Глава 3

… к среде отношусь с теплом. Переживёшь её — и уже почти конец недели. Особенно теплеет на душе к концу рабочего дня. А вот утро среды — прохладно. Это обычное будничное утро.

Сегодня вместо мобильника и задолго до подъёма меня будит требовательный мяв. Подскакиваю, нащупываю тапочек, запускаю в заразу на звук. Она отскакивает с ором, укрывается в коридоре и продолжает руладу.

Встаю, заворачиваюсь в плед и употребляю слова, которые вовсе не приличествуют леди. Хоуп ведёт меня на кухню, трётся о холодильник — быстро поняла, кто в доме главный. Только он не главный, а пустой. Там нет даже пресловутой повесившейся мыши, чтобы угостить питомицу.

Хоуп мурлычет, переворачивается на спину, подставляя пушистое белое брюшко и поджимает лапки. Топлю руку в мягкой шерсти, чешу ей животик. Кошка зажмуривается, углубляет тембр. И мне начинается казаться, что мурчание вибрирует внутри, и самой хочется жмуриться и подмуркивать.

Когда тебя просит надежда — отказать невозможно. Вспоминанию, что напротив открылся круглосуточный. Собираюсь быстро, оправдываясь перед Хоуп:

— Сейчас, потерпи, будут тебе вкусняшки.

Она верит. Спокойно садится рядом, обвивает себя хвостом.

Глазастая. Статуэтка.

Любуюсь, киваю ей и ухожу.

Моросит дождь. Мелкие капли частят и проникают всюду, напитывают одежду, сбегают за ворот. Бррр …

Сутулюсь и бегу под маркиз магазина, встряхиваюсь, прежде чем войти. Витрины ловят меня, отражают, идут зыбью, выталкивают назад. Не хотят пускать.

— Гвендолин! Гвен! Слезай!

Доносится от соседнего дома, и я оборачиваюсь на звук.

Вот уже двадцать лет, если верить местным, там никто не живёт. Как же пропустила появление соседей?

— Гвендолин!

Кричит подросток. Высокий, тощий. В намокшей толстовке и джинсах. Должно быть, он чувствует мой интерес и резко оборачивается. Глаза круглые, жёлтые и светятся в темноте. Лишь на миг, потом гаснут, теряются на сером, смазанном сумерками, лице.

Сова, приходит мне.

Нет, сыч.

Сыч-сыч, сто бед накличь.

Детская пугалка. И по спине продирает когтистой лапой догадки.

— Она там, — испуганно шепчет мальчишка и тычет пальцем сторону крыши. Заговорив, он перестаёт пугать.

Задираю голову: действительно, по карнизу, пританцовывая, идёт девушка. Её хрупкий силуэт чёток на фоне огромной, будто вырезанной из фольги, луны, прячущей лик за вуалеткой туч. Длинные тёмные волосы перебирает ветер, а тонкая сорочка вымокла до нитки и льнёт к телу. Сомнамбула идеальна — юная богиня.

— Не зови, — кричу через улицу. — Нельзя будить!

— Грохнется же! — упрямится мальчишка.

Мотаю головой: почему-то твёрдо знаю — эта не грохнется.

Карнизная плясунья, меж тем, доходит до края и раскидывает руки: шаг — и срывается.

Мы оба, как завороженные, я и мальчишка, следим, как она летит: пару мгновений вниз, а потом — вверх, выше. А там — хохочет, и в хохоте её чудится что-то холодяще-знакомое.

Реальность идёт зыбью.

Никакой девушки, летящей к луне, никакого мальчишки, смотрящего в ночное небо.

И старый нежилой дом — всё тот же, с покосившимся забором и запущенным садом. Новая в этом пейзаже только женщина с метлой. Не ведьма — дворник. И её предельно возмущают мои метания.

— Вы, милочка, что глаза дома забыли? На людей наскакиваете!

Отступаю, извиняюсь,

Трясу головой, прогоняю наваждение, вспоминаю, зачем выбралась из дома и вхожу в супермаркет.

