I. Предубеждение

Вдали серая мгла. И вблизи. Она проникла всюду. Вверху зияла бездна, откуда никогда не спускался ни один лучик света. Он не мог пробиться сквозь вязкое подобие небосвода. Снег, пропитавшийся мглой, не блестел на солнце, да и не было никакого солнца. Очертания сугробов, громоздившихся друг на друге — вот единственная добыча внимательных глаз, всматривавшихся в горизонт.

Снег сыпало порциями. Плотный поток серо-белых хлопьев накатывал и исчезал до следующего раза. Иногда это происходило так часто, что снегопад стоял сплошной стеной. Случалось и по нескольку часов затишья, хотя настоящей тишины не было ни секунды: ветер выл, не зная отдыха, носился вверху, точно злой дух, обречённый на небожительство. Так велик был соблазн взметнуть красивые снежные шапки холмов, что небеса его не устраивали, и он свирепел. Понапрасну. Неведомая сила его не пускала. Ниже двадцати метров от поверхности царил полный штиль.

В снегах затерялся небольшой островок, вымощенный каменной плиткой густого тёмно-серого цвета, даже во время бурана остававшийся чистым. Посреди него возвышался столб. Массивное основание загадочного сооружения таяло с высотой, заканчиваясь тонким острием. Рифлёная поверхность, расчерченная вертикально, чем-то напоминала корневище: внизу грубые отростки узоров постепенно разветвлялись, рассыпаясь на сотни едва заметных жилок. Хотя привлекал внимание столб не изощрённостью резьбы и даже не высотой, а необыкновенным свечением: по прожилкам к кончику обелиска, грозно сверкая, пробегала синяя искра, накапливаясь там в виде мерцающего пузыря. Когда он становился неприлично большим, то раскалывался на несколько частей, падал, разбивался, разрождаясь десятком пушистых огней. Они продолжали эстафету, разносясь во все стороны по площадке, старательно огибая тела, и исчезали у самой границы каменных плиток со снегом.

А тел было много. Беспорядочно разбросанных повсюду. Они такие же безжизненные, как снег. Как бездна. Ни тёплые, ни холодные. Кого только тут не было: волки, лисы, рыси, тигры, попадались даже люди. Сложно представить, что все эти существа когда-то жили. От первого же взгляда оставалось такое впечатление, что лежать без дела — их естественное состояние.

Поодаль, в сугробе, невозмутимо сидел волк. Его взгляд лениво блуждал следом за огоньками, а когда они исчезали, снова и снова возвращался к столбу. Внешний вид хищника портился чрезмерной худощавостью, делавшей его похожим на долговязого пса. Кроме относительной подвижности, существо ничем не могло похвастать: иссушенная не то временем, не то голодом морда вытянулась, как у лиса, в рогатый треугольник, выцветшая светло-рыжая шерсть позабыла, что когда-то блестела огненными бурыми красками. Тонкие передние лапы наполовину погружены в снег, большую часть тела основательно припорошило. Похоже, он долго так сидел, наблюдая за волшебными огнями, гулявшими в воздухе с тихим жужжанием.

Но вот, наконец, поднялся с тяжёлым вздохом. Вздохнул ещё пару раз, будто проверяя, не забыл ли, как дышать, и отправился к центру площади, с трудом ворочая одеревеневшими лапами. С каждым шагом, приближавшим к обелиску, он крепчал. Даже молодел. Например, шерсть от корней до кончиков налилась своим естественным цветом, а забившиеся в неё комья снега исчезли. Стухший злобный взгляд скрасился озорным блеском. Однако омоложение не коснулось существа изнутри, что стало ясно, когда над площадкой неожиданно зазвучал его утомлённый голос:

— Всё.

Из-за столба с любопытством выглянула ещё одна волчья морда.

— Либо они нашли другой источник, либо… остались в снегах, — продолжал рыжий.

Вслед за серой головой неторопливо нарисовалось и всё остальное. Второй хищник был скучного серого окраса, но отличался крепким телосложением, а выразительная морда с лихвой компенсировала однообразный вид зверя богатством передаваемых эмоций.

— М-м, или ты не такой выносливый, — задумчиво произнёс он, нарочно растягивая слова.

— Ага. Тогда уже самое время появиться на горизонте.

— Или уже сидят у другого «огня», — серый оставался невозмутим, но дал понять собеседнику одним взглядом, что раздражён его настроем.

