2 глава

Вальс набирал обороты. Партнер подхватил её за талию и, легко приподняв, закружил над паркетом парадной залы. Потом мягко отпустил и подхватив ладонь повел вправо. Хитрый пируэт, поклон, поворот вправо и легкое па.

— Золушка… — Неприятный и смутно знакомый голос выбился из танцевального такта и заставил споткнуться.

— Золушка! – Прозвучало зло и совсем рядом.

А потом щеку больно обожгла пощечина.

— Сколько можно звать? Ты что оглохла?

— Маменька, да она опять витает в своих мечтах. – Захихикала Хильда, выглядывая из-за плеча матери.

— Наверняка грезит о каком-нибудь трубочисте. – Загоготала Тория, вынырнув из-за другого плеча.

— Посмотри на её осоловелые глазки и бери выше, там как минимум присутствовал конюх. – Сводные сестры переглянулись и синхронно прыснули в сжатые кулачки.

— Девочки, фи! Как некультурно обсуждать такую грязную тему. – Медовым голоском, которым она обычно читала нравоучения своим дочкам, пожурила мать.

Это была статная женщина возрастом, слегка за сорок. В молодости, по её рассказам и слухам, долетавшим иногда до Золушки, она была необыкновенно хороша собой, но со временем из высокой и стройной красавицы, она превратилась в весьма объемную даму, с выдающимися в стороны формами. Этому способствовал праздный образ жизни и хороший аппетит, который не могли испортить ни война, ни бедность, стучавшая в двери их особняка.

— Разве для этого я спустилась в эту богадельню? – Мачеха брезгливо оглядела кухню, в которую действительно редко заглядывала.

— Где наш чай? – Перебила её старшая дочь.

— И пирожные? – Поддакнула ей младшая.

Обе девушки своей мастью были похожи на мать. Каштановые волосы и серые глаза в точности повторяли цвета родительницы, но на этом сходство заканчивалось.

Тория старшая, двадцатилетняя, была худой словно стиральная доска и совершенно не имела женственных изгибов. Её матушка утверждала, что дочка необычайно похожа на своего покойного папеньку. У неё был острый чересчур длинный нос, тонкие губы и общий вид юркой крысы. Характер соответствовал. Она была мелочна, скрытна и вечно зла на весь мир.

Младшая из сестер, девятнадцатилетняя Хильда, наоборот, была низенькой и круглой.

— Вылитая свекровь. – Философски говорила маман и отнимала у нее очередное пирожное.

В полненьком человеке всегда надеешься найти мягкость, как в сдобной булке, но эта девица обладала черствостью сухаря и недалеким умом шляпной болванки. Любимым занятием девушки было обсуждение свежей сплетни и ябедничество.

— Что с завтраком? – Учтиво полюбопытствовала мачеха и отвесила Золушке еще одну оплеуху.

— Прошу прошенья. – Золушка подскочила с ящика с золой, на котором спала и сделала глубокий, изящный реверанс. – Я перемыла вчера все котлы, как вы велели. Пришлось работать полночи и …

— Мне все равно, чем ты занимаешься по ночам! – Рявкнула мачеха. Лицо её налилось нездоровой краснотой. – Если ты не успеваешь закончить порученные тебе обязанности днем, значит, ты медленно двигаешься или отлыниваешь, слоняясь где попало. И это твои проблемы. А я спустилась сюда в такую рань, чтобы узнать: где наш завтрак?

Три фурии, одетые в шелковые халаты, расшитые по последней моде павлинами, с ненавистью уставились на перепачканную в золе девушку.

— Будет подан через пятнадцать минут. – Присев в книксене, отчеканила Золушка.

Гордо вскинув голову, мачеха развернулась на каблуках своих комнатных туфель и поплыла в сторону лестницы для прислуги. Две дочки старательно, но неуспешно копируя её походку, заторопились следом.

— «Вот почему я их не услышала».- Догадалась Золушка.

Дверь, ведущая в коридор первого этажа, скрипела при открывании. Золушка никогда её не смазывала, чтоб слышать, если к ней подкрадывались родственницы. Их шутки были частыми и злыми, приходилось постоянно быть начеку. А вот петли двери, ведшей на лестницу прислуги, она регулярно натирала гусиным жиром. Золушка постоянно пользовалась ею, а зимой, чтоб затопить камины, девушка поднималась в спальни мачехи и сестер очень рано. Делать это нужно было бесшумно, чтобы не потревожить спящих мегер, вот она и старалась исключить все возможные звуки.

— «Наверное, Тория заметила это и подговорила мать прокрасться сюда по ней».

Золушка взглянула на старенькие ходики, висевшие на стене. Они были вырезаны из дерева и имели форму совы. Качавшийся внизу маятник, заставлял глаза птицы смотреть то влево, то вправо.

— Ну, так и есть! Совсем я не проспала, еще десять минут можно было бы поспать.

Золушка повернулась к закрывшейся за сестрами двери и, смешно сморщив свой милый нос, показала ей язык.

