Игра третья

Проснувшись, Содос довольно долго лежал неподвижно, мысленно прокручивая события вчерашнего вечера. И, чем дольше он вспоминал, тем меньше ему хотелось шевелиться. Кому пришло в голову сравнивать человеческий мозг с компьютером? Здесь ненужную информацию нельзя просто так взять и удалить. Как бы ты ни сопротивлялся, кошмарные воспоминания о вчерашней гулянке тонкой струйкой, как в древней изощренной пытке, будут просачиваться наружу, капать на мозги и дополнительно отравлять и без того несладкое утро.

Смиренно принимая свою расплату за весело проведенное накануне время, Содос не двигался, не решаясь даже сглотнуть, поскольку опасался, что язык окажется на два размера больше, нежели обычно.

С улицы доносились крики и рычание моторов. Странно. Густав же говорил, что на первое патрулирование машины выйдут только сегодня вечером. И, кстати, который час? Может быть, уже вечер? Сколько же он проспал?

Крайне осторожно Содос выпростал из-под себя затекшую левую руку, по ощущениям более напоминавшую узловатую корягу, и посмотрел на часы. Хм, начало восьмого, до завтрака даже осталось немного времени. Отчего же такой шум? Местные жители не производили впечатление больших любителей встать пораньше, чтобы успеть немного поработать на свежую (ну, или…) голову.

Неожиданно в мозгу зашевелилась ужасная мысль, что с машинами или с оружием обнаружились какие-то проблемы, и сейчас ему, Содосу, устроят допрос с пристрастием. Он знал, что никаких проблем быть не могло, но зловредная мысль упорно отказывалась уходить. Левую руку нещадно заколола побежавшая по жилам кровь. Придется вставать.

Медленно, словно опасаясь расплескать содержимое своей черепной коробки, Содос сел на постели и прислушался к ощущениям. Могло быть и хуже. Все-таки, «Алкобор» — могучая вещь! Неудивительно, что он таких денег стоит. Кроме общего пессимистического настроя ничто не напоминало о вчерашней буйной вечеринке.

Отыскав под кроватью свои ботинки, он сунул в них ноги и проковылял в ванную. Вопреки опасениям, лицо в зеркале выглядело вполне пристойно, ничуть не напоминая опухшую физиономию любителя, пытавшегося перепить профессионалов.

Костюму повезло меньше. Использование его в качестве пижамы оставило на нем в буквальном смысле неизгладимый отпечаток.

Плеснув в лицо ржавой водой из-под крана, Содос вернулся в комнату. Он снял пиджак и, повесив его на спинку стула, подсоединил к нему блок питания. С тех пор, как однажды добрые люди, желая получить ответы на свои вопросы, погладили этот костюм прямо на нем, Содос крайне недолюбливал эту процедуру, но ничего другого не оставалось.

Нажав соответствующую кнопку на внутреннем пульте пиджака, он торопливо отошел в противоположный угол. Послышался тонкий свист высоковольтного преобразователя.

Бип. Бип. Бип. Бах!!!

В воздух поднялось густое сизое облако.

— Фу! Где же ты набрал столько грязи!? — недоуменно воскликнул Содос, отмахиваясь от пыли.

Сняв пиджак со стула, он для порядка встряхнул его и критически осмотрел. Тот выглядел идеально. Осталось только повторить этот фокус с брюками — и полный порядок.

Заперев за собой дверь, умытый и опрятный, Содос спустился в бар.

Если бы у него спросили, то он вряд ли смог бы сказать, что именно его насторожило. Кружки с недопитым пивом, чья-то брошенная на столе рваная шляпа, Бочар, виднеющийся на крыльце, вместо того, чтобы стоять за стойкой — все это вызывало в душе нехорошее предчувствие. Что-то было неладно.

Скрипнув входной дверью, Содос вышел на улицу. Хозяин гостиницы бросил на него рассеянный взгляд и снова отвернулся, что-то высматривая на убегающей в поля дороге.

— Доброе утро! — поздоровался Содос и, подождав немного, но, так и не дождавшись ответа, поинтересовался, — что-то случилось?

— Дэна и Пузана хайенны загрызли, — ответил Бочар монотонным голосом и, наконец, повернулся к нему, — так что утро не очень-то доброе.

Несколькими скупыми фразами бармен посвятил потрясенного Содоса в ночные события.

На рассвете в бар ввалился Куцый, окровавленный и полубезумный. После беглого осмотра выяснилось, что кровь эта — не его, а сам он только вывихнул правую ногу и получил несколько синяков и ссадин. Запинаясь и постоянно порываясь скатиться в истерику, он рассказал о том, что с ними приключилось. Ни жив, ни мертв, Куцый просидел под перевернувшимся джипом всю ночь. Когда начало светать, и хайенны убрались восвояси, он выбрался наружу и поковылял в поселок.

После его сбивчивого рассказа все, кто в тот момент присутствовал в баре, попрыгали по машинам и умчались на место событий. Кто-то сообщил Густаву, и мэр присоединился к спасательной команде. Несколько минут назад ребята позвонили и сказали, что едут обратно, и чтобы Бочар подготовил им что-нибудь выпить, да покрепче…

— Черт! Совсем забыл! — хлопнув себя по лбу, бармен нырнул в дверь. Послышалось звяканье бутылок.

От раздумий Содоса отвлек показавшийся над дорогой пыльный столб. Спасатели возвращались.

Скрипнув тормозами, в облаке пыли перед крыльцом остановился первый джип, за рулем которого сидел Серж. Из кузова высыпались фермеры с угрюмыми физиономиями. Натужно гудя мотором, подполз еще один, волокущий за собой покалеченную машину, на которой парни попали в ночную переделку.

Передок ее оказался здорово покорежен, и повисшая на проводах разбитая фара вызывала неприятные ассоциации с вывалившимся глазом. Крыша бесследно исчезла, только топорщились погнутые остатки рамы. Левая дверь погнулась и теперь свободно болталась, громко лязгая на каждой кочке. Замыкала процессию машина мэра.

На сидении рядом с водителем сидел Куцый без шляпы, весь в пыли и засохшей грязи. На его лице застыло отсутствующее выражение, глубоко запавшие остекленевшие глаза, не мигая, смотрели куда-то вдаль. Он никак не отреагировал, даже когда остальные фермеры почти на руках вытащили его из машины и поволокли в бар.

И все это происходило в каком-то жутковатом молчании.

Внезапно раздался пронзительный женский крик, и из дверей им навстречу выскочила Аня. Содос поначалу ее даже не узнал. Ее начисто лишенное косметики лицо походило на серо-зеленую маску с розовыми кругами заплаканных глаз. Следом за ней выбежал Бочар.

— Аня, стой!

— Где он! Я хочу его видеть!

