Глава 3. О том, что мы можем и жалеть и не жалеть об одном и том же поступке

Глава 3

О том, что мы можем и жалеть и не жалеть об одном и том же поступке

День не заладился с самого начала. Как всегда, в промежутках между командировками, я проснулась поздно, ближе к половине двенадцатого.

Пока привела себя в чувство, умылась, оделась, стукнуло почти полпервого…

Я отправилась на кухню, заваривать чай, собираясь закончить отчеты за завтраком. В агентстве по тарелочкам бюрократия цвела ничуть не менее пышным цветом, чем в любой другой правительственной конторе.

Пухлый красный чайник закипел и выплюнул облачко пара. Я залила горячей водой заварочный — белый, щекастый, словно созданный для большой семьи. Люблю хороший чай. На просторной кухне под него отводился целый мини-шкафчик.

Много столетий назад, мы с мужем неизменно встречали гостей крепким, ароматным напитком. И друзья поражались: никогда не пили столько жидкости, а тут…

Летний день за окном развлекался тем, что запускал солнечных зайчиков на пол. Они носились по бежевому паркету из искусственного дерева, бросались под ноги. Напротив, моего, трехсотого этажа величаво плыли облачные корабли, позолоченные лучами.

Только налила себе чаю, меня позвал другой индиго — Заллис. Мы общались на расстоянии, мысленно и почти не встречались лично. Как и с большинством сородичей, с тех пор, как открылся дар. Кажется, я получила его лет в шестьдесят или около того.

Индиго воспринимают не только информацию, что летит сквозь пространство из мозга в мозг, как сообщение по интернету. Чувствуют эмоции собеседника, а иногда могут даже на мгновение увидеть его — смутно, неярко — словно карандашный набросок, почти без штриховки.

— Леля? — слишком высокий для мужчины голос вздрагивал, срывался. — Мне нужна помощь.

Я сразу поняла, что дело безнадежное.

— Оживи… брата. Пожалуйста… — Заллис всхлипнул — очень тихо, но я услышала. — Несчастный случай. Он же пожарник…

Эх! Давно надо было полностью заменить живых пожарных биоботами. Пока власти считали, что целиком перекладывать жизненно-важную для людей работу на полумашины опасно, гибли невинные.

Я знала, что новость расстроит Заллиса, но… деваться некуда. Уж если обрубать хвост, то целиком, а не по частям. Я отпила чаю — для храбрости и отставила большую белую чашку на желтый, щербатый пластик стола.

— Прости. Не могу. Никак не могу, — проронила, не скрывая досады.

— Недавно оживляла? — выдохнул Заллис. Вопрос был риторическим, но он все равно его задал. — Когда? Ты же можешь раз в год или даже чаще?

— Чуть больше двух недель назад, — через силу пояснила я. — Но нас ведь четверо. На Земле-то. Ну воскрешателей, — заторопилась с предложением. — Шестеро на Галактику. Попробуй достучаться до остальных.

— Попробую. Извини, что побеспокоил, — он отключился прежде, чем я успела сказать хоть слово в утешение. Ну и правильно! Надо спешить, искать других индиго, как я, а не языками чесать.

Донннн… Доннн… Доннн…

Колокольный звон вызова по сотовому заставил вздрогнуть. Я схватила старенький телефон — почти с ладонь размером. И к самому лицу выстрелило трехмерное изображение номера Элдара Масгатовича.

Сердце тревожно екнуло, словно предвещало беду.

Я присела в свое любимое кухонное кресло — мягкая, бархатистая обивка помогла расслабиться, унять беспокойство. Сложила ноги по-турецки, глотнула еще чаю и только потом приняла вызов.

— Леля, приезжай в офис. К часу или к полвторого, — без прелюдий изрек шеф. Его грубоватый голос, как обычно, звучал нарочито спокойно, вежливо. Элдар Масгатович относился к индиго с богоговейным трепетом.

— Хорошо, — ответила я. — Только отчеты еще не готовы.

— Плюнь на отчеты. Есть срочное дело. Жду, — и второй раз за утро собеседник отключился прежде, чем успела ответить.

