Глава 3

Ньет некоторое время вглядывался в лицо госпожи Кресты Карины, стараясь понять — человек ли это. Танцовщица — старая, сухая, костистая, с тяжелыми кольцами на птичьих пальцах — слушала разговор. Наконец взгляд огромных, черных, густо подведенных глаз остановился на нем. Ньет вздрогнул — будто обожгло.

Человек. Но с колоссальной личной силой, впору альфару какому-нибудь неслабому.

— Рамиро, — сказала черноглазая. Голос был низкий, грудной. — Отпусти мальчика, пусть погуляет пока.

— Ньет, и впрямь… — Рамиро очередной раз потянулся к пачке, выбил папиросу, покрутил в пальцах и со вздохом сунул обратно. — Погуляй, мы тут быстро все решим, и я тебе потом театр покажу.

— «Быстро»! — черноглазая фыркнула.

Ньет кивнул и умелся от греха подальше.

В коридор он идти побоялся, поэтому спрятался в тени на последнем ряду и оттуда разглядывал едва освещенное зеркало сцены — пустое, увешанное черной тканью пространство, молчащее, как осенний лес. С первого ряда доносились оживленные голоса, Ньет перестал прислушиваться и начал задремывать, как дремал, бывало, в безопасной тиши придонных вод.

Легкое движение рядом, шелест, кто-то тронул его за плечо.

Фолари вскинулся, оскалил зубы и на всякий случай зашипел. Потом опомнился, отпрянул, сел обратно в кресло.

— Ого, да ты из наших, — на него в упор уставились прозрачные глаза в черных ресницах. Бледное личико, высветленные добела волосы. — Где такие клыки нарастил?

Девчонка стояла рядом, легкая, стройная, черно-белая, как рисунок углем на белой бумаге.

— Я… — фолари смутился. — У меня так всегда было.

Спутала. Хорошо хоть не убежала с визгом.

— Ну да, конечно, — легкая улыбка. — Ладно, не хочешь говорить — не надо. Меня Десире зовут.

— Ньет.

— Ты господина Илена ученик? — Десире покосилась в сторону сцены.

— Что-то вроде. Помогаю ему с работой. Временно.

— Говорят, у него такой характер тяжелый, что на стенку залезть можно, — подковырнула девчонка. — Упрямый — жуть! Одно время я боялась, что они с матерью поженятся. Я бы тогда из дома сбежала.

— Почему это тяжелый, — Ньет обиделся за своего человека. — Нормальный характер. Не дерется, еда у него вкусная. Картинки красивые. А кто твоя мать?

— Лара Край, режиссер. Воон она сидит, — Десире сморщила носик, и темные нарисованные круги под ее глазами показались совсем уж неуместными. — Полезли на крышу? А то она меня щас увидит и примотается к чему-нибудь. Пусть они с госпожой Кариной твоего Рамиро терзают, а мы сбежим.

Ньет поднялся и пошел за ней, осторожно пробираясь меж креслами. Она, похоже, так и не сообразила, с кем познакомилась. Люди так легко обманываются, только если все делать, как они привыкли.

Десире вывела его в просторный холл, увешанный гербами и портретами, свернула, пошла к высокой двустворчатой двери под арочным сводом, задевая вытянутой в сторону рукой круглые бока колонн.

— Тут лестница на ложи и бельэтаж, поднимемся по ней и вылезем на колосники. Никогда не был над сценой?

— Я тут вообще первый раз, — честно сказал Ньет.

— А ты разве не на театрального художника учишься?

— Нет.

За дверью оказался красивый светлый коридор, а потом и впрямь лестница, мраморная, с красной ковровой дорожкой и деревянными перилами, отполированными тысячами рук.

Десире полетела вверх по ступенькам, Ньет поспевал за ней, умудряясь еще и головой по сторонам вертеть. Этажа через три красивая лестница сузилась, ковер исчез, мрамор сменился бетоном. Еще пара пролетов.

— Вот, нам сюда.

Следующая дверь оказалась совсем простой, окрашенной в бежевый, с обычной круглой ручкой — никаких завитушек.

— Проберемся над сценой, только ступай осторожней, не топай там особо.

