Глава 5

5

День шел за днем, а ничего не менялось, вот только свинарь чувствовал, что душенька его совсем покой потеряла. И придумал парень хитрость. В очередной раз, когда пришло время уходить в свои покои и наслаждаться отдыхом, Томазо сказал стражнику, который дежурил неподалеку от его двери, что идет спать, но прежде хочет выпить с ним винца. Удивился стражник — со свинарем он никогда дружбы не водил, однако от хорошего королевского вина кто откажется?

— Это в честь дня рождения моей матушки, которая живет за тридевять королевств отсюда, — сказал свинарь, протягивая стражнику кубок. — Выпьем.

— Отчего ж за матушку не выпить, — ответил стражник и осушил кубок, в который Томазо успел насыпать особого снотворного зелья, приготовленного по рецепту самой матушкой его. Вот и понадобилась парню эта премудрость, до того тщательно сберегаемый семейный секрет.

Ушел свинарь в свою комнату, стражник же через некоторое время уснул мертвецким сном. Выбрался Томазо за дверь да что есть духу помчался к залу, где держали свинью. Услышав голоса, спрятался он в нише и видел, как служанки ведут по коридору измазанную в навозе девушку невиданной красоты. Даже в таком непотребном виде, в дерьме свином, она была прекраснее всех на свете, ее кожа белая показалась свинарю белее горного снега, глаза голубее чистого неба, губы были точно спелые вишни, обещающие сок и сладость. В общем, тут и голову потерять недолго, и сердца лишиться, взглянув на такую красу в первый раз. И именно это чуть не случилось с несчастным Томазо. Еще немного, и он завыл бы раненным зверем и закричал безумной ночной птицей. Точно пьяный, точно больной, укушенный зловредным пауком, закусил он рукав кафтана. Сердце бедолаги чудом из уха не выпрыгнуло.

— Что это за дева? Откуда она во дворце? Почему служанки вывели ее из залы, где живет свинья? — подумал, мечась в лихорадке, Томазо; но потом до него дошла правда, ведь, известно, мамаша свинаря дураков не рожала и папаша глупцов не зачинал отродясь. — О горе! Я понял! Это Изобель, принцесса, дочь короля, которая, как говорят, уехала гостить к своей тетке!

Правда огрела его по голове не хуже половника. Упал свинарь на пол и лежал, точно дохлый мул. Думал, все, сейчас помрет. И как не помереть, скажите на милость, когда томится принцесса в злом плену черного колдовства? Днем — свинья, ночью — трепетная дева. Кто мог сотворить с ней такое?

Не знал свинарь ответа, но поклялся себе выяснить и помочь бедняжке. Однако, как приступить к задуманному, Томазо не знал. Король разгневается, узнав, что данная ему клятва нарушена да чего доброго, велит голову снести с плеч. Выведывать тайну у царедворцев или слуг тоже неразумно. Тогда, наверное, выведать правду лучше у самой принцессы.

Проследил свинарь, как девушку уводят в южное крыло дворца, запомнил место и на следующий же вечер, напоив стражника вином опять — на этот раз за здоровье батюшки, отправился к покоям Изобель. По счастью, охраны не было, под дверями спала лишь толстая служанка, через которую свинарь тихо переступил. Осторожно постучал он и стал ждать.

— Кто там? Батюшка, ты ли это? — спросила Изобель с другой стороны, готовая к новому плачу и новым воркованиям.

Поняв, что ждет дева короля, свинарь решил выдать себя за него и так попасть внутрь.

— Да, — сказал он, и дверь открыли. Живо заскочив в комнату, Томазо предстал перед Изобель в сумерках и перепугал до полусмерти.

— Кто ты? — прижалась к стене принцесса. — Разбойник? Злой призрак?

— Нет, я твой свинарь… разве ты не помнишь?

— Не помню, ведь когда я становлюсь животным, то лишаюсь человеческой памяти, дерьмо ты собачье, чтобы твои мозги из жопы вылезли.

Удивился таким словам Томазо куда больше, чем тому, что принцесса ничего не помнит из своих дневных бдений в поросячьем загоне.

— Крыса! Говешка! — выдохнула Изобель и прижала ко рту обе ладони.

— Что за диво? Слова такие слыхивал я от трактирных шлюх и солдат, но странно, когда говорит их столь прекрасным ротиком принцесса.

— Прости. Это само. Мой язык-бесенок — враг мой. Скотина. Опарыш могильный! — Залилась принцесса слезами, упала на колени и принялась просить у Томазо прощения.