Завтрак себе, и несколько завтраков-обедов-ужинов — Хоуп. Она заслуживает.

Кошка встречает у двери и недовольно мяукает на меня: выговаривает, что долго ходила. Но когда ставлю на пол пластиковую кормушку и наполняю её до краёв лакомством, настроение у моей надежды резко меняется и музыкальное сопровождение тоже.

Она лопает, а я гуглю симптомы белой горячки. Разумеется, понимаю, что одного изрядного подпития мало, но … Эти глюки! Устала уже! Не знаю, где и что не так — со мной или с реальностью?

Просыпается будильник, сообщает громко и деловито, что пора вставать. Корчу рожу:

— Опоздал, горластый, уже часа три как на ногах!

Потягаюсь, плетусь в душ. Надо собираться на работу.

… Лицей Святого Патрика располагается в готичном здании. Утопает в садах и манит зелёными, ухоженными лужайками, на которых, в теплое время охотно резвится детвора.

Но сегодня дождь, сырость.

Ёжусь и, кивая налево-направо ученикам, спешу внутрь. Но, несмотря на то, что влажный шарф повисает на спинке кресла пёстрой змеиной шкурой, а куртка отправляется в шкаф, облегчения не приходит — дрожу так, что зубы стучат.

Клац-клац, скелет гуляет по кладбищу, клац-клац.

Тут распахивается дверь и заглядывает Лойс, математичка.

— Эй, Бигэт, поторопись. Директор в ярости и это всё ты виновата!

У Лойс нет возраста, пережжённые химиями волосы, очки — стрекозьи глаза, а на узком бордовом платье — кошачья шерсть.

Лойс не любят, некоторые даже брезгуют ею за плохой запах изо рта и жёлтые зубы (кобыльи, как говорит наш физик, мистер Бьёрт), но она хочется со всеми дружить, всегда улыбчива и жизнерадостна, как двухмесячный щенок.

Благодарю, обхожу по дуге — а вдруг неопрятность заразна? — и направляюсь в директорскую.

Разносить перед началом занятий — сурово.

В кабинете меня пленяет парфюм, терпкий, с ноткой свежести.

У директорши такого нет.

А потом замечаю его.

Нет, он слышит, как кто-то входит, и оборачивается.

И меня тянет в его глаза: там, наверное, верится воронка. Они светло-серые, с цветными крапинками, будто камешки сквозь прозрачную воду.

И пока выныриваю, отфыркиваюсь и привожу мозги в порядок, он встаёт и протягивает руку.

Приходится снова задирать голову, потому что опять на целый фут выше меня. Одет неброско, изыскано. И голос, когда он заговаривает, приятный и тёплый, с бархатными нотками, кутает, словно пледом.

Он протягивает ладонь — тонкую, нервную, и, словно бы одушевлённую и живущую самой по себе, как Вещь из «Семейки Адамс», и представляется:

— Дирк Флетчер.

Осторожно касаюсь его живой руки. Та оказывается горячей и твёрдой.

Флетчер по-доброму улыбается и приглашает сесть, хотя и не хозяин кабинета.

Директриса, миссис Дункан, не возражает такому самоуправству. Видимо, не одну меня очаровал этот незнакомец.

— Мисс МакКолл, — начинает она вежливо, — доктор Флетчер — профессор этнографии, собирает фольклор. Он прямо сейчас рассказал мне о наших местах больше, чем я когда-либо слышала от местных. Ведь он собирается написать книгу о Комри. Ведь перед тем, как перевестись к нам, вы тоже, насколько мне известно, интересовались данной темой?

Спрашивает вкрадчиво, сглатываю и киваю.

— Я прочёл ваши статьи, весьма любопытная подача!

Краснею от похвалы. Ведь я — дилетант, так, услышала парочку любопытных легенд и записала их. Ничего особенного. А тут настоящий учёный хвалит.

Притягиваю графин, наливаю воды, пью жадными глотками и лишь с последним прихожу в себя.

— Ну так вы поможете нашему гостю? Об оплате не беспокойтесь — ваше жалование останется прежним.