Что-то будет…

Я метнула взгляд в окно. Три машины пролетели где-то на уровне двухсотых этажей, на глазах сбавляя скорость. Резко снизились и пошли на посадку во дворе. Ветер занес на кухню запах пережаренных гренок и одуванчиковый пух.

Такси! Надо вызвать заранее. Днем в моем направлении жуткие пробки.

Словно очнувшись от оцепенения, я заказала машину и рванула в кабинет…

…

Рабочая комната была точной копией той, что много столетий назад делили мы с мужем. Покупая квартиру, я смерила ее десятью шагами — вдоль и поперек. Черная шеренга пластиковых шкафов-солдатиков за спиной почти не отнимала пространства, но вмещала все, что нужно для работы и отдыха. Начиная от книг, инструментов, аккумуляторов и заканчивая сотнями полезных в хозяйстве вещей.

Я полюбила шкафы-солдатики после рождения сынишки. Они отлично запирались на магнитные замки, и вскоре туда переселилось все, до чего дотягивались маленькие ручки. Батарейки, зарядники для телефонов, сами телефоны, лекарства и куча другой, опасной для детей мелочевки. А все, что не умещалось внутрь, громоздилось сверху. Красная ванночка для грудничков, с исцарапанными игрушками краями, пролежала на шкафу-солдатике почти год. Мы отдали ее соседям, для их первенца. Тоже красная поляна для малыша с улиткой-зеркальцем и смешной обезьянкой на пружине продержалась на год дольше. Но потом перешла в наследство подругиному сынишке.

По старинке отстукивая пальцами по клавиатуре, я принялась перебрасывать все отчеты на флешку. Все, что успела подготовить — чуть больше половины. Реальными кнопками давно никто не пользовался. Я раздобыла этот антиквариат с огромным трудом — заказала в специальном магазине и ждала месяца три, пока соберут и доставят. Нынче все работали на трехмерной виртуальной клавиатуре — она пришла на смену сенсорным экранам. Надоело людям стирать жирные пятна, опечатки пальцев с новомодных тонких, как лист бумаги, мониторов. И все вернулось на круги своя. Зачем мне потребовалась пластиковая клавиатура? Сама не знаю. Приятно было ощущать под руками настоящие кнопки. Не утопать пальцами в трехмерных фантомах, а чувствовать, как они вдавливаются, как сопротивляются нажиму.

Десятки страниц перекочевали на флешку. Теперь их делали не больше пол ногтя в ширину, плоскими, как картонка. Я сунула флешку в карман и, в ожидании, такси, принялась бездумно листать новости в галанете — межгаллактическом интернете.

Внутри поднималась паника, больно колола сердце, сбивала дыхание.

Вызов к Элдару Масгатовичу насторожил не на шутку.

Я никогда не работала в центральном офисе, да и наведывалась туда считанные разы за столетья безупречной службы.

Должность «удаленного агента» меня более чем устраивала. Не требовалось встречаться с коллегами, создавать видимость общения, пропускать через себя приятную суету чужих жизней — рассказы о детях, любимых, друзьях.

Ох уж мне все эти обеденные чаепития с именными кружками, печеньем из магазинчика рядом с офисом и задушевной болтовней вприкуску… Дежурные вопросы вначале рабочего дня: как жизнь, как дела, как домашние? Они выводили из себя, лишали самообладания.

Когда-то и мне было чем поделиться, чем похвастаться. Давно, много-много столетий назад. А потом… потом я всех потеряла. Они ушли, один за другим, оставив мне лишь крошечные осколки своих жизней, маленькие сувениры на память. Я заперла их в ящике письменного стола, как в сейфе, и никогда никому не показывала.

