Элл

О, Великая Тьма, склоняю пред тобой колени! Ты Матерь всего сущего и Начало всех начал! Осени своей благодатью детей твоих. Не оставь их на растерзание жадным Богам! Прими их пороки, избавь их от слабостей! Мы, рожденные во тьме, во тьму же уйдем после смерти, и вся наша жизнь происходит во тьме.

Единственное, чего нельзя делать во тьме — торговать. Теперь я знаю, куда своим концом упирается в землю радуга — в базар Небит-Дага.

Красное мясо рофов в палатках мясников, статуэтки из обожженной оранжевой глины, желтый огонь в горнах кузниц, все оттенки зелени самоцветов в лавках ювелиров, голубые склянки алхимиков, синие шляпки грибов и фиолетовые переливы паучьего шелка.

— Рабы, отличные рабы!

— Загляни ко мне, красавица, у меня лучший шёлк в Небит-Даге.

— Эй, почем ножи?

У работорговца Сильерда голова шла кругом и в ушах звенело от переливчатого многоголосья. После тишины подземных переходов, через которые его караван тащил свои медлительные повозки, шумный базар большого города изрядно действовал на нервы. Сильерд торчал здесь уже третий день и никак не мог распродать свой живой товар. Не иначе все аристократы из Великих Домов сговорились, чтобы обходить его палатки стороной. А у челяди ветер гуляет в карманах. Вот и удалось спихнуть только одного крепкого орка почти за бесценок (этот смердящий кожаный мешок больше сожрал и перепортил в дороге), да сменять хромого кобольда на несколько фляг питьевой воды.

Плотный и кряжистый дроу в костюме из грубо выделанной кожи, в нелепой шляпе с широкими полями, натянутой по самые глаза, обернулся и пересчитал свой товар. Еще два кобольда (самка и самец), три гнолла и багбир. Да, еще Элл, его гордость, его живая витрина и самая большая драгоценность во всем караване. Цену за него Сильерд всегда произносил с особым чувством, как коллекционер, который хвастается своим шедевром. Когда-нибудь Элл озолотит его.

Хитрый торговец знал, как подать свой товар в лучшем свете. Высокий, статный дроу с клеймом раба на плече был обнажен до пояса, чтобы проходящие мимо женщины сразу могли оценить его рельефные мускулы и ровную чистую кожу без следов от плети. Хороший раб — послушный раб.

Элл сам, без подсказки хозяина, уделял внимание каждой покупательнице. Кому-то кротко улыбался, перед кем-то выпячивал грудь и расправлял широкие плечи, а едва завидев жрицу Ллос, смиренно опускал глаза.

Одну из них работорговец заприметил еще издали, и когда она со своим вооруженным спутником и служанкой приблизилась к его шатрам и клеткам с рабами, без промедлений склонился до земли, бормоча хвалебные приветствия в адрес превозносимой жрицы Ллос.

В белом плаще с кровавым подбоем легкой аристократической походкой под сень шатров вошла жестокая первая дочь четвертого дома жрица Зирит Д'араунд.

Диадема в форме паука нежно поддерживает пряди шелковых волос, широкий пояс охватывает тонкую талию поверх белоснежной мантии. На поясе змееголовая плеть, а с плеча на рабов хитро щурится всеми восемью глазами ручной паук. Зирит спокойна и даже весела.

Рядом с ней наставник воинов её дома, мастер оружия Валас Д'араунд, одетый по-походному во все черное. Доспех легкий, кожаный с рисунком благословенной паутины на груди. Рукоять и гарду короткого адамантового меча обвивает причудливая вязь сложного геометрического узора. Работа одного из лучших мастеров, без сомнений. Жизнь Элла стоит гораздо меньше, чем этот клинок. А Валас держится легко и непринужденно, переговариваясь с Зирит о новой зверушке в Гексастериуме, о вчерашних скачках на ящерах. В его взгляде та самая непоколебимая уверенность и чувство собственного превосходства, которое бывает только у воинов, не знающих поражений в боях. Мужчина-дроу, поднявшийся так высоко, как иным и в голову не придет даже мечтать.

— Я бы такое даже на корм ящерам не пустил, — презрительно изрекает он, обводя взглядом клетки, — ничего выдающегося.

Зирит прошла мимо подобострастно склоненного работорговца, наступив ему на пальцы простертых на земле рук и остановилась возле Элла. Грубо взяла раба за подбородок, пальцами разжала зубы, осматривая их. Потом придирчиво ощупала мышцы.

