Глава 6. Сломать судьбу

1526 г. от заселения Мидгарда, Белоземье, Веломовия

Я очнулась на кушетке в одной из просторных нежилых комнат на втором этаже. Здесь было затхло и холодно, поэтому распалили камин в углу. Дымоход отсырел, а смолистые сосновые дрова сильно коптили. Пришлось открыть окно, откуда доносился шум дождя и завывания ветра. Хорошо хоть молнии больше не сверкали.

Отец метался из угла в угол, как загнанный в клетку зверь. Вейас наблюдал за ним, развалившись нога на ногу в кресле рядом со мной. Открылась дверь. На пороге показался уставший и осунувшийся дядя Кейл:

— Я извинился перед гостями и отправил их спать. Завтра на рассвете они покинут замок.

Отец даже не поднял взгляда. Горестно вздохнул и продолжил мерить шагами комнату.

— Жаль, замять не получится. Зря ты набросился на вёльву. Всё-таки она посланница богов, — снова попытался достучаться до него дядя Кейл.

Отец остановился. В льдисто-голубых глазах полыхала звериная ярость.

— Зря ты не позволил мне её удушить! Демонова горевестница! Кто дал ей право распоряжаться судьбами моих детей?!

— Держи себя в руках. Через пару недель отправишь сына в Лапию, а я подыщу ему толкового компаньона. Там они добудут клык какого-нибудь моржа и принесут как трофей. Всё равно этого вэса никто не видел.

— А как же моя дочь?!

— А что дочь? Поедет к жениху в степь, как и собиралась, — недоуменно повёл плечами дядюшка Кейл.

Отец зло прищурился и прижал друга к стене. Рядом с его головой в камень врезался кулак с такой силой, что посыпалась штукатурка. Дядя Кейл побледнел, как покойник, и не смел даже шелохнуться.

— Никто никуда не поедет. Мои дети останутся здесь. А орден пусть засунет свои привилегии себе в задницу! — зло шипел отец. — Можете считать это изменой. Можете лишить меня титулов. Можете осаждать мой замок. Можете даже сжечь, как бунтовщика, но в угоду сумасшедшим старухам и непомерным амбициям ордена жертвовать семьёй я не стану!

— Артас! — дядя Кейл вырвался из захвата и ретировался к двери. С порога бросил: — Я вернусь завтра, когда ты проспишься. Южное вино совсем затуманило твой разум.

Он вышел и закрыл за собой дверь. Отец промолчал и повернулся к нам.

— Умереть в вечной мерзлоте в когтях неведомой твари или на костре, как бунтовщик — даже не знаю, какая участь мне нравится больше, — расхохотался Вейас.

Отец не сдержался и влепил ему такую оплеуху, что треснула губа и по подбородку побежала тёмная струйка.

— Разве ты не понимаешь, что это всерьёз?! Наш род может прерваться: наши владения, подвиги, божественный дар — всё канет в бездну, потому что некому будет принять наследие. Наше имя вычеркнут из родовых книг, и мы не останемся жить даже в людской памяти. Исчезнем. Навсегда!

Вейас вытер кровь рукавом и поморщился:

— Кому какое дело, что будет после нашей смерти? Я хочу жить сейчас и наслаждаться жизнью. Знаешь, я бы мог отправиться в Хельхейм и добыть демонов клык, если бы только ты в меня верил. Думаешь, я не вижу, что каждый раз, когда я берусь за меч, ты уверен, что я проиграю? Думаешь, не вижу, как ты подкупаешь поединщиков и посланников из ордена, чтобы выбить для меня лёгкое испытание? А может, у меня всё получится без поблажек, если ты дашь мне шанс!

Вейас последовал примеру дяди Кейла, громко хлопнув дверью.

Отец даже не обернулся. Сел рядом и принялся вынимать шпильки из моих волос, поглаживая и распуская пряди.

— Ты тоже меня осуждаешь? — спросил он с отчаянием. Я коснулась его щеки. Морщинки в уголках глаз и на лбу углубились — теперь точно пальцами не разгладить. В светлых волосах прибавилось седины.

— Вёльва ушла?

Он кивнул.

— Я видела это… Нашу судьбу.

Отец нахмурился и забормотал странное:

— Отражение? Не может быть. Ты ведь ещё толком ничего не умеешь.

— И не научусь, от судьбы не убежишь, — накатило безразличие. Умереть? Ну и что. Я и сама сейчас желала этого.

— Нет, мы ещё поборемся. Просто не будем следовать ей, и всё. Заживём свободно. Так, как хотим мы сами.