Рыжий поднял переднюю лапу в знак нежелания продолжать разговор. Равнодушно ступая прямо по телам, он дошёл до обелиска, сел напротив и уткнулся в него лбом. Серый же растянулся рядом, предварительно расчистив себе место осторожными пинками. Несколько минут прошло в молчании, но не в тишине. Ветер ныл, стонал и рыдал, разбиваясь о невидимый купол.

— Дед мне говорил когда-то, — хрипло молвил серый зверь, — что из-за нас мир закончится.

Поразмыслив над своими словами, он задрал голову. Вверху его ждала мутная тёмно-серая простыня небес. Или не небес. Но ничего утешительного волк там не нашёл, поэтому снова улёгся.

— Что однажды нас выставят вон. Выкинут, как негодных волчат. Земли опустеют, земли будут отдыхать от нас, а мы — скитаться в безымянных пустынях. Что скажешь, рыжий, это наказание, да? Оно? Мы сдохли?

— Больше слушай деда. Да, тут есть проблемы. Мы их должны решить. А басни разводить не полезно.

— «Есть проблемы»? — выпалил серый с нервным смешком. Он снова поднял голову, пытаясь рассмотреть ухмылку на морде товарища по несчастью, но тот был абсолютно серьёзен.

— Никто не жрёт, не спит, ничего не чувствует, на небе нет солнца, везде чёртов снег, сидишь в горе трупов, а тебя ситуация лишь чуток смущает? Охренеть. Да ты очаровательно беззаботен, если не сказать грубее.

Ответа не последовало. Тогда серый уткнулся носом в лапу стал наблюдать за огнями исподлобья. Каждый думал о своём, мысли тонули в непрерывном рёве ветров. Молчание обещало затянуться надолго, если бы не движение среди тел, привлёкшее внимание волков. Ещё один очнувшийся! Рыжий хотел было подскочить к ожившему, но сразу сник, когда получше рассмотрел, что из себя представлял объект его переживаний.

С трудом выбравшись из-под тяжёлой медвежьей лапы, встала и гордо выпрямилась белошёрстая волчица. В меру заострённый нос, безукоризненные пропорции тела, исключительно белоснежный окрас, царственная надменность — самка смахивала на ожившую скульптуру. Каждое её движение получалось грациозным, изысканным, и в то же время естественным. Грация у неё была в крови.

— Первородная, — ощерившись, зло прошипел рыжий.

— Ты чего? — серый всполошился. Не хватало только драки. Он попытался упредить размен любезностями: — Добро пожаловать! Меня зовут Визри, а это — Рыжик, и он сегодня не в духе. Не обращай внимания.

Но за роль миротворца Визри удостоился сразу двух уничтожающих взглядов.

— Для первородных я всегда не в духе, парень, — рявкнул Рыжик прямо на ухо другу.

Одновременно с ним подала голос и волчица:

— Его настроение — его проблемы. Что это за место?

— Нет, погодите. Леди, — рыжий сделал несколько шагов к противнице, — моё настроение есть натуральная проблема для вас. Хотите знать предысторию? Неважно. Я всё равно вам её расскажу. Я же не ошибался, называя вас первородной, ага? Да вас всех видно. За версту. Великий волчий род. Стражи порядка и правосудия в Землях. Сыновья Бога. Пока стаи раскалывались и грызлись, люди устраивали охоты и веселья, разливая волчью кровь рекой, ваши задницы торчали из всех ущелий северных гор! Вы смотрели оттуда на гибнущих братьев, ни разу не попробовав вмешаться. Всякий погибший волк, взывавший к правосудию, взывал и к вам. Всякий погибший волк — на вашей совести.

— Ты больной, — волчицу ничуть не тронул рассказ. — Но об этом позже. Где мы, Визри?

Воспользовавшись замешательством друга, Визри охотно отвечал:

— Понятия не имею. Огромная пустыня, если верить глазам. Аккурат за пределами площадки, где начинается снег, мы медленно умираем. Ещё время от времени какое-нибудь из тел пробуждается. Когда им расскажешь, что происходит, они рвутся уйти в пустыню, а там, скорее всего, заблудятся. Недавно ушло трое. Должны были уже вернуться. Вот так как-то.

— А вы?

— Мы? Не-ет, с меня хватит. Уже сходил один раз. Вон, Рыжик разглядел в тумане, едва успел вытащить.

Рыжий угрюмо молчал. Он чувствовал, как огромная пропасть, разделявшая его и первородную, разделила и с товарищем. Чувство невыносимого одиночества, как горький привкус на языке, один раз проклюнулось и больше не хотело исчезать. Зверь вернулся к обелиску. Шум холодного воздуха смешивался с ровной речью Визри. Огоньки тащились по плитам, оставляя за собой быстро гаснущий синеватый след.

