Глава 4

«Дэн, прости, я сегодня не смогу с тобой посидеть [грустный смайлик]. Подруга в ночную попросила подменить. Посидим завтра, хорошо?»

Такое смс я получил от Лены. Было обидно до чертиков, особенно если учесть, что в этот момент я разбирал пакеты с покупками, думая о том, чтобы повкуснее приготовить. Видимо, зря. Зато у меня в голове шевельнулась мысль, что за такое предательство готовить праздничный стол завтра будет соседка.

Ухмыльнувшись, я убрал продукты и понял, что стою перед неразрешимой задачей, которая довольно часто мучает молодых людей, чье время внезапно освободилось — чем же мне заняться?

Время было всего ничего, два часа дня. Сидеть за компьютером мне не хотелось однозначно. Но сама судьба дала мне возможность провести время худо-бедно с пользой.

Раздался звонок, и на экране телефона высветилось скупое «Мама».

— Да, — ответил я.

— Сынок, привет! Я, наверное, уже поздно звоню, ты не успеешь…

— Мам, короче давай, — несколько грубо сказал я. Но в данном случае, это нормально. Если этот словесный поток не остановить, то мама бы еще говорила и говорила, так не перейдя к сути вопроса.

— Да, конечно, — покладисто отозвалась она. — У тебя же сегодня день рождения. Может быть, ты приедешь, я тебя давно не видела и соскучилась. Конечно, я пойму, если ты останешься в городе, но я бы очень была рада…

— Мам, я приеду, — коротко бросил я.

— Я буду дома, хороший мой.

Не ответив на последнюю реплику, я отключил звонок. Ну, что же, вот и повод мать навестить, да и без дела не буду сидеть. Быстренько собравшись, я закрыл окна, чтобы квартира не превратилась в филиал ледника за ночь. Правда, пришлось согнать назойливую ворону, которая возмущенно каркнула на мое «кыш» и презрительно глянула на меня желтыми глазами.

***

Очередь в билетную кассу, шум вокзала, вечная толпа центрального вокзала — стандартные атрибуты поездки в родное село. Точнее, поселок городского типа, в который возвращался я всегда как на каторгу.

В голове роились сотни мыслей, начиная с отказа поездки и хорошей отговорки маме и заканчивая тем, что неплохо было бы обзавестись друзьями, которые не дали бы заскучать в свой день рождения. Не сразу я заметил, что взгляд за что-то цепляется, смутно знакомое. Оглядевшись по сторонам, я понял, что именно привлекло мое внимание. Примечательный мужчина в черном плаще, с высоко поднятым воротником, именно ему я кинул несколько монет в коробку в переходе на Московской. В этот раз он никак не походил на бродягу, хотя в нем ничего не поменялось, разве что волосы стали более ухоженными, а бакенбарды стали атрибутом аристократии, а не бомжовским аксессуаром. Порадовали глаза — пронзительно желтые. Хорошие линзы, надо будет себе такие же посмотреть.

Увидев, что я смотрю на него, бывший бродяга коротко кивнул мне, с полуулыбкой на лице, однако его взгляд стал словно ледяным, будто я чем-то обидел его лично, но поздороваться со мной его обязывала какая-то формальность. Так здороваются с нелюбимым начальником. Удивленный, я кивнул в ответ.

***

Небольшой городок, как и всегда, встретил меня провинциальной дремотой, небольшим количеством сонно ползающих по улицам людей и, что в какой-то степени радует, тишиной. В отличие от большого города, в моем родном захолустье было спокойно. Это радовало, но, по опыту, быстро наскучивало.

Как и всегда, стоило мне переступить порог вокзала, все стали на меня таращиться, словно я восьмое чудо света, с той лишь разницей, что ни капли восхищения или одобрения в этих взглядах я не видел. Лишь презрение и непонимание.

