II. Разведка

Услышав крик хищной птицы, волки припали к земле, встревоженно глядя на пустой небосвод. Всем троим прекрасно знакомы налёты пернатых, как и кривые шрамы на спинах сородичей после них.

Звук не выдавал направления, откуда двигалась птица. Он зарождался в голове. Долгое время прислушиваясь, звери поняли, что на самом деле вслушиваются в собственные мысли. Тем временем пернатое благополучно выбралось из-под спящих и взлетело, подняв едва заметное облачко коричневой пыли с плиток.

— Погоди! Стой! Стой! — завопил Визри, увидев виновника волнений. Молодой ястреб надменно глядел на серого, поднимаясь всё выше, пока ветер не запрокинул на спину. Птица попыталась снизиться, да не тут-то было: воздушный поток уже сковал её, невидимые щупальца поволокли в сторону пустоши, переворачивая, выламывая крылья, всячески терзая. А четырёхлапые могли только беспомощно наблюдать с земли, думая, что им ещё не встречалось такой одушевлённости в действиях безликой стихии. И такого безумства.

Увиденное подействовало на маленькую компанию удручающе. Рыжик вернулся к столбу. Он долго следил за мутной чёрной точкой в снегу, почему-то опечаленный очередной смертью — хотя был не самым терпимым в отношении классовых врагов. Голова волка опустилась, касаясь виском холодного камня. Желание спорить улетучилось. «Славно. Пришло время объединяться даже с заклятыми врагами, — думалось ему, — ведь враг умрёт, и нет его. А ветер и снег? Они никогда не умрут. Они ждут нас, всю вечность могут ждать».

Визри хотелось прогнать неловкое молчание, но не было никаких идей, как это сделать. Повертевшись на месте, он засмущался ещё больше, и нервно обвёл взглядом побоище. В глаза бросились ровные ряды животных на краю площадки — так было отмечено место, где они с Рыжиком перестали считать тела. Хмыкнув, серый направился туда, и вскоре послышалось бормотание:

— Пять по десять и семь. Пять по десять и восемь. Ух-ух, здоровенный какой! Пять по десять и девять, мать его...

А волчице всё нипочём. Короткие мысли лились по отшлифованному руслу, собирали факты по крупицам воедино. Нужно было придумать решение, много решений. Самку не устраивало бездействие. Никогда. Тяжёлая прошлая жизнь и ответственность оставили на ней свой отпечаток.

Нужно двигаться. Когда не знаешь, куда — делай осторожный первый шаг наобум. Для начала надо было выбрать ориентир. Волчица быстро нашла подходящий — маленького леопарда, довольно редкое явление. Она отнесла находку к самому краю площадки и осторожно уложила его на плиты. Затем развернулась мордой к обелиску. Тяжёлый вздох, короткий взгляд на Визри, снующего мимо тел, снова загадочный столб… Облик божества был у этого изваяния. Древний истукан, оживший камень, давший начало жизни и брошенным телам. Странное чувство благоговения пробрало до мурашек по спине. Наконец, волчица взяла себя в лапы и попятилась, не сводя глаз с ориентира.

«Далеко собралась?» — хотел спросить Рыжик. И не спросил. Слова застряли в горле комом. «Пусть идёт. Пусть проваливает». Отчаянная борьба только что сделанных выводов с укоренившейся ненавистью застигла его врасплох. Он проиграл. Он снова захотел избавиться от врага. «Лучше бы ветер унёс эту белошкурую задницу, оставив нам птицу».

Самка бы и не ответила. Она погрузилась в размышления. Слушала своё тело, окунаясь во враждебную атмосферу с головой. Как и каждому, кто просыпался в объятиях стылой пустыни, лёжа на каменной плитке или на трупах, ей предстояло узнать много нового. Например, в новинку была смутная догадка, что воздух как будто не попадает внутрь. Не было привычного ощущения кислорода, разливавшегося живительным током по организму. Вдох бессмысленный, выдох пустой, никаких откликов в груди, нет пара из пасти. И холод, хорошо знакомый жительнице севера, не просачивался в шкуру тонкими иголками сквозь шерсть. Холод был другим. И везде. Им пропиталось небо. Камень, снег, трупы — всё одинаковой температуры. Лишь сознание дарило иллюзию тепла, хотя казалось, что мерзлота давно завладела плотью. Ничто не могло перебить отвратительное ощущение постоянного, пусть безвредного, замерзания.