— Раб вне клетки и не на цепи, — задумчиво протянула жрица, впившись ладонью в гениталии Элла, оценивая размер, — это странно.

— Возможно, он слишком тупой, чтобы догадаться сбежать, — усмехнулся Валас, — или торгаш перестарался с воспитанием покорности. У меня огромные сомнения в качестве товара в этой убогой лавке. Пойдем дальше?

Зирит продолжала крепко держать раба за подбородок, встряхивая его голову каждый раз, когда Элл пытался опустить глаза. Не было в них безразличия сломленного человека. Более того, этот кусок мышиного помета имел наглость не дрожать перед ней, жрицей Ллос, в смертельном ужасе.

— Подожди, Валас. Сколько стоит этот раб?

Сильерд поднялся с колен, но спины не разогнул.

— Это очень хороший раб, госпожа, — торговец заискивающе выглядывал откуда-то из-под локтя Зирит, — он силен, ловок, натренирован. Хоть в армию, хоть домой...

Первая дочь четвертого дома выпустила из пальцев подбородок раба, раздраженно мотнула головой и Сильерд немедленно заткнулся.

— Я спросила сколько он стоит.

В глазах работорговца зажглись огоньки алчности, а кровь по жилам побежала быстрее. Он облизнул вмиг пересохшие губы и неуверенно выдавил из себя:

— П-пятьсот монет золотом, госпожа.

— Порази тебя свет, сколько? — белоснежные брови жрицы Дома Д'араунд поползли вверх, — Ты слышал это, Валас?

— А дома-то что с ним делать? — наставник воинов едва сдерживал смех.

Маленькие глазки работорговца тревожно забегали по сторонам. Манера жриц рассчитываться за товар так, что ты им потом еще и должен останешься, была широко известна. Он легко может разориться, если вместо солидной прибыли за лучшего раба нарвется на чистый убыток.

— Он может т-таскать тяжести, быть личным охранником и… это...

— Сколько же он поднимает за такую цену? И кому он может понадобиться в качестве охранника?

Черты лица Валаса стали жесткими. Нехороший холодок пробежал по спине работорговца. Он совсем сник и беспомощно посмотрел на произведение оружейного искусства, покоящееся в ножнах аристократа, потом перевел взгляд на змееголовую плетку на поясе жрицы. Шумно сглотнул и предпринял последнюю попытку если не остаться в выигрыше, то хотя бы не потерять всё.

— Он легко поднимает две полные бочки с водой, да и в другом хорош, — он запнулся, но все же выдавил из себя, — госпожа не будет разочарована.

Валас рассерженно фыркнул.

— Зачем нам раб за пятьсот золотых, который будет таскать бочки как вшивый гнолл за пятьдесят?

— А почему он не сидит на цепи? — Зирит проигнорировала последнюю похвалу товара. И тут Сильерд словно обрел второе дыхание.

— Он невероятно предан и покорен, ни разу за два года даже не помыслил о побеге. Он отличный воин и несколько раз спас мне жизнь в походах на поверхность.

— Ах вот оно, в чем дело, — расхохотался Валас, — это как с рофом Зохом из детской сказки. Его ведут на рынок и продают. И как только он остается в загоне у новых хозяев без присмотра, срабатывает ошейник-амулет и Зох телепортируется к прежнему хозяину и тот снова ведет его на рынок продавать. И так по кругу. Я прав?

— Н-нет, это не так!

У работорговца от ужаса сначала затряслись губы, потом голова и плечи. Но Валас уже не смотрел на него. Он подошел к Эллу и повторил маневр Зирит с гениталиями воина-носильщика бочек, только сжал гораздо сильнее, а потом отпустил.

— И откуда же твой хозяин знает, что ты хорош в постели?

Элл никак не выдал того, как ему было больно. И на провокацию аристократа не поддался. Сейчас, когда на карту поставлено слишком многое, такая вроде бы нечаянная оплошность, как заговорить в присутствии жрицы Ллос без её на это позволения, могла стоить ему жизни. Вместо него на вопрос ответил Сильерд. Он уже почти не заикался, но говорил медленно и сбивчиво, тщательно подбирая слова.

