Глава 4 В которой разница между сном и явью удивляет героя

Глава 4

В которой разница между сном и явью удивляет героя

Я вдруг почти перестал ощущать запахи ресторана — их заслонил ее аромат. Я не думал о нем в кабинете Элдара Масгатовича, не обращал внимания сознательно. Но сейчас даже упоительные запахи свежей еды — солянки, куриного рулета, горячего овощного рагу, будто бы исчезли.

Я жадно втягивал ее аромат — едва уловимый, похожий на смесь ноток мяты и корицы.

Так находишь в лесу крохотный, совершенный подосиновик. Вокруг тебя громадные подберезовики, сыроежки, пухлые белоснежные дождевики, но ты видишь только его. Только малюсенький алый краешек глянцевой шляпки из-под иссохшего, влажного от дождя зонтика-листка.

Сам не понимаю — откуда взялось это нелепое сравнение. Но шло оно почти от сердца, и, к сожалению, не только от него.

Желудок мгновенно перестал урчать и сжиматься. Внимание переключилась с горячего обеда на ту, что отодвинула занавеску моей «приватной кабинки» и остановилась напротив.

Выгнулась кошкой, и прислонилась к столбу из черного пластика, почти неотличимого от мрамора. На четырех таких столбах и держались занавески, отделяя нас от людного зала ресторана. Я скользнул взглядом по длинной шее Плазмы, прямой спине, резкому переходу между талией и круглыми ягодицами и захлебнулся воздухом. Отметил кокетливо приподнятую ножку в красной лодочке на высоченной шпильке. Жар и тяжесть прилили к лобку быстрее, чем я успел приласкать взглядом высокую грудь и ложбинку, такую заметную в декольте короткого топика.

А взгляд бесцеремонно опускался туда, где обрывался вышитый лиф, открывая наблюдателю идеальный живот и красивый пупок.

Сердце колотилось как сумасшедшее, воздух распирал грудь. Я стиснул Плазму в объятиях и стянул резинку с ее волос. Мне почему-то жутко хотелось освободить их от плена прически, дать волю огненной лаве янтарных прядей. Золотистые глаза Плазмы смотрели без прежней отчужденности, без холода, с лихорадкой желания. Как же это было здорово!

Вдохновленный и по-глупому восторженный, я опустил руку на бедро Плазмы и поспешно задрал коротенькую юбчонку — она едва прикрывала лобок. Жар охватил меня целиком, когда обнаружилось, что на индиго нет белья.

Не помню, как расстегнул брюки, как усадил ее на стол, и куда подевалась еда. Помню лишь это знакомое ощущение — себя в ней, такой тесной, влажной, возбуждающей. Помню, как впивался ртом в губы Плазмы — мягкие, нежные, как и в первый раз. Помню, как двигался, подгоняя минуту пика, сладостного освобождения. Помню, как дрожал от гнета страсти, от нетерпения. И ее тело вторило, ее руки скользили по спине, а губы обжигали шею и щеку.

Помню, как не мог насытиться Плазмой, как снова и снова обладал ею, будто в первый раз. Изливался и возбуждался все сильнее. Горячка желания не проходила. Но ни с чем несравнимое удовольствие прижимать ее, дрожать от долгожданного освобождения, вдавливаясь сильнее и сильнее, искупало все.

В каком-то тумане, в лихорадке увидел я, как распадается здание ресторана. Пфффф и стены, потолок, пол разлетаются как колода карт, кружа в голубом мареве, без верха и низа.

Нас с Плазмой, сплетенных воедино, окутал странный, розоватый туман. Заклубился вокруг, тонкими лентами опутал тела. Но мы так и не расстались. Словно все вдруг стало неважным, отступило перед силой нашей страсти. И мы парили в невесомости, не отрываясь друг от друга, продолжая то отдаляться на мгновения, то жадно стремиться навстречу друг другу.

…

Я проснулся — весь мокрый от пота, от собственного семени, едва дыша. Как и каждое утро после воскрешения.

Плазма… Я лежал с закрытыми глазами, и думал о ней.

Улыбка сама собой растянула губы, сердце екнуло и странное ощущение разлилось внутри. Ощущение, что то был не обычный эротический сон, нормальный для здорового мужчины, что уж говорить о полумельранце, с его неукротимым либидо. Я чувствовал себя с ней, в ней совсем не так как привык.

Было что-то до ужаса правильное в том, что мы вместе. Нечто невероятно сильное, незнакомое заставляло меня желать обнять ее и стиснуть даже после того, как стихло возбуждение.