Десире распахнула дверь, Ньет с любопытством заглянул внутрь и тут же отпрянул.

Железо. Много злого, жаркого, пахнущего опасностью и смертью железа.

Как в печь шагнуть.

— Ты что это? Высоты боишься?

Десире с легкостью спорхнула на железный помост, пробежалась вперед — металл даже не загудел под ней. Обернулась, поманила за собой.

— Не дрейфь, давай руку. Эх ты, а еще химера…

— Я не химера.

Из бархатной глухой тьмы перед и под ними шел ровный жар, вынуждая отвернуть лицо. Фолари сощурился, стараясь не дышать.

— Мы не боимся высоты, — серьезно сказала Десире. — Мы не боимся высоты, тьмы, смерти и Полуночи. Мы ничего не боимся. Только так можно стать свободным.

Ньет выдохнул и шагнул вперед. Побрел за своей проводницей, стараясь не смотреть вниз, не дышать, не оглядываться.

Если попривыкнуть… можно пройти. Тем более, что дальше металл сменился решеткой из деревянных брусьев.

Злое железо окружало его со всех сторон: гигантская тяжеленная клетка, решетчатые железные мостки, черные тросы, свисающие вниз, в пропасть, спящие машины, ряды слепых прожекторов, огромных, как в порту, металлические реи и растяжки ― бегучий такелаж сухопутного судна.

Клетка, выстроенная людьми для их непонятной магии, занавешенная бархатным занавесом, переслоенная черным сукном, полная стоячего пересушенного воздуха, саднящего горло.

Колеблющийся пол.

Смазка, горелая пыль, металлическая стружка. Ничего. Ничего страшного, все равно, что машина, рамирова “Фриза”, только больше.

Ньет, жмурясь, протянул руку, нащупал холодные пальцы Десире, чувствуя, как гудит и дышит жаром помост под ногами.

— Открывай глаза, трусишка, — весело сказала она. — Уже пришли.

— Спектакль называется «Песни сорокопута», но за сюжетную основу мы берем «Энери и Летту», — Лара обвела взглядом собравшихся. Подняла ладонь, пресекая возражения Эстеве, молодого, но уже прогремевшего танцовщика Королевского балета, приглашенного на роль Принца-Звезды. — Да, сюжет затаскан, да, все его знают наизусть, однако он не противоречит историческим хроникам, что для нас очень важно. Позволю себе напомнить, что историческая достоверность — это фишка спектакля, главный козырь и основная задача. Кроме того, наш заказчик требует безусловного соблюдения фактографии, хронологии и реалий, поэтому всем нам, любезные господа, придется заново проштудировать учебник средних веков, особенно историю мятежа Анарена Лавенга. Что ты хочешь спросить, Эстеве?

— Что мы все-таки ставим, балет или драму? — танцор покосился на Марта Мареля, актера из драматического состава театра. Тому было уже хорошо за сорок, он обладал строгим одухотворенным лицом, седой шевелюрой, флегматичным нравом и амплуа благородного рыцаря, побитого жизнью.

Март спокойно смотрел на режиссера.

— Мы ставим маравилью, — сказала Лара веско. Прошлась по проходу меж рампой и первым рядом партера. Цок, цок, цок — слева направо. Цок, цок, цок — справа налево. — Это средневековая форма театрального действа, включающего танец и декламацию. Последний раз маравилью ставили лет семьсот назад. Мы возродим эту необычную форму, дадим ей новую жизнь и новый смысл. Вспомните историю театра, дорогие мои. Основные роли в маравилье дублируются, одного персонажа играют два актера — актер-тело и актер-душа. Средневековье, как мы помним, отделяло одно от другого настолько, что могло представлять человека в двух ипостасях.

Рамиро посмотрел на Кресту. Она приехала раньше всех, и Лара начала собрание, не дожидаясь задержавшихся. Сейчас он видел только Крестин царственный профиль на фоне слабо освещенной сцены, высокую шею, тяжелый узел волос на затылке, колеблющиеся кольца серег. И длинную руку, лежащую сразу на двух спинках кресел. Пальцы неслышно барабанили по бархату обивки, посверкивали кольца.