— Эй, стой! Держите ее! — крикнул он вылезающим из машин фермерам.

Наперерез девушке метнулся сам Густав, обхватив свою племянницу за талию и подняв ее в воздух.

— Пусти меня, пусти! — Аня замолотила кулачками по крепко удерживающим ее рукам, — я хочу видеть!

— Нет! — отрезал мэр.

— Пусти!!!

— Аня, тебе не следует на это смотреть! — что-то в голосе Густава заставило ее перестать дергаться. Безвольно обмякнув, она громко заревела и позволила унести себя в дом.

Следом за ними в двери бара проследовали и все остальные.

Остался только Серж, который сидел, вцепившись в руль с такой силой, что даже сквозь слой грязи было видно, как побелели костяшки его пальцев. Медленно, словно через силу, он, наконец, разжал руки, пошатываясь, на негнущихся ногах выбрался из машины и буквально рухнул на ступеньки крыльца. Пытаясь достать свой портсигар, он только с третьего раза смог попасть в карман — так сильно его трясло. Когда Серж закуривал, зажигалку ему пришлось держать двумя руками.

Сунув руки в карманы, Содос обошел вокруг покалеченного джипа. Внешне все выглядело гораздо хуже, чем на самом деле. Пара дней работы молотком и домкратом — и машина будет как новенькая, только без одной фары. Он заглянул внутрь.

Здесь, на полу, в окружении выкатившихся из-под сиденья пустых гильз, лежала прикрытая брезентом бесформенная груда. На ткани кое-где проступили темные мокрые пятна и потеки. Содос двумя пальцами взялся за край брезента.

— Гусь прав, я думаю, тебе на это тоже лучше не смотреть, — неожиданно подал голос Серж.

Содос обернулся, но парень ничего не добавил. Немного помедлив, он пожал плечами и приподнял тряпку.

Довольно долго он молча смотрел на жуткий груз, потом снова накрыл его и, подойдя к Сержу, присел на ступеньки рядом с ним.

— А ты крепче, чем кажешься, — нервно усмехнулся Серж, — там, на полях, блевали все без исключения. Некоторые по два раза.

— Я просто еще не завтракал.

— Вообще-то мы тоже.

Содос прислонился спиной к перилам и положил руки на колени, чтобы скрыть дрожь. Несмотря на отсутствие внешних проявлений, ему все же было не по себе. Он вспомнил Пузана, который вчера вечером сидел рядом с ним, регулярно наполняя его, Содоса, стакан. Он вспомнил его голос, его прикосновения, вспомнил живого человека, превратившегося теперь в груду бесформенных окровавленных клочьев.

А Дэн? Это же тот самый тип, что, угрожая вызовом на дуэль, разнимал их с Аней, когда они с Содосом слились в довольно-таки непристойном танце. Вспомнился его громкий, немного дребезжащий голос, запах его промасленной куртки.

Видеть чьи-то останки, зная, кому они принадлежат, много тяжелее, нежели иметь дело с безымянными трупами.

Содос посмотрел на Сержа. Осыпающийся с дрожащей папиросы пепел панировочными сухарями облепил его пальцы, покрытые бурыми пятнами засохшей крови, но тот не обращал на это никакого внимания. Обычно такой веселый и словоохотливый, сейчас он был непохож на самого себя — бледный, угрюмый и молчаливый. Первое близкое знакомство со Смертью, да еще в столь неприглядном виде — испытание не из легких.

— Там метров на двадцать вокруг все кровью… забрызгано, — негромко заговорил Серж после продолжительного молчания, — эти твари продолжали рвать тела, даже когда те были уже давно мертвы. Они ничего не утащили, ничего не съели. Ни кусочка. Хайенны не едят… мясо…

Серж умолк, прижав ладонь ко рту и борясь с новым приступом тошноты. Сделав пару глубоких вдохов, он продолжил:

— Когда джип опрокинулся, Дэна придавило бортом так, что ноги остались под машиной, а все, что выше пояса — снаружи. Куцый слышал, как он кричал, слышал, как хрустели перегрызаемые кости, но ничего не мог сделать, — еще один столбик пепла скатился по трясущимся пальцам, — он говорит, что чувствовал под своей спиной его дергающиеся ноги и, одновременно, слышал, как удаляется его хрип. Дэн был еще жив, когда хайенны волокли его… его верхнюю половину по грядкам. О, Господи!

Сержа передернуло судорогой, и недокуренная папироса упала в песок. Он не стал ее поднимать и так и остался неподвижно сидеть, сгорбившись и бессильно уронив руки.

— Может тебе тоже стоит чего-нибудь выпить? — предложил Содос.

— Я уже, — мотнул головой Серж, — и так после вчерашнего паршиво, а тут еще все это.

Он достал из кармана фляжку без крышки и перевернул ее. Одинокая капля сорвалась с горлышка и темным комочком упала в пыль рядом с тлеющей папиросой.

— Крышку я где-то там посеял, — вздохнул Серж и отшвырнул бесполезную более флягу, — их джип вылетел на бахчу, и там теперь все вперемежку — разбитые арбузы, куски мяса, кровь… все красное. Жуть. Я, наверное, до донца жизни на арбузы даже смотреть не смогу.

— А раньше что-нибудь подобное случалось?

— Нет. Никогда. Один раз только, помнится, хайенна Лелика за руку укусила, когда он на нее в огурцах наткнулся.

— Сильно укусила?

— Пустяк! Даже не укусила, а, скорее, ущипнула. Он потом еще ходил и всем свой синяк показывал.

— Что же тогда такое случилось, что животные так осатанели?

— Понятия не имею.

— А что доктор Оллани говорит на сей счет?

— Э-э-э! Ты лучше это имя сейчас даже не вспоминай, а то люди сгоряча могут с тобой что-нибудь нехорошее сделать, — Серж поднял голову и посмотрел на Содоса, не то сморщившись, не то криво усмехаясь, — если тебе так интересно, можешь спросить у нее сам.

— А где она сейчас?

— Там, — Серж махнул рукой в сторону полей, — хоронит невинно убиенных зверюшек.

— Даже так? — удивился Содос, — спасибо за информацию. Я, пожалуй, ее навещу.

Он поднялся на ноги.

— Сам-то что сейчас делать будешь?

— Нам завтра тоже ребят похоронить надо, — Серж горестно всплеснул руками, — надо все подготовить, а я теперь даже не знаю, где чей кусок!

Содос как раз отцеплял от своей колымаги зарядный кабель, когда доносящиеся из бара голоса вдруг взлетели на новую высоту. Послышался шум двигаемой и опрокидываемой мебели. Входная дверь с треском распахнулась, и на крыльцо вывалился Куцый.