Поднял он ее сказал, что вовсе и не обижается. И прибавил:

— Я хочу помочь тебе. Пусть и прогневается твой батюшка король, мой намерения чисты. Пусть от меня пахнет дерьмом, но на сердце моем ни пятнышка.

— Я верю тебе, — вздохнула принцесса, которой свинарь понравился с первой минуты, да не просто понравился, голова ее, как у всякой неискушенной девицы, пошла кругом. Ей бы холодный компресс приложить к лобику, да взять негде.

Боясь, что упадет девица в обморок, стиснул свинарь ее в объятиях, прижал к себе, жарко дыша в ухо. Оттого Изобель окончательно сомлела, обмякла, что восковая куколка, так что пришлось положить ее на кровать.

— О член козлиный… — пробормотала в полузабытьи девушка, и платье начала расстегивать.

Упоминание козлиного достоинства еще сильнее раззадорило свинаря; что ни говори, а скверные словечки иной раз весьма горячат кровь, особенно, если выскакивают из такого прелестного ротика. Не удержался Томазо, лег рядом с принцессой и начал помогать ей избавиться от одеяний; и сам, дрожа, как пес, взбирающийся на суку, дрожал от предвкушения. Узрев белые стати принцессы, гладкие, точно слоновая кость, полированная мастером, нежные, точно плоть персика, свинарь приложился к ним и принялся изучать со всей тщательностью, подобно ученому мужу, нашедшему древнюю рукопись. И рукопись эта стонала от сладостной неги и требовала продолжения и направляла ученого мужа то в одну, то в другую сторону, а затем указала на свое главное достоинство, кое девицы сберегают для супругов. Весьма довольный результатами исследований, Томазо не отказался от приглашения, развел стройные ноги своей сладкой куколки, не менее стройные, чем в ее облике поросячьем, и решительно, но с присущим его душе благородством, взломал своим ключом тот шелковистый податливый замочек. Так свинарь стал первым там, где по праву рождения должен был побывать и оставаться навечно в роли благородного супруга избранный кавалер высоких кровей. Подарив Изобель нежнейший поцелуй в шею белую и удобно расположившись рядом, Томазо обхватил ее трепещущие формы рукой и сказал:

— Отродясь в мире не было счастливее мужчины, чем я.

— Отродясь в мире не было счастливее женщины, чем я, — эхом отозвалась Изобель, дивясь и радуясь твердости и величине могучего мушкета своего возлюбленного. Сей жезл раскаленный и пульсирующий гладила и тискала ее ручка. Думала принцесса, что не иначе провидение послало его к ней сегодня ночью, дабы развеять мрачные думы и познала она счастье хоть на миг.

Собирался уже Томазо завести беседу о колдовстве черном, как в дверь постучал явившийся поворковать да поплакать король Альфред.

Испугался свинарь, вскочил, забегал, как мышь, угодившая в ведро. Поймала его Изобель за руку, вручила одежду, и говорит:

— Лезь под кровать и лежи там, не шевелясь.

Так он и сделал, а король вошел, ничего не заметив, долго разговаривал с дочерью, обсуждая дневные новости. Затем они оба вспомнили о злой судьбине, поревели, вырвали из голов своих некоторое количество прядей, как то скорбящим положено, и разошлись. Тогда выбрался Томазо из-под кровати и говорит:

— Почти рассвет. Мне нужно вернуться в свои покои, но мы встретимся. Больше мне не забыть тебя, о возлюбленная. И клянусь, я найду способ разрушить твое проклятие.

— Можно ли мне желать еще большего счастья, возлюбленный мой, глиста ненаглядная, тухлятины кусок? Если бы мне суждено прямо сейчас сойти в могилу, ни о чем бы я не пожалела.

Свинарь уверил ее, что это совершенно ни к чему, могила подождет. Втайне он, конечно, надеялся на новые исследования восхитительных ландшафтов Изобель следующей ночью. Змей тот, что мужчину отличает от женщины и между чресл гнездится, не чувствовал ныне насыщения.

— Рыло пучеглазое, — сказала Изобель так нежно, что свинарь едва не расплакался. — Все что не сделаешь ты, будет на пользу мне. На твою волю отдаюсь.

— Но кто заколдовал тебя? — спросил он, помня о самом важном.

Изобель рассказала ему о встрече у ручья, о том, как хорошенько обложила ту уродливую старую кикимору. Задумался Томазо и говорит:

— Не знаю, как повернется судьба, но чувствую — разгадка тут близко. Сердце говорит.

— Батюшка денно и нощно ищет способ, но нет, видимо, в мире средства против моей беды. Так и умру я в загоне для свиньи, с пятаком, выпачканном в навозе.

Томазо уверил ее, что не бывать тому и ушел.