Однако настоящие неприятности начались позже. Первородная с раздражением отметила, как цепенеют лапы. Их отнимало чувство, чем-то напоминающее голод. Ощущать лапы желудком — удовольствие, надо сказать, сомнительное. Новый «голод» крепчал рывками, очередное ухудшение нельзя было предугадать. Да и вообще, тело говорило на другом языке, обрело другие потребности. Всех тонкостей волчица ещё не поняла, но смысл интуитивно уловила: таков новый путь волков.

Или путь новых волков? В любом случае, начинался он не с тёплого солнышка, ласкового голоса матери и вкуса первой добычи, а вот так, холодно и сердито. До чего злой шуткой было оставлять память о недоступном прошлом! Жить по новым правилам, зная старые — ужасная мука. Особенно когда цель прошлой жизни была почти достигнута накануне небытия. Невыносимо. Всё заново… но что заново?!

Вовремя спохватившись, хищница всмотрелась вдаль, куда уводила рытвина следов. Обелиск ещё был виден благодаря редким синим вспышкам, а площадку уже скрыл едкий туман. Благоразумие подсказывало, что пора возвращаться из разведки. Но стоило самке отвести глаза от маяка, как дыхание перехватило. Голову вскружила нечёткая линия горизонта, она звала в свой простор, настолько одинаковый во все стороны, словно больше ничего другого никогда не было. И не будет. Мрачная пустыня, небо саваном распростёрлось над ней, как над братской могилой. Кстати, а похоже!

«Куда же зовёт инстинкт? — спрашивала она сама себя. — Куда нужно идти?». Может быть, волчица надеялась втихую, что вопросы сработают как заклинание, указывающее путь. «Ведь всё будет хорошо. Обязательно. Да?».

— У-у-у! — отвечал ветер.

— Рхххсссс! — шелестели снега под лапами.

— … — молчало сердце.

Первородная сжала челюсти до скрипа эмали на клыках. Выразительные скулы, проступившие на морде, выдавали исключительную суровость, даже жестокость. По отношению к себе, разумеется. На голову давило пространство. Собственная беспомощность удручала. А ведь никто и не обещал, что будет хорошо. Раньше волчица держалась в строю ради идеалов, семьи, ради стаи. Она гордо стояла на лапах, смело смотрела проблемам в глаза, зная, что даже гибель, если ради Севера, будет всем во благо. А теперь? Кто-нибудь? Нет? Хотя бы сладкий привкус лжи...

Со спины накатывал снег, ухудшая обзор крупными грязно-белыми хлопьями. Уставшая белошёрстая уселась, всматриваясь в следы: под идущим снегом они бурлили, быстро выравниваясь в сплошное полотно. Смутные подозрения заставили поднять голову. Огня больше не видно.

Сердце ёкнуло. Собирая все силы в один рывок, она подалась вперёд. Лапы ответили на команды мозга с сильным запозданием. Слишком наклонившись и не найдя опоры, тело рухнуло в сугроб. Стало тихо. Вой небес оборвался. Молчаливый вакуум плавно сменился сатанинским безобразием. Сугробы один за другим что-то зашептали. Стали звать. Волчице подумалось, что под каждым бугром покоится давно застывшее существо, иссякшее, но разумом до сих пор живое. Оно пыталось о себе напомнить, чтобы жить неким подобием жизни, заманивая зазевавшихся путников. Переплетение сотен слов в одном мгновении, мягкое, живое шипение пробрало хищницу до глубины души. Она стала узнавать голоса всякого, кто шептал на ухо: родных, близких, просто знакомых. Даже врагов.