— Господин, я выиграл этого раба в кости у одного из торговцев соседнего Аархдинита. А к нему, по его словам, он попал после того, как бывший Дом раба был уничтожен. Не знаю, насколько эта история правдива, но мечом раб владеет как настоящий воин. И женщинам очень нравится. Две простолюдинки из младших домов крепко поспорили из-за него, но ни у одной, ни у другой не оказалось при себе и пятидесяти монет. Только случайно проходивший мимо патруль спас меня и мой товар от позорной драки на глазах у всего базара. В тот момент я и решил, что одним только воинским искусством таланты моего раба не заканчиваются, и отдал его в местный бордель на обучение. Это стоило мне крупной суммы денег, и обучавшие его девушки заверили меня, что он настолько хорош, что клиентки выстраиваются к нему в очередь.

Зирит, все это время отстраненно поглаживающая паука на своем плече, вдруг рассмеялась.

— Обучать раба ублажать женщин для того, чтобы потом выставить за него неприличную цену и надеяться её получить — это так наивно. Таскаться с ним по поверхности, используя в качестве телохранителя, рискуя вложенными в него средствами — и вовсе глупость. Два года — это слишком долгий срок для продажи, ты успел привязаться к нему и обычный товар превратился в нечто большее. Признайся, ты уже не хочешь его продавать, ведь так? Как можно продать друга и соратника? Оттого и снял с него цепь и назначил цену, которую никто не будет платить.

Работорговец замер, боясь поверить в то, что он только что услышал.

Со времен основания первых городов жрицы Ллос пресекали каждую попытку освобождения рабов, приговаривая к смерти их хозяев, дерзнувших нарушить одно из незыблемых правил общества дроу. Раб должен умереть рабом. Иного просто быть не может.

И жрицы были настолько упорны и ревностны в соблюдении этого правила, что могли объявить попыткой освобождения и проступком, заслуживающим смерти, даже то, что рабов отправляли на рынок за покупками без надсмотрщика или одного из хозяев.

Сильерд, слушая рассказы о приговоренных, всегда потешался над их глупостью. Дроу убили из-за того, что он отпустил кобольда погулять. С ним никогда бы не случилось ничего подобного. Никогда. Ничего.

В улыбке жрицы промелькнула ехидная усмешка её богини.

— Твоё неправильное обращение с рабом могло подарить ему пустую надежду на освобождение. И теперь этот раб испорчен. Возможно, другие твои рабы тоже испорчены.

Он уже знал, что услышит это, но все равно грудь стиснуло до боли, выбивая дыхание. Широко открытым ртом Сильерд беззвучно выговаривал 'нет, нет, нет'.

— Ты совершил ошибку и будешь наказан!

Остатки самообладания покинули Сильерда и он рухнул к ногам Зирит, уливаясь слезами.

— Госпожа, пощадите, госпожа.

Первая дочь дома Д'араунд не обращала на его мольбы внимания. Её голос возвысился, как он возвышается к сводам храма во время службы.

— Именем Ллос я забираю весь твой товар, а этот раб будет принесен в жертву.

Сильерд завыл в голос, но не от горя за участь своего любимца, а от ужаса перед собственным грядущим наказанием.

— А тебе следует немедленно убраться из этого города и никогда больше здесь не появляться, — будничным тоном закончила Зирит.

Работорговец кинулся к ногам жрицы и, ухватив краешек её белой мантии принялся исступленно его целовать.

— Слава Ллос! Слава Ллос!

— Немедленно убраться, — нетерпеливо повторила жрица, отступив на шаг назад от распластавшегося перед ней неудачника. В третий раз повторять ей не пришлось. Сильерд буркнул: "Элл, теперь это твоя хозяйка", стремглав выскочил из-под навеса и умчался прочь, бросив не только рабов, но и все остальное свое имущество.

Элл опустился перед жрицей на одно колено и вытянул вперед руки. Жест сдачи в плен у воинов, жест признания мужчиной власти женщины над ним, а у рабов ритуал подчинения новому хозяину. Судьба жестоко обошлась с прежним, впрочем, как и со всеми хозяевами до него. Недаром говорят: "будь осторожен, и богиня дарует тебе долгую жизнь". А жизнь Элла и так была непривычно долгой для раба.

— Ксун, где цепь?

Служанка жрицы отделилась от клетки с рабами, словно вынырнув из небытия. Любой ассасин, наверное, позавидовал бы такой плотной пелене незаметности. Но Ксун некогда думать о пелене, ассасинах или о чём-то еще — она хорошая служанка. Неприметная, когда нужно и расторопная тоже когда нужно. Другой служанки у первой дочери дома просто не может быть. Она неслышно подошла и подала своей госпоже черный кожаный ошейник с надписью "собственность дома Д'араунд" и длинной прочной цепью. Собственноручно застегнув его на шее раба, Зирит приблизилась к его уху, тихо шепнув:

— Будь умницей и тогда не только не попадешь на алтарь Ллос, но и продемонстрируешь все свои таланты.

