Миранда Лоусон. Я - человек. Я - женщина. И я хочу быть счастливой. Часть 1.

Чем больше Миранда думала о Шепарде, о том, как она наладит с ним глубокие, полные взаимоотношения, тем больше она убеждалась в том, что нашла, обнаружила, нащупала то, что ей сейчас было необходимее всего, то, что даст ей возможность проявить свои дремавшие до этого где-то на задворках возможности и способности. Не нужные «Церберу», не нужные «так называемому отцу». Не нужные до недавнего времени даже ей самой.

Оказалось, ей мало теперь носить строгий чёрно-белый офицерский комбинезон с перевязью для пистолетов и укладок. Оказалось, ей мало постоянно быть холодной, отстранённой, бесчувственной, жестокой и даже жёсткой. Ей этого всего теперь было мало и она понимала, очень остро и хорошо понимала, что такие изменения соглядатаи Харпера не зевнут. Они обо всём точно полно и чётко доложат Призраку. А что может сделать он? Пока Миранда ему напрямую не угрожает, пока она для него не представляет реальную угрозу, реальную опасность, Призрак не будет предпринимать никаких активных действий. У него и без того забот и хлопот хватает. Верит он ей или не верит — он всё равно будет стремиться использовать возможности и способности Миранды. Не время сейчас разбрасываться кадрами. И Призрак будет верен себе — ценными кадрами он никогда не разбрасывался. А Миранда будет работать. Пока не будет достигнут предельный уровень угрозы и опасности для неё самой. Она также не привыкла волноваться, беспокоиться и шебуршиться по пустячным поводам, не привыкла выдавать желаемое за действительное.

Да, она влюбилась в Шепарда. Влюбилась и неосознанно и осознанно. Скорее всего осознанно, но не по приказу — вряд ли можно выполнить такой приказ, находясь в здравом уме и твёрдой памяти. Осознанно, потому что понимала — Шепард беспощаден к церберовцам. И зная о судьбе Дэйны, пусть и очень немного зная об этом, Миранда будет представлять для него цель. Ту цель, которую он допросит. Допросит как сумеет, с применением всех возможностей и способностей — как своих, так и других отрядовцев. Шепард не успокоится, пока не выпотрошит Миранду и не вынет из неё душу, не вынет из неё даже те обрывки сведений о Дэйне, которыми она располагает. А когда вынет… Когда вынет — Миранда как личность и как женщина ему будет не нужна. Он выкинет её — живую или мёртвую или полумёртвую или полуживую — всё равно. Выкинет. В большинстве вариантов следовал такой исход.

Потому Миранда понимала — ей не светит быстро сразу же вот прямо завтра или в течение месяца убежать из «Цербера». Она тогда ничего не достигнет из того, что напланировала. Ничего. Едва она сбежит — Дэйна пойдёт на «Линию Страданий» если уже не пошла туда и тогда Шепард вряд ли увидит свою прежнюю Дэйну. Вряд ли. Едва Миранда сбежит — «Цербер» объявит на неё охоту и сделает всё, чтобы преследовать её везде и всюду, чтобы распространить о ней предельно порочащую информацию, проще говоря, повесить на неё всех собак, списать на неё все свои недостатки. Пусть этих недостатков будет мало, но их веса вполне хватит, чтобы Миранда превратилась в преследуемую.

Потому Миранде предстояло выжить. Банально выжить в непростой ситуации, в очень непростом окружении. Выжить под постоянной угрозой применения к ней процедуры принудительной хаскизации. Выжить и попытаться дождаться конца войны с Жнецами. Победы над Жнецами. Ибо в случае победы Жнецов её, Миранды Лоусон, уже не будет. Жнецам органики, разумные органики не нужны. Даже в качестве пленных. Даже в качестве рабов. Жнецам нужны марионетки, нужны хаски, да и то временно. Очень даже временно.

Миранда понимала, что если победит Сопротивление и найдёт её здесь, в «Цербере», живую и относительно здоровую, её ждёт смерть. Расстрел. Или укол смертоносного препарата. Вряд ли повешение. В очень лучшем случае её ждёт тюремное заключение, да и то, скорее всего, только до того момента, как из неё вынут всю информацию, которая позволит победившему Галактическому Сопротивлению выкорчевать «Цербер» полностью. А она будет сидеть в камере. Сидеть долго. Может быть десятки лет. Потому что старший офицер «Цербера» — ценная добыча.

Ориана… Здесь сложнее. Вряд ли от неё будут скрывать, чем занималась её старшая сестра в «Цербере». После окончания войны все или очень многие церберовские грифы «Для Служебного Пользования», «Секретно» и «Только для командования» будут сняты. Почти все. А там, в этих документах под такими грифами зафиксированы многие дела и многие поступки Миранды Лоусон. Каково будет читать Ориане даже выдержки из этих документов? А ведь она почитает, заинтересуется. Ведь она же её сестра, близняшка. Родство всё же. Кровное и иное. А тут — такая информация. Ориана может… возненавидеть её, поняв, что Миранда вольно или невольно способствовала росту страданий, которые испытывали во время войны с Жнецами разумные органики, многие разумные органики, населявшие Галактику.

Стоит ли ей, Миранде Лоусон, себя хоронить? Нет, пожалуй, не стоит. Она ещё не под подозрением и явно не под плотным колпаком. Да, ей следует быть осторожнее, осмотрительнее, аккуратнее. Она должна чуть больше и чуть лучше работать. Но теперь… теперь никто из церберовцев не сможет лишить её права мечтать и любить. Мечтать о Джоне Шепарде и любить Джона Шепарда.

Да, делать это опасно, но сама Миранда ощущала, что без мечт и дум о Джоне Шепарде она теперь просто не сможет нормально жить. Потому что по странному стечению обстоятельств именно думы и мечты о Шепарде пробудили в ней нечто такое, к чему она сама не обращалась долгие годы, даже десятки лет. Они пробудили в ней её женскую суть. Пробудили с такой полнотой и глубиной, что теперь даже взаимоотношения с Джейкобом Тейлором Миранда воспринимала совершенно по-другому. Ей почему-то начало казаться, что Тейлору приказали сблизиться с ней. Он и она биотики — почему бы их потомству не быть высококлассными биотиками. Если бы не её бесплодие… Хотя… Может быть, Харпер рассчитывал на то, что обычно разумные предпочитают называть чудом? Только вот чуда не случилось. Миранда и Тейлор слишком долго были сослуживцами, слишком долго. А служебные романы редко когда бывают успешными. Тейлора вполне удовлетворяла возможность потрахаться с Мирандой, может быть он даже знал, что она неспособна забеременеть. Может быть и знал. Откуда? Да тот же Призрак десятком способов мог довести до него эту информацию.

Сейчас Миранде взаимоотношения с Джейкобом, пусть и дошедшие до совместной постели и занятий любовью уже не казались нормативными и оптимальными. Они стали прошлым. А в прошлое вернуться полностью невозможно. Просто опасно даже пытаться вернуться в прошлое. Перед Мирандой раскрылось новое, более полное будущее и она стала к этому будущему стремиться. Хотя бы в мечтах. У неё появилась цель: попытаться, постараться наладить взаимоотношения, непременно — глубокие, полные взаимоотношения с Шепардом. Она была убеждена, что он не будет её использовать только как женское тело. Для него важна, ценна и необходима Миранда как личность. А ей было важно, что он способен увидеть в ней всё богатое содержание — и телесное и личностное. В «Цербере» она жила, в «Цербере» она служила. Теперь ей казалось, что в большей степени она именно служила в «Цербере», как в каком-нибудь воинском подразделении. Где важно не то, какая она личность, а насколько она, Миранда Лоусон, соответствует своей должности, своему званию, своему служебному положению.

Теперь Миранда стала немного, но меняться. Внешне и внутренне. Она отмечала эти изменения, понимая, что их отмечают и соглядатаи Харпера. Пусть. Она — живой человек, она должна меняться, ведь она взрослеет, не молодеет, но пока что взрослеет. Пусть даже и это можно определить как старение. Теперь, возвращаясь в свою каюту, она разувалась, оставляла на тумбочке оружие и поясную укладку и часто прямо в комбинезоне залезала под душ. Включала его с минимальным напором, чуть-чуть, так, чтобы струи напоминали обычный земной дождь и десятки минут стояла, склонив голову и предаваясь мечтам и размышлениям о Шепарде.

Всего лишь месяц назад она не могла себе представить, как это — влезть под душ в комбинезоне. А сейчас — запросто. Она стояла под струями, склонив голову и закрыв глаза и понимала — теперь ей будет необходим такой душ очень часто. Почти что ежедневно. В конце концов комбинезон водостоек, сделан из водооталкивающей в том числе ткани, так что дождь или душ или водопад — не всё ли равно? Это только приложение, ведь она сейчас себе не может позволить спуститься на какую-нибудь планету, где есть такое природное явление, как дождь. Так пусть же душ заменит ей, насколько это возможно, струи дождя.

Она думала о многом. В том числе и о том, что она сроднилась с этим комбинезоном. Он стал её второй кожей. Почти никто из церберовцев не видел её в другой одежде. Разве что тогда, когда на выездах во время проведения операций она облачалась в какую-нибудь женскую гражданскую одежду. Теперь, когда она вспоминала эти эпизоды, ей казалось, что она тогда отдыхала от засилья этого стандартного, обычного и, как теперь выяснилось, смертельно надоевшего ей комбинезона. Когда же она вспоминала свои ранние годы жизни, она вспоминала о том, что и «как бы отец» тоже не терпел, когда она пыталась одеться во что-то слишком уж девчоночье, яркое, красивое. Он тоже старался загнать её… в рамки?! Да, именно в рамки!

