Глава 4

… её не стало в четверг, но хоронят в пятницу. И ветер затягивает самую печальную песнь. И злится, норовя непросто сорвать с нас, сопровождавших её гроб, одежду, но и вообще сдуть с лица земли саму процессию. Чёрную, как стая ворон.

Миссис Пирстон, библиотекарь, вроде бы незаметная, но её знал каждый. Поэтому сейчас на похоронах едва ли не весь Комри.

В лицее даже отменили занятия. Ребята идут за гробом, притихшие от свалившегося на них осознания смерти.

У меня щиплет глаза, но я не плачу.

Никто не плачет.

Родственников миссис Пирстон так и не нашли.

Кто она, откуда приехала — пусто!

Будто всегда находилась здесь вместе с библиотекой. Пропитавшаяся запахом книг. С голосом, напоминавшим шелест страниц.

Серая, пыльная, обычная миссис Пирстон.

Такая — для всех, но не для меня.

Я-то знаю: она жила, чтобы хранить ту папку. И это знание угнетает меня.

У кладбищенских ворот нас встречает ангел. Лицо его треснуто, словно кто-то полоснул молнией. Ангел сидит на могиле Мэри-Лиз. И если верить цифрам на плите, она умерла в двенадцать лет.

Чуть поодаль — галдит вороньё. Что-то делят с криками и склокой. Мы пугаем их, они взлетают, и я вижу трупики котят. Уже безглазых, с развороченным нутром.

К горлу подступает тошнота, отвожу взгляд. Но спиной чую: вороны наглеют, их голод сильнее. И они вновь слетают к добыче. Им плевать на людскую скорбь. Прощальная речь пастора тонет в вороньем грае.

Вот такое напутствие вам, миссис Пирстон.

В кармане дёргается телефон, поставленный на виброзвонок.

Инспектор Вильямс.

Едва не подпрыгиваю на месте, отхожу побыстрее, чтобы ответить. Опираюсь на кого-то крылатого.

— Да, я слушаю.

— Мисс МакКолл открылись новые подробности в деле вашей сестры. Надо бы встретиться.

Ой, чёрт! Опёрлась-то на горгулью! И та — недовольно скалиться! Отпрыгиваю и чуть не роняю телефон. Удаётся удержать. Кричу в трубку:

— Буду через четверть часа.

— Жду.

По морде горгульи вижу: она всё знает и теперь смеётся надо мной.

Ёжусь, обхватываю себя руками. А ветер срывает мой шарф, забрасывает его высоко, почти до брюхатых свинцовых туч, потом резко швыряет вниз. Обматывает вокруг сучковатой ветки.

Что ж, ей нужнее.

Я не стану ругать ветер.

***

Инспектор как-то подозрительно-счастливо возбуждён.

Сразу же усаживает на стул, ставит передо мной стакан воды.

А я — кошусь за окно. На тот самый клён. Сегодня он бескошковый и это радует.

Вильямс садиться за стол, мнёт пухлые пальцы и, наконец, расплывается в улыбке:

— Мы нашли её!

— Кого? — подпрыгиваю на стуле.

— Нашу пропажу.

— Какую пропажу?

— Ну вот же, взгляните, — он выкладывает на стол фотографии старой зелёной машины. Пикап и вправду знаком. У меня перехватывает дыхание.

Не может быть!

Должно быть, возмущаюсь вслух, потому что инспектор тут же восклицает:

— Ещё как может! Машину обнаружили в тринадцати милях от Эдинбурга. Фото с заправки. Как только она заселиться в отель — мы будем знать. И дело закрыто!

Похоже, он верит в удачу.

Я сошла с ума. У меня, правда, амнезия?

— Нет, — мотаю головой, — нет! Её, пропажу, у нёс человек по имени Грегори МакНиллон. Он действительно существует! Миссис Пирстон знала его! И Флетчер, он подтвердит!

— Миссис Пирстон, увы, оставила этот мир. Она не может свидетельствовать. Ни в пользу вас, ни против.

— Но …

— Никаких «но»! Это, — он стучит пальцем по фото, — её машина. Мы уже пробили по базе. А значит, она жива, здорова и просто уехала от вас в столицу.

— Когда сделано фото?

— Вчера около одиннадцати ночи.

— В это же время умерла миссис Пирстон.

— Это просто совпадение.

— А если не просто! — упрямлюсь. Хотя и сама не помню, что именно пропало. Догадка смутно маячит на грани сознания. Я потеряла нечто важное. Но вот что? Или кого? Может, ту девушку с фотографии. Ту, у которой исчезло лицо? Видимо её. Недаром же я пытала Питера … Кто она мне? Надо будет спросить маму. И почему я помню про кошку. Это странно. Кошка появилась, когда у девушки на фото исчезло лицо.

— … не упорствуйте! — увещевает инспектор. — Вам нужно успокоиться и показаться врачу! Для вашего же блага!

Сжимаю кулаки. В голове каркают вороны, смеются надо мной и жрут котят.