Наверное, такова судьба каждого отличного от толпы человека, который решил выделиться в маленьком городке. Я привык, конечно, но колючие взгляды, которые мне бросали в спину, совершенно мне не нравились. Поэтому я быстрым шагом двинулся в сторону родного дома.

***

Мужчина в длинном плаще едва сдерживался, чтобы не наброситься на обнаглевшего парня прямо на вокзале и не порвать его на месте. Он еще и смотрит на него, как ни в чем не бывало. И не важно, что, скорее всего, парень и не в курсе, что именно натворил. Нестору было плевать. Его брат, его вторая часть реальности, был убит. Зверски и жестоко, его нельзя было даже похоронить по-человечески, не говоря уже о том, чтобы хоронить по-Особенному.

И почему-то хозяин конторы именно его отрядил в слежку за парнем, словно испытывая его терпение и верность. Единственное, чего Нестор не понимал, что именно ждет от него повелитель тени — того что он сорвется и неминуемо проиграет схватку с парнем или докажет, что его невозможно сломать ничем, даже смертью брата.

Решив, что обдумает это в скором времени, он перекинулся в ворона. В этот раз его трансформации, как бы не хотелось ему самому, никто не увидел.

В том городке, в который отправлялся объект наблюдения Нестора, жили всего три ведьмы, крайне неприятные и довольно сильные, уставшие от суеты и вечных противостояний в крупном городе. Пролетая над городом, Нестор думал, что спокойная жизнь престарелых Особенных дам очень скоро подойдет к концу.

***

Я уже шел по дороге к дому, когда заприметил то самое место, с которого начался крайне неприятный сон, быстренько шмыгнул в подъезд, опасаясь того странного желания заглянуть за дом. Надуманно или нет, но мне показалось, что я снова его испытал, в надежде увидеть ту самую кучу людей, с моим, именно моим, я в этом уверен, персональным троном.

Открывая дверь родительской квартиры, я готовился к тому, что мать и отец, если он, конечно дома, а не на очередной рыбалке-охоте, начнут причитать по поводу моей внешности. С самого подросткового возраста они никак не могли смирится с моим выбором имиджа, но ради более-менее занятого дня я готов был это потерпеть.

— Мам, — закрывая дверь, громко позвал я, — ты дома?

— Ой, ты что кричишь так, — запричитала мама, показываясь с кухни. — Дениска, привет.

Мама тепло, по-домашнему так улыбнулась, в ее глазах я не видел осуждения за мой образ, что было непривычно, так как обычно наши встречи начинаются именно с таких вот упреков.

— Как дела? — осторожно поинтересовался я.

— Да как-как, все по-старому, — отмахнулась от моего вопроса мама. — Давай ты лучше рассказывай, как ты там, как твои дела, как учеба?

— Мам, все в порядке? — точно было что-то не так.

Привычная мне мама не замолкала о своих проблемах на осточертевшей ей работе на железной дороге, не особенно интересовалась моими успехами в учебе, ибо выбранная мной профессия ей не нравилась, и не могла себя удержать от того, чтобы не высказать свое мнение о моем прикиде.

— Да, сынок, все хорошо, пойдем, я там кое-что приготовила, скорее, пока совсем не остыло. И да, — она подошла ко мне, чмокнула в щечку, вставая на носочки, ибо была ниже меня на голову, — с днем рождения, хороший мой.

— Кто ты и что сделала с моей мамой? — удивленно сказал я.

— Ой, ну ты скажешь, тоже, — словно обидевшись, сказала она.

Уже пройдя на кухню, вдыхая аромат очень вкусного пирога, который покоился на столе, словно и вправду ждал только меня, я решил продолжить разговор ни о чем.

— А отец где?

— А кто ж его знает, где его черти носят, — словно ожидая этого вопроса, сразу же ответила мама.

В груди что-то шевелилось, нечто среднее между страхом и непониманием. Абсолютно точно что-то было с мамой не так, но спрашивать на прямую смысла не было, правды она бы все равно не сказала.

