Глава 1. «Раскат грома»

— Смотри, как красиво летит…

— …оставляя за собой кроваво-испепеляющий след…

— Ты боишься этого?

— Нет. Я не боюсь смерти. Смерть — всего лишь одно из испытаний в этой жизни.

— Но ведь смерть обрывает жизнь. Как она может быть испытанием?

— Оглянись вокруг. Смерть — испытание для тех, кто выживет сегодня. Кто будет жив завтра. Кто будет жив через месяц, год, десятилетия. Для них испытание — наша смерть. Только ответь себе на вопрос — ты готова умереть сегодня, Наташ?

— Да, готова.

— А вот я нет. Я не хочу умирать. Я хочу пережить этот день…

Вдалеке что-то ярко вспыхнуло и тут же погасло. Глаза подростков в тот же миг направились туда. Через секунду стало ясно, что произошло. Гром взрыва послышался даже здесь. Ракета ударила в левый берег Волги, за минуту с небольшим снеся Новый Город. Ещё одна понеслась дальше, восточнее, к Димитровграду. Грибы ядерных взрывов взошли над землёй. Наташа и её друг любовались этим смертельно красивым зрелищем. Это так завораживало, так притягивало взгляд, что невозможно было оторваться. Эта красота одновременно манила и отталкивала. Отсюда грибы этих самых взрывов казались настолько маленькими, что волна от них уж точно не могла достать доУльяновска. Было слышно, как сотни, тысячи, десятки и сотни тысяч кричали одновременно. Все боялись, дрожали от ужаса. Многие садились в свои машины или не вылезали из них, мчась подальше от этого ада. Но ад был теперь повсюду. Им некуда было бежать. Всё кончено. И для них тоже. Ведь одна из многих ракет теперь, кажется, летела в их направлении. Она поднималась так высоко… Выше, чем все самолёты, что когда-либо видели люди за всю свою жизнь. Она уходила за облака и летела дальше, набирая всё больше и больше силы для сокрушительного удара. Удара, которым можно стереть с лица земли сотни тысяч людей, если не миллионы.

— Мне пора. Надо с мамой попрощаться.

— Но ведь твоя мама давно…

— Всё равно. Я должен с ней проститься. Ведь если сегодня не успею, то уже никогда не удастся.

— Что же ты, оставишь тут меня одну?

— Ты всё равно уже живой труп. Все бегут, спасаются, хотят как можно дольше пожить. А тебе всё равно. Что ты, конец света. Может он настал для тебя, для многих. Но он и не наступил для многих.

— Ты не успеешь добраться до…

Он не услышал последних слов Наташи. Просто начал стремительно спускаться по пожарной лестнице вниз. На крыше оставаться было нельзя. Девочка пыталась что-то кричать вслед, но он её уже не слышал. Мальчик не собирался бежать сломя голову, или ехать на автомобиле к кладбищу, нет. Его целью было спасение своей жизни. Девчонке он соврал, ибо та стала бы обузой для него. В такие минуты, когда твоя жизнь на волоске от пропасти, нужно идти к спасению в одиночку, или хотя бы без балласта, который уже готов принять смерть. Люди всегда отчаянно дрались за свою жизнь. У них это в крови. А те несчастные, что однажды перестали вести борьбу, сказав смерти: «Давай, забирай меня», канут в небытие в ту же минуту, что позвали женщину с косой. Она слышит, когда её зовут. На этот зов она примчится быстрее той самой ракеты, что сейчас неумолимо быстро сокращать расстояние между собой и земной поверхностью. К тому моменту, когда до взрыва оставалось меньше двух минут, он бежал к брошенной машине, двери которой были распахнуты. Видимо, её владелец побежал в близлежащее отсюда бомбоубежище. Самое, пожалуй, не надёжное во всём городе. Запрыгнув в машину, и заведя её, мальчик захлопнул дверь и тронулся с места.

«Эх, не зря меня дед учил этому делу!» — пронеслось радостно в голове.

