Часть I. Глава 1. Сизые горы.

Река шумела где-то внизу, подпрыгивая к самым ногам и бросаясь брызгами. Она была как-то садистски весела, эта чёртова река, её забавляла эта ситуация, так больно ударившая по самолюбию Ноирин. Ветер бросал ей её же волосы в лицо, разрывая видимую картинку металлической паутиной, делая из её обзора разбитое стекло. В боку кололо, во рту пересохло, удушье раскалёнными пальцами схватило её за горло.

Было страшно? Да.

Выход был один — бежать. Бежать дальше. Дальше от чернильных скал, укрытых белым покрывалом вечной мерзлоты, дальше от пропасти с плескающейся на дне холодной водой, дальше от замка из камня и стекла, дальше от чёрных курток с синей нашивкой эдельвейса, дальше от всего, что живёт в этом монохромном чёрно-белом краю. Дальше от дома. Дальше от всей своей жизни.

Чуть не оступилась. Вниз из-под ноги полетела каменная крошка. Река проглотила её с жадностью и наслаждением.

Впереди узкая тропинка над пустотой и холодной водой сворачивает налево, огибая выступ скалы.

Стоило только повернуть, уйти вслед за каменными стенами природы, создавшей этот высокогорный клочок мира, прижаться спиной к холодному камню, как налетел колючий холодный ветер, неся с собой ворох нескончаемых острых снежинок. Он стал рвать на ней чёрную куртку, путать волосы, рассыпая их по плечам.

Ноги дрожали… Колени подгибались от усталости.

Все они — предатели. И ноги, и колени, и преследователи.

Река шумит ещё громче.

Попыталась перевести дыхание, отдышаться. Но кислород опускался в лёгкие толчками, холодом и болью. Успела прикрыть рот прежде, чем закашлялась.

Ноирин страшно устала бежать. Теперь она вспоминала о своей мягкой постели с нежностью и любовью. Хотелось лечь на перину, вытянуть ноги и накрыться толстым одеялом. И чтобы служанка положила грелку под матрас.

Но вокруг — холод, горы, снег. И у неё больше нет права на королевскую ложу.

Шаги...

У дворцовых стражников тяжёлая обувь: они издают ужасный топот.

Снова кинулась вперёд, с сопротивлением выбросила своё тело в ветер и ворох белого снега. Страх гнал, делал из неё жертву, заставляя забиваться во все углы, метаться от стены к стене, и искать спасения от тех, кто когда-то каждый божий день преклонял пред ней колени.

Но бежать дальше было невозможно — надвигалась метель. А преследователи не могут остановиться, пока не догонять её, пока не загрызут, как свора борзых псов.

А вода всё плещется и шумит...

Она оставляла за спиной всё: дом, последнюю родню, верных и кротких слуг, родные коридоры и залы, комнаты, знакомые с младенчества витражи, свою историю и двадцать два года жизни.

А ещё гильотину, взгляд синих глаз с балкона, взмах родной руки, велящей опускать лезвие.

Это был нонсенс: казнь у банши.

Но Ноирин была уверена в одном, только в одном.

Она не умрёт ни сегодня, ни в ближайшем будущем.

Но жить дальше, как жила, уже невозможно.

Шаги ближе...

Если бы это только видели родители… Это был позор! Позор на всю семью, на весь род. И для всех именно она — семя позора, сорняк в их блестящем саду, змея на груди.

Но ведь это же не так… Не так же?..

Дорога кончилась, словно перерезанное тело змеи.

А топот ног — за поворотом.

И вода… Холодная, жадная вода где-то внизу, во тьме.

Поднимает голову. Над ней — чистое утреннее небо. Рассвет. Свет стекает с горных пиков, отражается от снега и бьёт в глаза яркостью и блеском. Солнце бледное, затянутое размазанными по нему облаками, кидающимися на горные массивы, как овцы под нож мясника.

И пусть она тоже будет такой: овцой под ножом.

Когда дворцовая стража ступит на то место, где была она, они не увидят ничего. Только чёрные камни, вечные снега. И вода будет подлизываться к их ногам, проглатывая Ноирин в, казалось бы, последнем полёте.

Её никто не выдаст. Её никто не сдаст. Сизые горы никогда не разговаривают.

Солнце поднимается выше.

***

— Моя Госпожа, леди Ноирин пропала.

Дыхание сбилось.

— Вы преследовали её?

— До самого конца окольной дороги. Возможно, она прыгнула в воду.

Она подавилась вздохом. Прижала палец к тонким губам. Серебряный венец тончайшей работы мастера держал её волосы. Сердце зашлось лихорадкой.

— Тогда почему вы сами не прыгнули следом?

Стражник не отвечает. Опускает голову, боится смотреть ей в глаза. Но злить Ниссу — ещё хуже.

— Только прикажите, Ваше Высочество...

Она прикажет, и они прыгнут. Она прикажет, и они умрут. Так было всегда. И так всегда будет.

Взмахивает рукой, отпуская его. Мужчина в чёрной куртке поклонился ещё раз, прошёлся через весь зал и исчез где-то в слепых коридорах Ледяной Короны.

"Безрассудная… Безрассудная! "

Нисса встала. Её туфли прозвучали по мраморному полу её собственным сердцебиением: частым, испуганным, взволнованной стаей птиц над гнездом, куда кралась предательская змея.

В мозгу единственной мыслью пульсировало: "Найти! Найти!.. "

Наконец, остановилась. Писарю в углу зала крикнула властно и несдержанно:

— Во все уголки Мира, в каждый город, в каждый край! Эсмарилл ищет предательницу Ноирин Эсмарилльскую, бывшего главнокомандующего Сизых гор. Она преследуется за политическое предательство собственной Родины. Наказание… — она садится на трон, раскладывает руки на коленях, выпрямляет спину, почему-то следующие слова убивают её саму, — Смерть...

И Ниссе, Наместнице Эсмарилла, в чьих руках вся власть, совсем не хочется её смерти.

Венец не удерживает её волос, и высокая причёска стреляет локонами, падающими на её плечи стальными стрелами.

Кажется, сердце не выдержало.

А спина — ровная.

"Льётся песни печальный мотив.

Ничего, что слова непонятны.

Эта песня о долгом пути,

И о мире, таком необъятном.

Пусть ведёт нас звезда в даль по этой дороге

И нескоро конец, да и будет ли он?

И достанет сомнений, забот и тревоги.

Путь ведёт в бесконечность по Кругу Времён. "

© Тэм Гринхилл — "Начало пути".