Глава 4.

Не поддавайся на обман врага

и не покупай славословий у льстеца;

один расставил сети хитрости,

а другой раскрыл глотку жадности.

Абу Мухаммад Муслих ад-Дин ибн Абд Аллах Саади Ширази

Уже давно смеркалось. Последние рыбаки возвращались на лодках обратно в порт. Оказавшись на берегу, они относили дневной улов в приёмный склад, где его замораживали с помощью магии, и выходили оттуда уже налегке, с пятью-шестью серебрениками в кармане. На улицах почти никого не было. В домах тех, кто умел обращаться с магией, уже давно горел магический свет. Другим же приходилось обходиться свечами. Торговые дома и лавки закрывались на ночь. Однако из окон «Трёх соловьёв» всё ещё били яркие лучи. Жарт часто задерживался с последними посетителями до позднего вечера, а иногда ему приходилось вставать и по ночам из-за очередного бедолаги, которому не хватало денег или желания остановиться в государственной таверне.

На этот раз все, кроме каких-то четырёх неутомимых гуляк, уже отчитывались дома перед жёнами, но этим всё же хотелось закончить сегодняшний день, обставив напоследок соседа в карты. Трактирщик копошился под стойкой, всё время урча себе под нос об этом дурацком правиле — не закрывать таверну до последнего посетителя, которое совет поселения установил специально для его таверны. На самом же деле с помощью этого постановления господин Дорнтамус решил лично снимать определённую долю от дохода с таверны, которая пользовалась у местных в порту таким большим спросом, взамен на некоторые попущения с его стороны в вопросах постоянных неурядиц, возникающих внутри этого заведения, но знали об этом лишь немногие. Целиком поглощенный перестановкой бутылок, Жарт тем не менее заметил, что в какой-то момент весёлая четвёрка наконец прекратила кричать и браниться. Посчитав, что они уже ушли, он с облегчением вздохнул и выпрямился над стойкой вместе с найденной им бутылочкой своего любимого «Староэльфийского». Однако, как оказалось, все четверо ещё сидели на своих местах, и каждый из них молча смотрел на входную дверь, где ясно виднелись два внушительных размеров человеческих силуэта, одетых в красные мантии. За их спинами пренебрежительно жался один из тех королевских адъютантов, которые недавно заходили к старому трактирщику и спрашивали его о следопыте, остановившемся у него в таверне. Четверо игроков поспешили скорее докончить свою выпивку и убраться наконец восвояси, когда эти люди направились прямиком к стойке. Но Жарт как всегда оставался стоять на своём месте и смотрел на эту надвигающуюся стену силы так, как будто в любой момент мог справиться с ней одним лишь своим пальцем. Двое стражей остановились, не дойдя пары шагов до стойки. Практически сразу же из-за их спин показался сравнительно менее высокий, однако куда более напыщенный адъютант и тихо спросил:

— Он прибыл?

Жарт посмотрел на лестницу, потом снова на адъютанта и стоическим шёпотом ответил:

— Да, сегодня в обед, вторая слева, не заперто.

Адъютант опять юркнул назад, и все трое двинулись к лестнице. Когда последний из них поднялся наверх, старик Жарт ещё раз проводил их всех взглядом, затем повернул голову назад к стойке, покачал головой и выразительно харкнул, взявшись протирать её поверхность засаленным полотенцем.

Оказавшись на втором этаже, адъютант показал условный знак, и двое парней осторожно подошли к указанной двери, встав подле неё каждый со своей стороны. Один из них постучался. Ответа не было. «Похоже, дверь не заперта, Карл. Давай, осторожно…» — «телепатировал» адъютант второму стражу. Тот понял, чего от него хотят, взялся за ручку и молча приоткрыл дверь.

Внутри было темно. Так как трактирщик уже зажёг свечи по всей таверне, глаза стражей не сразу заметили в комнате тёмную фигуру, сидевшую с натянутым луком на стуле в углу и пристально на них смотрящую. Оба боевых магуса замерли почти в один момент, а когда адъютант подошёл посмотреть, в чём дело, то вскоре и сам заметил следопыта, который услышал своих неосторожных гостей, когда те ещё поднимались.

Вообще за вечер Гортер уже не в первый раз ощущал сквозь сон, как кто-то из постояльцев ходил по коридору, однако за лук он решил взяться только сейчас, когда вдруг понял, что чьи-то приглушённые шаги пытались так старательно и незаметно обступить его дверь со стороны входного коридора.

— Браво! — почтенно зарокотал адъютант. — Вы даже лучше, чем о вас говорят, господин Гортер.

— Обо мне уже говорят? — недоверчиво переспросил следопыт.

— Ну-у, к нашему всеобщему благу вы переделали немало хороших дел в разных городах и селениях нашей страны, и-и-и…— адъютант сделал небольшую паузу, немного покачав головой, — даже до королевского двора дошли слухи о некоем чудо-следопыте, Гортере из Легиосса, мёртвой деревни…— адъютант был готов и дальше перечислять его заслуги, но когда он упомянул о Легиоссе, Гортер ослабил тетиву, вскочил со стула и быстрыми шагами подошёл к тому месту, где стояла вся троица. Оба королевских стража быстро передёрнулись, потянувшись, было, к своим жезлам, но адъютант уже понял, что сказал что-то не то, остановил их резким движением и сам подался вперёд.

— Чего вам надо? — почти угрожающе спросил Гортер.

— Вашего присутствия, господин Гортер, требует сам Король, — отчеканил адъютант, после чего более расслабленным голосом добавил: — Будет проведено важное собрание, но, к сожалению, я не знаю всех подробностей этого дела, оно засекречено и...

Следопыт отвернулся в сторону и, немного помолчав, грубо ответил:

— Меня не интересует ни ваш король, ни ваши дела, и если вы хотите доложить ему об этом без дырки в животе, то я советую вам отправляться в Кальстерг немедленно!

Однако адъютант, ожидая такого ответа от человека, прожившего несколько лет в диком лесу без общения с другими, быстро отослал обоих стражей в коридор, а сам зачем-то засунул руку в карман и спокойно сказал:

— Десять тысяч серебряных Расморов.

Гортер, уже начавший собирать вещи, обернулся.

— Вы сможете купить себе приличный домик где-нибудь в лесу и преспокойно жить там, отбиваясь от волков, — продолжал мусолить понравившуюся тему человек в красном. Следопыт грозно посмотрел на адъютанта. Тот понял, что, похоже, опять перегнул палку, и поспешил переспросить:

— Ну так что, господин Гортер?

Гортер медленно снял доспех со стула, обдумывая что-то в голове.

Меньше всего в этой жизни ему хотелось видеть грязную, пропитанную магией столицу Сентуса. Он ненавидел деньги, считая современную систему королевства, построенную на заграничной основе, в которой больше всего ценилась денежная экономика — несовершенной от самого своего основания, растлевающей тело и разум. Однако вот уже семь лет он, как и все, был вынужден и сам работать за деньги, выполняя заказы на выслеживание, казни, поиск и разведку. Увы, но современное следопыту общество больше не могло существовать без постоянной торговли, и многих вещей в нём можно было достичь только через проклятые золотые монеты. И хотя Гортера никогда не интересовали ни эти вещи, ни те возможности, которые они давали — к сожалению, один такой валютный долг достался и ему самому как наследие из далёкого прошлого… И укрываться от него, как это делали многие теперешние дворяне, он решительно не хотел.

В этот раз Король предлагал немалую сумму, а это означало, что его ищейки из королевских внутригосударственных служб опять не могли справиться со своей работой и им был нужен кто-то из наёмников, опытный и нейтральный. «Дестер постарался, королевская шавка…» — недобро усмехнулся про себя Гортер. С того момента, как следопыт выполнил первый заказ для Сыскного Министерства Сентуса, оставалось только считать дни, когда один из главных чиновников, вроде Дестера, доложит о «прекрасном следопыте» в столицу. И вот, даже несмотря на то, что Гортер редко брал задания министерства, стараясь как можно чаще оставаться незаметным, этот день настал. Возможно, Дестера задела их сегодняшняя ссора, а может быть, он посчитал, что будет безопаснее, если Гортера возьмёт под крыло министерский совет — сейчас это было уже не важно. Гортера заметили, а это значило только одно: в покое его теперь не оставят. Стоило разобраться с этим заказом, забрать деньги и залечь на дно, и по какой-то необъяснимой причине именно этот вариант казался сейчас следопыту разумнее всего.

Застегнув все пряжки и ремни, натянув сапоги, надев колчан и лук, схватив свой потёртый рюкзак за кожаную лямку и положив ключик от комнаты на тумбочку, Гортер быстро зашагал к выходу. Не взглянув адъютанту в лицо, он вышел в коридор и спустился по лестнице вниз. С довольным видом адъютант закрыл за ним дверь и тоже двинулся вслед, позвав свою никчемную охрану.

Проходя мимо стойки, Гортер невольно остановился и посмотрел на Жарта. Тот стоял с внешней стороны стойки, опёршись на неё поясницей и сложив руки на груди. Было заметно, что старик уже давно ожидал, чем же окончится встреча следопыта и королевских посланцев, и теперь просто смотрел на Гортера в ответ лукавым взглядом. Им обоим всё было понятно без слов. Спускающийся адъютант тоже довольно скоро застал этот момент и ещё на лестнице быстро затарабанил во весь голос:

— Ну что, господин Гортер, вы согласны?

Не отрывая взгляда от трактирщика, Гортер угрюмо ответил ему вопросом на вопрос:

— Где ваша галера или карета, или что там у вас?.. — на что старик Жарт еле заметно прищурил глаз и повёл краем седых усов.

— Мы на галере, господин Гортер. Она давно стоит в порту, — помялся радостный адъютант.

Услыхав это, следопыт уверенно развернулся и направился к выходу, но когда вышел за порог, то снова остановился и посмотрел по сторонам.

На улице царил вечерний мрак. Гортер прищурился и втянул в себя воздух пару раз. Дул слабый западный ветер, но небо было ещё чистым. При такой погоде по воде на мало-мальски приличном судне они добрались бы до Кальстерга за день или два с полным отрядом гребцов. А если ветер всё же усилится, то и на одних парусах. «Нам сюда» — скомандовал появившийся за его спиной адъютант.

Они свернули за угол и пошли по тёмной улочке куда-то в трущобы. Выйдя на широкий двор, окружённый крестьянскими халупами, адъютант немного потоптался на одном месте, крутанул головой и свернул направо. Такое поведение не было похоже на поведение человека, который хотел кого-то заманить в засаду, но Гортер всё же не убирал руки с одного из своих метательных кинжалов, носимых им ремне, которые уже несколько раз спасали ему жизнь в тех случаях, когда снимать свой лук и остальную поклажу у него просто не было времени. Пройдя ещё пару домов, они вышли к реке. Яркая луна отражалась в её поверхности ровным серебряным светом. Земляная тропинка сменилась на речную гальку, которая теперь приятно шуршала под ногами. Справа находилась деревянная пристань. Адъютант уверенно зашагал туда. Гортер и стражи последовали за ним. На пристани не было ни единой души. И только в двух деревянных домах, где жили смотрители, горел тусклый свет. Сейчас в порту стояли пять разных галер. Две из них были помечены широкими красными линиями по обоим бортам и украшены позолоченными деревянными фигурами на носах. Гортер сообразил, что на одной в порт, вероятно, прибыл Дестер, а на другой этот королевский шут со своей свитой. Адъютант действительно остановился перед одной из них и, повернувшись к следопыту, указал рукой на судно. Гортеру и раньше приходилось видеть такие суда, и, подойдя ближе, он безошибочно узнал в этом судне королевский двухпалубный смотровой галеас.