Там, в отдельной, пластиковой коробочке, лежала беленькая бирка с ручки сына — ее надели малышу в роддоме. На тонком, дорогом пластике чернела надпись: «мальчик, 3,6 кг. Доношенный». Рядом, в точно таком же крошечном прозрачном мавзолее хранилась ириска «кис-кис». Дочка почти не ела сладкое, только эти конфеты и любила. Я нашла ириску в ее детском платьице, когда разбирала старые вещи, убранные в коробки, на лоджию. Власти осчастливили граждан четырьмя выходными подряд. И мне вздумалось выбросить ненужный хлам, а еще хорошие, почти новые вещи отдать друзьям с детьми, с дачами. И вот я начала складывать сарафанчик и… нащупала в кармане что-то жесткое. Я отдала дочке ириску в шутку — тогда она уже вышла замуж и жила отдельно. А вернулась конфетка ко мне уже при совсем других обстоятельствах.

Я снова набралась духу разобрать вещи. Пришла к дочке домой, после ее похорон. Трехкомнатная квартира еще хранила флер духов моей девочки — от запаха свежести и зеленых яблок на глаза навернулись непрошенные слезы. На кресле, аккуратно сложенный, лежал красный клетчатый плед — мой подарок на последний день рождения дочки. У нее стали часто мерзнуть ноги.

Меня словно вела интуиция. Я залезла в черный пластиковый шкаф — он высился в углу гостиной — и среди множества коробочек, пластиковых емкостей с бытовыми мелочевками… обнаружила маленькую шкатулку из бересты. Надпись на ее крышке гласила «капелька везения». Я приоткрыла шкатулку и обомлела. Там лежала ириска, та самая ириска…

Запертый ящик надежно прятал от чужих глаз коробочки с сотнями флешек. Сколько фотографий они хранили? Да кто ж их знает. Я брала любую, вставляла в компьютер и уходила от реальности.

Вот дочурка, вся такая торжественная и серьезная, выпрямилась на краешке нашего старого белого дивана. Пристроилась совсем рядом с тремя царапинами от колес игрушечной машинки — они небрежными росчерками упираются в поручень. Сынишка в детстве устраивал гонки по мебели, и она еще хранила отпечатки его веселых забав. Напряженная, со сложенными на коленях руками, в белой кофточке и черной юбке-карандаше, моя девочка похожа на молодую учительницу. Немного робкую и невероятно очаровательную.

Рядом, задевая богатырским плечом абажур антикварной желтой лампы — маминого подарка — насупился ее жених. И где только дочка его откопала? Курносый нос-картошка, весь усыпанный веснушками, черный ершик волос на голове, грубые, короткие ладони, нескладная, хотя и крепкая фигура… За дочкой ухаживали такие красавцы. А этот… Что она в нем нашла?

Вот мы танцуем с сыном на его свадьбе, вернее это он держит меня на руках и кружит, подняв над полом. Вокруг рассыпается в стороны пестрая до рези в глазах толпа гостей — благо громадный светло-голубой зал ресторана позволяет ретироваться по добру по здорову. А тяжелая, хрустальная люстра над головами позвякивает в такт мелодии бусами подвесок.

А вот… муж на балконе отеля, на каком-то морском курорте — сама фотографировала. Капельки крема от загара блестят на круглых щеках и курносом носу — опять поленился нормально размазать, голубая бандана смешно съехала набок. Веера пальмовых веток распушились на заднем фоне и тщетно пытаются скрыть от любопытных глаз лазурную полосу моря, в окантовке острых клыков скал.

Но все это осталось там, в прошлом.

А теперь… теперь я не находила сил вытерпеть то, как делились своим счастьем другие. И что еще важнее — не хотела терпеть. Наверное, во мне говорило малодушие. Но что поделать… Все мы не безгрешны.

Работа «на дому» и в командировках стала истинным спасением. Я нуждалась в ней, как утопающий в спасительной соломинке. Чтобы совсем не одичать, не забыть, как общаться с людьми, не забыть какие они — эти люди. Дар и служба позволяли ощущать себя полезной, причастной к чему-то большему, справедливому и нужному. Я не представляла себя без работы, хотя на собственные счета в банке могла безбедно существовать еще уйму времени. Казалось, уйду с должности, и ничего в жизни не останется. Ничего. Пустота.