На моё лицо что-то капнуло. Отец плакал? Никогда бы не поверила. Жаль, что я наговорила ему столько неприятных вещей сгоряча. Он такой ранимый, ещё хуже Вейаса.

— Заживём, отец. Главное — выжить, — неумело подбодрила я.

Он вздохнул и слабо улыбнулся в ответ:

— Ты, должно быть, устала. Я отнесу тебя в святилище.

— Нет, больше я туда не пойду. Лучше в спальню.

Отец не настаивал.

***

Я не спала. Слушала шум дождя за окном. Бродячие барды-рунопевцы называли нашу землю краем голубых озёр. Местные жители посмеивались над величавой кличкой и про себя добавляли: «В котором три четверти года идёт дождь и ещё одну валит снег». Но мы любили нашу непогоду и наши заболоченные леса и не согласились бы променять даже на зной и плодородный чернозём соседей-степняков из Заречья.

В эту ночь ветер бесновался особенно яростно. Он кричал, почти как отец накануне, стенал и плакал, хотел, чтобы его тоже поняли и успокоили, но я отказывалась слушать и воспринимать как живого. Как бога. Лучше думать, что его нет, чем верить, что он ниспослал нам такую жуткую участь.

Сомкнуть глаза удалось лишь за несколько часов до рассвета, когда дождь стих. С первыми лучами солнца весь замок ожил и загудел, словно гигантский муравейник. Гости собирались в дорогу. Я оделась и пробралась в библиотеку — просторную светлую комнату на первом этаже, уставленную подпиравшими потолок стеллажами. Благо, домочадцы были заняты и не искали меня — не хотелось слушать пересуды о вчерашних пророчествах.

Среди толстенных фолиантов о демонах и истории Сумеречников я надеялась отыскать что-нибудь о Хельхейме и вэсе, но сведенья были до ничтожного скудны. Ледяная пустыня мертва и безжизненна. За последнюю тысячу лет туда никого не отправляли даже на испытания. Действительно, край света, край всего, что мы знаем о мире, обозначенный огнями Червоточин, за которыми лишь чёрная бездна небытия. Как добраться до неё и, что важнее, вернуться? Это немыслимо!

Ухнул ветер и застучал по ставням. Я поднялась и распахнула окно. Чего ты хочешь?! Если ты всё-таки есть, если я тебя обидела святотатственными мыслями, то забери меня одну. Забери сейчас. Только отца пощади. Я знаю, он из-за меня дурит, а я не могу найти достаточно искренних слов, чтобы убедить его, что всё будет хорошо.

Ветер дохнул прохладой, вытер слёзы и ворвался в библиотеку. Заплясал между стеллажей, уронил на пол тонкую книгу и зашелестел страницами.

Тебя ведь нет. Ты не живой. Так почему я ощущаю тебя гораздо более близким, чем моих родных? Я должна перестать думать о тебе!

Захлопнув окно, я подняла с пола книгу и пробежалась пальцами по стёртой кожаной обложке. Надо же, сборник сказаний северных рунопевцев. Никогда не читала: мне нравилось слушать их в исполнении нянюшки. У неё хоть и не было гуслей-кантеле и слова в рифмы не складывались, но истории выходили волшебные. Ни одна книжка и далеко не каждый рунопевец смог бы так же.

Открытой оказалась страница с легендой о Безликом. Моя любимая. Захотелось прочитать, сравнить её с нянюшкиной сказкой. Эгле грамоты не знает. Её истории в народе передаются из уст в уста, из поколения в поколение. Что-то забывается, что-то привносится новое, а как было на самом деле, ни в книжке не найдёшь, ни от старожил не услышишь.

Сказание оказалось намного длиннее, с несущественными подробностями и нудным описанием быта древних охотников. Удивила концовка:

«Погрузился Безликий в сон, упокоился в ледяном саркофаге, что качается на семипудовых цепях над бездной за вратами Червоточин. Вековечный покой той обители сторожит неусыпный вэс, что речёт Его волю. На закате времён обагрится лёд кровью вэса и пробудится Безликий ото сна, чтобы повести охотников на Последнюю битву».

Вот почему о вэсах не было в других книгах! Дядя Кейл верно сказал: их никто никогда не видел. Как же Вейасу удастся их отыскать? Хотелось бы мне на это посмотреть. И на саркофаг Безликого. Чтобы вновь уверовать.