Покрытый кое-где резными узорами, он очень выделялся на фоне остальных галер, стоящих в порту. Корма судна плавно переходила в роскошные декоративные крылья, сделанные из хоккарианской белой сосны. С повёрнутого к берегу борта следопыт насчитал двадцать вёсел. Галера стояла немного поодаль от остальных, а к причалу напротив неё была привязана лодка. «Хм, а королевские матросы не так уж и глупы», — подумал Гортер между делом вскользь. В таких местах, как порт Каррон, приезжим надо было держать ухо востро и не причаливать вплотную к пристани, особенно ночью, когда на борт могла легко взобраться шайка бродячих налётчиков, магусов-самоучек или отлучённых, перебить всю команду и захватить судно.

Боевые магусы пошли в лодку, а адъютант расплылся в благодатной улыбке и, окинув взглядом галеру, обратился к следопыту: «Вот, господин Гортер, это наша «Святая Валентина». На ней мы с Вами поплывём в столицу Сентуса, великий город Кальстерг. Да, кстати…— он уронил себе под ноги неловкий взгляд, — прошу меня простить, мы очень спешили, и я до сих пор Вам так и не представился. Я личный адъютант короля, Фернард де Листар». Гортер ничего ему не ответил. Фернард учтиво помолчал, ожидая ответа, однако неловкое молчание затянулось. Догадавшись, что ответа не будет, он резко вздёрнул голову и указал рукой на лодку: «Что ж, пойдёмте». Гортер медленно побрел за ним к лодке. Двое стражей к тому моменту уже закончили отвязывать её от причала и теперь доставали вёсла и вставляли их в уключины. Подойдя к швартовочному столбу, адъютант взялся за него рукой и спрыгнул в лодку. Гортер же решил не спешить и сначала положил свой рюкзак и лук на край пристани. Затем он ловким движением спорхнул в лодку как птица и, уже балансируя в ней на обеих ногах, осторожно забрал с пристани свои вещи. Стражи заняли места на вёслах, а Фернард и следопыт сели напротив них. По команде адъютанта они отчалили и начали старательно грести по направлению к королевской галере.

Гортер прислонился к одному из бортов лодки и опустил руку в воду. Она была всё ещё по-весеннему холодной. Фернард с интересом наблюдал за тем, как следопыт смотрел в тёмные речные воды. Лицо его, как и раньше, оставалось спокойно и серьёзно, но даже через эту маску безразличия можно было заметить, что Гортер будто бы прощался со своим родным миром, дабы на несколько дней погрузиться в другой. И хотя Фернарду было невдомёк, что следопыт поступал так почти каждый раз, когда брался за новое задание, находящееся вдали от его родных лесных просторов — сейчас это обстоятельство всё равно казалось Гортеру совершенно не похожим на всё то, чем он когда-либо занимался в своей жизни ранее. Правда причиной здесь, возможно, могла быть всего лишь та заметная скомканость и поспешность, с которыми оно столь неожиданно вдруг возникло перед ним и уже лихорадочно закрутилось, изо всех сил вовлекая следопыта за собой в свой непривычный поток.

Наконец их лодка подплыла к галере, оказавшись в той обширной тени, которую судно отбрасывало на воду. Двое матросов уже стояли у её борта наготове, и когда лодка вплотную причалила к правой стороне судна, они тут же принялись опускать вниз два каната, пропущенные в широкие бортовые кронштейны. Внизу стражи быстро привязали их к специальным кольцам в каркасе лодки, затем вынули свои жезлы, направили их на канаты и в один голос скомандовали: «Тетематос сенкельтос». Оба каната заиграли слабым голубоватым свечением и стали сами поднимать лодку наверх. Когда лодка поднялась, Фернард встал, перебрался через массивный корабельный леер на палубу судна, позвав за собой Гортера, а стражи остались помогать матросам крепить лодку к кронштейнам.

Палуба у галеры была просторная и чистая. Каждый бочонок или канат лежал там на своём месте, а небольшая команда матросов следила за оснасткой и парусами. Бак и ют палубы имели типичные надстройки с обитыми красной кожей дверьми, ведущими в разные судовые отсеки, но то, что само судно относилось к большим двухпалубным галеасам Сентуса, значило, что направление движения здесь, скорее всего, контролировала магия. Подтверждало это и то, что на вершине главной мачты галеры следопыт увидел большое глазное яблоко. Оно было светло-синего цвета, крутилось во все стороны и таким образом успевало следить за всем, что происходило вокруг.

Вдруг красная дверь полуюта открылась, и из неё вышел высокий человек в тёмно-лиловом камзоле и чёрной широкополой шляпе с белым пером. С первых мгновений было заметно, что у этого человека также оказалось слегка припудрено лицо, а под золотыми нашивками своего мудрёного воротника он напоказ носил несколько королевских наград. Широкими шагами он быстро, но весьма вальяжно сразу же направился к Фернарду.

— Это ваш особый пассажир? — слегка высокомерным тоном поинтересовался у него человек.

— Да, мы нашли его, — ответил ему адъютант.

Человек плавно перевёл свой взгляд на Гортера, осмотрел его с ног до головы, затем вновь взглянул на адъютанта, изобразив на лице некое удивление, но Фернард лишь слегка кивнул ему в ответ головой. Тогда человек снова посмотрел в сторону Гортера, но на этот раз уже расплылся в фальшивой улыбке и куда более располагающе заговорил:

— Что же, рад встрече с вами, господин следопыт. Я капитан этой королевской галеры, Делтарм де Кав. Добро пожаловать на моё скромное судно, надеюсь, во время путешествия у вас не возникнет проблем. Не волнуйтесь насчёт ветра: у нас полный отряд гребцов, и мы в любом случае рассчитываем прибыть в Кальстерг послезавтра к полудню.

Гортер отвёл взгляд в сторону и потёр бровь краями пальцев:

— Гребцов, да… Тогда, вероятно, если вы сядете за вёсла своей капитанской задницей, то мы сможем поспеть туда и завтра к вечеру.

У капитана Делтарма округлились глаза. В жизни этот человек, потомственный торговый дворянин и аристократ, не слышал подобной наглости в свой адрес.

— Д… Д-да кто ты такой, дикарь, чтобы!.. — чуть не поперхнулся он, начав, было, говорить снова, но не закончил — холодный и злобный взгляд следопыта тотчас же провалился в его душу, заставив капитана буквально затрепетать от своих же собственных слов. Однако следивший за всем происходящим Фернард поспешил возложить свои руки Гортеру на плечи и, попытавшись неудачно намекнуть оцепеневшему Делтарму о шутливом характере их нового гостя, как можно быстрее и расторопнее направил его к красной двери полуюта, чтобы поскорее спуститься с ним вниз. Гортер не стал возражать. Они подошли к двери и зашагали по ступенькам.

Внутри галера была украшена так же роскошно, как и снаружи. У лестницы, ведущей на верхнюю палубу, ветвились золочёными узорами металлические подставки со светящимися магическими шарами. Вдоль деревянного коридора с резными плинтусами располагались всё те же обитые красной кожей двери. На полу лежал багровый ковёр, отделанный по краям серебряными и золотыми полосками. И в завершение этого убранства по соседству с каждой дверью висел богато расшитый гобелен, на котором была изображена та или иная сцена из истории становления Сентуса.

Фернард подвёл Гортера к одной из дверей, распахнул её и отрапортовал: «Вот, это ваша каюта, господин Гортер. Я и двое других моих помощников находимся прямо напротив вас. Все удобства находятся за дверью слева от вас. Если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь к нам». Следопыт посмотрел за открытую перед ним дверь.

Каюта была просторной. По углам в ней висели подставки со светящимися шарами, похожие на те, что следопыт только что видел у лестницы, но меньшего размера. Посреди каюты вокруг небольшого коричневого столика располагались обитые красным бархатом диван и кресло. У одной из стен стоял деревянный шкаф с книгами и большой комод. На другой висел ковёр с изображением герба королевской семьи — светящегося шара с двумя перекрещенными мечами внутри. Также в каюте было небольшое окно, обрамлённое зелёными занавесками. Как и все окна на судне, оно находилось в бортовой стене и выходило на реку. У окна стояла большая двуспальная кровать с выгнутыми деревянными ножками. Она была аккуратно заправлена белым пуховым одеялом, на котором покоились три таких же белых пуховых подушки.

«Ну, не буду вам мешать», — слащаво промолвил адъютант, после чего откланялся, приоткрыл соседнюю дверь и элегантно зашмыгнул внутрь. Гортер посмотрел ему вслед, будто обдумывая сказанные адъютантом слова, и затем ещё раз оглядел каюту. От всей этой показной красоты, которую следопыт никогда не понимал, ему становилось тошно. Громко выдохнув, он скривился в лице, будто сейчас ему предстояло иметь дело с чем-то неприятным, и осторожно вошёл внутрь, закрыв за собой дверь.

В таком месте не стоило полагаться на видимость. Гортер уже ни раз имел дело с королевскими магусами, а это также могло значить и то, что даже сейчас, когда он находился в этой каюте один, за ним вполне могли наблюдать с помощью какой-нибудь магии. Осматривая все углы, следопыт медленно прошёл к середине каюты. Оглядев потупленным взглядом всю мебель, которая там стояла, он неуверенно взялся рукой за край диванной спинки и сжал её. На ощупь спинка оказалось непривычно мягкой, но когда Гортер разжал пальцы, спинка послушно отпружинила обратно. Сняв свой рюкзак, лук и колчан, он расположил их на некоторое время в ложе дивана и решил пройтись до кровати. Скептически рассмотрев все её спальные принадлежности, он присел на корточки, заглянул под саму кровать и, так ничего и не обнаружив, выпрямился во весь рост снова. Тогда следопыт попробовал просто присесть на кровать, однако вместо этого начал словно бы тонуть в её матрацах и перинах, поэтому резво вскочил на ноги и тут же отринул от неё в сторону.

Обогнув кровать с левого края, Гортер изучил оконную раму, затем зачем-то прошёлся рукой по занавескам, после чего решил осмотреть книжный шкаф. В шкафу стояло много толстых книг. Для человека его происхождения и статуса Гортер неплохо умел читать, но, читая сейчас одни только корешки этих книг, он уже не понимал значения написанных слов. Однако, несмотря на это, при ближайшем рассмотрении книги не вызывали у него никаких подозрений. Последним, к чему он подошёл, был широкий комод, стоявший рядом с входной дверью. Сверху на комод была постелена белая вязаная салфетка со стоящей на ней прозрачной вазой. В вазе находились три засушенных цветка. Следопыт рассмотрел со всех сторон вазу, поднял её, подвигал рукой салфетку и осторожно поставил вазу на место. Потом он медленно оглядел комод со всех сторон и принялся открывать все его ящики один за другим. Большинство из них были абсолютно пусты, и лишь в паре из них лежали чистые вещи на смену — белое полотенце, мягкие банные тапочки и бархатный халат. Гортер осмотрел и эти вещи, убедившись в их обыденности, после чего оставил комод в покое и вновь подошёл к окну.

Похоже, что единственным присутствием магии в его каюте оставались те светящиеся шары на подставках, замеченные Гортером в самом начале, но следопыту и раньше приходилось сталкиваться с этим заклинанием, поэтому он знал, как оно выглядит и действует. Сейчас его волновало другое.

Ещё в таверне, на краю всех своих мыслей и действий Гортер ощутил одно странное чувство. Это чувство было похоже на какую-то недосказанность, неясность или, скорее, ошибку, которую он уже давно искал во всём происходящем, но никак не мог найти. Всё шло своим чередом: он действовал как и всегда осторожно, был готов атаковать и защищаться, но за всем этим явно стояло нечто большее, и каждый раз, когда Гортер подбирался к ответу, это большее ускользало из его сознания, растворялось и оставалось витать где-то на горизонте.

Из окна было видно, как галера потихоньку набирала ход. Кое-где на небе стали появляться тучки. От реки поднимался еле различимый туман. Гортер смотрел на всё это сосредоточенным взглядом, сложив руки на груди. Странное чувство в его голове тоже походило на туман. Он был незаметен, почти прозрачен, но всё равно не давал Гортеру заглянуть в глубь реки… Туман витал за его окном, туман обволакивал его разум, не давая мыслям соприкасаться друг с другом, туман закрывал его от самого себя…

«Именем Единого!..» — беззвучно прошептал вдруг ни с того ни с сего обескураженный следопыт и пошатнулся.