Нет вопросов — комбинезоны «Цербера» разрабатывались лучшими дизайнерами, модельерами, разумниками. Испытывались на всевозможных полигонах. «Цербер» стремился дать своим сотрудникам лучшую одежду и он действительно давал её им. Комбинезоны не напоминали балахоны бедных монахов средневековой Земли, они были функциональны, прочны, красивы. Наверное, это правильно, что «Цербер» ввёл единообразие, стандартизировал комбинезоны, сделал из них форменную одежду. На работе нужно работать, а как прикажете работать, если мужчина-землянин, вполне себе нормально сексуально развитый и ориентированный будет каждый день видеть вокруг себя голые ляжки, бёдра, плечи, груди, спины женщин-сотрудниц? Будет ли он думать о служебном задании? Будет ли он стремиться выполнять его наилучшим образом? Нет, конечно! Он будет тратить чрезмерно много сил и энергии на то, чтобы раз за разом пытаться сконцентрироваться на работе, на задании. Но разве все мужчины так смогут раз за разом концентрироваться? Это же форменная пытка, сексуальное влечение никто ещё не отменял! И вряд ли сумеет отменить в обозримом будущем. Так что «Цербер» поступил правильно, сделав комбинезоны и красивыми и функциональными и форменными.

Зато в своих комнатах-квартирах сотрудники имели полное право раскрепощаться. Руководство «Цербера» закрывало тогда глаза на многое, ведь в конце концов детей на работу в «Цербер» никто не нанимал. Никогда не нанимал. Миранда знала, что очень многие сотрудники тратили значительную часть своих зарплат, премий, вознаграждений на то, чтобы собрать себе неплохие, а в некоторых случаях — даже очень хорошие гардеробы. В «Цербере» практиковались вечера отдыха, выезды на природу, совместные праздничные и торжественные обеды, завтраки, ужины, на которые категорически запрещалось являться в стандартных комбинезонах. В конечном итоге сотрудники «Цербера» далеко не всегда были обязаны носить форму вне пределов служебных помещений и городков своей организации.

К слишком многому Миранда привыкла, адаптировалась, перестала замечать. Теперь она снова видела это чётко, отмечала детали, особенности, находила взаимосвязи, чувствовала взаимовлияние. Ей тоже пришлось собрать достаточно большой гардероб и теперь вечерами она пересматривала вещи, вспоминая, когда, как и при каких именно обстоятельствах она их одевала, носила, использовала. Это помогало расслабляться, помогало фантазировать, помогало воображать себя рядом с Шепардом.

Нет, Джейкоб Тейлор тоже иногда появлялся в её мечтаниях, но тускловато, слабовато, почти незаметно. Так уж получалось, что большую часть встреч они проводили в условиях, когда не было возможности сменить форменные комбинезоны на что-то более гражданское. Сейчас она понимала, что даже тогда форменные комбинезоны их не особенно останавливали. Да и вряд ли что может остановить двух разнополых взрослых людей, стремящихся пройти до конца известный сценарий: встреча, ухаживания, единение, дети, семья, внуки… Привыкшая внимательно относиться к деталям, Миранда понимала теперь, что, наверное, нечто внутри неё не советовало тогда ей менять форменный офицерский комбинезон на что-то более гражданское, штатское, женское. Она хорошо читала намерения мужчин и знала, что для Джейкоба нужна не она, она для него — только средство. Ему нужен от неё ребёнок. И, конечно же, желательно — мальчик.

Для мужчины сын более понятен, доступен, привычен, приемлем. Немногие мужчины, становясь отцами, быстро и прочно находят общий язык с дочерьми. По самым разным причинам. А Джейкобу нужен был именно сын. Чем он руководствовался, желая этого от Миранды? Почему он не принимал в расчёт её интересы, её личность, её жизнь? Нет, конечно же, в определённом смысле и в определённой степени он её уважал, может быть, где то даже остро и полно любил. Временами. Когда имел на это силы, возможности и время. А так… Он хотел от неё только одного — ребёнка. И вполне нормальное мужское желание и стремление заставило Миранду остановиться. Она-то ведь знала, что не сможет забеременеть. А Джейкоб… Он был не в тех чинах и не на том уровне доступа, чтобы знать о настолько интимных проблемах Миранды, как бесплодие. Потому Миранда, как сейчас понимала, поступила правильно, прекратив, пусть и мягко, последовательно, постепенно, близкие взаимоотношения с Джейкобом.

Ей это тоже далось нелегко, это охлаждение. Были моменты, когда ради Джейкоба она была готова на многое. В том числе и на то, чтобы однажды, а потом — далеко не единожды предстать перед ним в обычном гражданском платье. Не в комбинезоне офицера «Цербера», а именно в платье. Таком… с глубоким декольте, голыми руками и голой спиной. Она понимала, что Джейкоб может тогда не сдержаться, может броситься на неё и… допускала такое поведение Джейкоба, считала его нормативным. Он — мужчина, а она — женщина. Вот основная причина для такого поведения. Природа так захотела, так чего особенно выкаблучиваться: и он и она — взрослые люди. Мужчины и женщины способны удовлетвориться просто сексом, без всяких там в достаточно близкой перспективе появляющихся детей. Эволюция и природа так захотели, дали людям такую возможность. Глупо такой возможностью не воспользоваться.

Теперь Миранда склонна была понимать, что что-то внутри её просигнализировало тогда ей. Вот так прямо маякнуло: «Джейкоб — не твой мужчина.». И этого было достаточно, чтобы она не стала одевать перед его приходом какое-то другое платье, ограничиваясь раз за разом комбинезоном. Благо снимать комбинезон друг с друга сотрудники «Цербера» учились специально — ранение там, повреждение брони и прочие варианты ситуаций, когда быстро снять с коллеги комбинезон — жизненно важно. Вот Джейкоб и снимал раз за разом с неё комбинезон, а она, соответственно — с него. Неполнота комплекта ощущений — и в ней многое, заложенное природой в её женскую суть… не срабатывало. Ясно же, что комбинезон — это не та одежда, которую должен видеть любимый человек на тебе. Ну раз, ну два, ну три, но не каждую же встречу, которых было… Да какая разница, сколько их там было! Джейкобу нужен был ребёнок, а не она сама. Для него она была только родильным автоматом! Да, вполне возможно, что он старался это скрыть, но вряд ли что можно было скрыть от неё. И тем более такое от неё — скрыть невозможно. У Джейкоба была цель — ребёнок, а она целью для Джейкоба не была. Потому ей и пришлось сделать всё, чтобы показать Тейлору: он — не её мужчина.

Да, она прекрасно понимает, что Шепард не увидит её сейчас. И, тем не менее, она достала пакет с платьем, достала пакет с сапогами и решила всё же попробовать сменить образ. Пусть на несколько минут, вряд ли дольше, чем на десяток минут. Одевшись и обувшись, Миранда активировала настенные зеркала и крутнулась. Что и говорить — хороша. Всё при ней, всё так, как надо, в лучших традициях и в лучших стандартах человеческой расы. Грива чёрных длинных волос, опускающихся далеко ниже плеч, чистая кожа, отсутствие перекачанных мышц, которыми столь часто грешат бодибилдерши, точёная фигура, грудь, которая не нуждается в поддержке и в подъёме всякими там «пуш-апами». Джейкоб её такой не видел. Такой её не видели очень многие, да почти что все сотрудники «Цербера». Да, на выездах, в ходе спецопераций ей приходилось вот так одеваться. Только вот в большинстве своём те разумные, которые видели её такой, теперь уже никому об этом рассказать не смогут. По самым разным причинам. В том числе и потому, что они — мертвы.

Она крутнулась на месте, прошлась по комнате, искоса, оценивающе, измеряюще поглядывая на себя в зеркало. Всё же у неё есть, что предъявить Шепарду. Предъявить ему наедине. Да и не только наедине. Да, он тоже любит форменную одежду, тоже крайне неприхотлив и консервативен в одежде, редко когда одевает фрак, даже парадный гражданский чёрный костюм он способен одеть только по очень большой необходимости. А таких вот ситуаций, диктующих эту самую необходимость для него сейчас-то почти и не находится. Это открытое платье у неё, к счастью, не единственное. И эти сапоги — тоже не последние в её коллекции. Миранда остановилась перед зеркалом, внимательно оглядела платье и сапоги, покрутилась, притопнула, потом решительно сняла сапоги, прошлась по комнате босиком. Как же она давно не ходила вот так, босиком. Ни по плиткам палуб станции, ни по плиткам в своей комнате. Редко когда ей удавалось сделать хотя бы несколько шагов босиком, а ведь кто-то из очень разумных землян сказал, что каждый шаг босиком — лишняя минута жизни.

Руки Миранды сняли с неё платье, она не помедлила, не стала смотреть на себя в зеркало. Достала из шкафа пакеты с блузкой и брюками, натянула их на себя, застегнулась. Немного откровенно, но в этом вполне можно пройтись по Цитадели, к примеру. Всё, что нужно — закрыто так, как нужно. Куда же она может спрятать свой насторожённый строгий взгляд и строгое выражение лица? Нет, сейчас рядом с ней нет Шепарда и она не сможет сбросить эту полуслужебную маску, столь надёжно отшивающую всех разумных, которые хотя бы помыслили о возможности попытаться пообщаться с ней более свободно, чем допускают приличия.

Миранда подошла к зеркалу танцующей походкой, остановилась, не стараясь принимать автоматически строевую стойку. Да, в таком виде она может пройтись и по Цитадели и по «Омеге». И ей за это ничего не будет. Может быть, Шепарду будет приятно. Руки по локоть обнажены, чёрные сапожки… Вот, всё одела, а сапоги — забыла. Нужны другие сапоги, менее высокие. Ага, вот они. — руки Миранды распрямили голенища, ноги автоматически притопнули, устраивая ступни в отведённых им пространствах поудобнее. Вот теперь — всё нормально. Чёрный низ, бордовый верх. И главное — чистая розовая кожа, свидетельствующая о полном внутреннем здоровье. Кармашки, конечно, ма-а-ленькие, но ведь это — выходная одежда и вообще-то женщина использует для всяких вещей сумочку. Именно сумочку, а не сумку. Так что карманы могут быть и пустыми и просто декоративными.