Что первая дочь дома Д'араунд подразумевала под понятием "быть умницей", она Эллу не сообщила.

— Валас, проследи за тем, чтобы имущество Дома было доставлено в целости и сохранности.

— Да, моя госпожа, — склонил голову наставник воинов Дома, которого одним ловким движением руки превратили в погонщика рабов. Он играл в покорность гораздо дольше и искуснее любого верного слуги.

Элла жрица забрала с собой, ведя по базару на поводке, как и положено водить рабов. Он был почти на полголовы выше Зирит, но она легко нивелировала разницу в росте, намотав цепь на кулак у самого ошейника, заставляя раба семенить рядом, согнувшись в три погибели.

Резиденция Дома Д'араунд располагалась на окраине плотной городской застройки, успешно прячась от домов менее знатных и менее богатых дроу за высоченной стеной. С южной стороны владения Дома упирались в свод пещеры, и там стена превращалась в сплошной монолит, наглухо запечатывая жилища четвертого Дома. Пещеры в пещере с множеством прорытых шахт и тоннелей, выдолбленных прямо в толще гор.

Массивные ворота главного входа украшали барельефы с фигурами всех известных дроу живых существ. На верхней части створок располагались пауки, затем летучие мыши, каввеканы, ползуны, под ними редкие и экзотические ночные охотники, крикуны и почти у самого дна все расы рабов. Едва небольшая процессия пересекла ворота, Зирит передала поводок своего раба в руки своей служанки.

— Ксун, помой его, переодень и приведи ко мне.

— Да, моя госпожа, — девушка присела на одно колено и не поднимала склоненной головы, пока белый плащ Зирит не скрылся за дверью, ведущей со двора слуг на двор господ.

— Ну что, мечта всех борделей и аристократок, — едва хозяйка исчезла, Ксун мгновенно преобразилась, — пойдем, вымоем твои причиндалы. Да не молчи ты, как статуя у алтаря, никто из господ тебя здесь не услышит и не увидит. Не перед кем жилы рвать от усердия. Расслабься.

Служанка поводок отпустила, но ошейника не сняла. Элл продолжал молчать. От такой как Ксун, можно ожидать каких угодно провокаций, испытаний и всевозможных проверок. Она — глаза и уши своей госпожи. И сейчас как никогда нельзя оступиться. Не для того рожденный рабом столько долгих лет исправно пресмыкался и заискивал перед каждым ничтожеством, называвшим себя его хозяином. До кровавого пота упражнялся с оружием и пережил то, что ему довелось пережить в темных лабиринтах лучшего борделя дроу. Это не торгаш, не бездарный командующий горсткой рабов и не фригидная стерва, по недоразумению считающая себя высокорождённой, это жрица, которой может быть уготована судьба стать матроной. А ему, Эллу, хоть ненадолго, но консортом. Смело? Наивно? Самонадеянно? Исход у любой жизни один — смерть, но лично он предпочел бы умереть свободным в постели прекрасной и могущественной женщины, чем рабом в выгребной яме.

Не дождавшись от него ни слова, Ксун фыркнула, обиженно поджала губки и повела нового раба по узким, мощеным булыжником дорожкам к небольшому каменному строению, служившему слугам баней.

В стесненных пещерных условиях было сложно найти место абсолютно для всех. И если отдельная просторная купальня для господ существовала вопреки всем соображениям об экономии пространства, то слугам приходилось ютиться в крошечной бане. Рабов предполагалось мыть там же. Но не родился еще дроу, способный переступить через свою брезгливость и залезть в купальню после того, как в ней отмоют от многодневной грязи гнолла или орка. Поэтому рабов тут, если быть честным, не мыли. Животных, отдельные экземпляры которых стоили больше, чем все рабы в резиденции вместе взятые, регулярно мыли и чистили, а рабов нет. Если какой-нибудь раб начинал слишком уж сильно смердеть и раздражать этим окружающих, то проблема решалась просто — на алтаре Паучьей Королевы. Здесь почти все проблемы решались подобным образом. Но для личного раба первой дочери Дома нужно было сделать исключение. В это время суток баня пустовала, близилась вечерняя служба в домашнем храме Ллос, и все слуги были очень заняты.

