Глава 1. Где кажется, что мельранцы и индиго, действительно, родственные расы

Пролог

Взрыв ослепил меня. Считанные секунды я не видел даже собственных рук, даже ближайшей стены космического транспортника, хотя и прислонился к ней, медленно сползая на пол.

В каюту просочился удушливый запах гари — такой едкий, что я вмиг зашелся сильным кашлем, сложился пополам. Во рту разлилась желчная горечь, жжение охватило глотку, перекинулось на грудь, живот. Отрава почти мгновенно лишила сил и желания двигаться. Я вжался в стену и прикрыл глаза.

Внезапной вспышкой, озарением пришла мысль: а как же она? Она хотя бы жива?

Сердце забилось быстрее, а мышцы налились мощью. Я вскочил и бросился вон из каюты. Перед глазами все еще плясали золотистые шарики, меня мотало из стороны в сторону. Опираясь о стены, едва различая ближайшие предметы в зелено-сизом тумане, я добрался до ее каюты. Казалось, она на другом конце корабля, а не рядом с моей.

Дверь была заперта. Я истошно дергал за ручку, пока не раздался еще один взрыв. Меня тряхнуло, пол подскочил и ушел из-под ног.

Все еще отчаянно сжимая ручку двери, я рухнул на колени. Боль пронзила ноги миллионом лезвий — повредились суставы. В голове поплыл туман, зазвенели колокола, перед глазами потемнело. Черт! Неужели я умру второй раз за два месяца? Ирония судьбы, насмешка. Она спасла меня, а я ее — не сумел. Лучше бы связалась с инопланетником. Уверен, он сумел бы выкрутиться.

Ужасно захотелось забиться от бессильной ярости. Но тело обмякло, едкий дым с каким-то злорадным наслаждением ворвался в легкие. Я дернулся и ухнул в небытие.

Глава 1

Где кажется, что мельранцы и индиго, действительно, родственные расы

Палата закачалась, как машина во время резкого маневра. Мерзкое жужжание сменило привычный монотонный гул белесых ламп у потолка.

Свет стал меркнуть перед глазами. Очертания предметов размывались, границы смазывались, уродовались формы.

Боль… Она была везде. Резала тело, колокола кончики пальцев, била по голове сотнями молоточков. Словно кипящее масло разливалось по коже. Малейшее движение — и хотелось зайтись в крике. Но из саднящего горла вырывался до нелепости жалобный стон. Губы растрескались, и желчная горечь во рту смешалась с металлическим привкусом крови.

Тело неумолимо замерзало. Сначала онемели кончики пальцев, потом холод добрался до колен, и вскоре я перестал ощущать всю нижнюю часть тела.

Наверное, это конец. Скорее бы. Я безумно устал.

Дверь в палату бесшумно отворилась, и в проеме показалась знакомая фигура.

Откуда она здесь? Даже родные ушли, оставив мое тело на совести врачей. Смалодушничали, испугались неприятного зрелища. Конечно! Кому охота смотреть, как подыхает другой? Смерть — мерзкая штука. Она напоминает нам о том, что все мы не вечны. Даже те, кому суждено жить намного дольше других, даже те, кого намного сложнее уничтожить. Даже они беззащитны перед смертью.

Я слышал заикания родственников, их детский лепет о том, что доверяют врачам больше, чем себе. Блеянье, что нужно бежать по делам. Даже в последний путь меня не проводили. Никто не держал мою руку, не шептал слова утешения, когда аппарат прекратил поддерживать жизнь в изломанном, измученном теле и позволил ему умирать.

Откуда же тут незнакомка?

Красивое, бледное лицо приблизилось к моему, теплое дыхание пощекотало нос и щеки.

Помедлив, она наклонилась и робко поцеловала. Едва коснулась, но словно кипяток ошпарил губы. Да что же это? Я даже умереть нормально не могу? А огонь неумолимо потек внутрь. Я будто бы хлебнул чистого спирта и запил все тем же кипятком.

Невыносимое жжение разлилось в груди, в животе.