Мотор ревел, машина несла его к самому что ни на есть безопасному месту в этом городе. Множество лет по городу ходили легенды, что под несколькими церквами проходили глубокие катакомбы, способные защитить людей от разного рода катастроф. Да, под Ульяновском проходили мощные подводные воды, но это не помешало человеку однажды соорудить себе убежище на случай Судного дня. Эти самые катакомбы представляли собой витиеватые тоннели, в которых лежали запасы продовольствия на тот самый Случай. Все катакомбы были связаны друг с другом, так что люди могли встретиться, если захотят этого. Так же, опять же, по мифам и легендам, под вокзалами и немногими аэропортами находились поражающие дух укреплённые бункеры, способные выдержать самый сильный удар сверху. Вообще, в Ульяновске было много убежищ на случай Судного дня. Но многие ли о них знают, и догадывались ли вообще об их существовании?..

Мальчик прибыл к тем самым заветным дверям, что вели в неизвестность. С ним снаружи стояло ещё очень много людей, большая часть из которых билась в истерике и стучала по этим огромным вратам. Из-за дверей доносился плач и громкие возгласы. Раздавались крики, и даже выстрелы. Но по какой-то причине гермозатвор был уже закрыт и больше не открывался. Времени до того самого момента, когда станет уже слишком поздно, оставалось всё меньше. Странная ракета, не похожая на те, что видели люди до этого в десятках километрах от себя, уже стремительно падал вниз, неся за собой смерть и больше ничего. Люди в панике, завидев это чудовище, желавшее истерзать их плоть, начали яростно биться о двери. Врата не открывались. Ни один из механизмов, отвечавших за движение этого гермозатвора, не скрипел и не двигался с места. Несколько бедолаг, особо яростно долбившихся телом о двери, уже разбились насмерть, создав вокруг себя круг, в который не мог войти ни один человек. Мальчик молча наблюдал за падением ракеты. Он не мог выдавить из себя крика, полного отчаяния. Ещё несколько секунд, и она ударит…

— Откройте же! Здесь дети! Откройте, пожалуйста! — кричала всхлипывающая мать, державшая на руках грудного ребёнка.

Никто не отзывался на её просьбы. Никто не открывал двери. С той стороны гермозатвора стало так тихо после последних выстрелов, что людям снаружи казалось, что им уже попросту никто не сможет открыть. Ракета была всё ближе, крики были всё громче. И вот, она столкнулась с земной поверхностью. Секундное затишье, которое, казалось, длилось вечность. Люди в этот миг замерли в ожидании самого ужасного в их жизни момента. Но оно всё не приходило. Их жизнь остановилась. Встала на месте. Кое-кто уже попрощался с этим миром, а кое-кто успел снова поздороваться с ним. Но затишье кончилось, и прогремел взрыв такой мощи и силы, что все, кто находился здесь, снаружи, как по сигналу зажмурили глаза и закрыли ладонями уши. Волна от взрыва понеслась быстрее ветра, разнося в щепки каждый дом и каждое укрытие, которое оказалось бы недостаточным для того, чтобы сберечь от этого ужаса. Ещё несколько секунд, и эта самая волна достигнет и их. Людей, которые стали похожи на тараканов, что бегут от света в тень. Только тень была закрыта непреодолимым препятствием, и вот-вот смертельный свет, который может сжечь их тела дотла, достигнет их. Когда луч света подошёл так близко, как только возможно, все тараканы зажмурили свои глаза и отвернулись, чтобы не смотреть в лицо своей смерти. Отвернулись все, кроме одного. Маленького мальчика, который был моложе того, что приехал сюда на машине, бросив свою подругу. Он, кажется, даже не успел ещё пойти в школу, а уже смотрел на старуху с косой. Мальчик замер в ожидании Этого. И через секунду взрывная волна стёрла с лица земли его и всех тех, кто не смог попасть в убежище. Его тело разлетелось на миллиарды частиц в один миг. А он всё смотрел будто бы со стороны на всё происходящее. Вдруг изображение начало мерцать и трястись.