Ксун привела Элла в небольшую комнату, выложенную каменной плиткой цвета костей ящера. В центре возвышалась круглая купальня, в которую как будто из великого любопытства опустил свой длинный нос ручной насос. На стенах чадили вычурные лампадки. Их свет многократно отражался от гладких поверхностей плиток, создавая в помещении неповторимое освещение. В углу на длинной вешалке мягкие полотенца терракотового оттенка. Теплая, уютная комната.

— Вода горячая, не спрашивай откуда, всё равно не поймешь, — Ксун ногой накачивала воду в купальню, — раздевайся. Да не притворяйся, что тебе язык отрезали, иначе как бы ты демонстрировал потенциальным покупательницам свои невиданные таланты. Может, и мне чего продемонстрируешь? А то с хозяйского стола одни объедки падают, на главные блюда даже облизнуться не дают.

Служанка игриво повела плечиком, позволив лямке своего легкого платья сползти вниз. Её взгляд стал масляным, а движения тягучими, как черная вода озера Г'хэлдлин.

Элл распустил завязки на штанах, крутанул бедрами, чтобы они упали вниз и, выйдя из получившегося комка, легко запрыгнул в купальню. Теплая вода дарила ни с чем несравнимое удовольствие. А за любое удовольствие нужно платить. Но перед этим все же желательно поторговаться. Раб лег головой на борт и раскинул руки в стороны, обняв одной рукой склонившуюся к нему Ксун.

— Послушай, я здесь новенький, ваших обычаев и устоев не знаю. Вот я сейчас позволю тебе поиграть со мной, а завтра наша госпожа и близко меня к себе не подпустит. В какой очередности вы обычно пользуетесь своими мужчинами?

— Ты что, ломаться вздумал? — тон Ксун оставался игривым, — Цену себе набиваешь? Я для тебя недостаточно хороша?

Служанка легкой пружинистой походкой направилась к полочкам справа от купальни и вернулась с куском мыла в руках.

— Напрасно стараешься, госпоже ты очень быстро наскучишь, как и все её другие игрушки. А потом в соответствии с нашими устоями, — девушка язвительно передразнила Элла, не прекращая при этом намыливать его мускулистые плечи, — тебя сначала изуродуют, а потом просто убьют. Ну, или не просто.

От обычного намыливания Ксун быстро перешла к легкому массажу шеи и головы, запуская нежные пальчики в белую шевелюру раба. Сколько привилегий и почестей разом свалилась на какое-то ничтожество. А стоило всего-то заломить за него на базаре слишком высокую цену. Однако же жаль пускать на мясо столь добротно сложенное тело. Ополоснув его из ковша, служанка скомандовала:

— Вылезай, садись на край, будем нижнюю половину отмывать.

Элл медленно, будто сонный поднялся, повернулся, а потом быстро схватил девушку и затащил к себе в воду. Разумеется, она истошно завизжала от неожиданности и принялась вырываться, но довольно быстро успокоилась, так как этот огромный как орк раб не пытался свернуть ей шею, сломать руки или навредить любым другим способом. А всего лишь легонько укусил её за острое ушко и прошептал:

— Глупо пугать смертью раба. Мне все равно, как долго я проживу, когда стану свободным. А я стану свободным и никто не сможет мне помешать!

Ксун снова дернулась, но Элл только глубже опустил её в воду, крепко прижав к своей широкой груди. — Можешь считать, что смотришь на единственное исключение из всех правил. Вот только мне не хочется слишком долго смотреть на тебя, если это не приближает меня к моей цели.

Вырваться из его мертвой хватки казалось невозможным. Ксун отчаянно замолотила его кулаками по спине, но раб не обратил на это внимания, а утопил её уже по самый нос. Вырываясь из последних сил, служанка плотно сжала губы, чтобы не наглотаться воды.

— Вот если бы мы на какое-то время стали союзниками. Информация за информацию, услуга за услугу, то ты могла бы вдоволь насладиться и моими талантами и своей жизнью. Решай сейчас.

Ксун ничего не оставалось, кроме как согласно закивать, и раб наконец-то позволил ей сделать глоток воздуха.

— Тебе нечего предложить мне, грязное животное!

Остаток фразы утонул в теплой воде купальни и Элл держал девушку так, пока она снова не закивала головой.

— Ты пожалеешь, что связался со мной! Ты не переживешь эту службу в храме!

