3

Лекс ходил по комнате — от стены к стене. Справа от двери предшественники оставили им огромного тролля, нарисованного синими чернилами. Тролль закинул на плечо дубину и улыбался, демонстрируя целую кучу острых зубов. Рисунок был подписан: «друг лесов и полей».

От стены к стене. Напротив тролля, над кроватью Ильи, красовалась фантастическая карта: замок среди бескрайних лесов. К югу — болото, к северу — река. И дорога вдалеке. Они давно сообразили, что чей-то воспалённый разум так вот схематично изобразил их базу и окрестности. Вот только неясно было, зачем прямо у болота пририсовал рыбака с удочкой, справа от дороги — двух богатырей ростом примерно с дерево, а возле реки торчал непонятный силуэт в плаще с головы до пят.

— Что делать-то? — Лекс двинул кулаком в стену, как раз справа от «друга лесов и полей».

— Хотя бы перестань психовать для начала.

Ступеньки опять заскрипели, только занятые переругиванием парни услышали это слишком поздно. В дверь постучались. Постучали по-хозяйски, требовательно так. Илья послал Лексу вопросительный взгляд. Пока они хватали ртом воздух, по ту сторону двери раздался голос.

— Эй, парни, открывайте. У нас чрезвычайная ситуация.

— Надежда Алексеевна, вы же сами сказали никому не открывать, — проговорил Лекс, сразу переходя на детсадовские обиженные интонации.

— Сказала. А теперь говорю: открывайте. Времени нет объяснять.

— Она знает про Альта, — одними губами произнёс Илья, и Лекс каким-то чудом понял. Кивнул в темноте.

— Открывай.

Лекс был ближе к двери. Когда засов отошёл, и дверь открылась, фонарный свет хлынул в комнату. Ослеплённый им, Илья увидел только тёмный силуэт на пороге. Но всё было в порядке вещей: эта её куртка, капюшон, натянутый на лицо, маскировочные брюки. Затемнённые очки, которые она не снимала даже ночью. За всё это следом за Надеждой Алексеевной волочился шлейф из сплетен и страшных историй. И этот её взгляд чуть исподлобья и тон из серии «я знаю про вас такое, за что запросто могу отчислить».

Надежда взглядом пробежала по комнате, короткое мгновение рассматривала Лекса, который замер в скрюченной позе на кровати — никак не мог решить, есть ли смысл притворяться, что спит. Она ничего не сказала про Альта, хотя не могла не заметить его отсутствия. И это только подтвердило нехорошие подозрения Ильи.

С Альтом что-то произошло, что-то плохое. И с ними может случиться то же.

Ему показалось, что когда её взгляд наткнулся на «друга лесов и полей», Надежда едва заметно вздрогнула. Она отступила к крыльцу.

— Идёмте. Быстро. Дверь можете не запирать. Времени нет.

Илья поймал взгляд Лекса. Тот пожал плечами. Мол, ей лучше знать. Когда оба выскочили на крыльцо, фигура Нади уже маячила у угла общежития. Шурша гравием на дорожке и ёжась от ночной прохлады, парни поспешили за ней.

— Думаешь, к Горгулье потащит разбираться? — прошептал Лекс, когда догнал Илью.

— Да мы же ничего такого… — тот не успел договорить.

Они шли явно не к домам преподавателей. Вот они минули старую столовую с заколоченными окнами. Надежда свернула в промежуток между домами, где среди одичавших яблонь осталась узкая тропинка. Впереди показалась лаборатория. Даже в темноте было видно, что дверь в доме общих сборов открыта, а навеской замок качается на одной петле.

***

Сначала зажегся свет над крыльцом. Дёрнулась дверь, запертая на крючок.

— Иду-иду, — Горгулья поднялась с кровати. Она пошарила рукой по полу в поисках кроссовок, запуталась в занавеске, врезалась в стул, брошенный посреди комнаты. Всё это время за дверью терпеливо молчали.

Электронные часы на кухонном подоконнике показывали, что полночь уже минула. Дверь снова дёрнулась.

— Надя, ты можешь подождать? — Горгулья наконец нашла выключатель. Свет загорелся, и в щели неплотной двери она увидела то, что заставило её прикусить язык.