Природа почти всегда помогала Гортеру Устену, даже когда он и не был в лесу. Она рассказывала ему, потому что он умел слышать её слова, она показывала ему, потому что он умел видеть её дела, и странным образом спасала его каждый раз, когда тот попадал в передрягу, указывая верный путь. Поэтому даже сейчас, когда он был погружён в этот яркий мир фальши и сомнений, природа смотрела на него с другой стороны окна своим бледным ликом вечерней прохлады, помогая ему видеть то, что для обычного человека почти всегда оставалось скрыто.

Гортер ещё раз неуверенно отступил назад, схватившись за спинку кровати. Ослабив на доспехе верхние ремни вокруг шеи, он запустил туда два пальца и начал перебирать ими где-то под рубахой. «Неужели… Неужели… Неужели!» — каждый раз всё сильнее и сильнее ударяло в его голове. «Так и знал!!! Наверное, потерял его там, в лесу, когда переплывал реку…» — однако следопыт уже переставал ясно мыслить. Глаза Гортера на мгновенье застыли на одном месте. Он развернулся и попытался сделать шаг к двери, но его ноги заплелись, и он упал. Тогда как следует стиснув зубы, следопыт из последних сил ударил локтями по полу каюты и неуклюжими движениями стал извиваться в сторону дивана, где оставил свой лук и рюкзак.

В голове у Гортера творилось что-то невообразимое. Он отчётливо продолжал видеть и слышать всё происходящее перед собой и с уверенностью мог позволить себе любое действие, но будто бы по чужой воле, и эта воля была направлена только на одно — заставить его сесть в эту галеру и плыть на ней до Кальстерга. Поэтому каждый шаг и даже каждая мысль, выступавшие против этой воли, давались ему теперь с ужасным трудом. С каждым новым движением следопыт чувствовал лишь жгучую боль, и ему казалось, что сейчас он плывёт против течения посреди бескрайнего огненного моря. Рюкзак расплывался перед его глазами, становился неясным, и, уже почти не помня себя, Гортер, пожалуй, только каким-то чудом смог всё же выкинуть вперёд одну руку в попытке ухватиться за свою цель. В тот момент ему почудилось, что по этой руке стал разливаться мягкий сиреневый свет. Следопыт живо перевернулся на спину и опрокинул на себя сверху что-то большое и тяжёлое. Почувствовав, как сознание вновь возвращается к нему, он оттолкнул упавший рюкзак вбок и, чуть не сорвав с него всех пряжек, вместе с доброй половиной других своих вещей вытащил оттуда какой-то кожаный свёрток, в котором на поверку оказался завёрнут небольшой металлический слиток.

Серая пелена будто бы разом спала с его глаз. Гортер лежал на спине посреди каюты между раздвинутой им мебелью и растасканными по всему полу вещами из рюкзака, зажимая на груди металлический слиток обеими руками. Силы вновь наполнили его тело, но теперь действовать надо было быстро — он без сомнения успел наделать много шума. Не выпуская слитка из рук, следопыт встал и беглым взглядом окинул всё, что лежало на полу, в поисках колчана, который, должно быть, обронил ещё в самом начале. Заметив, что тот лежит возле окна, Гортер заткнул металлический слиток себе за пояс, подобрал с пола ещё какой-то плоский предмет с широкой прорезью для руки, после чего в два шага оказался рядом с колчаном. Нагнувшись, он вытянул оттуда три стрелы, после чего, не разгибаясь, сразу же бросился в обратную сторону к двери, прихватив по дороге ещё и свой лук. Толкнув дверь рукой, он стремглав вылетел в коридор.

В коридоре пока было пусто. Убедившись в этом, следопыт мгновенно выпрямился, взял в зубы две стрелы, прижал плоский предмет к рукояти лука, затем легонько постучался в дверь напротив и быстро натянул третью. Ответа не было. Тогда Гортер постучал туда ещё раз, но уже ногой. Чья-то рука сбоку тихонько отворила дверь. На долю секунды следопыт увидел сидящих за столом двух адъютантов, но и этой доли секунды ему оказалось достаточно, чтобы стремительно натянуть тетиву и со свистом всадить стрелу в плечо одному из них. Став свидетелем этого, второй быстро схватил со стола палочку, но, раскрыв в отаянии рот, не успел сказать ни слова, так как в это время вторая стрела Гортера влетела ему прямо туда и проткнула его щеку навылет. Оба адъютанта повалились на пол, крича от боли. «Фернар-рд!» — рявкнул Гортер, натянув последнюю стрелу. Слева от двери из-за угла медленно показался побледневший Фернард. Он понимал, что, похоже, в этот раз магия ему уже не поможет. Следопыт приослабил тетиву и опустил лук.

— Зачем…— уже спокойным, но пока ещё угрожающим голосом произнёс Гортер. — Зачем и кто послал.

Адъютант молчал.

— Ответь мне, зачем? — твёрдо повторил следопыт.

— …Честно говоря, никто из нас не думал, что Вы согласитесь и-и…— промямлил, было, тот.

— Разве ваш король под угрозой пожизненного заключения не запретил магусам использовать «правление сознанием»?! — грозно переспросил Гортер.

— Ну, формально мы использовали только небольшие, ограничивающие волю только в пределах разумного…— Фернард опять не успел договорить. Гортер смотрел на него каким-то злым, но очень глубоким взглядом, как будто пытался заглянуть сквозь него:

— …В, в-в глубине души Вы всё же сами решили пойти с нами, от части добровольно! Иначе ничего бы не получилось…— взялся резво возражать Фернард, пытаясь оправдаться.

Однако Гортер уже отвёл от него свой взгляд в сторону, фыркнул носом, затем, будто опомнившись, вскинул голову немного вверх, прислушиваясь к тому, что творится в коридоре и, удостоверившись, что там всё ещё не было слышно ничьих шагов, снова уверенно перевёл свой взгляд на адъютанта.

— Ваша магия может лечить? — тихо спросил Гортер.

— Да, магическое воздействие некоторых медицинских заклинаний может напрямую воздействовать на сосуды, нервы, сужать и расширять ткани, магусы врачеватели спец…— затарабанил тут же заученное в Королевской Магической Академии Фернард, но углядев долю непонимания на лице следопыта, оборвал себя на полуслове. — Э-э-э, да я попробую полностью вылечить их к утру.

— Хорошо, — одобряюще сказал Гортер и тут же добавил, — чем вы меня чаровали?

Фернард поспешно вынул из кармана скомканную тряпочку, внутри которой лежала каменная фигурка:

— Вот этим…— затем подошёл к столу и указал на белый бумажный свиток с нарисованной там пентаграммой. — И этим.

Гортер опёрся плечом о косяк двери.

Фернард посмотрел на него исподлобья:

— А как Вы-ы?..

— Не ваше дело! — не дал ему закончить следопыт. — Можете больше не пытаться — всё равно не получится.

Гортер посмотрел на других королевских адьютантов, всё ещё стонавших на полу, и добавил:

— Советовал бы я вам выбросить всё это за борт, ребятки, пока ещё народу не набежало!

Фернард послушно подошёл к пергаменту, положил на него сверху тряпочку, взял всё это вместе, затем направился к окну и, приоткрыв его, выбросил всё за борт.

Следопыт переложил лук со стрелой в одну руку, перегнув её одним пальцем, устало помял глаза другой, и хотел было уже развернуться, чтобы идти обратно в свою каюту, но Фернард, набравшись всей смелости, что у него осталась, всё же окликнул его:

— А вы…— Гортер вновь посмотрел на него. — Вы-ы поплывёте с нами на королевское собрание в столицу?..

Следопыт на мгновенье перевёл взгляд в сторону, рефлекторно облизнув губы, чтобы переспросить:

— Королевское, говориш-шь?.. — и потянул многозначительную паузу.

Поганец был прав. Похоже, что тот вывод в таверне Гортер сделал всё же своим умом, а это значит, что заклятье так и не подействовало бы на него, если бы он не начал каким-то образом выявлять его в себе. Возможно, тот путь, который следопыт избрал в своём прошлом, вел его к правителю этой страны уже давно. Да и денег, как видно, тот не жалел, а уж сил-то на то, чтобы найти подходящего человека, тем более.

— Ладно, — согласился Гортер. — Обе стрелы потом занесёшь ко мне, и без фокусов! А если сейчас кто заявится, — то сам будешь с ними говорить, понял?!

Фернард кивнул. Следопыт развернулся, вышел обратно в коридор, посмотрел по сторонам, затем аккуратно открыл дверь в свою каюту, зашёл внутрь и так же аккуратно закрыл её за собой.

Адъютант подошёл к дивану и устало повалился на спинку. Внутри он был абсолютно опустошён. Ничего подобного он не мог предвидеть. Затем он безразлично взглянул на воющих на полу Квагра и Диместа, но тут, будто очнувшись, посмотрел в коридор и, изменившись в лице, быстро опустился перед ранеными на колени, помогая им сесть.

Оказавшись у себя в каюте, Гортер первым делом принялся собирать все разбросанные вещи обратно в рюкзак, попутно проверяя, не сломано ли что, не разбито или не рассыпано. К счастью, все его вещи оказались в порядке. Через несколько минут он услышал, как в коридоре раздались шаги пары человек. Следопыт настороженно замер. Люди остановились у его каюты, но тут скрипнула дверь в каюту королевских адъютантов, и до Гортера донеслась учтивая речь Фернарда. Те двое вошли внутрь, а адъютант продолжал говорить о чём-то вроде неудачи в обращении с магическим предметом, пестрил непонятными для следопыта словами, но всё же вполне успешно справлялся со своей задачей, так как через некоторое время два человека, хоть и нехотя, покинули его каюту и затопали дальше вдоль коридора на верхнюю палубу. Следопыт моргнул и вновь продолжил заниматься своими вещами.

Когда всё было собрано, он положил рюкзак, лук и колчан к окну, вынул из рюкзака металлический диск и прошёлся по всем углам своей каюты, поднося его поочерёдно ко всем четырём подставкам со светящимися шарами. Каждый раз, когда он это делал, шары каким-то совершенно необъяснимым образом сами собой гасли.

Даже если не все, то уж точно большинство из его ощущений были наверняка правдивы, — подумал Гортер после того, как погасил последний шар и устроился на полу рядом со своими вещами. На той кровати, что стояла здесь у окна, он вряд ли бы смог как следует выспаться этой ночью. Как и всегда он положил свой лук с колчаном на расстоянии вытянутой от себя руки, затем убрал металлический диск обратно в рюкзак, но металлический слиток — так и оставил за поясом, однако, быстро что-то прикинув в голове, решил ещё и вытащить из рюкзака небольшой деревянный ларец с чем-то гремящим внутри, расположив его прямо под оконной, бортовой стеной. Вложив одну стрелу в тетиву, ту самую, которой он так и не выстрелил в Фернарда, Гортер подтянул рюкзак себе под голову и закрыл глаза. Этим вечером он засыпал уже не в «Трёх соловьях», но деревянная палуба коридора, как и положено корабельной палубе, почти так же выдавала все шаги и передвижения, точно трескучие полы в таверне старого охотника.

Следопыт ничуть не злился на тех агентов королевского двора. Он уже давно перестал доверять людям или на что-то надеяться в них, поэтому можно было сказать, что ничего другого он и не ожидал от разодетых столичных франтов. Возможно, в другой ситуации он, скорее всего, даже убил бы их только за то, что они пытались сделать с ним своей гнусной магией, но пока все обстоятельства складывались в его пользу. В любом случае, теперь он всегда мог добровольно отказаться от работы и «вежливо» попросить лодку до берега, пока они плывут до столицы. А в столице, решил Гортер, он будет действовать уже по обстоятельствам.

