Семь лет и семь дней

По дороге, заросшей до неузнаваемости, шел человек. Лианнат глядела на него из окна башни, отчаянно жалея о том, что солнце зашло и темнеет так быстро. Девушка боялась поверить в то, что видит, боялась ошибиться, приняв за человека причудливую игру вечерних теней. Но нет, все-таки это был человек. Он шел, ведя за собой лошадь; иногда человеку приходилось останавливаться и выбирать обходной путь, но направлялся он к замку, окруженному зарослями шиполиста — колючей стеной, в которой не было просвета. Лианнат надеялась, что это не остановит странника, как не остановила заросшая дорога. Она шептала идущему: «Не сворачивай! Пожалуйста, только не сворачивай!» — и он не сворачивал.

Темнота сгущалась. У странника не было с собой никакого огня, он останавливался все чаще и чаще. Лианнат мысленно поругала себя за недогадливость, на ощупь нашла на шкафу масляную лампу, зажгла ее и поставила на окно. Свет лампы был слаб и трепетен, но это был единственный свет в округе. И странник заметил этот маяк. Вспыхнула, озарив идущего к замку, звездочка яркого белого света. То был не факельный, но какой-то волшебный свет, который сопровождал теперь каждый шаг странника. И чем ближе он подходил, тем ярче сияла эта звезда. Лианнат с отчаянно колотившимся сердцем наблюдала за его приближением, пока стена шиполиста не скрыла идущего от ее взгляда.

Теперь ей оставалось только ждать. Лианнат знала, как нелегко придется человеку, задумавшему прорваться через колючие заросли — когда-то она сама пыталась выбраться наружу, но не смогла… И прошло немало времени, прежде чем девушка услышала треск ветвей, негромкие сухие удары и человеческий голос. Тот, кто прорубался к замку, неумело и неловко проклинал Последнего Демона и его рогатую супругу, создавшую все, какие ни есть на свете, опасности, буераки и колючки. Девушка подхватила с окна лампу и бросилась во двор — встречать гостя.

Лианнат опоздала. Когда она спустилась, гость стоял в замковом дворе, свободном от шиполиста, и выдирал колючие веточки из конской гривы и собственного плаща. В свете звезды, что пылала на его груди, девушка смогла хорошо рассмотреть гостя. Он был не старше Лианнат — юноша лет семнадцати, с по-взрослому упрямо сжатыми губами и длиннющей челкой, золотистой как первый луч солнца. Оставив, наконец, бесполезные попытки избавиться от колючек, он вытер рукавом мокрое от пота лицо, размазав по нему грязь и пыль, и звонко чихнул. Девушка невольно хихикнула и только после этого гость, ослепленный сопровождавшим его сиянием, понял, что не один здесь. Юноша прикрыл ладонью светоч на груди и нашел взглядом стоявшую у дверей второго, непарадного входа девушку.

— Ваше Высочество?

Лианнат смутилась от слов гостя, который отчего-то принял ее за принцессу, хотя платье на ней было самое простое. А он, кажется, истолковал ее смущение по-своему:

— Вы не рассердитесь на меня? Я позабыл взять запасной костюм, а этот истрепался в дороге… Простите мне мой неподходящий вид и разрешите остаться.

— Конечно, оставайся, — согласилась девушка немного растерянно. — Ты… вы, наверное, голодны и устали?

— Да, очень, — признался юноша, отчего-то краснея. Маленькая звезда под его ладонью светила все слабее и, наконец, погасла. Юноша, заметив это, вздохнул, огляделся, ища местечко для своего коня, и как-то угадав, где находились когда-то конюшни, направился туда, взяв скакуна под уздцы. Через несколько минут до Лианнат донеслись звуки неловкого падения, неразборчивое бормотание и звяканье сбруи. Из конюшни гость вышел еще более растрепанным и смущенным — солома запуталась в волосах, а перепачканные руки он то и дело пытался спрятать за спину. Не дойдя нескольких шагов до Лианнат, он остановился, и пробормотал:

— Извините, там было темно и я…

Девушка вздохнула; она должна была дать гостю лампу — тогда он не упал бы, споткнувшись обо что-то в темноте. Во второй раз попеняв себе за недогадливость, девушка одолела разделявшее ее и гостя расстояние, деликатно вынула солому из волос юноши и взяла его за руку.

— Идемте, я провожу вас. И, кстати, как мне вас называть?

— Кориен… принц Кориен, сын короля Лоэнниса.

— А меня зовут Лианнат, — она не посмела сказать «принцесса Лианнат». Сейчас важнее всего был накрытый в одной из комнат стол, а не правда о ней.

… А правда была в том, что Лианнат не была принцессой. Она была служанкой, девочкой на побегушках, для которой всегда находилось дело в огромном замке, пока он был обитаем. Обычно она работала на кухне, выполняя приказы тех, кому вздумалось что-то ей приказать. Придворные и слуги рангом повыше просто не замечали ее, и девочка-сиротка, которой тогда было десять лет, бегала с поручениями, мыла, скребла и чистила все, что только нуждалось в этом. Ни на что другое времени у нее не оставалась. Даже короля с королевой Лианнат видела только два раза — замок был огромен, а, кроме того, ей запрещено было попадаться на глаза королевской семье.

Лианнат опасалась, что принц споткнется на высокой лестнице, но все обошлось, и только пыльный рыжий плащ, который он снял и нес в руках, то и дело цеплялся за резные завитушки перил, за статуи и рамы картин, что висели в коридорах. Картины привлекали внимание принца Кориена, он часто останавливался и рассматривал их. Лианнат тоже любовалась картинами, хотя видела их не раз. Одна была ее любимой — каменные ступени, ведущие к тихой заводи и легкая тень на поверхности воды — отражение пришедшего. Лианнат, когда она смотрела на картину, казалось что это — ее отражение, что она была когда-то в таком вот месте и на самом деле это ее собственная память или сон...

Обед был вкусным и сытным — картофель тушеный с мясом и овощами, лепешки и сыр, а на сладкое — вкуснейшее яблочное варенье. Лианнат несколько стеснялась свой стряпни, пока не заметила, с каким аппетитом принц уплетает ее. Он и в самом деле был ужасно голоден, хотя и старался не показывать этого.