Крючок отлетел. На пороге стоял Ост. Он покачнулся, растопырил руки и ноги, занимая собой весь дверной проём. Горгулья отшатнулась от тошнотворного запаха. Сосуды в глазах полопались, слова отделялись по одному, было видно, что каждое внятное слово — неимоверное усилие.

— Остап, ты что, ты с ума сошёл? Ты при курсантах? Ты же обещал, ты клялся мне!

Ост сделал один неверный шаг внутрь, оттеснил Горгулью в глубину комнаты. Дыхнул сверху вниз в её сморщенное лицо. Его указательный палец замельтешил в воздухе в жалком подобии учительского жеста.

— Там твоя… иди, сама разбирайся. Я не могу уже. Вы меня убили. Убили! Уничтожили просто.

Он развернулся. Опять закачался на пороге. Сердце Горгульи пропустило удар — показалось, он уже падает, и голова ударяется о каменный столбик ограды. Раскалывается напополам, как зрелая тыква. Но ничего — одна ступенька, потом вторая. Очень медленно.

Ост удержал равновесие и спрыгнул в траву. Лампочка, обсиженная мухами, не освещала ничего, кроме пятачка на крыльце и вишнёвой ветки, но по звукам Горгулья догадалась, что Ост вместо тропинки продрался через куст вишни.

Горгулья сдёрнула куртку с гвоздя. Она ещё ничего толком не соображала после сна. Мысли скакали, как бешенные. Нужен ключ. Куда он делся? Ах, на своём месте, с тяжёлым брелоком-поплавком, чтобы не потерять. Нужен фонарик. Куда она его сунула?

Фонарик валялся на пустующей кровати. Горгулья едва поймала рукава куртки, выбежала в ночь. В темноте — как маяк — горел фонарь Оста. Он обожал свой фонарь — сделанный под керосиновую лампу, на медной рукояти, чтобы раскачивался и поскрипывал, когда Ост обходил общежитие курсантов.

Теперь фонарь стоял на крыльце его дома, а сам Ост сидел рядом, и даже сидя он качался. Горгулья бросилась к нему.

— Ты откуда достал? Я же лично твои вещи трясла на въезде. Остап, ну больше года же в завязке, ты с ума сошёл? Тебя же с работы выгнать могут!

Он пьяно рассмеялся и едва удержался, чтобы не рухнуть с крыльца. Погрозил ей пальцем.

— Выгнать? Меня? Кишка тонка. Кроме меня тут нет ни одного профе… профи… профитроля.

— Это кошмар какой-то, — пробормотала Горгулья.

Щёки пылали, а пальцы были ледяными. Она бросилась к общежитию, но на полдороги остановилась. В темноте на площадке для линеек ей почудилось движение. От ветра шуршали бумажные ленты на старой берёзе. Их вешали курсанты в день посвящения. Глупый ритуал, но такой любимый. Буквы на бумаге выцвели и расплылись от дождя, но ленты держались крепко.

Луч фонарика мазнул по берёзе и боку лаборатории, потом по крыльцу дома общих сборов. На провалившихся ступеньках крыльца сидела Надя. Горгулья даже не сразу поняла, что в ней изменилось. Она была без куртки: голые руки, голые плечи, светлая майка в тёмных пятнах грязи. Мёртвый фонарик в руках. Руки на коленях. Не человек, а статуя самой себе.

Горгулья остановилась перед ней, и Надя даже не удивилась её появлению. Она подняла голову: по щеке шла отчётливая кровавая полоса. Надя сощурилась от света, улыбнулась с видом «какая приятная встреча». Но на самом деле она так не думала. Она думала примерно: «Достала уже контролировать меня, карга старая».

— С курсантами всё готово, — сказала она. Заметила взгляд Горгульи и потёрла щёку. Крови стало слишком много: и на лице, и на пальцах, и на рукавах куртки. Кровь закапала в траву. Раздражённо вытерев пальцы о штанину, Надя поднялась. Она пошатнулась, но вовремя ухватилась за руку Горгульи. В то мгновение стала так близко, что закрыла собой весь остальной мир. — Пойду я. Наконец-то высплюсь. Я уже об этом и не мечтала.

По не очень ровной траектории она направилась к дому. Фонарик остался лежать на ступеньках лаборатории, и через него уже прорастала сорная трава.

