Глава третья

1

— Я правду говорю вам, еж там был, кушал ногу! Нет, руку! Руку жрал этот ежик, клянусь вам, братцы! — кричал нищий, пристав к людям на улице, шарахающихся от него.

— Эй, отвали от моей девушки! — громко крикнул какой-то молодой человек, с размаху врезавший нищему по носу.

— Сука, еж там был, падла! — орал уже нищий, сморкаясь и брызгая хлынувшей кровью.

Красавец оглядывался на прохожих, девушка его, морщась и краснея, прижималась к красавцу. Шептала ему на ухо что-то, а он улыбался. Хотели они дальше пойти, как нищий, окровавленными руками вцепился в плечо той девушки.

— Жрут они нас, богом клянусь!

— Отвали уже, придурак! — взвизгнула красавица, отмахиваясь своими тонкими пальцами.

Парень ее, в пиджаке и при галстуке, с легкой щетиной и запахом дорогущего одеколона, не вытерпел, обошел девушку и еще раз врезал нищему. А тот упал на бок и орал матом, снова про зверей и про то, как они людей пожирают. К месту происшествия подкатила недалеко стоявшая машина ДПС, вылез из нее тяжелый полицейский, поправляя фуражку.

— Вот, пристает, бредит, кажись! — тут же ретировался приятно пахнущий паренек.

— Он меня всю облапал!

— Да жрут они нас, падлы! Суки! Нихера-то вы не понимаете, уроды!

— Эй, замолкни там! Что произошло, может кто-нибудь объяснить?

— Да сперва к моей девушке пристал, трогать ее начал, орать что-то, ну я ему и врезал, а то мало ли, что он орет-то.

— Понятно. Эй ты, вставай!

Нищий подпрыгнул, глаза на выкате, завопил и бросился прочь от полицейского. Долго он бежал, петлял по закоулкам, наткнулся на еще одну парочку, только там было две девушки, одна в кожаной куртке, под ней черная майка с каким-то лицом, а другая в светлой кофте и с огромной сумкой. Обе о чем-то болтали, хохотали, шли в припрыжку, веселились. Нищий чуть не сбил их, но, обернувшись, крикнул:

— Берегитесь вы, сожрут вас!

— Кто сожрет? — спросила Люся, подальше пряча свою маленькую сумку.

— Звери нападают, сам видел, клянусь вам, девицы, красавицы, богом клянусь!

— Что за фигню он тут порит, Люсь?

— Это не олени какие-нибудь? А то прыгало тут несколько, видел наверно.

Бомж с выпученными глазами уставился на девчонок, рот открыл, схватился грязными руками за грязные волосы.

— Еще и олени! Боже, спаси нас, Боже! — завопил он.

А потом побежал дальше. Уже молча. Мимо девушек пробежал полицейский, как-то легко и неуверенно, за ним подъехала машина. Махнув рукой в сторону убежавшего, полицейский повернулся к девушкам.

— Он вас не трогал?

— Да нет… А тебя, Лесь, не трогал этот замарашка?

— Да пошла ты! Он не в моем вкусе!

— Что-нибудь спрашивал про животных?

— Да нет, просто… Сказал, что они нас жрут и убежал.

Люся развернулась и пошла дальше. Зачем они решили пройтись пешком? Сама не знала. Шли часа три, если не больше. Зато было весело. До банка так и не дошли, заглянули в кафешку, выпили по кружке пива, так что с полицией надо бы поосторожнее. Хорошо хоть жвачку с собой прихватила.

Нищий бежал сперва на север, повернул на запад, завалился на юг, встал, шатаясь, побрел в текущем направлении. Люди все так же шарахались, то ли пах он так плохо, то ли грязь на нем скопилась за месяц. А может быть из-за того, что лицо его было, мягко говоря, пугающее. Слюни и слезы капают с подбородка, глаза красные, вот-вот выпадут из орбит, волосы в разные стороны. Может, мочой воняет от него? Как тут не обделаться, когда тут не только ежики, но еще и олени. Выпить бы. Да никто даже не смотрит на него. Пока шел он так, качаясь из стороны в сторону, запинаясь и матерясь, добрел он до церкви. С неба уже свисали огромного размера тяжелые темно-серые, даже сине-серые тучи, где-то вдалеке рокотал гром, медленно и вальяжно продвигаясь вперед, как огромного размера танкер.