***

Замок ещё долго жужжал сборами. Разъехались гости лишь к вечеру. Будут в темноте блуждать. Но больше меня волновал отец: он закрылся в кабинете, отказался от еды и никого к себе не пускал, даже дядю Кейла. Тот решил остаться у нас ещё на несколько дней, пока всё не уляжется. Я была очень благодарна ему за это: вдвоём с Вейасом мы бы вряд ли справились.

Я уже переоделась в сорочку и переплетала перед сном косы, разглядывая своё измождённое отражение в зеркале, когда в дверь постучали. Я не успела ответить, как на пороге появилась одетая в тёплое платье и серую шерстяную шаль нянюшка. Из-за её спины выглядывал взъерошенный и заспанный Вейас.

— Собирайся. Жых отыскал ту вёльву. Возьми для неё подарок. Если повезёт, уговорим вашу судьбу переменить, — взволнованно сказала нянюшка и улыбнулась с надеждой. — Скоренько! Чего ты ждёшь?

Я принялась одеваться. Хоть и не слишком верилось в успех, но обижать нянюшку не хотелось. Если уж она старого Жыха, нашего ловчего, заставила вёльву искать, то, видно, совсем извелась. Она ведь нас с Вейасом как родных любит. Своих детей у неё никогда не было — всё время о чужих заботилась, вначале о маме, а потом и о нас.

Я надела башмаки поудобней и плащ потеплей: идти долго, скорее всего, придётся, и не по нахоженным дорогам, а по кривым лесным стежкам, через бурелом и трясину. Вёльвы кочуют, редко на одном месте засиживаются. Люди их рядом с собой не терпят, вот они и прячутся в укромных закутках и не тревожат никого без дела.

Вейас хмурился одним глазом, а вторым ещё спал. Плёлся за нами безучастно. Наверное, на авантюру тоже только из вежливости согласился. Молчал. Даже про отца не спрашивал, хотя стоило поговорить, учитывая, как они поругались. Но вытягивать из него слова не было сил. Пускай сами разбираются. Тем более тут я была всецело на стороне отца.

Шли долго, через старый восточный лес, который селяне уважительно именовали Дикой Пущей, дремучий и древний, как сам мир. Пробирались через поваленные сосны, протискивались между колючими лапами молодых елей, прыгали по скользким после дождя кочкам, боясь увязнуть в болотной жиже. Только ближе к полуночи на краю небольшой поляны учуяли тягучий запах горящих можжевеловых веток и заметили рыжевато-алые отблески костра.

Нянюшка подобрала юбки и, стараясь ступать как можно тише, пошла вперёд. Мы с братом переглянулись и двинулись следом. Боязно с вёльвой встречаться, да ещё ночью посреди прожорливых лесных топей. А вдруг она от обиды на отца нас зачарует и в трясину заманит? Утопимся — вот и вся перемена судьбы будет.

Над головой ухнула белая неясыть. Я зажала рот рукой, чтобы не закричать, и тут же споткнулась о сухой сук. Треск огласил поляну эхом. Нянюшка обернулась и укоризненно покачала головой.

— Кто здесь? — донёсся от костра знакомый скрипучий голос. — Дух или человек, не таи злые помыслы в ночи!

— Мы из замка. Нужда пригнала. Дурного ничего не желаем! — отозвалась нянюшка и поманила нас за собой.

Вейас пошёл первым. По-моему, присутствие вёльвы ему было так же безразлично, как и дорога через дремучий ночной лес. А вот меня уже ощутимо потряхивало. Спину будто прожигал тёмный, исполненный ненависти ко всему живому взгляд. Неясыть? Жуткая птица!

Озираясь по сторонам, мы вышли к костру. Рядом на скорую руку был поставлен навес, накрытый еловыми лапками и мхом. Белоглазая карга стояла у костра чуть поодаль и помешивала берёзовой палкой варево, бурлящее в огромном чёрном котле.

— Зачем явились, горемычники? — спросила она, не отрываясь от своего занятия. Отблески пламени плясали по её лицу, облекая его в причудливо изломанную маску.

— Хотели судьбу переменить, о дальноглядящая! — нянюшка встала на колени и коснулась лбом земли.

Мы с братом удивлённо переглянулись. Нянюшка поднялась и надавила на плечи так, что нам тоже пришлось поклониться. В пояс, конечно, не в землю — это было бы слишком. Сумеречники даже перед королями не кланяются.

— Простите их. Молодые ещё совсем, глупые, — смиренно попросила нянюшка.