Справа и слева от Кресты сидели «аюданты» — парень и девушка, бывшие ее ученики, а теперь помощники во всем: и в преподавании, и в обычной жизни. «Аюданты» были официально приставлены к госпоже Карине как к национальному достоянию Дара, и получали зарплату от Королевского фонда культуры.

— Итак, у нас двойной состав актеров, — продолжала Лара. — Принц Анарен — Эстеве Ивер и Барто Логар. Ребята, хоть вас все знают, покажитесь.

Оба поднялись — тонкий порывистый Эстеве и Барто, мужчина лет тридцати пяти, тощий и нервный. Смелое решение, подумал Рамиро, рассматривая Барто. Принц-Звезда с потрепанной изможденной душой? Интересно, как публика примет такого Энери?

— Принцесса Летта — наша прекрасная Аланта. — Сияющая девушка встала — будто вспорхнула, взлетели длинные волосы. — Вторая половинка, к сожалению, доехать не успела. Но нам все скажет ее имя — госпожа Игерна Агилар, в прошлом — Игерна Флавен.

Собрание заволновалось.

— Игерна уже лет десять как не выходит на сцену! — воскликнул Март Марель.

— Пятнадцать, — поправила Креста. — И что, хотите сказать, она дала согласие?

— Предварительное, как и вы все, — Лара кивнула очень убедительно. — Ведь договор еще не подписан.

Лжет, подумал Рамиро, но промолчал. Креста фыркнула:

— Не смеши меня, девочка. Этот чурбан Агилар с мясом выдрал ее из театра. С тех пор она видела сцену только с этой стороны, — резкий кивок в сторону темного зала, качнулись тяжелые серьги. — Вряд ли у нее хватит характера вернуться туда, где не хватило характера остаться.

И где клацает зубами Креста Карина, неистовая волчица, подумал Рамиро, мучая в пальцах незажженную папиросу. Я бы не решился.

— Не думаю, что как певица Игерна сейчас многого стоит, — тоном ниже добавила Креста.

Рядом чуть слышно вздохнул Эстеве, переглянулся с Алантой и еще одним парнем-танцовщиком. Рамиро никогда не обладал эмпатией, но тут даже он разгадал эти вздохи и переглядки — когда Креста говорила, что кто-то «немногого стоит», это означало, что как профессионал он мертв.

Цок, цок, цок — Лара нервно ходила вдоль кресел.

— Маравилья предполагает декламацию, а не вокал.

Креста пожала плечами.

— Не нравится мне этот твой подход, — заявила она, морщась. — И еще кое-что не нравится. Ты широко замахнулась. Приглашаешь знаменитостей. Спектакль внеплановый. Кто его финансирует? Фонд? Министерство?

Ну, началось, подумал Рамиро. Любезная тетушка и раньше не утруждала себя излишней дипломатией, а теперь и вовсе в грош ее не ставит. Лара, конечно, тоже не травоядное, но бои без правил — не ее стихия.

— Это частное финансирование, — сказала она. — У спектакля есть заказчик.

— Какой заказчик?

— Богатый, госпожа Карина. Он уже перевел на наш счет впечатляющую сумму.

— Как зовут богатого заказчика?

— Он предпочитает оставаться инкогнито.

— Ты даже не знаешь, с кем имеешь дело, Лара? — Громкий стук металлического кольца обо что-то твердое, все вздрогнули. Где она твердое-то нашла на бархатной спинке кресла? Ах, табличка с номером на обратной стороне… — Берешь деньги неизвестно у кого?

Лара прянула назад, повела плечами, переступила, как норовистая лошадь. И тоже постучала кольцом о край сцены — не менее громко.

— Госпожа Креста Карина! Я, — она подчеркнула голосом, — Я знаю имя заказчика. Но он желает оставаться инкогнито, поэтому я не назову его имени вслух. Если господин N захочет, он сам откроет свое имя. А пока этого не случилось, примите мои уверения, что беспокоиться на этот счет нам с вами не стоит.

Что-то подсказывало Рамиро, что Лара опять лжет.

— Что-то мне подсказывает… — начала недоверчивая Креста, но тут дверь отворилась и вошел опоздавший — подтянутый, совершенно седой мужчина с военной выправкой.

