Глава 10

— Ла-ла-ла, — мелодично пел День, вертя баранку. — Ла-ла-ла-ла-а-а… Берега, корабли…Субмарина любви...

Рамиро поморщился. По опыту он знал, что когда дролери начинает напевать, настроение у него — хуже не придумаешь.

— Что такое недовольное лицо? — тут же отреагировал День. — Музыка мешает? Ты прав… — он повертел верньер на приборной панели. — М-м-м-м…

— А я любила тебья-а-а-а-а-а-а! — взвыла лестанская певица. — Такой любовьу, чистой, как снег, любовью-у-у-у!

В светлом салоне роскошной Деневой «орки» стало тесно от гудения флейт, боя барабанов и надрывного звона струн.

— А-а-а-а, любовь моя-а-а-а-а! Как грустила-а-а-а я по тебье!

— День, ради бога, прекрати, — взмолился Рамиро. — Нам еще полчаса ехать.

— А что? — дролери поднял бровь, не отрывая взгляда от дороги. — Это же ваше людское искусство. Послушай, как задорно. Особенно вот это. «На причале, на причале чайки белые кричат, носит черные погоны мой любимый на плечах». Блеск! Феерия!

Рамиро сжал губы и постарался не прислушиваться. Когда Дню попадала вожжа под хвост, проще было перетерпеть.

— Ты же, пропасть, королевская цензура, — не удержался он через пару минут. — Взяли бы и запретили радиотрансляции с Южного Берега.

— А мне нравится.

Рамиро не нашелся, что ответить, и тоже стал смотреть на дорогу. Лестанская певичка хрипло продолжала сообщать, что она все отдаст «за ночь с тобой; возвращайся, милый мой», День рулил и старательно подпевал чистым, прекрасно поставленным голосом, по которому сразу узнаешь выходца из Сумерек. Мир вокруг начал подозрительно напоминать ад.

— Там тебе в бардачке подарок, — День вдруг прервался. — Вожу-вожу, никак не отдам. Забери. Ты у портного был?

— Конечно, — соврал Рамиро не моргнув и глазом.

— Завтра день Коронации, ты помнишь?

— Конечно.

Черт, и правда… Вот время-то летит…

— Ты и рубашки купил?

— День! После скандала, который ты мне устроил на выставке, я купил две дюжины рубашек. Или три.

— Надо было тебя вообще убить, и проблема исчезла бы сама собой.

День мрачно замолчал. Потом тормознул на светофоре и некоторое время сидел, выключив радио. Настала благословленная тишина.

— Что, все плохо, я так понимаю?

— Ну, как тебе сказать. По сравнению с тем, что недавно Фервор сделал с одним сагайским атоллом… все просто прекрасно.

— А если не заниматься аналогиями? Что там с агиларовским мальчишкой?

— С ним тоже все прекрасно, если не считать того, что его обвиняют в совершении человеческих жертвоприношений и контактах с Полночью. И это подтверждено весьма выразительными фотографиями, на которых у него руки по локоть в крови.

Теперь уже замолчал Рамиро.

— Сначала меня вызвал Вран, — сказал День, ни к кому особенно не обращаясь. — И потребовал, чтобы я запротоколировал допрос. Потому что он, мол, никому больше не доверяет, а мне доверяет. Мальчишка был уже без сознания, Вран превратил его мозги в кашу за пару секунд и готов был полезть ему в голову физически, с клещами и долотом. Я побеседовал с Враном и попросил его не делать резких движений. Потом примчался Его Величество король Герейн и потребовал, чтобы я запротоколировал допрос и возможный арест Врана. Я побеседовал и с ним, и также попросил не делать резких движений. Потом они полчаса орали друг на друга. Потом прибыла Таволга… Хорошо, что Вран хотя бы ее послушал и отдал молодого Агилара… То, что от него осталось.

— В смысле? Мальчишка теперь идиот?

— Ну, не все так фатально. Тут уже все зависит от него самого. Если раскиснет, превратится в овощ. Возьмет себя в руки — выкарабкается.

Рамиро молчал, не зная, что сказать.

— В итоге мне предстоит подготовить такое объяснение высоким лордам, какое они съедят, не очень плюясь. Как-то подсластить грубость Врана, который и не подумал выйти и извиниться, и не потому что слишком горд, а потому что считает это людскими ритуальными плясками, не стоящими внимания. Ну, и по мелочи. Например, уговорить Агилара выдать тело Клена. Нехорошо будет, если он уйдет там… в подвале людского дома.