— Их отец тоже молод и глуп? — вёльва усмехнулась тонким, изъеденным морщинами ртом. — Не оправдывайся. Я хоть и слепая, но прекрасно вижу, куда мир катится. Повсюду гордыня, святотатство и лицемерие. Даже орден, хранитель древнего знания и божественного дара, утратил веру. А без веры мы ничто. Пожираем сами себя, как великий змей Йормунганд. Вот уже и с людьми войну затеяли, хотя боги наказывали не проливать человеческой крови и сражаться лишь с демонами. Седна гневается, Хозяин Вод пропал, и некому усмирить её крутой нрав. Чую, беда грядёт. Да такая, какой этот мир ещё не видывал.

— Что, хуже нашествий демонов? — вырвалось у меня.

Вёльва сверкнула белесыми глазами. Я прикусила язык.

— Демоны, которых мы знаем, только слабый отголосок. Да и насколько мы, люди, отличаемся от них? Они лишь другой народ, который хочет жить.

Вот это настоящее святотатство — за такие речи орден на костёр отправляет. Нет, не может такого быть. Это мы, те, кто с даром, как демоны, а остальные… просто люди.

Сколько же я всего не знаю и не понимаю, а хотелось бы!

— Давайте подарки, — шепнула нянюшка, когда молчание стало в тягость.

Вейас выхватил из ножен меч и замахнулся. Мне показалось, что он хочет отрубить старухе голову, но он опустил клинок и протянул его вёльве. Я достала из-за пазухи свою вышивку и сделала то же самое.

— Никудышное оружие от никудышного воина, — расхохоталась каркающим смехом старуха. Вейас фыркнул и отвернулся. — И безыскусное рукоделие от бездарной бледной мыши?

Я затаила дыхание от бешенства. Ведь она даже узора не видела! А он получился. Настоящий. Живой. С душой. Особенно глаза… Как те, что я во сне видела. Больше ни у кого таких нет! Пришлось до крови впиться ногтями в ладони, чтобы проглотить обиду молча.

— Не поможете?! — нянюшка упала на колени и поползла к вёльве, заламывая руки.

Хотелось поднять её на ноги и увести от демоновой карги. Мерзкая злобная тварь!

— Умоляю, я всё отдам, только смилуйтесь! — нянюшка достала из-за пазухи бронзовый обручальный браслет и вручила вёльве. — Это всё, что осталось от моего суженого. Мы так и не успели пожениться: он погиб во время нашествия.

Вёльва с интересом вертела в руках украшение. Не слишком искусное. Бронзовый браслет на свадьбу — всё, чем довольствовались простолюдины. Мы же носили серебряные, хотя могли купить и золото, но традиции не позволяли. Мы должны помнить, что даже если мы не подчиняемся королям и можем быть намного богаче их, а всё же они стоят выше нас.

— Желаешь разорвать связь с любимым ради чужих детей? — в голосе вёльвы не осталось былой надменности и презрения, звучал лишь живой интерес: — Зачем?

— Что мне давно утраченная любовь? — нянюшка всхлипнула и, вскинув голову, посмотрела так, как не всякая госпожа умела: — Да и найду ли я её на том берегу Сумеречной реки? А эти дети мне как родные. Я видела, как они появились на свет. Слышала их первый крик и первое слово. Помогала сделать первые шаги. Не спала ночами, когда у них болели животики и резались зубки. Лечила и выхаживала, когда хворали. Успокаивала сказками, когда их мучили кошмары. Не хочу, чтобы они умерли, так и не пожив толком, пусть даже за это придётся отдать мою единственную любовь.

Да как же?.. Я знала об этом, и всё равно слышать такие слова было не по себе. Как ножом по сердцу. Она как мама, которую я никогда не знала. Моя душа! Я пихнула брата в бок. Мы помогли нянюшке встать и крепко обняли. Пускай ничего не выйдет, но я всегда буду помнить её слова.

Поднялся ветер, всколыхнул пламя до небес, заставив тёмное варево пениться и выкипать из котла.

— Надо же! — удивилась вёльва. Поколдовала над костром, и пламя опало. — Что ж, будь по-твоему, раз на то воля богов.

Карга кинула браслет в котёл и принялась помешивать, напевая слова на диковинном наречии. Говорят, у вёльв есть тайный язык для общения с богами. И действительно: разобрать ни слова не удавалось, кроме завораживающе-жутких подражаний зверям и стихиям.

— Я сварила вашу судьбу.

Когда зелье снова закипело, вёльва зачерпнула его деревянной чашей, увитой резными магическими рунами, и протянула Вейасу.

— Пей.