Прошагал по проходу, легко поклонился дамам. Лицо его, широкоскулое, простецкое, загорелое уже сейчас, в начале лета, показалось Рамиро знакомым.

— Добрый день, извините за опоздание. Надеюсь, ничего важного я не пропустил.

— Виль, — с облегчением выдохнула Лара. — Вы вовремя. Господа, хочу представить вам сэна Вильфрема Элспену, нашего сценариста.

Ого! Рамиро едва не присвистнул. Знаменитый журналист, «Правдивое Сердце», — в сценаристах?

Собрание опять заволновалось. Еще бы! Нерядовой спектакль затевается. Интересно все-таки, кто же заказчик, если на него работает такая команда?

— Сразу оговорюсь, что художественный текст — для меня работа новая; подозреваю, что непростая, но уверен, что интересная, — Элспена откинул приставной стульчик, уселся, положил на колени планшет. — Обещаю, что не прибавлю к историческим фактам ни крошки вымысла, а тот вымысел, что обнаружу, ампутирую безжалостно. Перо журналиста — как скальпель, оставляет только здоровую ткань. Иногда в ущерб занимательности. Вы не представляете, как скучны бывают истории, если срезать с них всю шелуху.

— История Принца-Звезды вряд ли будет скучна, даже если очистить ее от вымысла, — сказала Лара. — Впрочем, сделать из нее конфетку — моя забота. А ваша, Виль — сделать компиляцию из известной пьесы, текстов самого Анарена Лавенга и исторических хроник. И настолько правдивую, насколько это вообще возможно.

Снаружи шел дождь.

На крыше уже сидела молчаливая компания. На их приход почти не обратили внимания — кто-то кивнул, кто-то только покосился. Мрачные, бледные, всклокоченные, химеры сливались в одно черно-белое пятно — словно кто-то бросил на элегантную крышу Королевского театра старую ветошь.

Ньет оглянулся на полуоткрытую дверь и с облегчением лег ничком, прижав лицо к мокрой черепице. Теплый и гулкий весенний ветер налетал порывами, обдавая водяной пылью. Он заносил на крышу смятые яблоневые лепестки, рвал с деревьев внизу мелкие веточки и листья.

Ньет молча трогал ладонями воду и думал, что обратно не полезет ни за какие коврижки. Останется тут жить.

Десире подошла и потыкала его носком туфельки.

— Вот странный парень, — удивилась она. — У господина Илена, известного чудовища и пожирателя младенцев, он работать не боится. А высоты трусит.

— Не боюсь я высоты, — сообщил Ньет мокрой черепице. Потом все-таки сел, покрутил головой. Как удачно, что старые крыши черепичные, а не железные!

Друзья Десире молча пялились на него, застыв в немыслимых позах. Головы ниже задранных коленок, локти растопырены.

Настоящие химеры, бронзовые, раскиданные по крыше там и сям на квадратных постаментах, выглядели куда дружелюбнее. Тяжелые, головастые, они сидели, вцепившись когтями в выветрившийся мрамор, тускло блестела чешуя хвостов, украшенных шипами, к распростертым крыльям прилипли тополиные чешуйки, липестки и прочий весенний мусор.

— Кого это ты притащила, Ди? — мрачно поинтересовался беловолосый парень. Он сидел, привалившись спиной к одному из постаментов, по волосам и плечам стекали струйки дождя. Со ртом у беловолосого было неладно, вроде как располосован от уха до уха. — Не вовремя, я б сказал.

Ньет пригляделся — татуировка, темная полоса, идущая от уголков губ к ушам. Получалась вечная паскудная ухмылка — как у наймарэ.

Странные вещи люди разрешают своим детенышам.

— Плохо вы делаете, что заигрываете с Полночью.

— Да неужели? — парень сощурил светлые, обведенные черным и синим глаза. — Ты тогда не по адресу пришел. Ди, нафига ты его привела? Именно сегодня!

— Это Рамиро Илена ученик.

— Какого еще Рамиро Илена? Не знаю никаких Иленов. Пусть проваливает. Ему тут не место.