— Я думал, вы голодаете, — признался он, закончив с десертом. — В замке, конечно, осталось нимало припасов, но за столько лет они должны были испортиться… — Принц смущенно замолк, и девушка подумала, что сильнее изобилия его удивило то, что принцесса умеет готовить. Принцесса, может, и не умела, но Лианнат недаром столько времени работала на кухне.

— На припасы в кладовых время как будто и не действует, — сказала она, — лед на леднике не тает в самую жару, тепло не уходит, даже если раскрыть настежь все двери. А зажженный в камине огонь будет гореть очень долго, но тепла почти не даст. Наверное, это часть наложенного на замок колдовства. Как шиполист, который окружает его стеной, а границу двора не пересекает… Да и много ли нужно одному человеку?

В этом не было ни капли лжи — но Лианнат почему-то все равно почувствовала себя обманщицей. Обманывать робкого, краснеющего через слово принца было ужасно стыдно.

— И что ты думаешь обо всем этом? — спросила она несмело.

— Я думаю, что вы очень необычная принцесса, — не моргнув глазом, ответил Кориен. — Оставшись одна, не отчаялись, хотя семь лет и семь дней это очень долго. Но скоро они закончатся и ваши родные вернутся.

— Мои родные?.. — повторила Лианнат очень тихо, но он услышал.

— Разве вы не знаете, как и почему оказались здесь совсем одна? — спросил юноша удивлено.

— Знаю, но… Расскажите, что знаете об этом вы.

— Хорошо, — на время оставив привычку краснеть, юноша словно стал вдруг совсем другим человеком, и это необычайно шло ему. — Вот как об этом говорят: не далеко и не близко стоял замок, в котором жили король с королевой, шесть принцев, шесть принцесс и еще одна, самая младшая из всех. Никто не говорил почему-то «у короля и королевы тринадцать детей», а только «двенадцать и еще одна». И вот однажды ветер принес во двор королевского замка черную тучу. Из нее ударила слепящая молния, и когда дым от огня, зажегшего камни двора, рассеялся, перед окнами королевского замка стоял низенький скрюченный человечек с мрачным лицом. Одежды его были темны как безлунная ночь, тонкие пальцы сжимали железный шар, а глаза горели желтыми огнями.

«Слушайте! — закричал он так, что не было никого, кто не услышал бы. — В этом мире под солнцем я проклинаю весь королевский род, всех, кто ему служит, всех кто служит их слугам и землю, по которой они ходят! Так говорю я, Чародей-Без-Имени, и проклятье мое — наказание за содеянное вами зло, от которого мое сердце превратилось в камень!»

«Что же мы сделали тебе?» — спросил король, невольно отступая перед горем, звучавшим в словах неказистого чародея-карлика.

И Чародей ответил, сжимая в руках черный железный шар…

…И Чародей ответил, и голос его был резкий и тонкий, как голос ребенка, из последних сил сдерживавшего слезы:

«Однажды король и королева охотились на медведя, огромного красавца с шелковистой шкурой и умными глазами, который, будучи окружен со всех сторон, заговорил человеческим языком, моля о пощаде. Король удивился чуду, но не пощадил зверя, и медведь пал мертвым от метко пущенных стрел. Этот зверь был моим сыном, который любил гулять по лесу в облике медведя. Три года и три дня я искал его и не мог найти, и только пролитая кровь сказала мне правду. Три года и три дня мне не было покоя… Чужая жестокость погубила мое дитя, но она погубила, и вас, жестокие. Вы заплатите вдвойне за каждый день и час моего страдания, и еще год и день я отниму у вас. Семь лет и семь дней вы проведете в самом жестоком из миров, какой только я смогу отыскать для вас, а через этот срок вернетесь, чтобы молить о прощении за сотворенное зло. И если вы будете искренне горевать о погубленной жизни, я прощу вас. Если же нет… тогда я отправлю вас на самое дно Бездны еще на семь лет и семь дней. И клянусь небом и тем огнем, что сжигает меня, вы научитесь ценить жизнь и быть милосердными!»

И маленький тщедушный человечек махнул рукой.

— И Чародей-Без-Имени взмахнул рукой. В одно мгновение королевский замок и его окрестности опустели, и вокруг замка встала стена шиполиста, что должна была охранять дверец, в одной из зал которого лежала на полу медвежья шкура. И только одно живое существо осталось в замке — самая младшая, тринадцатая принцесса. Она была на той охоте и просила отца-короля не убивать медведя, а потом горько плакала, жалея его; поэтому проклятие Чародея не коснулось ее, но ей было суждено прожить одиночестве семь лет и семь дней, ожидая возвращения остальных.

Юный принц умолк и потянулся к стеклянной чаше с соком, чтобы освежить горло.

Лианнат безмолвно наблюдала за ним. Все было так, как он рассказывал — и страшная молния чародея-карлика, и ужасные его слова. В этом было бы еще больше правды, будь оставшаяся в замке девушка, пожалевшая убитого медведя, дочерью короля. Только вот у королевской четы было лишь двенадцать детей.

— Значит там, снаружи, все-таки знают, что в замке осталась… остался человек? — тихо спросила девушка, неожиданно для самой себя ощущая, как важен для нее ответ. — То есть все эти годы...

— Да, знают, — очень спокойно и очень серьезно ответил принц, — вы хотели спросить, почему тогда до сих пор никто не попытался вас освободить? Я не могу ответить за всех, но… если бы вы только видели все это со стороны — странный и страшный замок, окруженный колючей стеной. Кажется, нет ничего более враждебного и жуткого. Если долго смотреть на него — то глаза слепнут. А если подойти ближе — сердце начинает останавливаться.

— А как же тогда ты?..

Юноша взял в ладонь маленькую вещицу, висевшую на кожаном шнурке поверх камзола.

— Этот амулет оберегает от всяких чар. К тому же придворный волшебник наложил заклятье и на мой топорик… — принц почему-то снова смутился. — Прорубить мечом такие заросли я бы не смог.

Только теперь Лианнат вспомнила о светоче, озарявшем ему путь.

— Это твой амулет светился в темноте?

Юноша кивнул.

— Можно мне посмотреть?

Он через голову снял кожаный шнурок с амулетом и протянул Лианнат. Девушка рассмотрела изящную и очень красивую вещицу — серебристое зеркальце, на поверхности которого застыли хрустальные капли, похожие на крошечные маленькие бутончики, готовые раскрыться...

— И что ты собираешься делать теперь? — спросила она, возвращая юноше амулет.