— Эй, Миша, ты чего, уснул на посту?! Просыпайся давай, мать твою!

Парень, оторопев, вскочил с земли и поднял глаза на своего напарника по дозору, Кирилла. Тот с удивлением посмотрел на Мишу, но трясти и давать пощёчины больше ему не собирался. Вместо этого он просто сел на коробку возле костра и процедил сквозь зубы:

— Никогда не смей больше засыпать на посту. Забыл, что ли, как рассказывали про облаву в северных катакомбах? Тьма-тьмущая народу полегло, а откуда напали — это они прозевали. Вот так и у нас, выроет нору какая-нибудь тварь и полезут они на нас своей ордой. И пискнуть не успеешь, как эти выродки вцепятся в твоё тело своими… что у них там…

— Прости, Кирилл. Больше не повторится, — виновато пообещал Миша.

— Очень на это надеюсь, а то тут на секунду отвлечься нельзя, сразу беспредел начинается.

— Хватит, а. Я всё понял.

— Ладно, ладно… Собирай пока всё снаряжение. Нас уже через десять минут сменить должны.

Михаил начал собирать в ящик все патроны и запасные приспособления для освещения туннелей и переговоров с теми, кто стоял на других постах. Такой ящик у каждой группы, заступавшей на пост, был отдельно свой, выданный им в командном пункте на «станции». Через несколько минут сзади стали виднеться человеческие фигуры. Это и были те ребята, которые должны сменить Мишу и Кирилла в этой точке.

Приветственно просвистев, перед тем, как подойти, четыре взрослых мужчины приблизились к уже догорающему костру, возле которого возился, собирая снаряжение в ящик, Миша. Кирилл пожал руки каждому из подошедших, и обменялся последними событиями, произошедшими в этом месте, которые не оказались особо интересными заступившим на пост дозорным. Но кое-какой вопрос волновал каждую группу, приходящую сюда. Вопрос о том, что слышно с поверхности. Ведь жил Михаил на станции «Портовая», от которой вверх уходил длинный широкий тоннель, ведущий на поверхность. Выход на свет был заблокирован частично, так что наседавшие время от времени ужасающие мутанты несколько раз чуть было не прорывались через заграждения. А заграждением являлись огромные врата, отдалённо напоминавшие гермозатвор. Именно из-за этих ворот люди, спустившиеся в катакомбы, и выжили в Судный день.

В первые месяцы после побега во тьму самым страшным противником для людей оказался заражённый воздух, проникавший через устаревшие ворота в катакомбы. Из двадцати тысяч спасшихся от ядерной катастрофы на сей момент живо только около четырёх тысяч. От радиации погибло подавляющее большинство всех, кто не дожил до этого момента. Другие причины умерших — разбои, мутанты, и та самая война, разразившаяся в катакомбах после того, как люди преодолели самую страшную угрозу. После того, как проблема с радиацией была решена, настало время решать, какой порядок будет править здесь, в последнем пристанище человека. Многие были за то, чтобы катакомбы между собой поделили четыре группы людей: торговцы, военные, независимые станции, куда бы сбегались все те, кому не угодила судьба и охранники выходов на поверхность. Но внезапно, когда выборы по разделению «станций» почти состоялись, две северных независимых «станции» и одна с выходом на поверхность оказались в руках у здешних фашистов и коммунистов. И те и другие отстаивали своё право на то, чтобы продвигать идеи своих приверженцев и иметь для себя немалые территории (фашисты и коммунисты желали разделить Северные катакомбы пополам). Поначалу казалось, что сделают они это без военных действий и сообщество катакомб уже хотело смириться с их заявлениями, потому как нежелательна была ещё большая смертность оставшегося населения. Но всё пошло не так уже на первых неделях после заявления. Фашисты и коммунисты начали буквально разгрызать друг друга за территорию. В первый день войны погибло порядка шестисот человек. Война длилась без малого около недели. И за всё это маленькое время она унесла более трёх тысяч жизней. Те, кто бывал на передовой и выжил, рассказывали такие вещи, в которые поверить было просто невозможно. Каждая из сторон бросала своих солдат под пулемёты и автоматы противника под предлогом, что если те не пойдут в атаку, то будут расстреляны за предательство. Самым поражающим фактом стала новость о том, что по результатам войны всего лишь тысяча солдат погибла в настоящих боевых действиях. Остальные две с лишним тысячи погибших — расстрелянные пацифисты и их семьи. У каждой фракции находилось в распоряжении порядка полусотни палачей, ежедневно истребляющих гораздо большее количество людей, чем насчитывалось их самих. Причём известны случаи, когда мирное население или «предатели» пытались либо бунтовать против верхов, либо сбежать с территории своей фракции. Тогда в дело вступало одного из самых ужасающих оружий современного мира — огнемёт. В те времена на все катакомбы их насчитывалось порядка десяти-двадцати штук. И вот как раз около пяти моделей оказалось у коммунистов и фашистов.