Вскочив, как ужаленная, она понеслась сквозь пургу напролом, продираясь к огню. Пустыня гнала в шею, белошёрстая послушно бежала, не разбирая дороги. Потеряв след, она шумно сопела, надеясь уловить запах собственных лап — и напрасно, напрасно! Не было никакого запаха. Воздух пуст. Он исчезал с выдохом, ничем не отличаясь от предыдущих и следующих порций.

Разгорячённая благородной яростью волчица продолжала бег, пока лапы слушались. Шквальный снегопад не прекращался, ни намёка на обелиск и площадку. Багровый туман помутил рассудок, но не сломил волю первородной. Даже когда пришло голодное истощение, когда конечности таяли от боли и судорог, даже когда иссохшее тело рухнуло в снег, буйный дух жил и боролся. Священный зверь Земель, белошёрстая волчица, унизительно продвигалась ползком, разрыхляя плотные белые пласты, перекатывалась, пока хоть какие-то мышцы ещё были способны сокращаться. Когда северянку разбил паралич, она ещё долго рычала и выла, передразнивая злой дух, живущий во мгле. Силы иссякли.

— Класс, — мрачно выдохнула наконец, догадываясь, что она сейчас из себя представляет, — вот так быстро и глупо всё заканчивается. Быстро и глупо.

Как только с уст слетело последнее слово печальной реплики, позади раздался гневный вой. С трудом заставив непослушные лапы оттолкнуться, белая перевернулась на бок, с толикой надежды всматриваясь в метель. Там было пятно. Оно медленно приближалось, превращаясь в долговязый силуэт. Существо шло, заметно шатаясь. Волчица напряглась, беззвучно обнажая желтоватые клыки. Ошибки быть не могло: это двуногий. Не самый надёжный товарищ, зато врага надёжнее не сыщешь.

Беглого взгляда хватило, чтобы заметить, что у двуногого серьёзные проблемы. На вытянутом овальном лице, обрамлённом густой чёрной щетиной, красовались кровавые пятна. Широко раскрытые голубые глаза будто бы всему удивлялись, разглядывая мир то через очки с круглыми стёклами, то поверх них. Всклоченные волосы и рваная жёлтая дублёнка добавляли человеку диковатости, хотя едва ли это могло вспугнуть хищника. Но самая большая странность заключалась в шее. Горло. Оно разодрано. Длинные рваные раны рассекали глотку, наверное, до самых позвонков. Чем больше подробностей волчица высматривала в незнакомце, тем меньше понимала происходящее. Что должно было случиться, чтобы существо (да неважно, какое!) спокойно себе бегало с таким ранением?!

С каждым шагом человек удивлялся ещё больше. Похоже, ему тоже в диковину возникшая ситуация. Он пытался поправить очки, но боязливо отдёргивал руки обратно. Из раны лениво выкатывались мелкие красные шарики, расплываясь в пространстве. Про гравитацию их, видать, никто не предупредил. Самый крупный шар был не больше вишенки, а мелких даже не рассмотреть невооруженным взглядом.

— Что за чёрт, — хрипло выдохнул человек. — Как же так? Что за чёрт. Как же… я? Как оно?..

Увидев зверя, человек отшатнулся. Сильно отшатнулся. Даже свалился в снег. Пара «вишенок» брызнула в стороны.

— Прочь, демоны! Прочь! — кричал он, а белошёрстая понимала все слова, но была готова поклясться, что его губы не проронили ни звука.

— Человек?..

— А-а-а!!! Прочь! Демоны в моей голове! Кыш! Именем Адмирала! Кыш! Нечисть...

— Человек! — настойчивее произнесла самка.

— А-а, да что б вас, что б вас, тьфу!.. — попытался встать, снова споткнулся, ляпнувшись лицом в сугроб. Потом долговязый чудик как-то собрался силами, поднялся побежал прочь, на ходу пытаясь натянуть бесформенный рюкзак. За ним по воздуху тянулся едва заметный след кровавого бисера.

Истощённое животное опять осталось само. Но подкрадывающийся губительный сон не так пугал, как раньше. Столько занимательных выводов можно было извлечь из одной только встречи...