— Не молчи, Дениска, о себе рассказывай. Ходил к врачу? — после некоторой паузы задала вопрос мама.

Теперь я понял, почему она так скакала вокруг меня.

— Мама, со мной все в порядке, обострений не было давно, — отложив кусок пирога, сказал я.

— Я знаю, что не было, но все-таки, тебе неплохо было бы сходить проверится, эту… МРТ сделать, — она выглядела немного жалко, я понимал, что позвала она меня сюда лишь бы только поточнее вызнать, не испытываю ли я снова проблем с головой.

— Мама, все в порядке, — как и всегда в таком разговоре, я говорил четко, словно делая ударение в каждом слове. Если бы это был телефонный разговор, то я бы уже скинул трубку и еще потом несколько дней не отвечал бы на ее звонки. Но теперь, как я понял, выхода у меня не было.

— Ты уверен? — словно о чем-то догадываясь, вкрадчиво спросила она.

Я не отвечал, снова взявшись за пирог, молча ел, размышляя, сказать маме или нет о том, что меня снова мучают кошмары. И, если учесть последний, они перешли на новый уровень — полусознательный. Как там это называется? Сонный паралич, кажется.

Мама, махнув рукой, отвернулась к раковине, с намерением вымыть посуду.

— Мне снова снятся кошмары, — сказал я часть правды, решив, что слишком уж пугать родную, пускай и несколько отдалившуюся от меня в последнее время, маму — слишком.

Звук выскользнувшей из ее рук тарелки, с грохотом прокатившейся по металлической поверхности раковины, мамино побледневшее лицо.

— Я так и знала.

***

Ольга сидела в своем доме, за столом, раз за разом тасуя колоду старых, потрепанных карт. Спустя несколько помешиваний она открывала верхнюю карту. Неизменно, выпадал тринадцатый аркан — Смерть.

— Что же такое? — пробормотала она.

Раздался звонок телефона, личного телефона Ольги, который знали только два человека в этом маленьком городке.

— Да? — ответила она.

— У тебя тоже самое выходит? — голос старой знакомой больно резанул по ушам. Ольга боялась этого звонка.

— Да, — тихо повторила она.

— И означает это то, что я думаю? — обреченный голос на той стороне провода.

— Скорее всего, — Ольга лукавила, она была уверена на сто процентов, что обозначает это предупреждение.

— Значит, мы не справились тогда, в тот день. Это все твоя вина!

— Моя? — опешила Ольга. — Да пошла ты, Инга. Мы втроем приняли это решение.

Она сбросила вызов, поднимаясь и проходя в свою комнату. С обыденной точки зрения, спальня была самой обычной женской комнатой, с туалетным столиком, большим шкафом и красивой кроватью. Здесь было очень уютно, так говорили многочисленные мужчины, а порою и женщины, не задерживавшиеся дольше, чем на одну ночь.

Ольга встала около зеркала, вглядываясь в свое молодое лицо, такое же фальшивое, как сама комната. Она повела рукой по лицу, приговаривая еле слышные слова. В конце, с нажимом было сказано: «…Истинную», и тут-то начались метаморфозы.

Красивое, свежее лицо миниатюрной блондинки стекало уродливыми пузырями, пачкая волосы. Попадая на одежду, эта мерзкая масса словно сжигала ее, превращая в грубые обноски, которые не годились даже на половые тряпки.

Сгорбленная старуха, занявшее место красивой, со вкусом одетой женщины, стояла и наблюдала, как уютная комната, словно стираясь, исчезает, давая возможность увидеть Особенную обстановку комнаты.

На стенах нет обоев, голый камень, на котором то тут, то там виднелись письмена на непонятном непосвященному человеку языке. Шкаф с одеждой обратился в грубый стеллаж, сделанный из кусков какого-то дерева, на котором покоились разнообразные вещички, вызвавшие, наверняка, немалый интерес у любого, кто хоть каплю разбирался в ведовстве.

