Глава 14. Лунные Странники

1527 г. от заселения Мидгарда, Урсалия, Лапия

В порту суетились люди, швартовались корабли, разгружались трюмы. Рыбаки вытаскивали из шлюпок полные корзины рыбы и продавали её перекупщикам и рачительным хозяюшкам. Матросы слонялись по пристани, торговцы заключали сделки с капитанами в одежде дорогого кроя. Город кипел жизнью.

Из порта Йорден с наперсниками направился на главную площадь. Тонкий шпиль ратуши хорошо просматривался отовсюду. Там рассчитывали найти постоялый двор поприличней и справиться о беглецах.

Сгущались тучи. Вскоре повалил крупными хлопьями снег. Тут он был не первый, но все же знаменовал начало затяжной зимы. Поплотнее запахнули плащи, надвинули капюшоны на головы. От непривычки холод казался непереносимым, хотя местные жители не мёрзли вовсе. А ведь это ещё морозы не ударили в полную силу. Микаш поёжился. Сквозь этот холод пробивался до боли знакомый запах гнили и тлена. Вороны закаркали на крышах домов, разлетелись, пробуждая воспоминания.

1521 г. от заселения Мидгарда, Заречье, Веломовия

Праздник последнего урожая был уже на носу. Работы осталось немного: убрать мусор и засеять ячмень на зиму. А потом холодная пора — дела домашние. Лето выдалось на диво богатым. Впервые к зиме сохранилось ощущение, что они не только сытыми до нового урожая протянут, но ещё и выменять что-нибудь сумеют. Козочку, к примеру. Мать давно хотела.

Агнежке полегчало. Приступы не беспокоили уже несколько месяцев, она больше гуляла по околице, мурлыкала под нос песенки, которые сама же придумывала. Даже заговорила внятно! Будто грозовые тучи рассеялись, а сквозь них пробились лучи искристого солнца. Только рассевшееся по стрехам хат вороньё предрекало карканьем, что это затишье перед бурей. Особенно много пакостных птиц было у его покосившейся мазанки.

— Почему? — ныла, выпятив нижнюю губу, Агнежка, пока Микаш вёл на верёвке косулю, которую она притащила домой несколько недель назад.

Животное ободрало ногу и с трудом ковыляло на трёх. Самой его выходить Агнежке не хватило ни смекалки, ни сил, потому ещё и этим пришлось заниматься Микашу. Если бы демонова косуля сдохла, сестра бы рыдала так, что даже его внушение оказалось бы бесполезным.

— Потому что это дикое животное и в неволе погибнет. Мы заведём домашнюю козочку, и ты сможешь за ней ухаживать.

Агнежка несогласно захныкала. Они спустились на дно поросшего дубами и ясенями болотистого лога. Деревья уже стояли сиротливо-голые, а опавшая листва шелестела и скользила под ногами.

Косуля встрепенулась и стала рваться с верёвки.

— Видишь, Одуванчик, как свободу почуяла? Ты должна отпустить её сама, — Микаш ослабил узел.

Агнежке оставалось только потянуть за верёвку. Её руки дрожали, и Микашу пришлось её подтолкнуть. Освободившись, косуля рванула прочь — только копыта сверкали. Агнежка громко разрыдалась, распугивая всё зверье. Микаш вздохнул. Что-то заставило его повернуть голову и вглядеться в заросли боярышника. Позже Микаш узнал, что это и был тот самый зов, о котором толковала чокнутая горевестница.

— Оставайся здесь, — предупредил он сестру и обошёл колючие заросли по краю.

За ними на небольшой лысой полянке, прикрытые палками и дёрном, валялись несколько овечьих туш. Микаш убрал мусор и внимательно их осмотрел. Шкура осталась нетронутой, ран нигде видно не было за исключением двух запёкшихся точек на шеях. Микаш достал нож и надрезал кожу рядом. Крови совсем не было, словно кто-то выпил её досуха.

— Мика! Мика! — позвала Агнежка.

Он побежал к ней и перешёл на шаг, только когда понял, что опасности нет. Сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться и не пугать её.

— Корону забыл, — засмеялась сестра.

Водрузила ему на голову венок из жёлтых листьев. Любила такие штуки.