Говорю тихо, не слыша собственного голоса:

— Я доверяла вам.

— Мы помогли вам, — он разводит руками, — благодарить нужно.

А я хочу залезть на крышу ратуши и проорать: «Вы что не видите?!»

Не видят. Мир слепой, как новорождённый котёнок, и его расклёвывают вороны цинизма и равнодушия.

Вильямс нажимает кнопку громкой связи и говорит:

— Офицер Свенкли, проводите мисс МакКолл.

Разговор окончен.

Они не станут её искать.

***

Еду к Флетчеру.

Я помогла ему устроиться в пансионате «Пепельные розы», что за посёлком, возле леса. Это строение, несмотря на светлый, увитый плющом фасад, выглядит мрачновато. За каждой занавеской — розовой с серой каймой — вздыхают шорохи. За гобеленами шепчутся тени, а портреты со стен смотрят чересчур внимательно.

Большую часть года пансионат пустует. Лишь к лету сюда прибывают и заселяются отдыхающие. Всё остальное время «Пепельные розы» спят на махровом одеяле запущенного сада. Хозяин пансионата, мистер Крэслли, старик с добрыми глазами. Он не встаёт с инвалидного кресла и почти всё время проводит за раскладыванием пасьянса. Помогают ему три женщины — экономка, кухарка и горничная. Они разнятся, как кусты роз в его саду — экономка, мисс Багри, изысканная голландская: всегда ухоженная, чопорная с причёской. Кухарка, Мерседес Гарсиас, — вьющаяся красная: яркая, слишком красивая для этого места и немного неопрятная. Она любит латиноамериканскую музыку и гавайские сигары. Лолита Колин, горничная, скромная чайная: тихая, послушная, чистенькая, благоуханная.

Такими они встречают нас, когда я подвожу Флетчера к пансионату.

Вежливые, милые, гостеприимные.

В фойе, где мисс Барги оформляет моего спутника, уютно: стены выкрашены в нежно-розовый, занавески с рюшами и мебель в стиле шебби-шик. Здесь хочется жить. Лолита Колин, моя ровесница, ставит передо мной чашку ароматного чая и подаёт булочки.

Остаюсь, хотя должна вроде идти: моя миссия на сегодня окончена. Но любопытство останавливает меня. Доктор Флетчер не отдал мне жёлтую папку, которую взял у меня в кафе.

А я должна знать, что там.

Оформившись, он великодушно приглашает к себе. Номер слишком хорош для холостяка. Кругом зелень, розы и беж. Дерево и бронза.

Флетчер улыбается:

— Я словно завёл семью! Какие милейшие здесь люди!

— Не обольщайтесь, — говорю я, плюхаясь в кресло с розанами, — ходят слухи, что здесь случилось кровавое убийство и теперь тут обитают призраки.

— Призраки, мисс МакКолл, — безобиднейшие создания. И часто несчастны. Я их жалею, а не боюсь.

Вымученно улыбаюсь, сжимаю подлокотники.

— Стало быть, в превращения вы не верите, а в призраков — пожалуйста.

Он мягко улыбается и садится в кресло напротив.

— Магия сама по себе естественна, она лишь один из актов творчества. Но надо знать разницу между сотворением и мифом, домыслами. Джон Ди и Исаис Чёрная вполне логичны в этом мире, а вот превращение женщин в кошек — нелогично. Зачем?

— Ну вы же сами сказали — такова женская суть. Вдруг кому-то нужно добраться до этой сути?

— Для этого не нужно превращать человека в зверя, пусть и милого. И чего вам вообще дались эти превращения?

Пожимаю плечами.

— Не знаю. Помню только, что это связано с Грегори. Вроде он кого-то превратил в кошку. Но может это был сон. Я тогда слегка перебрала. Но в тот день потеряла …

— Кого или что?

— Наверное, человека.

Флетчер ободряюще улыбается:

— Рано или поздно всё тайное станет явным.

— Это обнадеживает, — уныло замечаю я, прощаюсь и бреду к двери, забыв про папку.

В фойе — старик в кресле, а поодаль — три кошки: элегантная британка голубого окраса, пёстрая трехцветка и милая чёрненькая, с белой грудкой и такими же носочками. Они все улыбаются мне — и старик, и кошки, а я стою на последней ступеньке и, хлопая глазами, таращусь на них.

Трясу головой: и вот на месте кошек — уже знакомые мне работницы пансионата.

Мистер Крэссли машет мне рукой, подзывая.

Не решаюсь приблизиться.

Он ему приходится повысить голос:

— Понравилось у нас? — не отвечаю, но ему, похоже, и не надо. Он решил всё наперёд. — Ну тогда приезжайте вновь и рекомендуйте друзьям.

Всенепременнейше, думаю я, и спешу уйти.

Мисс Барги перехватывает меня на крыльце.