Цветная пыль…

— День, что на самом деле происходит?

— Я вижу несколько вариантов, — День внял нетерпеливым гудкам и наконец тронул «орку» с места. — Или кто-то пытается испортить отношения Дара и Сумерек, совершая провокации. Или кто-то пытается создать ситуацию, пригодную для гражданской войны. Или…

— Или что?

— Что-то третье. Все, что угодно. Но парень действительно убил человека во время ритуала вызова; он указал на своего родича как на организатора, и пока этого родича не нашли. Оперативность, с какой фотографии оказались у Врана, который известен как непримиримый враг Полночи, заставляет думать, что это сделано нарочно. Кто-то предполагал, что старый ворон взовьется и натворит дел. Полуночного может уже не быть в Даре, его могли выдернуть для какого-то конкретного дела — «сходи туда не знаю куда» или «принеси мне мешок золота», что там еще людям бывает нужно?

— Не знаю.

— И я не знаю. Так вот, возможно, само по себе жертвоприношение не имеет никакого значения. Ну, труп. Хотя высокие лорды могли бы лучше следить за своими сыновьями… Однако они очень заняты, заседая в совете и решая — так ли страшно мы опасны, предоставляя вам лекарства, технологии и… дружбу.

— День…

— Я уже более трехсот лет День. Круглые сутки.

— Вся эта история похожа на бред.

— Конечно, — легко согласился дролери. — Только это не делает ее менее опасной.

Рамиро открыл ящичек, в котором лежал обещанный подарок. В голове толклись обрывки мыслей, никак не желая укладываться в единое целое. Книга в красивом старинном переплете. Он безучастно глянул.

«Песни Синего дракона». Надо же… Раритет. Сборник найльских легенд; в Даре сто лет не переиздавался.

Что он знает о Полночи… Демоны… хлопанье крыльев во мраке… нельзя войти без приглашения в дверь чужого дома… Холодный Господин со своей сетью. Зеленоватое сияние, которое иногда видишь в кошмарах… проклятые души… сделки с Полуночью. Ножи.

«Я помню лета яркий свет и годы впереди, но ледяней и злее всех клинок в моей груди. Я вижу мир как наяву, я слышу пенье вод, и смерть напрасно я зову к себе который год…»

— Полночь — она же, ну… вроде никак себя не проявляет уже много лет. Трудно поверить, что…

— Рамиро Илен, — проникновенно сказал День. — Было время, когда тебе трудно было поверить в меня. Если мне не изменяет память, ты все время норовил меня пощупать и приговаривал что-то вроде «мары меня раздери, это же дролери из Холмов».

— Ну, ты… — Рамиро смутился. Ему ярко представились юные годы, и то утро в лесу после долгого и мучительного отступления, когда на поляну к ним вышло сияющее, как луч, золотоволосое создание, без видимых усилий несущее тяжеленный вещмешок и винтовку, обмотанную тряпками. — Ты, День, — это же ты. Другое дело.

— Может случиться так, что Полночь тоже может стать «другим делом». — «Орка» остановилась. — Приехали. Вылезай.

Рамиро посмотрел на дролери. Идеальный профиль, хоть на монету чекань; костюм с иголочки, руки в перчатках лежат на замшевой шкуре руля…

— Проваливай, — красивые губы сжались. День упорно смотрел на дорогу. — В свете происходящего мне хочется бегать по кругу и голосить, я лучше сделаю это в одиночестве. Чтобы… не разрушать твоих иллюзий.

Рамиро вздохнул и полез из машины.

— Книгу забыл. И… Раро.

— Что?

— Почитай ее внимательно, подумай. Там немало написано о том, как ведут себя фолари в присутствии Полночи.

— Хорошо.

— Я говорю серьезно. Если все так плохо, как я думаю, избавься от мальчишки как можно скорее. Верни его обратно в канаву.

— Угу.

— Я бы не хотел через некоторое время собирать по квартире твои размотанные кишки.

— Ага.

Рамиро захлопнул дверь и пошел к своему подъезду. «Орка» некоторое время стояла на месте, потом бесшумно тронулась и исчезла в путанице переулков.