От злости Горгулья забыла даже о боли в колене и вспомнила только на тропинке, посыпанной щебнем. Горгулья нащупала стену и опёрлась на неё, переводя дыхание. Свет ни в одном окне не горел, и было тихо, только вот на этот раз тишина показалась ей зловещей. Ни одна группа курсантов ни с одним преподавателем не вела себя так идеально. Где-то должны послышаться крадущиеся шаги, голоса и хихиканье. Кто-нибудь, как назло, оступится и заскрипит ступенькой. Кто-нибудь выпустит в окно облако сигаретного дыма. Кто-нибудь зашуршит кустами.

Горгулья постучала в ближайшую дверь. Подождала на крыльце. Ничего. Тишина и пустота, и окно плотно занавешено — не заглянешь. Она пошла к следующей двери — то же самое. У порога были аккуратно составлены разноцветные девчачьи шлёпанцы, с двери ей скалилось шуршащее чудовище из конфетных обёрток. Горгулья постучала ещё громче — снова тишина в ответ. Она подошла к окну: та же самая история со шторами. А вот форточка была приоткрыта.

Форточка. Если подтащить к ней вон тот пластиковый стул, можно заглянуть внутрь. И тут скрипнула ступенька.

— А ну стоять! — Рефлексы работали быстрее, чем здравый смысл.

Луч фонарика метнулся к нарушителю спокойствия. Горгулья бросилась вперёд, забывая, что не сможет сигануть через перила, как спокойно сделали бы Надя или Ост. Ей пришлось возвращаться к лестнице и тратить драгоценные три секунды на три скрипучие ступеньки.

— Стоять, я сказала!

Она хорошо знала, что не догонит, но гнала его до конца здания. Там, в царстве вишен и шиповника пришлось остановиться. Беглец исчез в темноте. Горгулья остановилась, тяжело дыша. Она должна выяснить, что здесь произошло и немедленно.

***

Леся прислушалась к тишине в комнате. Кажется, соседки дышали ровно и глубоко. Раз вспыхнул экран мобильного телефона и осветил спящую физиономию Симы. Ей пришло сообщение. Ася заснула поверх одеяла, в наушниках, из которых до сих пор лилось что-то лирически-попсовое.

Ася хотела дождаться возвращения Кэпа, волновалась, как он там. Торчала у окна и то и дело порывалась «пойти проверить». Кошка всего раз рявкнула на неё, и Ася угомонилась.

Потом угомонились преподаватели. Леся видела, как прошёл мимо домика Ост. Остановился прямо под фонарём, закурил. Как будто продемонстрировал всем: «Смотрите, вот как я работаю. Несу службу, так сказать. Не просто так место за кафедрой просиживаю».

К двенадцати из беседки убралась Надя. Для верности Леся подождала ещё минуты две. Потом вылезла из-под одеяла и прокралась к выходу. Дверь запиралась изнутри на собственноручно прикрученный засов, и если потянуть его очень осторожно, то можно незаметно выскользнуть наружу.

— Леся. Ты куда это? — Кошка села на кровати. Её глаза открылись мгновенно, хотя Леся могла поклясться, что за секунду до этого Кошка уютненько сопела носом в подушке.

— Свежим воздухом подышать, — промямлила она, медленно отступая вглубь комнаты.

— А ну спать быстро! Я сказала, сегодня никто никуда не пойдёт.

И как только Кошкино шипение затихло, они услышали скрип ступенек. Через мгновение в дверь постучали. Этот стук пригвоздил Лесю к полу, в той же неудобной позе, которую она успела вымучить. Кошкин взгляд блестел даже в темноте. Он как будто кричал: «Я же говорила» — этот взгляд.

Стук повторился.

— Девочки, вы спите? — послышался снаружи грубоватый голос — не разобрать, то ли женский, то ли мужской. — Это я, Крис. Откройте, а?

Леся потянулась к двери, но Кошка схватила её за руки. Как она перелетела через спинку кровати, как бесшумно приземлилась на скрипучий пол — в темноте не разобрать. Ногти у неё тоже были под стать кошачьим когтям — расцарапали почти до крови.

— Ты глупая совсем что ли? — прохрипела она на гране слышимости. — Тебе сказали никому не открывать.

Постучали ещё раз, громче и напористее.

— Эй, Ася, Вероника, Серафима, вы там? Открывайте, говорю! Своих уже не узнаёте?