Просто аттракцион невиданной щедрости.

— А как же мои ученики?

— О них позаботиться Милена Дейтон.

Милена?! Подскакиваю на месте, как ужаленная. Эта девица имеет за плечами лишь секретарские курсы и родство с директрисой. Лицензию на преподавание добыла каким-то странным и не очень честным способом. Страшно представить, что она натворит с моими ребятами. Уверена, они в свои десять знают больше неё.

Но только открываю рот, чтобы выразить отношение к такому повороту, начальница поднимает руку:

— Мы уже внесли изменения в расписание! — и ослепительно улыбается нашему гостю: — На ближайшую неделю она ваша, доктор Флетчер.

Тот сдержано благодарит.

Идём к двери. Он ждёт, когда я спешно одеваюсь и отбиваюсь от взволнованной ребятни. Они так тянут листки с домашним сочинением и наперебой рассказывают, кто и что написал. Оставлять их жалко.

Предательница.

Детские глаза — цветы, умытые росой. Так же широко и наивно распахнуты навстречу миру. Зажмуриваюсь, рассказываю им про мисс Дейтон, слышу разочарованные возгласы и по стеночке выскальзываю в коридор.

Почти влипаю во Флетчера, извиняюсь и чертыхаюсь одновременно, хотя охота выть.

Он приобнимает меня за плечи и ведёт по коридору.

Когда оказываемся за пределами лицея, замечаю: дождь закончился, и солнце затевает неравный бой с тучами. Переменная облачность — самая гадостная погода. Словно там, высоко, за тучами примостился глупый карапуз и играет с выключателем: светло — темно, светло — темно. Это взрывает мозг и дико бесит. Но я сегодня не в настроении ругаться с небом.

Тем более мой сопровождающий сразу переходит к делу:

— Скажите, что вы слышали о культе Исаис Чёрной?

Пожимаю плечами.

— Всегда считала, что её придумал Майринк и как-то не очень интересовалась темой, — честно выдаю я.

Флетчер хмыкает.

— При таком раскладе он и Джона Ди[i] придумал!

Морщу лоб.

— Ди вроде бы реальный. О нём даже статья в Википедии есть.

Флетчер смеётся до неприличного саркастично.

— Серьёзно! В Википедии?!

Понимаю, что сморозила чушь, но спорить нет сил. Почти бессонная ночь превратила меня во всесогласную амёбу. Так что на философские или литературоведческие споры я сейчас не гожусь.

А он не унимается:

— Но в вашем высказывании есть доля правды.

Да неужели! Так пойдёт дальше — глядишь, и наличье мозгов признает. Эх, как быстро слетает с людей очарование: щелчок пальцев — и передо мной унылый хмырь вроде Питера.

— Да-да, — твердит он меж тем, — что есть наш мир, как не одна большая история. Её одновременно сочиняют миллиарды авторов, но главный редактор — время — придирчиво шлифует. Так и пишется книга жизни. И сказки, — он перешёл на таинственный шёпот и наклонился ко мне, — только на первый взгляд кажутся небылицами. На самом деле они реальны!

— Санта существует! Родители врали мне! — готова прям в ладоши захлопать, ага. — Так куда вы там собирались?

— В библиотеку. Здесь же есть библиотека?

Киваю и зову за собой.

По дороге он не унимается, хотя идём достаточно быстро — сырая одежда побуждает меня шагать бодрее, чтобы поскорей покончить с этим типом и отправиться домой, под тёплый плед, и чтобы Хоуп мурлыкала, свернувшись клубком у меня на коленях.

— Я говорил вам об Исаис. Так вот, её культ существовал на самом деле, а последние адепты жили в Комри ещё каких-то двадцать лет назад!

— Никогда ничего не слышала об этом от местных. Сама я здесь всего пять лет.

— Это неудивительно, с культом Исаис связаны очень тёмные ритуалы. Тайгерм, например. Жуткая вещь …

Уже не слышу, что он уговорит, потому что в ушах пронзительно и предсмертно воют коты, а перед глазами полыхает огонь.