— Если вы пожелаете, я выведу вас отсюда… но, нааерное, вы хотите дождаться возвращения остальных?

Лианнат подумала о подзатыльниках и тычках, грязных котлах и сковородках, и о своем обмане без обмана. Когда-то она ждала, что те, кто ушел, вернутся, ждала любого, кто сумеет пробиться сквозь колючую стену, и вот один человек сделал это. Но он пришел не для того, чтобы спасти Лианнат-служанку. Он пришел за принцессой...

— Я не знаю, — ответила девушка. — Прежде всего тебе нужно хорошенько отдохнуть после долгой дороги. И, пожалуйста, говори мне «ты», ладно?

Давно уже стемнело, и звезды за окном подмигивали тем, кто до сих пор не спал.

— Ладно, — легко согласился принц, — а если дорога, которую я прорубил, зарастет, я прорублю новую.

Лианнат, не разделявшая его оптимизма, и не посмевшая спросить, знает ли принц, когда же истекут семь лет и семь дней, проводила гостя в чистую комнату, и сама отправилась спать.

Новый день оказался на редкость солнечным и ярким. Непривычный шум привлек внимание пробудившейся Лианнат, она выглянула в окно и увидела своего гостя. Принц Кориен усердно махал топориком, нападая на толстенный ствол шиполиста, протянувшего колючие ветви над мостовой замкового двора. Шиполист отчаянно сопротивлялся. Перейдя в нешуточную атаку, юноша оступился, избежав падения просто чудом, но сильно оцарапал руку о подвернувшийся шип.

— Ой! — невольно вскрикнула Лианнат и кинулась вниз, прихватив со столика кувшин с водой и длинный лоскут материи.

— Доброе утро Ваше Высочество принцесса Лианнат! — поклонился юноша, не обращая внимания кровоточащую царапину. — Какой славный день сегодня, правда?

— Не такой уж славный, если для тебя он начался с битвы, — она поспешила промыть и перевязать его царапину. — Ты так неосторожен!

— Но ведь эту битву я выиграл! — с хвастовством так и не выросшего мальчишки возразил он.

Девушка шумно вздохнула.

— Я бы не назвала это победой. Шиполист и не заметит, а у тебя долго еще будет болеть, пока не заживет. И чем тебе не угодило это дерево?

— Ничем. Но надо же мне на чем-то упражняться… — он оглянулся на ствол, отмеченный зарубками, и покраснел. — Шиполисты — такие странные деревья. Наросты на коре похожи на лица любопытных детей, ветки иногда ломаются от одного касания, а иногда их очень трудно срубить даже зачарованным топориком. И над землей не выступает ни одного корня, словно у шиполистов нет корней.

— Может, и вправду нет, — заметила Лианнат, — это же колдовские деревья. Пойдем, я приготовлю завтрак.

Когда они пересекали замковый двор, юноша остановился у страшной черной отметины, там, где каменные плиты двора словно расплавились от невыносимого жара.

— Наверное, здесь стоял Чародей. А та шкура… она еще цела?

Лианнат кивнула.

— Лежит в кресле у камина. Потом покажу тебе, если захочешь.

Так получилось, что до самого вечера они вдвоем бродили по замку, рассматривая опустевшие комнаты и залы, поднимались и спускались по длинным лестницам, тайным и явным. Принцу все было интересно, и вначале серьезный, вскоре уже он вел себя так, словно никогда не бывал в замке, но долго мечтал об этом. Его восхищала искусная резьба на перилах лестниц и на стенных панелях, чудесные многоцветные витражи, и высота, с которой Лианнат и Кориен смотрели на мир, поднявшись на самый верх одной из башен. А совершенно очаровали его коридорные светильники в виде крошечных замков с овальными окошками и крышами-колпаками из цветного стекла.

Лианнат не упустила случая сводить Кориена в библиотеку, когда он признался, что отчаянно любит читать. Юный принц восхитился расписанным цветами купольным потолком библиотеки, но к полкам с книгами подходить не стал.

— Здесь столько замечательных книг, — ответил он, когда Лианнат удивилась его поведению. — Только начни читать, и будет уже не оторваться. И получится, что я бросил тебя в замке одну, отправившись в путешествие по миру фантазий.

Единственная книга, к которой юноша прикоснулся, лежала на столике раскрытой — кто-то читал, да так и оставил ее обложкой вверх. Кориен перевернул книгу, прочел, шевеля губами, и улыбнулся.

— Что там? — спросила Лианнат, блуждавшая у полок — когда-то ей довелось работать в библиотеке и старый хранитель книг научил ее читать.

— Стихи. Можно я прочту тебе?

Девушка кивнула и, оставив блуждания, уселась на скамейку. Принц с книгой в руках подошел и сел тоже.

— Здесь все исполнено значенья,

Простое кажется сложней...

Но, может быть, в каскаде дней,

В водовороте и круженье

Событий, замкнутых в кольцо,

Мелькнет, как луч, твое лицо?

Ты встреться мне на тех ступенях,

Ведущих вверх, бегущих вниз,

Где на перилах сон повис —

Незваный гость, нежданный гений,

Где я коснусь, забыв покой,

Твоей руки своей рукой...

Луна… без грусти, без тоски

На ней, как на цветке, гадаю —

Не отрываю — открываю

Серебряные лепестки.

Надежду, как цветок, храня,

Я верю — ты найдешь меня.

Лианнат поймала взгляд принца, положившего книгу обратно на стол — так же, как она лежала до этого — и улыбнулась ему.

— Ты хорошо читаешь.

Юноша покраснел — но совсем чуть-чуть, почти незаметно.

— Разве стихи можно читать плохо?

— А если это плохие стихи?

— Плохих стихов не бывает. То, что плохо написано — это что угодно, только не стихи.

Лианнат фыркнула.

В конце концов она вспомнила о своем обещании и показала ему медвежью шкуру, лежавшую в кресле в одной из маленьких комнат.

Юноша осторожно тронул не потускневший за эти годы мех и вздохнул.

— Жалко, что уже ничего нельзя поправить. Гнев похож на шиполист — такой же колючий и несговорчивый, и так же ранит каждого, кто к нему приблизится. И он не бывает справедливым.

— Жизнь несправедлива, — возразила Лианнат. — Разве правильно было вместе с королем наказывать и тех, кто не принимал участия в охоте? Чем провинились старые герольды и юные пажи? В чем виноваты повара на кухне и служанки, приставленные приглядывать за королевскими кошками?