Дзиннн… Дзиннн… Дзиннн…

Такси. Момент истины.

Пока ярко оранжевая машина неслась к цели, я все сильнее накручивала себя, в ужасе пытаясь угадать — что сделала неверно, чем нагрешила. И чем ближе подлетало такси к знакомому синему офису, тем все отчаянней колотилось сердце, все труднее становилось нормально мыслить. Когда подошла к кабинету Элдара Масгатовича, меня трясло изнутри. Минуты сменяли друг друга, а я замерла перед белой пластиковой дверью, не в силах справиться с волнением. Оно упорно рвалось наружу — неровным дыханием, дрожью в пальцах.

С огромным трудом совладав с собой, я вошла, морально готовясь к худшему. Но шеф по тарелочкам неожиданно тепло поприветствовал, мигом разрядив атмосферу. Предложил располагаться как дома. Мне надо было еще тогда насторожиться! Уж слишком он старался…

Где была интуиция индиго? Почему не сработала?

Я устроилась в кресле, у стола Элдара Масгатовича, и расслабилась на мягком сидении из натуральной кожи. Начальник позволил прийти в чувство. Не мешал, не торопил. Сел напротив, откинулся на спинку кресла и наблюдал с непроницаемым лицом профессионального агента. Сколько бы ни оттрубил он в кабинете, а былую выучку не пропьешь.

Стоило успокоиться, настроиться на рабочий лад, Элдар Масгатович выпрямился, растянул губы в неестественной улыбке и сообщил, что мне предстоит сменить коллегу на скандальной Муританне. Ничего себе! Задание с подвохом! В груди снова тревожно екнуло, ком в горле не желал сглатываться.

Увы! То были лишь цветочки. Не давая мне опомниться, Элдар Масгатович посерьезнел и предупредил, что мы ждем второго агента. Он будет сопровождать меня в почти наверняка провальной командировке. И он очень хорош в скользких делах, вроде нашего.

Едва Элдар Масгатович закончил свою речь, вновь откинулся на спинку кресла… в кабинет решительной походкой вошел Вайлис Рамс.

Я встретилась с ним глазами и… похолодела. Казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди и забьется на полу, словно беспомощная рыба на берегу.

Почти осязаемо ощущая на себе цепкий взгляд матерого агента, его повышенное внимание, я едва дышала.

Он… меня… узнал. В голове воцарился сумбур, мысли путались, ускользали. Как это вообще могло случиться? Это же невозможно! Невероятно! Он не мог узнать меня, не должен был! Но… узнал.

Казалось, земля ушла из-под ног, и там, внизу разверзлась пропасть, грозя поглотить меня в одно мгновение. А заодно, засосать и остальных индиго — тех, кто верил, что я сохраню наш секрет.

Вайлис должен был забыть те мгновения. Также, как и все остальные, оживленные мной люди. Также как все воскрешенные даром индиго с огнем в крови — любого из нас. Они же всегда забывают! Ну как же так?

Хлипкая надежда на то, что Вайлис спишет все на видения, на фантазии умирающего мозга, испарилась. Он смотрел на меня такими глазами… Не знаю как объяснить…

Чудилось — еще секунда и Вайлис в подробностях расскажет обо всем, что между нами было. Нарисует карту моих родинок, шрамов… эрогенных зон. И только начальник по тарелочкам мешает его откровениям.

Огромным усилием воли я заставила себя расправить плечи, вытянуться струной и сделать вид, что слушаю Элдара Масгатовича. Но его слова терялись, уходили за границы восприятия. Я только и думала, что о Вайлисе, честила себя, на чем свет стоит.

Какая же я дура! Сентиментальная, слезливая дура, не способная мириться с несправедливостью судьбы, с нечаянными, неоправданными смертями. Вообще не способная мириться со смертью.

Я слишком часто ее видела, слишком часто уступала ей в неравной схватке. Наверное, поэтому, как только овладела даром, бросилась воскрешать всех, на кого хватало энергии, и кого не запрещала совесть…

Вайлис шевельнул ладонью, почти коснулся моей, и перед глазами вмиг выросла дневная трасса.