— Спасибо, Одуванчик, очень красиво, — Микаш ласково потрепал её по щеке и взял за руку. — Идём, уже пора.

Он едва не бежал, не хотел, чтобы сестра оставалась в этом проклятом месте хоть чуть-чуть дольше. Довёл до дома и подтолкнул к двери.

— Ступай к матушке. Я… я на работу. Уже опаздываю, да, — попытался отговориться он.

Сестра заканючила:

— Останься. Ты вчера был. Сегодня вместе: король и королева. Будем править миром!

Откуда она взяла этот вздор?

— Будь умницей. Слушай маму, — он поцеловал её в лоб на прощание. — Я вечером приду, и мы поправим всем, чем хочешь.

«Не любит он тебя. Мать и вовсе со свету сжить мечтает. Обуза ты для них. Только я, я один тебя люблю. И брошу весь мир к твоим ногам. И будем править. Вместе».

Микаш обернулся, но никого не увидел, кроме улыбающейся Агнежки. «Каррр-каррр», — поднялась стая ворон и полетела прочь. Микаш встряхнул головой, прогоняя наваждение, и зашагал к дому сельского главы Грацека. Там собрался весь народ. Тревожно гомонили, перекрывая даже карканье ворон. И будто носился над ними почти осязаемый дух несчастья. Микаш подошёл ближе и услышал надрывный голос Ежи, самого богатого селянина в округе:

— Я же говорю, сынку мой Марек весь город обошёл: нету там наших девок. Ни Зоськи, ни Граськи, ни моей дорогой дочечки Катаржины — никого не видали. Демоны их забрали, говорю вам, демоны!

— Зоська знатная гулёна была. Бесприданница, а от наших парней нос воротила. Все хвасталась, что в город сбежит и за богатого купца выйдет, — вклинилась завзятая сплетница баба Мила. Хлебом не корми, дай позлословить — мать про неё говорила. — А Граська за ней с малолетства хвостом ходила. После пропажи подруги заявила, что следом пойдёт. И ежели чего, Зоська её в беде не оставит. Вот обе и сгинули, дурницы.

— Да с Зоськой и Граськой было бы понятно, — заспорил Ежи. — Но моя Катаржиночка же не такая. Умница, искусница, хозяюшка — все скажут. И жених у неё из соседнего села сговорённый. Она так радовалась. Уже приданое подготовила. Не могла она всё бросить!

— Грася, конечно, дурница, но кто-то и правда её свёл. Сам видел, как она запиралась в сарае и с кем-то шушукалась, — подал тихий голос брат пропавшей.

— И с Катаржинкой моей так же. Странное творилось!

— Так странное творилось или не могла благоразумница всё бросить? — не унималась баба Мила.

— В самом деле, Ежи, не стоит заранее тревогу бить. Погодим немного, авось нету никаких демонов, — примиряюще встал между ними Грацек.

Микаш пробился сквозь толпу и объявил:

— Боюсь, мастер Ежи прав. Это демон. Я овец пропавших нашёл, они там, на дне лога. Из них выпили всю кровь.

Селяне отступили от него на несколько шагов, словно он плохо пах или болел чем-то заразным. Микаш слышал их мысли настолько ясно, будто они были сказаны вслух:

«Так он и сам демон. Подкидыш. Мать его от злого духа понесла. Недаром только на одиннадцатый месяц после смерти мужа разродилась. Странный он, ненормальный. Сестра полоумная, а этот так вообще. Смотрит-то как! Прям видно, что в этих глазах что-то недоброе таится».

Микаш-то надеялся, что его приняли. Впрочем, неважно.

— Идёмте, я покажу! — настойчиво позвал он.

Грацек кивнул. Он относился к семье Микаша спокойней, чем остальные, да и считался человеком разумным. Недаром же его главой выбрали.

Крепкие мужики направились в лог. Ещё вездесущая баба Мила увязалась. Под общие охи Микаш показал мёртвых овец.

— Глядите, ими даже звери побрезговали. Точно, демон! — запричитал Ежи.

— Нужно звать Сумеречников, — вновь подал голос Микаш.

— Тю, Сумеречников. Они ж золота потребуют — вовек не расплатимся, — шикнула на него баба Мила.

— Но ведь это нашествие. Сумеречники должны защитить нас. Это их предназначение.