— Да это же Крис, давай откроем, — зашипела Леся тоже на гране слышимости. Серафимой Симу называл всего один человек, если не считать родной мамы.

— Тем более не открывай. Эта чокнутая…

В дверь заколотили ногой. Старые доски стонали и трещали, но засов ещё держался.

Кошку сдуло в другой конец комнаты. На своей кровати села Сима и сонно затрясла головой. Кошка предусмотрительно зажала ей рот рукой. Только Ася продолжала дрыхнуть, погружённая в мир розово-сопливых страданий.

— Да я знаю, что вы не спите, — сказала Крис по ту сторону двери. Прекратила, наконец-то, колотить. — Ну ладно, не хотите открывать — как хотите. Только это… я тут к парням ходила. Там никого в комнатах нету. К преподам зашла — тоже никого. У Оста дом открыт, радио играет, а везде слой пыли. Надина куртка валяется в кустах. В крови. Там это… цепь на воротах размотана. Вы не знаете, кто-то из наших разматывал или оно само?

Леся не выдержала первая, отодрала ладонь Кошки от своего лица.

— Крис, катись отсюда, а? — Это звучало бы даже грозно, если бы Леся не сорвалась на всхлип.

— Да покачусь, успокойтесь.

Ступеньки заскрипели в обратном порядке. Леся рухнула на кровать. Мышцы во всём теле болели, как будто она всю ночь перетаскивала мешки с цементом.

— Как думаете, она пошутила? — Получилось так жалобно, стыдобища просто.

— Не горю желанием проверять, — огрызнулась Кошка, но одеяло на окне всё-таки приподняла. В комнату прорвался луч фонарного света, как диверсант, по-шпионски лёг на ногу спящей Аси, на голую щиколотку в сползшем носке. — Вон она. Стоит у беседки.

Леся с ногами залезла к ней на кровать — матрас жалобно охнул — и тоже прилипла ладонями к окну. Сима не могла остаться в стороне, пришлось отрываться от безопасной стены и плестись в их сторону.

Под фонарём и правда маячила тёмная приземистая фигура.

С Крис никто не захотел жить в одной комнате. Девочкам даже пришлось просить парней, чтобы перетащили в соседнюю комнату ещё одну кровать, и теперь они ютились тут вчетвером. Всё лучше, чем ночевать с ней.

Крис не слишком переживала по этому поводу. Днём она сидела в лаборатории или ходила след в след за кем-нибудь из преподавателей, на занятиях задавала вопросы, читала учебники, выполняла задания. По утрам выбегала из дома самая первая, задолго до линейки, и делала зарядку под гаснущим фонарём. Вечером — торчала на крыльце, кормила комаров. А во что она превращалась ночью, выяснять никто не стал.

Теперь она стояла прямо под фонарём и смотрела вверх, щурясь, как пляжник на солнышко. Из кокона одежды была видна только голова с короткими светлыми волосами. Мешковатая куртка свисала почти до колен. Где-то под курткой Сима различила цветастую шаль.

Крис обернулась к ним и помахала рукой. Сима и Леся одновременно отпрянули от окна.

— Уходит, — пробормотала Кошка.

Леся глянула в ту сторону: Крис и правда уходила, но не в дом. Она шла к беседке, спрятанной в темноте, шла торопливо, сунув руки в карманы. Всей своей позой говорила им: «Заболталась я с вами тут».

Но и в беседке она задержалась недолго. Скоро под фонарём опять показалась крепкая фигурка, а кокон из одежды вроде бы стал больше.

— Она что-то несёт, — произнесла Кошка одними губами.

Леся и сама теперь видела. Крис несла какую-то тряпку, без видимых усилий тащила в сторону их крыльца, потом бросила на землю, чуть-чуть не дойдя до ступенек. Ткань защитного цвета. Лямка от капюшона болталась, полуоторванная. По низу шли бурые пятна.

Крис широко улыбнулась в их распахнутые глаза и бросила на куртку что-то звякнувшее, потухшее и мёртвое. Отошла на шаг. В свете фонаря стало видно: лампа, стилизованная под керосинку. Только не разобрать — правда разбитая, или так причудливо сложились блики на стекле?