Он зажал нос и выпил залпом. Даже в неярких отсветах пламени было заметно, что краска схлынула с его лица. Вейас застонал и согнулся пополам. Его тут же вытошнило.

— Ты собралась нас отравить, карга?! — возмутился он, едва совладав с дыханием.

— А ты думал, судьбу менять просто? — усмехнулась вёльва. — Старое должно уйти, чтобы освободить место новому. Говори быстрей, чего желаешь, пока что-нибудь жуткое само не заморочилось.

— Легко! Хочу пережить испытание, чего мне ещё желать! — Вейас распластался на земле возле навеса, держась за урчащий живот.

— Твой черёд.

Вёльва снова зачерпнула варева и протянула мне чашу. Я приняла её дрожащими пальцами и стала вертеть, пытаясь придумать, чего же я хочу. Знала только, чего точно не хочу — выходить замуж за Йордена и чтобы отец страдал из-за моего непослушания. Глянула на нянюшку. Она тепло улыбалась, подбадривала. В голове зазвучал её то возвышающийся, то затухающий голос: «И вступил Безликий на тропу нетореную, чтобы самому решать свою судьбу».

Я выпила до дна. Смердящее гнилью и падалью варево обожгло нутро. Из живота поднялась волна дурноты. Я упала. Забилась в судорогах. Тело горело и оплавлялось, рассыпалось в пепельную крошку.

— Ты как? — нянюшка помогла подняться.

Пахло рвотой. Похоже, я измазалась. Подташнивало до сих пор.

— Хочу пройти по нетореной тропе и самой решать свою судьбу, — выдавила я из себя.

Нянюшка ахнула:

— Лайсве, зачем? По нетореным тропам только мужчины ходят.

— Только боги, — поправила я. — Безликий был богом.

То, чего я действительно желала — быть самой себе хозяйкой, стоптать семь пар железных башмаков, изломать семь железных посохов, изглодать семь железных караваев. Тогда, быть может, моя жизнь обретёт смысл.

— Как пожелали, так тому и быть, — прокаркала вёльва. — А теперь ступайте. Мне ещё нужно судьбу всего мира сварить.

Нянюшка подняла Вейаса и потащила нас обоих прочь.

— Благодарю, о дальновидящая, — обернулась она к горевестнице, когда мы были уже на краю поляны. — Век не забудем твою милость!

Притаившаяся на опушке птица снова одарила нас недобрым взглядом.

***

Они ушли, ломясь через лес, словно были неуклюжими медведями. Вёльва продолжала мешать варево. Десять кругов справа налево и десять слева направо, семь по оси Червоточин и три против. Она дёрнула палкой, поднимая со дна муть, и постучала по стенкам. Когда варево стало непроглядно чёрным, вёльва бросила в котёл меч мальчишки. Тьма с шипением накинулась на него, покрыла ржавчиной и разбила в пыль. Вёльва потянулась за вышивкой.

— По нетореной тропе пройти, надо же! — усмехнулась она. — Какая глупая девчонка.

Вёльва потрогала ткань чувствительными, как глаза, пальцами. Передёрнула плечами, словно прозрела и наяву увидела огненного зверя на фоне чернильной ночи. Взгляд живых синих глаз пронзал насквозь, будто в них запечатлелась вся сила и мудрость Небесного Повелителя.

Успокоившись, вёльва снова принялась помешивать варево.

— Что же это за девчонка такая! По нетореной тропе пройти. Да на которую только боги отваживались ступать — один-единственный бог. На погибель ты явилась или на спасенье? — бормотала она, вглядываясь слепыми глазами в круги, что шли по вареву вслед за палкой. Вёльва глотнула паров и, сомкнув глаза, заговорила не своим голосом: — Сказано было на заре времён: когда настанет час неверия, междоусобиц и великих бедствий, явится в древней крови пророк. Сам возжелает пройти по тропе нетореной, чтобы пробудить почившего бога. Через пламя и снег, кровь и тьму пройдёт его путь, от неверия к прозрению и свету. Он сам станет светом, что растопит ледяное сердце и укажет путь из мрака. Лишь испустит пророк последний дух, как пробудится Огненный зверь. На спасение. Или на погибель.

Вёльва вздрогнула и выронила вышивку.

— Неужто и правда конец?

Будто отвечая, ухнула белая неясыть. Расправила огромные крылья, ринулась с ветки и опрокинула котёл. Тьма выплеснулась на землю, затушив огонь. С шипением выпустила щупальца. Вёльва ослепла по-настоящему, оглохла, не чувствовала запаха. Ощущала только липкий ужас от приближающейся смерти. Отступила на шаг, запнулась о сук и упала. Тьма набросилась на неё, пронзая и разрывая на ошмётки, пока не поглотила, как браслет, как меч, как судьбы детей до этого.