— Совсем мальцу сказками голову задурили. Говорила же, негоже, когда мужика бабы растят.

— А что, может, попробуем? — предложил Ежи. — Я всё отдам, лишь бы Катаржиночку вернуть.

— Ну хорошо, только кто ж решится к ним ехать? — скрепя сердце согласился Грацек. — Они ж сами как демоны, даром что людьми притворяются.

— Я, я поеду и уговорю их. У меня получится, — вызвался Микаш.

— Угу, золотишко наше решил прикарманить, ух, голодранец! — не унималась баба Мила.

— Не нужно мне ваше золотишко. Я хочу семью защитить.

— Ну конечно, убогую сестрицу и мамашу, которая тебя как ломовую скотину использует. Ведь ты их так любишь, — язвила несносная женщина.

Микаш сжал кулаки, с трудом сдерживаясь, и процедил сквозь зубы:

— Мне хорошо с ними, я ни на что не жалуюсь!

— Пускай едет, раз сам вызвался. Может, и вправду, ему легче будет с ними сговориться, — поддержал его Ежи.

Они вернулись в село и обошли все дворы. Каждый выгребал все деньги, что были, Ежи дал в два раза больше, чем остальные. Лучшего скакуна выделил: длинноногого поджарого жеребца, на котором впору было господам ездить. Горели золотом крутые бока, тёмная грива шёлком стекала по мускулистой шее, раздувались тонкие ноздри, прядали по сторонам резные уши. Седло надели — эка невидаль. До этого Микаш только на голой спине зад в кровь сбивал.

— Горячий он. Справишься? — спросил Ежи напоследок. — Езжай по дороге всё время прямо. До заставы Сумеречников полтора дня пути, день, если быстро поскачешь. Как мост через Плавну проедешь, там на холмах она и будет — застава. Только сразу вертайся. Кто знает, сколько у моей Катаржиночки времени осталось?

Микаш сунул за пазуху кошель и запрыгнул на коня. Тот стремглав понёс его прочь от села. Не знал Микаш, что видит их живыми в последний раз, иначе бы обернулся. Иначе бы с матушкой простился…

Конь горячился, рвал поводья из рук, норовил то сбросить, то понести, но к концу успокоился. Даже мост бесстрашно перешёл. Полдень был по-осеннему яркий и ясный. Показались впереди мощные серые стены заставы на холме. У распахнутых ворот дежурили стражники в голубой форме. Завидев Микаша, они скрестили алебарды, перекрыв проход.

— Стой! Кто таков и по какому делу?

— Я Микаш из села Остенки. У нас завелись демоны. Еду предупредить господ Сумеречников.

Один из стражников обернулся к распахнутым воротам и позвал кого-то:

— Тут малец приехал. Говорит, нашествие. Отведёшь к капитану?

Из ворот выглянул усатый дядька и жестом поманил за собой. Микаш спешился и, привязав коня, направился следом за провожатым в ближайшую башню. Заглянули в трапезную, закопчённую, пропахшую едой и потом. Провожатый указал на восседавшего во главе длинного стола мужчину в богатом голубом плаще на меху. Капитану было лет тридцать на вид, сильный, но с неприятным надменным лицом и выдвинутой вперёд тяжёлой челюстью. Рядом сидели ещё несколько Сумеречников попроще, запивали запечённую дичь красным вином из серебряных кубков. Аж в животе заурчало при виде таких вкусностей.

— Кто это ещё? — недовольно спросил капитан, облизывая капающий с пальцев жир.

— Извините великодушно, — начал Микаш, не дожидаясь, пока его представят. — Я Микаш из села Остенки. На нас напали демоны. Свели трёх девушек и выпили всю кровь из наших овец. Мы просим защиты и помощи.

Капитан зашептался со своими товарищами.

— Вы не платили десятину. И теперь это не наше дело, — ответил он.

— Простите, в неурожайные годы платить было нечем. Но вот, мы собрали все, что нашлось, — Микаш положил перед ним кошель.

Капитан высыпал монеты себе на ладонь и рассмеялся:

— Малец, этого не хватит даже на то, чтобы мы выехали с заставы. Недосуг нам разбираться, какая блажь вам в кустах привиделась. Даже если и демоны, то от них толку больше, чем от вашей голытьбы. Проваливай! А тебе, — он обратился к провожатому Микаша, — двойной наряд вне очереди за то, что тревожишь меня из-за глупостей.