Непривычные, новые чувства, эмоции будоражили и сбивали с толку. Я не хотел, чтобы она ушла после секса, чтобы уехала домой. Я фантазировал, как Плазма встанет с постели, потянется, неспешно подойдет к окну и, распахнув шторы, поприветствует новое утро. Воображал, как она примет душ и такая еще влажная, теплая вернется в спальню, обнимет, неловко чмокнет в щеку. А потом вдруг разулыбается, оденется и придет к завтраку.

Я не загадывал, как с прежними любовницами — хороший она кулинар или плохой, сварганит ли приличное блюдо или его придется заказывать. Достаточно того, что я сам неплохо готовлю, да и хороший ресторан доставит все, что пожелаешь за десять-пятнадцать минут.

Мысли пронеслись в голове, и улыбка растянула губы шире.

Я нехотя распахнул глаза, и розовые флаги рассвета у горизонта разбудили окончательно. С моего, четыреста пятого этажа городская граница, лес и горизонт были виды как на ладони.

Туманная, мечтательная дрема разом схлынула, уступив дневной суете. Я вскочил с постели и бросился в душ. Настенные трехмерные часы упорно крутили в воздухе голограмму 2: 48. У меня совсем не осталось времени. Надо спешить в космотелепорт.

…

Чемодан дежурил у моих дверей всегда — агент АУЧС всегда должен быть готов к дальнему путешествию. После очередной командировки я отдавал грязные вещи домохозяйке, она быстро стирала их и через день сама загружала в сумку. Иногда казалось, что домохозяйка и четыре уборщицы стали мне почти друзьями, почти родственницами. Я дарил им духи, косметику и дорогую бижутерию на праздники и дни рождения, придирчиво выбирал открытки с россыпью брошек, кошечками и сердечками. Зачем? Наверное, ощущал потребность заботиться о ком-то. Хотя бы так, но заботиться.

Затертым до дыр ритуалом проверив удостоверение и платежные карточки, я выскочил из квартиры и на ходу вызвал такси. Когда вышел из подъезда, машина уже зависла неподалеку, и пестрые газонные цветы поклонились ветру из-под капота.

И снова, прямо как возле офиса АУЧС показалось — мимо пронеслось нечто. Очень быстрое, почти незаметное. Сердце екнуло, кольнуло, будто ледяная струйка затекла в желудок. И снова, в точности как тогда, я внимательно оглядел окрестности и ничего подозрительного не заметил. Может просто не выспался? Я часто встаю до семи утра, но вот в такую рань — почти никогда.

…

Здание космотелепорта напоминало то ли мечеть, то ли старинный замок.

Круглое, пятиэтажное среди цилиндров небоскребов, чьи крыши цепляли неосторожные облака, оно казалось пухлым холмом среди стройных утесов.

На сизо-голубых стенах и куполах поблескивали на солнце тонкие золотистые узоры в восточном стиле.

Такси резко сбросило высоту и вонзилось в одну из десятков арок перед входами в космотелепорт. Три белесые пластиковые двери пропустили нас внутрь поочередно, круглые ряды кресел вмиг остались позади. Пластиковые пассажирские места пришли на смену металлическим всего три-четыре столетия назад, но я успел полюбить их. Чтобы высидеть хотя бы час на прежних, ледяных приходилось что-то стелить, подкладывать одежду. Новые были теплыми, но жесткие спинки и сиденья не давали вконец расслабиться, задремать. То, что надо для извечных путешественников, вроде меня!

Мы затормозили ближе к центру зала, сделав лихой вираж около виртуальной цифры двадцать — она вращалась в воздухе, словно по волшебству. Чуть повыше повторяло ее движения время рейса.

Мне сразу бросилась в глаза фигурка Плазмы. Она стояла почти под номером пути, облокотившись о прямоугольную ручку темно-синего чемодана с выключенной воздушной подушкой.

Собранные в высокий пучок волосы в свете желтых ламп на потолке отливали янтарем. Ярко-синяя блузка с умеренным вырезом, и узкие изумрудные брюки подчеркивали цвет прядей. Я неотрывно следил за четким, резковатым профилем Лели. Он так не вязался с детскими пропорциями лица и так притягивал взгляд, что я не заметил Элдара Масгатовича. В традиционной белой рубашке и черных брюках, отглаженных до невозможности, он казался совершенно неуместным среди по-дорожному удобно одетых путешественников. Даже странно, что я упустил шефа из виду! Он возвышался в нескольких шагах от Лели в такой знакомой закрытой позе превосходства над всем и вся — руки сложены на груди, ноги широко расставлены, подбородок вздернут.

Я зацепил Элдара Масгатовича краем глаза, ощущая, как от вида Лели в животе разливается странное тепло и словно бы щекочет изнутри, улыбка сама напросилась на губы. А когда резко повернулась, словно ощутила мой взгляд, жар бросился в лицо, ладони снова вспотели.