— Всё, я не могу больше, — истерично взвизгнула Леся. — Звоните преподам. Кому угодно. Пусть они заберут эту сумасшедшую! Пусть делают, что хотят, иначе я прямо через лес в город убегу!

Она бросилась к своей кровати. Зашуршала одеялом, в ярости смахнула что-то с тумбочки. Бутылку с водой — вода в ней глухо булькнула, и бутылка покатилась под кровать.

— Звони, — решила Кошка. — У кого телефон заряжен? Если преподы не возьмут, звоните парням. Хоть выясним, что с ними.

— А что я? У меня сеть не ловит. — Сима нагнулась над спящей Асей. Телефоны у всех по большей части были или разряжены, или не ловили сеть. Заряжать их позволялось только в лаборатории, только от одной розетки, так что приходилось выстраиваться в очередь. Полтора часа занятия хватало максимум на троих.

У Аси осталось процентов десять зарядки. На экране мигал навязчивый конвертик. Стараясь не обращать на него внимания, Сима перелистала список контактов.

— Кош, они не берут!

Та отвернулась от окна. Хоть одеяло вернулось на место, Кошка всё равно смотрела. Как будто умела смотреть насквозь.

— Длинные гудки?

— У Горгульи длинные. У остальных — абонент отключён, говорят.

— Парням звони.

Все номера, которые набирала Сима той ночью, отвечали чёрным, лесным молчанием. Руки тряслись. Сима ругалась вполголоса, пальцами не попадала по кнопкам и думала: «Скорее бы кончилась эта ночь».

Она отчаялась. Села на краешек кровати, на холодную металлическую перекладину, обнажившуюся от матраса. Телефон предсмертно пиликнул. Сима хотела перебрать номера по второму разу, но под руку попалось навязчивое сообщение.

Неизвестный номер, чужое сообщение без знаков препинания. С первого раза она даже не поняла смысла: «Позови кого нибудь мы с болота Даша пропала быстрее».

— Кош, — несмело подала голос Сима.

Всё печенье, съеденное за вечер, слиплось в желудке в неповоротливый ком и потянуло вниз. Сима согнулась пополам, борясь с тошнотой. Кошка подскочила к ней и выдернула телефон из рук. Мгновения ей хватило на то, чтобы прочитать и принять решение.

— Так. Соберитесь в кучку уже. Мы идём к парням. Там что-нибудь придумаем.

— А Ася? — нерешительно подняла голову Леся.

— Пусть спит. От неё толку не будет, сплошная паника.

Аргументов больше не нашлось. Точнее, аргументов было очень много, но Сима прекрасно понимала, что ни один из них не подействует на Кошку.

Осторожно высыпали на крыльцо. В свете фонаря кружились бабочки с полупрозрачными крыльями. Мёртвые бабочки. Бабочки-призраки. Некоторые из них бились в агонии на песке под фонарём.

Они старались держаться у стены. Казалось, что там их силуэты заметны чуть-чуть меньше. Но дверь в комнату Крис оббежали по широкому полукругу. Эта дверь была закрыта, но даже сейчас дышала ужасом и отвращением.

— Никогда бы не подумала, что буду мечтать, чтобы из беседки сейчас Надежда выпрыгнула, — проговорила Леся с истерической весёлостью.

— Ага. Со своим фирменным: «Головы оторву!», — подхватила Сима, и они захихикали, радуясь секундному избавлению от страха. Пока Кошка не шикнула на них.

Тут и они заметили, что дверь в комнату парней приоткрыта. Сима уперлась в спину Кошки. На ступеньках лежала красная футболка Ильи — днём он вывесил её посушить на перила, а теперь поперёк неё красовался грязный след. Комната дышала тишиной и запустением. Леся провела пальцем по дверному косяку — на пальце остался серый пыльный след.

***

Настя была красавицей. Ноги у неё росли примерно от ушей. Волосы пылали, как костёр из осенних листьев. Кроме всех внешних признаков было в ней ещё что-то тайное и порочное, что заставляло парней вокруг вытворять совершенно идиотские вещи.

Более идиотской вещи, чем сейчас, сложно было выдумать. Это Кэп понял, корчась земле и пытаясь схватить воздух ртом. Прошлогодняя хвоя лезла в рот и втыкалась в кожу.