Полуденное солнце бликовало на гладких боках машин. Они неслись ровным потоком — монотонным и усыпляющим. Словно полноводная река по ровному руслу.

Я возвращалась из командировки и почти придремала, в ожидании, когда доберусь до дома…

Внезапно боковым зрением заметила нечто темное, большое и пугающе быстрое. Оно мчалось поперек движению, резко свернуло, дернулось и… протаранило белую машину. Я не просто проснулась — подскочила в кресле. Внутри разлилось противное ощущение безнадежности — я ненавижу его всей душой.

Каким-то сиплым, не своим голосом попросила я шофера остановиться. И пока снижалось такси, пока колеса опирались о твердую почву, не могла оторвать взгляда от той самой, белой машины. Я похолодела, до озноба, до мурашек, на глаза сами собой навернулись слезы, в голове опустело.

А белая машина перевернулась, вылетела за пределы воздушной трассы, врезалась в одно здание, в другое, в третье, срикошетила и рухнула на пустошь за ними. Покатилась, завертелась, встала на капот, задержалась на несколько секунд, покачиваясь, словно былинка на ветру, грохнулась и прокатилась еще.

— Звоните в милицию, в скорую! — суматошно дернула я за руку шофера, немного придя в себя от шока. И он послушно выхватил из кармана мобильник.

Сколько мы ждали? Не помню. Помню машину скорой — голубую с красными крестами. Помню, как врачи вытаскивали переломанное тело Вайлиса наружу и осторожно укладывали на носилки. Помню худенькую медсестру хирургии с трогательными острыми ключицами — она сопровождала дежурную бригаду на вызов. Маргарита оказалась не по-медицински сердобольной и наивной не по годам. Пока Вайлиса грузили в машину, закрепляли, вешали капельницы, я бросилась к этой девушке с грустными серыми глазами. Вдохновенно изображая рыдания, понесла первое, что пришло в голову. О том, что мы с Вайлисом встречаемся — много лет, но тайно. О том, что я почти сто лет замужем, но супруг очень дряхл и тяжело болен, как и все люди под двести. Я не в силах бросить его, не в силах разбить сердце тому, с кем пережила столько счастливых дней. Не могу допустить, чтобы об измене прознали дети и внуки.

Маргарита поверила — от первого слова до последнего — и ежедневно звонила, сообщала неутешительные новости, сочувствовала от всего сердца. Но я с самого начала знала, чем закончится лечение Вайлиса. Еще там, на трассе, по ауре поняла, что он уже мертв. Я просто терпеливо ждала, когда же и врачи признают очевидный факт, капитулируют. Отключат измученного бессмысленными процедурами, анализами, операциями пациента от машин и дадут мне сделать свое дело.

В день, когда это, наконец, случилось, я с самого утра ощущала странное воодушевление. Сбегала в магазин, приготовила себе солянку, салат. Только села за стол, раздался колокольный звон. Я понеслась к сотовому так, словно наперед знала, кто вызывает. Схватила телефон и, увидев номер Маргариты, едва не выронила его из рук — ладони отплясывали джигу. Медсестра говорила медленно, тихо, словно окутывала сочувствием и пониманием…. Пока не оттараторила правду. И я с трудом сдержала облеченный вздох. Теперь я спасу его, вытащу из лап смерти еще одну невинную жизнь. Обновлю наш со смертью счет. Три тысячи двести шесть ноль в мою пользу. Будет три тысячи двести семь.

А дальше… дальше было и сложно и просто.

Маргарита сработала как настоящая шпионка из старых-добрых фильмов. Впустила меня через черный ход — белокаменная лестница казалась совсем нулячей, словно и не использовалась прежде.

Отделение встретило слепящим светом ламп и… удушливым запахом дезинфектора — он перебивал даже дикую смесь запахов лекарств.

Пряча глаза, Маргарита затащила меня в сестринскую, и пулей вылетела вон. Не прошло и пары минут, вернулась, и, все также, боясь пересечься со мной взглядами, всучила халат медсестры. Провела в палату Вайлиса и у самых дверей пожала руку теплой, влажной ладонью.