Он едва стоял на ногах и чуть не споткнулся о сидящего на ступеньках Сержа. Описав затейливую траекторию, он привалился к ближайшему джипу, переводя дух и рыча что-то неразборчивое. На крыльцо высыпали остальные мужчины во главе с Густавом.

— Эй! Постой! Ты куда собрался? — окликнул он Куцого, но тот только вяло отмахнулся от мэра, забираясь на водительское сиденье.

Содос еле успел отскочить в сторону, когда, взревев мотором, тяжелый джип рванул с места, пролетев буквально в сантиметре от заднего бампера его машины. Фермеры с криками бросились к своим железным коням.

— Бочар! Беги к телефону и предупреди людей на полях! — крикнул Густав, заводя двигатель, — неизвестно, куда может там заехать этот псих!

Подняв в воздух пыльную тучу, машины умчались. На площади остался только озадаченно скребущий в затылке Серж.

— Ты поедешь, или как? — поинтересовался у него Содос, высунувшись из кабины, — здесь-то все равно делать пока нечего, а там, похоже, намечается что-то интересное.

Серж вздрогнул, будто проснувшись, и забрался в машину.

— Куда они поехали? — спросил у него Содос, выруливая на дорогу.

— Откуда я знаю? — парень пожал плечами, — езжай за пылью, так мы уж точно с ними не разминемся.

Далеко ехать не понадобилось. Управляемый Куцым джип, выехав на поля, сшиб забор и прямо по пашне помчался к зеленой стене леса. Преследователи остановились на дороге и наблюдали за разворачивающимися событиями отсюда, благо до первых деревьев оставалось не более сотни метров.

Остановив машину перед опутанной колючей проволокой изгородью, отделяющей поле от леса, Куцый неуклюже перевалился с водительского сиденья в кузов. Цепляясь за турель, он кое-как поднялся и сорвал чехол с пулемета. Со стороны дороги донеслись предупреждающие окрики.

— Я вам сейчас устрою! — рычал Куцый, повиснув на пулемете и пытаясь дернуть за затвор так, чтобы при этом не потерять равновесия, — вы у меня попляшете!

Взведенный затвор, наконец, громко лязгнул.

— Сдохните, суки! — заорал Куцый и нажал на гашетку. Раздался сухой щелчок.

— Он же его даже не зарядил! — пробормотал Содос, прикрывая рукой глаза от солнца.

— И слава Богу! — отозвался Серж, — только этого нам сейчас и не хватало.

Несколько фермеров с унылым видом побрели в сторону Куцого по пропаханным в огороде черным колеям. Тот еще пару раз дернул затвор с аналогичным результатом и задумался, глядя на пулемет. Потом не то присел, не то упал, и принялся рыться в лежащих в машине ящиках и коробках в поисках патронов.

— Да где же они, черт подери! — послышался его крик. Содержимое кузова полетело через борт, — куда вы их спрятали, сволочи!?

— Леха, уймись! — окликнул его один из подошедших, — не сходи с ума!

— Заткнись! — рявкнул Куцый, затравленно озираясь вокруг себя, — у меня с ними свои счеты! Не лезьте ко мне, я…

Он запнулся и вдруг, схватив из кузова какой-то предмет, с неожиданной для его состояния прытью вскочил на борт машины, перепрыгнул через ветровое стекло и, оттолкнувшись от капота, перелетел за колючую ограду. При приземлении он упал и покатился по земле, но тут же поднялся и, прихрамывая, побежал к деревьям. Он продолжал кричать что-то неразборчивое, зато теперь стало видно, что именно он прихватил с собой из машины.

Это оказалась большая темно-зеленая канистра.

Доковыляв до кустов, Куцый остановился и, поставив канистру на траву, рывком открыл ее. После чего взял ее обеими руками и, широко размахнувшись, плеснул бензин на деревья.

— Леха, прекрати! — закричал кто-то. Подбежавшие к джипу фермеры в нерешительности топтались перед забором, не решаясь повторить его лихой прыжок с капота.

Куцый же, тем временем, скакал вдоль кромки леса, размахивая стремительно опустошающейся канистрой и выплескивая ее содержимое на траву, кусты и, частично, на себя. Когда бензин закончился, он отбросил канистру и достал из кармана куртки зажигалку.

— Что он делает?! — воскликнул Густав, — остановите же его кто-нибудь!

Несмотря на расстояние, всем был прекрасно виден маленький желтый язычок пламени, вспыхнувший у Куцого в кулаке.

— Сдохните, суки! — выкрикнул он снова и бросил зажигалку в кусты.

Взвившаяся стена огня охватила подлесок, скользя по траве и перепрыгивая с дерева на дерево. Лес буквально взорвался звериными криками и визгом. Даже здесь, у дороги, от поднявшегося шума чуть не закладывало уши. В листве замелькали серые тени, торопящиеся как можно скорее убраться отсюда. Некоторые из хайенн в панике даже выбегали на поле и пробегали по нему несколько десятков метров, прежде чем нырнуть обратно под защиту деревьев. Они двигались столь стремительно, что Содос, как ни пытался, так и не смог ничего толком разглядеть, но, тем не менее, даже на таком расстоянии почувствовал отзвуки тех ощущений, о которых Серж рассказывал ему позавчера. Образы мечущихся зверей словно процарапывали болезненные следы в сетчатке его глаз, вызывая сильное желание крепко зажмуриться. По счастью, все хайенны быстро скрылись под покровом леса.

А на фоне огня, под аккомпанемент животной какофонии, Куцый исполнял какой-то дикий огнепоклоннический танец, прыгая, кружась и размахивая руками.

Длилось это, впрочем, недолго. Бензин довольно быстро сгорел, оставив после себя чуть дымящиеся ветви с пожухшими листьями.

— Гори, мразь! — завопил Куцый, подскочив к кустам и пиная их ногами, — гори же!

Видимо, он наткнулся на тлеющий уголек, потому как его штаны, которые он успел забрызгать бензином, вдруг ярко вспыхнули. Люди вокруг громко закричали. Кто-то из тех, кто находился около джипа, наконец, сообразил, что делать. Машина взвыла мотором и, повалив забор, подлетела к прыгающему и орущему Куцому в пылающих брюках.

Высыпавшиеся из кузова фермеры повалили его на землю и быстро сбили куртками огонь.

— М-да, представление закончилось, — хмыкнул Содос, наблюдая за тем, как безвольно обмякшего Куцого, который в этот момент напоминал оставленную без присмотра марионетку, загружают в машину. Судя по всему, он даже не успел обжечься, но сумма переживаний, накопившихся за последние часы, буквально раздавила его. Зрелище получилось тягостное.

— Ты со мной поедешь, или как? — поинтересовался Содос у Сержа.

— А ты сейчас куда?

— Все туда же, хочу повидать нашего доктора.