— Это твоя, что ли, крыша? — удивился Ньет.

— Ты поосторожнее со Стревом, — шепнула Десире. — У него фюльгья полуночная.

— Да нет у него никакой фюльгьи, — громко заявил Ньет, беззастенчиво разглядывая беловолосого. — Он мельче лужи, куда ему фюльгью. Ему и с собой не справиться, не то что с волшебным двойником. Вы что, не видите разве?

Никто из химерок не ответил.

— Захлопни пасть, щенок! Ди, немедленно убери его отсюда, иначе за себя не ручаюсь, — беловолосый поднялся, угрожающе шагнул вперед. — О чем ты вообще думала? Именно сегодня!

— А что, — дернула плечом Десире, — Очень даже вовремя. Если у нас встреча с Учителем, то пусть он с ним и поговорит. Если тебе не доверяет.

— Мы встречаемся не для разговоров! — рявкнул беловолосый. — Я оказал тебе великую честь, Ди, хотел, чтобы ты причастилась к тайне. А ты приволокла какого-то придурка, которого никто не знает. Думаешь, Учитель готов делиться откровением с любым проходимцем, подобранным неизвестно где?

— Хватит орать на девушку, — Ньет ловко вклинился между Стревом и Десире. — Ты на меня попробуй поори. Раззявь пасть, человеческий детеныш, я посмотрю, какие у тебя зубки.

И улыбнулся, демонстрируя свои. Стрев невольно отпрянул, но сразу же выставил перед собой руку, на пальцах блеснули металлические накладки — когти из железа.

Десире резко хлопнула в ладоши ― будто плетью щелкнула.

— Прекратите! — схватила Ньета за рукав. — Пошли отсюда, ну его нафиг. Нервный какой!

Ньет спокойно повернулся к химеркам спиной и пошел прочь вдоль края крыши.

— И ты тоже проваливай, Ди! — закричал им вслед белоголовый. — Без тебя обойдемся, дура неблагодарная!

Десире промолчала, поспешая за Ньетом.

— Ты что ищешь?

— Лестницу. Должна быть лестница до самого низа.

— Пожарная? Она вон там, я знаю. Ты ж вроде высоты боялся, уже нет?

— Я не боюсь высоты.

— Тогда темноты? — Ди хмыкнула. — Хотя, ты храбрый. Стрев вон поостерегся с тобой драться. Клыки у тебя классные!

— Ты огорчена, что пришлось уйти?

— Думала показать тебе одну вещь, только теперь не выйдет. Впрочем, не больно-то и хотелось, пусть без нас идут. Подумаешь, милость какую оказал! Лорденыш несчастный. И вообще тут мокро. До вечера торчать — я ноги застужу.

— Тогда спускаемся. И пойдем в… — Ньет покопался в памяти, припоминая, что надо говорить. — Я угощу тебя чем-то. Мне господин Илен денег дал. Я… заработал!

Десире хмыкнула, но смолчала. Ньет нагнулся над пожарной лестницей и с тоской посмотрел на мокрые, покрытые ржавчиной ступени.

— Одолжи мне перчатки, пожалуйста.

— Зачем? Ты и так промок с ног до головы. — Десире дернула прилипшую к его спине футболку.

Ньет выпрямился.

— Ты что, так и не поняла?

— Что?

— Крикливый человеческий детеныш прав — меня подобрали неизвестно где. Господин Илен на набережной подобрал. Таких, как я, железо обжигает. — Он показал Десире растопыренные пальцы с хищными черными когтями, невольно заострившимися в процессе ссоры. — Не хотел бы пришквариться ладонями к лестнице.

— А…

Десире молча стянула митенки.

— Спасибо.

— Недурно тебя выдрессировали, — сказала она обидным голосом. — «Спасибо», «пожалуйста», «будьте так любезны»… я думала, такие, как ты, спят на дне реки и едят сырую рыбу.

— Никто меня не дрессировал, — терпеливо объяснил Ньет. — Это мой осознанный выбор. Все меняется, Десире. Фолари учатся говорить «спасибо» и «пожалуйста», а человечьи дети не ценят свой удел и приманивают Полночь. Ты предпочла бы, чтобы я выпотрошил того парня, как сделал бы любой другой мой соплеменник?