— … получал колоссальную силу, — успеваю уловить хвост фразы и взлетаю по ступенькам библиотеки так быстро, что спотыкаюсь о верхнюю ступеньку и едва ли не падаю.

Флетчер ловит меня в нескольких сантиметрах от бетонной плитки, которой вымощена площадка перед дверью, и я снова попадаю в плен его глаз.

Вынырнуть теперь стараюсь ещё быстрее — не хватает воздуха.

Услышав наш запрос, библиотекарь, миссис Пирстон, вздрагивает и говорит чуть слышно:

— Значит, настал час.

Потом юркает куда-то за стеллажи и возвращается с пухлой жёлтой папкой.

— Забирайте и уходите, — машет рукой она и оглядывается так, словно притаившаяся за книжками тьма сейчас оживёт и набросится.

— Уходите, — торопит она, и я тяну Флетчера за рукав.

— Это определённо самая странная библиотекарша из всех, кого мне доводилось видеть.

— Не судите книжку по обложке, — напоминаю ему, засовываю папку в сумку. — Теперь куда?

— Желательно бы в городской архив. Нужно уточнить с какого по какое время здесь проживал Грегори МакНиллон.

— Нам не нужно в архив. Я видела его пару дней назад.

— Где и когда?

— Пару дней назад. В пабе «Дохлый кот». Имя запомнила. И глаза такие — круглые, совиные. Жуть.

— По описанию похож, — задумчиво бормочет Флетчер и трёт пальцами острый подбородок.

— И это ещё не всё, — меня прорывает, потому что тайна тяжела и раздавит вот-вот. — Вчера мне пришла посылка от мамы. И там была книга. Стихи. Один — написан от руки. От Грегори какой-то Вэлган. Можно, конечно, списать на совпадения, но я в них что-то не верю последнее время.

Флетчер долго и пристально смотрит на меня, а потом, будто осмелев, спрашивает:

— А её вы тоже видели?

— Кого?

— Гвендолин?

— Ту девушку, что ходила по крыше?

— Да.

— Это ж был глюк!

Он наклоняется ко мне и больно сжимает локоть:

— А если нет?

Морщусь, высвобождаюсь, отодвигаюсь от него.

— Но … она летела … а потом исчезла …

— Если что-то не совпадает с вашими взглядами на жизнь, вовсе не значит, что этого нет.

Многозначительно! Подняв вверх палец!

— Ага, — киваю я, — а по вашей логике можно дойти и до того, что молодые женщины превращаются в кошек.

Откуда я это взяла? Но видение такое чёткое, подсвечено красным, или рыжим…

Флетчер смотрит на меня, как на умалишённую.

— Нет, дорогая мисс МакКолл, хотя я и сказал ранее, что сказки сбываются, но не до такой же степи. Хотя что-то кошачье несомненно есть в каждой женщине. И немного от ведьм.

И почему мне кажется, что из него бы вышел неплохой инквизитор?

— Предлагаю перекусить, — неожиданно перескакивает он, и мой желудок отзывается неприличным урчанием. Краснею.

— У Сайманов подают отличный ростбиф, — бормочу себе под нос.

— … да, а ещё все вы знаете, как найти путь к сердцу мужчины.

— Верно, и в этом плане я согласна с О.Генри. Он был мужчиной и знал, что прав, когда писал о представителях своего пола: «Это могила. Это саркофаг для погребения в нем бифштекса, свиных отбивных, печенки и яичницы с ветчиной!»

— Весьма обидное замечание! — морщится мой собеседник.

— Зато реалистичное!

Он вздыхает и плетётся за мной, а я усмехаюсь, прикрывшись шарфом.

Но за обедом можно будет полистать папку, что тоже плюс.

______________________

[i] Джон Ди, иногда Дии (англ. John Dee; 13 июля 1527, Тауэр Уард, Лондон, Англия — 26 марта 1609, Мортлэйк, Лондон, Англия) — английский математик, географ, астроном, алхимик, герметист и астролог валлийского происхождения.