Но стоило мне приоткрыть рот в беззвучном крике, стоне, боль ушла — исчезла в одно мгновение. Так, за секунды, избавлял от мучений новомодный анестетик. Я испытал его лживое действие на себе. Боль пропала, но тело продолжало безнадежно умирать, только теперь терпеливо молчало об этом.

На смену жжению пришел лихорадочный жар. Казалось, слишком близко подошел к костру — прокаленный воздух опаляет легкие, невыносимый зной сушит кожу, ест глаза. Но ничего этого не было.

Сердце забилось ровно, и неожиданно спокойно. Еще недавно каждый удар давался ему через силу, через не могу, только не сейчас. Я облегченно выдохнул, и изо рта вырвался огонь. Что за чертовщина?

Галлюцинации перед смертью?

Незнакомка грустно усмехнулась, словно услышала мои мысли.

Я дыхнул сильнее, и струя плазмы выстрелила в ее сторону.

От удивления, забыв о месячном параличе, я вскочил с кровати и… замер. Тело снова подчинялось — легко, полностью. Я сколько душе угодно мог шевелить пальцами, руками, ногами, даже поморщиться мог.

На секунду, на долю секунды подумал — агония. Умирающий мозг подсказывает диковинные картины, облегчает уход красивыми фантазиями.

Но тут незнакомка запылала.

Лепестками костра взвились над головой волосы, словно лампочки зажглись внутри тела, рубином замерцал идеальный, ровный пупок. Она казалась изящной статуэткой-подсвечником.

Только глаза налились не огнем — золотом. Не высокопробным, желтым золотом, рафинированным, как противное масло без вкуса и запаха. Тяжелым золотом, с медным отливом.

Лицо ее выглядело бы детским, миловидным, если бы не крупный нос, резко очерченные скулы и высокий, упрямый лоб.

Налитые огнем, они стали еще невероятней, еще нереальней.

Куда делась ее одежда? Сгорела дотла?

Взгляд приковали тяжелые, но округлые груди, крутые бедра, осиная талия.

Жар и тяжесть прилили к лобку.

Я шагнул к ней, спустя долгие недели вспоминая каково это — ощущать землю ногами. Чувствовать ее твердую поддержку, ее заботливое притяжение.

Мне ничего не стоило подскочить к незнакомке. Хотя после месячного паралича, неподвижности, я должен был заново учиться ходить, разрабатывать мышцы, накачивать их силой.

Но я не шагал — бежал, летел.

Схватил ее, прижал, и незнакомка ловко подпрыгнула, обхватив бедра ногами.

Без единого слова, звука, мы соединились — два куска огня слились в единый костер.

Я не помнил, как задрал больничную ночнушку, надетую на голое тело. Но помнил, как входил в нее, раз за разом, как толкался и стремился к освобождению от желания. Внутри нее было восхитительно тесно, восхитительно влажно. И я продолжал двигаться, забыв обо всем на свете.

О том, что вокруг нас десятки коматозников — живых мертвецов. И наше торжество жизни так нелепо рядом с полным торжеством смерти.

О том, что минуты назад я умирал тоже. Даже не так, я умирал окончательно. За их органы пока еще работали умные машины — очищали клетки, питали, обновляли.

Посылали сердцу импульс — бейся, посылали мозгу импульс — управляй. Заставляли организм через силу, но выполнять свои обязанности, и все, что ему не под силу, делали сами.

Все вокруг казалось сюрреалистическим сном.

Но я продолжал брать ее, наплевав на абсурдность ситуации, на то, что едва знаю ее. Сначала незнакомка лишь прижалась, робко приобняв за плечи. Но спустя недолгие минуты, выгнулась дугой и взяла мой ритм.

Я думал лишь о том, что вот сейчас этот жар, эта тяжесть уйдут, и их сменит нега оргазма.

Я вошел сильнее, глубже и замер, ощущая, как семя выплескивается в нее огненными струями. Не видел, но почему-то знал наверняка.

Она задрожала, дернулась и обмякла в моих объятиях.