Судьба человечества даже после конца света была ужасна и противна. Человек так и не научился жить в мире и согласии со своими сородичами, всё так же продолжая пытаться грызть им глотки. Но вот сейчас, кажется, настал именно тот момент, когда почти все оставшиеся в живых люди не хотят больше завоевать побольше территории и богатства, которые зарыты в ней. Только сейчас человек задумался о том, что нужно для нового покорения света, что нужно для того, чтобы выкарабкаться из тьмы, перестать жить как тараканы. Понимание пришло только после почти полного уничтожения его рода.

Человек забеспокоился о своём роде тогда, когда на смену ему пришли другие. Другие, чей образ так безобразен и ужасен, но приспособлен к жизни наверху, на поверхности планеты, которую люди заживо похоронили, возомнив себя хозяевами этого мира. Человек из-за своего тщеславия погубил прекрасный мир, который давал ему всевозможные дары для наилучшей жизни. Это чувство гордыни ушло от него сразу же, как только мир восстал против людей. Отныне не мир играет по правилам человека, а наоборот. Те, кто занял поверхность, время от времени хлещут второго, если тот вдруг забылся. Вот только в людях осталась та самая черта, присущая их виду. Неимоверная жестокость и искусство убивать, как никто другой. Это и спасало человека на протяжении долгого времени. Но будет ли спасать дальше?.. Чудовища, населяющие поверхность, знают о том, что границы между ними и людьми лучше не переходить, но всё равно рвутся вниз, дабы ускорить процесс вымирания. Человек может убивать сколько угодно тех самых мутантов, безумно идущих под его огонь. Они всё равно рано или поздно истребят оставшуюся горстку выживших, и займут своё место в этом мире окончательно. Никто из людей не хочет с этим мириться, но все это понимают. Ни у кого из них нет надежды на светлое будущее, хоть они и продолжают бороться. Возникает вопрос — если надежды нет, то зачем вести бессмысленную борьбу? Ответ прост. Человек слишком горделив, чтобы отдать так просто остатки своего мира завоевателям.

— Мутанты не пытались прорваться? — спросил жёстким хриплым голосом высокий мужчина с выступающей сединой.

— Нет, Дим, всё спокойно. Ни одного шороха оттуда не было слышно, — ответил Кирилл, поправляя на плече ремень, прикреплённый к старому образцу автомата Калашникова.

— Надеюсь, в наше дежурство всё тоже спокойно пройдёт, — вставил своё слово Виталий, командир нынешнего дозорного отряда.

— Не сомневаюсь. Мы как на прошлой неделе делали зачистку близлежащей местности, так они больше и не появляются. Знают своё место, сволочи. Но также знают, когда лучше всего атаковать. Так что вы тут не расслабляйтесь. А то я слыхал, на Верхнюю усадьбу какая-то безобразно огромная туша пыталась сверху пробиться, но отпугнуть её смогли.

— А описание этой самой «туши» есть?

— Местные торговцы с Верхней говорили, что тварь была похожа на большого вурдалака. Ну, кровопийц этих недоделанных. Только этот мутант какой-то странный был, его ни прожекторы не брали, и пули не сразу броню пробили. Видать, ещё больше мутировали уже. Скоро уже и в катакомбы пролазить не будут.