Однако вскоре покачивающееся от волн и гребли судно сделало своё дело, и Гортер незаметно для себя отошёл ко сну.

Ночь выдалась для следопыта вполне спокойной и тихой. Никто не входил к нему, не делал попыток остановиться у его двери, не крался и не шептался, поэтому следопыт проспал всё время до самого рассвета.

Однако наутро в его дверь всё же легонько постучались, после чего совсем немного приоткрыли, и в получившейся расщелине показалась чья-то рука в красном рукаве, держащая две чистые стрелы. Медленно и осторожно рука нащупала ими стенку комода и положила стрелы туда. Затем так же осторожно рука убралась обратно, и дверь тихонько затворили. Гортер притворился, что не заметил этого.

Вскоре яркое утреннее солнце заполнило собой всю каюту, озаряя в ней каждый уголок. Следопыт, было, отвернулся от окна в другую сторону, но сон уже пропал. Тогда он медленно сел на полу и начал открывать свой рюкзак. Покопавшись внутри несколько секунд, он достал оттуда небольшой узелок среднего размера и кожаную флягу с деревянной пробкой. В этом узелке у Гортера оказались вяленое мясо, подсохшая краюха хлеба, две печёных картошки, варёное яйцо, помятый, но всё ещё съедобный лук и берестяная солонка. Следопыт расстелил ткань узелка на полу и разложил на ней всё своё нехитрое кушанье. Тут в его дверь снова развалисто постучались.

— Чего надо? — громко заявил Гортер в ответ на стук.

Из-за двери послышался томный мужской голос:

— Завтрак для господина.

— …Спасибо, не надо.

Человек за дверью постоял на месте ещё пару секунд и молча отправился дальше по коридору. Когда речь заходила о еде в таких закрытых местах, как королевская галера, да ещё и с тремя королевскими гадюками на её борту, Гортер всегда предпочитал придерживаться правила оставаться голодным или есть свою еду, если таковая имелась у него в запасе, как сейчас. Держа в одной руке мясо и закусывая его скрещенными в другой руке картошкой с луком, следопыт довольно жадно поглощал свой завтрак, так как за весь вчерашний день он не успел съесть ничего путного. Вообще жизнь научила Гортера подолгу обходиться без еды, даже когда на то не было особой причины, и такое питание казалось ему вполне нормальным.

Позавтракав, он отпил из фляги, скрутил наполовину опустевший узелок и сунул их обратно в рюкзак. Следом за ними в рюкзак отправился и вчерашний деревянный ларец, который Гортер вынимал на время сна, и рюкзак был застёгнут на верхние пряжки. Потом следопыт в очередной раз внимательно оглядел каюту, как делал это вчера.

Обычному пассажиру этого судна найти себе достойное занятие во время путешествия было довольно непросто, но Гортер Устен был не из тех, кто бесцельно тратил свою жизнь. Ни одна секунда его существования на свете не проходила даром, даже если казалось, что следопыт ничего не делал.

Для начала Гортер решил обойти всё судно, чтобы узнать побольше о королевском судовом деле. Он схватил свой колчан, поднялся с ним с пола, подошёл к комоду, взял оставленные на нём стрелы и привычным движением сунул их в довесок к остальным. Затем вместе с колчаном он вернулся назад к окну, к месту своей основной поклажи, проделал то же самое с последней, третьей стрелой, вложенной вчера в тетиву, после чего повесил колчан и рюкзак себе на плечо, как делал это обычно в деревнях и городах, одел через себя лук, пристегнув его к доспеху, и непринуждённой походкой направился к двери. Ноги следопыта ничуть не ныли от того, что вчера перед сном он так и не снял сапог, поскольку сапоги его, хоть и были сшиты из той же кожи северного волка, что и отделанный её мехом колчан — на поверку оказывались настолько хорошо вымяты делавших их мастером в процессе используемой им специальной обработки, что охватывали ногу нынешнего своего владельца как вторая кожа и почти не добавляли веса в процессе ходьбы или даже бега. Мелкий двойной шов на стыках этих сапог мог на какое-то время защитить ногу от снега, росы или дождя, хотя и не был абсолютно непроницаемым для влаги. К тому же было заметно, что за время носки эти швы хоть и разошлись немного в разных местах, но были сшиты заново чьей-то более грубой рукой. Зато внутри сапоги были подбиты лёгким подшёрстным мехом, растущим у северных волков на груди и животе. Такой мех позволял ногам дышать в зной и не давал замерзать в холод.

Выйдя в коридор, Гортер первым делом решил заглянуть в каюту адъютантов. После вчерашних слов Фернарда им овладела некая доля любопытства по поводу того, как магия заживляет раны, и остаются ли от этого заживления какие-то последствия. Хотя сейчас по большому счёту ему просто хотелось заиметь себе какого-нибудь проводника, который мог бы облегчить его передвижения по галере. Однако, отворив дверь, Гортер с удивлением обнаружил, что Фернард вместе со своими товарищами уже куда-то подевался. Их кровати оказались заправлены, каюта прибрана, а вчерашняя кровь, вытекшая на дощатый пол, была старательно стёрта. «Кажется, этим недотёпам не очень-то хотелось, чтобы о случившемся узнал кто-нибудь ещё, кроме тех, кто вчера уже видел их «неудачный магический предмет», — подметил про себя Гортер. Следопыт закрыл дверь, постоял пару секунд в коридоре, что-то обдумывая, и, развернувшись налево, уверенными шагами направился к лестнице в конце коридора, ведущей на нижнюю палубу.

В отличие от той позолоченной лестницы, которая сопровождала новоприбывшего пассажира галеры с верхней палубы на среднюю, эта была сделана из простого, но добротного железа и напоминала, скорее, лестницу амбарного погреба. Следопыт осторожно спустился по ней вниз.

Нижняя палуба «Святой Валентины» не была похожа на то, что Гортер уже успел повидать на этом судне, и будто жила своей собственной жизнью, отдельно от всего того, что находилось выше неё. Здесь не висело позолоченных гобеленов на стенах, не было постелено мягких ковров под ногами, не стояли кровати с резными ножками или пружинящие диваны. Грубая, посеревшая от времени и речного воздуха доска выстилала здесь почти всё, куда только ни падал взгляд, кроме одной единственной стены, находящейся на противоположном конце палубы. В два ряда между лестницей и этой стеной стояли ввинченные в палубу широкие скамьи гребцов с дополнительными деревянными колодками в своём основании для упора ног. Было заметно, что когда-то под каждой скамьёй располагались и цепи от кандалов, о чём свидетельствовали следы на полу и круглые крепёжные кольца, которые по непонятным причинам до сих пор не были сняты. В том месте, где скамья упиралась в борт галеры, располагалось бортовое отверстие для большого галерного весла, достаточно широкое для того, чтобы при необходимости все вёсла могли быть подняты и по команде утянуты внутрь галеры, если задует хороший попутный ветер, и громоздкое судно уверено сможет продолжить движение на одних парусах. Однако что-то подсказывало Гортеру, что такое происходило нечасто.

На скамьях в потрёпанных одеждах сидели гребцы этой галеры — простые люди из живущих в деревнях и сёлах, которые взялись за весло каждый по своей собственной причине. Но какой бы ни была эта причина, одно было ясно наверняка — эти люди оказались здесь не от хорошей жизни, ведь работа гребца была всегда хуже любой другой наёмной работы, потому что ломала человека точно так же, как ломала человека работа на руднике или в каменоломне. Это была работа на износ, и, хотя её неплохо оплачивали, многие из тех, кто отработал на королевских, скоростных или грузовых галерах один лишь год, возвращались домой с навсегда ушедшим здоровьем, если им вообще удавалось вернуться, ведь те, кому повезло меньше, гибли прямо на вёслах от истощения и недосыпа, когда плавание затягивалось, или нападал мёртвый штиль. И всё же желающих наняться гребцом на галеру никогда не становилось меньше. Сейчас этим людям пришлось грести всю ночь и, скорее всего, придётся грести и дальше, пока не усилится ветер или галера не причалит к берегу. Гортер не знал, сколько раз в день на королевских галерах гребцам давали отдых и давали ли его вообще, когда их плавание занимало день или полтора, как сейчас.

Однако поначалу никто из них не обратил внимания на спустившегося по лестнице следопыта, а Гортер, оглядев нижнюю палубу и завидев в другом конце от себя широкую стену с расположенной в ней красной дверью, стал медленно продвигаться к этой стене вдоль рядов скамей. Какое-то заклинание разносило по всей нижней палубе глухой шуршащий стук, словно каждый раз на палубу падал мешок с песком, и, повинуясь этому звуку, гребцы держали средний ритм гребли. Мельком заглядывая в их лица, следопыт заметил, что некоторые из гребцов довольно сильно устали, а других и вовсе пошатывало вместе с движением весла, из чего он сделал вывод, что за всю ночь гребцам так и не дали возможности отдохнуть.

Вдруг Гортер резко остановился на полпути и повернулся к одному из крайних гребцов. Сидящий перед ним человек был одет в одни только холщовые штаны и изодранные сандалии. Тело человека было смуглое, однажды познавшее на себе чей-то нож, а лицо — испещрено морщинами, что прибавляло ему сразу лишних лет десять, и трудно было понять, пересёк ли уже этот человек черту своей поздней зрелости или ещё нет. Человек безразлично взглянул на Гортера, ни на секунду не ослабляя хватку, и снова уставился перед собой, продолжая грести. Следопыт в свою очередь присел так, чтобы они поравнялись с ним лицами.

— Как звать тебя?.. — начал, было, говорить своим хрипловатым голосом Гортер.

Человек не обратил на него никакого внимания, лишь продолжая молча делать свою работу, но следопыт тоже не спешил подниматься и уходить. Опрокинув через несколько секунд на Гортера ещё один взгляд, человек, наконец, понял, что этот странный пассажир от него, скорее всего, так просто не отстанет, пока тот ему что-нибудь не ответит и, выдохнув ртом подступивший к горлу воздух, покорным голосом произнёс:

— Левтар… Ваша Светлость.

— А скажи, Левтар, как получилось-то так, что ты гребёшь здесь всю ночь без сна? — опять спросил Гортер.

Левтар молча продолжал грести, косясь на странного пассажира и, спустя секунд десять, тихо заговорил:

— Нету у меня урожая. Денег у нас тут всех нету… королевскому банку обратно долги по ссуде платить. Так нас сюда вот, значит, от семей наших, от детей… Пока не отработаем…— и ещё немного помолчав, добавил. — Ваша Светлость.

Следопыт отвёл свой взгляд в сторону. Всего на долю секунды в его глазах отразились сразу и боль, и горечь, но затем он снова сделался серьёзным, немного подумал, после чего перевёл взгляд на ту самую стену в конце палубы, к которой до этого направлялся, поднялся во весь рост и широкими шагами двинулся дальше.

Теперь Гортер не сомневался — эта стена, обитая декоративной доской из хоккарианской белой сосны, с большими витражными окнами и обтянутой красной кожей дверью, есть не что иное, как каюта того самого капитана. До этого ему казалось, что капитан заседает где-нибудь на верхней палубе, в полубаке или за межпалубной лестницей в полуюте, чтобы колдовать оттуда своей магией направление движения, но теперь ему становилось понятно, почему капитанская каюта находилась именно здесь, возле гребцов.

В конце, у самой стены, затаившись где-то в углу, стоял стражник. Это была корабельная охрана, магусы в синих камзолах, следившие за порядком внутри и снаружи галеры. Гортер знал, что капитан, скорее всего, ещё вчера успел предупредить своих людей, чтобы те присматривали за новым пассажиром, доставленным с берега, но, возможно, не учёл того, что следопыт мог заявиться к нему в каюту сам. Взгляд стражника становился всё более и более грозным по мере того, как Гортер приближался к нему, и когда он был уже в паре шагов от входной двери, стражник невольно вынырнул из своего угла, чтобы перегородить следопыту дорогу.