Экскурсионный автобус шел по левому берегу Маржины, оставив позади и внизу речной порт с лесом желтых грузовых кранов, складами и железной дорогой. Небо над заливом Ла Бока сделалось пустым и золотым, как жерло ангельской трубы. За автобусным окном плыли тесные улицы, перекрестки, стада разномастных машин, рекламные щиты и ранняя иллюминация.

От старого города остались одни воспоминания. Глядя в окно, он не узнавал ничего, даже силуэта прибрежных скал.

Южные Уста горели несколько раз, их превращали в руины, отстраивали заново поверх старых фундаментов.

— Прекрасные господа, взгляните налево, мы подъезжаем к старому замку, одному из самых ярких и хорошо сохранившихся архитектурных памятников Южных Уст. Замок стоит на драконидском фундаменте; таким образом, самые старые его части насчитывают более двух тысяч лет истории. Впервые замок был перестроен Хаспе Наррано, первым лордом Нурраном; сильно пострадал во время нашествия Ньето Браво, восстановлен; южная башня разрушена еще раз во время Изгнания Лавенгов, но также перестроена архитекторами Амано Ливьяно и долгое время использовалась как мескита. В ее очертаниях ясно прослеживаются веяния лестанской архитектуры, такие, как отделка изразцами, луковицеобразное завершение и двойные арки…

Он не узнал и старый замок Нурранов. Когда-то гордо возвышавшийся над городом на самой высокой точке полудуги, обнимающей южную столицу, теперь он сжался, ссутулился, уменьшился у колен современных зданий. Словно бы врос в землю. Ров исчез, перед распахнутыми воротами на маленькой асфальтированной площади продавали мороженое и фотографировали с обезьянкой. Вместе с группой туристов он прошел во двор, горбато мощенный булыжником (потрепанное, устаревшее новшество; в его время здесь были широкие плиты из серого камня, ровные, как стол). Квадрат донжона едва угадывался в пристройках, Библиотечную башню действительно перестроили в церковь. Часть двора перегорожена кирпичным забором с запертыми глухими воротами, из-за забора торчат строительные леса.

Музей занимал первый этаж донжона. Большой полутемный холл внутри немного напоминал прежний зал для пиров, но абрис внутренних галерей изменился — они опустились, стали массивней и обзавелись подпорками. Двойной ряд ветхих знамен, свисавших с балок, шевелил сквозняк. Многие гербы незнакомы, но шиты тем же тусклым золотом и выцветшим шелком, что и герб их сюзерена — нуррановский крылатый корабль. Центр залы огорожен бархатными шнурами — напольная плитка там оказалась разобрана, и в широкой яме глубиной почти в ярд сверкала многоцветная мозаика. Недавно восстановленная, как сказала экскурсовод. Более двух тысячелетий назад это был пол драконидского атриума.

Сняв темные очки, он простоял перед ямой минут десять, дивясь откопанной реставраторами красоте. Он хорошо знал старый замок, но сильно траченные драконидские мозаики встречались только в прачечных и подвалах.

Потом в зале стало шумно, он огляделся и понял, что потерял свою экскурсию, а вместо чинных туристов зал наполнила ярко одетая ребятня.

— Дети, дети, не разбегайтесь! Посмотрите сюда, здесь во времена высоких лордов пировал лорд Нурран и его верные. Смотрите, какой большой камин, во время пира прямо в нем жарили целые бычьи туши… Рико, не надо садиться на трон, да еще с ногами. Нет, лорд Нурран был не толстый, это двухместный трон, для лорда и его леди. В каком году рей Ливьяно занял Южные Уста, кто нам скажет? Крита, ты скажешь? Крита! Вылези из камина, ты же не бычья туша!

Хохот, визг.

Он двинулся было прочь, но его чуть не сбила с ног влетевшая в залу женщина.

— Госпожа Алина! Ах, наконец я вас нашла. Госпожа Алина, я забираю Криту.

— Госпожа Эвита? — Учительница остановилась, окруженная гомонящим выводком. — Что случилось?

— Пока ничего, слава Господу. — Женщина выдернула из толпы смуглую девочку, с бантами, в оборчатом платьице с фартуком и в спущенных гольфах. Девочка повисла у нее на руке и заныла: «Не хочу домо-о-ой!» — Муж с работы позвонил, велел детей забрать на всякий случай. Госпожа Алина, к вам никаких претензий; беспокойно мне, да и муж звонил…

— Не хочу домо-о-о-ой!.. Не хочу! Не хочу-у-у-у-у!