По лестнице они спустились в полном молчании. Ньет натянул шерстяные митенки, и ступени почти не жглись, он только изредка шипел, когда попадал пальцами по железу.

Спрыгнув с последней ступеньки, он почуял, что его человек неподалеку — ровное, жаркое свечение, как от углей в костре.

— Господин Илен тут где-то. Он уже вышел из театра. Прыгай, — он протянул руки смотрящей вниз девушке, — Я поймаю.

Десире сморщила носик, но прыгнула, легкая и ловкая, как ящерка. Отодвинулась, разглядывая Ньета, то и дело отлепляя от лица намокшие прядки. Черный грим размазался, поплыл длинными каплями. Во взгляде светлых, как вода, глаз были интерес и недоверие. Ньет взял ее за руку и оглядел пустую площадь, соображая, куда идти.

— Ага, нам туда, где полосатый тент. Вон туда.

— Это кафе, — сказала Десире. — “Рампа” называется.

Парочка побрела в сторону ярко освещенного кафе, дождь поливал, Ньету текло за шиворот, пальцы Десире из холодных стали ледяными.

— Возьми меня под руку, чудище, — буркнула она через десяток шагов. — Пусть твой благодетель порадуется, какой ты… адаптированный.

— Не ругайся, — Ньет ухмыльнулся и зацепил тонкие пальчики себе за локоть.

Он выбрал столик на открытой веранде под тентом, откуда сквозь яблоневые ветви виднелся служебный вход — «Подъезд № 6». Веранда по дождливой погоде была пуста, и это более чем устраивало его.

Асфальт зеркально блестел на проезжей части и на тротуаре, в нем отражались редкие прохожие под глянцевыми зонтиками и редкие машины, горбатые, лакированные дождем, в облаках водяной пыли. Ветер носил дождевые шквалы, стучал по матерчатой крыше, щелкал фестонами тента. Ряды пустых столиков, меж чугунных ножек намело лепестков, лепестки прилипли к влажному мрамору столешниц.

Он прислонил зонт-трость к соседнему стулу и сел. Из теплого кафе вышла официантка в крахмальном передничке и наколке.

— Я замерз, — сказал он ей. — Принесите что-нибудь горячее. И свежую газету, пожалуйста.

— Кофе, чай, лимонный поссет? Консоме с гренками? «Новости Катандераны», «Голос», «Светоч Дара»?

— Кофе и «Светоч», — заказал он наобум.

Снял черные очки и на мгновение прикрыл веки — пасмурный день ослепил отвыкшие от света глаза.

Из подъезда номер шесть вышла женщина под ручку с молодым человеком. Статная, высокая, привлекающая взор — танцовщица, подсказал первый взгляд.

Старуха — определил удивленный второй взгляд, но слово это не вязалось с очевидным. Ей много лет, но она не старуха.

Рядом шла девушка и держала над танцовщицей зонтик. И девушка, и молодой человек казались тенями рядом с ней. Ее усадили в длинную белую машину, погрузились сами и укатили.

Потом вышла Лара Край ― в окружении, видимо, актеров. Они продолжали беседу на улице, спорили, толпились, размахивали руками. Над толпой расцвело несколько зонтов, кто-то натянул куртку на голову, но расходиться не спешили.

Один из актеров, тоже танцовщик, яркий, подвижный — как луч. Что-то говорит, но смотрит поверх голов, в сияющую даль, и сам будто вот-вот готов взлететь.

Звезда.

Хороший выбор, Лара.

— Ваш кофе и газета.

— Благодарю.

Он опустил голову, глядя, как ловкие руки официантки расставляют на сыром мраморе белую чашечку с черным дымящимся напитком, молочник со сливками, блюдце с кубиками сахара. Кладут газету на край стола.

— Благодарю, — еще раз.

Официантка удалилась, но теперь оказалось, что на веранде он не один. Двое мужчин из компании Лары заняли столик подальше от дождевых брызг.