Этот наряд ей понравился больше, чем первый, но она не стала отходить от зеркала, не стала кружиться по комнате, искоса поглядывая на себя, ловя своё отражение в зеркальных пластинах. Странно. Раньше Джейкоб хотел от неё ребёнка, а теперь где-то внутри у неё появилось аналогичное желание — забеременеть и родить от Шепарда. Хотя бы одного ребёнка, единственного! Ей будет вполне достаточно одного ребёнка, даже если потом… Даже если потом она никогда уже не сможет родить! Один ребёнок от Шепарда — и она будет счастлива до конца своей жизни. Хотя бы в этом счастлива. И этот наряд… его открытость, его фривольность, его сексуальность… Она что, снова поддалась на скрытые сигналы? Наверное, всё же поддалась. Шепард… может и не устоять. Мало какой мужчина устоит против такой степени женской открытости. И не только телесной. Нет, конечно, она понимает, что Шепард устоит. Он такой… необычный, нестандартный, сильный. Сильнее намного, чем очень многие мужчины… Наверное, поэтому Миранда и хочет от него ребёнка…

Забыла… Забыла, что она бесплодна! Хотеть ребёнка — можно, но как его получить?! Ведь она должна его зачать, должна его выносить, должна его родить. Она всё это должна сделать последовательно, правильно! А как это сделать, если она даже зачать ребёнка не может?! Нет, она не бегала по врачам «Цербера», не бегала от одного церберовского эскулапа к другому. Зачем — она и так понимает, что бесплодна.

И всё же она очень надеется, что Шепард, в первую очередь — его влияние, его близость, его присутствие рядом совершат настоящее чудо. О, боги всемогущие, она, «Снежная Королева» вдруг уверовала в чудо?! Нет, определённо она влюбилась в Шепарда, потому что она… потому что она — ослеплена. Ни о каких там системах безопасности, ни о какой природной и служебной осторожности она сейчас и думать-то не в состоянии. Влюбилась. Да что же это такое за существо, в которое все женщины повально влюбляются?! Ведь это же им всем, да и Миранде в том числе, пусть она и не совсем женщина и даже не совсем человек — доставляет нешуточные страдания! Что же Шепард за существо такое, которое вот так способно почти что моментально влюбить в себя женщину? Одна мысль, одна маленькая мысль о нём — и любая женщина, ну почти любая, есть же вообще бесчувственные — пропала для всех других мужчин, влюбившись в этого капитана ВКС и Спектра.

А впрочем, что тут такого особенного? Она хотела изменить себя, хотела измениться, хотела в очередной раз выйти за рамки? Вот она и вышла. За такое изменение и за такой выход за рамки тем более надо платить. Вот она и заплатила. Нет, конечно, она понимает, что не увидит Шепарда иначе, чем на снимках. Ну, максимум — на каких-нибудь видеороликах, которые она непременно откопает в бездонных архивах «Цербера». И пока что этого ей должно хватить. Должно, иначе… Иначе ей будет очень плохо. Потому что Призрак — он такой. Особенно сейчас. Малейшее подозрение в том, что большая часть энергии сотрудника уходит на сторону — и этот сотрудник попадает в разработку. Вплоть до хаскизации. Так что мечтать о Шепарде придётся о-о-чень осторожно. Ей-ли привыкать к такой вот повышенной осторожности? Она и не так осторожничать умеет. Но и для неё уметь — это одно, а вот делать — это другое. Так что придётся совсем немного напрячься, тем более, что результат этого напряжения стоит.

Хм. Что-то она уже тормоза полностью отпустила, а это нехорошо. С чего вообще она взяла, что Шепард будет от неё в восторге? Только потому, что у него в жёнах теперь не только вполне себе обычная, пусть и суперподготовленная по военной части женщина-землянка, но и киборг? Так сказать, те самые «две большие разницы»? Ну так на «полигоне» всякого добра хватает и выбор обычно достаточно большой. Но даже такая «вилка» не означает, что настолько же сильно и определённо Шепард будет рад некоей Миранде Лоусон, которая видите ли пожелала с ним сблизиться. Мало ли дам — и не только из числа принадлежащих к человеческому роду на него пытаются повеситься в прямом и в переносном смыслах?

А какова альтернатива? Получается, что человек, ищущий лучшего — вполне нормативен, нормален, привычен, а вот реальная Миранда Лоусон, желающая сблизиться с вполне конкретно лучшим для себя Шепардом — исчадие ада? И потому должна запихнуть свои желания куда подальше и поглубже? Но ведь её желания вполне естественны! Шепард — лучший, если даже железно-пластиковые киборги, вооружённые современными ИИ признаются ему в любви и становятся его законными супругами, порождают для него дочерей.

Можно долго возмущаться тем, что СУЗИ сбежала из лаборатории «Цербера» и теперь не только служит, но и живёт в Отряде, присягнув, вне всякого сомнения, так и или иначе на верность именно Отряду. Так часто бывает, так было, есть и будет. «Цербер» не остановил программу разработки киборгов, сейчас на подходе ещё одна такая киборгесса, усовершенствованная, конечно, весьма существенно. Кодовое имя — «доктор Ева». Предназначена эта киборг, насколько смогла понять Миранда, для действий на Марсе. Похоже, её нацелили на Марсианские архивы.

Что-ж, «Церберу» они тоже нужны и важны. Там немало информации, до которой, по стандартам «Цербера» человечество ещё «не доросло». Рано ему ещё владеть такой информацией. И потому «Цербер» вполне предсказуемо готовится забрать Архивы под своё руководство, управление и распоряжение. И, можно более чем определённо предположить, что именно Отряд будет противостоять «Церберу» в поединке за Архивы. Как всегда, ничего нового. И, похоже, противостояние за Марсианские архивы обещает быть весьма масштабным. Конечно, «Цербер» бросит на эту операцию значительные силы, «Отряд» тоже выступит в почти полном составе, привлечёт к этому действу своих лучших спецов. Всё укладывается в стандартный план противостояния.

Привыкшая к тому, что любую ситуацию надо рассматривать и анализировать комплексно, Миранда не сомневалась, что Призрак предложит ей сыграть определённую роль на стороне, конечно же, «Цербера» в марсианском противостоянии с Галактическим Сопротивлением в целом и с Отрядом в частности. А значит… Значит, она сможет хотя бы увидеть Шепарда, хорошо, если на экранах, но лучше бы… лучше бы своими собственными глазами. Она сама не сомневалась, что Призрак использует участие Миранды в решении «марсианской проблемы» для того, чтобы проверить её лояльность. Обычный ход руководителя, здесь нет ничего особенного. Если убежала в Отряд СУЗИ, то, может быть, ей тоже удастся убежать? Почему-то ей показалось сейчас, вот в эти самые секунды, когда она об этом раздумывала, что случись такая возможность — и она убежит. Убежит в Отряд, сдастся Отряду. И пусть Шепард на пару с протеанином её препарируют. Пусть. Она всё равно будет знать, что в Отряд она пришла навсегда.

Почему она с такой лёгкостью представила себе свой побег из «Цербера», Миранда и сама не знала. Конечно же, она понимала, что разумному существу свойственно менять обстановку по самым разным причинам, но здесь было что-то другое. Почему-то ей казалось, что побег… будет успешным. Что её не расстреляют, не подорвут, не умертвят отрядовцы, едва только она попытается приблизиться к ним. Были, конечно, кое-какие мысли у Миранды на этот счёт, но она предпочитала сейчас на них не зацикливаться. Даже её стабильность и стойкость имели пределы и она не хотела без особой на то необходимости эти пределы превышать. Она шла в Отряд конкретно к Шепарду и хотела сдаться только ему. Даже если она потом будет подвергнута допросу с применением возможностей протеанина — а сильнее его возможностей у Отряда вряд ли что сыщется, кроме, конечно, объединённых возможностей членов всего Отряда, но тем меньше шансов, что ей отрядовцы после допроса укажут на дверь. Ведь они понимают, что Миранду, вернувшуюся в «Цербер» после такого побега и такого, практически неминуемого допроса, ждёт гарантированная смерть. Её могут хаскизировать а могут — просто умертвить. Вроде бы и выбор, но на самом деле — никакого выбора нет. И там и там — небытие.

А ей этого небытия банально не хочется. Вот банально. Где-то, на каком-то сайте Экстранета ей когда-то встретилось выражение: «Но как не жить на свете белом, коль любишь жизнь душой и телом». И ей, заряженной генетически на три сотни лет жизни — почти треть от срока жизни среднестатистической азари очень не хотелось ни становиться хаском, ни умирать каким-либо другим способом и образом.

Вот так и становятся на сторону Сопротивления — подумала Миранда, перебирая на своём инструментроне старые свои снимки, когда ей приходилось работать под легендами и глубоким прикрытием. Совершенно неожиданно именно эти снимки, где она почти никогда и не носила форменные комбинезоны «Цербера» стали ей вдруг очень интересны и дороги. Она теперь примеряла себя в этих нарядах к тому, чтобы стать сначала частью окружения Шепарда, а потом войти в его ближний круг, став его законной женой, супругой или, как он любит выражаться, главной подругой. В конечном итоге для таких вот вечерних нарядов, для таких красивых платьев есть и ещё применения кроме как привлечь фигуранта разработки и заставить его работать на «Цербер». Миранда теперь хотела носить эти совершенно не форменные платья и вечерние наряды для того, чтобы нравиться персонально Шепарду. Она надеялась, что тогда, когда она будет действительно чувствовать, что она нравится, что она небезразлична Шепарду в таких вот нарядах, в ней самой произойдут нужные изменения и она… она сможет забеременеть. Ей очень, очень хотелось надеяться на чудо. На такое вот простое и одновременно — крайне сложное, почти невозможное даже для церберовской медицины чудо. И тогда она будет нравиться не только Шепарду, но и своему ребёнку. Это неправда, что дети не хотят видеть свою мать красивой — хотят и даже очень хотят. Они становятся лучше, когда видят, что мама, их родная мама, следит за собой, одевается красиво, даже чуточку роскошно, что она нравится отцу. Папе. Не «так называемому отцу», от которого хочется убежать и спрятаться куда подальше, а такому отцу и такому папе, от которого не хочется отлипать, рядом с которым хочется быть постоянно. Вот так — круглосуточно хочется быть. Для ребёнка, как остро понимала теперь Миранда, даже для девочки отец крайне важен. По многим причинам. А ей… Ей не то что мамы, пусть проблемной, но любой, не дали, но и отец у неё, как оказалось, был… одно название.