Элл оборвал её приступ гнева, заткнув ей рот поцелуем. Ткань платья свободно струилась в воде, мешая пробраться сквозь волны к бедрам девушки. Это изрядно раздражало, ведь приходилось еще и держать Ксун одной рукой, чтобы не вырвалась или не выцарапала ему глаза. Поцелуй всё длится и вот её руки уже бессильно соскальзывают с его намыленной спины. Теперь можно спокойно задрать её платье и усадить к себе на колени. Пока она не опомнилась, он силой насаживает её на себя, удовлетворенно слушая протяжный стон. Нет, борьба на этом не закончена, она только начинается. Движения двух тел становятся созвучными, входя в ритм и рождая мелодию из стонов, шлепков и плеска воды. Кому-то потом придется долго вытирать все эти лужи. Потом, а сейчас дай мне ещё. Ещё, я сказала. Вот так. Послушный раб. Элл намотал длинные мокрые волосы Ксун на свой кулак, оттягивая их вниз, и с диким рыком впиваясь ей зубами в шею. Осторожно, не оставляй следов. Да, ты можешь быть нежным, когда захочешь. Еще чуть-чуть. Сейчас.

Судорога волной прошла по телу девушки. Она еще пару раз всхлипнула и затихла у него на плече.

— А говоришь, что мне нечего тебе предложить, — осторожно заметил Элл, вынимая Ксун из воды и усаживая её на борт купальни.

— Посмотрим, что из этого может выйти. В любом случае, я ничего не потеряю. Раб всегда лишь только раб и ничего больше. А теперь, вымой себя сам, а мне нужно переодеться в сухое и принести тебе одежду.

— Как пожелаете, госпожа, — смиренно промолвил Элл, опустив глаза.

— О, катись в ямы демонов, исключение, — служанка плеснула в лицо раба водой, встала и вышла из бани, игриво подмигнув Эллу и грациозно покачав бедрами.

Спустя некоторое время чисто вымытый и одетый в новую рубашку и штаны из домотканого полотна, сетуя на то, что обуви ему по-прежнему не полагалось, Элл в сопровождении Ксун явился к дверям покоев Зирит Д'араунд.

— У тебя будет всего час, потом госпожа отправится на службу в храм, — служанка без лишних церемоний открыла дверь и легонько подтолкнула раба в спину, — в качестве аванса маленький совет. Госпожа отличается от многих жриц Ллос, она не любит пассивных мужчин.

Элл успел только кивнуть, как Ксун исчезла, словно растворилась в темноте коридора. Ну что ж, вот он и дома.

Высокородная дроу, жрица Ллос, наследница Дома и одна из немногих высших жриц в городе, обладала экстравагантными покоями. Десять комнат в восточном крыле резиденции позволяли развернуться воображению, но одна из них особенно притягивала внимание. Да, это спальня.

— Госпожа любит белый цвет, — тихо шепнул сам себе Элл.

Взору рожденного в неволе предстало царство вечного снега глубоко под землей. Словно горы и скалы обернули свои снежные шпили внутрь, чтобы подарить покоям Зирит все оттенки сияния чистого льда и хрупкость утреннего инея.

Зеркальные плиты пола украшали огромные мохнатые шкуры хищников, такие же белые, как ажурные занавески на стрельчатых окнах. Королевское ложе в центре комнаты, насмехающееся своими размерами над здравым смыслом, было убрано балдахином из нанизанных на нити бусин горного хрусталя. Освещали комнату шары, свободно парящие в воздухе, а зеркала в причудливых кованых оправах занимали почти все свободное пространство стен. Никакой функциональности, только холодная элегантность серебра, разбавленная чистым снегом.

Обнаженное, совершенное тело Зирит, едва прикрытое полупрозрачным полотном из паучьего шелка, нежилось на кровати. Вездесущие служанки, такие же молчаливые, как предметы мебели, медленно и размеренно выполняли свою работу. Одна сосредоточено подшивала тесьму на ритуальном наряде жрицы, а другая выставляла рядом с кроватью из шкатулки баночки и флакончики из разноцветного стекла. В таких торговцы продают знатным дамам ароматические масла. В этом черно-белом безмолвии было всего одно яркое пятно. У кровати Зирит, в кандалах, в таком же как у Элла ошейнике сидела рыжеволосая эльфийка. Её белую кожу покрывала роспись кровавых полос, а чуть в стороне лежала змееголовая плетка жрицы.

— Госпожа, — Элл опустился на одно колено и замер в ожидании.

Пленница встрепенулась, сверкнув взглядом из-под спутанных огненных прядей. От этого движения зазвенели её цепи и окончательно разбудили Зирит.

— Оставьте нас.

Служанки, верно истолковав приказ, поспешно удалились, оставив Элла в спальне с двумя женщинами.