И я вдруг с удивлением понял, что не хочу расставаться с нежданной любовницей. Казалось бы — чего уж проще? Все время, пока мы существовали, как единое целое, я был уверен, что без сожалений отпущу ее, мимолетную знакомую, прекрасное видение. Но теперь, когда настал момент это сделать, понял, что мне ее мало. Резко налился и потяжелел вновь половой орган. Я задвигался прежде, чем подумал об этом. И подумал ли? Не помню.

Я снова обладал ей. Нет, я обладал ей впервые. Вначале меня вел судорожный припадок страсти, почти неосознанного, болезненного желания облегчения. А вот теперь я обладал ей по-настоящему.

Незнакомка все поняла — сразу и без единого слова. Выгнулась кошкой в моих руках, прижалась ко рту губами, целуя и обжигая одновременно. Вдохновленный, я задвигался быстрее и быстрее. Ее теснота, ее влажность сводили с ума. Я весь ушел в процесс, но гнал себя к новому пику, к новому оргазму.

Гнал и ее тоже.

Незнакомка извивалась в моих руках, подавалась навстречу, судорожно, сильно мяла плечи. Я извергся почти болезненно. Понимая, что это все, конец. Горечью отдавалась в теле сладость оргазма.

Я прижал ее в отчаянном порыве удержать. Но незнакомка выскользнула из рук как вытекает вода, высыпается песок. Как уходит от нас все, над чем не властны.

В мгновение ока холод навалился на тело. Я пошатнулся, сделал пару шагов, наблюдая, как она медленно выскальзывает из палаты. Дернулся, в последней попытке удержаться на ногах. Но пол ушел куда-то назад, потолок же, напротив, навалился сверху заунывным гудением ламп, ослепительной белизной.

Я затрясся от озноба — мелко-мелко и до жути противно. Испарина высыпала на коже ледяными каплями. И тут же, до передергивания, пронеслись по мне стаи мурашек, словно мерзкие насекомые.

Я хотел окликнуть ее, но голос куда-то пропал, а следом пропали и звуки.

Зато с новой силой вернулись запахи. Отвратительный запах хлорки ударил в нос, густой, лекарственный — заставил скривиться, чихнуть.

В голове зазвенели колокола, перед глазами поплыли черные круги, заплясали и закружились в странном хороводе. Казалось, они танцуют под колокольный звон в каком-то нелепом, непонятном воодушевлении.

Я откинулся на спину, едва дыша. Мокрый от пота, как мышь и слабый, как младенец. Перед глазами резко потемнело, и мгла заволокла сознание.

***

Я бродил в потемках, ища ее свет, ее огонь.

Лес тянул ко мне когтистые ветви деревьев, словно изломанные в мольбе руки. Они выстреливали из сумеречной полутьмы у самого лица, и я едва успевал уклониться.

Плазма мелькала вдалеке — крошечным огоньком, как сказочное существо. А то показывалась лишь отчасти. Вдруг вырывался из мглы между деревьями протуберанец ее волос. Или тонкие, подсвеченные оранжевым пальцы, гладили, перебирали еловые лапы.

Я оглядывался, видел ее и снова терял.

Лес подставлял мне подножки — поваленные деревья так и норовили сделать подсечку, корни — зацепить босые стопы, опутать. Лес прятал ее, а я стремился найти.

Но внезапно наверху, словно больничная лампа со знакомым мерным гудением зажглась Луна. Белая-белая, полная она поплыла по черному небу, без единой звезды и замигала — то погасая, то вспыхивая.

Серебряный свет пролился на лес, вырвав из сумрака ветки деревьев, листья, даже сосновые иголки.

Но этого Луне показалось мало. Света становилось все больше и больше. Он заполнял мир вокруг, как заливает вода скальные пустоты под морем.

Я утонул в свете, и неожиданно для себя самого открыл глаза.

…

Больничные лампы перестали гудеть — исчезло мое неадекватное восприятие действительности.