Провожатый потянул Микаша прочь, но тот вырвался и упал на колени:

— Прошу, умоляю! Наших женщин и детей некому защитить, у нас нет оружия, мы не умеем драться. Пожалейте их!

— Разве мы виноваты в вашей слабости? Уберите его, ну же!

Провожатый перехватил Микаша под мышки, но тот снова вырвался. Сощурил глаза, вспомнив, как заставил горевестницу забыть о своём предсказании и уйти из их дома. Если когда-нибудь и было более отчаянное положение, так это сейчас. Ничего он не хотел больше, чем заставить этого надменного Сумеречника передумать! Капитан покорно поднялся из-за стола и подошёл к Микашу. Тот замер, вглядываясь в беспощадные карие глаза. В щёку со всего размаху врезался кулак. Микаш рухнул на пол.

— Совсем нюх потерял, сучий сын?! Ты на кого со своим внушением полез? Думаешь, я такой слабак, чтобы не почувствовать?!

Носок сапога впился в живот. Ещё раз и ещё проносились вспышками боли по телу удары. Перед глазами потемнело, стало трудно дышать. Он только слышал уходящие вдаль голоса:

— Кто его подослал? Это чья-то шутка?

— Остановитесь! Вы его убьёте!

— Вышвырните эту мразь! А ты получишь десять плетей за то, что его сюда пустил!

Микаш лишился чувств. Очнулся в канаве у дороги. Его конь каким-то чудом оказался рядом и пихал в больной бок мохнатым носом. Микаш с кряхтеньем зашевелился. Ушибы горели по всему телу, голова гудела, лоб саднил.

Микаш не мог уехать ни с чем. Только на силе воли поднялся, взял коня под уздцы и привязал к дереву.

Темнело. С дороги доносился стук копыт и скрип колёс. Микаш подобрался поближе. К заставе катила телега, доверху нагруженная и укрытая холстиной.

Телега остановилась. Возница на что-то отвлёкся. Микаш скользнул под полог — в сумерках его не заметили. Залёг тихо-тихо. Телега подъехала к воротам.

— Из-за чего задержка? Капитан рвёт и мечет, — послышался голос одного из стражников. — Проезжайте!

Телега замерла во дворе, возница спрыгнул с козел и отошёл. Незамеченным Микаш выбрался из-под полога и нырнул под днище, оттуда прокрался к стене в тёмный угол.

— Жалко того мальца. Вроде бойкий, смышлёный, — раздался голос от выставленной посреди двора жаровни, на которой ярко тлели угли. Микаш замер и прислушался. — Похоже, и правда Странники на его село напали. Стоило бы поехать подсобить. Какая доблесть за стенами отсиживаться?

— Лучше меня пожалей, — ответил давешний провожатый. — На рассвете всю спину исполосуют. От этого супостата высокородного снисхождения не дождёшься. А то село, если действительно трёх девок увели и скот грызть начали, обречено. Странники там уже вовсю пируют — никого бы спасти не успели, так ещё серебряное оружие зря потратили.

Сердце кольнуло. Нет, он успеет. Нужно серебряное оружие. Лех-кузнец должен знать, как с ним обращаться. Сами защитятся, если эти трусы не хотят!

Микаш нырнул в узкий проход и тенью бродил по заставе в поисках арсенала. Караульные стояли только на стенах, а внизу было тихо. Возле одной двери Микаш заметил храпящего стражника. Разило от него хуже, чем от набравшихся до белых демонов односельчан во время праздника последнего урожая.

На двери висел замок. Микаш высмотрел связку ключей у стражника под рукой. Хмельное сознание поддавалось внушению легко. Микаш вытянул из-под ладони ключи — стражник даже не шелохнулся. Отпирал дверь плавно, боясь выдать себя скрипом. Ночь оказалась лунная, светлая. Этого хватило, чтобы рассмотреть оружие вдоль стен и на полу. Вожделенный арсенал.