— Да ты псих! — затряс головой тот, — я — пас. Мне на сегодня развлечений уже хватит.

— Тогда скажи, куда ехать.

— Прямо по дороге, никуда не сворачивая. Километра два где-то, — Серж выбрался из машины, — и будь осторожен! Гусь назначил меня твоим экскурсоводом, а не похоронным агентом.

— А в чем дело?

— В самой мисс Оллани, — Серж захлопнул дверцу.

Выбравшись за околицу, Содос покатил по узкой полоске укатанной земли, слева от которой изумрудной зеленью буквально светился цветущий сад, а направо, за жиденькой гребенкой высаженных вдоль дороги деревьев, насколько хватало глаз, убегали бесконечные песчаные волны. Порывы ветра, менявшего направление с каждым поворотом колеи, поочередно наполняли салон то сухой пылью, то фруктовыми ароматами.

Когда дорога взбежала на очередную дюну, Содос увидел уже знакомый автомобильчик без крыши и с оторванной дверцей. В этом месте сузившаяся полоса яблоневого сада сменялась капустными грядками, посреди которых виднелась фигура в бесформенном балахоне с лопатой в руках.

Поставив свою машину сразу за машиной мисс Оллани, Содос выбрался из кабины и, не спеша, побрел в ее сторону. При его приближении Мария выпрямилась и взяла лопату наперевес, как дубинку. Она стояла на краю ею же выкопанной ямы. Поле вокруг представляло собой месиво из раскрошенной капусты и валяющихся то тут, то там окровавленных серых тел. Содоса вновь затрясло, и его ноги сами собой попытались развернуться и броситься назад, но он стиснул зубы и, сосредоточив внимание на нахмурившейся девушке, подошел поближе.

— Здравствуйте, мисс Оллани, — поздоровался он, останавливаясь от нее на некотором расстоянии.

— Я же Вам сказала, держаться от меня подальше! — она угрожающе качнула лопатой, — чего Вам от меня нужно?

Ее гневный тон никак не вязался со следами слез на запыленных щеках, да и в ее позе сквозила скорее не угроза, а желание защититься.

— Я всего-навсего пытаюсь разобраться в ситуации, — развел руками Содос, — хочу понять, что происходит.

— А Вы что, сами не видите? — Мария раздраженно воткнула лопату в землю, — если у Вас проблемы со зрением, то Вам нужен окулист, а не я.

— Я все вижу, но я не все понимаю.

— Ха! «Не все»! Да Вы вообще ни черта не понимаете!

— Тем более. Объясните мне.

— Что Вам объяснить!? Ради чего!? Разве Смерть не является обязательным спутником Вашего товара?

— Да, бывает, но только не смерть моих клиентов.

— О! Уже не открещиваетесь? Прогресс налицо!

— Хотелось бы и от Вас получить больше откровенности, мисс Оллани. Как-никак, а вчера погибли люди. Ваши знакомые.

— Ой! — девушка широко распахнула глаза и театральным жестом зажала рот перепачканной в земле ладонью, — какой ужас! Можете побить меня камнями, но я почему-то не испытываю по данному поводу особого сожаления. Увы!

— Хм, я передам Ваши слова… им, — Содос мотнул головой в сторону поселка.

— Ради Бога! Я не думаю, что это будет для них откровением и сколь либо повредит нашим «теплым» отношениям, — Мария резким движением выдернула лопату и приготовилась копать дальше, — еще угрозы будут?

— Угрозы? Нет, у меня только вопросы. Это как раз Вы вчера грозили мне и всему человечеству Казнями Египетскими, в связи с чем у меня напрашиваются вполне естественные подозрения. Почему случилось то, что случилось? Серж сказал мне, что раньше ничего подобного не происходило. Хайенны никогда не осмеливались в открытую нападать на Человека. Что изменилось? В чем причина? Какую роль здесь сыграли Вы? И не забывайте, вчера у нашей с Вами милой беседы имелись свидетели.

— С ума сойти! Вы подозреваете меня!?

— Пока других подозреваемых нет.

— Не я дала оружие в руки этим несчастным, не я нажимала на курок…

— Люди и раньше убивали хайенн, которые всегда спасались бегством, не предпринимая попыток защититься, — голос Содоса стал жестче, — что Вы с ними сделали?

— Нет, Вы все-таки ни черта не видите, — Мария отвернулась и склонилась над одним из серых безжизненных комочков, — оставьте меня. Навестите лучше окулиста.

— Почему хайенны, которые, как Вы сами же утверждаете, являются едва ли не самыми безобидными созданиями на свете, которые всегда улепетывали со всех ног, только завидев людей, почему они безжалостно разорвали в клочья двух вооруженных мужчин!? Как Вы это объясняете!?

— Идите к черту!

— Я никуда не уйду, пока не получу от Вас ответа! — Содос уже почти кричал, — можете мне не верить, но я не хочу, чтобы началась крупномасштабная война! Чтобы предотвратить ее, нужна информация. А у нас есть очень тревожный прецедент, причин которого мне пока никто внятно разъяснить не смог. Остались только Вы, мисс Оллани. И в Ваших интересах объяснить мне, что случилось!

Мария выпрямилась и развернулась, протягивая Содосу на вытянутых руках окровавленное пушистое тельце. Ее губы дрожали, в глазах стояли слезы.

— А что бы сделали Вы!? — буквально выплюнула она, — Вы, HomoSapiens, Человек Разумный? Вы, обремененный понятиями о морали, нравственности, о милосердии? Вы, придумавшие такие слова, как доброта, любовь, жалость? Что сделали бы Вы с тем, кто на Ваших глазах убивал бы Ваших собственных детей!?

Мария упала на колени, зарывшись лицом в серый мех, не в силах более сдерживать рыданий. Ее плечи вздрагивали.

«Детей!»

Внезапное озарение в один миг расставило все по местам. Содос вдруг вспомнил, как однажды набрасывались на него чайки, когда он, прогуливаясь по пляжу, сам того не зная, приблизился к их гнездовью. Маленькие птицы, забыв о своем страхе, пронзительно крича пикировали ему на голову, норовя клюнуть или оцарапать. Родительский инстинкт — страшная вещь.

Как поступил бы в подобной ситуации он? Вряд ли у кого-либо нашелся бы готовый ответ на заданный вопрос. Одно Содос знал точно — остановить его не смогло бы ничто на свете. А потому он, не говоря ни слова, расстегнул пиджак и, стащив его, повесил на ближайший столбик. После чего взял лопату и вонзил ее в землю.

— Ч-что Вы делаете? — удивилась девушка, подняв на него взгляд покрасневших глаз.

— Я не могу изменить того, что уже сделано, — ответил Содос, — но я могу попытаться хоть как-то помочь Вам справиться с последствиями.

— Не нужно мне от Вас никакой помощи!