— Лучше пусть и не лезут. А то слышал я про группу сталкеров из содружества «Гладио», пытались они пробиться от Нижней усадьбы к какому-то заброшенному заводу или что-то типа этого. Поначалу всё было хорошо… — Виталий уселся удобнее на мешок с песком, брошенным у костра, — но потом увидели они в небе гаргулью, и быстро принялись искать укрытие, чтобы не попасть под удар крылатой твари. Выбрали они небольшой двухэтажный дом, полуразрушенный такой. Радиации высокой там не было, и решили они там остановиться. Вот, просидели они так около часа, пока гаргулья не перестала их караулить. Хотели было уже выйти и продолжить свой путь, как вдруг на них из-под земли нападает неизвестное чудовище. Одной лапой схватив первого попавшегося сталкера, утащило его в свою нору, из которой, собственно и вылезло. Сталкеры пришли в ужас, но уносить ноги было некуда, кроме как на второй этаж. А крыша-то разрушена, гаргулья напасть может! В общем, полная безысходность. Осталось их трое, и все не знали, что делать. И тут раздался взрыв внизу вместе с визгом и криком. Это взорвал себя и ту тварь тот, кого она утащила. Вот только не успела помереть одна, появилась другая. Вынырнув из новой норы, она уже сразу двумя лапами вцепилась в ноги сталкерам и со страшной силой потянула вниз. Страшно представить, что чувствовал оставшийся в живых тот парень, кто всё это рассказал одному моему старому другу… Перед ним предстала такая картина — у его ног лежало два тела без ног, все внутренности наружу. Подумать только, какой силой обладает то существо…

— А где этот выживший сталкер сейчас, известно? — поинтересовался Миша.

— Говорят, он с тех пор, как попал обратно вниз, никуда со своей родной «станции», Римской, не уходит. В госпитале находится. Крыша у него поехала после того случая. Жалко парня…

После рассказанной Виталием истории у Миши по спине прошёлся холод. Ведь человек, видевший весь этот ужас, был всего лишь в километре с лишним от него. Мише страшно хотелось побывать ещё раз там, наверху. Его тянуло туда. Но в то же время все эти истории об ужасающих обитателях нового мира отталкивали его.

Миша и Кирилл обменялись с новыми дозорными ещё несколькими фразами и, поднявшись с набитых песком мешков, зашагали в сторону своей «станции». Оба на протяжении всего пути молчали, перемалывая в голове рассказанную Виталием историю. Оба мечтали увидеть хоть раз за десяток лет дневной или лунный свет, исходящий от небесных светил. Оба мечтали вдохнуть свежий воздух, который был доступен в нескольких местах их района. Мысли о поверхности — они окрыляли их. Жизнь там казалась им утопией. Она забыта ими, но привлекала, как самый лакомый кусочек какой-либо сладости на свете. Они часто слышали от своих товарищей по «станции», кто постарше, рассказы о старом мире, который уничтожили люди. Те рассказы навсегда сохранялись в их памяти, рисуя до невозможности красивые образы в голове. Высокие дома, заполненные людьми улицы, несущиеся по дорогам автомобили, синее небо, яркое солнце, праздники, на которых выступали перед публикой талантливые люди, парады, салюты, радостные лица людей… Всё это было там, далеко и давно. Многие считали, что этого не получится вернуть. Что всё это утеряно раз и навсегда. Но для Миши и Кирилла эта мысль казалась непозволительно грустной и тоскливой. С тем миром, старым миром, их связывали не только события, но и то, что никогда не будет ими забыто. Из памяти о том мире стёрлось всё, кроме их родного дома и родителей, с которыми они жили. Они не могли забыть последних мгновений, проведённых рядом с ними. Но их голоса, их характеры, их манера речи просто вышли из головы за долгие года. В оборудованном маленьком домишке у ребят в рамке стояла фотография родителей. Маленькая, не подходящая под размеры рамки, фотография, выцветшая и порванная в верхнем правом углу. Но до чего же она была им дорога…

И вот в который раз они возвращались домой после очередного дежурства. Этот домик представлял собой усовершенствованную палатку, которая стала благодаря некоторым манипуляциям больше в размерах, чем обычная. В ней находились две раскладушки, кресло, которое считалось роскошью в катакомбах, маленький книжный шкаф, гигиенические устройства и принадлежности, и т.д.