Реанимация.

Я смотрела на безжизненные тела, в коконе трубок, подключенные к машинам и холодела изнутри.

Нет! Нельзя! Не сейчас!

Прикрыв глаза, я вызвала плазму, и огонь потек по венам — медленно и восхитительно.

Никто, кроме самих индиго не знает всего о наших способностях. Ни ученые, ни врачи, ни чиновники, что выдают нам особые удостоверения личности, отмечают каждого нового сородича. Каждый из нас уникален, каждый может такое… Разнюхай об этом люди, не видать нам свободы, не видать гражданских прав. Сидели бы в клетках и работали на правительство, когда того требовала ситуация. А то и вовсе пополнили бы список анонимных объектов исследований какой-нибудь сверхсекретной лаборатории.

Мне известны лишь два способа оживления. Дать больному «вцепиться» в свою ауру и как вампиру высосать из нее энергию огня, энергию воскрешения. Или… заняться сексом. Обычно умирающие хватались за биополе индиго, жадно и ненасытно выдирали из него клочки, борясь за жизнь. Но… Вайлис не захотел. Он, один из немногих, пожелал иного обмена энергиями. В первые мгновения, глядя на его возбужденное тело, я ощутила сильное разочарование. Но потом… потом меня унесли куда-то совсем другие впечатления.

Еще бы! Любовник Вайлис невероятный. Самый лучший из всех, с кем я занималась сексом.

Наверное, поэтому близость его в кабинете Элдара Масгатовича так волновала, так будоражила. Тепло разливалось по телу, свинцовый воздух не хотел выходить из груди, бухал в ушах бешеный пульс. Вайлис меня волновал. Не только как потенциальная угроза, как мужчина. От Вайлиса исходила та самая сила, воспетая в романах, бережно хранимая в женских мечтах о крепком плече рядом.

Ощутив, что дело сделано, еще одна жизнь спасена, я набросила халат и заспешила прочь из отделения. Я почти бежала по широким коридорам, наружу, подальше от тех, кто может заметить, признать чужачку. Отделанные теплой пластиковой плиткой стены и пол насквозь пропитались искусственными запахами микстур, инъекций, хлорки… Мимо сновали суетливые медсестры, суровые, усталые врачи.

Больница казалась слишком уж светлой, слишком многолюдной для моей тайной миссии…

До дверей отделения оставалось каких-нибудь пару шагов… И тут … хирург Вайлиса вышел из кабинета прямо на меня. Сердце ушло в пятки, я забыла, как дышать, ватные ноги с трудом передвигались. Но серьезный, понурый врач брел задумчиво, не глядя по сторонам. Мы разминулись, и я вздохнула с облегчением.

Так обезличивает человека форма, превращает в невидимку. Я знала это по долгу службы, маскировалась не раз, но только там, в загородной больнице так отчаянно переживала — сработает ли «бородатый» трюк.

Парадокс! В сети камер слежения агентства по тарелочкам было несколько маленьких слепых зон, а больницу напичкали видеоаппаратурой как новенький коробок спичками.

Отовсюду за тобой подсматривали, подслушивали — спасибо громким делам с кражей органов, и сотням нелепых, параноидальных обвинений, последовавших за ними. То и дело в разных концах Галактики родственники погибших людей кричали о том, что тела «выпотрошили подчистую», забрали все, что можно пересадить. Судмедэксперты только и занимались, что новыми вскрытиями, хотя ни одно подозрение так и не подтвердилось.

Из-за всей этой шумихи сотни устройств слежения в самой обычной городской больнице лишили меня шансов на скачки порталом…

Дверь отделения захлопнулась за спиной, и я понеслась вниз, по лестнице, под стук молоточков в ушах, будто спасалась от погони.

Только выскочив в тепло солнечного дня, удалось наконец-то вздохнуть полной грудью.

Уффф… Дело сделано.

