Офицер Цербера. Мне не верит Призрак, но он оставил меня в живых

Миранда поздним вечером вернулась в свою комнатку-каюту. Станция «Кронос», на которой она теперь снова обитала, переместилась в малоизвестный сектор в пространстве Терминуса Привычными движениями на полном автомате Лоусон расстегнула застёжки и сняла бело-чёрный официальный «церберовский» комбинезон, сняла с пояса самоспасатель, разрядила и снова снарядила пистолеты. Прошло достаточно времени, потраченного старшей Лоусон на то, чтобы снова получить право на это бело-чёрное одеяние старшего офицера «Цербера». Она снова командует, снова руководит, снова вхожа к Призраку. Не так часто, как раньше, конечно, но вхожа. И теперь она намного больше работает, намного интенсивнее. Командировки, выезды, вылеты. Обычная жизнь офицера «Цербера». Каждый разумный понимает то, что такое «Цербер» по-своему и Миранда здесь не исключение.

Совсем недавно она носила не чёрно-белый старшеофицерский, а коричнево-белый офицерский комбинезон. И работала ещё больше на не самых важных и сложных направлениях. В том числе на других, менее значительных по размерам и по важности станциях, в подземных и наземных замаскированных под вполне гражданские и потому безобидные бункерах и базах. Она часто видела восходы и закаты звёзд над множеством планет, видела эти восходы и закаты с бортов кораблей, из окон космопортов, из иллюминаторов станций и челноков. Видела и понимала, что сейчас — время хрупкого равновесия. Жнецы, которым подчиняется «Цербер», пожалуй что впервые оказались перед неприятной перспективой поражения. Перспектива длительной, многосотлетней войны Жнецов не пугает — они к такому варианту развития событий готовы. Одна протеанская война чего стоит. Сотни лет сопротивления.

Сейчас ей, Миранде Лоусон, тоже предстояло сделать один из выборов. Она недавно снова встречалась с Призраком, снова убедилась в том, что он — вполне полноценный хаск, в котором от человека осталась только внешняя оболочка. Да, она видела его компьютеризированные глаза, видела в очередной раз, видела и ужасалась. Знала, что Харпер ощущает, чувствует этот её ужас, который ему приятен и даже, в какой-то мере, выгоден. Ужас рождает подчинение — известная для людей и не только для людей максима. А Харперу подчинялись многие, потому что он сам подчинялся тем, перед кем эти многие были дорожной пылью. При всём их могуществе и значении, которое эти многие имели среди подобных себе разумных. Для Харпера и этих многих теперь существовало только две перспективы — либо полное подчинение, либо полная окончательная гибель. Небытие. Жнецы воевали умело, перетягивая на свою сторону лидеров с помощью своих индоктринационных технологий. Что и говорить, против них у разумных органиков нынешней Галактики до сих пор не сыскалось эффективного противоядия. Были, конечно, попытки, но они так и остались попытками — и «Цербер» и равные ему по статусу и мощи организации в других материнских расовых мирах строго отслеживали эти потуги и нейтрализовывали и их и их проводников, едва эти потуги превышали определённый, ясно, что безопасный для «Цербера» и для Жнецов уровень.

Важно не то, как выглядит разумное существо. Важно то, что оно несёт в себе и с собой. Своему окружению в том числе — дальнему и ближнему. Харпер нёс в себе идею. Идею подчинения вышестоящей силе даже если эта вышестоящая сила несёт всему нижестоящему только одно — гарантированную гибель, гарантированное небытие. Странно было видеть Миранде вблизи — а кто ещё из церберовцев — очень немногие — удостаивались возможности видеть отшельника, затворника Харпера-Призрака так близко — компьютеризированные глаза этого воротилы поистине преступной организации. Может быть даже в большей степени преступной, чем это вообще могли представить себе составители уголовных кодексов большинства рас пространства исследованной к этому моменту части Галактики. Харпер спокойно относился к тому, как разглядывает его Миранда. Он — хаск. А она кто тогда? Полухаск, как минимум. И, наверное, только поэтому он не приказал её умертвить. Они близки — она и Харпер. Близки и неодинаковы.

Компьютеризированные глаза. Миранда, прошедшая с детства драконовские циклы тренировок и обучений, с содроганием думала о том, что бы чувствовала она сама, имея возможность вот так глядеть на мир только с помощью пусть и очень совершенных, но всё же металлопластиковых, набитых самой современной микроэлектроникой «телекамер». Да, они многое давали своему владельцу, очень многое, что не могли дать своему обладателю обычные человеческие глаза. Но главное — они давали Харперу нечеловеческий взгляд, нечеловеческое восприятие окружающего мира, способствовали нечеловеческому пониманию его содержания и взаимосвязей, определяющих само бытие этого мира.

Эти компьютеризированные глаза чётко отделяли Харпера от всех разумных. Они приближали его к Жнецам — полумашинам гораздо ближе, чем это допускали бы интересы сохранения человечности, человеческой сути. Харпер перестал быть человеком очень давно, но одномоментного перерождения с ним не произошло. Наверное, Жнецам нужен был проводник их интересов на ранних этапах, когда осуществлялась подготовка к вторжению. Наверное. И потому Харпер не решился остаться слепым, согласился на то, чтобы видеть окружающий мир хотя бы вот так, с помощью этих суперсовременных телекамер, видеокамер — Миранда даже не всегда была способна определить, к чему же по любой классификации технических средств ближе находятся эти устройства, с помощью которых Харпер видел окружающий его реальный мир. Ощущения, вне всяких сомнений, у Харпера другие. Очень даже другие, нечеловеческие. Миллионы слепых людей-землян желают хотя бы вот так увидеть мир, окружающий их реальный мир, но лишь десятки могут позволить себе вот такие вот устройства, единицы соглашаются внедрить их на место пусть незрячих, слепых, но всё же своих собственных естественных человеческих глаз. И уж совсем мало тех, кто полностью и безопасно освоился с новым восприятием окружающего мира.

Харпер — не человек, он перестал быть человеком, сохранив только внешнюю оболочку человеческого тела. Сейчас он — почти полностью хаск. Даже она, Миранда Лоусон не знала, насколько Харпер приблизился к стопроцентной отметке хаскизации. Даже она. А другие сотрудники «Цербера» вообще не были посвящены в такие детали бытия своего верховного руководителя. И эта посвящённость была опасной.

Была опасной. А, собственно, какой ещё выбор? Если что-то она сделает не так — Харпер убьёт её. Либо лично, в чём Миранда искренне сомневалась — не будет он марать об неё свои руки, либо — отдаст приказ и её тихо утилизируют другие церберовцы. Способов — тысячи, миллионы. Человечество до сих пор не знает полностью своей собственной сути, не умеет и не желает задумываться над казалось бы очевидными вещами. «Если враг не сдаётся — его уничтожают» — сказали один за другим несколько десятков мудрецов за весь период зафиксированной хоть как-то человеческой истории. И что? Кто-нибудь массово задумался над этим? Нет, начинают выдумывать всякие там лагеря военнопленных, лагеря-накопители, начинают верить в то, что этот показной гуманизм способен отвратить угрозу следующего боестолкновения, следующей войны. А на самом деле?

На самом деле особого выбора нет. Их всегда — только два. Либо — мирная жизнь, либо гибель и смерть. Не поумневшее человечество пыталось доказать, что есть и третий выбор — просто существование. Не мир и не война в одно и то же время. Так, серединка на половинку. На самом деле нет такого выбора, нет третьего выбора, ибо он для своей реализации требует высокого уровня готовности, которого у человечества нет и никогда не было.