Кирилл, как всегда, сразу ложился на раскладушку, пытаясь уснуть после долгого дежурства. И Миша, и Кирилл поужинали ещё в дозоре, так что сейчас набивать желудок едой не было никакой надобности. Михаил же, напротив, оставался в режиме бодрствования ещё несколько часов, хоть старший брат и советовал много раз ему отлежаться после какой-нибудь работы. Он каждый раз, возвращаясь откуда-либо, ставил кресло напротив стола, благо это действие не представлялось особо тяжёлым, и смотрел на фотографию, на которой располагались его мать с отцом. Потрёпанное фото, излучавшее тепло и доброту, было самым дорогим сокровищем братьев. За эту фотографию они готовы в огонь броситься, лишь бы хоть какая-то часть родителей оставалась рядом с ними. У Сергея и Лизы, так звали родителей Миши и Кирилла, был очень добрый и радостный взгляд на фотографии. Мама братьев на фото была беременна, а на обратной стороне фотографии было написано: «2005 год. Мы ждём нашего первого ребёнка»

Миша, когда читал эту надпись, всегда улыбался, а после смотрел на Кирилла. Он понимал, что ближе и роднее этого человека нет больше никого на этом свете. Брат сейчас уже умиротворённо посапывал, перевалившись на бок. А Миша, последний раз взглянув на фотографию, поставил её на стол и вышел из палатки. Метрах в двадцати отсюда начиналась фабричная часть «станции». На ней изготавливалась одежда, готовилась еда. Чуть подальше местные умельцы собирали оружие и делали патроны. Нынешнему человечеству повезло, что остались те люди, которые умели делать предметы, спасающие и продлевающие всем жизнь. Без них было бы невозможно продержаться и нескольких месяцев в катакомбах, осаждаемых чудовищами с поверхности. Радиация наверху была уже не такой сильной, как раньше, но вот мутанты оставались всё так же неотъемлемой частью нового мира. В мутантах не было ничего, кроме желания полакомиться плотью своей жертвы. Инстинкт самосохранения не говорил им о том, что человек есть самое опасное существо на планете и по сей день. Они смотрели на людей как на еду, и никак иначе. А люди, наоборот, знали о том, что новые хозяева поверхности представляют очень большую опасность для них, и тщательно готовились к каждой вылазке. Быть может, благодаря этому человечество ещё не вымерло окончательно.

Шагая размеренным темпом по Портовой, Миша рассматривал всех людей, которые встречались ему на пути. Это были и давно знакомые ему люди, живущие так же на этой «станции», и пришедшие издалека или не очень — торговцы. Бывало так, что на Портовую заходили и люди из военного содружества «Гладио», называемые на других «станциях» охотниками, или же просто сталкерами. Эти люди были очень почитаемы во всей системе катакомб, потому как ежедневно они выходили на поверхность, смотря в глаза смертельной опасности, и тащили вниз всё самое необходимое для жизни. Миша тоже мечтал стать одним из них — уважаемым всеми матёрым сталкером, который бы не побоялся встретиться с беспощадной Косой, гуляющей по мёртвому городу сверху. И он мало-помалу приближал исполнение своей мечты — откладывал «средства», коими являлись в катакомбах патроны довоенного образца, готовил снаряжение, чтобы в скором будущем выйти на какую-либо «станцию», принадлежащую Гладиаторам. В скором будущем — так думал каждый день Миша, но это скорое будущее никак не приближалось, не хотело хотя бы на несколько шагов стать ближе к нему. Но раз будущее не хотело этого, то надо было его подтолкнуть.