По телу разливалось приятное тепло — тепло жизни. И я впервые за последний месяц ощутил себя полностью. Каждую мышцу, каждый клочок кожи, боль, щекотку, движения. Я чувствовал себя, владел своим телом. Боже! Какое счастье снова владеть своим телом! Я запрыгал бы на месте, если бы не боялся слишком сильно пошевелиться и потерять то, что обрел. Я закричал бы что есть мочи, если бы не боялся, что меня примут за ненормального и отправят в психушку.

Я убежал бы со всех ног, если бы не забыл — как это, бегать.

Противный запах лекарств, едкий — хлорки ударил в нос со страшной силой. Так и хотелось вытолкнуть их наружу и больше никогда не вдыхать.

Надо мной склонился доктор. Молодой, с грустным, вытянутым лицом доктор реанимации — он отключал аппарат. Я запомнил длинные, тонкие «музыкальные» руки и одну лишнюю фалангу на правом мизинце — из-за нее все время чудилось, будто палец сломан. А еще правый карман халата — он частенько маячил перед глазами, пока я умирал здесь, на аппарате. Из кармана неизменно торчала новомодная ручка с чернилами разной видимости. Одни сияли в темноте, а на свету лист казался девственно чистым, другие искрили, третьи меняли цвет.

Производители ручек никак не хотели отказываться от старых кормушек, не верили, что от руки давно никто не пишет. Все набирают на виртуальной клавиатуре новомодных компьютеров. Плоских, как лист бумаги, с кучей возможностей и миллионом способов набора текста. Хочешь — пиши, хочешь — начитывай, хочешь — подбирай по словосочетаниям на виртуальном табло. Самые умные, передовые и дорогие компьютеры даже читали мысли. Не все, и не совсем точно, правильно, но читали и перекладывали в текстовый редактор.

Рядом с реаниматором застыл второй врач — худощавый брюнет с длинными, жилистыми руками. Вены обтягивали их тугими синими веревками, хорошо заметными под тонкой, светлой кожей. Он лечил меня весь этот месяц — пытался из лоскутов мяса, крошева костей, месива внутренних органов собрать человека. Но такое подвластно лишь богу, а он всего лишь врач.

Край белой больничной простыни, до мерзкости чистенькой, свеженькой неприятно скреб по подбородку.

Не успел я сообразить, что происходит, хирург, кажется, его звали Михаил, резко наклонился к лицу и пощелкал пальцами у самого носа. Не сильно, но громкий звук гонгом ударил по ушам. Я поморщился.

— Он что, реагирует? — искренне поразился Михаил, и глаза его округлились.

— Угу, — кивнул реаниматолог, и лицо его побелело, словно окунулось в муку.

— Ничего не понимаю, — возмутился Михаил, всплеснув руками.

Да, вот так и встречают врачи тех, кто вернулся с того света. Зачем вы пришли? Мы вас не ждали! Чего надо? Не хотите ли назад? Проводы уже заказаны, патологоанатом подготовил лазерные скальпели, прогрел крематорий.

Сарказм поразил меня самого. Никогда прежде не смеялся я над собственными несчастьями, а вот теперь вся ситуация выглядел жутко комичной. Обхохочешься. Эти два эскулапа с умным видом наклонились ко мне, и рассуждают о том, почему пациент скорее жив, чем мертв.

— Хм, — пожал плечами реаниматолог и наконец-то соизволил обратиться к «нему» — к «телу» то есть, ко мне.

— Вайлис? Вы меня слышите? Вайлис? Вы помните кто вы? Где вы? Как вы здесь очутились? — засыпал вопросами Михаил.

— П-помню, — голос звучал чисто, и даже заметно мелодичней, чем прежде.

— Говорите, — заинтересовался Михаил и присел рядом на кровать. Тут же с другой стороны устроился реаниматолог. Больничная койка заворчала противным скрипом — на троих ее не рассчитывали.

Пришпиленный к карману реаниматолога бейджик сообщал: «Илья Дерезин, старший врач реанимации».

Надо же! Очнувшись в больнице после аварии, я не смог прочесть его, как бы близко не наклонялся врач. Буквы расползались в уродливые иероглифы, жирными кляксами плыли перед глазами. А теперь я видел четче, чем когда бы то ни было. Не только буквы, но и крошечную точку, что ошибочно затесалась в углу таблички, малюсенькую складку сбоку — скорее всего, заводской брак.