Она понимает, что не всегда сможет долго носить вечерние наряды и роскошные платья. Что-ж. У женщин есть богатый выбор и она знает свои пристрастия и предпочтения. Она знает также, что мужчины любят глазами и ей не обязательно каждый раз упаковываться в сверхдорогие тряпки и вставать на пятнадцатисантиметровые каблуки. Шепард, почему то Миранда была в этом убеждена, оценит Миранду и в простом, однотонном вполне закрытом платье. Мужчине ведь так мало надо…

Ей в очередной раз показалось, что вот так, и в роскошном платье и в даже очень простом она сможет быть рядом с Шепардом только тогда, когда война с Жнецами станет… прошлым. Только тогда. В основном — только тогда. А раньше… Раньше либо она не сможет войти в ближний круг Джона, либо она не сможет носить эти наряды, даже самые простые. Она помнит, что в Отряде тоже существует своя, особая форменная одежда. Нет, там систему званий и должностей никто не афиширует, но покрой, цвет, фасон этой формы сразу говорят совершенно точно: это — отрядовец. И Миранда тоже хотела носить такую форменную одежду. Ей форменная одежда привычна — она большую часть жизни носила полуформенные наряды, а часть жизни — вообще не вылезала из формы. Но, также она знала, что в Отряде даже сейчас женщины имеют все права и все возможности носить не только форму, но и обычные платья. И мужчины Отряда это тоже ценят и любят, а женщины расцветают от мужского внимания, понимая, что они в таких вот совершенно неформенных нарядах ещё более красивы, ещё более прекрасны и ещё более желанны и ценны. Что-ж, вполне обычное дело. Совершенно обычное.

Наряды — это только полдела. Чистые волосы, лёгкий макияж, в меру использованная косметика тоже дают возможность женщине чувствовать себя счастливой. И Миранда знала, была уверена — в Отряде, даже если ей и не придётся часто одевать обычные платья, она сумеет поддержать в себе ощущение счастья просто обходясь этим самым косметическим и гигиеническим минимумом. А после войны… после войны будет немного другая жизнь, не во всём похожая на довоенную. И Миранда сможет обходиться этим минимумом. Потому что… Потому что останется жива и будет… будет рядом с Шепардом. И даже если она не сможет забеременеть и не сможет родить — она уверена, нет, она убеждена, что будет рядом с Шепардом счастлива. Очень часто и подолгу счастлива. Почти всегда счастлива. Потому что Шепард способен подарить ей это ощущение глубокого и острого счастья, не требуя ничего взамен. Ничего. В том числе — и ребёнка. Он — точно не «так называемый отец», которому Миранда нужна была не как дочь, а как средство основания, развития и поддержания мощи династии.

Шепард любит и ценит стабильность в отношениях, но ведь она рядом с ним будет чувствовать себя счастливой женщиной. И она совсем немного будет каждый раз менять свою внешность. Совсем немного, лёгкими штрихами. Она понимает, что Шепард это заметит. Он такой… внимательный к тем, кого ценит, кто ему не безразличен. И ради такой внимательности Миранда проявит свои лучшие качества и даже в форменной отрядовской одежде постарается выглядеть для него привлекательной, необычной, волнующей, загадочной. Для него одного. Потому что она хочет принадлежать только ему одному. Да, она знает, что волей судьбы, волей обстоятельств она никогда не станет первой и единственной. Это место прочно занято Светланой Стрельцовой. Она только знает одно — она сможет стать для Шепарда необходимой. Потому что он ей — необходим. Уже сейчас необходим. И будет потом, с годами необходим ещё больше. Потому что он, как и она — необычный человек. Собравший вокруг себя очень много необычных разумных, в том числе и необычных людей. Одна Дженнифер или тот же Аленко чего стоят!

Она будет счастлива. Потому что она знает, что ей для счастья нужно и готова для достижения этого счастья приложить все усилия и сделать всё, что будет необходимо. После войны будет много возможностей для того, чтобы быть счастливой. И уже сейчас она, Миранда Лоусон счастлива, потому что вот уже несколько часов она думает о Шепарде и это доставляет ей такое удовольствие и удовлетворение, которых она не ощущала, пожалуй, никогда. Она будет счастлива, потому что… потому что она будет рядом с человеком, который ей важен, ценен и дорог. Вполне обычное желание разумного существа. Она будет рада каждой минуте, каждому часу, которые проведёт рядом с Шепардом. Тем более — после войны. Она убеждена — это счастье поможет ей забеременеть и родить. Стать матерью. Даже один ребёнок для неё будет предельно важен, ценен, дорог. Она до конца жизни будет благодарна Шепарду за этот дар. И сделает всё, чтобы этот ребёнок был счастлив. Она сделает для счастья своего ребёнка всё. Потому что это будет не только её ребёнок, но и ребёнок Шепарда. Их общий ребёнок. И она не будет ограничивать Джона в возможности воспитывать их общего ребёнка, потому что знает, потому что уверена: у ребёнка должны быть и отец и мать, потому что знает, что для ребёнка важны оба родителя и он, ребёнок, должен расти, развиваться, взрослеть в полной семье.

И как бы ни была она занята с ребёнком, она всегда найдёт время не только для него, но и для Джона. Потому что… Потому что рано или поздно сын или дочь уйдут в самостоятельную жизнь, а она… она останется рядом со своим Джоном. Останется его женой, останется его главной подругой. Они останутся вдвоём, наедине вдвоём, чтобы вместе, вдвоём встретить закат своей совместной жизни. Так заведено у людей, так чаще всего и бывает. Дети — это важно, дети — это нужно, но главное — отношение двоих взрослых людей. Ведь она уже сейчас убеждена — она будет счастлива с Джоном рядом даже если она останется бездетной. Она согласна и на это, ведь когда любишь — готов на любые жертвы ради любимого, даже на самые большие. И если потребуется, если это будет нужно — она согласна оставить мечту о своём собственном ребёнке, она согласна забыть о своём этом желании. Потому что она знает — Джон примет и приёмного ребёнка, нескольких приёмных детей. Он не будет против. Он… такой.

Да, она многое знает, многое умеет. И в мирных направлениях деятельности и в военных. Но у неё… у неё никогда не было возможности проявить себя как женщину. Всегда и везде от неё чего-то ждали, что совершенно не учитывало то, что ей самой было нужно. Потому она и считала, что она служит. Не живёт, а именно служит. Руководит, командует, побуждает, заставляет, стреляет, режет, взрывает. Ей ясно и понятно, что это — тоже часть жизни разумного органика, часть жизни человека. Её и затачивали под деятельность, а не под ничегонеделание, она создана для дела. Она создана для успеха. Только вот она не кибер, она не киборг и она всё же человек. Хоть на двадцать процентов, но она — человек. И она не хочет теперь быть двадцать четыре часа в сутки, двенадцать часов в сутки, шесть часов в сутки только служащей, только офицером, только исполнителем приказов. Она очень хочет отложить в сторону броню, оружие, форму и сдаться своему любимому мужчине. Даже просто для того, чтобы он посмотрел на неё не как командир, не как офицер, не как руководитель, а именно как мужчина смотрит на понравившуюся ему женщину. Пусть он смотрит на неё с изрядным сексуальным желанием, пусть. Это — нормально. Потому что так смотрит на неё не всякий, не любой мужчина, а тот, кто ей, Миранде Лоусон нравится. Тот, кто ей дорог. Тот, кого она сама признала и избрала. Тот, кому она отдастся без всяких там предварительных условий и ограничений. Пусть он смотрит на неё, как на женщину. Пусть смотрит раздевающим взглядом. Пусть! Она будет рада, будет счастлива, будет довольна. Потому что уже сейчас она знает и понимает — Шепард сможет совершить настоящее чудо. Он сможет побудить её поверить в то, что она осталась обычным земным человеком. А все её сверхвозможности и сверхспособности на самом деле могут подождать. Подождать, пока смотрит на неё её мужчина.

Она вспомнила, в какие кричащие и цветастые, подчас слишком откровенные наряды ей приходилось облачаться, выполняя спецзадания «Цербера». В большинстве известных ныне учебников по разведке и вербовке записано примерно одно и то же: женщина способна повлиять на любого мужчину. Ну почти на любого. А она была не просто женщиной, она была женщиной, которую тренировали, воспитывали, обучали драконовскими средствами, способами и методами. И уж она-то хорошо знала, что такое власть женщины над мужчиной.