— Да, — тихо ответил юноша, — но Чародей все-таки пощадил тебя.

Лианнат незаметно вздохнула.

Вечером пошел дождь. Колючая стена покачивалась под порывами ветра и скрипела. Девушка нашла для принца подходящий костюм взамен того, что был безнадежно испорчен шипами, и убедила, что рыжий, весь в прорехах, плащ легче выбросить, чем латать все эти дыры.

— Далеко ли отсюда твой дом? — спросила Лианнат, когда они сидели вдвоем у окна, слушая шум дождя, поскрипывание стены шиполиста и треск поленьев в камине. Тепла огонь и в самом деле почти не давал, но с ним было так уютно.

— Я скакал целый месяц, — ответил Кориен, — правда, меня задержала непогода, но если бы не она, я никогда бы не познакомился с и госпожой Миэной.

— Кто это — госпожа Миэна?

Юноша просиял улыбкой — должно быть, то были приятные воспоминания.

— Настоящая волшебница… В пути меня застал ужасный ливень. Он хлестал так, что я промок до нитки в одно мгновение и к тому же продрог. Стуча зубами, я искал хоть какое-то укрытие, и наткнулся на домик, словно бы выросший вдруг из-под земли прямо у меня перед носом. Его хозяйка вышла мне навстречу — невысокая женщина в простом платье, и полог дождя раздвигался над ней, так что ни одна капля не упала на нее! Госпожа предложила мне свое гостеприимство и я принял его. В ее доме пахло весной, и было очень светло и тепло. Госпожа волшебница совершила у меня на глазах и второе чудо — разожгла огонь в печи щелчком пальцев… Дождь закончился только на следующий день, но я ни секунды не жалел о том, что задержался. Утром по просьбе госпожи Миэны я сдвинул с места камень, который придавил родник. Она зачерпнула ковшом из родника и попросила поставить камень на место. Вода в роднике была густой, как глина; волшебница стала мять ее, придавая форму и вылепила этот амулет, который подарила мне, пообещав, что он оградит меня от чар. Я поблагодарил ее, отправился в путь и скоро встретился с Драконом.

— С драконом?

— Нет, с Драконом, — поправил юноша так, что стало понятно — это и в самом деле был не просто дракон, — и он сказал мне, что я должен торопиться.

— Дракон… сказал? — удивилась девушка. — Вы так вот просто беседовали друг с другом?

— Ну да! Все вышло как сказка. Словно кто-то сочинил нас такими и другими мы быть не могли. — Юноша помолчал, словно не замечая, с каким нетерпением девушка ждет продолжения рассказа. — Человек встретился с драконом — а может дракон повстречал человека. Они многое могли бы сказать друг другу, если бы захотели, но у каждого был для другого один и тот же вопрос. И первым задал его дракон. «Почему, — спросил он, — люди так любят сказки о драконах?» «Это просто, — ответил человек с улыбкой. — Драконы прекрасны волшебной, яркой красотой, о какой люди могут только мечтать. Они парят в небесах — об этом мы и мечтать не смеем. Драконы владеют золотом — что ж, некоторые из нас мечтают и об этом. Так что дракон — воплощение мечты человека. Как же можно не любить сказки о драконах? Но вот что для меня загадка — и может быть, ты подскажешь мне ответ — почему драконы любят сказки о людях?» «По той же причине, — ответил дракон. — Люди слагают песни, которые прекраснее всего на свете. Люди превращают куски мертвого металла, дерева и камня в живую красоту. Люди, наконец, преображают все к чему прикасаются. Как же драконам не любить сказки о людях?» И человек улыбнулся в ответ на улыбку дракона.

Принц снова замолчал, но сказка его, казалась, продолжалась и в этом молчании.

— На прощанье Дракон назвал день, в который должны пасть чары, а все кто проклят Чародеем без Имени — вернуться в замок. — Юноша посчитал и кивнул. — Теперь осталось всего пять дней.

Девушка тихо охнула.

— Не бойся возвращения Чародея! — поняв ее по-своему, воскликнул принц. — Я сумею защитить тебя!

Лианнат, которая думала совсем не об этом и не этого боялась, только качнула головой. Через пять дней Кориен узнает правду отом, что она вовсе не принцесса, а у нее нет сил сказать ему это прямо сейчас.

Посидев еще немного, они разошлись по своим комнатам, как будто больше им не о чем было говорить.

На следующий день принц не проснулся. Лианнат прождала его до полудня и лишь потом, войдя в его комнату, обнаружила юношу в горячечном бреду. Царапина от шиполиста воспалилась, и на руке рядом с ней проступили странного вида желтые пятна. Хотя принц горел в лихорадке, пятна эти были холодны как лед. Юноша метался на кровати, шепча бессвязное сухими потрескавшимися губами. Лианнат кое-как сумела напоить его, но это не помогло. К сожалению, девушка ничего не смыслила во врачевании. В замке был когда-то лекарь, была и лекарская, комната, заставленная полками с тщательно и очень разборчиво подписанными склянками, шкатулками и холщовыми мешочками всевозможных снадобий. Девушка могла отыскать склянку с нужной микстурой, если бы знала, что искать. Но она не знала.

До вечера Лианнат сидела с больным, надеясь, что ему станет лучше, но напрасно. Кориен так и не пришел в себя и продолжал бредить, порой порываясь вскочить с постели и куда-то идти. Девушке с большим трудом удавалось удержать его и она не могла оставить его и на минуту.

Ночь оказалась страшнее дня. Лианнат кое-как напоила больного жидким бульоном, он успокоился и, наконец, уснул. Девушка тоже задремала в кресле возле его постели. Проснувшись через несколько часов, она увидела что постель пуста. Первой мыслью было, что юноше стало лучше, и он тихо спустился вниз, не желая тревожить ее сон, но тут из коридора донесся звук падения, и Лианнат бросилась туда.

Принц Кориен неловко сидел у подножья длинной и крутой лестницы, ведущей в полуразрушенную башню, которая неведомо как еще держалась в вертикальном положении. Глаза Кориена были открыты, но, кажется, не видели ничего.