А еще я видел родинки — много родинок на лице и шее Ильи Дерезина, и еще больше — веснушек. Отчетливо рассмотрел три шрама на щеке Михаила. Они шли один за другим, словно кто-то или он сам ногтями сдирал кожу.

В меня вонзились два взгляда — серо-голубой Ильи и темно-карий Михаила.

Чудеса! Я заметил несколько зеленых крапинок в левом глазу реаниматолога, не больше игольного ушка размером.

— Ну говорите же! — потребовал Михаил, хмуря густые черные брови и нервно пригладив ершик черных волос.

— Что говорить-то? — растерялся я и сел.

— Осторожно! — заволновался Илья, придержав меня за плечи. — Голова закружится.

Я повертел головой из стороны в сторону, отметив несколько неподвижных тел вокруг. Они, словно диковинные пауки, лежали, опутанные трубками. Приборы жизнеобеспечения мигали разноцветными огоньками, мониторы выводили какие-то кривые и заунывно пикали.

Пик-пик-пик.

Голова не кружилась совсем, сознание было на диво ясным, мысли — быстрыми, четкими.

— Кто это? — Михаил сунул мне под нос голографический паспорт.

Из картинки выплыло изображение мужчины, лет двадцати восьми, тридцати максимум. Повертелось перед самым моим носом, показалось в профиль, фас, сзади. Скуластый, высоколобый, наверняка тот еще упрямец. Со слишком пухлыми губами, но, на его счастье, не женственными. С тяжелой челюстью и внимательным взглядом темно-голубых глаз. Его светло-русые, белесые волосы стягивала в низкий хвост резинка. Его крепкой фигуре не хватало нарочитой рельефности качков, чтобы выглядеть эффектней. Но сила в ней ощущалась немалая — не человеческая, другая сила. Господи! Да это же я! Это же мой паспорт!

Даже странно, насколько чужеродным, не моим казалось мое, собственное лицо.

— Это я, — протянул, понимая, что врачи именно этого и ждут.

— Вы… — начал Михаил и покрутил рукой, предлагая «расширить» ответ.

— Вайлис Рамс. Наполовину человек, наполовину мельранец. Гражданин единого европейского государства. Сотрудник агентства по улаживанию чрезвычайных ситуаций в человеческих колониях на чужих планетах. На населенных другими разумными расами планетах. Коротко АУЧС, — отчеканил я без запинки. Михаил приподнял брови, Илья потрясенно покачал головой. — В последний раз летал на Лейлию. Это планета созвездия Оккии, заселена людьми лет сто назад. Колония неплохо поживает, только пресной воды мало, — продолжал я рассказывать о своей работе, биографии, с любопытством наблюдая, как меняются лица врачей. Заинтересованность во взглядах перерастала в истинное изумление — приоткрывались рты, хлопали глаза, улыбались губы.

Когда я закончил, Михаил осторожно, понизив голос спросил:

— Про аварию помните?

— Да.

— Как очнулись в больнице?

— Да.

— Меня и доктора Дерезина?

— Да.

— Как мы вчера отключили вам аппарат жизнеобеспечения помните? — вкрадчиво, с оттенком то ли жалости, то ли извинения закончил «пулеметный допрос» Михаил.

— Да, — выпалил я, понимая, что совершенно не злюсь на них. Пациент превратился в овощ, за органы его работали машины. Врачи дали подопечному месяц, но потом списали в утиль. Все по-честному, все правильно.

Койко-местА дОроги, карманы налогоплательщиков не резиновые, а родственники, похоже, отказались за меня платить. Ничего удивительного, я не в обиде. Когда мы виделись в последний раз? Я не смог точно вспомнить.