Неясыть наблюдала с ветки. Ухнула, и тьма убралась восвояси, вдоволь насладившись кровавым пиршеством. Птица подхватила с земли вышивку и принялась драть её когтями. На лоскуты. Чтобы ничего не осталось! Но синие глаза продолжали смотреть с выжигающей пристальностью. Отчаявшись, неясыть выпустила добычу и, горестно ухнув, помчалась за Северной звездой.

***

Мутило всю дорогу домой, но уже на подступах к замку пустоту в душе заполнила решимость. Нянюшка проводила меня до спальни и, поцеловав на прощание в лоб, ушла. Я подождала, пока стихли шаги в коридоре, накинула на плечи шаль и направилась к Вейасу через тайный ход, которым мы много раз пользовалась в детстве, чтобы сбежать на ночную прогулку. Странно будет всё это бросить, но чтобы что-то получить, надо чем-то пожертвовать.

Я толкнула дверь. Вейас никогда не запирался, поэтому о его шашнях со служанками знал весь замок. Но сейчас, хвала богам, брат был один и даже не спал. На прикроватной тумбе горела свеча, рядом лежала раскрытая книга, а он сам напряжённо вглядывался в потолок. Странно было видеть его таким серьёзным.

— Чего тебе, мелочь? — спросил он, переведя на меня взгляд. — От дурацкого варева до сих пор живот крутит. Рвотный корень там был, что ли? Если бы не ваша блажь, ни за что бы на болото не попёрся!

— Нужно было нянюшку уважить. Ты же видел, она обручальный браслет отдала. К тому же это не рвотный корень, а наша судьба. Я знаю, я чувствую, — я облизнула пересохшие губы, безотрывно глядя ему в глаза.

Пожалуйста, согласись на ещё одну мою блажь!

— Опять ты с этими глупостями! Нету ни высшего замысла, ни богов, ни даже судьбы. Враки это для таких доверчивых трусих, как вы с нянюшкой.

— Зато ты у нас храбрец из храбрецов, — усмехнулась я, поймав его на его же удочку. — Помнишь, ты предлагал сбежать вместе? Я согласна. Поехали в Хельхейм. Прямо сейчас, пока отец хандрит, а весь остальной замок спит и некому нас остановить. Мы добудем клыки вэса и, быть может, даже увидим саркофаг Безликого. Ты докажешь, что способен пройти испытание сам. Мне не потребуется выходить замуж за подлеца, а отцу отвечать за моё непослушание перед орденом.

— Ты действительно хочешь поехать со мной? — Вейас подскочил и схватил меня за плечи, пристально вглядываясь в глаза. — Ты правда веришь, что я смогу защитить нас обоих? Один, без дурацких компаньонов, которые будут делать все за меня, и отцовских поблажек?

Я улыбнулась и обняла его.

— Я буду твоим талисманом, как раньше была отцовским. Вместе мы покорим мир. Так напророчила вёльва.

Вейас прищурился и качнул головой.

— Нет, мне нужно что-то повесомее, чем пророчество безумной карги. Давай пообещаем друг другу, что всегда будем вместе, я — защищать, а ты — ограждать меня от глупостей и вдохновлять на подвиги, — Вейас протянул мне руку с выставленным вперёд мизинцем, совсем как в детстве. На устах играла беззащитная искренняя улыбка, такая, какую он никогда никому не показывал, только мне.

— Обещаю, — я переплела с ним пальцы и улыбнулась в ответ.

— Собирай вещи. Я подготовлю остальное. Помни, за нами пошлют погоню, поэтому путешествовать придётся налегке, — Вейас принялся опустошать ящики с вещами. Странно, он как будто только и ждал моего согласия и все уже хорошенько спланировал. — Не беспокойся: отец брал меня на охоту. Я знаю, без чего не обойтись.

Он вынул из шкафа один из своих дорожных костюмов и отдал мне, заговорщически подмигнув.

— Встречаемся на обычном месте через час.

Братик! Ни перед одной шалостью не спасует, не подведёт — тут сомневаться не приходилось.

Я побежала к себе. В спальне первым делом распалила камин и обернулась на сложенные сундуки. Ничего из этого хлама мне больше не нужно. Я взяла лишь несколько смен белья и плащ потеплее. Черкнула короткую записку, объясняя, что отец к моей пропаже не причастен, а всему виной вероломство навязанного орденом жениха. Девушки иногда сбегали перед свадьбой. Теперь это будет не предательством, а обычной бабьей дурью. Отца не тронут — это главное.