Только вот… только вот с Шепардом этот номер явно не пройдёт. Ибо он — не чета тем мужчинам, с которым Миранде приходилось «общаться» под самыми разными легендами и прикрытиями. Ни один из этих мужиков, которые пали жертвой женской привлекательности Миранды Лоусон и в подмётки не годился ни по потенциалу, ни по возможностям Шепарду. Так что с ним даже максимальная «упакованность» Миранды — и та не сработает. Старшая Лоусон понимала это слишком хорошо и остро. Да, всему виной здесь — загалактические возможности и загалактические способности Шепарда. Именно они не дадут ему возможности сдаться Миранде стандартным образом. Да и нестандартным тоже. Он всегда останется для Миранды целью. Навсегда останется для неё целью. И ей, соответственно, придётся очень постараться, чтобы остаться целью для Шепарда. Надолго остаться. В этом — залог их нормальных, многоуровневых, полных взаимоотношений. Не эрзаца под легендой и прикрытием, а именно долговременных взаимоотношений. Тем более, если эти взаимоотношения придётся строить в послевоенное, мирное время.

Ей станет привычно быть разной, ведь это так освежает эти взаимоотношения двоих, не даёт им закостенеть, стать рутинными. Почему-то Миранде вспомнилось в этот момент о том, что где-то на складах «Цербера» у неё хранится очень интересный вариант лёгкого бронескафандра. Совершенно не боевой, скорее, как ни странно, парадно-выходной. Бело-сине-чёрно-жёлтые вставки, разноцветные накладки, причудливые сочетания цветов. Нажав несколько клавиш на инструментроне, Миранда вызвала из памяти прибора нужный снимок. Да, это именно этот скафандр. В нём она совершенно не выглядит воином, скорее — механической куклой. Да, да, именно куклой. Сейчас, глядя на этот снимок, Миранда всё острее понимала, что большую часть своей сознательной, да и несознательной жизни она была именно такой вот куклой. Красивой, раскрашенной, обряженой и — обязанной действовать в угоду каким-то другим разумным, в угоду чужим интересам и потребностям. Наверное, потому ей сейчас хочется самой определять свою жизнь и принадлежать и зависеть от того разумного, которого она сама выбрала. Если таким разумным будет Шепард — она согласна быть для него послушной куклой. Пусть не круглосуточно, пусть не всегда, но быть послушной. Да, она умна, образована, развита, подготовлена, но она не собирается подавлять Шепарда всем этим великолепием. Ему это не нужно. Ей это не нужно. Ей нужно быть рядом с Шепардом просто потому… потому что надо ей быть рядом с ним. Только с ним. Это не определишь, не выскажешь обычными словами человеческого языка. Это надо понять. И она понимает. Наверное, Шепард тоже понимает. Он вполне способен это понять.

Миранда подумала о том, что как бы там ни было, Шепард и после войны не оставит армейскую, воинскую службу. Таким образом, он всегда будет на грани между чисто мирной жизнью и жизнью военнослужащего. Что-ж. В этом он и Миранда даже очень похожи. Ей тоже приходилось постоянно помнить об опасности и уж обращаться с оружием её учили с детства очень даже фундаментально. Так что здесь она в отличие, скажем, от той же Лиары, также рвущейся стать супругой Шепарда, может опередить многих женщин, ведь она не просто служила в армейских подразделениях «Цербера», она стала офицером, а затем — и старшим офицером, прекрасно знала не только кабинетно-штабную, но и полевую работу воина. Тем не менее, Миранда понимала и другое — Шепард считает только себя вправе рисковать. Да, он не запрещает своим близким подругам совершенствоваться в искусстве убивать и выживать, но предпочитает рисковать в одиночку, надёжно задвигая дорогих ему разумных себе за спину. В прямом и в переносном смысле.

Может быть, сложись ситуация по-иному, не активизируйся Жнецы настолько быстро, «Церберу» не пришлось бы прибегать к вооружённым методам и способам влияния на обстановку. Ведь именно в силу того, что церберовцы стали активно использовать боевое армейское, а не только гражданское вооружение, организацию, в которой пришлось оказаться Миранде и сочли, пусть чисто формально и весьма спорно террористической. Ну не готовы разумные к жизни в крайних ситуациях. Не готовы. Такова их психика, такова их биологическая природа. Серединка-на-половинку — приемлемо, шаг в сторону за эти пределы — уже проблема, выход — смерть. И всё же Миранда Лоусон была уверена — в случае необходимости она встанет рядом с Шепардом на линию вооружённого противостояния и не позволит себя задвинуть за спину. Она хочет быть равной ему, ну пусть примерно равной, она охотно позволит ему потешить его мужское самолюбие и чуть-чуть прикинется слабой, неумелой и боязливой. Но если ему будет действительно угрожать опасность… Что-ж, кому-то из тех, кто инициировал эту опасность, придётся познакомиться с боевым обличьем Миранды Лоусон. И понять всю свою дремучесть, тупость и глупость в последние секунды собственной жизни перед неизбежной гибелью.

Думая обо всём этом, Миранда, конечно же, наслаждалась, получала удовольствие, отдыхала душой. «Мысли правят телом» — эту максиму она знала с детства. И, повзрослев, поняла, что она, эта максима, правильна. Тем не менее, она не могла позволить себе вот так просто витать в облаках и мечтать о несбыточном. Она приучила себя с ранней юности всегда помнить о власти реальности над идеалами. И потому вот сейчас, когда она ощутила, что уж слишком впадает в идеализацию и теряет твёрдую почву в оценках, она одёрнула себя. Почему, собственно, она настолько уверена, что Шепард примет её? Почему она настолько уверена, что он допустит её в свой внутренний, особо охраняемый им круг? Она для него никто, так, просто знакомая. Ну помог он ей один раз, но это ведь не означает, что он будет помогать ей много-много раз, раз за разом. Тем более, он прекрасно знает о её жизни, о её судьбе. Знает, что она пошла в «Цербер» сознательно. И сознательно осталась в нём. Осталась надолго. И церберовцев он ненавидит такой ненавистью, которая практически оставляет ей, Миранде Лоусон, слишком мало шансов на то, что он забудет о том, что она — старший офицер того самого «Цербера». Со всеми приложениями в виде, например, участия Миранды в операциях, мало подходящих под что-либо другое, кроме определения «террористические». А она тут размечталась… Что он и поможет быть ей счастливой и даже поможет ей забеременеть и родить. А если он просто не даст ей ни первого, ни второго? Сможет ли она остаться рядом с ним надолго? Тоже ведь хороший экзамен на прочность и на честность. Нет, вряд ли она выдержит этот экзамен с высшим результатом. Скорее всего, ей придётся удовольствоваться малым. Ей придётся…

Она подошла к столу, оперлась о столешницу руками. Почувствовала, как уголки губ опустились, брови поднялись и глаза приобрели «жёсткий» взгляд. Обретшие полноту губы сжались. Ей придётся удовольствоваться малым. Скорее всего, она будет арестована и заключена в тюрьму. Где проведёт долгие годы до тех пор, пока… Пока в ней, в её существованнии не исчезнет нужда. Она — не человек. Она не создана как человек, она не рождена как человек, она не рождена женщиной. У неё нет матери — ни биологической, ни приёмной. И, кажется, теперь у неё нет даже отца. Никакого. Сложно назвать отцом того органика, который тебя использует. Только использует. Только требует и только заставляет. Сложно. Это — не отец. Это даже не руководитель, это даже не командир. Даже рабовладелец и феодал больше заботились о своих рабах и о крепостных, чем старший Лоусон заботился о ней, его старшей дочери.

В такие минуты Миранда ненавидела своё физическое, интеллектуальное и телесное совершенство. Ну была бы она дурнушкой, была бы глупышкой… Может быть, ей было бы легче и спокойней жить. Но ей ведь не дали даже выбрать свою собственную жизнь. Её всё это время вели, как корову на верёвочке. Куда верёвочка потянет — туда и Миранда пойдёт. Противно. Глупо. И больно. Особенно в такие вот минуты, когда, казалось бы, можно поверить, что жизнь прекрасна. Какая жизнь? Жизнь получеловека? Ведь в «Цербер» и набирали-то далеко не всех людей, а прежде всего брали тех, кто не вписывался в стандарты обычного человеческого общества. Не было бы этого фильтра — не смогла бы Миранда Лоусон спастись от своего отца внутри «Цербера». А потом выяснилось, что и необычные «настройки» старшего Лоусона тоже выгодны, ценны, нужны «Церберу». И теперь Миранду, да и Ориану тоже от ещё больших неприятностей спасает только принцип организации «Цербера», делящий структуру на независимые, ну пусть относительно независимые, в значительной степени изолированные части. «Так называемый отец» работает в одной ячейке, а она — в другой. И хорошо, что они живут и работают в разных ячейках. Неизвестно ещё, как бы выдержала Миранда постоянные визиты отца. А в том, что она бы вынуждена была терпеть эти визиты постоянно — теперь-то она в этом не сомневалась.

С трудом сбросив с себя оцепенение, Миранда заставила себя отлипнуть от столешницы, выпрямиться. Да, старший Лоусон теперь тоже — сотрудник Цербера. И он тоже кое-что делает, чтобы пытаться и дальше управлять и Мирандой и её жизнью. Только вот сама Миранда больше этого не потерпит. Взгляд старшей Лоусон скользнул по платьям, видневшимся в открытом шкафу. Нет, надо сменить настроение. Надо. Иначе будет легче уйти из жизни.

Она подошла к шкафу, разделась, сменила бельё, потом сняла с «плечиков» обычное чёрное обтягивающее платье, пошарила внизу, достала обычные туфли, надела их. Взглянула на себя в небольшое зеркало, расчесала волосы, крутнулась, поправила платье, устраняя складки и морщинки, прошла к пуфику, села. Нет, всё же это неправильно. — подумала она. — Такая война, Жнецы далеко ещё не побеждены, а я тут впадаю в идеализм и начинаю верить, что спасусь в руках Шепарда от всех и любых неприятностей?! Так не бывает. Не бы-ва-ет!