Я не был в родном городе лет двести, или больше. Рабочая суета, ремонт, обустройство на новой квартире, вечеринки с друзьями и коллегами, все это казалось гораздо важнее, чем навестить родные края. Глупо, некрасиво, но очень современно, до скрипа в зубах современно. Человеческие родственники, что еще знали меня лично, умерли или были дряхлыми стариками. Люди хоть и жили теперь до ста шестидесяти, а то и до двухсот лет, но старели по-прежнему, разве только медленней. Мельранская родня или эмигрировала на родину, за сотни тысяч световых лет от Земли, или забыла обо мне как о страшном сне. Седьмая вода на киселе, никому не нужный, нежданный полукровка. Сын человеческой женщины, с которой отец, мельранец, собирался лишь развлечься, сбросить гормоны, попробовать экзотики.

Мельранцы — очень похожая на людей древняя раса. Смелые ученые даже предполагали, что именно они некогда населили Землю. Но потеряли связь с родной планетой, смешались с аборигенами и забыли — кто они и откуда. Железным аргументом в пользу этой теории считали рождение почти в каждом человеческом поколении сверхлюдей — индиго. Они жили бесконечно долго, будто бы пробуждались древние гены и наделяли индиго удивительными способностями. Такими, например, как у Плазмы.

Мельранцы живут до двух тысяч лет. Сколько отмерила судьба мне, еще предстояло выяснить.

***

Меня продержали в больнице еще несколько дней. Брали анализы, следили, изучали всеми доступными современной человеческой медицине способами и машинами.

Дождаться не мог выписки. Но дождался.

Когда Михаил жал мне руку и прощался, желая больше никогда не возвращаться к ним, да и вообще в больницы, вопрос сорвался с губ сам собой.

— А Плазма не оставила адреса? Номера?

— Ктооо? — длинно поразился Михаил. Прищурился и вгляделся в мое лицо так, будто бы сомневался в рассудке пациента.

— Плазма. Девушка, которая вызывала скорую.

— Хм… — Михаил пожал плечами, и сердце предательски екнуло. — Я ничего об этом не знаю. Насколько нам известно, скорую вызывала милиция. А милицию… кто-то из других водителей.

— Стойте! — ухватился я за соломинку воспоминания. — Но она же была здесь. В тот день, когда меня отключали?

Михаил улыбнулся — усталая улыбка человека, что ежечасно борется со смертью и проигрывает в неравной борьбе несколько раз в день, осветила его грустное лицо.

— Это все галлюцинации, — заверил он. — Мы ввели вам сильный наркотик, чтобы ушла боль. И вы… ммм… умерли без боли.

Я помедлил. Стоит ли говорить ему, что умирал я в страшных муках, и корчился бы и стонал бы от дикой боли, если бы не паралич? Наверное, не стоит. Что это изменит? Ни для меня, ни для тех, кому еще предстоит пройти через этот ужас, не изменится ничего. Выкарабкался — живи, нет — не лежать же столетья овощем, пока машина выполняет то, что должно делать тело?

— Вы уверены? — сердце снова екнуло, чувствительно кольнуло. — Ко мне точно никто не приходил? Ну… кроме родственников. Тогда, после отключения?

— Вайлис, — вздохнул Михаил — снова так, словно Вселенная лежала на его плечах. — Реанимация закрыта. Пускают туда только по пропускам. Пропуска к моим пациентам выдаются у секретаря моего отделения. Уж я бы точно знал. Без моего разрешения секретарь такой документ никогда не выдаст. Да и после отключения от аппарата до… ммм вскрытия к больным никого не пропускают. Приказ главврача. Были тут случаи… — он осекся и замолк. Наверняка хотел поведать о тех знаменитых, скандальных делах с кражей органов и тканей.

— Спасибо, наверное, и вправду, все это наркотик, — растерянно сказал я и вышел из отделения.

Длинный белый коридор реанимации, пол, выложенный плиткой с подогревом, белесые лампы, что заунывно гудят над головой… Все это осталось там, за деревянной дверью — вместе с противными запахами, вместе с днем моей смерти.

Я вырулил в каменный холл, на перекресток.

Сзади и спереди шли отделения больницы. Справа только что захлопнулись дверцы лифта, слева предлагала потренировать сердце после долгого лежания лестница.