Но Ольга интересовалась совсем другим. Ей был нужен сундук, который стоял рядом с костяным алтарем. Ведьма собирала его всю жизнь из костей своих жертв. Каждая кость в нем имела резьбу на все том же языке, создавая впечатление витиеватого узора, полностью захватившего алтарь.

В большом сундуке, который не открывался никому, кроме нее самой, Ольга быстро нашла искомое. Большой, необработанный агат, который двадцать лет назад она надеялась больше никогда не увидеть мерцающим.

Но именно сейчас камень светился изнутри багровым светом, говоря о том, что Ракшас, которого они когда-то призвали, вернулся.

***

<i>Двадцать лет назад</i>

Опушка леса была темна, сама природа затаила дыхания, словно понимая, что сейчас здесь будет происходить страшное.

На большом камне лежал младенец, он не кричал и не шевелился в принципе. Он был мертв. Вокруг него были разложены различные предметы: необработанный агат, кубок, наполненный густой темной жидкостью, сделанный из золота, пучок полыни и небольшое дамское зеркало.

Вокруг камня стояли три старухи. На них были длинные одежды, скрывающие тела.

Все они говорили хором, словно мантру, повторяя одно и тоже раз за разом:

«Obsecro te Rakshasa. Veni, et opus vestrum servis tuis. Veni, O Rakshasa vitiosum.»

Подул тихий ветер, и, словно это был сигнал, старухи замолчали.

Агат начал мерцать багровым светом, потихоньку распаляясь и становясь ярче, дамское зеркало треснуло, словно разбитое ударом молотка, загорелась полынь. От нее повалил густой черный дым, который складывался в фигуру высокого человекоподобного существа с рогами. Оно, еще не до конца сформированное, протянуло руку к кубку с кровью, подняло его и одним махом осушило.

В этот момент фигура из дыма заметила младенца, который неподвижно лежал на холодном камне. Издав утробный звук, похожий на радостный вопль, неясная фигура распалась, став густым потоком дыма. Проворной змеей, дым скользнул в рот ребенка.

Его глаза распахнулись, они были такого же цвета, как мерцающий неестественным цветом агат, грудь ребенка наполнилась воздухом. Он вздохнул.

— Он живой! Живой! — заголосила женщина, которую с первого взгляда было очень тяжело разглядеть в темноте ночи.

Одна из старух шикнула на нее, давая понять, что ритуал еще не окончен.

— Слушай и запоминай, Ракшас, — сказала одна из старух.

— Ты гость в этом мире, — продолжила вторая.

— Тебе никто не рад, — подхватила третья.

— У тебя не будет здесь силы.

— Ты отдаешь её нам.

— Ты будешь лишь жить.

— Жизнь у нас есть своя.

— Ты не вспомнишь о том, кто ты.

— Отныне ты человек, — закончила третья старуха. Она попыталась свести вместе руки, закрывая заклинание, но что-то не давало ей это сделать.

— Ольга! Ты чего баклуши бьешь, заканчивай! — крикнула вторая старуха.

— Я не могу, он не дает мне. Помогите! — отчаянно закричала ведьма.

Две ее подруги подошли к ней со спины и положили руки ей на плечи, создавая аккумулятор, давая силы своей напарнице. Дело сдвинулось с мертвой точки, медленно, но верно, ладони приближались друг к другу.

Поднялся сильный ветер, но его ощущали, казалось, только три ведьмы, так как ни одна веточка не колыхнулась на дереве, а женщина, стоявшая за ними в темноте, попросту не понимала, что происходит.

А буйный поток ветра срывал одежду со старух, рвал ее и превращал в лохмотья. Младенец все это время не закрывал глаза, пристально вглядываясь в ведьм. Источник их силы, а пока что — лишь проблем.

Вспышка света, ветер прекратил свой яростный натиск, ладони Ольги оказались сомкнуты. Агат больше не светился таинственным светом, он мирно покоился на большом камне.

Раздался детский плач, который оповестил ведьм о том, что их ритуал удался.