— Зря Вы так, мисс Оллани, — укоризненно покачал он головой, и, не обращая внимания на ее вялые протесты, принялся расширять яму так, чтобы она смогла вместить все жертвы, — глупо отвергать помощь единственного человека, пусть он и не ангел, который хоть как-то пытается Вас понять.

Мария молча стояла и, насупившись, наблюдала за тем, как Содос орудует лопатой.

— Спасибо, — всхлипнув, прошептала она, наконец, и опустила в могилу первый трупик, — только очень глубоко не копайте, ладно?

Своим скорбным трудом они занимались почти до самого вечера.

Содос копал ямки, а Мария складывала в них мертвых животных. Он так и не смог заставить себя притронуться к их телам. Куда там, его начинали одолевать приступы тошноты, даже когда он смотрел на то, как прикасается к ним она. Хотя, по сравнению со вчерашним днем, острота ощущений несколько притупилась. Девушка же, в отличие от него, казалось, вообще не испытывает никаких проблем. Запас слез у нее закончился, и она сосредоточилась на работе, двигаясь как автомат.

По ходу дела она объяснила, что Куцый, Дэн и Пузан наткнулись на «детский сад», вышедший на ночную кормежку. Когда они открыли стрельбу по малышам, взрослые хайенны, защищая своих детенышей, в дикой ярости набросились на незадачливых охотников и, невзирая на собственные потери, догнали и растерзали их.

На месте кровавой бойни Содос и Мария похоронили восемь малышей и три взрослых особи. Потом, вернувшись на дорогу, они двинулись по ней дальше, собирая по пути жуткие плоды ночной охоты. Содос выкопал еще шесть могил.

Примерно через километр они вышли к месту финального акта драмы. Серж не привирал — песок здесь и вправду буквально пропитался кровью, которая уже давно засохла и превратилась в темные слипшиеся комья, разбросанные в пыли. То тут, то там валялись обрывки одежды. На этом месте хайенны настигли Пузана.

Чуть дальше, топорщащиеся щепками остатки забора отмечали место, где джип вылетел с дороги и перевернулся. Отсюда, от дороги, каша из разбитых арбузов действительно выглядела жутковато. На взрытой черной земле ярко блестели высыпавшиеся из опрокинувшейся машины стреляные гильзы.

— Все. На сегодня с меня хватит, — Мария махнула рукой и, развернувшись, побрела обратно.

— Ого! — воскликнул Содос, посмотрев на часы, — мы прозевали обед!

— Вы еще можете думать о еде!? Мне сейчас кусок в горло не полезет. Да и видеть эти ненавистные рожи не имею ни малейшего желания.

— Вы как хотите, а я что-нибудь пожевал бы. Я же так и не позавтракал.

— Так за чем дело стало? — девушка обвела вокруг рукой, — все, что пожелаете…

— Действительно, — хмыкнул Содос и, подпрыгнув, сорвал с ветки спелое яблоко, — хотите?

— Нет, спасибо.

— Дело Ваше, — он пожал плечами и с хрустом запустил в яблоко зубы.

Чуть погодя он сорвал еще одно, и не этот раз Мария не стала отказываться. Оставшуюся дорогу до машин они шли молча, задумчиво жуя свой импровизированный полдник.

Закинув лопату на заднее сиденье, девушка плюхнулась за руль.

— Куда Вы сейчас? — полюбопытствовал Содос, натягивая пиджак.

— Мне надо Бочару лопату вернуть, — ответила Мария, заводя мотор, — так что я — в поселок.

— Значит, нам по пути!

— А тут все равно всего одна дорога, — грязно-зеленая машина без дверцы стронулась с места и, слегка поскуливая, поползла в гору.

— Все дороги ведут в Рим, — пробормотал Содос себе под нос и покатил следом.

Остановив машину за баром, Мария развернулась на сиденье и помахала ему рукой, чтобы он подъехал к ней.

— Знаете, я совершенно не хочу идти внутрь, — объяснила она ему, — понимаете, там эти…

— Ненавистные рожи? — подсказал Содос.

— Ну да. А если я пойду туда вот с этим, — Мария протянула ему лопату, — может случиться еще одно кровопролитие.

— Я понимаю.

— Не сочтите за труд, передайте ее Бочару вместе с моей благодарностью.

— Нет проблем.

— И… — девушка замялась, — я даже не знаю, как бы это лучше сделать…

— Что именно?

— Я еще хотела… вот только я всегда расплачиваюсь «Дакти», и у меня с собой нет денег…

— Что Вам купить? — положил Содос конец словесной артподготовке.

— Вот что. Вы скажите Бочару, что это для меня, пусть запишет в долг. А если не согласится — тогда и не надо, хорошо?

— Так что же Вам нужно?

— «Оранжевый рассвет». Одну бутылку.

— А что это такое?

— Хорошая вещь! Хотя и немного термоядерная.

— Да тут у вас, похоже, других напитков и не бывает. Разве что сок какой-нибудь, — Содос поежился, вспоминая вчерашний вечер, — я всего пару стаканчиков выпил и все — дрова.

— Это Вы с непривычки, — махнула рукой Мария, — бывает.

— Что значит, с непривычки? Вроде бы не впервой.

— У Бочара все напитки на «Зеленом золоте» настояны, а оно отличается не только ярким вкусом, но и ударным воздействием. Если силы не рассчитать, то крышу в момент сносит, — она отвернулась, глядя на зарывающееся в пески солнце, — и это как раз то, чего мне сейчас не хватает.

— Ладно, я посмотрю, что можно сделать, — Содос вошел в дом.

В подсобных помещениях и на кухне все выглядело как обычно, но, выйдя в зал, он сразу почувствовал некое, если так можно выразиться, угрюмое оживление. Бутылок и кружек на столах стояло непривычно мало. Постепенно приходившие в себя люди о чем-то вполголоса переговаривались, в окне виднелась широкая спина Густава, разговаривающего по телефону, старательно помогая себе свободной рукой.

Становилось понятно, что, несмотря на первое поражение в новом витке противостояния Человека и хайенн, сдаваться никто не собирался.

— Вот, — Содос протянул Бочару лопату, — это вроде бы Ваше.

— Да, спасибо, — поставив ее за дверью, бармен придвинулся к Содосу поближе, — как она?

— Неважно, — покачал головой тот, — пытается загнать свои переживания вглубь, но у нее это плохо получается. Возможно, это и к лучшему.

— Я боюсь, как бы чего не вышло, — Бочара явно что-то заботило, — Маша — девушка вспыльчивая, может и сорваться.

— Ну, вряд ли она сможет серьезно набедокурить.

— Не знаю, не знаю… Она всегда возит с собой в машине дробовик, так что все может случиться.

— Дробовик? — Содос был обескуражен, — но зачем?