Так что Харпер просто следует Закону Полигона. Он просто использует Миранду Лоусон, потому что и она тоже — не человек в полном смысле этого слова, этого термина, этого понятия. Она не рождена от женщины. Она искусственно выращена, над её генетическим кодом потрудились огромные коллективы учёных, большинство из участников которых до сих пор не знают, над чем, собственно, они работали. А те, кто хотя бы приблизились к пониманию, были, вне всяких сомнений, уничтожены. Проще говоря — убиты. Харперу было выгодно не поверить Миранде — он ей и не поверил. Мозголомы и мозговеды — стандартный ход, вполне предсказуемый даже для уровня Миранды, а для Харпера он не просто предсказуем — он необходим. Харпер всего лишь пытается выжить, поскольку… поскольку он ещё не решился окончательно стать хаском. Он обязательно станет им, станет, поскольку у него нет другого выхода. И, так или иначе, он погибнет. Потому что став хаском, он перестанет быть Джеком Харпером, перестанет быть даже Призраком. Он станет просто синтетоподобным механизмом, для которого даже порядковый номер — слишком большая роскошь. Кто же присваивает порядковый номер кристаллику сахара? Никто в здравом уме делать это не будет без огромной на то необходимости. Вот и Жнецы, которым тоже надо просто выжить, не будут этого делать. Харперу, идущему в ад, нужны попутчики и он может быть даже инстинктивно числит Миранду Лоусон среди таких попутчиков. Попутчику можно не верить, попутчику можно не доверять, с ним можно не общаться. Главное — он будет рядом. А там — как повернётся, как повезёт.

Да, она сегодня прекрасно поработала. Любой обычный человек после такой интенсивной работы лежал бы пластом и хорошо, если на кровати. Многие люди вполне способны в таком обессиленном состоянии и до кровати не добраться, не будучи, впрочем, пьяными. Для Миранды эта усталость была не критична и потому, переодевшись, она направилась в спортивный зал на обычную ежедневную тренировку. Да, возможно, да не только возможно, но и вполне реально она — не полностью человек. Она, скорее всего, не человек, ибо большинство людей погибли бы, умерли бы, если бы им предложили бы пройти то, через что годами с раннего детства проходила Миранда. Вертясь юлой, Миранда наносила удары руками, ногами, туловищем, головой по многочисленным, двигавшимся в хаотичном порядке боксёрским мешкам и грушам. Так было надо. Нельзя было терять форму. Ошибались те люди, кто считал, что к мышцам не нужна голова, а к голове — мышцы. И голова и мышцы обязаны работать только в тандеме и при необходимости — полностью самостоятельно Природа подарила людям самое современное своё творение — человеческое тело, способное стать поистине неуязвимой боевой машиной. А эволюция подсунула людям свою подлянку — лень, проявления которой превращали тела людей в желеподобные оболочки.

Люди крайне не любят тех, кто от них очень отличается. И потому, вынужденный смотреть на мир через компьютеризированные видеокамеры Харпер стал Призраком, стал затворником, ведущим крайне уединённый образ жизни. Сценарий тут единый. Миранду, выращенную отцом по совершенно нечеловеческим лекалам, человеческое общество отвергло бы с порога — мало кому понравится близкое общение с почти что сверхчеловеком. Даже в «Цербере» Миранду не любят. Ценят, уважают может быть, но не любят. Потому что она — совершенна. На совершенство можно посмотреть в музее, это вполне естественно, а главное — безопасно. Но общаться с совершенством почти что ежедневно и достаточно близко — для обленившихся в большинстве своём людей это — слишком тяжкое испытание, пойти на которое они добровольно, а подчас даже принудительно — не готовы, не способны, не хотят.

Люди вообще в своём большинстве очень многого не хотят. В первую очередь того, что их напрягает. Приняв душ после почти часовой тренировки, Миранда направилась в технический бокс — предстояло проверить и даже усовершенствовать её инструментрон, поставить обновления. Её не тянуло усмехаться над ленивостью людей — каждый из них был волен выбрать свою судьбу. Пока что был волен. Пока что мог быть волен выбрать. Лень портила всё, к чему прикасалась. Даже земная техника, имевшая в большинстве своём ручные режимы управления, оказывалась неэффективной, потому что для правильного, нормативного эффективного использования таких вот ручных режимов требовалось приложить усилия. Приложить, задействовать мозги, употребить знания, опыт, а это напрягало. Напрягало даже очень. К такому напряжению не то что простые люди — многие специалисты были непривычны. Не тянуло их напрягаться, совершенствоваться, стремиться соответствовать. Получили бумажку с квалификационным уровнем — и баста. А Миранда с детства была приучена к другому: преодолевать и напрягаться, преодолевать и соответствовать даже гипотетическим, абсолютно невозможным в большинстве реальных ситуаций уровням ожиданий.

И потому сейчас она была не только телесно физически развита, она была ещё очень даже подготовлена технически. Её инструментрон был одним из самых совершенных в «Цербере». Об истинном уровне его совершенства мало кто кроме неё и знал, но почти все знали, что если Миранда использует, к примеру, свой инструментрон, то он вполне способен показать в её руках настоящие чудеса. Те самые чудеса, на которые в большинстве случаев вполне способны и другие, с виду совершенно стандартные инструментроны, находящиеся на руках других сотрудников «Цербера». И дело ведь не только в том, что Миранда способна была использовать с полной эффективностью свой инструментрон — она с не меньшей полнотой была способна использовать почти любую другую технику, которой располагал «Цербер», потому что считала это необходимым, потому что считала это нормальным, потому что считала это обычным. Любую технику. Есть инструмент — он должен использоваться максимально эффективно. Или найдётся тот, кто сможет использовать этот инструмент более эффективно, чем ты. И тогда… последствия могут быть очень даже неприятными.

Возясь с инструментроном, Миранда не забыла и про скафандры, про комбинезоны, про оружие, про носимый комплект оборудования. Она хорошо понимала, помнила и знала — увлечённый органик часов не наблюдает, потому что он счастлив, потому что он живёт полной жизнью, единственно нормальной для него, как для разумного существа. Да, её, как нечеловека, не тянет в сон, она почти что и не устала, но она не терпит бездеятельности, она не терпит неподвижности и она хочет действовать, ибо поистине «в движении — жизнь». Вскоре в техническом боксе не осталось ничего, что бы требовало её внимания и заботы.

Возвращаясь в жилые помещения своей квартирки-каютки-комнатки — сама Миранда даже не всегда давала себе труд определить поточнее суть своего обиталища, ей это казалось совершенно излишним в том числе и из-за её почти что врождённой неприхотливости и уж конечно же в силу подготовленности, старшая Лоусон остановилась перед большим, в рост человека, зеркалом.

Вот то, что видят большинство сотрудников «Цербера» — её фигура. Да, чаще всего скрытая под комбинезоном, скафандром. Но — вполне человеческая фигура. Вполне человеческая, потому что… Потому что с точки зрения большинства обычных, где-то даже стандартных людей-землян «нельзя быть красивой такой». А Миранда была именно красивой. Телесно красивой. Её телесная красота действовала на окружающих… многогранно. И на сознательном. И на подсознательном уровне. Сама Миранда знала — всё это результат больших и сложных исследований, множества экспериментов. Склонив голову набок, Миранда смотрела на себя, привычно ощупывая взглядом лицо, шею, туловище, руки, ноги. Да, она красива. Телесно красива. И эта красота пугает людей. Всех, а точнее — большинство из тех, кто по большей части остался ещё полноценным, точнее — самым обычным человеком, но «Цербер» не покинул. Миранда была красива, но понимала, что её телесная красота для многих людей означает только включение, только задействование самых низменных, самых базовых, самых животных инстинктов, прежде всего — инстинкта обладания. Обладать не Мирандой, а её совершенным телом — вот что было первичным желанием для большинства окружавших её людей. Даже и не знавших, что она — офицер «Цербера». Даже и не знавших об уровне её подготовленности. Просто язык тела, просто язык Зова Тела. Большинство людей, страстно хотевших, желавших, даже пытавшихся, впрочем, неудачно для них самих, обладать не Мирандой, а её телом, даже не были способны представить себе, сколько и чего стоит поддержание такого тела в таком порядке и в таком уровне совершенства. Они, эти люди, в большинстве своём не были достаточно материально и финансово состоятельны, чтобы дать возможность Миранде распоряжаться их состоятельностью пусть и только в интересах поддержания её тела в таком прекрасном виде и в таком совершенном состоянии. Но эти же люди хотели обладать её телом, обладать в монопольном режиме. И никак иначе.