— Я уж перестрахуюсь, с вашего позволения. Пока искала вас, всякого наслушалась. Боюсь, стрелять начнут… Вы бы тоже возвращались, не ровен час…

Госпожа Эвита удалилась, волоча скандалящую дочку. Учительница растерянно оглядела вверенных ей чад. Чада клубились.

— Дети, не разбегайтесь… Слышите? От меня ни на шаг! Взяли друг друга за руки! Встали в пары! Дети, мы сейчас вернемся в школу.

— У-у-у-у! — разочарованно взвыли полтора десятка голосов.

Он отошел вглубь зала к витринам, подсвеченным электричеством. В одной, среди мятых серебряных кубков, стертых монет и ржавых клинков, разломанных, как хлебцы, на множество кусков, лежал на боку шлем. Его словно ударило по глазам. Кованый, неоднократно правленый, потерявший форму, лишенный наносника. Внутри еще оставались зацепы для подвески. Шлем Лусеро Нуррана или Сакрэ Альбы… у него самого был такой.

«Предмет неизвестного назначения. Предположительно, ступка. XII в.»

Он отвел взгляд и прошел мимо витрин к выходу.

Через забор свешивались акации, в перистой их листве терялись спирали колючей проволоки, протянутые вдоль верхней кромки. Крашеные доски могли обмануть кого угодно, но не Ножа — за досками он явственно ощущал железные прутья. Он бы справился с ними, но, конечно, не на виду у всей улицы.

Надо бы дождаться ночи. Ожидание, скорее всего, будет фатальным. Вполне вероятно, что уже поздно и рейны нет в живых. Увы, он не мог определить, жив человек или мертв, взглянув на его фотографию, как некогда умел делать знакомый маг Амаргин. Но Амаргина теперь даже его паскудная фюльгья найти не может. Придется действовать наобум.

Он терпеливо двигался вдоль забора. Забор свернул от улицы вглубь дворов, пересек какой-то переулок, уткнулся в стену. Он дал крюка и обошел дома, потом долго искал вновь свернувший забор. Улица, вдоль которой забор тянулся, была почти без машин, зато навстречу двигались люди, по большей части — молодые парни и девушки. Кто-то ехал на велосипеде. Студенты?

А вот и ворота. За воротами виднелся пустырь с курганами вынутой почвы и несколько дощатых домиков. Ворота пересекал шлагбаум. Сбоку, в маленькой будке, сидел сторож. Студенты выходили именно из этих ворот.

Он показал сторожу пустой бумажный квадратик с печатью Кампо Селесте, отрекомендовался профессором катандеранского Королевского университета и прошел на раскоп. За грядами отвалов, за дальним кирпичным забором вставал купол-луковка бывшей Библиотечной башни и бывшей мескиты. Сам раскоп располагался на месте сада и части внешнего двора. Рабочий день на раскопе закончился; ребята стаскивали носилки, лопаты и тачки под навесы.

Он прошагал по деревянному настилу через отвалы и заглянул в глубокий, как пропасть, котлован. С далекого дна росли лабиринты стен и разноуровневых площадок, соединенных деревянными трапами. Трапы, ведущие на поверхность, выволокли у него на глазах — котлован на ночь сделался недоступен. Теперь в яму можно было только спрыгнуть. Неосторожный зевака, забредший сюда ночью, мог в два счета сломать шею.

Над воротами зажегся фонарь, сразу же за ним, цепочкой, загорелись фонари на улице. В котловане сразу же стало темнее.

Он двинулся по периметру, по дощатому настилу между краем ямы и откосом отвала, внимательно разглядывая лабиринты фундаментов. Вон в стенах драконидских построек виднеются дыры — то ли древняя система обогрева, то ли выход не менее древней канализации.

Золотистую ауру он ощутил раньше, чем самого человека. На дне ямы, около черных отверстий, кто-то был. Этот кто-то подпрыгивал на дне, пытаясь уцепиться за край одной из дыр, но все время срывался.

— Эй! — он присел на краю, — помочь?

Человек замер, задрав голову. Встрепанный студентик, вихры черные, как у грачонка. На лице — смена выражений, от испуга до облегчения.