— Вы куда-то еще? Вайлиис? — только теперь я сообразил, что шофер уже не одну минуту пытается привлечь внимание рассеянного пассажира.

— А? — обернулся я.

— Вы куда-то еще поедете или мы прибыли? — с явным облегчением повторил вопрос шофер.

— Нет, приехали, — сейчас улыбка казалась гораздо уместней, но губы упорно и не желали ее изображать.

Шофер бросил меткий взгляд через мое плечо, на Лелю — она стояла в нескольких метрах от нас — и выдал: — Красотка. Что правда, то правда.

Я сунул парню карточку, и не глядя на жадную до денег машинку, заранее положил палец на серебристый квадрат наверху.

Что-то не понравилось мне в тоне, в словах шофера, но никак не удавалось смекнуть — что же именно. В груди кипело непонятное возмущение, на языке вертелись неуместные грубости.

Леля отвернулась и посмотрела вправо.

— Вайлис? — позвал шофер и ткнул мне в руку карточку. — Двести условок. Вы выходите? Все еще в странном оцепенении я забрал свой «пластиковый мешок с золотом», отмахнулся от чека и вылез наружу.

Теперь стало ясно — что привлекло внимание Лели, да и Элдара Масгатовича тоже.

Воздух невдалеке от них заколебался и, казалось, настоящее, серебристое зеркало появилось еще в минуту назад совершенно пустом центре зала. Упираясь в пол и потолок, оно легко пропустило бы сквозь себя шеренгу в сотню человек. Когда входы в кротовые норы только появились, мы, путешественники тыкали в них пальцами, обходили вокруг, чтобы убедиться — «за зеркалом» нет ничего. Ничего не видно, словно входа вообще не существует. Помню, как дети носились вокруг и смеялись, как подначивали друг друга: ну суть туда руку, сунь, и ее откусят. Как же это было давно! Теперь входы в кротовые норы воспринимались пассажирами в зале ожидания также как поезда в давние времена. Обыденно. Дети даже не оборачивались, не отводили взгляд от трехмерных компьютерных игр.

Из зеркала высунулась металлическая лестница транспортника, и с недовольным цоканьем уперлась в пол. Из нее быстро выскочили перила, и лестница превратилась в нечто вроде самолетного трапа времен моей далекой юности. Только ветер из лопастей не швырял в лицо волосы, и бортпроводницы в оранжевых костюмах не следили за посадкой.

Шофер со стуком поставил рядом со мной чемодан. Я машинально схватился за ручку и встретил недовольный взгляд Элдара Масгатовича.

— Вайлис? Ты чего? Не проснулся что ли?

Леля метнула в меня испытующий взгляд и официально поприветствовала:

— Доброе утро, Вайлис.

Она слишком быстро отвернулась, словно торопилась прервать зрительный контакт, и сердце почему-то снова болезненно екнуло.

— Да проснись же, чертов полукровка! — окатил меня презрением, как холодным душем Элдар Масгатович. Я вдруг жутко захотел уложить его на обе лопатки, прямо на пол, обездвижить каким-нибудь болевым приемом на глазах у Лели. Странные вещи творились со мной с момента нашей встречи. Я привык пропускать оскорбительные, вздорные пассажи шефа мимо ушей, снисходительно позволяя ему развлекаться за свой счет. Пусть насладится, если больше нечем себя потешить. Но сейчас раздражение закипело внутри, даже скулы свело, ноздри помимо воли начали раздуваться. Едва сдержав злые слова, уже готовые сорваться с языка, я кивнул Элдару Масгатовичу, предлагая продолжать.

— Ваша задача, дорогие мои, — неожиданно тихо и как-то даже задушевно произнес он. — Расследовать все осторожно, деликатно. Для столкновений и выяснения отношений там есть боевики. А вы обязаны сохранять нейтралитет. Общаться одинаково уважительно с руководством обеих колоний. Обеих, понятно? — он обвел нас с Лелей взглядом родителя, что втолковывает несмышленому ребенку как себя вести в школе. Я кивнул, она тоже.

— Правительства нашли компромисс. И от того, сможете ли вы примирить стороны на месте, зависит его судьба. Вы понимаете?

О да, я начал понимать. Все внутри закипало, тело напряглось в порыве врезать Элдару Масгатовичу по довольной физиономии. К чему убивать гонца? Чем это поможет?

Впервые агентам по тарелочкам вменялось не разобраться в преступлениях, не вывести негодяев на чистую воду. От нас требовалось найти тех, кто ответит за все и помирить стороны, сдав его на милость властей. Возможно, для такого как я, найти ответчика и раскрыть убийства — одно и тоже. Но не для Элдара Масгатовича, и не для планетарных господ президентов.