Напоследок я достала из сундука вышивку с гербом и мамино подвенечное платье и, не раздумывая, швырнула в огонь. Пламя с жадностью набросилось на ткань, пожирая остатки моей прошлой жизни. Теперь последнее: большими ножницами я обрезала косы под самый корень. Они тоже полетели в камин.

Вей хорошую идею подсказал. Я тощая и плоская — с короткими волосами в мужском платье точно за парня сойду. Хорошая маскировка на первое время, а там видно будет. Главное — выбраться.

Взвалив на плечо тюк с вещами, я вышла в коридор и, вздрогнув от неожиданности, нос к носу столкнулась с Бежкой. Она же сейчас весь замок на уши подымет!

Бежка прижала к губам палец.

— Как хорошо, что я успела вас застать. Вот, — она протянула небольшой свёрток. — Увидела, как мастер Вейас седлает лошадей в конюшне и поняла, что вы уезжаете. Решила собрать еды в дорогу: хлеб, вяленое мясо, пару луковиц, чуть-чуть соли. Хоть первое время голодать не будете.

— Зачем?

Бежка обезоруживающе улыбнулась:

— Я тоже когда-то хотела сама решать свою судьбу, а не развлекать забулдыг в грязной корчме, как делала моя мать, но добралась только до вашего замка. И каждый день не устаю благодарить богов за то, что ваш отец согласился меня взять.

Я потупилась, ругая себя, что ревновала и желала ей зла.

— А с Йорденом ты зачем?..

— Грош цена мужчине, который лезет под юбку первой встречной девки, когда за дверью молодая невеста ждёт, — усмехнулась она. — Забудьте о нём, он никогда не будет вас достоин. Поезжайте, будьте счастливы за нас двоих. Это единственное, чего я желаю сейчас.

Я порывисто обняла её и не смогла сдержать слёзы:

— Позаботься об отце.

— А вы приглядывайте за мастером Вейасом. Он такой милый шалопай, — Бежка тоже заплакала. — Прощайте!

Я кивнула и скрылась в недрах подземного хода. На улице в берёзовой роще за рвом уже ждал брат. Мы вскочили в сёдла и поехали навстречу догорающей в рассветных сумерках Северной звезде. Весь огромный мир лежал у копыт наших лошадей.

***

1526 г. от заселения Мидгарда, Заречье, Веломовия

Лето вступало в свои права. Особенно вольготно здесь, на родине. Слабый ветер пах распаренным разнотравьем степного луга, трепетал седой ковыль. Под монотонный стрекот кузнечиков стучали лениво копыта, в вышине пронзительно кричал ястреб, высматривая притаившегося в высокой траве суслика. Кажется, свернёшь на едва заметную тропку через заброшенное поле — родное село целёхонькое ждёт! Люди трудятся, гонят скотину с выпаса, землю пашут, живые, счастливые.

И не хочется сворачивать, не хочется видеть поросшее бурьяном мёртвое пепелище, не хочется вспоминать истерзанные тела и копошащихся над ними Лунных тварей. Встряхнёшь головой, приложишься к фляге с крепкой брагой — чтобы забыться.

Тепло пеленало занемевшее от дальней дороги тело. Пару переходов — и дома. Нет, не дома, а в чужом доме, из которого давно пора уходить, даже если идти некуда.

На стоянках, как только удавалось выкроить время, Микаш скрывался от людей, чтобы достать из-за пазухи обгоревшее письмо и серебряный медальон. Взвешивал их на ладонях, перечитывал послание, разглядывал портрет и не мог решить. Чужие вещи — свои несбыточные мечты, дороже которых ничего и нет. Стоит ли рискнуть и податься на запад, попытать счастья в Эскендерии последний раз? В погоню за ним вряд ли пустятся: незачем на бешеного волка время тратить. Или остаться прислуживать и унижаться ради мимолётного взгляда на прекрасную принцесску? Ответ не находился, Микаш плыл по течению и презирал себя за бесхребетность.

Ночевали вблизи большой речки Плавны, что катила свои воды на запад к океану и отбрасывала повсюду болотистые притоки. Йорден остыл за время пути, уже не мог дождаться, когда на горизонте вырисуется зубастая тень отцовского замка. Лениво перебрасывался шутками с наперсниками, пока вокруг суетились слуги, разбивая лагерь.