— Да, — шепотом сказали снизу. — Скиньте мне трап. Только не зовите никого, пожалуйста.

— А что с рукой? — Левое предплечье перевязано грязным лоскутом, из-под тряпок сочится запах крови. Рубашка без рукавов — оба рукава пошли на повязку.

— Поцарапался, ерунда.

Ноздри, помимо воли, раздулись, как у охотящегося волка. Кровью пахло сильнее и сильнее. Он оперся ладонью о край и легко спрыгнул вниз, на глубину семи ярдов; паренек только охнул.

Повязка намокала на глазах.

— Снимай рубашку.

Под набухшей повязкой в мякоти предплечья пряталась сквозная дыра — словно проткнули железным прутом. Пытаясь подтянуться, парень растревожил рану хуже прежнего.

Он без усилия располосовал плотную ткань, свернул тампоном, прижал, затянул.

— На белом острове лежат ключи вострые… — сказал он без улыбки. — Под ключами… э-э-э-э… Надо же, забыл. Ладно, само остановится. От кого ты прячешься?

— Добрый господин, — пробормотал парень. — Вы же дарец, по акценту слышу. У нас тут свои разборки, а вам дела до них нет, правда?

— Ну, как сказать. До некоторых, может, и есть дело. Как тебя зовут?

— Хавьер.

— И ты знаешь, Хавьер, куда ведут эти ходы?

— Я прошлым летом тут копал; вернее, не копал, а в камералке планы чертил и находки зарисовывал. А вам-то зачем?

Вместо ответа он снял очки и сдернул шляпу. Освобожденные волосы посыпались на плечи. У мальчишки расширились глаза.

— Добрый господин… Ваше Величество?

— Высочество, — подсказал он, снимая шейный платок. — Ладно, полезли, нечего рассусоливать, волосы завяжу только. Цепляйся, подсажу.

Рамиро заслышал голоса, даже не открыв еще дверь. Громкий и требовательный женский голос — и время от времени виноватое бурчание баском.

Лара. Какого ляда она притащилась?

Он принялся ковыряться в замке, всякий раз ошибаясь и поворачивая ключ не туда. Входить в квартиру ему очень не хотелось. Судя по голосу, госпожа Край была чем-то сильно раздражена и обеспокоена.

— Вы извините, господин Илен, — послышался за спиной дребезжащий голос.

Рамиро обернулся. Рядом стояла благообразная старушка — его соседка — с легким пухом тщательно подвитых кудрей.

— Лара так переживала, дочку свою ищет, а вы, видно, мальчику запретили открывать. Так я ее пустила на балкончик, вы уж не ругайте старуху.

— Да… конечно. Это вы извините за беспокойство.

Он наконец совладал с замком и открыл дверь. Общая терраса действительно огибала весь этаж, и на нее можно было пройти из любой квартиры.

— Отвечай по-человечески, что ты бубнишь, — доносилось из комнаты-студии. — Я же тебя не съем!

— Здравствуй, Лара.

Пол усыпан бумажным крошевом, звездочками, листочками, полосками. Ньет резал трафареты для узорных фризов. Пахло горячим парафином. Госпожа Край, великолепная, как всегда, стояла посреди комнаты аллегорической статуей укора. Фолари предусмотрительно отступил за барханчик из обрезков — и там застыл.

— Явился, — стеклянным голосом сказала Лара. — Ты где был?

— По делам ездил.

Она нервно заходила вдоль бумажных заносов, как ходила бы вдоль края сцены. Ласточкины хвосты крашенных в баклажановый цвет волос покачивались. Ньет кинул на художника виноватый взгляд.

— Что тут у вас творится! Везде грязь, пылища, посуда не мыта, полное ведро объедков! В холодильнике пусто, мальчишка сидит голодный, ребра торчат!

— Я не голодный.

— А я тебя не спрашиваю. Ты что себе думаешь, Рамиро Илен? Прислали тебе родственника пожить, так можно над ним измываться? Ты где-то шастаешь, а он за тебя рисует! Свинья ленивая! Эксплуататор.

— Я не…

— Помолчи, я сказала! Рамиро, дай мне телефон его матери немедленно, я ей позвоню! Скажу, что мальчик сидит целыми днями один, по квартире разбросаны непристойные рисунки, — она потрясла пачкой зажатых в руке листков, — а ты, вместо того, чтобы с ним заниматься, шляешься целыми днями!