Шестой раз за два дня Миша проходил мимо всех прилавков, на которых можно было найти абсолютно всё, чего пожелает душа. Шёл он в направлении «кабинета» начальника «станции», которым являлся взрослый мужчина лет пятидесяти. Дойдя до нужного места, Миша остановился, пройти ему помешал охранник, указав на то, что начальник сейчас занят и не может принимать кого-либо ещё.

— Илья Александрович, дело неотложное у меня к Петру Васильевичу. Хотел бы поинтересоваться ситуацией на «станциях», принадлежащих гладиаторам. В частности, на Римской.

— Прости, Миш, не могу я тебя сейчас пропустить. Сам в окошко загляни — разговаривает он с людьми из «Мира».

— Через сколько они завершат этот разговор, не знаете?

— Откуда мне знать. Ты, кстати, чего это интересуешься Римской? Отправиться что ли хочешь туда?

— Честно говоря, да. Хочу я посмотреть, как на других «станциях» живут.

— А как же Кирилл? Он тебя вряд ли одного отпустит, да и вообще…

— А чего Кирилл? Здесь с ним ничего дурного случиться не может, если всё будет идти так, как шло раньше. Причём я же не навсегда собираюсь уйти, а так, хотя бы до окраин «Мира». Я же кроме Портовой ничего не вижу уже больше десяти лет. В караваны никогда не входил, соседних «станций» даже не знаю. Как там люди живут, какие у них ценности.

— Это ты верно подмечаешь. Я то вообще с самого начала, как спустился в катакомбы, так и сижу здесь. Ещё до того, как эта «станция» Портовой стала называться! На поверхности всего раз за эти двадцать три года был, и больше не выйду никогда туда, покуда все чудовища сами не передохнут и радиация не уйдёт. Страшно там — жуть. Опасность исходит от каждого дома. И, поверь мне, лучше в эти дома и не заглядывать.

— Почему?

— Многие говорят, что все эти мёртвые дома пустые, что в них никто не живёт. Такие люди обычно ничего и не знают о нынешней жизни на поверхности. Поднимался я два года назад, и была задача у нас исследовать дома ближе к роддому на улице Кирова. Ну, мы и пошли. Дома снаружи и правда кажутся пустыми. Но когда подходишь, ощущаешь присутствие чьё-то, посторонний взгляд, пронзающий тебя и твоих товарищей. Долго мы всматривались в окна, покуда не поняли, что это наши же чувства нас обманывают. И двинули мы спокойно дальше. Ну, как спокойно, прислушивались к каждому шороху, каждому скрипу в квартирах. Иногда даже шаги слышали, отчего становилось совсем не по себе. Но мы продолжали идти. И вот командир отряда отдал приказ осматривать квартиры в поисках всего, что поможет нам. Разделились мы на две группы по два человека. Со мной был парень, Лёха его зовут. Сейчас он где-то в центре наших, Засвияжских катакомб, но не об этом речь. Так вот, мы обошли четыре квартиры, зашли в последнюю по плану, то есть пятую. В ней было особенно тихо. И нас удивило и ужаснуло то, что в прихожей квартиры, прямо у входа в неё, виднелся длинный след крови, будто кого-то у двери убили, и потащили вглубь. Ну, мы насторожились и пошли дальше, готовясь к чему угодно. Я сказал Лёхе осмотреть гостиную и кухню, а сам пошёл в две другие комнаты. Не найдя ничего интересного, я позвал своего друга, вот только тот не отзывался. Я подумал, что может, случилось что-то, и в быстром темпе зашагал в сторону, где должен был осматриваться Лёха. Подойдя к дверному проёму, ведущему в кухню, я заметил друга, который стоял, готовясь стрелять. Я не понимал, почему он не стреляет, если видит что-то опасное. Но потом понял…

— Что вы увидели, Илья Александрович?

