости, приобретая форму и текстуру мышц. Постепенно белесый остов скрылся под покровом бледной плоти, сквозь которую чуть проступали скулы и подбородок.

— Помнится, ты как-то намекал мне на то, что считаешь жизнь на этой планете занесенной извне, и говорил, что видишь признаки прямого родства между здешними и гиллейскими растениями. Выходит, перед нами останки нашего предка, одного из тех, кто когда-то колонизировал этот мир?

— О нет… — Талли отвлекся от своей реконструкции и уставился на Айрена. Торжествующая улыбка на его изуродованном лице смотрелась жутковато.

— Не верится, что конвергенция может быть столь идеальной.

— Это не конвергенция, Айрен. Растения и насекомые, населяющие этот умирающий мир, не кажутся мне потомками тех, с которыми мы каждый день сталкивались на родине, они скорее произошли от некоего общего предка, но потом их развитие пошло разными путями. И некоторые формы местной жизни выглядят архаичнее, чем их ближайшие гиллейские аналоги. Взгляни на себя, на меня, а потом — представь себе человека, которому ты был бы ростом по грудь, вдвое шире себя в плечах, и вспомни, были ли когда-нибудь найдены подобные останки на Гиллее? Нет, до сих пор считалось, что скачкообразная эволюция заставила высших приматов буквально за несколько поколений стать прямоходящими разумными существами. Мне всегда казалась нелепой эта гипотеза. Белые пятна в истории, в происхождении человечества… теперь мы сможем закрасить их верными красками. Взгляни на все эти архаичные черты — они не могут быть результатом деградации, хотя такая идея поначалу казалась мне привлекательной. Перед тобой наш предок. Один из наших праотцов.

За кристальным псевдостеклом иллюминатора с ленивым величием проплыл по воздуху крылатый монстр. Теперь Талли догадывался, что это не реликтовая аборигенная форма жизни, а причудливый результат многовековых игр природы. Возможно, и сам он показался бы таким же нелепым, странным, безобразным своему предку, ширококостому пятипалому существу, которое когда-то бродило под мертвым фиолетовым небом.

Возможно, тогда это небо еще было голубым.

Айрен смотрел на него, в первый раз не замечая его уродства.

— Мы можем никогда не узнать, что заставило их покинуть родину… — продолжил Талли, почувствовав, как по его щеке стекает слеза — Но одно теперь я знаю точно. Человечество, само того не желая, вернулось к своим истокам и нашло свою позабытую колыбель.