Потому Миранда научилась держать всех людей на солидном, достаточном расстоянии от своего тела. Освоила нелёгкую науку «отшивания», заработала статус «Снежной Королевы», способной одним поворотом головы, одним взглядом ввести человека любого пола и любого возраста, любого социального и имущественного статуса в состояние столбняка. Да, она в большинстве случаев носила форменные комбинезоны «Цербера» — как на станциях и на базах, так и за их пределами. Она почти что и никогда и не делала проблемы из необходимости носить знаки принадлежности к «Церберу», ибо понимала, что наверху социальной, властной, имущественной пирамиды царит сценарий «лебедь рак и щука», проще говоря — раздрай и никто из власть и влияние имущих не хочет идти до конца в деле преследования «Цербера». Можно было десятки раз объявить во всеуслышание «Цербер» террористической организацией и любой разумный, заглянув в тексты законов Земли нашёл бы предостаточно оснований для массовых арестов или массовых казней членов этой организации именно в силу того, что «Цербер» называли и определяли именно как террористическую организацию. Но не только на Земле, но даже на Цитадели и Миранда и её сослуживцы и коллеги спокойно передвигались по станции, спокойно работали, спокойно общались. Их никто не арестовывал, никто не судил и тем более — никто не убивал ни в одиночном, ни тем более в массовом порядке, хотя вроде бы по писаным законам с террористами переговоров не ведут и их всех ждёт только одно — уничтожение и смерть.

Старшая Лоусон признавала, что теперь Цитадель для «Цербера» закрыта, как и многие другие станции и колонии. Такова была реальность и даже «Цербер» не был в состоянии изменить эту реальность себе в угоду достаточно быстро.

Миранда была холодна со всеми, будь то сотрудники «Цербера» или обычные люди. Ей это нравилось и ей было это необходимо. Она прекрасно знала, что от сильных мира сего ждут только бесплатной помощи, граничащей с безудержной немотивированной благотворительностью, но также она знала, что за всё в этой жизни приходится платить и не собиралась бесплатно помогать землянам, помогать людям. Ибо они были ленивы, они не стремились к возможному, даже крайне доступному и где-то даже необходимому для них же самих совершенству, а хотели чаще всего обрести это совершенство не напрягаясь, бесплатно, то есть даром. На дармовщину содержать и бесплатно помогать землянам Миранда отказывалась наотрез, ибо прекрасно знала цену, которую ей самой пришлось уплатить за своё совершенство во многих областях человеческого бытия и человеческой деятельности.

Она была холодна со всеми и считала, что эта холодность — не только защитная реакция, не только защитный кокон. Это плата, которую она взимает за то, что настолько отличается от других людей, от других землян. Она слишком хорошо понимала глубинный смысл фразы, когда-то сказанный одним из лучших представителей человеческой расы: «мы проникаем в космос — космос проникает в нас». Любое проникновение в столь сложную среду требует ответных изменений, причём — полных и быстрых, часто — неприятных и болезненных. А человечество в своём большинстве меняться не хотело. Оно вломилось в Большой Космос три десятка лет тому назад и что? А ничего. Десятилетия мечтаний о братьях по разуму ничему, как оказалось, не научили человечество. Одни Фариксенские соглашения чего стоили.

«Цербер» стал ответом на унижения человечества со стороны других инопланетных рас. Да, ксенофобия тоже сыграла в этом свою многогранную роль. Такова уж человеческая психика: большинство из того, что непонятно или представляется опасным, отвергается и подвергается попыткам уничтожить. Разве эти попытки начались три десятка лет тому назад? Они всегда существовали, всегда имели место. Миранда разглядывала своё отражение в большом зеркале, но не любовалась — критически оценивала, где-то даже экзаменовала своё отражение. Кому, как не ей это делать? Она прекрасно знала, что не является в полном смысле человеком. Знала это с раннего детства, уяснив себе, что растёт без матери, а отец… Да, когда-то, когда Миранда была слишком мала, чтобы автономно мыслить, она считала, что отец, старший Лоусон для неё критически тоже важен, нужен, где-то даже — необходим. Осознание того, что её используют, стало для Миранды шоком. Большим, глубоким, острым шоком. Использовал её прежде всего отец. Нет, он не насиловал её, не изгалялся над ней, не проявлял ненормативного интереса к её телу. Он просто решал за её, Миранды, счёт свои проблемы и прежде всего главную проблему — стать великим, известным и могучим. Не самому стать — за счёт Миранды, лишённой нормального девчоночьего детства, лишённой матери, лишённой общения с подругами.

Миранда возненавидела отца за то, что он считал её инструментом. Да, она тогда многое не поняла, многое глубоко не осознала. Но она приняла как данность, основное — она должна избавиться от гиперопеки старшего Лоусона. Хочет он быть великим — пусть будет великим. Хочет он быть значительным и могучим — пусть будет значительным и могучим. Но — не за её, Миранды, счёт. Сам. Своими собственными силами.

И она бежала. Бежала туда, где могли её понять и принять, такой, какой она всегда была, такой, какой она стала, взрослея, вырастая, совершенствуясь. Она твёрдо знала — даже среди людей, среди человечества есть сообщества, где она не будет слишком уж чужеродной. И таким сообществом стал «Цербер» — секретная постоянно совершенствуемая организация, служащая задачам защиты человечества от унижений, постоянно чинимых Старыми Расами. Теми же турианцами, саларианцами и азари, составлявшими костяк Совета Цитадели.

Для того, чтобы поставить цитадельских сидельцев на место, надо было перестать играть по навязываемым ими человечеству правилам. И тогда появился на арене Большого Космоса «Цербер». Переставший играть по любым мыслимым приемлемым правилам. А такие вот организации даже среди людей как называются? Правильно, экстремистскими и террористическими. И отношение к ним соответствующее. Но даже среди людей отношение к этим организациям не слишком уж однозначное — для кого-то из землян их члены — исчадия ада, а для кого-то — образцы для подражания, примеры для подрастающих поколений. Действие должно быть всегда равно противодействию. И против ГОР и Спектров встал «Цербер». Да, были и другие засекреченные земные организации подобного уровня свободы, пользовавшиеся теми же средствами и методами, но «Цербер» был у всех землян, да и очень скоро — не только у землян — на слуху. Вроде бы и террористы — а свободно ходят, свободно действуют, свободно работают. И никто в них не стреляет, никто из правоохранителей их не задерживает. Двойные, тройные, пятерные стандарты. Именно они ослабляли и человечество и другие, внеземные, инопланетные расы.

Человечество, мечтавшее о контакте, полноценном реальном контакте с внеземным разумом, оказалось не готово к этому контакту, к общению с этим внеземным разумом, в какие бы расовые тела и одежды тот не рядился. Старые Расы — так стали называть церберовцы представителей полутора десятков рас, установивших тот или иной уровень контактов с человечеством. Старые, но не Старшие. Уважавшие только силу, только способность пойти до конца в стремлении достичь своих собственных целей. Связанные узкосистемными, узкоземными интересами человеческие политики — хоть те, кто никогда в жизни не покидал пределов атмосферного щита земли, хоть те, кто волей государственной службы оказался на Цитадели или в материнских мирах других рас, оказались не готовы к восприятию, правильному восприятию резко изменившейся и усложнившейся действительности. И тогда на всю планету, на всю материнскую планету людей анонимно прозвучал, казалось бы, хорошо известный землянам лозунг. Один из многих, прозвучавших тогда: «Будьте реалистами — требуйте невозможного». Лозунг был услышан и «Цербер» получил как скрытую, так и открытую поддержку. Всемерную поддержку от тех, кому надоели хозяйские поползновения представителей инопланетного разума, постоянно проявляемые по отношению к интересам и потребностям человечества. Благодаря этой поддержке не Альянс, а именно «Цербер» получил возможность работать над самыми передовыми проектами, получил самое современное оборудование, самые подготовленные и профессиональные кадры, самое современное вооружение. Террористами «Цербер» называли многие земные и инопланетные политики — это был их удел, как марионеток политической сцены. Сами церберовцы, как понимала Миранда, себя террористами почти что и не ощущали — они просто действовали, просто работали.