Я свернул туда и слетел по каменным ступеням на первый этаж.

Регистратура мелькнула справа, помахала хвостом очереди посетителей.

Смурная женщина средних лет в окошке что-то разъясняла седому мужчине, тыкая пальцем с огромным кольцом то ли в карточку, то ли в карту больницы.

Я направился к вертушке. Молодой, улыбчивый вахтер в черной форменной одежде, с золотистыми клепками, кивнул, и нажал кнопку.

Зеленая стрелка загорелась, стеклянные двери разъехались, и меня встретил солнечный полдень.

Больница разместилась на окраине города, а вокруг раскинулся нерукотворный парк. Когда-то здесь теснили друг друга высокие ряды новостроек, но много позже горожан выселили в широкое кольцо небоскребов. Оно опоясывало центр города, такой же зеленый и цветущий, как и окраины.

Здания снесли быстро. Современные технологии превращали кирпич и камни в пыль, а ее тут же собирали две чудо-машины. Создавали воздушные воронки и всасывали, как древние пылесосы мусор.

Несколько лет горожане сомневались — будет ли толк от решения властей. Но природа взяла свое, разрешив все споры и сомнения.

Свечками потянулись к небу стройные деревья, распушили зеленые веера веток кустарники, густым ковром устлала землю трава. Зазолотились колосья, запестрели яркие полевые цветы, привлекая пчел сладким нектаром.

В каменные джунгли из центра, с задворок города, приносил ветер медовые, терпкие, огурцовые и пряные ароматы живой природы.

Вдохнув полной грудью, я направился к калитке с длинным шлагбаумом, и по дороге едва не сбил с пути нескольких пурпурных бабочек, размером с пол ладони.

Под аккомпанемент веселого птичьего гомона, я раздумывал — вызвать такси или пройтись пешком до нимбусной остановки. Магнитные автобусы, что летали по небу вместе с автомобилями, назвали, должно быть, в честь нимба. Хотя причем тут нимб? Городским властям виднее.

Я вышел из калитки, и прямо под ноги прыгнула белочка. Застыла, сложила лапки на груди, чуть склонила голову вбок и наблюдала глазками-бусинками.

Я порылся в карманах, вытащил припрятанные еще с завтрака орешки, сухарики, и бросил зверьку. Белочка схватила один, второй, третий и, смешно вихляя хвостиком, убежала подальше — прятать свой маленький клад.

Бззззз Бзззз Бззззз.

За месяц я так отвык от звонка мобильника, что не узнал его, не поверил ушам. Бззззз. Я поставил мобильник на виброзвонок в тот самый день, когда попал в аварию. Чтобы не отвлекаться от насыщенного движения трассы, не угодить в беду. Но угодил все равно. Забавно.

Хорошо, что нынешние аккумуляторы питали технику месяцами. Никаких тебе зарядок через два дня, никакого «синдрома внезапной смертности» телефонов. Хотя… иногда от новых технологий одни хлопоты. Лет сто назад не дозвонился бы до меня шеф, не достал бы. Кстати, а чего ему понадобилось?

— Где тебя черти носят? — Элдар Базретдинов открыто и усердно недолюбливал полукровок. Мельранцев не переваривал совершенно. Я и то и другое, оттого и получал за всех сразу.

— Так в больнице лежал. Почти умер. Аппарат отключили. Чудом выжил. Неужели вам не сообщили? — удивился я.

— Мне сообщили, что ты не умер! — язвительно парировал шеф. — Поэтому жду тебя в Центре через два часа. С важнейшим заданием. И чтобы не опаздывал! — Элдар Масгатович цыкнул и отключился.

Что ж, выбор сделан за меня — придется вызывать такси.

Тихая гавань природы ушла на задний фон. Меня вновь захватил вихрь жизни «агента по тарелочкам». Так прозвали нас в далеком прошлом, когда еще бродили по свету легенды, что инопланетяне навещают Землю на летающих тарелках.

Суетливая пчела обогнула меня и помчалась к ближайшему лугу. Вот и мне пора спешить на работу.