Она позвала его по имени, но принц словно и не слышал. Он ухватился за перила, подтянулся и встал. А потом кинулся вверх по лестнице, перескакивая через ступеньку, и остановился только на верхней площадке, у полуоткрытой покореженной двери. Девушка бегом преодолела страшную лестницу, задыхаясь, обняла Кориена за плечи, стала уговаривать спуститься и лечь в постель. Он не слышал ее, и не позволил никуда увести себя. Сев на пол, юноша трясся в лихорадке, остановившимся взглядом глядя перед собой. За стенами башни бушевала гроза, и от каждого удара грома юноша вздрагивал, точно молния попадала в него.

Лианнат совсем упала духом. Ей так и не удалось уговорить Кориена спуститься, да и вряд ли она смогла бы удержать его от падения на длинной крутой лестнице со щербатыми ступенями. Кое-как она заставила юношу подняться на ноги. Полуидя, полувися на руках Лианнат, он позволил отвести себя в пыльную маленькую комнатенку на этом этаже ветхой башни и уложить на кровать. Порывшись в шкафу, Лианнат нашла старое одеяло и укрыла им принца, а потом крепко-накрепко закрыла окно, за которым бушевала гроза, и с вздохом опустилась на скамью.

Но отдохнуть не получилось. Принц Кориен вдруг соскочил с постели, сбросив на пол одеяло, и кинулся к двери, вскрикнув:

— Я должен идти!..

Лианнат схватила его за руки, но он вырвался, а потом обернулся к ней с горящими бешенством глазами… Новый порыв ветра настежь распахнул окно, ударив створкой о стену. Брызнули осколки стекла; Кориен закричал, оттолкнул Лианнат и бросился к двери, точно спасаясь бегством от какого-то ужаса… Но силы оставили его прямо на пороге комнаты. Юноша осел на пол, как оседает сброшенная деревом листва — медленно и беззвучно.

Возвращенный на кровать, принц затих. Желтые пятна на его коже расплывались, становясь больше, лихорадка утихала, но это почему-то совсем не радовало Лианнат. Девушка посидела с больным еще немного, и тщательно затворив дверь, бросилась в комнату королевского лекаря.

Утро застало Лианнат среди разбросанных тут и там древних томов. Девушка искала в них описание болезни принца и подсказку, чем лечить ее. В конце концов, усталость свалила ее, заставив задремать во время чтения очередного пыльного тома.

Через час тревожного, полного бреда сна, она резко проснулась и обнаружила, что новый день вошел в силу. Свеча давно сгорела, тут и там валялись раскрытые книги, и немало еще их стояло на полках. Усталость не прошла, она лишь притаилась где-то на самом дне, но вот жажда стала совершенно невыносимой. Лианнат напилась из большого кувшина, торопливо, делая большие глотки, и поспешила в комнату принца.

Юноша, к счастью или к несчастью, ослабел настолько, что не мог покинуть постель. Лианнат хотела напоить его остатками бульона, но не сумела заставить открыться спекшиеся от жара губы. Девушка положила смоченное водой полотенце на горячий лоб Кориена и вернулась в комнату лекаря, продолжать каторжный труд человека, ищущего маковое зерно на песчаном берегу.

Очередной толстый том, снятый с верхней полки, выскользнул из уставших рук Лианнат. Звучно упав на пол, книга раскрылась, и из нее выпал тоненький листочек, вложенный кем-то между страниц. Лианнат подняла этот листочек, исписанный мелким, неровным почерком, пробежала глазами по строчкам, не задумываясь над смыслом. Через мгновение она жадно впилась взглядом в пляшущие по листу строчки. Это был незаконченный «Трактат о свойствах редких, а так же и необычных растений, как шиполист или оремник». Автор писал просто и ясно: самые старые деревья шиполиста несут на своих шипах яд, убивающий в три дня. Противоядие — сок шиполиста, который чрезвычайно трудно добыть — дерево неохотно делится своим соком, но откликается на громкие музыкальные звуки. К тому же едва соприкоснувшись с воздухом, сок застывает и теряет целебные свойства. Но если успеть собрать его в плотно закрывающуюся склянку, можно исцелить отравленного.

Узнав, что нужно делать, Лианнат не медлила. Она отыскала пустую склянку, спустилась вниз, во двор, зашла в конюшню — покормить коня Кориена и, вооружившись волшебным топориком принца, приблизилась к стене шиполиста.

Действуя топориком, который в руках Лианнат не выказывал никаких волшебных свойств, она сделала на черно-сером стволе с десяток зарубок, но так и не увидела ни капли сока. Она попыталась снова и еще раз, но все было бесполезно. Как и предупреждал трактат, дерево не желало давать сок. Девушка задумалась. Откуда она могла извлечь громкие музыкальные звуки? В замке, конечно, были инструменты оставшиеся от придворного оркестра, но она не умела играть ни на одном из них. Лианнат решила воспользоваться единственным инструментом, которым владела — собственным голосом.

Резким движением, вырвав топорик из дерева, она уронила его на землю и, набрав в грудь воздуха, запела. Вначале тихо, потом громче и громче. Через минуту она почти кричала, но древесная рана оставалась сухой. Напрягая горло, она запела еще громче: по-настоящему это уже не было пением. Несколько капель сока выступили с краев древесной раны и застыли крупными розоватыми каплями, прежде чем она успела собрать их в медную склянку с широким горлышком. Лианнат заставила себя петь еще громче; отчаяние медленно, но верно, затапливало разум. В какой-то миг девушка не выдержала напряжения и изо всей силы ударила кулаком по стволу, а голос ее сорвался на беспомощный визг.

Короткая струйка сока выплеснулась из древесной раны и прокатилась по стволу, исчезнув в неровностях коры. Девушка на миг замолкла, а потом, зажмурившись и сжав кулаки, отчаянно завизжала...

Она сорвала голос почти сразу же, но раньше успела подхватить медным горлышком склянки щедрую порцию древесного сока из вновь открывшейся раны. Плотно закупорив скляницу, она кинулась назад, в замок.

Приготовление противоядия заняло лишь несколько минут: разбавить сок в склянке водой, десять капель этого добавить в кружку молока, остальное снова разбавить и согреть не медленном огне. Водой нужно было промыть рану, а молоком поить больного.

За то время, пока ее не было, Кориен так побледнел и осунулся, что девушка едва узнала его. Принц больше не сопротивлялся; он лежал неподвижно и тихо, желтые пятна добрались уже до шеи, а рана почернела. Лианнат зажгла лампу — где-то над стеной шиполиста садилась солнце, отмеряя последние минуты дня — и принялась за дело.