Именно «Церберу» в числе очень немногих организаций человечества стало быстро и предельно полно ясно, что Жнецы — не миф, а совершенно реальная опасность, совершенно реальная и, главное, близкая угроза, победить которую можно только чрезвычайными мерами. К сожалению, «Цербер» не был в достаточной степени изолирован от земной истории, земной культуры, земной человеческой психологии и это его ослабило. Теперь старшей Лоусон было ясно — «Цербер», на первых порах успешно противостоящий Жнецам и их пособникам, с каждым днём всё больше и больше проигрывает им схватку. В том числе и потому, что человечество не хотело быстро и эффективно меняться, адаптироваться, совершенствоваться. Даже вместилище нелюдей — «Цербер», оказался просто невероятно плотно связан с человечеством и потому был слаб. Ибо если люди ещё могли опереться на количественный показатель, то церберовцы на свою численность опереться уже не могли — для них всегда было важно качество, а не количество. Оказалось, что и качество и количество должны быть постоянно в состоянии баланса. А такого баланса уже давно не наблюдалось. Даже те из землян, кто так или иначе поддерживал «Цербер» прежде всего материально и финансово, поняли, что эта организация обречена. Так или иначе поняли, пусть не всегда стандартно и полностью, но поняли.

Церберовцы были сильны своей непохожестью на обычных людей-землян. Они вполне смогли бы потягаться силой и совершенством с большинством Старых Рас пространства Галактики, но тягаться ещё и с Жнецами они, как оказалось, были неспособны. Мала оказалась численность сторонников и приверженцев «Цербера», слабы оказались их материальные и финансовые возможности, чтобы «Цербер» превратился в силу, способную защитить человечество, защитить землян от угрозы неминуемого уничтожения. Миранда понимала, что здесь должна проявиться другая сила, которая возьмёт на себя объединительную функцию. И эта сила появилась — Галактическое Сопротивление, известное под разными именами начало действовать, начало усиливаться.

И одновременно начал слабеть «Цербер». Как всё прекрасно начиналось, какой прекрасной была идея стать защитником интересов угнетаемого и оскорбляемого инопланетянами человечества, притесняемых и загоняемых в угол землян. А оказалось, что земляне сами загнали себя в угол. Сами. Альянс, возомнивший себя благодетелем человечества, побоялся принять в свой состав больше двадцати стран. Посчитал, что остальные две-три сотни стран — лишние, излишние, никчемные. Даже такие монстры, как Япония, Индия, Китай, Россия. Альянс, вполне возможно, просто чувствовал, что он не в состоянии будет управлять такими огромными странами, не сможет подчинять их руководителей всегда и везде своей узкоклановой воле.

Может быть, в военных сражениях, в экономическом или финансовом или промышленном противостоянии с большинством рас Пространства Цитадели Альянс был бы вполне себе на уровне конкурировать, но вот с Жнецами… С ними — нет. А они пришли очень быстро и, как оказалось, вполне ожидаемо. Теперь стало очень многим землянам, очень многим людям понятно, что узкопланетным представлениям об окружающем человечество мире приходит закономерный и окончательный конец. Мир три десятка лет назад для землян расширился до пределов галактики, а из-за этих пределов за прибывшим в Большой Космос человечеством уже наблюдали Жнецы. Ожидая, когда сформируется критическая масса.

Неуёмность, смелость человеческих посланцев быстро стала в Большом Космосе общеизвестной, приблизила совершенствование казалось бы запрещённого цитадельскими сидельцами ИИ на уровнях, делавших, как говорили многие аналитики, неизбежным столкновение органиков и синтетов. Мало ли сценариев таких столкновений было проработано землянами в своей богатейшей художественной, да и не только художественной литературе? Очень даже немало. И было ясно, что эти столкновения можно предотвратить. Теперь пришлось реализовывать сценарий предотвращения столкновений между синтетами и органиками на практике. Но не в масштабах только Земли и только Солнечной системы, а в масштабах исследованной более-менее части огромной и многоликой Галактики.

«Цербер» слабел. Поэтому он всё больше и больше отдалялся от человечества, принимая, вполне предсказуемо, сторону более сильного в схватке. Сторону Жнецов. Становился их слугой. Слугой античеловеческой, внегалактической силы. Бывая в кабинете Призрака, Миранда часто заставала босса разглядывавшим буйство свечения местной звезды. Может быть, она умирала. А может быть — перерождалась. Мало кто из умников «Цербера» мог дать однозначный ответ. Ведь Призрак требовал отвечать за свои слова. Особенно в таких случаях. Отвечать жестоко — собственной жизнью сказавшего такие слова. И потому умники, не желая кончать жизнь самоубийством или быть убитыми, помалкивали или отделывались самыми многозначными формулировками. Вот уж прямо «я знаю то, что ничего не знаю».

Однажды Призрак, уловив присутствие Миранды в кабинете, не оборачиваясь, тихо сказал:

— Она горит, отдаёт свет, тепло, энергию. И знает, что умрёт. Непременно умрёт или станет чем-то другим. А может быть — кем-то другим. И, тем не менее, подчиняясь законам природы, законам эволюции, она горит, выполняет свою задачу, свою функцию, даря жизнь и обеспечивая стабильность этой звёздной системе и всему, что в этой системе, живому или мёртвому, находится. А мы, люди, земляне, имея роскошную материнскую планету, так и прячемся по землянкам, выставляем какие-то границы, поклоняемся разноцветным тряпкам… — Призрак помолчал. — И никак не поймём, что время таких взглядов, время таких сценариев с момента начала Войны Первого Контакта ушло. Окончательно ушло. — Харпер раздавил кончик сигары в пепельнице. — Мы даже до сих пор не разобрались с содержимым Сверхмаяка на Марсе. Нам дали такой подарок, а мы… за три десятка лет не познали, не использовали и десятой части знаний, заключённых в его накопителях. Мы потрясающе, поразительно беспечны и ленивы. — Призрак взял со столика бокал, наполнил его из бутылки, поднёс бокал к губам, сделал несколько глотков. Миранда даже сразу определила, чисто механически — только два глотка. Значит, Призрак спокоен. Удивительно спокоен. — А у нас ещё кроме Марса — Меркурий, Венера, даже Плутон… Мы поразительно беспечны и расточительны. — он помолчал, ставя бокал на столик и зажигая новую сигару. — Наша человеческая жизнь коротка неимоверно, а мы тратим её на выяснение внутриклановых взаимоотношений с упорством, достойным лучшего применения. — он взглянул на подошедшую вплотную Миранду. — Мы даже себе самим не верим, не то что соплеменникам и соотечественникам. Так как же нам поверить им, тем, кто такое великолепие наблюдает воочию, без всяких телескопов две-три тысячи лет подряд? Положительно, идея, на которой вырос «Цербер» ещё не реализована даже на треть своей сути. И это… плохо. — он замолчал, глядя на сверкавшую звезду. Миранда знала, что кое-какие серые светофильтры всё же задействованы, но знала также, что Призрак самолично так настроил эти светофильтры, чтобы они своим воздействием не нарушали естественности картины.

Миранда ждала, понимая, что Призрак не забыл о её присутствии в своём кабинете. Он обязательно задаст ей несколько вопросов, выслушает ответы. Он всегда был и оставался руководителем. А не стремился к тому, чтобы только казаться руководителем. Он и сам немало знал и немало умел — иначе просто ему бы не поверили те, кто поддерживал «Цербер» не только морально, но и материально и финансово. Старшая Лоусон не сомневалась: Харпер — не единственный глава «Цербера», просто о других она не знает, не может знать и не только потому, что эта информация — не её уровня. Такая организация, как «Цербер» не могла эффективно управляться одним человеком.