Они жаждали найти козла отпущения, того, на кого обе колонии без зазрения совести и капли жалости свалят все свои беды. Чтобы потом, вместе облегченно вздохнуть, убеждая себя, что виновника несчастий заслуженно и сурово покарали.

Мне было противно даже думать о таком исходе командировки. Леля нервно дернула плечом и поджала губы — видимо, ей тоже не понравилась истинная цель поездки. От этого простого, малозначительного наблюдения в животе очень некстати разлилось тепло. Я сглотнул, сам не пойму зачем.

— Итак? Всем все понятно? — Элдар Масгатович по привычке еще раз осчастливил нас пытливым взглядом.

Леля кивнула вновь, я повторил ее жест, и впервые шеф удовлетворился таким ответом.

— Удачи, — сказал с какой-то особой интонацией, кажется, с надеждой.

Леля схватилась руками за трап, быстро пробежала по лестнице и исчезла в зеркале. Ее чемодан залетел туда следом. Я поторопился за спутницей, но, когда очутился в коридоре корабля, ее там уже не было. Шустрая она, Леля. Но и я не лыком шит.

И вместо того, чтобы готовиться к миссии, разбирать вещи, я направился к главному бортовому компьютеру. Казалось, все коридоры, потолки и каюты корабля отделаны зеленым бархатом. На самом деле, на ощупь материал походил на ковер с тонким, мягким ворсом.

Внутри витал настойчивый дух уборки — едкие запахи дезинфекторов легко перебивали ароматизаторы и сводили все их усилия к нулю.

Каюта управления, куда я держал путь, располагалась, как обычно ближе к носу транспортника, по форме похожего на бескрылый самолет. Корабль явно был большим — в коридорах легко разминулись бы с десяток человек, а каюты ничем не уступали комнатам моей квартиры. Я закинул в одну из них чемодан, запомнив номер — двести пятьдесят два.

Каюта управления напоминала планетарий. По потолку и стенам плыли изображения звезд и планет, мимо которых нам предстояло лететь. Когда корабль начинал свой путь, пассажиры видели тут и в окнах кают все, что осталось снаружи кротовой норы. А в недолгие минуты, когда транспортник выныривал в открытый космос, зрелище становилось особенно ярким и четким.

Помню, впервые очутившись в каюте управления, я оробел, ощущая себя ребенком на праздничной ярмарке. Не хотел сводить глаз с космических тел — таких реальных, таких близких. Казалось, протяни руку и сорвешь с потолка метеорит, как яблоко с дерева или запустишь ладонь в кратер неведомой планеты, как в дупло.

Но после энной командировки планеты, звезды и астероидные поля больше не вызывали детского восторга, воспринимались чем-то обычным, как облака на небе.

Понятие бортовой компьютер давно не имело ничего общего с конкретной машиной, монитором, системным блоком. Он был везде и нигде, встраивался в каждую каюту и каждый коридор. Но отсюда пассажир с нужным уровнем доступа получал возможность общаться с бортовым компьютером, корректировать действия автопилота и даже менять заданный курс.

Я вступил в розовый круг, поблизости от стены и с минуту ожидал ответа. С потолка спустился виртуальный экран и пролился механический голос.

— Вайлис Рамс, уровень доступа восемьдесят из возможных ста. Слушаю ваши указания.

— Я хочу знать в какой каюте разместилась агент Лелея Милава, — интуитивно я старался говорить как можно менее эмоционально.

— Каюта номер сто пятьдесят один, — поделился информацией компьютер. — Вам нужно пройти вперед от своей каюты. Коридор пересекут еще четыре коридора. В пятом находится искомая вами каюта. Еще вопросы? Пожелания? Распоряжения?

— В возможности транспортника входит перемещение вещей пассажиров из одной каюты в другую?

— Да. Если вы поместите чемодан в голубой круг у входа в каюту.

— Именно там я его и оставил, — я нарочно водрузил багаж на это место — слышал, что в новых моделях кораблей есть механизм телепортации для пассажирских вещей.

— Куда вы хотите перемесить чемодан?

— В каюту номер сто пятьдесят.

— Чемодан доставлен.

— Благодарю. Других пожеланий нет.

Экран и клавиатура передо мной исчезли. Я вышел и отправился на поиски каюты Лели.

Пол дернулся из-под ног и снова замер — транспортник начал свой путь. Зачем я преследовал Лелю? К чему занимать ближайшую к ней каюту, если на корабле их не меньше тысячи? Я не знал ответа. Меня тянуло туда и все тут.

Как я ей объясню? Да легко! Должны же мы выработать общую стратегию, придумать, что предпримем на месте.