Всю ночь она сидела рядом с больным, каждый час заставляя его выпить глоток снадобья, до тех пор, пока не начали, наконец, исчезать ледяные желтые пятна. Ранним утром следующего дня, когда был выпит последний глоток противоядия, Лианнат устало опустилась в кресло, чувствуя, что остатки сил покидают ее, и мгновенно провалилась в забытье сна.

Когда она проснулась, все еще было утро. Золотисто-мягкий свет утреннего солнца лился в комнату через окно и Лианнат удивилась. Ей казалось, что она спала очень долго, да и усталости не было и в помине. Девушка была заботливо накрыта одеялом, а в соседнем кресле спал смешной растрепанный принц Кориен. Рядом с ее креслом на столике стоял кувшин и лежали горкой плоды в чашке. Увидав румяные сочные яблоки, Лианнат ощутила зверский голод.

Она торопливо схватила из чашки самое большое яблоко и жадно вгрызлась в сочную мякоть. Громкий хруст мгновенно разбудил юношу, прикорнувшего на страже ее покоя. Он смешно заморгал, точно не сразу вспомнил, где находится, и улыбнулся ей совершенно счастливо.

— Доброе утро!

— Доброе, — ответила девушка шепотом и тут же закашлялась и схватилась за саднящее немилосердно горло.

— Пожалуйста, не разговаривай! — попросил принц, он подошел, потрогал бок кувшина и с огорчением вздохнул: — Ну вот, молоко остыло. Ничего, сейчас подогрею.

— Не надо, — почти беззвучно сказала Лианнат.

Юноша подумал и согласился.

— Ты спасла мне жизнь, — сказал он, когда Лианнат, наконец, покончила с яблоком — глотать ей тоже было больно. — Вчера вечером я очнулся и увидел, что ты спишь. И я не стал будить, пока ты сама не проснулась.

Лианнат, уснувшая утром и проснувшаяся тоже утром, поняла, что спала целые сутки.

— Я нашел это, — он взял со стола тоненький листочек с незаконченным трактатом, потом робко приблизился, опустился на колено и взял ее за руку. — Я благодарю тебя. Конечно, это просто слова но… Клянусь беречь и защищать тебя, пока стучит мое сердце. Нет ничего, чего я не сделал бы для тебя, принцесса.

Это обращение ужалило ее, как ядовитый шип шиполиста. Сказать ему все! Прямо сейчас сказать, напрягая надорванное горло — ведь эта боль ничто по сравнению с болью, которая рвет ей сердце. Но Кориен смотрел на нее с такой благодарностью и с таким доверием… Как она могла развенчать так понравившуюся ему легенду о тринадцатой принцессе?

— Еще немного и вернутся твои родные, — зачем-то напомнил он — должно быть, для него это означало какую-то надежду, тогда как для нее — наоборот.

Лианнат готова была заплакать от собственного бессилия. И она бы заплакала, если бы была сейчас одна… С трудом сдерживая подступившие к горлу слезы, девушка протянула руку и взлохматила, взъерошила и без того растрепанные волосы принца, отвечая без слов.

Весь день юноша не отходил от нее ни на шаг, старясь угадывать малейшие ее желания, развлекая веселыми рассказами. Горло Лианнат на удивление быстро перестало болеть — вечером она уже могла говорить, хотя и совсем тихо. Но даже если бы оно не болело вовсе, она ни за что не призналась бы в этом — так приятно ей было внимание Кориена, так нравилось, что он рядом. И может быть, он также был рад не расставаться с нею...

Вечером девушка и принц вышли на балкон — подышать перед сном свежим вечерним воздухом. Так они и простояли почти до полной темноты, не разговаривая, но обмениваясь какими-то особенными удивительными взглядами, которые делали лишними все слова.

А когда мир накрыла темнота и взошла луна, оба услышали непривычный и страшный звук — где-то совсем близко выли звери.

— Что это? — вздрогнув, спросила Лианнат. — Волки? Откуда здесь волки? За все это время я не видела ни одной птицы, ни одной бабочки...

Ответ пришел тут же — из чащи шиполиста выступили черные тени, чернее самой чащи. Волков, если то были волки, было много. Заполнив замковый двор, они перебегали с места на место, а самый большой зверь немедленно взбежал по лестнице и начал с душераздирающим скрипом когтить входную дверь. Заржал и смолк конь в конюшне.

— Мой конь! — Кориен рванулся к двери и тут же остановился, понимая, наверное, что уже поздно. Когда он снова обернулся к Лианнат, у него было лицо человека, который только что предал друга.

— Они убили моего коня...

Лианнат не знала, чем утешить его; ее саму пугали до дрожи волки во дворе и особенно тот, огромный, что царапал дверь. Ей казалось почему-то, что обшитая металлом дверь продержится недолго.

Принц быстро понял, как ей страшно.

— Они не войдут сюда, — сказал он, — а если войдут, я защищу тебя.

— Я знаю, — ответила Лианнат. Страх вдруг отступил. — Спасибо тебе.

— Только мне нужно оружие. Копье или топорик подошли бы.

— В оружейной есть все, что нужно. Пойдем, я покажу тебе.

Они спустилась в оружейную, подобрали Кориену хорошую кольчугу и прочный шлем, из оружия юноша взял арбалет и топорик с двумя лезвиями. Волки продолжали выть до утра, но в замок так и не вошли и с рассветом вернулись в чащу. До самого обеда Кориен и Лианнат опасались покидать надежные стены замка. Наконец, юноша, вооружившись до зубов, отворил входную дверь и выглянул. Двор был пуст. Он осторожно вышел и огляделся; никто не спешил нападать на него. Кориен пошел к конюшне, не выпуская из рук топорика. Лианнат вышла следом и застыла при виде того, что увидела на входной двери. Какими должны быть когти, чтобы оставить глубокие рваные следы на гладком и твердом как камень дереве, разорвать, покорежить металлическую обшивку двери? Лианнат подумала со страхом, что наступит ночь и волки вернутся. А еще вернутся король королева, их дети, придворные и слуги, ведь этот день был последним днем их изгнания.

Кориен быстро возвратился из конюшни, и на безмолвный взгляд-вопрос девушки только покачал головой.