Помолчав несколько минут, Харпер очнулся от размышлений и действительно задал несколько вопросов. Вполне конкретных вопросов, имевших немалое значение для стратегии и тактики «Цербера». Выслушал ответы Миранды, кивнул. Задал ещё несколько вопросов. Выслушал ответы. Как ощущала Миранда, он не теряет много времени на ничегонеделание. И потому, что не хочет, и потому, что не может. Смотреть на мир через компьютеризированные видеокамеры — иметь очень специфический взгляд на этот мир. И действовать соответственно, часто — не по человеческим или — не по чисто человеческим стандартам. Старшая Лоусон подозревала, что Призрак понимает свою слабость и слабость возглавляемой им организации перед лицом Жнецов. Что для этих полумашин какая-то там группка, пусть и очень многочисленная, разумных органиков, когда эти креветки привыкли стирать в пыль целые расы, насчитывавшие миллионы и миллиарды носителей органического разума? Да ничто.

Несколько десятков секунд Миранда смотрела на буйство красок диска звезды. Смотрела, ожидая продолжения разговора, хотя ощущала, что Призрак курит сигару и не смотрит на звезду, смотрит куда-то в пол. Думает о чём-то. Может быть простом, может быть — сложном. В кабинете Харпера всегда царил глубокий полумрак, детали обстановки терялись в темноте. Для Харпера, проводившего здесь часы и сутки, интерьер стал настолько привычным, что он предпочёл видеть только темноту. Может быть детали кабинетного интерьера перестали иметь для него любое значение, кроме разве что функционально — утилитарного.

Глядя на диск звезды, Миранда думала о том, что законы эволюции и природы не просто жестоки. Они — рациональны. То, что родилось, должно выполнить свою задачу и функцию, после чего — уйти. Умереть, перестать существовать. Это касается всего материального мира, включая даже такие сложные объекты, как вот эта самая звезда, вокруг которой вращается штабная станция «Цербера», умело замаскированная под большую научную. Старшая Лоусон не сомневалась — те, кто проектировал станцию, уже мертвы. Это была общая практика — нельзя было допустить утечки информации такого масштаба и такого уровня и «Цербер» просто следовал не им установленным, но сохранившим эффективность стандартам.

Призрак молча взял со столика три ридера, передал их Миранде в руки и, подождав пока она их упакует в укладку, сделал прощальный жест рукой, одновременно закладывая ногу на ногу. Миранда хорошо изучила своего босса, поэтому не удивилась такому его поведению — он большую часть времени проводил в полном одиночестве. Для него оно стало привычным, где-то даже необходимым. Сигара в руке тлела, но пепел не сыпался на ковёр — Харпер курил, может быть даже много курил, но всегда следил, чтобы сигары не выгорали до того, чтобы начинать рассыпаться в его пальцах.

Старшая Лоусон знала, что как хаск, Призрак не боится обжечься, не боится повредить человеческую кожу своего тела. Да и не производил он впечатления хаска здесь, в полутёмном кабинете. У каждого разумного свои странности, а Харпер, несмотря на то, что стал хаском, сохранил разум. Может быть так пожелали Жнецы. А может быть по какой-то другой причиной Харпер пока не являлся безвольной марионеткой у этих полумашин. Бесшумно повернувшись, Миранда сделала несколько шагов к выходу из кабинета — путь ей был очень хорошо знаком. Харпер смотрел ей вслед, развернувшись в кресле спиной к звезде. Фильтры, едва только он развернулся от гигантского панорамного окна, сразу усилились, свечение звезды стало едва заметным, полумрак в кабинете усилился.

Харпер смотрел вслед Миранде и она чувствовала его взгляд — испытующий, вопрошающий, недоверчивый. Она знала, понимала и ведала, что он ей не доверяет. В последнее время, как полагала старшая Лоусон, он никому не доверял, даже тем, кто имел такое же право, как и Миранда, являться к нему в кабинет без записи, очереди и доклада. Что-ж, любое разумное существо располагает правом на такой уровень недоверчивости. А Харпер, что ни говори, оставался пока разумным существом. Он старательно охранял идею «Цербера» от разрушения, от обесценивания, хотя прекрасно понимал, что вряд ли организация переживёт Жатву. Он надеялся, что Жатву переживёт не «Цербер», а его сложная, неоднозначная идея. Только идеи бессмертны. А вот их носители, исполнители их воли чаще всего — чень даже смертны. Даже Харпер, несмотря на то, что он стал хаском — смертен. Достаточно один раз ему оступиться — и он будет уничтожен. Как — это уже другой вопрос. Главное, что и он тоже будет уничтожен своими хозяевами, для которых он — расходный материал, а непреходящая ценность.

Впрочем, всё, окружавшее Миранду оказалось очень даже смертным. И она сама, заряженная генетическими изменениями и имплантатами на триста лет жизни, тоже смертна. Её тоже, если постараться, можно убить. И она несколько раз в своей, в общем-то недлинной жизни была близка к тому, чтобы перестать существовать, как личность. Последний раз это было, когда она попала к мозговедам «Цербера». Призрак ей не поверил, да и она сама бы не поверила любому сотруднику «Цербера», услышав такой доклад. У Харпера, безусловно, были основания не поверить Миранде. Она-то давно догадалась, что Харпер-хаск не верит никому, кто ещё не полностью стал хаском. А не верить хаскам он не может, ибо сам хаск, слуга Жнецов. Их приспешник. Вольный или невольный — это уже другой вопрос.

Миранда не помнила точно, сколько она провела у мозговедов. Она знала, совершенно точно знала, что каждая секунда, проведённая там, стоила ей очень дорого. Другой, обычный человек вполне бы мог стать идиотом, сломаться, проще говоря. Она — не сломалась. Видимо, Призрак не разрешил мозговедам с мозголомами над ней уж особо усердствовать. Она помнила, хорошо помнила, как посмотрела на себя в зеркало после возвращения от мозговедов и не узнала себя. Остановившийся взгляд. Такого взгляда у неё давно не было. С тех пор, как она проходила под нажимом подручных своего отца многолетнюю подготовку. С раннего детства. Такой взгляд у неё был по вечерам, когда она смотрела на себя в зеркало. Смотрела чаще всего неосознанно, инстинктивно. И каждый раз такой взгляд её пугал. Она тогда остро ненавидела себя за слабость.

Похожий взгляд она отмечала у себя и после того, как возвращалась с особо сложных и изматывающих операций, где ей приходилось не только командовать, не только руководить, но, в силу своей подготовленности очень многое делать самой, рискуя и своей целостностью и своей жизнью. Она и сама могла чётко представить себе, как она выглядит, даже без зеркала, даже без того, чтобы полуинстинктивно кинуть взгляд на любую отражающую поверхность, будь то вода, стекло или металлическая хромированная пластина. Но зеркало… Где-то очень глубоко засело в ней стремление посмотреться в зеркало. Наверное, потому, что несмотря ни на что, она всё же считала, что может полагать себя женщиной. Может, имеет на это право.

Хотя ей-то хорошо было известно, что Призраку наплевать на то, что женщина она или нет, человек или получеловек. В лучших традициях стандартов восприятия подчинённых руководителем Харпер требовал одного — результат. Нужный результат. Да, он обеспечивал исполнителя всем необходимым или, по меньшей мере, способствовал тому, чтобы исполнитель был обеспечен всем необходимым, но при этом требовал результата и добивался его, не останавливаясь даже перед ликвидацией проштрафившегося исполнителя. Для Призрака не имел значения пол исполнителя, он просто знал, что женщины в силу особенностей больше подходят для выполнения одних работ и заданий, а мужчины — для других работ и заданий. Призрак знал, что женщины и мужчины не заменяют, а всего лишь дополняют друг друга. Легко же ему было об этом рассуждать, являясь полухаском. А теперь, как была уверена Миранда, ему ещё легче так говорить и думать, ведь он уже — не человек, он — хаск. И, похоже, он знает, что очень многие церберовцы в курсе происшедших с ним, их шефом, боссом, руководителем необратимых и многообразных изменений.