С трудом припоминая, как выглядели серебряные кубки Сумеречников, Микаш принялся искать похожий металл. Жаль, не удалось тогда пощупать! Снаружи послышались голоса. Микаш ещё сомневался, но схватил приглянувшийся меч с ножнами и, заперев дверь и вернув ключи, побежал к лестнице на стену. По дороге приметил верёвку с осадной кошкой и прихватил с собой. Приспособил ножны с мечом на пояс и дождался, пока обходившие стену караульные скроются из виду. Зацепив кошку за каменный зубец, полез вниз. Гулкий звук шагов на стене взбудоражил, бряцало оружие, кто-то громко переговаривался. Его обнаружили! Микаш отпустил верёвку. Приземлился удачно на ноги. Побежал за конём — тот ждал его в овраге. Микаш выломал прут и заскочил в седло, хлестнул жеребца по крупу. Взобравшись по крутому склону, конь помчался по дороге домой. Лишь бы успеть!

Рассвет промелькнул в беспрерывной скачке, за ним полдень. Микаш выжимал из коня последние крохи сил, аж сам занемел от натуги. Заморосил холодный дождь. Крепчал, пока не перешёл в ливень. Струи хлестали за шиворот, стекали по волосам и одежде, вода застила глаза. Копыта разъезжались на размокшей почве, но Микаш не сбавлял темп. Успеть! Успеть до темноты! Небо хмурилось, набухая грозовыми тучами. Было непонятно, смеркается уже или ещё нет. Быстрее! Все погибнут, если он не успеет вовремя.

Прут нахлёстывал сильнее, оставляя на крупе кровавые следы. Конь напрягся перед последним прыжком, захрипел — потекла из ноздрей кровь. Задние копыта зацепились за межевую борозду — жеребец распластался в грязи. Микаш кувыркнулся с него через голову и приземлился на карачки. Поднялся и обернулся. Жеребец лежал на боку, хрипел и сучил ногами в агонии. Микаш закрыл ему глаза.

Воронье карканье заглушило даже шум дождя, заставило перевести взгляд на дорогу. Показались покосившиеся столбы околицы. За ними сквозь пелену воды просматривались метавшиеся между домов уродливые тени. Опоздал!

Забыв об усталости и загнанном коне, Микаш побежал в село, расплёскивая вокруг воду из луж. Порыв ветра принёс запах гнили и тлена, удушливый и едкий. Прямо за околицей повстречался могучий кузнец Лех. Позвал хриплым голосом:

— Помоги!

Он лежал распростёртым на земле, а в шею ему впилась тварь с гигантской нетопыриной головой. Подняла взгляд, сверкнула красными глазами. С клыков капала кровь.

— Помоги!

Тварь снова впилась в его горло, заставив умолкнуть.

Микаш оторопел. Мать! Агнежка! Нет-нет!

Он понёсся через единственную улицу, вьющуюся между домов. Растерзанные тела односельчан валялись повсюду. Все, кого он знал: Ежи, его сын Марек, Грацек, баба Мила. Твари копошились над ними, вытягивая последние капли крови и выедая кишки. Насытились настолько, что на Микаша даже не смотрели. Кто-то из людей был ещё жив, звали его, но он не обращал внимания, думая лишь об одном: мать, Агнежка! Ну почему же их дом на самом отшибе?!

Дверь в покосившейся мазанке нараспашку. Микаш замер на пороге. У выхода, будто всё ещё пытаясь убежать, лежала мать. Густые волосы разметались, глаза закатились белками наружу, посиневшие губы распахнуты в немом крике, юбки помялись и задрались, открывая белые, почти светящиеся ноги.

Неправильно это.

Микаш опустился на колени и принялся все поправлять.

— Ну здравствуй, братец, — донёсся из противоположного угла голос Агнежки.

Микаш вздрогнул, приходя в себя, и поднял взгляд. Агнежка сидела за столом и улыбалась. Не так, как обычно, беззлобно и светло, а так, как улыбаются все. Словно выздоровела в одночасье.

— Я уже не надеялась, что ты придёшь, — лупатые ореховые глаза смотрели как никогда осмысленно.

— Одуванчик, что ты наделала! Она же наша мать!

— Она не хотела отпускать меня к жениху. Но мне уже шестнадцать. Мне можно замуж, — она засмеялась и протянула руки. — Подойди, братик, дай обнять тебя на прощание.