— А кто ее разберет! Не припомню, чтобы она из него когда-либо стреляла, но сами знаете, если в начале пьесы на стене висит ружье…

Только сейчас, задним числом, Содос понял, почему Серж наотрез отказался ехать вместе с ним на свидание с доктором. Памятуя, как она приветствовала его вчера, Содос передернулся. Знай он про дробовик заранее, он бы не стал так рисковать. Ему, похоже, еще крупно повезло. Дуракам счастье, как говорится.

— Опасная штучка, эта мисс Оллани… ладно, я присмотрю за ней, насколько возможно.

— Да, пожалуйста, если Вас не затруднит.

— Она еще просила у Вас одну бутылочку «Оранжевого восхода».

— «Оранжевого рассвета», — поправил Бочар, — есть такая штука.

Он немного погремел посудой в стенном шкафу и вручил Содосу бутылку без каких-либо опознавательных знаков с прозрачной сочно-янтарной жидкостью внутри.

— Вот. Я запишу ей в долг.

— Спасибо, — Содос подозрительно изучил содержимое бутылки на просвет, — а что, действительно стоящая вещь?

— Бесспорно! — не без гордости заверил Бочар.

— Тогда дайте еще одну для меня.

— Один момент! — через минуту и второй карман светлого пиджака оттянула приятная тяжесть.

— Сколько с меня?

— Будем считать, что это в счет пропущенного завтрака и обеда. Идет?

— Хорошо. Еще раз спасибо!

Попетляв по лабиринту скудно освещенных подсобок, Содос снова вышел на улицу. Похоже, что Мария с момента его ухода даже не пошевелилась, продолжая сидеть за рулем своего автомобильчика, глядя в пространство перед собой.

— Вот ваш заказ, — он протянул ей один «Рассвет».

— А? Что? — встрепенулась девушка, — ах да, спасибо! — она задумчиво посмотрела на бутылку.

— Могу я чем-то еще Вам помочь, мисс Оллани?

— Да Вы и так уже сделали безумно много! Хватит, отдохните теперь, хотя… если Вам совсем уж нечем заняться…

— То что?

— Хм, ну… да какого черта! — воскликнула вдруг Мария и, резким движением выдернув пробку, опрокинула бутылку в рот.

— Уф! Страшная штука! — прокомментировала она, немного отдышавшись и утирая навернувшиеся на глаза слезы, — напиваться в одиночестве — плохой стиль, — она протянула Содосу початую бутылку, — так что, если Вам совсем уж нечем заняться, то можете составить мне компанию.

Он с сомнением посмотрел на изрядно поубавившееся содержимое.

— Хм, а мне не придется завтра утром опять искать свою голову под кроватью? До сих пор удивляюсь, как я ее не лишился после вчерашнего вечера.

— Не волнуйтесь, — усмехнулась Мария, — «Рассвет» ударяет крепко, но ненадолго.

Мгновение помедлив, Содос тоже приложился к горлышку.

В первый момент ему показалось, что в рот хлынул расплавленный металл. Жидкость оказалась в буквальном смысле огненной. Текучее пламя нырнуло в горло и, прокатившись по нему, шаровой молнией упало в желудок. Источаемый ею жар начал постепенно растекаться по телу, поднимаясь по шее теперь уже в обратном направлении — снизу вверх. Когда горячая волна достигла головы, то Содос подумал, что сейчас у него из ушей повалит дым. Глаза начали слезиться.

— Да… уж… — только и смог прохрипеть он.

— Я Вас предупреждала! — засмеялась девушка, — но ничего, дальше пойдет легче.

Мария смеялась впервые за все то время, что Содос с ней общался. Удивительно, как улыбка способна изменить лицо человека. И, если одних людей она просто украшает, то мисс Оллани на короткий миг превратилась в совершенно иную женщину, свободную от многотонного груза забот, пригибающих к земле и оставляющих от души черствый сухарь. Жаль, но это мимолетное мгновение длилось лишь пару секунд.

— Что это такое? — спросил Содос, когда немного отдышался.

— «Оранжевый рассвет».

— Я помню, как оно называется, — он протянул бутылку обратно, — я спрашиваю что это?

— Жена Бочара делает его из апельсинов. Из некондиционных. Рецепта не знаю — секрет, — Мария посмотрела на колышущуюся янтарную жидкость, — ого! Горазды Вы хлебать за чужой счет!

— Не беспокойтесь! — на свет показалась вторая бутылка, — себе я взял еще одну. Хватит всем.

— Какой Вы шустрый!

— Какой уж есть.

— Ну, тогда… — девушка внимательно изучила свои перепачканные в земле руки, с набившейся под ногти грязью, и поспешно спрятала их в необъятные карманы своего балахона, — напиваться стоя на задворках тоже как-то не очень хорошо…

— И что же Вы предлагаете? — Содос чувствовал, как мгновенно разбежавшееся по венам тепло начинает, где-то даже против его воли, поднимать ему настроение, — бар в поселке только один.

— А Вы можете вести машину в пьяном виде?

— Спинной мозг не пьянеет!

— А вот я постоянно сваливаюсь с дороги на первом же повороте, так что… — Мария посмотрела на Содоса, — можно поехать ко мне на станцию. Вы-то потом сможете вернуться, а вот я, если мы будем квасить где-нибудь здесь, до дома не доберусь.

— Вы что, предлагаете мне самому сунуть голову в логово Ваших… питомцев!? — тот отрицательно затряс головой, — нет уж, увольте! Я не настолько пьян!

— О! Это легко поправимо!

В конце концов, Содос сдался. Нервный, насыщенный не самыми приятными событиями, да, к тому же, еще и голодный день привел к тому, что после еще пары глотков оранжевой отравы он ослабил бдительность и позволил-таки Марии затолкать себя на водительское место ее машины. Он, впрочем, немного протрезвел, наткнувшись рукой на холод стального ствола, спрятанного под сиденьем. Бочар не соврал.

Свою колымагу Содос перевел в режим следования, и теперь она тащилась позади них, жалобно дребезжа и поскрипывая.

На том самом месте, где Куцый снес забор и умчался в поле, Мария махнула уже почти пустой бутылкой, показывая ему, чтобы он свернул налево.

Дорога еще некоторое время ползла вдоль ограды, а потом нырнула в неожиданно открывшийся узкий зазор между двумя пашнями и устремилась к темнеющей на фоне вечернего неба стене леса. Содос буквально физически ощущал, как по мере приближения улетучиваются из его крови последние остатки алкоголя. Он вспомнил, как утром, спасаясь от огня, хайенны скакали по деревьям, и его передернуло. Машину ощутимо тряхнуло.

— А еще говорите, что спинной мозг не пьянеет! — усмехнулась Мария.