— Пассажирам запрещ…

— Капитан у себя? — сразу же совершенно бескомпромиссно перебил Гортер стражника, который, вроде как, взялся ему что-то объяснять своим властным тоном.

— Капитан де Кав сейчас в своей капитанской каюте, но пассажи…

— Это хорошо, — ещё раз твёрдо произнёс следопыт в той же манере, одновременно занося руку за спину и почти молниеносно выкидывая её вперёд.

Стражнику хватило этого времени на то, чтобы проследить взглядом за его движением и, отдёрнувшись, потянуться за палочкой, но схватить её он почему-то уже не сумел.

Те из гребцов, кто находился ближе всех к каюте капитана, могли в тот момент наблюдать странную картину, как боевой магус галеры, стоявший напротив пассажира с луком, ни с того ни с сего вдруг упал на колени и начал задыхаться, судорожно хватаясь за лацкан своего камзола в попытке вынуть оттуда палочку. Однако было похоже, что руки просто не хотели его слушаться. А через несколько секунд он и вовсе повалился на палубу, закатив глаза. Пассажир же, в свою очередь, ещё в самом начале предусмотрительно отскочил от стражника назад и, прикрыв рот и нос рукой, наблюдал за его действиями, пока магус совсем не перестал двигаться, после чего обернулся и обратился сразу ко всем гребцам на нижней палубе, сообщив им, что он решил пойти навестить их капитана, а те чтобы ничего не боялись и продолжали грести как раньше. Затем он снова повернулся к ним спиной, распахнул перед собой дверь каюты и, перешагнув через лежащего на полу стражника, быстро вошёл внутрь, закрыв её за собой с лёгким хлопком.

Поначалу на столь необычные действия Гортера среди гребцов раздались неразборчивые возгласы и бурчание, но спустя некоторое время все они стихли, ведь такая работа ни на что не позволяла отвлекаться подолгу, даже на разговор.

Стоило следопыту перешагнуть порог капитанской каюты, как уже знакомое чувство подлой магии вновь закралось в его душу. И хотя, в отличие от вчерашнего случая, сегодня Гортер мог позволить себе оставаться по этому поводу невозмутимым, медлить он всё же не собирался.

По старой охотничьей привычке опытному глазу умелого охотника хватило и секунды, чтобы оценить всю увиденную перед собой ситуацию. Помимо капитана в каюте на данный момент не было никого. Всё помещение занимало добрую пятую часть от нижней палубы, из-за чего, похоже, галера и не имела вёсел снаружи в том месте, где бортовая обшивка судна переходила в резные деревянные крылья, завершающие корму. Напротив вошедшего Гортера располагалось широкое укреплённое окно. Из него внутрь проникала изрядная доля солнечного света. С обеих сторон от оконной рамы стояли два небольших шкафа для бумаг с прозрачными стеклянными дверцами. И, как это было заведено в современном самонадеянном обществе магусов, никто из тех, кто крепил их на данные места в каюте, даже не потрудился поразмыслить о том, что во время шторма на море или при магическом ударе по корме эти шкафы могли легко выйти из своих укреплений и рухнуть своими дорогими стеклянными дверцами на то, что стояло перед ними: изысканной работы стол на тонких резных ножках с широким мягким креслом, приставленным к нему, в котором мирно сидел и занимался своими корабельными журналами потомственный торговый дворянин и аристократ капитан Делтарм де Кав. По правую руку от Гортера у стены под картиной с чьим-то портретом стояло ещё одно шикарное кресло, обитое чёрным ситцем с подвязками, и какой-то смешной маленький столик на одной ножке, которая далее расходилась на все четыре у основания и, вероятно, крепилась за них к деревянному паркету, которым был выложен весь пол каюты. По левую руку от Гортера во всю стену висел королевский герб, изображённый на бархатном полотне, и стояла одноместная кровать, похожая на кровать в каюте, предоставленной следопыту, только над этой кроватью был подвешен к тому же и полупрозрачный балдахин вроде тех, что вешали в спальнях маленьких девочек из знатных торговых родов Великого Гилия, а рядом с ней стояла узкая прикроватная тумба с резной подставкой для магического света, ювелирной шкатулкой и книгой, которую его капитанское величие, вероятно, любили почитывать перед отходом к своему сладкому сну.

Впрочем, сейчас капитан Делтарм бодрствовал и, не углядев с первого раза, кто из пассажиров судна посмел войти к нему в каюту без приглашения, поначалу сменил сразу несколько выражений лица, прежде чем отложил все свои бумаги и встал. Следопыт уверенно направился к его столу.

— Ч-что тебе здесь надо? — озабоченно и с надрывом в голосе спросил его капитан.

— Скажи мне, капитан, — начал тотчас следопыт, чем сразу оскорбил Делтарма, обращаясь к торговому дворянину на «ты», — магия твоя и магия всех магусов, она ведь очень сильна, как я погляжу?

— Моей магии хватит, чтобы вышвырнуть тебя с этого судна обратно в грязные леса, где тебе и место, дикарь! — как можно увереннее и высокомернее попытался ответить ему капитан, надеясь припугнуть следопыта с его странными вопросами.

— В леса, значит…— как бы с насмешкой на выдохе сказал Гортер и потёр ладонью уже изрядно заросшие щёки. — Так почему же тогда вы можете поднимать вверх лодки своей магией, а галеру-то вашу всё ещё, как в старые времена, гребцы вперёд толкают?

— Ты опять?! — не на шутку рассердился капитан Делтарм и уже хотел, было, продемонстрировать свою магию, как вдруг осёкся и подумал уже про себя: «…Г-где стража, чт?.. Рикардо-о!», после чего переключился на «телепатию»: «Эй, забери его давай! Живей, Рикардо!»

Гортер только ещё пристальнее уставился на капитана. Ответа из-за двери не было.

Капитан де Кав округлился в глазах. Было заметно, что он вдруг жутко занервничал. Ещё с большим напором он опять изъявил попытку позвать в свою каюту стражника через магически зачарованный для этого заклинания предмет, но дверь за спиной следопыта так и оставалась закрытой.

Гортер немного прищурил свой взгляд и двинулся вперёд всем телом так, чтобы опереться на стол капитана обеими кулаками и посмотреть ему прямо в глаза. Капитан Делтарм сразу запаниковал и отстранился назад, попутно обшаривая свой вычурный пояс в поисках чехла с палочкой, но Гортер тут же схватил его за грудки и придвинул обратно к своему лицу, из-за чего капитан задел стоявший между ними стол и тот назойливо громко скрипнул.

— Не юли, петушок ты размалеванный! Просто отвечай на мой вопрос, — спокойно произнёс Гортер, вглядываясь в лицо капитана глубоким и серьёзным взглядом.

Мысли в голове Делтарма де Кава резко забегали по кругу, оставляя свой след в его глазах, которые так и выискивали в убранстве каюты хоть что-то, куда бы он мог бросить свой взгляд в тот момент — лишь бы не смотреть в лицо следопыту. Эти сдвинутые брови, этот звериный блеск в его зрачках, эта сальная и помятая ветрами кожа, это смрадное дыхание сквозь зубы, никогда не знавшее современных очищающих средств — всей своей сущностью капитан Делтарм хотел сейчас избежать, убрать, выбросить, забыть, сделать что угодно, только бы не ощущать всего этого на себе, на своём выбеленном лике, за которым он так бережно ухаживал не один год, только бы не видеть это бескультурное убожество перед собой, только бы выкинуть его из своего сознания! Однако, следуя строжайшему уставу судоходства, принятого в их королевстве, капитан отлично понимал, что если бы с самим этим выродком что-то приключилось в пути, ещё до того, как он ступил бы за стены Кальстерга, то вся ответственность за это могла лечь не только на сопровождавших следопыта адъютантов, но и на капитана судна, которым его перевозили, то есть непосредственно на него — а этого Делтарм де Кав как всегда всеми силами пытался избежать и боялся просто до ужаса. К тому же капитан мог только догадываться, понимал ли столь изощрённое положение дел сам следопыт или нет. Но если бы сейчас он мог хоть как-то свалить всю ответственность за свои действия на одного лишь следопыта… Если бы он смог найти повод, только один маленький повод преступить закон!.. К сожалению, времени искать его уже не было.

Следопыт становился всё серьёзнее, и капитан чувствовал, что начинает задыхаться из-за стянутой на шее сорочки. Наконец, он решился схватить руку Гортера своей рукой, на что тот немного ослабил хватку и снова потребовал:

— Отвечай! Ну!

— На-*агкхр-р*…— поперхнулся своей слюной Делтарм. — На П-подд… ржание такого долгого… потока движения понадб-блось бы много магус… сов, рес-сурсв-в! С-слишком, мн-нго-ш… псти-и жш— тыужже-е! — еле выговорил дальше капитан сквозь своё сдавленное горло.

Гортер отпустил его. Делтарм изогнулся и, схватившись за горло, прокашлялся несколько раз, после чего бросил на Гортера несколько опасливых взглядов, ожидая от него новых нападок, но тот оставался на своём месте. Тогда капитан неуклюже сел обратно в своё кресло, взял со стола платок и начал обмахиваться им, тяжело дыша. Сквозь пудру на его лице проступила краснота, и теперь оно приобрело какой-то неестественный оттенок.

Вдруг Гортер неожиданно прервал повисшую между ними в воздухе паузу:

— …Хех, и наказание для неплательщиков отменное!

В ответ на эту фразу Делтарм лишь как-то отрешённо посмотрел на него. Заметив это краешком глаза Гортер снова внезапно наклонился над столом капитана и посмотрел ему в глаза, из-за чего капитан де Кав уже более уверенно, чем раньше, схватился за свою палочку и дёрнул её наружу. Но следопыт быстро пресёк это движение, крепко зажав ладонь и палочку капитана свей рукой:

— А ты всё-таки подумай на досуге про моё предложение-то, капитан… посиди с ними, да погреби чуток — неумолимо серьёзно промолвил Гортер в лицо Делтарму без тени злобы или издёвки так, как один человек говорит другому при разговоре о делах насущных. С этими словами он отпустил ладонь капитана, выпрямился и, развернувшись, зашагал к выходу. Однако, взявшись за дверную ручку, он всё же приостановился и, не поворачивая головы, снова обратился к де Каву:

— А солдатик твой скоро очнётся, не переживай. Только с головой будет немного не в ладах до вечера, ты с ним сегодня помягче тогда…

После чего следопыт открыл дверь и вышел из капитанской каюты почти так же, как и зашёл в неё пару минут назад. Капитан Делтарм остался сидеть без движения в кресле с палочкой в руке. «М-мерзавец!» — сорвалось с его губ через несколько секунд только одно единственное слово.

Однако Гортер уже не мог услышать его. И на то было больше причин, чем могло показаться со стороны. Когда следопыт входил в каюту капитана, до него всё ещё доносилось, как шумит река и ходят вёсла по воде, как тяжело дышат и кряхтят гребцы, и даже как кричат речные птицы снаружи галеры по берегам Кальста, ровно так же, как и когда выходил из его каюты. Но стоило ему только закрыть за собой дверь и остаться в каюте с капитаном один на один — как все эти звуки разом умолкли, превратившись лишь в один заметный звук, тот самый, который был слышен по всей нижней палубе галеры: звук падающего на доски мешка с песком. Определенно это была магия. Похоже, что она не давала гребцам сбиваться с ритма с внешней стороны стены капитанской каюты, а с другой стороны, верно, берегла нежный слух капитана от грубых звуков корабельной жизни. Стражник был связным между всеми, кто сейчас находился на галере, и её капитаном. Всё это было более или менее очевидно.

Хотя что-то здесь явно не ладилось между собой.