Мягкая почва упруго пружинила под ногами, огуречный аромат травы, сладкий — цветов вытеснили из груди удушливые запахи больницы, лечения и… смерти. Громадная алая бабочка села на плечо, словно и не боялась вовсе. Ее пестрые крылья выглядели настоящим живописным полотном с удивленно распахнутыми глазами посередине…

Я старалась не вспоминать о подробностях нового воскрешения. Но они будоражили и упорно всплывали в голове.

Как же мы сработаемся с Вайлисом, как уживемся бок о бок? Меня до холода в желудке пугала эта перспектива и соблазняла до тепла в животе. Так манит мотылька ослепительная смерть на раскаленном стекле фонаря. Но я индиго, и я справлюсь. Не девочка двадцатилетка все же — женщина с длинным прошлым за плечами.

Я так много узнала о Вайлисе в моменты наслаждения, так много запомнила.

Вайлис Рамс, неприкаянный полумельранец, так и не нашел себя — ни среди звездных родственников, ни среди земных. Мотался по вселенной, как перекати поле, не в силах пустить корни, завести семью.

Безрассудно смелый агент восемь раз был на волоске от смерти ради тех, в чью невиновность верил. Десятки раз, рискуя работой, спорил он с начальством, а порой и вовсе пренебрегал прямыми распоряжениями «сверху». И все ради того, чтобы вернуться на место преступления, пересмотреть доказательства, спасти невиновных, наказать виноватых.

Идеалист и упрямец, он не признавал давления руководства, если считал того неправым, ради справедливости бросался в самую гущу смертельно опасных событий. Его стоило спасти хотя бы ради всех тех, кого еще сможет спасти Вайлис.

…

Я собиралась в дорогу в какой-то странной, до ужаса непривычной лихорадке. Дежурный командировочный чемодан помог лишь отчасти. Я перебрала половину вещей и заменила на более женственные, элегантные. Выложила удобные брюки, свободные мешковатые блузки и набрала красивые юбки, узкие легинсы, кофточки, что сидели как чулок. Зачем? Сама не знаю. Очень хотелось показаться Вайлису во всей красе. Хотя куда уж больше во всей красе, чем там, в его палате?

Упаковав четыре пары красивых кед и три — удобных кроссовок, я успокоилась по части сборов, и лишь тогда поняла, что так и не пообедала.

Захватила из холодильника вчерашние блинчики с мясом и решила, пока есть свободная минутка, проштудировать историю конфликта на Муританне. Хотя бы ту ее часть, что разошлась по Союзу благодаря прессе и галанету.

Устроилась с перекусом за черным пластиковым столом, и откинулась на спинку кожаного кресла — тоже черного, большого, почти как в кабинете Элдара Масгатовича.

И стол, и кресло были копией тех, что купили мы с мужем, переехав в новую квартиру, еще до рождения первенца. Я помню тот детский восторг от прикосновения босых ног к пегому пробковому полу — на бетонном уже через минуту заходилась чихом. Помню, как мы с мужем стояли на балконе и, вдыхая чудесный запах свежей древесины со стен, пола, полочек, обсуждали дела насущные. Купить первым комод или новую кровать. В какой коробке завалялись удлинители и куда повесить турник. А потом он вдруг обнял меня — крепко-крепко и поцеловал в щеку, пощекотав кончиками усов. Мурашки до сих пор бежали по спине, а тепло струилось вдоль позвоночника от воспоминаний о том поцелуе. Страстном и нежном поцелуе мужчины, который нашел свою женщину, свой дом, куда хочется вернуться.

Я не особо следила за новостями из скандальной колонии. И вот они посыпались как из рога изобилия. Выделить нужные, отсечь слухи и сплетни, оказалось гораздо сложнее, чем я предполагала.

Все началось с того, что поселенцы с разных концов Галактики высадились на одной и той же Равнине — сейчас ее называют Коронованной. Кольцо гор вокруг, с почти симметричными скалистыми пиками, с вкраплениями эрридра — минерала, удивительно похожего на алмаз, и впрямь напоминало изысканную корону.