И тут же одёрнула себя — всё бывает. Всё, что ты, Миранда, захочешь — будет. Потому что ты этого захочешь. Потому что ты не хочешь становиться хаском. Вспомни, Жнецы обращают азари в баньши. Теперь уже всех. Ты видела и ты знаешь прекрасно, что это такое — эти баньши. И ты знаешь, что людей тоже Жнецы обращают в хасков. Лишают их индивидуальности, лишают пола. Даже внешних признаков пола. Ты сама боишься того, что станешь хаском, что у тебя от человека сохранится только шкура, то есть кожа то есть кожура. Как бы там ни было, ты видела, кто такие эти новые хаски — бывшие обычные служащие «Цербера». Ты видела и ты знаешь, что тоже можешь стать такой. По многим причинам. Да, ты этого сама не захочешь, но ты также прекрасно знаешь, что загнанный в угол хаск — Призрак-Харпер не будет интересоваться твоим согласием. Ты не всесильна, Миранда. И ты хочешь изменить свою жизнь настолько круто именно в том числе и потому, что ты знаешь, понимаешь, чувствуешь, ощущаешь, что ты не всесильна. А сейчас как раз время, которое действует в интересах всесильных. Да, да, Миранда! Тех самых всесильных Жнецов, тридцать раз по самым скромным оценкам посещавших в прошлом нашу Галактику и уложивших в пасту миллиарды разумных органиков. Уложивших их в пасту, этих органиков. С гарантией уложивших. Если уж мы ничего не знаем о протеанах, то об их предшественниках — иннусанонцах мы, нынешние насельники Галактики, знаем ещё меньше. И ты понимаешь, Миранда, что даже Харпер-Призрак, магнат, способный повелевать миллиардами кредитов — не всесилен перед лицом Жнецов. Ты банально хочешь выжить, Миранда, но вот вопрос — выживешь ли ты. Ты желаешь убежать к Шепарду, войти в его ближний круг. А если он тебя не примет? Если он тебя прикажет убить за все твои, скажем прямо, преступления, совершённые именно тогда… Да, да, именно тогда, когда ты постепенно становилась офицером, а затем — старшим офицером «Цербера». Так уж заведено в этом подлунном мире, что то, что одним кажется белым, другим может показаться с неменьшим успехом чёрным.

Ты готова, Миранда, пойти на третий вариант? Сама убить себя? Да, ты сейчас оделась не в форму «Цербера», ты уже инстинктивно сторонишься её, да, ты понимаешь, что ты будешь носить её очень долго, как минимум — несколько долгих, ох, долгих месяцев. А действительно, Миранда, готова ли ты убить себя? Вот так просто взять один из своих пистолетов, зарядить и застрелить себя саму? Ведь ты гору времени и гору ресурсов раз за разом тратила на то, чтобы поддержать своё тело в предельно близком к идеалу состоянии. Ты знаешь, что получив волей «так называемого отца» роскошное женское тело, ты не имеешь ни возможности, ни, что уж там темнить и выдавать желаемое за действительное, любого мыслимого права действительно реализоваться как женщина. Да, ты имеешь внешне и даже внутренне всё необходимое, чтобы зачать и выносить ребёнка, но в этом механизме у тебя присутствует глобальный сбой. Глобальный в масштабах твоего тела, Миранда. Этот сбой мешает тебе стать матерью, стать полноценной женщиной. Ты до сих пор, Миранда, фактически — девушка. А скоро превратишься в старую деву. Есть у людей, у землян, такое вот малоприятное определение-ярлык. И к тебе оно в полной мере будет применимо, Миранда. Ты ведь и к Шепарду хочешь убежать не потому, что действительно, бескорыстно и честно полюбила его. Ты хочешь просто за его счёт, за счёт его влияния, пусть и определяемого его внегалактическими возможностями, обрести материнское счастье, женское счастье. И только! А как только ты обретёшь ребёнка от Шепарда, ты вполне предсказуемо сможешь и помахать ему ручкой, твоему когда-то любимому и настолько необходимому Шепарду. Ты добилась от него всего, что хотела, а хотела ты от него слишком малого. Только ощутить себя женщиной, только выносить и родить ребёнка. Ты ведь согласна только на одного, даже на одного ребёнка, Миранда. А что ты дала ему, Шепарду, Миранда? Ничего. По меньшей мере его первая жена — Светлана Стрельцова была с Шепардом честна и далеко не сразу они перешли к «постельным вариантам». По меньшей мере его вторая жена — Аликс была с Шепардом честна и далеко не сразу поставила вопрос о свадьбе и о детях. А ты? А ты будешь ломиться по головам и по трупам к Шепарду только потому, что в данном случае только он сможет снять с тебя эту блокировку, обрекающую тебя, Миранда, на бездетность. И что потом? Ты, искусственно созданная женщина. А кем будет твой ребёнок? Твой ребёнок от Шепарда, кем он будет, Миранда? Да, твой сын или дочь — пол здесь не важен. Кем он будет? Ведь окружающим, любопытным окружающим интересно будет не только то, кто отец ребёнка, а прежде всего интересно будет — кто его мать. Ты уверена, что Шепарду будет приятно знать самому и будет приятно быть вынужденным при необходимости сказать собеседнику о том, что его жена, третья жена — бывший старший офицер «Цербера»?

Миранда прокручивала этот внутренний разговор и мрачнела. Она понимала, что замахнулась на слишком многое и в то же время чувствовала, что остановиться и тем более отступить — уже не сможет. Что же касается ответа на главный вопрос — готова ли она убить себя, то… Она, пожалуй, может ответить на него положительно. Да, она готова убить себя. Вот так взять и застрелить себя из собственного пистолета. Ей уже приходилось в ходе спецопераций вставать вот так на грань ухода из жизни по собственному выбору, по собственной воле. Приходилось, потому что так требовали от неё обстоятельства. И она всегда знала, помнила, ощущала, что смерть всегда рядом с ней. Руку протяни — и вот она, костлявая. А тело… Так разве обязательно стрелять? Разве обязательно колоть себя ножом? Для этого достаточно просто взять и принять одну таблеточку. Или порошочек. Или просто… приказать себе умереть. К сожалению, её и такому обучили. Ведь никто и никогда из тех, с кем она контактировала всю свою — в общем-то и не такую уж длинную — жизнь, не видел в ней полноценного человека. Специфика. Так что она вполне готова покончить жизнь самоубийством. Готова уйти из жизни самостоятельно. Пусть потом копаются в её теле, в её потрохах. В первый раз что ли?

Она ведь, в сущности никогда и не была полноценным человеком. В отличие, к примеру, от той же Светланы Стрельцовой. В теле Миранды количество имплантатов зашкаливает за любые мыслимые нормы. Но ведь саму Миранду никто не спрашивал, нужны ли все эти имплантаты ей самой? Ставили про запас, на всякий случай, потому что так кому-то из умников-разумников показалось нужным. А уж уболтать руководство умники-разумники всегда умели. Иначе им просто не выжить, ведь они же обычно бедны как церковные мыши и нуждаются в инвестициях, в грантах, в дотациях, проще говоря — в финансировании. Может быть у неё и почти что самый современный и навороченный в «Цербере» инструментрон, который она с лёгкостью может носить и на правой и на левой руке, но кто из церберовцев досконально знает о том, что стоит Миранде общение с этим инструментроном. Мало кто из церберовцев понимает, что инструментрон этот не только многое даёт Миранде, он с неё и спрашивает по всей строгости. Во многих смыслах. Она не чувствует себя с ним комфортно и нормально, бывает, что он её сковывает и ограничивает. Но никто из техников и пальцем не пошевелил, чтобы избавить этот инструментрон хотя бы от тех особенностей, которые очень напрягают саму Миранду. Техники отделываются стандартной фразой: «Приказ руководства». Ясно, какого руководства. Призрака-Харпера, конечно же. А с ним, с хаском… вообще говорить на такие темы — бесполезно.

Теперь Миранда вспоминала очень многие моменты своей работы в «Цербере», на которые раньше не обращала внимание. Наверное, она слишком часто была просто куклой, просто марионеткой. Хотя старательно воображала себе, заставляла себя думать, что она совершенна, что она сильна, что она самодостаточна. А на самом деле ею просто беззастенчиво пользовались, её использовали, а если не её саму — то прежде всего её, вколоченные многочасовыми страданиями и болью возможности и способности. А когда потребность и нужда в её способностях и возможностях исчезала — её охотно считали неполноценной, странной, необычной. Прямо экспонатом какой-нибудь кунсткамеры. И здесь не могла помочь защититься от такого восприятия и такого отношения ни форма, ни осанка, ни походка, ни выражение лица. Ничего. Потому что если разумным что-либо придёт в голову, особенно такое… То вряд ли это можно будет изъять из голов этих самых разумных легко и просто.

Теперь она знала, особенно остро и чётко знала, что её практически постоянно использовали. Использовали так, как считали возможным они — не она. Они — это прежде всего Харпер и его скрытые во тьме коллеги — руководители других секторов «Цербера». Они — это Жнецы, их приспешники и сообщники. Как же быстро Харпер сдался… А если сдался он — то он, конечно же, сдаст и всех остальных. Сказали же древние мудрецы: «Идущий в ад ищет попутчиков». Вот и Харпер потянет за собой многих. Самых ценных, самых лучших. Всегда так было, так есть и так будет. Но как же не хочется самой гибнуть, понимая всё это!

Она почувствовала, как изменилось выражение её лица. Ей вдруг захотелось снова одеть офицерский комбинезон, она не чувствовала теперь себя комфортно в этом обычном платье. Но самое главное — ей не нравилось то, что произошло с её лицом. И она долго, несколько минут, а это для неё очень много и очень долго, не могла понять, не желая сразу искать взглядом ближайшее зеркало или хотя бы какую-нибудь отражающую поверхность, что же такое произошло у неё с лицом. И только потом, спустя ещё несколько показавшихся ей поистине бесконечными минут она поняла — один глаз у неё вдруг уменьшился в размерах и отступил, ушёл внутрь глазницы. Если бы она взглянула на себя сейчас в зеркало, она бы увидела, насколько различаются её глаза. Такое не могло быть просто случайностью, ведь она точно и полно знала, что во-первых, случайностей не бывает, а во-вторых, любая случайность — это всего лишь непозданная закономерность.