— Я…

— Заткнись!

Ньет покорно замолк. Лара тоже прервалась, хмурясь и раздувая ноздри.

— Лара, — как можно мягче сказал он. — Что стряслось?

— Десире ищу.

— Нет ее здесь, — в отчаянии сказал Ньет.

— Она на вечернюю репетицию не пришла, — Лара опустилась на заляпанный краской табурет. — Девчонка она своенравная, с характером, но репетиции никогда не прогуливает. Она же во втором составе, прима-балерина… Во втором составе!

Лара повторяла этот второй состав, как заклинание, а Рамиро смотрел на Ньета.

Я бы не хотел через некоторое время собирать по квартире твои размотанные кишки, — сказали в его голове голосом Дня. И еще: Там немало написано о том, как ведут себя фолари в присутствии Полуночи.

Нет, не может этого быть.

— Я пришла сюда, думала, мальчик знает, они же встречаются. Он мне открывать не хотел. Но ее и тут нет. Рамиро, где она?!

— Ньет, ты же сегодня виделся с Десире, да? Куда она потом пошла? Кто с ней был?

— Она пошла наймарэ искать, — в отчаянии сказал мальчишка. — Ну наймарэ. Рамиро… Господин Илен! Я вернулся, а вас нет. К ним наймарэ приходил, полуночный. Я пробовал ее увести. Но она как услышала, сразу обратно кинулась. Они звали его и дозвались.

— Кого дозвались? Да что ты несешь! Какой наймарэ! — снова напустилась на мальчишку Лара. — Совсем одурели со своими бреднями!

— Лара, подожди. Не кричи. Ньет, ты уверен, что это наймарэ?

Фолари кивнул.

— Что ж ты ее не остановил?

— Это же ее воля была. Желание, — неуверенно пробормотал Ньет.

Его потряхивало.

— Какая, к дъяволу, воля? Хватать и не пускать, уговоров не слушает — силком держать! Она же девчонка, дурочка! А ты пошел домой трафареты резать!

— Я не понимаю, — сказал фолари ровным голосом. — Зря ты кричишь. Я сказал ей, она знала. Сама ушла. А я пошел домой, ты же сказал делать работу — я делаю. Плохо, что ты на меня кричишь. Ты не прав.

Глаза его, раскосые щели под встрепанными выгоревшими прядями, потемнели. Он перестал жаться к стене и встал как-то очень прямо.

— Рамиро Илен, что здесь происходит, — Лара проявила настойчивость, — немедленно объясни мне!

Рамиро поморщился. У него в голове не укладывалось, что Ньет, такой понятливый и ласковый, которого он кормил бутербродами и учил рисовать, только что отпустил девчонку к твари, призванной кровавой жертвой. И что от твари ждать — понятно даже идиоту.

— Ты чем думал, каким местом?! — он схватил парнишку за плечо и сильно тряхнул, — паршивец безответственный!

Тот оскалился, как-то нелепо дернул головой; растрепанные вихры стремительно слипались в топорщащиеся острые перья. Рамиро шатнуло от неслышного, но ощутимого звукового толчка, отнесло к стене. Руку ожгло, она мгновенно онемела; рукав куртки и рубашка повисли быстро намокшими клочьями. Он попытался сжать пальцы в кулак — и не смог, мышцы не повиновались, рука болталась безвольной веревкой, с которой быстро-быстро капало теплое. В ушах звенело.

Он обвел комнату темнеющим взглядом — никого. Только Лара, которую распластало по стенке словно ударом волны.

Набирать телефонный номер левой рукой занятие то еще.

— Господина Дня, пожалуйста, — быстро сказал Рамиро. — Нет, по важному. Это Рамиро Илен. День, это был наймарэ. Сделайте что-нибудь. Это гребаный наймарэ, и он влетел прямо в химерок. Да, информация абсолютно точная. День, девочка пропала, Десире Край. Найдите ее, пожалуйста! Да, я позвоню. Хорошо. Хорошо. Нет, он, по-моему, сам от меня избавился.

С рукава капало. Из распахнутой входной двери шел сквозняк. Если бы у Рамиро в мастерской были занавески, они бы вздулись сейчас парусами.