Микаш подошёл, не мог не подойти, так завораживал блеск её прежде пустых и тусклых глаз, длинные правильные фразы и эта очаровательная улыбка настоящей взрослой женщины. Она единственная принимала его и любила. Её объятия стали сладким пленом, что-то острое прошлось по чувствительной от пота коже. Боль пронзила едва заметной искрой, в кровь полился сонный яд. Агнежка на мгновение ослабила хватку:

— Познакомься с моим женихом. Он такой же сильный и добрый, как ты, только никогда не называет меня обузой. Он не оставит меня, чтобы идти на свою дурацкую работу!

Из тёмного угла вышел ещё один демон. Высокий, широкоплечий, с копной всклокоченных соломенных волос. Точь-в-точь как Микаш, только старше. Его голову венчала корона из сухих листьев. Микаш замер в немом исступлении: он ведь знал, с самого начала знал, что зло притаилось именно в их доме. Видел мельтешение призрачных фигур, слышал обрывки шёпота, но заставлял себя ослепнуть и оглохнуть, чтобы сохранить их уютный мирок как можно дольше. За его беспечность поплатилась мать. Поплатилось всё село!

Пахло кровью, его собственной кровью. Что-то липкое текло под ворот рубахи. А в душе поднималась злость. Злость на этих мерзких демонов, пользующихся человеческой слабостью и не знающих жалости. На Сумеречников, которые герои только в сказках, а на деле трусливая и корыстная мразь. На недалёких односельчан, которые боялись безобидного мальчишку, но так долго не могли распознать настоящую опасность. На слишком сухую и суровую к Агнежке мать. На сестру, которая поддалась на соблазн мерзкого демона. И на себя, на себя больше всего! Права была горевестница: он всем приносит несчастья.

Полыхнула в груди ярость, багряной пеленой застила глаза. Запертый внутри Микаша зверь высвободился: его ненависть затопила сознание, захватила тело и наполнила небывалой мощью, оковы страха спали, уступив место решимости. Микаш уже не понимал, что делает. Оттолкнул сестру и пронзил мечом. Стоявший рядом демон даже не успел сообразить, как его голова полетела с плеч, разбрызгав повсюду чёрную кровь.

Микаш выскочил на улицу. Теперь остальные твари его почуяли. Оторвались от своей трапезы и окружили. Ему было всё равно. Он сам бросался на них обезумевшим зверем. Рубил сплеча, буднично, как дрова на растопку, только вместо щепок вокруг разлетались брызги крови. Твари кричали, стонали, бились в агонии — он не слышал. Не чувствовал ни усталости, ни холода от непрекращающегося дождя, ни боли в мышцах, не ощущал бег времени, даже висевшая на волоске жизнь не казалось больше ценной. Кровь тварей, кровь убитых ими односельчан — всё смешалось в грязный багрянец. Только он и существовал в этом разорённом мёртвом мире.

Микаш не помнил, как прекратился дождь и наступило утро. Как всё закончилось, тоже не помнил: сбежал ли кто-то или он остановился сам, когда ни одной твари больше не осталось. Даже как упал посреди груды истерзанных тел, не живой и не мёртвый — в памяти не сохранилось. Только темнота. Посреди неё стук копыт и голоса:

— Ну и побоище.

— Паскудные Странники. Всё село выгрызли. Мерзость!

— Хорошо хоть самих порубили. Грубо-то как, будто мясник работал, фу!

— Глядите, малец ещё жив, истощён только. Целителей ко мне!

Затопали ноги. Микаша подхватили, куда-то отнесли и облили холодной водой.

— Похоже, у него был прорыв способностей. Аура-то какая большая! Сильный телепат будет, если выживет.

Микаш с трудом разлепил глаза. Над ним стояли три богато одетых рыцаря. На заставе Микаш их не видел — всё были незнакомые.

— Как твоё имя, ученик? Где твой наставник? — спросил грузный господин с вислыми усами и знатной залысиной на макушке.

— Вы обознались. Я Микаш из села Остенки… которого больше нет.

Господин удивлённо вскинул брови:

— Это ты их?

— Нам не хватило денег на защиту Сумеречников.

— Ну надо же, простолюдин с даром, как у древнейших родов! — присвистнул другой рыцарь.

— Не надорвался?

— Выкарабкается.