— Что прикажет моя госпожа?

Зирит небрежным жестом осадила Элла, она смотрела на рыжеволосую бестию в цепях.

— Танец Пламени, неужели ты всерьез считаешь, что я не заставлю тебя молить о пощаде?

Снова свирепый взгляд из-под копны волос и больше ничего.

— Жаль, что твое разрисованное тело не увидят твои сородичи. Кто-нибудь из этих светлых напыщенных глупцов видел тебя обнаженной? Хотя о чем я спрашиваю, им всем плевать на твое тело, они давно вычеркнули тебя из числа живых и сейчас молятся за спасение твоей чистой, невинной души. Я знаю, что там, под светом солнца, остался твой воздыхатель. Ах, любовь, высокие отношения, томные взгляды, витиеватые письма, украдкой переданные через верных подруг и друзей. Да, конечно же, он ждал вашей свадьбы, чтобы стать твоим единственным на всю жизнь. Два девственника, чем вы собирались заниматься в первую брачную ночь? Стихи друг другу читать? А какая тяжелая судьба его теперь ждет. Всю бесконечную жизнь носить траур по возлюбленной, замученной на алтаре мерзкой паучьей богини. Он поклялся, что не взглянет больше ни на одну женщину. Про мужчин в клятве ничего не сказано, так что еще не все потеряно.

Худенькие светлые плечики вздрогнули, но с искусанных в кровь губ опять не слетело ни единого слова.

— Ах, он не такой? Конечно же, не такой. Терпел до свадьбы, и будет терпеть до конца своих дней. Одна сплошная, бесконечная мука неудовлетворенного желания. И после этого нас, дроу, называют жестокими. Но к тебе я буду милосердна и сделаю прощальный подарок, чтобы в Бездне было, что вспомнить кроме своей скучной жизни.

Зирит подняла с пола плетку и удобно устроилась на белых подушках на своей кровати в ожидании представления.

— Раб, я приказываю тебе удовлетворить похоть этой девицы. Сначала раздвинь её ноги и вылижи там, как следует. Подарок должен быть приятным.

— Как прикажете, госпожа.

Элл поднялся на ноги и уже второй раз за день снял с себя всю одежду. Ему определенно нравилось такое рабство. Картинно поиграв мускулами он медленно приблизился к закованной в цепи эльфийке. Она в цепях, он в цепях, но есть, знаете ли, такой небольшой нюанс, маленький штрих к будущему полотну боли и крови. Сейчас господином будет он.

— Ungwale la oira. Nuru latya sinya cuile, — рыжая бестия с ненавистью выплюнула эти слова, пытаясь лягнуть приближающегося к ней дроу.

— Пытка не вечна. Смерть открывает новую жизнь, — перевела Зирит, — не отвлекайся, раб. Ты ничего не добьешься этими выспренними тирадами, Танец Пламени. Я прикажу рабу, и он заткнет тебе рот кляпом.

Элл легко поймал точеную белую ножку, снова пытавшуюся лягнуть его, и положил к себе на плечо, а вторую ножку на второе плечо, подхватил девушку под спину и притянул к себе.

— Не бойся меня, я не кусаюсь, — дроу не удержался от усмешки, — хотя нет, бойся. Вдруг понравится. А это ведь для тебя хуже смерти, не правда ли?

Разрисованное ударами змееголовой плети тело Танца Пламени благодарно отзывалось на изощренную ласку дроу. Эльфийки с поверхности может быть и хозяйки своему разуму, но при полном отсутствии опыта даже самые сильные духом не могут противостоять зову инстинктов, которые гораздо древнее вражды светлых и темных. Боль, смешанная с наслаждением, многократно усиливает последнее. Мгновение до взрыва.

Под руками Элла словно два тела — черное и белое. Он пьет сок одного и чувствует привкус другого. Ощущает присутствие почти иллюзорное, немного магическое второй женщины. Он слышит её дыхание оттуда, с высот необъятного ложа. Она молчит, не отдает приказов, не наказывает и не поощряет, но и без этого понятна её роль в процессе.

Жаль, он не может отвлечься от украшенного жесткими рыжими завитками лона пленницы, не может увидеть, чем занята госпожа.

То другое, белое тело уже бьет крупная дрожь. Еще мгновение промедления и у обезумевшей эльфийки хватит сил отшвырнуть от себя мужчину-дроу и самой прекратить эту невыносимую пытку, но Зирит опережает её.

— Возьми её! Сейчас же!