«Королева Южного Берега, рейна Марген-дель-Сур Амарела прибывает сегодня в столицу с официальным визитом, посвященным созданию первой дарской промышленной зоны на Южном Берегу. На сегодняшний момент дарский экспорт на южное побережье составляют такие товары, как машины и оборудование, пшеница, железо, сталь, древесина и удобрения. Экспорт Южного Берега, со своей стороны, по большей части состоит из продуктов сельского хозяйства и даров моря».

Допить кофе и убираться. Ловить здесь больше нечего.

Они зашли на веранду, поднятую от земли наподобие сцены. По кромке настила шли светильники — в точности как в театре.

Рамиро обнаружился в глубине веранды, в компании кружки пива и какого-то мужчины в потертой военной форме. Художник кивнул, с веселым недоумением поднял бровь. Ньет ухмыльнулся еще шире и гордо повел спутницу к свободному столику.

Потом вдруг притормозил.

— Десире, смотри, вон человек сидит, слева, видишь? Тебе, наверное, будет интересно.

— Ну?

— На самом деле он не человек.

— А кто?

Фолари ясно видел темную, расплывающуюся маревом сердцевину — черный кокон, веретено с острым концом, окутанное черным пламенем — там, где у обычных людей бьется сердце, проталкивая по жилам алую кровь.

— Полуночный.

— Да ты что? — прошептала она, вонзив ноготки Ньету в руку. — Откуда знаешь?

— Вижу. Интересно, что он тут делает. Ой-ёоо, это, должно быть, здоровенная тварь! Как бы не наймарэ…

Человек с черным нутром спокойно пил кофе, потом почуял взгляд, но головы не поднял. Поля шляпы скрывали лицо.

— Ты не врешь? — жалобно пискнула девушка.

— Не вру. Такие как я предпочитают не врать. Не хочешь ли познакомиться? Это тот, кого вы звали. Дозвались, похоже.

Десире постояла, кусая и облизывая губы, потом вдохнула поглубже. Шагнула к чужому столику.

— Добрый вечер, прекрасный господин. У вас не занято?

Полуночный поднял голову. Медленно снял солнечные очки, повертел их в пальцах и отложил. Он и губы сжал, не желая отвечать. Только покачал головой. Десире уселась напротив, очаровательно улыбнувшись.

— А вы не слепой, — сказала она, пожирая полуночного глазами. — Мы с приятелем поспорили о ваших черных очках. Я сказала, что вы носите их не потому что слеп, а потому что видите всех насквозь, каждую смертную душу. Правда, я выиграла?

Ньет подошел и встал у Десире за стулом, ожидая от полуночного любого подвоха. Но тот, вроде, был настроен мирно и общения не жаждал. Он мельком глянул на Ньета и дернул углом рта.

— Нет, милая барышня, — голос наймарэ оказался усталым и бесплотным. — Вы ошиблись. Я просто не хотел, чтобы ко мне подходили и заговаривали со мной.

— О, — растерялась девушка. — Извините...

— Ничего, я уже ухожу.

Человек достал из бумажника купюру, подсунул под блюдце и неспешно вышел, обогнув застывшего Ньета. Рядом с пустой чашкой осталась забытая газета и солнечные очки. И зонт-трость, прислоненный к соседнему стулу, тоже остался.

— Вы по крышам сидите, Полночь кличете. А она в кафе кофе пьет, по улицам гуляет. Кто ж его сюда пустил, а? — Ньет посмотрел полуночному вслед. Темная высокая фигура удалялась, размывалась среди дождя и сумерек. — Но это дело альфаров. Пусть они беспокоятся.

— Он… не захотел со мною разговаривать! — Десире, казалось, была потрясена.

— И замечательно, что не захотел.

— Красивый… — Она следила за удаляющейся фигурой. — Не очень под шляпой рассмотрела, но у него лицо такое...

— Какое? — фолари насупился.

— Одухотворенное. И… я его где-то видела.

В конце площади показалась медленно едущая машина, серебристая, со знаками "Плазма-Вран" на крыльях.

Полуночный оглянулся, с обманчивой неторопливостью свернул в первый попавшийся проулок и был таков.

— Почему же он не захотел со мной говорить… Что я не так сказала?

Ньет пожал плечами и отодвинул стул, чтобы сесть рядом с Десире.