— Мне просто немного не по себе, — пожаловался Содос, — все время кажется, что за мной из листвы наблюдают эти… животные.

— Это Вам не кажется. Они действительно наблюдают.

— Ну, спасибо, утешили!

Густо переплетенные ветви сомкнулись над их головами, полностью заслонив небосвод. Плети лиан начали хлестать по кузову, звонко шлепая по лобовому стеклу. Колеса запрыгали по узловатым корням.

Содос включил фары, чтобы хоть что-то видеть в душном изумрудном полумраке.

Это больше походило не на дорогу, а на тоннель, прорубленный в живом монолите. Случись что, ему бы даже не удалось открыть дверцу, так как она сразу бы уперлась в упругую стену из перепутанных ветвей. Молодые, слегка лиловые тонкие побеги тянулись заполнить оставшееся пустое пространство, скребясь по бокам и днищу машины. От их изобилия зеленая пещера казалась несколько волосатой.

— Как же вам удалось здесь дорогу проковырять? — полюбопытствовал Содос, стараясь не прикусить язык на колдобинах и придерживая левой рукой свои очки, так и норовящие спрыгнуть с переносицы.

— Лазерными резаками, — объяснила Мария, — все можно сделать, если сильно захотеть, верно?

— Да, только мне вдруг подумалось, что гораздо интереснее другое — как Вам удается все это время поддерживать ее в более-менее рабочем состоянии? Серж говорил мне, что на тех полях, которые прилегают к лесу, корчеванием приходится заниматься просто непрерывно.

— Это точно! — кивнула Мария, пытаясь поймать ртом скачущее горлышко бутылки. Довольно быстро она сообразила, что свои зубы дороже, и прекратила рискованные эксперименты, — из-за этого даже потеряли один резак. Заглубились метров на сто и решили, что на сегодня достаточно. Думали продолжить наутро. Ха! На следующий день они даже не смогли найти то место, где работали накануне. Сплошная стена и никаких следов прохода. Пришлось заказывать новую установку.

— И как же в итоге лес побороли?

— Не сразу, не сразу. Поначалу пытались плитами замостить, но все оказалось тщетно.

— Что же с ними случилось?

— Всего за пару дней молодая поросль вздыбила их точно ледяные торосы. Ни пройти, ни проехать. Сейчас там поле довольно близко подходит, и среди ветвей еще можно разглядеть пару плит. Только голову высоко задирать нужно. Забавно смотрится.

— Лихо! — Содос даже прищелкнул языком, — а дальше?

— Выкорчевали деревья и расчищенное место тут же залили бетоном. Под нами монолит примерно в полтора метра толщиной. Но, как видите, тоже не очень-то помогает.

— Вы хотите сказать, что местная флора умудряется прорастать и сквозь бетон?

— К счастью, пока нет, — помотала головой девушка, — просто за несколько лет сюда из пустыни нанесло песку, а этого уже достаточно, чтобы Жизнь взяла свое. Будь у меня бульдозер — за пару часов все можно было бы расчистить, а так… Остается надеяться, что в один прекрасный день я не проснусь замурованной здесь заживо.

Светлое пятно, уже некоторое время маячившее впереди, наконец, распахнулось и выпустило машины на ровную, всю заросшую густой травой круглую площадку около двухсот метров в диаметре. И, если до этого момента Содосу казалось, что они едут по зеленой и волосатой трубе, то теперь он оказался на дне точно такого же волосатого колодца.

Запрокинув голову, он посмотрел вверх, но неба толком так и не увидел. Только отдельные его кусочки, проглядывающие через лиственный свод, подпираемый гигантскими рыжими колоннами. Несмотря на то, что ближайшие пинусы росли по разные стороны лужайки, примерно в двух сотнях метров друг от друга, их ветви без особых проблем переплетались прямо над ней.

— Эй! Осторожно! — воскликнула Мария, и Содос ударил по тормозам, едва не въехав в решетчатый заборчик, огораживающий два потрепанных временем вагончика. Они прибыли на место.

— Не-е-ет, Вам больше пить нельзя! — девушка, наконец, смогла вылить в себя остатки «Рассвета», — сдайте мне Вашу бутылку.

— Вот еще! Вы хотите, чтобы я ехал обратно один, в кромешной темноте и трезвый? — Содос нервно хохотнул, — нет уж, увольте, это не про меня!

Он выбрался из машины и огляделся. То, что гордо именовалось «научной станцией», вблизи больше напоминало заброшенные строительные бытовки. Легкий диссонанс привносили торчащая над крышей одного из вагончиков антенна спутниковой связи и некоторые предметы женского туалета, сушащиеся на натянутой веревке.

Содос немного растерялся. Странно, но до сих пор ему и в голову не приходило, что под серым комбинезоном может скрываться вполне реальное и симпатичное женское тело.

Он покосился на Марию, мысленно примеряя на нее кое-что из увиденного. Получалось неплохо. Гнусавый внутренний голос тут же напомнил, что обычно женская привлекательность прямо пропорциональна количеству выпитого, и вообще, в этом месте надо соблюдать крайнюю бдительность и осторожность. Содос поспешно отвернулся.

— Добро пожаловать в мое логово! — Мария сделала рукой широкий приглашающий жест, в конце которого пустая бутылка выскользнула у нее из пальцев и скрылась в листве, — Ой! Ну и ладно, в общем, чувствуйте себя как дома.

Придерживаясь для верности за заборчик, Содос подошел к ближайшему вагончику. Ноздри щекотали чуждые и непривычные запахи инопланетного леса, которым не удавалось подобрать какие-то земные аналоги, чтобы потом описать эти ощущения постороннему человеку. Дополняющее их шумовое сопровождение из писков, криков и цоканья, доносящихся со всех сторон, заставляло его чувствовать себя крайне неуютно. Он торопливо поднялся по ступенькам и нырнул внутрь, чуть не прижав дверью идущую, пошатываясь, следом за ним Марию.

— Эй! Полегче! — наигранно возмутилась она, протискиваясь мимо Содоса, — это, в конце концов, мой дом!

Захлопнувшаяся дверь оставила джунгли снаружи. Запахи, правда, никуда не делись, только немного растворились в других, простых и понятных запахах человеческого жилища, среди которых доминировало воспоминание о чем-то подгоревшем.

— Вот так мы тут и живем, — пояснила девушка, включая настольную лампу.

Содос огляделся. Все внутреннее пространство вагончика описывалось тремя словами: Стол, Шкаф, Кровать. На узком пятачке между ними, словно застигнутый врасплох на месте преступления, застыл одинокий стул.