— Перед Лёхой стояло что-то очень похожее на человека. Стояло к нему спиной, но услышав, видимо, мои шаги, повернулось к нам лицом. И тогда сердце моё в пятки ушло. Существо, ростом выше двух метров, тощее, с выпирающими костями и выпученными глазами пялилось на нас, не проявляя никакой агрессии. У него было человеческое лицо, только сильно вытянутое. И всё это было не так страшно, как то, что он заговорил с нами хриплым голосом.

— Что он сказал?

— Он попросил нас уйти. Потому что здесь его дом. Его, и его сородичей. Он был там не один. Их жило пятеро в той квартире. В каждой квартире как минимум по три особи, как он сказал нам. Мы ушли. И ничего не рассказали. Такое не передать словами.

Разговор Михаила и Ильи Александровича был прерван тремя вышедшими из «кабинета» начальника «станции» людьми. У каждого из них была на плече нашивка с кругом странной формы, внутри которого царила надпись «МИР».Последний, кто вышел, пожал на прощание руку Петру Васильевичу и, улыбаясь, двинулся со своими двумя бойцами (а бойцами Миша обозначил их по автоматам за спинами) к переходу на «Оптовую», находившуюся совсем недалеко от «Римской», куда и хотел отправиться Михаил. Проход в «кабинет» начальника стал наконец свободен и Миша, получив разрешение от Ильи Александровича, вошёл в помещение. Внутри царила порядочность, уютность и простор, доступный совсем немногим людям на «Портовой». Но Пётр Васильевич являлся самым влиятельным, уважаемым и харизматичным человеком на «станции». В его возрасте многие люди уже отходят на второй план среди других обитателей «станций», а он не скрывал свою решимость и энергию. Это и помогло ему взойти на пост начальника «станции».

— Здравствуйте, Пётр Васильевич.

— Приветствую, Миш. По какому вопросу пришёл?

— Я хотел бы узнать побольше о ситуации на «станциях», принадлежащих содружеству «Гладио». В частности, о «станции» «Римская».

— Я так понимаю, ты нас в скором времени покинуть хочешь? Да ты не улыбайся, будто виноват, я же тебя отговаривать не собираюсь, — Пётр Васильевич улыбнулся и по-дружески хлопнул Мишу по плечу, — ситуация следующая: переход свободен и безопасен, трудностей у тебя возникнуть не должно, только если сам что-нибудь натворишь нелепого. Но на самой «Римской» сейчас неспокойно. Подземные мутанты роют себе ходы, обходя «Нижнюю усадьбу», так что сейчас там введено военное положение.

— Какие меры принимают к новым лицам на «станции» при этом военном положении?

— Да практически никаких, там ведь не диверсанты орудуют, а мутанты. К людям нет претензий. Разве что новеньких прогоняют быстрее через «Римскую» к «Оптовой» или «Гладиаторской».

— Хорошо, я понял. Через три дня я выдвигаюсь к «Римской», а там будь что будет.

— Удачи, Миш. Надеюсь, у тебя всё получится.

— Я не верю в удачу, дядя Петь, — ответил с серьёзным лицом Миша перед тем, как выйти из «кабинета».

Он получил разрешение от самого начальника «станции». Его влекло желание путешествовать по подземному миру, приютившему людей. Он хотел встретиться с людьми, ежедневно рискующими своими жизнями ради общего блага оставшегося человечества. Мало того, он мечтал стать одним из «Гладиаторов». Но что-то мешало ему уйти отсюда. Чувство, которое сложно объяснить… Чувство вины перед жителями «станции»? Нет. Тоска по брату? Тоже нет. Что-то желало оставить Мишу здесь, на «Портовой», какое-то мимолётное чувство, промелькнувшее и оставившее след после себя… Долго копаясь в своих ощущениях, не переставая идти к своему дому, Миша наконец понял, что это было. Чувство тревоги. Ведь Пётр Васильевич упомянул в своём рассказе мутантов, живущих под землёй. И всё бы ничего, если бы Миша не знал о местонахождении ближайшего подземного бункера, в который однажды пытались проникнуть люди с «Портовой». Рассказ одного из тех сталкеров, что отправился искать пропавшую группу, поразил Мишу тогда.