2

Отец Андрей поставил свечку перед распятием, перекрестился, поклонился. В узкие цветные окна храма стало мало проникать света. Гулким эхом по церкви прогремел гром, свечи задергались, свет их то мерк, то вновь сиял радостно и чисто. Священник поглядел на часы, пора бы уже звонить на службу, несколько прихожан толпятся у исписанных стен и огромных икон, в руках их свечи, а рядом с ними мальчики и девочки, мужчины и бабушки. Немного сегодня будет на службе, обычный будний день, всего лишь небольшое поминание некоторых святых, акафист и молитвы. Потом все разойдутся. Андрей прошел сквозь реденькую толпу, благословил приятную старушку с темно-красным платком на голове и розовыми щечками, взобрался по крутым ступенькам на колокольню и остановился. Взору его открылась невиданная доселе картина. Город наполовину накрыла темная туча, волнующаяся подобно бурным морям Айвазовского, клокочущая и пенящаяся. Вдали звонарь видел дорогу, полную машин. В окнах домов горел свет, желтый и тусклый, но вполне различимый. Длинные многоэтажки крышами скребли по брюху этой тучи, стройные и ровные. За ними белый саван. Как будто кто-то огромный взял и надел козырек на эти крыши. Снизу темная земля, совсем серая и тусклая, сверху еще темнее брюхо больного неба, а посередине эта белая пена, словно пена испуганной лошади, загнанной до смерти. Обернувшись, отец Андрей перестал дышать. Всем телом ощутил он непостижимый страх, волосы как бы сами по себе поднялись, начали вырываться из головы. Помимо грозы на город надвигались стаи птиц. Они не кружили, не роились, а ровным строем, тихо и медленно, как сама смерть, летели по ветру в звенящей и давящей на уши тишине. Может, это не птицы вовсе, а демоны?

Андрей, содрогаясь всем телом, чувствуя, как струйками пот стекает по коже, обжигая своим холодом, воздел руки к небу. Через секунду яростно и отчаянно заколотил по колоколам, теряя рассудок и силы. Не было песни в этом звоне! Только стон, боль, опасность! Не слышал звонарь поднявшихся криков снизу. Прихожане, взглянув на колокольню, закрывали уши ладонями, а завидя ужас, настигающий их, ахали и бросались вон. В самой церкви люди, ничего не понимая, смотрели по сторонам, настоятель угрюмо смотрел в потолок, а затем увидел сквозь открытую дверь мелькнувшие спины бежавших в страхе людей.

Птицы налетели очень быстро. Отец Андрей бил по колоколам остервенело, когда дергая за веревки, а когда кулаками. Звон отвлек птиц, они огибали купол колокольни, пикировали вниз, вонзаясь клювами в первый выбежавших двуногих. Вот одна женщина упала, накрыв собой тельце маленькой девочки. Вскрикнула, когда в спину с треском врезалась ворона с красными глазами. Брызнула кровь, обагрившая легкую курточку с подкладом. Вскрикнула женщина, за ней взвизгнула еще одна, по моложе. Что-то серое и темное пулей проскочило мимо ее лица, сорвав с него полную верхнюю губу, обнажив неровные зубы. Колокола звонили, плача и стеная, вознося мольбы о помощи богу или хоть кому-нибудь. А иссиня-черная галка, несшаяся настолько быстро, что и глаз едва успевал моргнуть, врезалась в косяк узкого окна колокольни. Другая спикировала вниз, пролетела несколько метров и с остервенением врубилась клювом в живот какого-то мужчины, случайно оглянувшегося, вылетела из спины, спланировала и сделала крюк. С точно таким же остервенением пронеслась обратно, образовав другую дыру в теле мужчины. На нем была синяя ветровка. Она очень быстро пропиталась кровью. Мужчина даже не понял, что с ним произошло. Он видел лишь нечто темное, мелькавшее вокруг него, а дыры словно сами по себе появлялись. Смотрел он так на себя, а колокола звонили. Упал мужчина, за ним еще три женщины, без кистей рук, без ушей, без глаз, с дырами по всему телу.

По пути на север падали люди, вскидывая руки, издавая приглушенные вопли. По пути на север неслась музыка колоколов, крики наблюдателей, которые захлебывались вдруг своей кровью, прикрывая руками быстро образовывающиеся раны. Птицы неслись по пути на север, давая крюк, добивая каждого встречного, вырезая ключами плоть и жизнь. Уносили они с собой кусочки органов. Вот одна, по-видимому, трясогузка, приземлилась тяжело, держа в клюве болтающуюся почку. Две других, как старые добрые подруги, растаскивали из брюха какой-то старушки длинные блестящие в полумраке кишки. Бежали люди, жалобно поскуливая, матерясь и повизгивая, уносились их жизни в клювах пернатых.