Потому Призрак требовал результат и от неё, не вникая без особой нужды в то, как она, получеловек, получает этот результат. Пристрелила ли она кого, убила ли биотикой или просто толкнула с пятнадцатого этажа или со скалы, к примеру. Сам «Цербер» был создан, как организация, свободная, по сравнению с неповоротливым, монстроподобным «Альянсом Систем» даже слишком, чрезвычайно свободная в средствах, способах и методах достижения целей. Не получи Миранда столь специфическую и жестокую подготовку, возможно, она и ныне находилась бы в плену иллюзий, навеянных моралью и нравственностью, столь свойственными простым, необременённым руководящими полномочиями разумным. Она предпочитала просто действовать, просто добиваться результата. Понимая простую и очень жестокую истину: когда что-то придёт слишком сильное, большое и серьёзное — моралисты и поборники нравственности трусливо спрячутся и будут из укрытий громко и противно выть, требуя, чтобы сыскался тот, кто спасёт их мелкие душонки и не менее мелкие тела. Они даже не задумаются над тем, что своим вытьём они показывают этому большому и серьёзному то, где именно они спрятались и подвергают себя опасности гибели. Да, той самой гибели, которую они всегда так надеются отвратить за счёт героизма и самопожертвования других, может быть не настолько заморачивающихся с моральными и нравственными исканиями, но привыкших действовать и добиваться реальных, осязаемых, практических результатов.

Сколько потребовалось времени человечеству для того, чтобы осознать простую, казалось бы истину: оружие — атрибут свободного разумного. Любое оружие — начиная от собственного тела и кончая автоматическим зарядовым и лазерным. Любое. Потому что оружие для голого, не обременённого панцирем, рогами, и другими защитно-наступательными природными приспособлениями человека есть необходимость эволюционного и природного уровня. В Цербере вооружены, по меньшей мере пистолетами — все сотрудники. Все обязаны проходить стрельбища, полигоны, сдавать нормативы на меткость, дальность и скорость стрельбы, быстроту реакции и прочая и прочая и прочая. Это дисциплинирует, заставляет работать над собой, совершенствоваться.

Оружие может быть разным — от банальных кастетов, дубинок и ножей — до абсолютно, как казалось и считалось совсем недавно, не свойственной людям биотики. Старший Лоусон, как оказалось, был весьма прозорлив — он дал возможность своей старшей дочери — и не важно, что сама Миранда сомневалась в том, что именно Лоусон — её биологический и притом единственный отец — овладеть биотикой на мастерском, академически — спецназовском уровне. Ещё немного — и ей бы вполне могли присвоить весьма обязывающий титул лучшего биотика человечества. К счастью, Миранда успела скрыться в недрах «Цербера», чтобы «благодарное» человечество не повесило на неё, старшую Лоусон, обязанность решить за него все наболевшие и наиболее острые проблемы, коих, между тем, накопилось очень много.

Потому Миранда была спокойна, забывая взять с собой своё огнестрельное оружие — два пистолета и винтовку. Биотические способности были свойственны далеко не всем сотрудникам «Цербера», далеко не все сотрудники «Цербера» смогли бы противостоять Миранде даже если бы вышли впятером против неё одной. И, для самой Миранды было важно, что владение на столь мастерском уровне биотикой практически не изменило её внешне. Мало кто мог сказать, что она смертоносна и опасна, даже если была полностью обезоружена. Мало кто. А те, кто мог такое сказать — те уже ничего не говорили, заплатив концом своего существования за это знание и за это понимание. Миранда придерживала себя, зная, что на самом деле она способна показать гораздо более высокий уровень владения биотикой. Не хотела, в том числе, привлекать к себе внимание. И, к тому же, прекрасно понимала, что не бессмертна, равно как понимала и то, что может найтись и тот разумный, который окажется сильнее, быстрее, лучше, чем она. Хоть во владении биотикой, хоть во владении оружием.

Для себя Миранда уже давно примирилась с реальностью возможности своей собственной гибели. Это было необходимо прежде всего ей, осознавшей в раннем детстве и осознававшей всё глубже и острее с каждым прожитым годом свою непохожесть на обычных земных людей. Постепенно она перестала ощущать себя человеком. Частично. Может быть, где-то наполовину. Трудно было ей самой определить и сказать, насколько она не является человеком. Всё же в большинстве своём люди, земляне, не обременяли себя размышлениями на тему «что будет, когда меня не будет», не стремились постоянно заглядывать внутрь себя, не хотели себя испытывать и тестировать и размышлениями и действиями. Миранда за свою работу в «Цербере» повидала столько ранений и столько трупов, что перестала даже особо реагировать на них. Для неё это стало привычным и обычным, часто она даже не воспринимала сознанием ни трупы, ни кровь, ни стоны. Они надёжно и быстро гасились фильтрами восприятия сознания Миранды, помогая ей действовать по-прежнему эффективно и качественно. Далеко не все сотрудники Цербера могли похвастаться таким уровнем невосприимчивости. Но они и были людьми в гораздо большей степени, чем она. Так что титул «Снежная королева» Миранда Лоусон, офицер, а затем — старший офицер «Цербера» носила вполне заслужено — он её устраивал. И она не стремилась никому доказывать, что она не такая. Незачем ей это было делать. И ни к чему.

Церберовцев очень многие разумные не любили. Очень многие разумные опасались, боялись и ненавидели. И — не только земляне. Но и другие инопланетяне. Потому что церберовцы не останавливались на полпути. Они старались добиваться результатов. Старые расы это раздражало, пугало, напрягало. И Миранда понимала, знала, где-то догадывалась, почему. Но действовала неизменно точно, быстро и в срок. Потому что не умела по-другому. Потому что против земного альянсовского Цербера действовали ГОРовцы-саларианцы, действовали Спектры-цитадельцы и ряд других не менее законспирированных, но по-прежнему малоограниченных в средствах и возможностях достижения поставленных целей специализированных расовых организаций. Против них нужно было выставить противодействие и таким средоточием противодействия, может быть где-то одним из таких средоточий, стал «Цербер», о связи которого с Альянсом точно знали очень немногие. Ещё меньше было тех разумных, которые не только знали об этой взаимосвязи, но и понимали её суть и причины.

Миранда не очень боялась собственной гибели и собственной смерти. Она несколько раз уже побывала на грани, а тот, кто побывал на Грани, заглядывает за Грань уже без былого страха, без былого содрогания, без былого отвращения. В своих снах Миранда часто видела своё мертвое тело. Иногда — даже слишком часто. Простреленное, изрубленное лучами, ножами, окровавленное, иссушенное. Всякое. Одетое и лишённое одежды. Для Миранды тело превратилось в рабочий инструмент. И она относилась к своему телу соответственно: «оружие любит ласку — чистку и смазку».

Миранда часто видела во сне, как умирает. Совершенно естественной смертью. Не от старости — таких снов, к счастью, а может быть — к сожалению, старшая Лоусон не видела. А просто… Просто потому, что выключалась. Как какая-нибудь машина. Замирала и умирала.

Она смотрела во сне на себя саму, лежащую или сидящую в удобной или неудобной позе и остро, пронзительно остро каждый раз понимала: так может быть и так, очень даже реально будет. Когда-нибудь она просто выключится. Во сне она никогда не видела себя пожилой, старой женщиной. Она знала, что в силу работы имплантатов, что в силу генетических изменений она и стареть-то внешне не будет уж очень заметно. В конце концов, кому, как не ей знать, что смерти безразличен возраст того, кого она забирает себе. Молодой или старый — все органики смертны. А она, к счастью, оставалась если и получеловеком, то по меньшей мере органиком. Её никто не числил синтетом, машиной и это приносило Миранде, её душе определённое облегчение, когда становилось совсем уже невмоготу продолжать преодолевать всё новые и новые трудности.