Сперва колонисты тщетно пытались договориться — кто займет райское место, защищенное от смерчей и ураганов, врагов и хищников. Правительства Земли и Талькаирсы сражались за Равнину на другой, политической арене — более чистой и менее опасной. А тем временем ситуация на Муританне накалилась до бела и случилось то, что случилось.

Колонисты разделили Равнину на две части и строго настрого запретили инопланетникам заходить на их территорию. Но там где есть граница, всегда найдется тот, кто захочет ее пересечь. И хуже всего то, что на сей раз в этой роли выступили три невинные девушки. Их нашли мертвыми, невдалеке от границы.

Бессмысленная смерть ни в чем неповинных молодых женщин встряхнула меня, не смотря на сонливость. Сердце бешено застучало, возмущение свинцовым воздухом застряло в груди. Я ненавидела смерти ради политики, смерти еще более неоправданные, чем те, которые побеждала.

Через две недели при невыясненных обстоятельствах пропал молодой талькаирец. И, конечно же, в его гибели тотчас обвинили землян. Инопланетники не нашли ни тела, ни подтверждений тому, что парня убили. Но спустя двое суток по времени Муританны, десять талькаирсов зверски избили и бросили умирать в пещере троих землян. Один из них чудом выжил, добрался до родной колонии и рассказал о страшном преступлении. На следующий день земляне ворвались в три дома талькаирсов и расстреляли всех: мужчин, женщин, детей.

Я едва дышала, пока читала о новых жертвах Коронованной равнины, сердце больно стучало в груди, безысходность холодила внутренности почти до озноба.

Даже десятилетия работы агентом по тарелочкам не помогли воспринимать все хотя бы чуточку более отстраненно, философски.

Внутри, словно ответом ознобу, поднималась знакомая, горячая волна. Встреть я сейчас убийцу, не сдержалась бы, применила силу. Поджарила бы плазмой, наплевав на политику, на увольнение, на возможную расплату — суд, наказание за превышение полномочий. Он заслужил! Заслужил и большего! Но я-то не убийца и не садистка.

На следующий день после страшной расправы в поселениях высадились миротворцы с родных планет, границу начали патрулировать круглосуточно.

А спустя еще два дня в горах талькаирсы наткнулись на тело того самого парня, якобы убитого землянами. Похоже, он просто сорвался в ущелье и сломал позвоночник. Но смертельная гонка уже стартовала.

Не смотря на неусыпную охрану границы, на старания властей, спецслужб, наших коллег, люди и талькаирсы продолжали пропадать и обнаруживались уже мертвыми.

Агенты по тарелочкам, сыщики, тайные правительственные следователи изо всех сил пытались найти виновных в первых смертях. Главы обоих поселений поклялись, что прекратят бесчинства, как только злодеев поймают и накажут по всей строгости закона. Но пока все поиски вели либо в тупик, либо к очередному ложному следу. Убийцы надевали на преступления специальные маскировочные костюмы. Следователям пока не удалось даже установить — принимали ли участие в расправе обе расы, или же только одна. Слишком уж похоже телосложение людей и талькаирсов. Костюмы убийц скрывали лица, особенности фигуры, изменяли рост и комплекцию. Производились и продавались они на обеих планетах — либо в секретных магазинах для спецслужб, либо на черном рынке.

И во всю эту сумятицу отправили нас с Вайлисом, отозвав одних из самых опытных коллег — они работали в колонии с момента высадки. Так решило даже не руководство агентства по тарелочкам, а объединенное правительство Земли. Для обсуждения планетарных дел особой важности созывались полномочные представители Азиатского и Европейского государства. И вот этим самым полномочным представителям стрельнуло в голову влить в конфликт «свежую кровь», посмотреть на него «свежим взглядом». Думаю, они просто хотели помахать перед носом талькаирских властей флагом: «мы послали расследовать дело ни в чем не замешанных, независимых агентов».

Задание вызывало у меня гораздо меньше восторга и оптимизма, чем у Вайлиса. Хотя, наверное, он убежден, что раскроет преступление и накажет виновных. Вайлису это удавалось и не один раз.