— Ну что, ещё или успокоишься уже, милчеловек? — сказали сверху. — Смотрите-ка, жадный какой. Девчонками делиться не захотел.

Таракан, предатель, наверное, уже драпал, куда глаза глядят. За ним только кусты захрустели. Послышался визг Насти:

— Руки убери, урод! Ты вообще знаешь, кто у меня родители?

Альфа только тихонько всхлипывала.

Двое громил в потёртой сине-чёрной форме пересмеивались между собой.

— Да мне пофиг, кто там твои родители. Ты их всё равно больше не увидишь.

Кто они такие? Откуда взялись? До ближайшего посёлка — полтора часа быстрым шагом — это Кэп знал наверняка, потому что сами они иногда сбегали от преподавателей, чтобы разжиться чем-нибудь вкусным в местном гастрономе. Может, отдыхающие? Да кому в голову придёт тащиться в эти места, и ради чего? Возле болота посидеть? В горелом сосновом лесу грибочков поискать?

Альфа уже не всхлипывала. Настя поливала чужаков грязными ругательствами, пока не послышался глухой удар, как будто по мешку, и она замолчала. Один из камуфляжных парней подошёл к Кэпу и несильно, для профилактики, пнул его в бок.

— Полежи тут пока. А потом можешь тихонько ползти домой. Мы сегодня добрые.

— А ну стоять!

Кэп решил, что ему чудится, и приподнялся на локте. Посмотрел: она. Светлая майка выделялась в лесной темноте. Этот тон ни с чем не перепутать. Этим тоном она останавливала на скаку Таракана, решившего сигануть с обрыва в речку. Надя сбежала по склону и ткнула ближнего чужака пальцем в грудь.

— Немедленно выпустили детей и убрались обратно в своё болото.

Камуфляжные парни замерли от такой наглости, а обнадёженная Альфа опять заныла. Кэп осмелел и приподнялся сильнее. В правом боку отчаянно закололо. Он пощупал бок — крови, вроде бы, нет, но от боли не пошевелишься.

— О, ещё одна прибежала, — сказал тот, кто держал Альфу, как тряпичную куклу, передавленной посередине. — Извиняй, девочка, ты уже опоздала.

— Я сказала, выпустите моих курсантов и катитесь отсюда.

— Я девок обычно не бью, но ты сама нарываешься.

Мимолётное движение, дуновение ветра. От сосен ночь была чуть-чуть светлее, и Кэп увидел, как Надя стоит, уперев руки в бока, сама на голову ниже любого из парней, и примерно в два с половиной раза уже в плечах. Остро и сладко пахнуло кровью. Может, ему показалось, может, опять помутилось сознание, но на гладкое широкое лицо одного из парней набежала тень.

— Бражников, — сказала Надя, — два тебе. Как был оболтусом, так после смерти и остался. На младшекурсниках отыгрываешься, а на зачёте двух слов связать не можешь. Так и не выучил классификацию форм жизни? А на латыни?

Он разжал руку. Настя упала на землю.

— Пошли отсюда, Паш. Тут все злые какие-то.

Кэп не верил своим глазам: они уходили, оставив девчонок в покое. Альфа сидела на земле, широко раздвинув ноги, как кукла. И как кукла повторяла, не останавливаясь: «Мама, мама, мама». Настя шевельнулась и всхлипнула. Когда треск кустарника утих, Надежда Алексеевна опустилась рядом с Кэпом на колени и взяла за плечо.

— Встать можешь? Девочек до базы доведёшь?

Он кивнул и тут же сморщился. Поднимался кое-как, держась за бок, лишь бы не показать себя слабаком в сотый раз за эту ночь. Правда, никто на него особенно не смотрел. Альфа и Настя не смотрели вообще никуда, кроме как себе под ноги. Надя отошла на пару шагов, обернулась:

— Идёмте. Я провожу к дороге.

По пути никто не проронил ни слова. Все мысли были только о том, чтобы дойти. Похромать, доползти до базы. А дальше уже не важно. Только когда через кроны деревьев пробился свет фонаря, Надя остановилась.

— Дальше сами топайте. И прямой наводкой в дом. Запритесь там и никому не открывайте. Никому, даже мне. Даже если буду отчислением угрожать, поняли? Громче!

— Поняли, — протянули девочки. Кэп разжал зубы, но выдавить из себя ничего не смог.