Часто, с самого раннего детства, Миранда ловила себя на мысли, что она… не живёт, а именно служит. Сначала — интересам и потребностям отца, благодаря желанию и возможностям которого она и появилась на свет, потом — интересам и потребностям «Цербера», временно защитившего её от притязаний старшего Лоусон. И она совершенно точно знала, что уж чему-чему, но интересам человечества она, Миранда Лоусон, не служит и не служила никогда. Слишком это абстрактное понятие — человечество, а старшая Лоусон привыкла мыслить конкретно. «Цербер» дал ей подготовку, дал ей возможность совершенствоваться, дал работу, жильё, дал защиту. Мало какая организация землян способна была по достоинству оценить и, главное, полностью использовать возможности и способности, которыми располагала Миранда. А «Цербер» смог. Пусть и не в полной, но в весьма значительной мере смог. И Миранда была благодарна «Церберу», прикрываемому «Альянсом», хотя и понимала, что Альянс систем в любой момент продаст «Цербер», сдаст его, а значит — и её, Миранду Лоусон, чтобы спастись самому. Или, что вернее — попытаться спастись самому.

И для того, чтобы спастись самому, «Цербер» пойдёт на то, чтобы предать своих сотрудников. Всех. Оптом или в розницу. Теперь Миранда, прошедшая мозголомов и ощутившая степень недоверия к ней Призрака, была в этом уверена. А в своих снах она часто видела себя под прицелами роботов или охранников. Видела себя сдающуюся, покорную, послушную. Кому, как не ей, привыкшей мыслить чётко, понимать, очень хорошо понимать, что она, во-первых, не бессмертна, а во-вторых — не всесильна. Потому она смирилась с тем, что Харпер-Призрак предаст её и попытается расплатиться ею, Мирандой Лоусон, для того, чтобы сохраниться самому. Чтобы уйти от ответственности, от расплаты за ошибки.

Миранда, хорошо знавшая в определённой, пусть и очень ограниченной степени, чем занимается «Цербер», во сне часто видела себя внутри используемых умниками жестоких «установок», из которых разумные выходили, мягко говоря, не вполне адекватными. Она хорошо понимала, что нет никакой принципиальной разницы в том, кто оказывается внутри этих «установок» — она сама или другой разумный любого пола и возраста. Наука, познание, совершенствование всегда были, есть и будут очень жестокими процессами, хотя, как понимала Миранда, жестокими их воспринимают прежде всего разумные органики. Сами по себе «установки» только выполняют свои задачи и функции, для реализации которых они, собственно и были созданы. Вообще земляне были очень непоследовательны во взглядах на пределы развития научного знания. Они пользовались результатами научных исследований, результатами научных разработок и в то же время обожали судить и рядить о том, что можно было бы при создании лекарства от такой-то болезни обойтись меньшими жертвами, меньшими потерями среди испытуемых. И при этом комментаторы чаще всего не имели ни малейшего понятия о том, с какими многочисленными и реальными сложностями связан любой прорыв к лучшим результатам, не знали, что жертвы неизбежны в силу самой сути процесса познания.

Если бы не смелость, а иногда и безрассудность исследователей, сама Миранда просто не смогла бы появиться на свет для того, чтобы хотя бы попытаться соответствовать ожиданиям старшего Лоусон, который при его богатстве и влиятельности мог бы вполне удовлетвориться реально существующей женщиной или, может быть, несколькими женщинами. И не только для того, чтобы они родили ему детей, на которых он бы и возложил свои династические ожидания. Просто потому, что так требовала эволюция. Не будь этих имплантатов, не будь этих генетических изменений, из большей половины выездов Миранда просто бы не вернулась живой. Не только относительно, подчас — весьма относительно здоровой — просто живой. В силу уровня своей подготовки старшая Лоусон легко моделировала исходы своих выездов, снимая защиту, даваемую ей телесными, умственными и аппаратными средствами и каждый раз грустно смотрела на экран, где мерцала одна и та же надпись «Погибла».

Старший Лоусон лишил её права и возможности считать саму себя полноценным человеком, обычным человеком. Даже его богатство, даже его влиятельность не позволили ему сделать с Мирандой всё, что обеспечивало бы ему гарантированный грандиозный успех. И Миранда оказалась промежуточным итогом. Не венцом, а именно промежуточным итогом. Иначе старший Лоусон не поднял бы свои загребущие руки на Ориану, не попытался бы поиздеваться над ней. И его бы не остановило то, что Ориана уже была тогда подростком. Не остановило бы — в этом Миранда была убеждена. Это убеждение помогло старшей Лоусон успешно попытаться хотя бы временно спасти Ориану от рук старшего Лоусона. Пусть даже он воспользовался услугами многочисленных посредников для того, чтобы попытаться найти младшую Лоусон, выкрасть её и захватить.

Миранда не ощущала себя полноценным человеком, поскольку знала — она никогда не сможет забеременеть и родить ребёнка. Нет, всё, что нужно для процесса вынашивания, для процесса беременности у неё было, но вот возможности забеременеть у неё не было. Лоусон-старший лишил её этого права. Намеренно или не намеренно — это сложный вопрос, ответ на который ни для него, ни для самой Миранды не был однозначен. Миранда много думала над тем, почему она не может забеременеть, она посчитала, что сама природа защитила её от дальнейших издевательств «так называемого отца». Ему ведь нужна была династия, а какая может быть династия от дочери, неспособной забеременеть и родить полноценного, да вообще любого ребёнка. Начнутся ведь, захоти он кого усыновить или удочерить или заставить то же самое сделать Миранду, пересуды, возникнут сомнения в праве крови и в праве родства и в праве рождения — и династия может рухнуть, так и не начавшись. А на такое старший Лоусон пойти не мог — потому и протянул руки к Ориане. Которую пришлось спасать старшей сестре — Лоусон-старший позаботился о том, чтобы Ориана была как можно более беспомощна. Разными ведь путями, способами и средствами позаботился. Миранда понимала, что при подобном уровне заинтересованности в успехе дела основания и развития династии, какой владел самой сутью старшего Лоусон, Ориана нигде и никогда не будет в безопасности. И это заставляло Миранду постоянно заботиться о том, чтобы опережать старшего Лоусон в его стремлении захватить Ориану. Кому, как не Миранде знать, что ожидает Ориану, если она окажется во власти «так называемого отца». Церберовская «Линия страданий» раем покажется Ориане. Даже если сама младшая Лоусон об этой линии не имеет вообще никакого внятного представления.

Миранда любила стоять под дождём. Её не интересовало в такие моменты, утро, день или вечер сейчас. Она просто хотела стоять, чувствовать, как текут по лицу и по телу, по одежде струи воды, стоять и думать о чём-то своём. Ведь в дождь все разумные стараются укрыться, а не стремятся пообщаться с себе подобными, что даёт возможность остаться наедине со своими мыслями. Миранда в такие моменты думала о том, что Лоусон лишил её возможности считать себя саму полноценным человеком, полноценной женщиной, но он также не сделал её хаском, не сделал кибером, машиной. А ведь вполне мог — средства позволяли, да в средствах старший Лоусон, добиваясь своих целей никогда себя особо и не ограничивал. Миранда, чувствуя, как текут по её лицу струи воды, понимала, что волей отца, ослеплённого идеей фикс, она оказалась между двумя мирами: вышла из мира людей и не вошла окончательно в мир нелюдей.

До Миранды доходила информация, что потеряв возможность прямо влиять на Миранду и Ориану, старший Лоусон обратился к Призраку с просьбой разрешить ему сделать третью попытку создания династии. Как уж он уговаривал Харпера — об этом Миранда точно мало что знала, но понимала, что если и появится у неё третья сестра — старший Лоусон сделает всё, чтобы достичь своего результата, желанного результата, ну а Харпер… Харпер получит свой результат, заставив старшего Лоусона в ходе исследований и реализации своего проекта достичь и результатов, желанных для «Цербера» в целом и для него, Призрака-Харпера, в частности. В том, что Призрак способен заставить старшего Лоусона подчиниться, сама Миранда не сомневалась — Лоусон столкнулся в лице Харпера с тем, против кого оказался откровенно слаб и немощен, а значит, он будет повиноваться Харперу во всём.