Место стражника должно было также всегда оставаться подле каюты капитана, на случай мятежа команды. Если только капитан опасается мятежа. Ведь расположение каюты капитана-магуса непосредственно рядом с командой гребцов точно не являлось его капитанским выбором. Значит, такое расположение каюты являлось вынужденной необходимостью, чтобы капитан галеры мог как-то контролировать действия команды с помощью магии. А это, в свою очередь, означало, что капитан должен был находиться здесь большую часть времени, днём и ночью, пока гребцы сидели на вёслах. Но что же на самом деле оставалось под контролем у капитана галеры?..

Вчера капитан не знал, когда вернутся королевские адъютанты, но при этом уж слишком быстро оказался на верхней палубе, когда Гортер только прибыл на его судно. Если только корабельщик или слуга не предупредили его о приближении лодки. При этом он смог ненадолго оставить свою каюту. К тому же вчера он обмолвился о времени прибытии галеры в столицу Сентуса так, словно бы точно знал это время, несмотря ни на что, когда сам Гортер мог только прикинуть его, да и то без учёта перемены ветра или погоды. Можно сказать, что капитан сейчас немного выдал такую скрытую магию своим странным поведением, когда в присутствии Гортера будто в один момент узнал про своего стражника. Или, может быть, он просто догадался...

Конечно, пока это была всё та же магия, созданная в городах Сентуса. Но даже сейчас Гортер мог ощущать, как от неё уже веет гнилью и коварством, которые живут в душе каждого человека и всегда ждут своего шанса выбраться наружу. Шанса, который люди во все времена оказывались не прочь им предоставить в обмен на лёгкую наживу или сиюминутное ощущение счастья.

Обо всём этом следопыт наскоро размышлял, как обычно не забывая при этом смотреть по сторонам, когда направлялся из каюты капитана мимо рядов с гребцами обратно к лестнице, ведущей наверх. И хотя утро наступило не так давно, настроение у Гортера было уже довольно скверное.

На верхней палубе галеры царило утреннее блаженство. Не успевший развеяться слабый речной туман всё ещё гулял по ней, забиваясь в каждую щель. Пара матросов копошилась с канатами у мачты, пытаясь подготовить парус в надежде на то, что к полудню подует хоть какой-нибудь приличный ветер. Редкие утренние чайки кружили где-то сверху, покрикивая иногда на своём жалобном языке. Далёкий речной берег тянулся лесными полосами и широкими полями, прибрежными сёлами и пастбищами для скота. Небольшая группа пассажиров стояла у левого борта и, поглядывая на реку, вела мирную беседу между собой. Однако стоило кому-то из них завидеть в дверях хмурого следопыта, как настрой их беседы тотчас же быстро поменялся, опустившись до шёпота и косых взглядов, а затем и вовсе затихнув. Гортер направился к ним медленным уверенным шагом. Но поравнявшись с тем местом, где они стояли, прошёл мимо. Сейчас его интересовал человек в красном камзоле, стоящий у самой кормы в компании двух других своих товарищей. Фернард неуверенно сглотнул и изо всех сил постарался сделать вид, что не смотрит на приближающуюся к нему «грозовую тучу», и всё же непрестанно моля про себя Миара о том, как бы чего ещё ни выкинул этот чёртов головорез. Остальные адъютанты сразу же поспешили испугано скрыться за ближайшей дверью, оставив его одного разбираться со следопытом. Однако Гортер показался ему на удивление спокойным. Подойдя к Фернарду, он для начала всего-навсего справился о здоровье его соратников, а после зачем-то полюбопытствовал о капитане.

— …Так сколько, говоришь, лет-то ему?

— Капитану Делтарму де Каву, кажется, уже исполнилось двадцать девять, — несколько опешил непонимающий Фернард.

— Двадцать де-евять, значит…— по привычке повторил Гортер и умолк, задумавшись на мгновение о чём-то своём. — …Понятно. Эх! И как только таких за капитанство пускают!

Фернард как-то неуклюже усмехнулся вслед за его словами, изобразив на лице кривую мину. Такое любопытство со стороны следопыта показалось ему опасным, учитывая, что он вчера сделал с его товарищами, поэтому Фернард решил на сей раз обязательно проследовать за Гортером, чтобы ненавязчиво проводить его до каюты.

Окинув взглядом полупустую палубу и устремив его затем куда-то за горизонт, Гортер продолжал молчать ещё некоторое время, после чего, наконец, убрал руки с бортовых поручней и двинулся обратно в сторону красной двери полубака. Адъютант нервно сорвался со своего места и зашагал за ним вслед.

— Ладно! — коротко отсёк Гортер, когда они наконец спустились по витиеватой межпалубной лестнице вниз и дошли до своих кают. — Я, пожалуй, обратно в каюту, а ты скажи там, этим вашим людям, чтобы еду мне не носили, понятно? Занят я весь день буду до самой ночи.

У адъютанта в голове мелькнула невольная мысль, чем же таким можно заниматься в каюте целый день и вечер, чтобы даже не принимать пищи, но, посмотрев ещё раз на следопыта, он решил, что определённо не хочет этого знать.

— Конечно, господин Гортер, — ответил ему Фернард своим обычным административным тоном.

Услышав, что хотел, следопыт развернулся и зашёл в свою каюту, наглухо закрыв за собою дверь.

Похоже, пока Гортер отсутствовал, в приставленную к нему в каюту никто не заходил. Во всяком случае, пара обрывков бумаги и льняных тряпичных полосок, которые он мимоходом разложил у двери по кругу, перед тем как уйти, всё ещё оставались лежать на своих местах в том же порядке. Как всегда Гортер был осмотрителен с выбором места, разместив их подальше от комода, чтобы порыв ветра от распахивающейся двери достал до них только в том случае, если дверь в каюту открывали рывком, и чтобы любой человек, не смотрящий себе под ноги, скорее всего, задел бы их, когда вошёл. Такая простая уловка не давала возможности поймать вора или вернуть украденное, но могла многое поведать опытному глазу в случае пропажи. И всё же следопыт понимал, что нельзя было всецело полагаться на старые охотничьи трюки здесь, на судне, принадлежащем магусам, поэтому решил, что будет не лишним снова осмотреть всю каюту целиком.

Не найдя ничего такого, что вызвало бы у него подозрения, Гортер наконец облегчённо вздохнул. Немного погодя, он подошёл к окну, снял с его щеколды кусок проволоки, которым туго стянул эту щеколду ещё вчера, и открыл окно настежь так, чтобы лёгкий весенний воздух мог свободно гулять по всей каюте. Затем Гортер скинул с правого плеча на руку свой рюкзак и колчан и осторожно положил их себе под ноги. Отстегнув крепление на доспехе, следопыт привычным движением снял также и свой лук, после чего опустился на колени сам перед всей своей поклажей.

Утреннее солнце весело играло на лице Гортера яркими лучами, временами заглядывая ему прямо в глаза. Речная прохлада мягко ложилась на его руки, и пока следопыт возился с разными ремешками и карманами своего рюкзака, то как-то неожиданно для себя вдруг вспомнил времена одного далёкого детства, принадлежавшего, как казалось ему сейчас, уже совершенно другому человеку.

Кружащее и беспечное это детство будто заигрывало с ним, переливаясь в солнечных бликах, отражаясь в каплях тумана и струясь по речным волнам. Та жизнь никогда не казалась ему легче или проще. Она всегда имела свои заботы, радовала и огорчала так, как могла радовать и огорчать только жизнь. Это была пора постоянного поиска своих дорог… и постоянного поиска своих неизбежных ошибок.

В детстве Горт часто попадал на кулаки из-за того, что всегда держался поодаль от остальной деревенской ребятни и почти всегда молчал. Частенько на пару дней, а то и на целую неделю он сбегал жить на лесные озёра, где у него была построена просторная и крепкая землянка. Самый первый охотничий лук и стрелы он получил ещё задолго до того, как стал отроком, от своего деда, бывшего королевского стрелка, последнего наследника долгого и древнего рода, служившего в королевской стрелецкой гвардии на протяжении восьми поколений. Правда, когда магия стала набирать силу в Сентусе, то первые реформы, связанные с ней, коснулись именно главных войск страны, и весь гвардейский гарнизон деда был распущен, так что ему пришлось снова вернуться жить в родную деревню. Ветеранского пособия, выплачиваемого деду, не хватало почти ни на что, поэтому его семье, как и семьям многих других отставников, приходилось искать новые пути заработка, чтобы прокормить себя и своё невеликое хозяйство. Научившись у деда мало-мальски прилично стрелять, Горт стал ходить с ним на охоту за птицей и пушным зверем, постепенно перенимая у того разные приёмы охоты.

Исходив с дедом вдоль и поперёк все леса вокруг их деревни, паренёк начал забираться в глушь, уходя за добычей всё дальше, устраивая ямы и засады на кабаньих тропах и плетя силки на куниц. Так продолжалось какое-то время, пока однажды его не загнали на дерево волки. Два дня Горт просидел в его ветвях без пищи и воды, пока волчья стая крутилась неподалёку, время от времени возвращаясь, скаля зубы и подрывая землю. Наконец под утро третьего дня парень смог улизнуть от них, воспользовавшись удачным моментом, однако вскоре стая погналась за ним по следам и почти настигла его у края леса. Обессилившее от голода и погони тело Горта нашли охотники из другой деревни и отнесли на свою охотничью делянку. Немного выходив парня, они незамедлительно отправились с ним до его дома. Такая охота обошлась отцу Горта в две лисьи шкуры и три золотых червонца, а самому Горту в двадцать ударов кнутом. Но нужда никого не жалела, и вскоре парню был вручён новый лук взамен того, что он бросил в лесу, и твёрдой отцовской рукой он снова был отправлен за ворота добывать лесного зверя.

Однажды летом в их деревню пришла очень жаркая и безветренная погода. Почти месяц солнце палило спины человеку и скоту, а на небе не появлялось ни единой тучи. На исходе этого месяца к ним заехали бродячие цыгане. На поляне близ деревенского амбара они поставили большой открытый шатёр, развернули под ним товары, а рядом устроили представление, чтобы завлечь побольше народа. Кто-то бросал по кругу разноцветные мячики, кто-то выдувал огонь и кидал ножи. Одна красивая юная цыганка ходила по канату, а недалеко от неё, в выложенном камнями круге два полуголых дрессировщика весело травили медведя. Почти с краю ото всех стоял черноусый цыган с большой золотой серьгой в ухе и зазывал народ. Он был уже в летах, громко сопел, так как был очень грузен, и от этого со стороны казался немного смешным. «Подходи, не ленись, глазом метким похвались, кто беляк[1] не пожалеет, пять потом собрать сумеет!» — орал он дубовым мощным басом, немного коверкая слова. Рядом с ним бегало много ротозеев-ребятишек, но уже стояли и трое-четверо взрослых.

Вот какой-то лопоухий парень с наглой кривой улыбкой первым звякнул серебряной монетой по столу, взял у цыгана лук со стрелой, отошёл на десять широких шагов от поставленной рядом на козлы соломенной мишени, натянул тетиву и стал внимательно целиться…

«Ай-ай, молодой, близко был ты, дорогой!» — на восточный манер выкрикнул толстый цыган с явной укоризной в голосе. Стрела, пущенная пареньком, воткнулась где-то в пяти сантиметрах от центра мишени — красного кружка, нарисованного на белом льняном полотне, которым по кругу была обтянута сама мишень. Парень цокнул языком, улыбка его почти сразу сползла с лица, сменившись недобрым оскалом, и он разочарованно всучил лук подошедшему к нему цыгану. «Выходи, кто посмелей, денег лучше не жалей! — продолжал зазывать между тем толстый цыган, вынимая стрелу из мишени и кидая её вместе с луком рядом на траву. — Давай! Стреляй! Не плошай! Кто смелый, глазом верный?!»