— Вредины. – Тихо проворчала она и, бросив в печь мелко нарубленные щепки, огромной кочергой разворошила затухшие угли.

Несмотря на тяжелую жизнь полную несправедливости, девушка была оптимисткой. Пара пощечин, окрасивших бледные, словно у фарфоровой куколки щечки, в ярко-розовый цвет, не могли испортить ей настроение. Ведь сегодня пятница, а по пятницам и средам в особняк на Южном холме приходил учитель танцев.

Золушка подхватила тяжелый, медный чайник и поставила его на плиту. Потом она быстренько спустилась в погребок и принесла холодный кувшинчик со сливками, колбасу, сыр и приготовленные вечером пирожные. На огромный серебряный поднос, она установила сервиз из розового фарфора, который мачеха желала видеть по утрам, и белые тарелочки с завтраком.

Двигалась девушка легко, порхая от плиты к очагу и обратно так, словно не выполняла несправедливо возложенные на неё обязанности, а танцевала. Собрав все нужное, Золушка подхватила увесистое блюдо и, прогибаясь под его тяжестью, пошла на второй этаж.

Первой по коридору была спальня Хильды. Открыв дверь носком ноги, Золушка вошла в комнату и накрыла маленький столик для завтраков. Лежавшая на постели сестрица предпочитала на завтрак пирожные, сладкий какао и клубничный пудинг.

— Заштопай мои чулки и пришей к бежевой перчатке оторванный палец. – Сказала Хильда вместо благодарности.

Вторая спальня. Тория седела за письменным столом и покусывала кончик красивого пера. Пальцы её были измазаны в чернила, а на листке красовалась пара крупных клякс. Старшая из сестер, вела обширную переписку, как с подругами по балам, так и с потенциальными ухажерами. Еще она баловалась написанием стихов и часто зачитывала свои «шедевры» гостям, у которых от этого кисли лица.

— На желтой шляпке оторвалась лента. – Кивнула она на ворох вещей, как попало сваленных в кресло.

— Пришью.- Присев в книксене, отвечала Золушка.

— И ототри пятна на синем платье. Прямо на лифе. Кажется это малиновое варенье. У Годрихов к бисквитам подавали малиновое варенье.

Золушка хотела посоветовать сестрице есть поаккуратнее, но вслух ответила:

— Я попробую отстирать, но если это действительно малина, у меня ничего не выйдет.

— Что?! – Подскочила Тория. – Да ты знаешь, сколько оно стоит? Я сейчас же пожалуюсь на тебя маменьке! – Увидев испуг в глазах сводной сестры, девушка возликовала.

— Не нужно. Я… Я вышью на лифе маки и пятна будут совершенно незаметны.

— Маки? – Засомневалась Тория.

— Да. Они очень модны в нынешнем сезоне. А на синем, алые цветы будут смотреться просто восхитительно. – Уговаривала её Золушка. – Они подчеркнут твой румянец.

— Ну хорошо, только платье должно быль готово завтра. Я одену его на прием к Селинонам.

— Как скажешь.- Склонила голову Золушка, не переставая в это время накрывать сестрице завтрак. Тория предпочитала встречать утро жасминовым чаем, яичницей и тостами с маслом.

Последняя дверь на этом этаже, вела в хозяйские апартаменты. Это была непросто спальня, а несколько комнат соединенных между собой дверьми. И коридора Золушка попала в маленькую гостиную, стены которой были затянуты розовым шелком. Она была пуста. Из неё в разные стороны вели две двери, на половину хозяина и хозяйки. К каждой спальне примыкали гардеробные, а к спальне хозяйки еще прилагался будуар, с зеркалами в пол. Мачеха отыскалась в огромной постели. Куда она вернулась после утреней прогулки на кухню.

— Ваш завтрак. – Присела в книксене Золушка.

— Наконец-то. – Устало отозвалась Диана Лидия, урожденная Гаушен, а ныне баронесса Троксонвок.

— Утомилась ждать. – И махнула рукой в сторону маленького столика на коротеньких ножках. Его нужно было ставить на постель, чтобы её милость, кушая, не утомилась еще сильней.

Она любила испить поутру крепкий кофе, с изрядной порцией жирных сливок. Закусить его сдобными булочками с корицей и изюмом. Еще ела кашу, колбаску, сыры. Не гнушалась пудингом.

— Сегодня сразу после урока танцев, натри паркет в бальном зале. Обязательно почисть столовое серебро. Взбей и перестели все постели на третьем этаже.- Баронесса, как всегда по утрам, задавала задания своей падчерице. За день к ним добавлялась приличная доля новых. – Сегодняшние гости если засидятся, могут остаться переночевать. Пусть все будет свежим. На ужин, кроме уже оговоренного, приготовь запеченного гуся. Миледи Анина, в прошлый приезд была от него в восторге.

На это замечание Золушка счастливо улыбнулась.

— Она глупа и ничего не понимает в изысканной кухне. – Мачеха быстро осадила в девушке радость.- Но если хочет пусть ест.