Миранда пыталась и даже стремилась отслеживать ситуацию со второй своей младшей сестрой, но, попав в опалу к Харперу, лишилась многих важных возможностей и очень боялась, что старший Лоусон достигнет результата — создаст таки фундамент для полностью послушной и покорной ему одному династии. Может быть, очень даже может быть, он тем самым стремился продлить своё существование, пусть даже и в потомках. Миранда теперь очень долго думала над тем, стоит ли ей теперь вмешиваться в судьбу своей третьей сестры, ведь если о жизни Орианы она знала предостаточно, то о том, как появится на свет и вырастет третья сестра ей известно очень мало. Да и вряд ли эту девочку она может посчитать своей родной сестрой. Ведь даже старшего Лоусон она не числит больше своим родным отцом, а уж матери она, Миранда и тем более не знала никогда.

Попадание старшего Лоусона в состав научных сотрудников «Цербера» вовсе не было со стороны Харпера благотворительным жестом. Только старший Лоусон располагал полной информацией о том, какие изменения были внесены в генокод Миранды и какие имплантаты были использованы для установки в её тело. Сейчас Миранда рисковала оказаться на препарационном столе в одной из лабораторий «Цербера» просто потому, что для Призрака честность подчинённых должна быть абсолютной, а значит, чтобы проверить старшего Лоусона на лояльность, он, Харпер, не остановится перед тем, чтобы отдать приказ на препарацию тела своего старшего офицера. И ему, в принципе, всё равно, какой станет Лоусон после этой препарации и будет ли она жива вообще, а также будет ли она прежней или хотя бы дееспособной после всех манипуляций.

Старшая Лоусон была убеждена — так поступит Харпер не только по собственной воле, по собственной инициативе и по собственному желанию. Так он поступит потому, что так потребуют поступить Жнецы, его, Харпера, истинные руководители и работодатели. Хаск — он и есть хаск — безвольная исполнительная единица. Для Миранды было понятно, что Жнецы не заинтересованы, особенно сейчас в том, чтобы снова ввязываться в многолетнее противостояние. И они пойдут потому на всё, чтобы знать точно и совершенно определённо, какие, к примеру, козыри, способно выложить перед ними обороняющееся человечество. Что ни говори, даже генномодифицированная Миранда — серьёзная проблема для Жнецов, потому эти каракатицы-полумашины пойдут на всё, чтобы получить о её способностях и возможностях, о её потенциале самую полную информацию. Просто потому, чтобы пресечь даже перспективу появления аналогов Миранды. Ей приходилось читать материалы, где говорилось, что люди со схожими характеристиками очень слабо подвержены индоктринации — хоть быстрой, хоть медленной. А какому оккупанту-захватчику понравится иметь дело с десятками таких вот невосприимчивых к индоктринации оппонентов? Да никакому.

И с биотическим потенциалом старшей Лоусон, как оказалось, не всё так чисто, как хотелось бы. Это только удобная позиция — считать, что биотические способности и, соответственно, биотические возможности вроде бы изначально чужды, проще говоря — не свойственны представителям человеческой расы. А оказывается, в принципе нет никакой разницы, кому именно будет свойственна биотика — хоть азари, хоть людям. Это — простая возможность и способность. И уж, как показывают последние пионерные исследования умников «Цербера» биотика не является чисто расовым оружием, ею, как выясняется, могут овладеть представители любой из известных ныне человечеству рас. Получившие в разное время и под разными прикрытиями доступ в архивы Цитадели агенты «Цербера» принесли предостаточно документальных доказательств того, что и в прошлом биотика была свойственна очень многим расам. Вопрос стоял только в способности расы выставить достаточно мощных биотиков на пути Жнецов.

Потому Миранда почти постоянно сложно ощущала себя. С одной стороны она служит «Церберу», уже переставшему быть чисто прочеловеческой организацией, с другой стороны она ещё не стала окончательно хаском, чтобы перестать даже пытаться мыслить, как это свойственно разумному органическому существу, принадлежащему к человеческой расе. Простое понимание того, что Жнецы стоят перед перспективой вползания в длительное противостояние с Силами Галактического Сопротивления, а значит — перед перспективой провала очередной Жатвы, а возможно — и перед перспективой собственной гибели, заставляло Миранду просчитывать варианты своих действий и на ближайшее время и на отдалённую перспективу, обращать внимание на мелочи и детали в гораздо большей степени и постараться удержаться на своей нынешней позиции, не ухудшить показатели и не дать Харперу права применить к ней санкции. Она прекрасно осознавала, что Призраку только дай повод — и он воспользуется им в полной мере.

Такого повода Миранда давать Харперу не желала, но сейчас она понимала, что в самом «Цербере» нарастает угроза внутренней «чистки рядов». Призрак, став хаском, неизменно и вполне прогнозируемо будет стараться собрать вокруг себя только себе подобных, следовательно, приоритет будет отдан тем сотрудникам «Цербера», которые согласятся пройти разрабатываемую ныне особо засекреченной группой умников процедуру хаскизации. Поначалу, конечно, Призрак не будет настаивать на поголовной хаскизации рядов сотрудников «Цербера», подчинённых формально и фактически только ему, пусть даже и не напрямую, но именно усиливающаяся угроза провала Жатвы может заставить Жнецов пойти на тотальную мобилизацию всех своих сторонников и тогда хаскизация станет повальной и обязательной и выбора не будет ни у Призрака, ни у любого из церберовцев.

Миранда не хотела превращаться в хаска добровольно и прямо сейчас, хотя отлично понимала, что Харпер числит её в числе первых тех, приближённых к его телу, кто будет обязан, должен пройти эту процедуру в самое ближайшее время просто хотя бы для того, чтобы этим доказать верность ему, Призраку-Харперу. Всё стандартно и всё предсказуемо. Потому в последние декады Миранда всё чаще обращала внимание на то, что она пока что выглядит как человек, мыслит и действует как человек и не просто как человек — как женщина. Далеко не все сотрудники «Цербера» знали, что она в принципе неспособна забеременеть и родить ребёнка. Тот же самый Джейкоб Тейлор, с которым Миранда, чего уж там скрывать, была очень близка — и тот так и не понял причины, истинной причины разрыва. Хотя, казалось бы, всё было при нём: он сильный и успешный биотик, он здоров по суровым церберовским стандартам и вполне способен был стать отцом ребёнка. Только вот Миранда точно знала, что даже от Джейкоба она не способна зачать ребёнка. Ни от кого из мужчин она не способна забеременеть. Ей пришлось обставить дело так, чтобы Джейкоб Тейлор поверил в то, что она предназначена лучшему, чем он, мужчине. А она ведь прекрасно понимала, что ему нужен в первую очередь не секс с Мирандой, и не семья, а именно ребёнок. Уж так Джейкоб был настроен и она его за эту настройку не осуждала — ведь он всё равно не узнал, что она бесплодна. А уж о том, что она предельно хороша в постели — Миранда знала и без Джейкоба. И ребёнок для того, чтобы быть привлекательной для мужчин — ей самой в данный момент и не нужен.

Привыкшая мыслить не только тактически, но и стратегически, Миранда не собиралась так вот просто отдаваться на милость Жнецам или на милость хаска Харпера. Она понимала, чувствовала и осознавала, что «Цербер» становится для неё не убежищем, не домом, а ловушкой. Уже начались одиночные аресты отдельных ключевых сотрудников «Цербера». Нет, они никуда не исчезали, они возвращались спустя какое-то время — когда день, когда два-три дня на свои рабочие места, но их сослуживцы и коллеги раз за разом чувствовали, что перед ними — уже не человек, а хаск. Хаскизация «Цербера» набирала обороты и Миранда опасалась, что рано или поздно Харпер-Призрак потребует стать хаском и от неё, расценивая этот шаг, на который он попытается толкнуть Миранду, как своеобразную клятву её в верности ему, а точнее — его хозяевам — Жнецам.

Миранда хорошо понимала, что силы самих церберовцев в большинстве своём недостаточны для противодействия хаскизации и тем более — для противодействия Жнецам, как теперешним работодателям организации. И она понимала, что Жнецы — внегалактическая сила и для противодействия, эффективного, действенного противодействия такой силе должна найтись другая, внегалактическая сила.