Вскоре по левую сторону от мишени собралась небольшая толпа. В самом её конце стояли три бородатых мужика из деревенских пахарей, которые подошли совсем недавно, но уже о чём-то громко спорили между собой. Через несколько секунд один из них всё же вырвался из толпы, послав сначала двух остальных своих приятелей к черту, а затем азартно повелев им глядеть за его делами в оба глаза, довольно расторопно направился к столу, рядом с которым стоял цыган. Громко хлопнув ладонью с монетой по его поверхности, этот мужик сам поднял лук со стрелой, после чего нарочито по-хозяйски отсчитал от мишени вслух десять шагов. Друзья громко улюлюкали и подбадривали мужика, пока тот прилаживал стрелу к тетиве и кидал в их сторону недвусмысленные проклятья, намекая об их споре. Наконец мужик натянул тетиву, прицелился и выстрелил. Стрела влетела в мишень со свистом и даже вышла с другой стороны, пройдя мишень насквозь. Но оба его друга зашлись громким хохотом, а остальная толпа моментально поддержала их, когда все увидели, что стрела воткнулась ближе к краю мишени, чем к её центру. Мужик основательно выругался, подошёл обратно к цыгану и впихнул ему в руки грубовато выглядящий лук. Усатый цыган что-то ответил ему, но толпа заглушила его слова своими криками и шумом. Мужик незамедлительно вернулся обратно в толпу к своим друзьям, кидаясь в них громкими словами и сдёргивая с пояса свой фетровый кошель. И хотя цыган продолжал дальше зазывать народ, теперь его было плохо слышно.

Толпа галдела. Отовсюду слышались новые споры и решения быть следующим. Вот ещё один молодой парень через какое-то время стремглав вылетел из толпы, положил монету на стол, спокойно взял лук у цыгана и отправился стрелять. Первый его выстрел не попал в цель, но парень не унывал и, положив ещё одну монету на стол, решил испытать свою удачу во второй раз. Но и в этот раз стрела не достигла центра мишени. На смену ему уже спешил другой мальчуган лет двенадцати с белёсыми волосами и оцарапанной щекой. С деловитым, насупленным видом, но немного приоткрытым от такого большого сосредоточения ртом, он аккуратно положил монету на стол, отошёл от мишени, натянул лук под углом и принялся долго-долго выцеливать мишень. Через некоторое время пареньку стало тяжело и слабоватеньким ещё пока рукам пришлось даже ослабить тетиву, на что толпа неодобрительно откликнулась в его сторону заунывным протяжным вздохом и порицаниями. Светловолосый паренёк бросил в их сторону какой-то виноватый бессмысленный взгляд и снова попытался натянуть тетиву. Однако после первой попытки руки уже совершенно его не слушались, и выпущенная им в конце концов стрела улетела куда-то за мишень. Парень только расстроено дёрнул локтями. Толстый цыган заметил, куда упала стрела, сделал пару шагов и поднял её из травы. Паренёк же тем временем подошёл к деревянному столу с опущённой головой и положил рядом с ним лук, после чего под оклики толпы юркнул в неё и исчез за спинами других.

Прошло пару минут, и, похоже, сам не понимая как, следующим оказался ещё один молодой парень, из тех, что немного постарше, лет семнадцати, в белой холщовой рубашке, с длинными тёмно-русыми волосами, стянутыми на лбу кожаным ремешком. Толпа как-то сама вытолкала его с громкими выкриками. «Эй, там, давай!» «Пускай молчун покажет!» «Да пустите уже его!» «Давай, молчун! Покажи им нашего брата!» — доносилось со всех сторон. Кто-то успел даже положить за него на стол сразу два серебряка. Однако парень только озирался вокруг, вглядываясь в лица толпы каким-то диким, неумолимым взглядом. Цыган, явно не ожидавший такого исхода, немного покрутил свои усы, после чего развалисто подбежал к пареньку, нагнулся к его уху и спросил: «А что, парень, хорошо стреляешь?» Тот лишь слегка отдёрнул голову назад, в сторону толстого цыгана, на мгновенье уловив его силуэт краем глаза, промолчал в ответ и молча потупился, уставившись на свои изодранные сандалии. Тогда цыган снова посмотрел на оживлённую толпу, потом опять на парня, снова на толпу, после чего крепко задумался, и вовсе отведя свой взгляд в другую сторону, и зачем-то полез руками в карманы своих больших ситцевых шаровар. Основательно там пошарив, толстяк, наконец, извлёк из правого кармана длинную чёрную полоску непрозрачной ткани. «Э-э, погоди, толпа, кричать! Парень ваш горазд стрелять! Чтоб всё было без обману, завяжу глаза смутьяну!» — громко пробасил он в сторону толпы и принялся старательно сворачивать ткань. Несколько человек в толпе сразу же ответили на это грязными фразами, обвинив цыгана и весь его народ в жульничестве, но большинству идея даже понравилась. С разных сторон посыпались ставки. Задвигались руки, зашуршали голоса и заблестели монеты. Всем хотелось посмотреть, как внук самого Вегора будет стрелять по мишени, да ещё и вслепую.

Тем временем цыган осторожно завязал парню глаза — тот не стал противиться — после чего демонстративно положил свои руки ему на плечи и повёл к столу. Подняв лук и стрелу с травы, толстяк вложил их в руки парня и наказал крепко держать, после чего подвёл парня к мишени, где всё так же демонстративно развернул его в противоположную сторону и под выкрики толпы повёл дальше, к месту стрельбы.

Парнишка и вправду оказался не лыком шит! За всё время, пока он шёл с завязанными глазами, парень ни разу не спотыкнулся, а когда цыган отдал ему лук со стрелой, то первым делом этот паренёк ловко крутанул стрелу между пальцев и схватил её за самый наконечник. Обычно такие наконечники использовали для тренировочной стрельбы, поэтому на нём не было бородки, а остриё было затуплено и закольцовано уже, чем толщина древка, чтобы стрела не вошла слишком глубоко, если вдруг попадёт в тело человека.

Доведя паренька до места, толстый цыган снова развернул его к мишени лицом, выровнял за плечи и скомандовал ему на ухо: «Мишень стоит прямо напротив тебя. Целься вперёд, мальчик, а не то промахнёшься!» После чего он выпрямился во весь свой рост, снова повернулся к толпе, зажал во рту два пальца и что было мочи свистнул. Толпа деревенских стала понемногу затихать, а цыган как мог торжественно объявил им: «У вашего парня три попытки! Попадёт в центр мишени хоть раз, получит все серебряки на столе и ещё пять золотых в придачу!» По толпе сразу же прокатилась волна изумлений и вздохов. Никто не знал, сдержит ли этот толстый цыган своё слово, так как выиграть пять-шесть серебряков можно было и в базарный день на любой ярмарке, если повезёт, однако чтобы наскрести на целых пять золотых, любой местный крестьянин должен был месяца полтора таскать мешки на мельнице как батрак, весь сезон охотиться только на пушного зверя или даже заточить свой топор и выйти на большую дорогу.

Прошло совсем немного времени, а рядом с местом, где проходило это состязание, собралась уже почти вся деревня. Люди толпились, подпрыгивали и давили друг другу на плечи. Никто не хотел пропустить момент выстрела. К толпе деревенских подошли и остальные цыгане из табора, музыканты, акробаты и даже дрессировщики оставили своего медведя пристёгнутым цепью к деревянному столбу посреди круга, чтобы посмотреть, зачем это весь народ собрался в одном месте.

Однако по какой-то причине русоволосый парень не спешил стрелять. Вставив стрелу хвостовиком в тетиву, он прижал её указательным пальцем к древку лука и теперь легонько прощупывал её оперение. То было самое обычное гусиное перо, не особо короткое, зато довольно узко подрезанное, чтобы стрела не могла лететь на большое расстояние, но с лёгкой руки била точно в цель. Лук, из которого он должен был стрелять, скорее всего был сделан из ясеня и на ощупь тоже не представлял собой ничего особенного: цельное дерево и простая льняная тетива. Такие луки могли сыграть хорошую службу в ополчении, но не в стрельбе по мишени.

«Пусть стреляет!»; «Стреляй уже!» — доносились из толпы недовольные выкрики, но парень даже не стал натягивать тетиву в ответ. Видя, что недовольство нарастает, толстый цыган ещё раз свистнул на толпу и заорал басом: «Ти-и-хо-о!!!» Народ снова ненадолго умолк, а толстяк отошёл от парня ещё подальше, туда, где стояли все цыганские кибитки, и уже оттуда крикнул ему: «Стреляй!»

В этот раз парень не стал медлить. Ловким движением он быстро натянул лук, затем зачем-то снова испытующе дёрнул головой в правую сторону, потом ещё раз, будто хотел уловить какой-то звук, и в мгновение ока сделал свой выстрел...

…Толпа не сразу поняла, что произошло. Сколько-то мужиков впереди почти одновременно выругались матом. Затем у какой-то деревенской бабы прямо в толпе началась истерика, а один из местных ребятишек, снующих то там, то сям, застыл на месте от неожиданности, из-за чего другой наткнулся на его спину и упал на землю.

Русоволосый парень медленно опустил повязку с глаз.

Толстый цыган стоял на своём месте, точно неживой, со стеклянными глазами и побелевшим лицом, что не могло не выделяться на фоне его широкого тёмно-багрового живота. Дышать он почти не смел, кисти рук у него еле заметно дрожали, а по всему телу выступила мелкая испарина. За спиной у цыгана в дощатой стенке обоза торчала выпущенная парнем стрела. Наконечником стрела некрепко вошла в древесину, но своим оперением всё ещё торчала из большой и круглой серьги в ухе цыгана, что в прямом смысле слова пригвоздило его за это самое ухо к находящейся за его спиной стене обоза в мгновение ока! Однако толстый цыган совсем не обращал внимания на то, куда вонзилась стрела. Здесь и сейчас за какой-то миг вместе с тенью от пролетающей стрелы в его глазах пролетела и вся его жизнь. Что же касалось парня, то даже когда он снял повязку, взгляд его оставался таким же неумолимым, что и минуту назад. Своим видом он не выказывал ни радости, ни сожалений по поводу своего выстрела, словно заранее знал, куда попадёт стрела, и для него это было привычным делом.

Швырнув лук под ноги охающей и негодующей толпе, парень быстро развернулся и зашагал к столу с серебряными монетами. Достигнув его, он одним хорошим пинком толкнул деревянный стол вперёд, и все монеты, что лежали на столе, просыпались в траву. А паренёк лишь злобно харкнул вдогонку полетевшему кубарем столу, после чего до обиды презрительно взглянул в лица стоящих поблизости людей, окинул быстрыми взглядами всю остальную толпу и, сорвавшись с места, зашагал дальше по поляне в сторону деревни. Некоторые ещё продолжали смотреть ему вслед с нескрываем порицанием или ехидными замечаниями, но большинству сейчас было уже не до того.

Цыгане быстро прознали, что случилось, и теперь возмущённо бранились на всю толпу. Деревенские как могли, конечно, сдерживали их, но напряжение нарастало. Немного погодя двое-трое цыган кинулись, было, за парнем следом, но оказалось, что он уже давно исчез. Остальные же побежали смотреть, что случилось с их старейшиной.

Толстый цыган к тому времени уже сполз на колени вниз и, оборвав серьгу, сейчас просто смотрел куда-то вдаль пустым, ничего не выражающим взглядом. Седовласая знахарка табора наспех проверила, жив ли он ещё. Кто-то из своих немедленно предложил проклясть эту собаку, сынка крестьянского, на что толстый цыган только как-то неуклюже зашевелился и отмахнулся рукой. Независимо от того, была ли это сила местных духов или простая случайность, но в глубине души он боялся даже помыслить обо всех возможностях человека, который мог с такого расстояния попасть точно в отверстие его серьги, не используя при этом ни глаза, ни магию, и сейчас ему совсем не хотелось искушать судьбу во второй раз.