Звон колоколов тянулся все дальше. Рой мошкары, тучи пчел и шмелей, проносились мимо колокольни, огибая ее, как большой столб, упирающийся в грозовые облака. Полил дождь. Блеснула молния, затем прогремел гром. На север летел рой стрекоз, на север, где люди, услышав душераздирающие вопли и звон колоколов оглядывались. Их рты открывались и туда устремлялись мухи, комары, пчелы, прогрызая позвоночник и вылетая наружу с другой стороны. Вот маленькая девочка пищит, волосы ее рыжие, волнистые, от дуновения ветерка поднялись. Женщина, увидевшая малютку, побежала к ней, но что-то быстрое, как сама пуля, пронеслось у нее под ногами. Женщина упала, совсем не понимая, что ног больше нет. Что стало с девочкой, никто не увидел, только звон колоколов жалобно разносился все дальше на север.

3

Довольно-таки быстро мелкие капли дождя стали большими. Люся и Леся решили перекантоваться в ближайшей забегаловке, благо та оказалось вполне цивильной. Накрахмаленные фартучки двух официанток сновали туда-сюда, их прямые волосы шевелились от каждого шага, подносы в их руках звенели от посуды. Народу было не много, в помещении было светлее, чем на улице. Люсю как-то нервно трясло, что-то показалось ей пугающим там, вдалеке. Услышала она и звон колоколов и какие-то звуки, очень напоминавшие крики. Мысли к тому же резко направились в детство, к собачке и кошечкам, а потом эта Бомбочка захотела поесть. Так и дошли они и до банка, и до Версаля, и до Центрального, ага. Быстро и пешком. Куда уж. Этой Лесе все время хочется есть. Пряник сперва съела, потом они шли около получаса, заглянули в какой-то отстойник, где одни чурки сидели. На какое-то время аппетит подруги пропал, но часа через два снова появился. Как раз, выходя из Мак-Дональдса, столкнулись с этим бомжом, который убежал по направлению проспекта. Что-то в его словах зацепило Люсю, а уж что говорить об увиденных лошадях и олене, это вообще трудно объяснить. По счастью, зрелище было быстрым и не особо впечатляющим. Спилберг лучше снимает, это точно.

Когда полил дождь, заглянули они сюда, весьма удивившись. Обслуживание достойное, не везде встретишь, тем более не в центре. К стати, до дому придется так же пешком? Далековато будет. Они выбрали столик подальше от окна. Бомба сперва что-то за романтику начала втирать, мол, у окна веселее, но Люся настояла на своем. Мало ли, что будет. Сели они, стол был чистым из белого типа мрамора, хотя это всего лишь ДВП или ДСП, не разберешь, но покрыто резиновой пленкой с мраморными рисунками. Красиво и даже феншуйно. Интересно, а что такое фен-шуй? Только на самом деле? Стены евро, на половину панели бледно-синего цвета, веточки там шатаются, дальше обои пупырчатые, тоже там веточки, но уже с цветочками. Свет дневной, хотя лампочки в квадратных люстрах то просто белые, то оранжевые, так что и не разберешь, день или вечер светит с навесного плиточного потолка.

Пока они так сидели, дожидаясь «изумительных» блюд на вроде пельменей в горшочках со сметаной и грибами, дождь полил как из ведра. За каждым шлепком капель о стекла слышался странный звук. В нем можно было угадать и звон колоколов, и какие-то ужасные крики, и странный писк, на подобии скрипучей двери у Люси в туалете, только подольше и позвучней, даже как-то крикливее что ли. За этими звуками послышался звоночек дверного колокольчика, слишком уж контрастно смешавшегося со звуками природы. Вошел мужик, седой, в куртке пятнисто-зеленого цвета, губа нижняя топорщится, седые волосы из под бейсболки Найк торчат в разные стороны, а у плеча наперевес ружье. Двустволка. Охотничья. Самая что ни на есть. Совсем не к месту он тут. Люди вокруг обернулись на него, смотрят сидят, у всех то белые рубашки, то просто какая-то нормальная, ну не специальная, одежда. А тут этот охотник. Весь в листьях, грязь с него сползает на кафельный пол, мутная и немножко красная. Вот он стоит так спокойно, глаза прищурил, губа топорщится. А потом лицо его стало красным, исказилось гневной гримасой, рот его открылся и он заорал:

— Чтоб вы все сдохли, твари!

И начал палить из ружья.