— Сегодня вечером нужно запереться в комнате, где есть крепкая дверь и надежный засов, — сказал он. — Может, волки и не ворвутся в замок, но лучше, если мы будем готовы к этому.

Лианнат вспомнила о маленькой и такой хлипкой двери непарадного входа и отправилась проверить ее. Эта дверь тоже пострадала от когтей, но, как ни удивительно, выстояла. Только вот это мало утешало — для когтей, способных разорвать металл, мягкое дерево не будет помехой.

День был мрачен, наполненный ожиданием прихода ночи и возвращения зверей. Перед наступлением темноты двое поднялись на самый верх главной башни, оставив между собой и волками три хорошо запиравшихся двери. Лианнат притащила с собой медвежью шкуру и положила ее в кресло. Предосторожности оказались не напрасными — на то, чтобы ворваться в замок, вернувшиеся вместе с темнотой хищники потратили не больше часа. Но в башню попасть не смогли.

Лианнат и Кориен слышали шум на нижних этажах; легко было представить, как по замку в темноте бродят звери, ища себе поживу… Спать обоим не давала тревога, а разговор не клеился.

— Значит, ты любишь стихи? — наконец спросила Лианнат.

— Люблю, — признал Кориен, вид у него был серьезный, даже суровый, но совсем не испуганный. — А ты?

— Только некоторые. Мне нравятся сказки в стихах и еще песни. Голоса у меня нет, но прочитать песню как стихотворение я могу.

Юноша просмотрел на нее чуть искоса — с лукавым выражением ребенка, который знает, что может просить чего угодно, и в самом деле попросил:

— Прочитай!

Лианнат скорчила забавную гримаску — «ну, ты сам напросился!» — и прочла:

— Я жду тебя, минута за минутой,

Как день за днем.

Пусть будет осень, пусть поет кому-то

Своим дождем.

Пускай весна грозою рвет и мечет,

Пусть лета зной —

Я жду тебя. Мне оправдаться нечем

За выбор мой.

Но где же ты? Не обретя, тебя я

Теряю вдруг.

Надеясь, но — до времени не зная —

Кто враг, кто друг

Тебе, идущий, чьи шаги, что кара

И словно дар.

Я верю — неразлучны мы, как пара —

Огонь и жар,

Как неразлучны вечность и мгновенье,

Покой и труд.

И не страшат усталость и забвенье

Тех, кого ждут,

Покуда, ждущие, мы вам, идущим, верим,

Забыв себя,

Покуда — сердце настежь, настежь двери —

Я жду тебя.

И опять она поймала удивительный и очень теплый взгляд принца и смутилась — впервые за все то время, когда она заставляла смущаться его...

— Скоро полночь, — вдруг сказал юноша.

Лианнат, не понимая, смотрела на него.

— Я думаю, твои родные вернутся в полночь, — пояснил он.

Успевшая забыть о возвращении, Лианнат промолчала — да и что она могла сказать теперь? Ничего уже нельзя было изменить. Или — все-таки можно?

Именно в этот миг Лианнат, наконец, решилась.

— Послушай, — сказала она и зажмурилась, отчаянно, до слез выступивших из под закрытых век, — я не...

Амулет на груди принца вспыхнул нестерпимым огнем, обжегшим глаза Лианнат даже сквозь опущенные веки. А потом она услышала, как отдаляется, гаснет волчий вой. Девушка открыла глаза, подождала, пока они привыкнут к неяркому после вспышки свету в комнате, встала и подошла к окну. Луна освещала замковый двор, бросая отблески на спины убегающих, удирающих поспешно волков. Волки бежали, точно предчувствуя появление хищника еще более ужасного, чем они сами.

Кориен и Лианнат переглянулись и, прихватив медвежью шкуру, вышли из своего убежища. Замок Вовремя — не прошло и минуты, как один за другим во дворе замка начали появляться люди.

Оборванные, грязные, с хмурыми постаревшими лицами; вернулись слуги, наверняка забывшие, что когда-то были слугами, знатные дамы, ставшие похожими на дикарок, и их кавалеры, выглядевшие настоящими оборванцами. И в этой толпе Кориен и Лианнат потерялись почти сразу.

Вернее, это она потерялась, потому что понимала, что сейчас случится. Откроется правда и… наверное, все закончится.

Но на самом деле, кажется, все только начиналось.

Раздался голос, громкий и властный; человек в оборванной, но бывшей когда-то богатой одежде — девушка не сразу узнала короля — поднялся на высокую лестницу замка и оттуда произнес звучавшие страшно слова:

— Мы вернулись… и мы отомстим тому, кто отправил нас во Тьму!

Толпа зашумела. Рядом с говорившим встала высокая статная женщина, королева, подождала, пока люди затихнут, и повторила:

— Мы отомстим. Никто из нас не виноват в том, за что пришлось заплатить. Виноват Чародей, лишивший нас дома. Что бы ни случилось, нужно сжечь медвежью шкуру!

Лианнат подумала, успеет ли Кориен спрятаться и спрятать шкуру — и захочет ли он… Но, кажется, принц, которого она уже не видела в толпе, успел привлечь внимание.

— Неси ее сюда, юноша, — приказала вдруг королева голосом, не терпящим возражений. — Неси эту проклятую шкуру.

Где-то впереди толпа подалась в стороны, оставляя на виду юношу с медвежьей шкурой в руках. Лианнат закусила губу. Как он поступит? Разве сможет отдать…

— Не нужно этого делать, — сказал Кориен тихо, но очень четко. — Это неправильно. Вы теперь спасены… и я пришел сюда, чтобы спасти оставшуюся в замке тринадцатую принцессу, вашу дочь, которую пощадил Чародей-Без-Имени. Зачем же…

— Тринадцатую принцессу? — перебила королева. — Вот мои дети, шесть принцев и шесть принцесс, — она кивнула на группу юношей и девушек у самого подножья лестницы, — и все они были со мной в Бездне. У меня никогда не было седьмой дочери.

— Не было? Но кто же тогда Лианнат?

Девушка зажмурилась, словно это помогло бы не слышать. Вот теперь действительно все.

— Кто бы ни была, она обманула тебя, — зло бросил король. — А теперь дай сюда шкуру или я прикажу…

Яркая вспышка, которая ослепила открывшую глаза Лианнат, озарила замковый двор, шестиугольные каменные плиты его поднялись дыбом и оплавились от жара. Маленький тщедушный человечек в одеждах чернее ночи шагнул из круга оплавленного камня. Девушка видела лишь сгорбленную спину, но когда Чародей-без-имени заговорил — а это, конечно, был он — сумела представить лицо, гневное и несчастное.