Гортер достал из рюкзака чистую тряпку и плоский стеклянный пузырёк с прозрачной жидкостью. Аккуратно вытащив пробку из пузырька зубами, следопыт быстро промокнул тряпку этой жидкостью, после чего сразу же заткнул пробку обратно, взял свой лук и принялся основательно протирать его по всей длине. Там, где проходила его рука, поверхность лука начинала отливать серебром, словно металл, но когда жидкость высыхала — она снова постепенно тускнела. Закончив протирать лук, Гортер расстелил тряпку на полу, чтобы дать ей как следует просушиться на солнце. Затем пальцами он проверил целостность обмотки тетивы, крепость её узлов и петель, ход и прогиб обоих плеч лука при разных степенях натяжения и, удостоверившись во всей их обычной надёжности, следопыт отложил лук в сторону.

Это был действительно очень необычный лук. В руках Гортера не только тетива лука ходила свободно, будто её вообще никто не натягивал, а казалось, что оживал он сам и после этого уже продолжал существовать своей собственной жизнью. Сейчас дневной свет отчётливо выделял два тонких острых лезвия с внешней стороны рукояти, благодаря которым лук можно было использовать и в ближнем бою, если жертва окажется слишком близко от лучника или внезапно нападёт на него со спины. Однако не это казалось странным.

При всех своих хитроумных приспособлениях, коротких и длинных бороздках, а также маленьких канавках и отверстиях, сменяющих одно другое, сложные по форме рукоять и плечи лука были изготовлены из одного материала, похожего на странный блёклый металл. Ещё со времён первых великих империй мастера изготавливали разные части составного лука из разных материалов, чтобы придать ему хорошую дальность стрельбы и высокую пробивную силу. Годились и дерево, и кость, и даже тростник. Но как стальной лук мог стрелять, сохраняя упругость — оставалось загадкой, и, возможно, во всём мире лишь Гортер знал ответ на неё, чтобы использовать его с такой убийственной точностью и скоростью.

Закончив работу с луком, следопыт снова перешёл к содержимому своего рюкзака. Отстегнув все пряжки на внешних карманах, он стал аккуратно вынимать оттуда множество разных вещей, попутно осматривая некоторые из них, и выкладывать их перед собой на полу в нужном порядке. Через пять минут рюкзак опустел, а Гортер почти полностью обложил себя этими вещами и теперь сидел в задумчивой позе, потирая бровь и решая, с чего ему лучше начать. Гортер всегда поступал так перед долгим заданием, если у него оставалось для этого достаточно свободного времени.

Вокруг него лежали и какие-то белые матерчатые мешочки, и серые, еле различимые на деревянном полу плоские камушки разных форм, и маленькие бутылочки с зелёной, бурой или просто мутной жидкостью, которые он достал из деревянного ларца, и заранее приготовленная связка перьев разных птиц, а ещё в стороне стояла маленькая каменная ступка с бронзовым пестиком, лежали какие-то коренья, травы, нож скорняка, плотницкие клещи, небольшой молоточек и тонкая железная пластина с ладонь, заготовки наконечников разных форм, два напильника, аптекарские весы с гирьками, бумажные полоски для порошков, огниво, свечной огарок — в общем всё, что могло пригодиться любому следопыту, ремесленнику, алхимику, резчику по металлу, путешественнику, а проще сказать — самому Гортеру Устену в его нелёгком занятии. «Надо бы подумать, чего у меня мало и что закончилось, — сразу же после этого подметил про себя следопыт. — Без некоторых вещей я ещё смогу обойтись, но будет ли у меня время закупить остальное потом где-нибудь в этой их проклятой столице?.. Хм, особенно после того, как станет ясно больше про сам королевский заказ… Да и делом тут уже пахнет не совсем чистым, мать его! Стоит быть готовым ко всему». Перебирая вещи одну за другой, Гортер пытался обдумать все варианты грядущих событий и свои возможные действия в ответ на них. Посему некоторые вещи он тотчас придвигал поближе к себе, в то время как другие — методично отставлял в сторону.

Первым делом он подтянул за ремень свой колчан и стал по одной вынимать из него стрелы, осматривать их наконечники и оперение. Иногда он немного хмурился, брал в руки один из плоских разноцветных камешков и подтачивал им тот или иной наконечник. Кое-где он вынимал и перья, отвязывая их от древка, брал запасные, затем долго и упорно обрезал их, ловко орудуя своим ножом и измеряя на глаз. Когда всё было готово, Гортер запаливал свечной огарок от огнива, нагревал на пламени кусок древесного смоляного клея, мазал им нужное место и прилаживал новое перо к древку, стягивая его через некоторое время с остальным оперением у основания за корешок тонкой нитью. Просмотрев таким образом все свои стрелы, он принялся за травы и коренья.

Взяв какой-то скрученный корешок, Гортер сначала мелко нарезал его на железной пластине ножом, потом растолок получившееся в ступке и высыпал всё в заранее откупоренную склянку с прозрачной жидкостью внутри. Жидкость немного вспенилась и почти сразу же окрасилась в бледно-розовый цвет. Следопыт заткнул склянку пробкой, взболтал в руке и снова осторожно откупорил. Затем он подцепил остриём ножа порцию какого-то мелкого сыпучего порошка из белого матерчатого мешочка слева от себя, добавил её к жидкости в склянке и повторил то же самое…

— Слушай, это нельзя оставлять просто так!

— А у тебя, что, есть ещё какие-то идеи?

Рыжеволосый адъютант в красном кафтане округлил глаза:

— Ты что, Фернард, не видишь, что он опасен?! А вдруг он нападёт прямо во время официальной встречи на… сам знаешь кого!

Фернард потупил взгляд:

— Ты всё слышал вчера. Раз он сам согласился плыть с нами, то теперь уже точно не нападёт. К тому же с личной королевской охраной ему всё равно не тягаться. Да и кто вообще откажется от таких денег?!

Рыжеволосый парень умолк. В каюте было жарко. День догорал за окном ярким заревом, наполняя всё помещение каюты красным закатным морем. Шкаф, стулья, диван, комод и все остальные предметы в этом маленьком мирке виделись как-то иначе, словно закат открывал для них новые стороны существования, попутно закрывая старые шрамы. Два молодых человека со статной осанкой городских жителей сидели друг напротив друга.

Вдруг стоящий между ними на столе хрустальный шар медленно загорелся своим собственным ослепительным сине-зелёным светом. Этот свет оказался намного ярче закатных лучей, поэтому сидевший рядом с шаром рыжеволосый парень мгновенно встрепенулся и подал знак первому. Тот обернулся к столу и посмотрел на шар. Непрозрачная синева размерено долго разливалась в шаре неровными кругами. Вначале они казались бесформенными, но, перемещаясь по окружности шара, они довольно быстро приобрели черты ровного мужского лица в тонких очках и с аккуратно подстриженными волосами. Лицо сразу же окинуло взглядом каюту, после чего повелительно покосилось на Фернарда, на что адъютант быстро приложил руку к груди и слегка преклонил голову:

— Покорно приветствую и желаю здоровья. Мы исполнили приказ по персоне 42, Господин Исгиль. Завтра мы уже прибудем в великий Кальстерг.

Лицо неодобрительно фыркнуло и заговорило каким-то глухим, неестественно далёким голосом:

— Приветствую. Надеюсь, вы понимаете, насколько важно для нашего Королевского величества и Правительства нашей страны решить эту проблему. Знайте, что в ваших же интересах, чтобы так оно и было, Фернард, в ваших же интересах… Прошу простить.

— Прошу простить, — ответил Фернард и снова преклонил голову.

Затем изображение в шаре стало медленно расплываться. Синюю материю лица сплющило, и оно постепенно растворилось, придав шару былую прозрачность хрусталя, пронизанного закатным солнцем.

— Фу-у-у, блин, — провёл рукой по волосам Фернард. — Слава богам, что этот недоумок всё ещё с нами!

— Ты и вправду так думаешь?.. — спросил его второй.

— Да пошёл ты!

Оба адъютанта натужно усмехнулись.

Работа в каюте у Гортера и впрямь не прекращалась до самого вечера. Слышался лязг металла, бульканье чего-то жидкого, глухие постукивания и шуршание. Время от времени это звуки становились совсем уж необычными и походили больше на кваканье лягушки или треньканье струны. Наконец вечером, когда дело было сделано, следопыт упаковал большую часть своих вещей обратно в рюкзак, после чего старательно вытер руки о чистую тряпку, ту самую, которую оставил сушиться на солнце ещё утром, сложил её конвертом и втиснул в один из боковых карманов. Затем он уселся на полу поудобнее и, немного пошарив у себя за спиной, отыскал свою флягу и узелок со снедью. Быстро расправившись с остатками еды, Гортер обернул пустой узелок вокруг фляги, добавил её к остальным вещам в рюкзаке и застегнул его на все пряжки, отчего рюкзак следопыта принял свой более привычный вид.

Чуть позже, тем же вечером, капитан королевской смотровой галеры Делтарм де Кав как обычно прогуливался по верхней палубе своей вальяжной походкой, проверяя дневную работу матросов, попутно диктуя указания своему первому помощнику, который сновал вокруг него с пером и корабельным журналом как суетливая пчела. И хотя в такие моменты капитану больше нравилось томно потягивать носом речной воздух и ощущать свою властность, чем обращать внимание на каждодневную возню своей команды, сегодняшний день оказался для него непростым. Со стороны было заметно, что капитан Делтарм чем-то раздражён, будто кто-то сильно насолил ему, но в то же время и подавлен.

Закончив с раздачей указаний, капитан распорядился насчёт ужина в свою каюту и скрылся за красной дверью полуюта. Почти бегом он пронёсся по коридору средней палубы, не сбавляя хода спустился по железной лестнице на нижнюю, где, стараясь не подавать вида, резкими и чинными движениями прошагал между рядами гребцов до своей двери. Войдя в каюту, капитан немедленно заперся на ключ. И лишь один из гребцов со шрамами от ножа бросил многозначительный взгляд вслед прошедшему капитану, после чего украдкой перевёл его на своего немолодого соседа в странном кожаном доспехе, который тянул весло рядом с ним ещё от самого заката. Похоже, что ни капитан, ни корабельная стража его не замечали, а он продолжал упорно грести вместе с остальными, словно никогда и не был пассажиром на этой галере. Левтара это отнюдь не радовало, но он мирился с его присутствием. В конце концов, длины весла хватало на всех, а чем больше было за него посажено гребцов — тем легче было грести, и неважно, что побудило этого человека сесть рядом с ним за одну скамью. Такая помощь не могла оказаться лишней.

За ночь на небо набежали облака, однако ветра за ними так и не последовало. Уже под утро галера начала снижать скорость и подходить ближе к берегу, ориентируясь по свету небольшого сигнального маяка. Через некоторое время в предрассветном мраке показалась каменная пристань смотрового пункта. Первый помощник капитана в сопровождении двух матросов отправился на берег, в то время как гребцам было дозволено убрать вёсла и немного передохнуть. К моменту его возвращения свет наступившего утра уже коснулся галерной мачты, и после недолгих приготовлений судно вновь было готово к отплытию.

Независимо от обстоятельств, через этот смотровой пункт проходили все суда, идущие на запад, поскольку курс отсюда для всех мог быть только один — Кальстерг.

Для кого-то родной, для кого-то следующий, для кого-то желанный, а для кого-то впервые увиденный город-громада из серого камня, Кальстерг всегда был готов принять тех, кто в него прибывал, но не каждый из прибывших находил в этом городе то, чего хотел в самом начале. Привлечённые возможностью лёгкого заработка и очарованные мерцанием новой магии, разнообразные жители Сентуса покидали свои родные земли и стекались в столицу целыми толпами, стремясь ухватить удачу за хвост. Казалось, будто никто не замечал, как этот город прямо-таки поглощал все их мечты и желания, а через некоторое время — выдавал их обратно, но уже в какой-то новой, заметно изменившейся форме, такой же каменной и серой, как он сам.

[1] Беляк — любая местная серебряная монета в повседневной речи рабочих и торговцев Сентуса.