Пока миледи неторопливо завтракала, Золушка прибрала разбросанные по комнате вещи, расставила по местам сдвинутые кресла, протерла пыль. Она старалась вести себя как можно незаметней, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание сварливой мачехи. Но к её счастью, утреней шутки мачехе было пока достаточно. Женщина неспешно отхлебывала дымившийся кофе, и лениво поглядывала в окно, подсвеченное весенним солнцем. День обещал быть просто чудесным.

Собрав ворох белья, нуждающегося в починке и стирке, девушка откланялась и спустилась на относительно безопасную кухню. За последние несколько лет, это место стало для неё родным. Что было очень странно, ведь девушка была единственной законной наследницей этого поместья.

Довольно давно, его получил в наследство её отец, барон Генри Троксонвок. В двадцать пять лет он женился на прекрасной женщине своего сословия. Анна Свонк была хрупка и восхитительна, она подарила горячо любимому супругу дочь и чета жила в своем богатом поместье счастливо, но не долго. Когда Золушке исполнилось пять, её мать тяжело заболела и умерла. В доме воцарилось уныние и печаль. Генри забыл о делах, дочери и поместье и полностью отдался своему горю. Он много пил, только вино спасало его от черных мыслей и одиночества.

Иногда он все же поспешал друзей и на одном из приемов встретил привлекательную вдову. Диана была женщиной хитрой и знала, на какие струны души нужно надавить.

— Подумайте о вашей девочке. – Нашептывала она ему на ухо и сжимала его руку. – Ей нужно воспитание, соответствующее титулу. Ей нужна компания. А как ваша крошка живет все это время? Одна, в полной изоляции. Юной особе это не пристало. Если бы я была её матерью, я бы непременно сделала её счастливой. – Диана томно вздыхала и озабоченно обмахивалась веером. — Позвольте мне и моим дочерям навешать её. Уверенна, они непременно подружатся!

Подругами девочки не стали, но зато благодаря этим частым визитам Диана Гаушен, стала баронессой Троксонвок. Вот так-то!

Сделалась Золушка от этого счастливой? Точно: нет! Войдя в этот дом хозяйкой, женщина сбросила добрую маску, за которой прятала до этого свое лицо, и во всей красе показала истинный нрав.

Все ей было не так, все не соответствовало вкусу этой дамы. Не нравилось убранство комнат, которые она потребовала переделать под себя. Бесила прислуга, быстро устававшая от постоянных скандалов, и поэтому менявшаяся чуть ли не ежедневно. Раздражал супруг, который понял свою ошибку и принялся пить с еще большим усердием. А больше всего Диане не нравилась падчерица. Она возненавидела её с первого взгляда и всем сердцем. В ней было все то, о чем сама женщина безнадежно мечтала: богатство, красота, происхождение. Природа щедро наделила девочку утонченностью и хрупкой внешностью, на фоне которой её собственные дочери, с их простоватыми манерами, смотрелись грубыми крестьянками и просто уродинами. И просто бесил характер девчонки. Как ни старалась она побольнее уколоть падчерицу, та держалась стойко, редко радуя её своими слезами. Золушка (бесило даже это вычурное имя), была подобна траве росшей во дворе. Сколько не вминай её в грязь, сколько не топчи каблуками, а ей хоть бы что. Смотришь поутру, а она как прежде цветет и зеленеет.

В присутствии супруга она сдерживалась и не позволяла себе делать девчонке замечания. Все-таки она его побаивалась, барон мог урезать ей содержание. Даже незаметные, но болезненные щипки, доставались девочке в его отсутствие. Поэтому после кончины папеньки жизнь золушки стала совсем ужасной.

Это был несчастный случай, для всех ставший неожиданностью. Для ежедневной прогулки он оседлал свою лошадь. Но вскочив в седло, изрядно пьяный барон не удержал удила и, свалившись, свернул себе шею. Новоиспеченная вдова ликовала. Теперь никто не мешал ей распоряжаться поместьем, после свадьбы еле державшимся наплаву. Барон давно забросил дела, и все просто катилось само собой, по накатанной колее. Для вида она обронила над могилой супруга пару слезинок, а обязательный траур сняла уже через пару месяцев.

— Я обязана вывозить дочерей в свет, они не должны прекращать поиски подходящей пары, не смотря на мою потерю. – Объясняла она свой поступок знакомым. – И не к чему омрачать людям праздничное настроение, этими черными платьями. Да разве оно что-то значит? Моё горе навсегда останется со мной, вот здесь. – И она прикладывала руку к груди, где билось её черствое сердце.

Диана любила транжирить деньги и не любила их считать. Платья, украшения, балы, приемы. За несколько лет, от больших земельных угодий осталась лишь малая часть и та приносила не доходы, а крохи, которых едва хватало, что бы откупится от кредиторов. Сам дом был давно заложен, а Золушка теперь выполняла работу прислуги, на оплату которой денег просто не было. Вот так, из единственной наследницы, она стала безропотной служанкой, которая работала на своих сестер и мачеху за еду.