— Ступайте тогда. И никому про него не рассказывайте. — Грузный снова обратился к Микашу: — Малец, а сам в орден не хочешь? Выучишься — сможешь голытьбу защищать бесплатно. Только про то, что тут было — ни слова. Послужи мне пару лет, опыта наберись, а я всё устрою. Имя лорда Тедеску не пустой звук в ордене.

Он протянул Микашу мясистую ладонь. Горевестница оказалась права во всём. Он должен быть среди Сумеречников, лучшим из них, защищать людей и убивать тварей, не требуя платы, чтобы ни одно бедное село больше не постигла такая судьба. Только так можно искупить вину и не стать тем… тем, кого он видел вчера рядом с сестрой. Демоном. Худшим из всех.

Микаш пожал протянутую ладонь. Лорд Тедеску усадил его на телегу с провиантом. Предав разорённое село огню, кавалькада рыцарей направилась к степному замку. Микаш долго провожал взглядом зарево, в котором исчезала вся его прошлая жизнь, и повторял про себя как молитву:

«Я искуплю вину. Клянусь!»

1527 г. от заселения Мидгарда, Урсалия, Лапия

Наивный мальчишка. Микаш сплюнул от досады. Они вышли на главную площадь. Йорден с наперсниками остановились возле трехэтажного здания со щербатой вывеской, забранились на очередной занюханный постоялый двор. Йорден первым вошёл внутрь, следом остальные. За дверью их встретил хозяин в застиранном переднике.

— Чего изволите? — поинтересовался он, окидывая их оценивающим взглядом.

— Три комнаты для меня и товарищей. Этого, — Йорден кивнул на Микаша, — на конюшню. И ещё девочек на вечер каждому. Мы устали с дороги.

Хозяин покривился и по-деловому ответил:

— Десять золотых вперёд. Девочек за отдельную плату. Людей на конюшне не размещаем.

— Это грабёж! Мы Сумеречники. Как вы смеете сдирать с нас три шкуры за такое убогое жильё?!

— Я, как и все, плачу ордену десятину. Почему вы должны платить мне меньше, чем все?

Йорден недовольно сощурился:

— Ладно, одну комнату с тремя кроватями и тюфяком для этого, — снова кивнул на Микаша. — И чтобы ужин был посытнее. И никакого разбавленного эля. Знаю я вас!

Расплатившись с хозяином, они поднялись в выделенную им комнату. Пока высокородные валялись на кроватях, Микаш раскладывал пожитки, справлялся о готовности ужина, узнавал о делах города и о том, где стоит искать беглянку. К вечеру господа спустились в обеденный зал, задымлённый и людный. Уселись за первый попавшийся стол у стены. Пока ждали заказ, Йорден снова принялся браниться на завышенные цены. Микаш не слушал его даже вполуха, забившись в тёмный угол. Отсюда весь зал был как на ладони. Каждый человек, их скачущие мыслепотоки, полные мелких суетных забот. Среди них — одна ослепительно яркая путеводная нить. Микаш почувствовал принцессочку с порога, увидел в воспоминаниях хозяина и нескольких слуг. Он манил её зовом, тянул на себя нить. Сердце ёкало от предвкушения. Вот она показалась на лестнице, медленно спустилась, оглядываясь по сторонам.

«Иди же сюда, сядь рядом!»

Принцесска послушно заняла соседний столик. Ни Йорден, ни его наперсники даже внимания не обратили. Но Микаш-то видел: ни мешковатая мужская одежда, ни по-мальчишечьи короткие волосы не могли скрыть её неземную красоту. Глаза, глаза всё те же, полные страсти, жизни, искристого света. Запах сирени и гвоздики. А манеры-то какие деликатные, даже робкий юнец так не сможет! Хотелось притянуть её к себе и обнять, и было немного жаль выдавать её Йордену. Он запрёт свободолюбивую птичку в клетку, так и не оценив по достоинству. Очередная горькая насмешка судьбы — полюбить в своей жизни единственный раз, пламенно, до беспамятства, чужую невесту.

Микаш скользил по её мыслям, обёртывался её печалью и страхом и инстинктивно пытался их унять или хотя бы смягчить. Но было за ними что-то ещё, навязчивое и тревожное ощущение: смерти, тлена, липкого от отчаяния сумасшествия. Совсем как у Агнежки тогда…

Душа ушла в пятки. Быть не может!