Раб повинуется молча. Сминая, раздавливая, терзая и мучая. Он чувствует запах крови, смешанный с запахом его пота. Этот аромат не в силах повторить самый искусный парфюмер, его нужно чувствовать на своих губах. Эльфийка что-то зло шепчет сквозь сжатые зубы, потом еще, уже громче, выше и истеричнее. И вот всё заканчивается криком. Пронзительным, долгим.

Элл устало отпускает её и оборачивается к кровати госпожи. Она довольна представлением?

— Я не ослышалась, ты кричала, Танец Пламени?

— Будь ты проклята, мерзкое отродье! — тяжело дыша, выговаривает пленная эльфийка. Запястья стерты в кровь кандалами, на белой коже испарина, наверное, соленый пот, попадая в ранки, заставляет их гореть. Она сдвигает колени, стараясь скрыть от взора жрицы как семя, смешанное с девственной кровью, вытекает из её лона.

— Я хотела наказать тебя, но вижу, что тебе понравилось, маленькая рыжая потаскушка.

Изможденная эльфийка взвивается, мотая головой и натягивая цепи кандалов, чуть ли не вырывая их из стены.

— Нет предела твоей низости. Весь ваш поганый паучий род будет уничтожен, ты слышишь? Грядет война и ваши бастионы падут, утопая в крови!

Зирит рассмеялась.

— Пока в крови утопаешь только ты. Ты хочешь еще? Хочешь этого раба?

Жрица подошла к Эллу и положила ему руки на плечи, покрытые такой же испариной, какая была на эльфийке.

— Посмотри, какой самец. Какая сила, какая мощь! Ты только что извивалась под ним, моля о пощаде.

Танец Пламени снова дернулась, на этот раз в сторону Элла и заверещала на своем эльфийском наречии, которое на слух напоминало разгневанный птичий клекот. Зирит же лишь усмехнулась в ответ.

— Ты хочешь отомстить? Ты, чья жизнь оборвется уже через несколько минут? На что ты надеешься?

И снова на эльфийском наречии. Уже без перевода понятно, что это отборная брань. Рыжая бестия теряет остатки самообладания.

— Я помогу тебе.

Молчание. Длинные рыжие реснички трепещут, весь гнев обратился в шок.

— Но для этого мне нужно кое-что сделать с твоим телом.

Жрица подходит к ней с легкой полуулыбкой на тонких губах, пара неразборчивых слов и несколько пассов руками. Видимые только ей одной из присутствующих здесь нити магического контроля опутывают эльфийку с ног до головы, сплетаясь узлом на её промежности. Еще одно движение и по нитям пробегают всполохи, а Танец Пламени начинает корчиться и стонать, прижав ладони к низу живота.

— Убери руки, я не вижу, — одергивает её Зирит и делает в воздухе пощечину, от которой руки эльфийки разлетаются в стороны. Её клитор увеличивается и вытягивается вверх, преобразуясь в мужской половой орган. Твердый, слегка вздрагивающий от возбуждения.

— А теперь отплати ему той же монетой, — Зирит отступает назад и обращается к Эллу, — Раб, разворачивайся к ней задом. Вы меняетесь ролями.

— Нет! — истошно кричит эльфийка.

Элл в замешательстве взирает на то, что раньше было женщиной, не решаясь ни исполнить приказ, ни сбежать отсюда немедленно. Позор или верная смерть? Теперь этот невозможный выбор предстоит сделать ему. Какая тонкая ирония. Вполне в духе превозносимой Ллос. Он испуганно косится на Зирит, ожидая удар плети на своей спине, приказа убираться вон или чего угодно другого. Мгновения летят в Бездну. Решения нет.

— Ну что же ты? Куда вдруг подевалась вся твоя жажда мести?

Танец пламени поджимает искусанные в кровь губы.

— Пощади. Я не вынесу этого.

— Пощадите, моя госпожа!

Эльфийка низко склоняет голову, надтреснутым голосом повторяя:

— Пощадите, моя госпожа.

Зирит дважды хлопает в ладоши и в открывшиеся двери вбегают служанки. Одна бросается к одеянию госпожи, другая к эльфийке, а третья грубо и бесцеремонно выставляет Элла за дверь.

— Что там было? Ты словно из Чертогов Ллос вернулся, — кажется, обеспокоенность в голосе Ксун искренняя.

— Не… не могу сказать.

— Идем, покажу, где спят рабы. Скоро начнется служба, на которую тебя все-таки не пригласили.