Рыжий закрыл глаза. «Почему я так плохо чувствую своё тело? Не может же оно в самом деле быть мёртвым». Последняя мысль странным образом казалась правдоподобной. В голове мгновенно вспыхнуло десяток других мыслей, переворачивая все представления о мире. «Что тогда называть мёртвым? — не унимался волк. — Обездвиженное? Но тела как раз оживают… Или это такое воскрешение?».

— Хорошо. Хочется знать, сколько вы тут намерены сидеть, — прервал размышления Рыжика холодный голос волчицы. Визри успел рассказать ей всё, что знал, а спеси от печальных знаний в её голосе не убавилось.

— Какое тебе дело, господи, — не стерпел Рыж, не замечая очередного недовольного взгляда от серого. — Сколько нужно, столько и будем. Хочешь уйти — катись.

— За меня не беспокойся, что-нибудь решу, — огрызнулась белошкурая. — Но если мистер рыжая задница не засунет свои претензии подальше, мне будет неприятно его тут видеть.

— Ух, неприятно?! Какая жалость! Скажите пожалуйста! А что вы посоветуете делать, если мне уже неприятно видеть белошкурых?

— Убивай.

Повисло неловкое молчание. Визри прижал уши к голове — вот-вот прольётся кровь. Даже здесь звучит эхо из прошлого, рёв и грызня идеологий, стай, цветов шерсти, а он ничего не мог с этим поделать. Рыжий будто свихнулся. Бешено вращая глазами, он медленно шагал к первородной, обнажив клыки. Саму волчицу это ничуть не заботило — она равнодушно наблюдала за врагом. Даже слишком равнодушно. Матовые янтарные глаза выглядели опустевшими.

— Ну не надо, — серый нервничал. — Ну что вы делаете. Глупые драки. Вы обезумели. Ради чего драться? У вас нет оправданий! Ради воды или еды, или родных? У вас нет ни того, ни другого, и мне уже понятно, почему потеряли третье! Потому что вам не это всё нужно. Драки — ваше веселье. Жизнь ваша, а? Вы родились, чтобы умереть. Чтобы сдохнуть, мёртвой, действительно мёртвой хваткой сжимая горло врага.

— Понятно, почему мы потеряли родных, значит? — глухо спросил Рыжик, переключив чокнутый взгляд на друга. — Расскажи ещё, ты же так много знаешь о моих родных. Например, расскажи о том, как белые патрули вылавливали голодных одиночек в своих лесах. Или про долгие ночи облав. Что-нибудь про лай собак, гром ружей, свист металла. Про красные пятна в шкурах, когда смерть прилетала из темноты, из кустов, под этот грохот и лай. Понимаешь, мир был так устроен, и этого из моей головы ты не вытащишь. Чтобы начинать с чистого листа, нужно учитывать прошлые ошибки, а главной ошибкой было полагаться на вселенскую справедливость, Визри. И на первородных. Впрочем, они себя отождествляют.

— Ты был слаб и глуп, волк. Остался просто слаб, оно и понятно: когда ждёшь помощи со стороны, не можешь стать сильнее, — голос волчицы был ровен, всё так же невозмутим. — Первородные не помогали болванам, селившимся близ Города, ибо там всегда опасно. Живите на юге. А коль тёмное прошлое заставило твоего папочку оттуда удрать, ему и предъявляй. И спроси у своих одиночек, какого чёрта тайком лезть в чужой лес, шакалить добычу. Честным мы всегда помогали.

Она отвернулась, осматривая размытую полосу горизонта. Подача, с которой высказалась речь, порядком озадачила рыжего… только уж слишком много претензий у него накопилось к стае белошёрстых волков, чтобы признать поражение.

— Так позволь напомнить, как в наших Землях появились люди. Не с вашего ли позволения?

— И этот парень взывал к справедливости. Конечно, лучше было сразу нападать на людей по ночам и грызть глотки. Так бы нас возненавидели быстрее и качественнее. Короче, — первородная резко повернулась, впиваясь взглядом в рыжего, — мне надоело месить воздух. Покажи пример справедливости и честности. Что-то плохое у тебя начало с чистого листа. Давай, огласи вердикт, и покончим с этим.

Не успел Рыжик раскрыть пасть, как раздался пронзительный ястребиный клёкот.