Покончив со своими обязанностями, Микаш ушёл на речку. Сбросил одежду и нырнул с высокого берега в тёмную воду. Глубоко — до дна не достать. Холод продрал до костей, остудив гудевшие мышцы. Микаш вынырнул на поверхность и поплыл против течения, вспарывая прозрачную гладь мощными гребками. Скользили по ногам водоросли, летели брызги, глотки воздуха — затяжные и сладкие. Усталость уходила, просветлялось в голове, тело полнилось бодростью. Наплававшись вдоволь, Микаш вылез на берег и обсыхал под лучами заходящего солнца. Лепота! Аж зажмуриться захотелось.

Микаш скорее почувствовал, чем увидел. Волоски на теле встали дыбом: приближалась знакомая ржаво-зелёная аура, грузная и раздутая, как и её хозяин. Микаш распахнул глаза: на фоне пылающего заката вырисовались тёмные силуэты всадников. Микаш натянул одежду и помчался обратно.

Всадники уже были там. Спешивались. Лагерь мигом опустел, будто в преддверии урагана. Один Йорден встречал отца, скинувшего с лысой головы глубокий капюшон. Микаш даже с большого расстояния чувствовал исходившую от лорда Тедеску ярость. С трудом удалось не поддаться искушению прочитать его мысли. Микаш замер, суматошно пытаясь восстановить дыхание.

— Какого демона ты там устроил?! — заорал лорд Тедеску, тыкая пухлым пальцем в сына.

— Да что я-то? Это нас оскорбили, не дав погулять на пиру! — оправдывался Йорден.

— А кто к служанке под юбку полез в разгар помолвки? Совсем умишком оскудел? Невестушка твоя вместе с братом на север сбежала, а отцу письмо оставила, где про тебя все рассказала. Лорд Веломри теперь рвёт и мечет. Требует, чтобы её вернули, а тебя покарали.

Надо же, всё-таки сбежала. Бесстрашная! Глупая… На севере даже вдвоём с братом не выживет.

А может, глупый на самом деле он, что боится шагнуть в неизвестность и не возвращаться больше на опостылевшие нахоженные тракты.

— Я что, виноват, что эта дура истеричная напридумывала всякого? — продолжал отнекиваться Йорден.

— Ты готов подтвердить это перед дознавателями-телепатами?

Йорден скис и опустил голову.

— Болван! — лорд Тедеску наградил его подзатыльником. — Ищи её теперь, где хочешь, но пока за косы ко мне не притащишь и не женишься, я тебя на порог не пущу.

— Но я…

— Молчать! Перед орденом я сам все замну. Где твой оруженосец?!

Микаш деликатно закашлялся у него за спиной. Лорд Тедеску резко обернулся и окинул его с ног до головы пристальным взглядом:

— Купаемся, значит. Веселимся, да? Свободу почуяли?

Радушие его тона не обмануло. Впрочем, Микашу было настолько всё равно, что он даже не стал отводить взгляд, как делал раньше. Лорд Тедеску ухватил его за шиворот и поволок подальше от лагеря. Остановились они на берегу речки, чтобы наверняка никто не подслушал.

— Что тебе сказано было делать, сучий сын?! — зарычал лорд Тедеску. — Решил подлянку под конец подложить? Почему ты не уследил за Йорденом?

— Вы хотели, чтобы я целовал его невесту и клялся ей в любви за него? — Ну да, Микаш мог внушить Йордену, чтобы тот хотя бы к служанкам не лез, но не пожелал этого. — Там было слишком много Сумеречников, меня бы засекли.

— Только не надо врать, что ты струсил. Я вспорю тебе брюхо, как бунтовщику, а потом заставлю медиумов призвать твой дух и всё равно не отпущу!

— Думаете, так будет хуже, чем сейчас?

Лорд Тедеску замахнулся, чтобы отвесить ему затрещину, но Микаш перехватил его запястье, впервые бросив ему вызов.

— Передайте лорду Веломри, я верну его дочь целой и невредимой.

Микаш отпустил старого шакала и, не попросив дозволения уйти, направился обратно в лагерь. Лорд Тедеску догнал его с небывалой стремительностью и вцепился в плечо:

— Всё будет прилично. Йорден вернёт лорду Веломри его дочь и восстановит честь нашего рода, а ты проследишь, чтобы на этот раз у него все получилось.

Снова обуза? Снова отдать заработанный своей кровью трофей другому? Быть может, оно и к лучшему. Принцесске и нищему вместе не бывать.

«Я спасу тебя чужими руками, а ты никогда не узнаешь, как сильно я люблю тебя».