Глава 1

1

В придорожной таверне, что за рыжими холмами да черными валунами, угощаясь похлебкой луковой, говорили однажды путники о короле и его дочери.

Справедливым и добрым был тот монарх, именем Альфред нареченный при восшествии на престол, не чета некоторым венценосным обжорам, пьяницам и блудливым негодяям, ни одной юбки не пропускающим. Доброты и щедрости в нем нашлось бы гораздо больше, чем солнечного света в ясный полдень; и, сказывали, любил его народ безмерно, так что готов был носить на руках, если тот попросит. Однако и скромностью король отличался тоже, и хоть мечталось ему попробовать, каково путешествовать на ладонях оборванцев, ничего подобного он себе не дозволял.

Была у короля единственная дочь, принцесса Изобель. Красотой обладала девушка, по словам тех, кто имел счастье лицезреть ее, неимоверной и даже, согласно мнению некоторых ученых мужей, божественной. Особо впечатлительные, кому она являлась впервые, нередко лишались чувств. Не иначе, шептались люди, какое-то волшебство есть в этих голубых глазах, на что трубадуры, известные знатоки Прекрасного, поддакивали: верно, верно волшебство. Но трубадуры они соврут — недорого возьмут, ремесло у них — врать и приукрашивать, злое делать добрым, а безобразие уродством. Впрочем, если забыть о стихоплетах, у коих язык без костей, Изобель действительно была всем принцессам принцесса, правда, с некоторым маленьким, но, надо сказать, большим изъяном. Могла она, не моргнув глазом, ввернуть грязное словцо в куртуазный разговор за трапезой, пошутить про ослиные какашки, добавленные в изысканный суп важного гостя. Обозвать нежданно-негаданно какую-нибудь благородную матрону помойной крысой и козлиной отрыжкой. Или заявить заезжему рыцарю-красавчику, изображенному на тысяче портретов, что его рожа более прочего напоминает слоновью жопу.

Представьте теперь, какое смятение вызывала при дворе эта привычка Изобель, сколько раз иноземные короли, приезжавшие в гости к Альфреду, обидевшись, грозились объявить ему войну и нанести полное разорение его землям; и лишь из-за необыкновенной красоты грязноязыкой девушки и из уважения к сединам монаршим никто из них не доводил угрозы до дела. Ничего не удавалось сделать с этим дурным языком Изобель. Ни сама она, ни лекари, ни даже титулованные волшебники, выписанные из-за границы за немалые деньги — шарлатаны по большей части, чего греха таить, не могли справиться с недугом. Один остряк и вовсе посоветовал Изобель носить на людях намордник, какой на собак надевают; он-де избавит и от всех проблем. Разгневался король Альфред и выгнал гнусного советчика вон, да еще вместо платы хорошего пинка отвесил. Принцесса, светоч сердца отцова, да намордник! Счастливо отделался маг, что на дыбу не угодил, ибо хотя и добрым был Альфред, а королевским правом казнить злодеев по усмотрению своему не пренебрегал.

Именно из-за бесовского языка своего Изобель так и не сумела найти себе жениха. Постепенно к ней и свататься перестали, что для Альфреда, мечтавшего о выгодном да счастливом замужестве дочери, хуже и быть не могло. Так дурно стало королю, что бедняга слег. Изобель ухаживала за ним сама, полагая, что дочерний долг велит ей быть со своим родителем до последних минут его.

В траур погрузилось королевство, прекратились гуляния и праздники, подданные посыпали головы пеплом и днем, и ночью, и одевались в рубища, кишащие вшами да блохами. Плакали они истово, заламывали руки, богам молитвы посылая. А король все лежал и лежал на грани жизни и смерти; никто не знал, даже самые зоркие прозорливцы, как долго несчастному еще мучиться.