Салфетка-11.2

Тема:

Снова я в мокром и грязном плаще тащусь через хляби чужих земель,

Снова мне в жизни немного надо — хлеба и добрый стакан коньяка.

Лютня меня обнимает за плечи, я последний спятивший менестрель,

И безумье мое идет впереди, и знамя несет в руках.

Я откровенно скучал. Стоять на страже, пока остальные слушают песни схваченного менестреля — та ещё работёнка. Но что поделать? Быть может, именно этот музыкант — тот таинственный монстр-менестрель, о котором нынче трубят на каждом углу? Вот и приходится смотреть за ним, чтобы во время концерта ничего не учудил.

И вообще, зачем начальник заставил его петь? Наверное, его слишком задела фраза менестреля о том, что его песни не для обычных людей, вот и решил показать свою власть. А мне тут стоять с берушами и позёвывать от скуки.

Хайнц, ещё один стражник, вместе со мной назначенный в караул, в конце концов плюнул на все приказы и вытащил затычки — любопытно стало, чему все внимают с таким благоговением, что аж замерли. Вытащил — и тоже пропал из этого мира.

Не могу сказать, что любопытство не терзало меня, но здоровая осторожность сдерживала: вдруг это и впрямь тот самый монстр-менестрель? И он только и ждёт, когда и я попаду под чары его музыки, чтобы всех нас перерезать? Или что он там делает со своими жертвами, не знаю. Хотя говорят, никаких ран на них нет.

Менестрель в последний раз ударил по струнам, но никто не сдвинулся с места. Я напрягся, особенно когда Хайнц вдруг дёрнулся и деревянным шагом направился к выходу. По пути он задел другого стражника — и тот рухнул, будто неживая кукла, а за ним, будто по приказу, попадали и все остальные.

— Ты что сделал? — вскричал я, выдёргивая затычки и бросаясь к менестрелю.

— Ты мудрый мальчик, — усмехнулся старик-музыкант, убирая свой инструмент. Он нисколько не испугался ни меня, ни того, что здесь случилось. — Я говорил — моя музыка не для человеческого уха, она предназначена для ушей богов.

— А что с Хайнцем? — от его голоса я замер, не в силах пошевелиться

— Он не слышал половины песни, и потому жив, но обречён искать по свету то, что напомнило бы ему о моей музыке, — пожал плечами менестрель. — Люди всегда хотят недоступное им…