Значит, она может подурнеть внешне и ей будет… Ей будет всё равно. Да, умники-разумники могут встать на дыбы и попытаться сделать всё, чтобы вернуть строптивой Миранде прежний почти идеальный внешний вид. Попытаться. Но теперь ей и самой не хочется быть идеальной. Для кого? Для них? Для Харпера и его коллег, скрытых во мраке? Нет, для них она не хочет быть идеальной. А для себя самой она всегда нормальна и всегда привычна и приемлема. Ведь это же — она сама для себя. Не для других — для себя.

Возможно, у неё почти всегда был план. А теперь? Теперь она теряется в этом разнообразии планов, в их многочисленности. Теряется непривычно для себя. Неприлично для самой себя теряется. Надёжно теряется и понимает ведь, что теряется. Теперь она даже не знает, какой из этих планов поможет ей выжить. Просто выжить. Без бегства к Шепарду.

Она ещё больше выпрямилась, прошлась по комнатке. Чёрт, да ведь она идёт сейчас по комнате так, словно на ней не гражданское платье, а обтягивающий церберовский офицерский комбинезон. Она теряет контроль. Она теряет управление. Она выходит за самой ею установленные жёсткие рамки. Она начинает волноваться и нервничать больше обычного. Намного больше. И соглядатаи этого не зевнут. Доложат Призраку. Кратко так доложат. Он, возможно, рубить сплеча не будет, но копить на неё компромат — будет. Обязательно будет.

Миранда, забыв о том, какое на ней надето платье, шагала по комнате кругами. Ей уже было всё равно, в какое платье она обрядилась. Она едва заставляла себя держать руки прямыми, расслабленными и раз за разом снимать с них нервное и мышечное напряжение. Мисс Совершенство, «Снежная Королева». Как же много в нас, разумных органиках, неискреннего, наносного, временного. — думала старшая Лоусон, наматывая круг за кругом. — Может быть действительно мы здесь — временно, в этом мире. Может быть, действительно, наша основная форма существования — полевая? Душа, дух, бесплотность? Тогда почему мы так боимся Жнецов, почему тогда мы так боимся смерти, ведь это — всего лишь переход. Может быть — освобождение. От телесных оков, от всяческих связанных с физическим телом условностей.

Нас страшит собственное умирание, собственная смерть, нас страшит гибель родных, друзей, знакомых. Нас страшит разрушение привычной среды обитания. Физической среды обитания, тесно связанной с тем, что мы называем аурой, духом мест. Мы плачем, мы рыдаем, мы кричим, забывая о приличиях, потому что… Потому что нам больно, горько, обидно, непривычно. И мы всё острее понимаем, что здесь мы… временно. И сейчас, когда нас жмут Жнецы, жмут, следует признать, привычно, добротно, заученно, мы снова пытаемся выжить. Пытаемся сохраниться. Но действительно ли мы сохранимся прежними, пройдя через такую войну? Это ведь не межрасовый конфликт, это — межгалактический конфликт с участием внегалактической по отношению к нам, разумным органикам, силы.

Я видела Шепарда. Я была рядом с ним. Я чувствовала его. И я знала, что он — страдает. Потому что… Потому что если он проявится в своём настоящем потенциале… Его не поймут. И это — ещё очень мягко сказано. Если уж Жнецов замалчивали тысячелетия подряд… То Шепарду тем более нельзя раскрываться. Раскрываться полностью. А ведь ему хочется, ему необходимо понять, кто он… Потому, наверное, он, в том числе и сошёлся со Стрельцовой, а затем — с Аликс. Две противоположности, две крайности. А потом, неожиданно для него самого, в Шепарда стали влюбляться другие разумные. В первую очередь — женщины. Даже я не удержалась, — горко вздохнула Миранда, — А ему нужно, чтобы в него влюблялись и на него вешались, на него возлагали надежды? Нет, наверное не нужно. Ему просто нужно, чтобы ему дали прожить жизнь. А от него постоянно ждут превозмогания, ждут подвигов, ждут славы, ждут достижений. От таких сильных, мощных людей всегда менее сильные и менее мощные люди, а теперь уже, в эпоху Большого космоса, и не только люди — ждут… И их не интересует, что хочет Шепард. Их не интересует, что хочет он. Он пытается хоть как-то соответствовать ожиданиям всех этих разумных, не желающих самостоятельно напрягаться и превозмогать. Пытается сродниться с этой ролью и тоже перестаёт жить нормальной жизнью. Он постоянно работает, постоянно служит, постоянно решает вопросы, проблемы, разруливает ситуации — где-то словом, где-то кулаком, где-то оружием. А остальные… остальные пытаются спрятаться за ним. Не отодвигаются им самим ему за спину, а сами отодвигаются на задний план, оставляя его — впереди.

Я-то ещё могу поплакать, поистерить, всё же я выгляжу как обычная земная женщина, пусть и очень внешне, да и не только внешне — развитая и совершенная. А он? А Шепард лишён этого права и этой возможности. Разведка «Цербера» раз за разом докладывает, что он даже наедине сам с собой не расслабляется. За последние месяцы он не расслаблялся дольше чем на несколько минут. Да и тогда он не расслаблялся полностью. Шепард не расслабляется, а ведь он в большей степени человек, чем я. В нём нет такого количества компенсирующих и стабилизирующих имплантатов, он не биотик, он рождён от обычной женщины и от обычного мужчины — это доказано со стопроцентной точностью.

Да, я помню, что он — сирота. Но у него — нормальная, пусть и несколько необычная семья. Он — отец двух детей-землян. Можно спорить, конечно, насчёт того, отец ли он двух киборгов, но ведь в конце концов — это только представление о том, что должно мешает согласиться с тем, что да, он действительно отец этих двух киборгов. Хотя бы потому, что в них — очень многое от него. Личностных качеств — в первую очередь. По информации разведки «Цербера» во время спасения королевы рахни, второй королевы рахни, Зара и Лекси, отосланные Шепардом с отрядом, прикрывающим выходившую на поверхность планеты королеву, сделали всё, чтобы во-первых, обезопасить путь этого отряда, а во-вторых, вернуться к заслону и принять участие в полном и окончательном уничтожении преследователей. Разве это не доказывает, что Зара и Лекси — его дочери. Он бы поступил точно так же. И они поступили именно так, как поступил бы он.

Да, я не сомневаюсь и потому не буду спорить, что он счастлив. Сейчас, когда Светлана выкармливает детей грудным молоком, он не расслабляется, он не отдыхает, он не снимает с себя напряжение и не снимает с себя свой психококон. Он бережёт Светлану и бережёт детей. Потому он не показывает им свою слабость и не требует от Светланы, чтобы она обеспечивала и восстанавливала его. А потом… потом, когда дети повзрослеют, Светлана, я в этом просто убеждена — всё вернёт ему. Она окружит его заботой, окружит вниманием. Даже сейчас она уделяет ему немало внимания и заботы, даже сейчас, когда дети слишком малы и слишком зависят в первую очередь от неё. А потом… Потом она будет жить ради Джона. Потому что она любит его. Любит по-настоящему. Даже Аликс, Зара, Лекси могут неделями и месяцами не быть с Джоном и Светланой рядом, всё же они — киборги, машины. Это не поставит под удар их единство, но всё же важно быть рядом с любимым человеком. Помогать ему, поддерживать его, защищать его.

Времена меняются или остаются прежними и теперь, вполне вероятно, после победы нам, разумным органикам, придётся в который раз делить галактику с теперь уже двумя синтетическими разумными расами. Делить в мирном смысле этого слова, а не заниматься разделом территорий и имущества с помощью вооружённых, дипломатических, политических, экономических и иных конфликтов. Может быть тогда, на разумных, подобных мне, будут смотреть с меньшим страхом, отвращением, опасением. Ведь я же не несу прямой угрозы только потому, что могу учитывать больше нюансов обстановки и окружающего мира, соответственно — более успешно и эффективно действовать. Большинство разумных может быть не менее красивы внешне и телесно, чем я, большинство разумных могут быть не менее умны, чем я и развиты не меньше, чем я, интеллектуально. Просто… Просто надо немного больше напрягаться. Напрягаться и преодолевать. Так что Жнецы, в том числе, хороший повод и хороший стимул понапрягаться для того… для того, чтобы выжить. Чтобы получить время и возможность проявить свои дремлющие возможности, дремлющие позитивные, положительные качества. Только победа над Жнецами даст возможность обитателям галактики реализовать перспективу. Личную, общественную, всеобщую.

Миранда грустно посмотрела на свой портрет. Странный портрет. Необычный портрет. Строгий тёмный комбинезон со знаком «Цербера» и — модельная причёска и явно не повседневный, выходной, может быть даже — вечерний — макияж. Для неё этот портрет не был странным — она любила вот такие вот портреты с изюминкой, с изрядной долей необычности. А вот для многих церберовцев он действительно был слишком необычным, странным, резко выбивающимся из привычных рамок и стандартов восприятия. Сейчас, когда она смотрела на этот портрет, внутри её зарождалась дополнительная, острая уверенность в том, что рамки «Цербера» теперь для неё узки. Ещё не слишком обременительны, но уже — узки. Тем более — рамки «Цербера», продавшегося Жнецам, обречённого исчезнуть и как организация, и как совокупность разумных, которые в этой организации жили, работали, служили, существовали. Она понимала, что этот портрет теперь, в эти минуты со всей определённостью показывает ей — она станет лучше, если «Цербер» останется позади. И ей, Миранде Лоусон, теперь надо выжить, чтобы «Цербер» стал историей. А он станет историей, если историей станут Жнецы.