— Я хотела сказать вам … ваши волосы …

Соображаю, что она намекает на цвет: я, как выгнала Питера, покрасилась в «дикий баклажан». Вышло что-то ближе к чернильному, должно быть, — домашний.

— Да, — отзываюсь я, — обновила имидж.

— Очень яркий цвет. Не подходит леди, — говорит мне эта Мисс Безупречность.

— Тогда хорошо, что я не считаю себя леди, — отбиваюсь я, мысленно корча рожу и ухожу, уже не оборачиваясь.

БИГЭТ МАККОЛЛ

Рис. Екатерины Бакулиной

В ту ночь я вижу сон: … мир одноцветен, словно кто-то открыл его в Paint и набрал в заливку серости. И только ей на волосы распылили самый яркий рыжий. Она стоит между горулей и ангелом. У ног сидят безглазые котята со вспоротыми животами и улыбаются, как Чешир.

Она грозит мне, пролетающей над кладбищем на метле, тщедушным кулаком и бросает слова на ветер. Ветер, взвивается ко мне, и я слышу:

— … тебе, Кошка, не стоит шнырять, припадая к земле, подглядывая за всеми! На ветвях деревьев безопаснее! Можно затаиться и переждать дурные времена. Когда чёрные тени скользят над землёй, не стоит разевать на них пасть. Занимайся своими делами и не лезь в чужую личную жизнь!

Меня будит звонок. Коллеги сообщают, что миссис Пирстон не стало. Мама всегда говорила, что увидеть человека молодым во сне — к смерти. А она приснилась мне совсем молодой.

И вот теперь я еду к Флетчеру, потому что у него папка, в которой, знаю, меня ждут ответы…

Они сидят за столиком в стеклянной столовой — Флетчер (лицом ко мне) и какая-то женщина (спиной). Доктор машет мне, как старой и дорогой знакомке, зовёт за стол. Я подхожу, и он представляет мне свою спутницу:

— Гвендолин МакНиллон.

И весь сияет, как новенькая монета. А я, поражённая сочетанием имени и фамилии, оборачиваюсь и … столбенею.

Глаза — зелёные, со злыми смешинками. Личико — прекрасное и юное, в диссонанс к строгой причёске и простому чёрному коктейльному платью.

И вправду Гвендолин. Та самая, что ходила ночью по крыше.

Реальность подёргивается дымкой и заваливается вбок.

Меня сажают на стул, взбрызгивают водой. Прихожу в себя окончательно. Гвендолин уже не кажется потусторонней. Наоборот, вполне милая, заботливая и выглядит смущённой.

— У меня лунатизм, — словно извиняется она. Голос мягкий, нежный, словно кто-то перебирает бисер. — Иногда я брожу даже по крышам. Родные боятся за меня.

— Да, я видела мальчика, он окликал вас. Вы шли по самому карнизу.

— Мой брат, Найджел. А когда вы были в Даддингстоне?

— Никогда …

— Тогда странно, как вы видели. Я приехала в Комри только пару часов назад. А приступ был у меня в среду. Помню, Найджел так испугался. Он сказал, что какая-то женщина кричала на него, чтобы он не кричал мне.

— Но как такое возможно? — удивляюсь. Они оба лишь пожимают плечами.

Гвендолин присаживается рядом, Флетчер — напротив. Она берёт меня за руку и говорит вкрадчиво:

— Вы очень взволнованы. Дирк сказал мне, что вы кого-то потеряли. Примите мои соболезнования. Вы ведь с похорон.

— Нет, это не то, что вы подумали. Человек, которого я потеряла, жив. Уверена. Сегодня мы хоронили миссис Пирстон, библиотекаря, она передала нам папку.

Флетчер ахает.

— Не может быть, та женщина выглядела странной, но здоровой.

— Её смерть потрясла всех… — не хочу об этом говорить, переключаю их на то, что волнует куда сильнее: — Вы посмотрели папку?

— Да. И могу смело заявить: там нет ничего, что могло бы … послужить причиной … ну … из-за чего бы могла умереть та женщина. В папке всего лишь старые газетные вырезки и легенда.

— Что за легенда?

— Их две, если точнее, — вмешивается Гвендолин, и тут же осекается, извиняясь, что влезла, хотя её не спрашивали. — Первая легенда известная, о хитроумном Сете, изобретателе шахмат, а вот вторая … вам лучше прочесть.

Флетчер вытаскивает из своего портфеля ту самую папку и протягивает мне.

Едва я касаюсь пакета, мир вновь подёргивается серым, и где-то у самой луны зловеще хохочет колдунья…

А потом луна трескается и из нутра её вытекают чернила, они капают на листы, заверчиваются в вихри, разлетаются по бумаге, обретают форму и смыл.

И я вижу её, женщину, проклятую в этом мире. Потерявшуюся в пустыне зла и отчаяния.

Слепого котёнка с разорванным животом.

Бесприютную странницу.

Богиню кошек и луны.

Исаис.

Она поправляет рыжий локон и шепчет: иди за мной.

И меня поглощает текст.