Первый заряд попал одной официантке, изрядно напугав всех и обагрив белый накрахмаленный фартучек. Она стояла с подносом, на нем были горшочки. Они лопнули и звонко посыпались осколками на пол, а вместе с ними дымящиеся пельмени. С грибами. Люди шарахнулись из-за столов, головы нагибая, а из официантки полилась кровь, прямо на пельмени. Глаза ее приняли какой-то извиняющий вид, взгляд опрокинулся к потолку и она упала. Вместе со звуком падения послышался звон колоколов, крик присутствующих, грохот отодвигаемых стульев, треск грома. Люся сидела, ничего не понимая, Леся вообще выпала в осадок, лицо ее вытянулось, побелело, как тот фартучек официантки. Все происходило так медленно и в то же время быстро, что можно было заметить, как мелкие кругленькие капли крови от официантки до сих пор приземляются, шлепаются о стенки с веточками и цветочками. Как оглушительно громко падает поднос а за ним так же громко и страшно звучит еще выстрел. Упал как подкошенный человек в серой водолазке, прикрывая собой свою соседку, прекрасную и испуганно визжащую блондинку в черно-белом платье с глубоким декольте, с дорогущим ожерельем, полным каких-то блестящих камушков, которые вот-вот померкнут от летящих в них капель крови того парня. Вот она вскакивает, пытаясь уберечь свою грудь руками с ярко-красными ногтями. Вот ее шпильки скользят по кафелю и нога подгибается, но блондинка удерживает равновесие, тянется за курточкой на спинке белого типа мраморного стула.

Сколько секунд прошло за это действие? Три-четыре, не больше. И в следующую, вместе с треском ружья для перезарядки, вместе со стоном падающего стола, вместе со звоном колоколов и осколков бьющихся о кафель стаканов и тарелок, в которых плескаются багровые борщи, зелено-желтые пюре с котлетами и морковью, с петрушками и луком, рыбами в сливочном соусе и куриными крылышками, в эту самую следующую секунду послышался оглушительный взрыв окон кафешки. Сквозь стекла живо, раздирая перья, пузики, спинки, лапки, влетают птицы. Быстро, даже невыразимо резко, врываются они в этого мужчину в серой водолазке, потом в эту блондинку, срывая клювами волнистые волосы, на укладку которых она потратила свое дорогое время, срывая клювами ее ожерелье, вместе с частичками шеи, откуда фонтаном брызжет черно-алая кровь, окрашивая собой следующую партию клювов и перьев. Словно безумный художник брал в руки ведро с этой краской и выплескивал его раз за разом, куда ему захочется. На стены, на столы, на блюда и на людей, пытающихся поскорее одеться и выбежать отсюда, как можно скорее, чтобы выжить, дойти до дому и там уже нормально отдохнуть.

Вот ружье охотника, не замечая хаоса, творимого птицами, нацелилось на Люсю. Руки и ноги словно перестали слушаться, застыли, как будто их набили этим типа мрамором. Какой-то мужчина, ближе всего находящийся к стрелявшему, резко дернулся. Выстрел! Бах! Музыка смерти наполнила кафешку. Выстрел вынес половину черепа этому спасителю, кровь двумя пятнами, словно солнышками, расплескалась по потолку, испачкав собой рыжую и белую лампочку. Кусочки плоти приземлились на стол двух подруг. Наконец-то у Люси прорезался голос. Она заорала так громко и сильно, что птица, летевшая в ее сторону, резко качнулась вправо, саданув клювом Лесю. Бомбочку тряхануло так, что стул под ней треснул. На лице расплывалась кровавая масса. Не было глаза, носа, части щек и губ. Люся еще сильнее заорала, на крик откликнулся только какой-то пахнущий мужчина, весь вымазанный в крови.

— Харэ орать, валим! — дернул он Люсю за руку. — Валим, бля, валим, говорю тебе, дура!

В этот момент прозвучал еще выстрел, искрами вспыхнули лампочки и погасли. Затем хруст и лязг чего-то металлического — это охотнику размозжили череп его же двустволкой. Птицы как осатанели, ринулись на невольного убийцу, разорвав его на мелкие кусочки. Столько крови Люся ни в одном фильме не видела. Кто-то пахнущий тянул ее за руку, потом с силой схватил за туловище и поволок к разбитому окну. Она вырывалась, кричала, слезы лились из глаз. Тушь смазалась, маечка с Летовым покрылась пятнами крови, но чьей? Бомбочки?

Когда ее выволокли на улицу, холодные капли дождя отрезвили разум. Ноги стали послушными, но не на долго. Перед глазами Люси убегали люди, за ними гнались бешенные псы. Они прыгали людям на спины, вгрызаясь в шею, выгрызая все, что могли. По асфальту, журча и напевая какую-то жалобную песенку, текли реки крови. Звон колоколов разносился вокруг. Тьма поглотила город. Люся упала в обморок, повиснув на шее своего пахнущего спасителя с легкой щетиной.