— Все здесь, — сказал карлик. В голосе звучали гнев и горькое удовлетворение. — Все до единого. Ни один не остался во Тьме. Можете не благодарить за это. Но просите милости и пощады, чтобы не отправится во Тьму еще на семь лет.

— Нам не нужна твоя милость, проклятый колдун! — вскрикнул король. — Это ты должен просить у нас прощения!

— Понятно, — вздохнул Чародей. — Значит, не о чем говорить. Возвращайтесь в Бездну и..

— Постой! — воскликнул принц Кориен, толпа, которой больше не было до него дела, позволила юноше подойти к карлику. — Прошу, не делай этого! Они уже достаточно наказаны и не станут просить за себя, но не из-за страха или гордости — а потому, что не знают, как это делать. Пожалуйста, пойми.

— Почему я должен понять, если они не понимают? — спросил Чародей.

Теперь он стоял к Лианнат вполоборота, и она видела, что взгляд карлика не отрывается от шкуры в руках юноши. Единственного, что осталось от сына Чародея…

Страх за Кориена толкнул ее вперед. Девушка прошла между испуганными и оторопевшими людьми и встала рядом с ним.

— Они не станут просить, — повторила она, но я… мы просим за них. Прости, если можешь, а если нет — позволь искупить свою вину не в Бездне.

— Они не заслужили прощения! — отрезал Чародей.

Юноша взглянувший на Лианнат с благодарностью, снова посмотрел на карлика.

— Прощение нельзя заслужить. Если тот, кто обижен тобой, готов простить тебя, ты и так получишь его. А если нет, и ты, и он оба нуждаетесь в прощении.

— Слова пусты и бесполезны, — ответил карлик с горечью. — Какое мне дело до того, что они не умеют просить, если они и жалеть не умеют? Если никто не жалеет о сделанном?

— Если взялся научить их милосердию, то будь милосерден сам, — попросила Лианнат.

— И оставить все как есть? Оставить без наказания людей, которые убили моего сына?

Девушке захотелось закричать; горечь отчаяния была невыносимой.

— Они сделали это один раз, — сказала она тихо, — а ты делаешь снова и снова, памятью о сыне творя зло.

Чародей вскрикнул; яркая молния сорвалась с его пальцев — случайное то было заклятие, или он хотел поразить дерзкую, посмевшую так говорить с ним, но молния ударила в грудь Кориена, заслонившего Лианнат собой.

Юноша опрокинулся навзничь на мокрые от вечерней росы камни, выронив шкуру. Лианнат вскрикнула, подумав о самом ужасном, но Кориен был жив, только зеркальце-талисман, что висело на его груди, потемнело и треснуло. Девушка помогла принцу подняться на ноги; он выглядел удивленным, но не испуганным. И Лианнат почему-то больше не боялась.

Она взяла с земли шкуру и, подойдя к Чародею, положила ее к ногам карлика.

— Прости, — сказал она. — Прощение — это все, что нам нужно в конце концов.

И повернулась к Кориену.

— И ты меня прости за обман. Хотя я не говорила тебе, что я принцесса.

— Я знаю. Но это неважно, — улыбнулся он, подошел, взял Лианнат за руку. — Меня спасла ты, и тебе я дал клятву оберегать тебя, а не пышному титулу и не благородному происхождению. Только это и есть правда моего сердца.

— Сердце, — сказал вдруг Чародей совсем другим голосом — полным одной лишь боли, без гнева. По его щеке покатилась слеза. — А если сердце уже не осталось?

Он наклонился — поднять шкуру, но не успел: шкура зашевелилась и встала с земли красивым молодым медведем, который через мгновение превратился в юношу с голубыми как небо глазами. Он непонимающе огляделся вокруг и спросил ясным, чистым голосом:

— Отец, что мы здесь делаем?

Чародей, к которому он обратился, вздрогнул от звука его голоса и то ли вздох, то ли стон сорвался с его побледневших губ.

— Отец! — юноша взял его за руку, вглядываясь в родное лицо. — Почему ты плачешь?

— Так, просто, — Чародей улыбнулся сквозь слезы. — Что-то попало в глаз…

Он порывисто обнял сына, словно стараясь спрятать его на своей груди от всех бед мира, но голубоглазый паренек неловко вывернулся из его объятий и, кинув смущенный взгляд на стоявших вокруг людей, покраснел.

— Пойдем домой, отец!

— Пойдем. Нет, подожди, — Чародей обернулся к королю и придворным, — я знаю, что вам не нужно мое прощение, но прощаю вас. И надеюсь, что хоть когда-нибудь вы сможете простить меня. А вы, дети… — он улыбнулся Лианнат и Кориену. — Спасибо вам. Власть всего лишь власть, но сердце — выше и больше любой власти. Что я могу подарить вам в награду? Богатство и счастье? Вы и без того уже бесконечно богаты и обязательно будете счастливы. Поэтому — вот…

Он поднял лицо к небу и произнес несколько слов, звучавших как просьба. Через мгновение крылатый золотогривый конь опустился посреди двора.

— Он отвезет вас туда, куда вы пожелаете. Будьте счастливы, дети, и сделайте счастливыми всех, кого сможете!

Чародей запахнулся в свои одежды, неожиданно заигравшие цветами неба, и, взяв за руку сына, исчез, словно и не был.

Юноша и девушка смотрели друг на друга, и так могло бы продолжаться вечно, если бы золотогривый конь не топнул копытом, нетерпеливо поторапливая их.

— Пойдешь ли ты со мной? — спросил принц Кориен, беря ее за руку.

— Хоть на край света, хоть за край мира, — отозвалась Лианнат.

Крылатый конь поднялся в небо вместе с двумя всадниками, унося с собой свой свет, оставляя на земле людей вернувшихся из Тьмы и принесших тьму с собой. А ведь тот, кто не хочет видеть света, так и останется слепым...

Полет чудесного скакуна был похож на танец, и звезды звенели, когда он случайно задевал их копытом. Ветер, поднявшийся от его крыльев, играл с облаками, превращая их в корабли и диковинные цветы, хорошеньких котят и улыбки, и во все, что только делает счастливыми людей, живущих на земле.

18 ноября 1997 г.