Она смутно понимала, что рассуждает слишком уж о многих вещах. Слишком о многих. Не одновременно, конечно, может быть, где-то даже и очень последовательно, но рассуждает явно непривычно. Ведь она считает, что она влюблена в Шепарда и в то же время готова доказать себе самой, что нисколечки не влюблена, а просто пытается решить за его счёт свои проблемы. Она хочет покинуть «Цербер» вот прямо сейчас немедленно и понимает в то же время, что никто, в первую очередь — тот же Шепард не поверит, что она, старший офицер «Цербера» вдруг вот так сразу перестала быть верной идеалам, самой идее этой организации. Она хочет пробиться в ближний круг к Шепарду, чтобы в конечном итоге забеременеть от него и понимает, что это малореальный, а главное — малоестественный путь развития событий, что это — не решение проблемы. Шепарду она не нужна ни в каком виде, потому что она прежде всего — офицер «Цербера», а он церберовцев ненавидит. И тем более она не нужна ему как кандидат в супруги. У него есть уже две любимые жены и, судя по всему, он не нуждается пока в третьей. И без Миранды Лоусон у него гораздо более лучших и, главное, нормативных кандидатур — море. Та же Лиара или Бенезия или Тали. Если потребуется — его женой вполне может стать Ария. Она ведь не разлюбила Шепарда, нет, не разлюбила.

Миранда, прокручивая «стенограмму» своих размышлений и суждений, понимала, что всё это — следствие её пути. Её приучали мыслить полумашинно, чётко, полно, многоаспектно, многовариантно. И потому она с лёгкостью, недоступной многим другим органикам, способна просчитывать крайности и срединные варианты и не истощаться при этом ни физически, ни интеллектуально, ни морально. Она пришла в «Цербер» и начала не с боевых, оперативных частей, а именно с научных. Там она стала своей и только потом, пройдя доподготовку, очень, кстати, длительную и серьёзную, получила право на оперативную выездную работу и смогла перейти в боевые и оперативные подразделения. Никто её, конечно, не лишил права заниматься наукой, наоборот, в «Цербере» всё это поощрялось, там всё же верили в своих сотрудников, даже не особо и доверяя этим сотрудникам, в них всё же верили. И потому давали возможность поддерживать форму, заниматься привычными делами столько, сколько было возможно и необходимо самим сотрудникам.

Нельзя сказать, что вот она, Миранда Лоусон, не вылезала месяцами из офицерских и научных комбинезонов. Вылезала и не раз. Облачалась в эксклюзивные наряды, делавшие её красавицей, подчёркивавшие её женственность, все преимущества и свойства её пола. И кому какая разница была, что она не может забеременеть? Она была внешне женщиной, она вела себя как женщина, она при случае спала с «клиентами», а потом… потом, если необходимо, она этих «клиентов» допрашивала и убивала. Всё это было. Так что в «Цербере» работали, жили и служили не законченные солдафоны, не знающие ничего лучше военной или полувоенной формы и камуфляжа.

Были, конечно, эпизоды, когда приходилось работать с «клиентами» уже в расположении баз «Цербера». Тогда уже Миранда не стеснялась носить комбинезоны со знаками организации, ведь «клиенты» были лишены любой возможности бежать. Об этом церберовцы заботились в первую очередь и обеспечивали немобильность «клиентов» очень надёжно. Тогда, бывало, одна улыбка Миранды — сама бы она поостереглась называть её улыбкой — скорее уж усмешка или ухмылка — действовали на «клиентов» весьма тонизирующе. Взгляд холодных мирандиных глаз, был способен разговорить, казалось бы, навеки онемевшего. А руки, привычно сложенные под грудью, самим своим видом говорили «клиентам» о крайней нежелательности сделать что-либо такое, чтобы эти руки вплотную занялись их, «клиентов» телами.

Были «клиенты», не требовавшие непременно применения по отношению к ним мер физического воздействия. С ними, бывало, сама Миранда общалась чисто словесно и получала при этом определённое удовольствие и даже удовлетворение. Даже если «клиент» во избежание всяческих эксцессов был накрепко прикреплён к топчану или к креслу, это ведь ему не мешало разговаривать, не правда ли? Вот Миранда с ними и говорила. Часами, а бывало — и сутками. Надо было снять информацию с «клиента», обойдясь без спецметодов и спецсредств — она это и делала. У большинства «клиентов», кстати, не возникало желания сопротивляться — Миранда своё дело знала.

Она умела слушать и умела слышать. Часто «клиенты» через несколько минут начинали говорить практически непрерывно и Миранда тогда усаживалась на табурет или на стул и слушала, изредка кивала, но чаще слушала говорившего, впавшего в экстаз красноречия «клиента» сохраняя практически полную неподвижность. Единственное, что она делала почти всегда, организуя или участвуя в таком вот общении — облачалась непременно только в чёрный форменный комбинезон. Когда со знаками «Цербера», а когда — без них.

Она сама не понимала до конца, почему вдруг вспомнила такие вот эпизоды из своей практики. Наверное, ей просто захотелось убедиться в некоей стандартности жизни разумного органика, дополнительно убедиться в этой самой стандартности. Ведь и ей приходилось облачаться в ошеломительно красивое вечернее платье для того, чтобы в приватной обстановке нежно поворковать с «клиентом», раззадоренным её доступностью и открытостью. И она знала, что то же самое вечернее платье она может одеть и для совершенно другого — для того, чтобы произвести самое приятное и самое прекрасное впечатление на любимого ею мужчину, которого, она, конечно, не будет допрашивать, да и спрашивать особо не будет. Она просто будет с ним мило и приятно общаться без всяких там протоколов, сценариев и списков вопросов, на которые необходимо вот в самое ближайшее время получить ответы.

Ей подумалось о том, что она крайне редко снимала свой форменный комбинезон в присутствии какого-нибудь мужчины, конечно же, в первую очередь принадлежавшего к числу сотрудников «Цербера». Память услужливо подсказала ей, что дальше обнажения по пояс дело чаще всего не шло и этот мужчина не видел никогда её обнажённую грудь. Репутация у Миранды была настолько устойчивой, что даже те мужчины-сотрудники, кто видел её чёрный лифчик, молчали об этом и никогда не говорили об этом в своих неизбежных «мужских» разговорах. Да, они могли восторгаться её телом, но знали, что нельзя переступать некоторые пределы в этих восторгах — Миранда непременно об этом узнавала и находила возможность пояснить незадачливому рассказчику то, насколько он был неправ. Эффективно пояснить. Раз и навсегда пояснить.

Да, во время нескольких операций «Цербера» ей приходилось играть роль женщины «лёгкого поведения» и обнажаться прилюдно примерно так же. Что и говорить особо — работа была такая, тем более, что слетавшиеся на вид её обнажённого тела «клиенты» попадали не в её объятия, а в объятия других сотрудников «Цербера», которые, во-первых, были мужчинами, а во-вторых, не пылали никакой страстью по отношению к этим клиентам, кроме, разве что, страсти к скоростному обездвиживанию и упаковыванию этих «клиентов» в мешки для переноски. Её тело помогало ей, срабатывало как приманка, заставляло мужчин терять голову. А она… она просто работала, понимая, что это — далеко не главное в её жизни, а так — приложение. Они же не знали, что она не допустит никаких вольностей по отношению к себе, к своему телу, к своей личности. А что она привлекателна телесно — так об этом она знала всегда и знала, как использовать эту привлекательность.

Сейчас она знала, а точнее — понимала и была уверена в том, что с Шепардом такой номер не пройдёт. Он не купится на вид её роскошного полураздетого или, может быть, полуодетого тела. Странно, но тогда, когда она играла роль женщины «лёгкого поведения», она действительно только играла роль, но не чувствовала себя особо остро женщиной. Наверное, так пожелала её суть, ведь это была всё же роль, а не та реальность, которую бы признала Миранда важной и ценной для себя. Ей пришлось одному клиенту, особо упрямому и особо упорному «клиенту» послать свой снимок, выполненный на небольшом блюдце. Вот так, на доннышке, цветной снимок полуобнажённой Миранды с соответствующей призывной надписью. И она была уверена, что «клиент» клюнет. Так и случилось, а блюдце… Блюдце передали ей и теперь это блюдце было частью её небольшой коллекции. Как же странно много ролей могут играть одни и те же вещи. В разных обстоятельствах — разные роли и при этом вещи-то остаются неизменными, меняется только восприятие этих вещей разумными, меняется понимание взаимосвязей между этими вещами и обстоятельствами, в каких эти вещи были использованы. Достав из ящика комода это блюдце, Миранда несколько минут смотрела на него, остро и полно понимая, что Шепарду она не сможет передать это блюдце. Он не оценит такой её поступок положительно, не сочтёт его нормативным. Убрав блюдце в футляр, Миранда закрыла ящик комода и выпрямилась.

Чуть прогнувшись назад, она представила себе, что она, наконец-то, забеременела, что прошли уже восемь месяцев и она со всей определённостью ощущает, что очень скоро родит. И с удивлением отметила, что вот сейчас она смогла ебе представить это очень остро, полно и правильно. Более точно, чем по учебнику. Наверное, это не только её внутренняя суть обеспечила, но и простое желание. Без Шепарда это желание вряд ли осуществимо. Вряд ли в Галактике есть ещё какая-нибудь сила, способная снять с неё, Миранды Лоусон, проклятие бездетности. Ей всё острее казалось, что стоит хотя бы попытаться встретиться с Шепардом, сблизиться с ним. Хотя бы попытаться. Да, она не уверена, что её попытка увенчается успехом, она не идеалистка и понимает, что Шепард достаточно силён и опытен, чтобы не поддаться на её максимальные чары. Тем не менее, сейчас она уже ощущала, что без этой попытки, осуществлённой попытки, уже не будет считать свою жизнь полноценной.