Мария поспешно набросила клетчатое покрывало на измятую постель, спрятав под него разбросанную одежду, затолкала стул в щель за шкафом и в задумчивости уставилась на заваленный стол. Чувствовалось, что она не прочь размашистым жестом смахнуть все с него на пол, идя, так сказать, на любые жертвы ради дорогого гостя. Проблема состояла в остром дефиците свободного места, чтобы хоть немного передислоцировать хлам. Не сваливать же барахло себе под ноги.

Вздохнув, девушка уперлась руками в громоздящуюся на столе кучу блокнотов, карандашей, каких-то веток и пустых стаканчиков из-под кофе и немного потеснила ее, освободив кусочек поверхности с тарелку размером. Из шкафа на свет появились удивительно неуместные в данном интерьере два бокала.

— Предисловие какое-нибудь нужно? — спросил Содос, доставая из кармана бутылку.

— К черту!

Звонко чпокнув, пробка отправилась в коробку с мусором.

— Первое время все это воспринимается как игра, как увлекательное приключение, — Мария помогала себе, в такт словам помахивая рукой с долькой лимона, — новые миры, фантастические, невероятные формы жизни, азарт первопроходцев и все тому подобное. Энтузиазма столько, что им можно аэростаты заполнять, вот только продукт это, увы, скоропортящийся и летучий. Одни просто уходят, другие умудряются трансформировать свое юношеское увлечение в весьма прибыльное предприятие, а у некоторых оно сублимируется в служение чистой идее. Как, скажем, у меня.

— Какой еще идее? — Содос честно старался следить за несколько путаным ходом мыслей своей собеседницы, но ее разрумянившееся от вина лицо и обнаженные руки постоянно его отвлекали.

— Науке. Чистой науке. Сбор и систематизация фактов, поиски закономерностей, аналогий, попытки найти хоть какие-то объяснения вещам, которые всем нам, воспитанным на земной биологии, кажутся абсурдными. Поиски жемчужин в куче навоза — вот что это такое. На одном энтузиазме тут далеко не уедешь, здесь нужен фанатизм. Чуть позже ты понимаешь, что и этого недостаточно, поскольку без финансирования у тебя не будет даже блокнота, чтобы записать свое эпохальное открытие, случись тебе его совершить.

— Да уж. Увы, но без денег в нашем мире — никуда! Научный факт.

— Как говорится, идеи приходят и уходят, а кушать хочется всегда. И тут иллюзии начинают рушиться. Целый поток разочарований и неизбежная фрустрация.

— Разочарований в чем?

— Не в чем, а в ком. В людях. В тех самых людях, что окружали тебя несколько последних лет, бок о бок с которыми ты прошел через джунгли и пустыни, которым ты безраздельно доверял и которых, как тебе казалось, ты знаешь как самого себя, — Мария отпила из бокала и закинула лимон в рот, — беда в том, что есть большая разница между наукой как таковой и реальными персоналиями, которые ее олицетворяют. С религией такая же ерунда — в книжках все пишут правильно, а на практике оказывается, что священнослужители — тоже люди, из плоти и крови со всеми вытекающими.

— Ну, наука, на мой взгляд, тоже своего рода религия. Роскошные храмы, щедрые жертвы на ее алтарь, гонения на всех, кто перечит каноническим текстам… — найди десять отличий, что называется.

— Тоже верно, впрочем, убежденным идеалистам везде и во все времена приходилось нелегко.

— Какие же испытания судьба уготовила Вам?

— Ну, поначалу все складывалось вполне пристойно: университет, аспирантура, постоянные экспедиции, сбор материалов для диссертации, благо открытия в то время сыпались в таком количестве, что хоть лопатой загребай. Но в тот самый момент, когда мне казалось, что все отлично, что достаточно собрать еще немного данных, аккуратно обработать их и мы, возможно, совершим прорыв в ксенобиологии, все громче начали звучать уже знакомые слова (скорей всего, они звучали и раньше, только я, ослепленная и оглушенная своим исследовательским запалом, не обращала на них внимания).

— Что за слова? — подтолкнул разговор Содос, увидев, что взгляд Марии устремился куда-то вдаль, в глубины воспоминаний.

— «Финансирование», будь оно проклято, «диссертация» (но уже не моя), «собственная лаборатория» (странным образом тоже не моя) и им подобные. В общем, падение с небес оказалось крайне болезненным. Я на полном ходу влетела в забор из такого огромного числа хозяйственных и бюрократических вопросов, что заниматься собственно исследованиями стало просто некогда.

— И как же Вы поступили?

— Плюнула на все и отправилась в очередную экспедицию. На Мохарру. Простым ассистентом.

— Почему так?

— Так получается, что рядовые лаборанты оказываются ближе к реальным открытиям, к «живой» науке, чем сидящие в заваленных бумагами кабинетах доктора и академики. Платят за работу здесь исправно, и никакой нервотрепки. Начальство далеко, все, что от тебя требуется, это регулярно готовить и отсылать отчеты, которые, как мне кажется, никто и не читает. При этом можно сколько угодно заниматься собственными изысканиями за казенный счет и на казенном оборудовании. Исследовательский рай, короче говоря.

— Если дела шли так замечательно, как Вы говорите, то почему же все разбежались?

— Все то же самое. Отсутствие достаточного финансирования. Планет пооткрывали тучу, научных станций нагородили чуть ли не на каждой, а денег-то больше не стало. Если через пару лет работы станция не приносит результата, сулящего реальную материальную выгоду, то спонсоры быстро теряют к этому проекту интерес и прикрывают денежный краник. Знали бы Вы, как же я ненавижу эти пляски перед ними! Солидные, взрослые люди напоминают бездомных собачек, прыгающих на задних лапках, выпрашивая еще один кусочек колбасы. Я так не умею, и потому я все еще здесь.

— Что, снова на голом энтузиазме? Как в старые добрые времена?

— Нет, почему же, небольшие спонсорские вливания еще остались. Поскольку я осталась одна, то все они мне одной и достаются — получается неплохо. Хватает даже на то, чтобы каждый месяц отсылать понемногу моей маме, — Мария показала на висящую на стене фотографию в рамке, — она до сих пор искренне верит, что я руковожу здесь целым отрядом аспирантов.

От Содоса не ускользнуло, как при упоминании о матери на лбу девушки пролегла озабоченная складка.

— А что с Вашей мамой? — поинтересовался он, — с ней что-то не в порядке?

— О нет! Для своего возраста она чувствует себя прекрасно! Просто… — Мария замялась, — просто как-то нехорошо получается.

— Кто умножает знание, тот умножает скорбь, — многозначительно изрек Содос, — быть может, ей лучше и впредь оставаться в счастливом неведении?

— Ваша правда!

— Что же Вас удерживает тут, на Мохарре?

— Сама не знаю, — Мария поскребла кончик носа, — возможно, хайенны. Удивительные существа! По всем классическим земным теориям, они совершенно нежизнеспособны и давным-давно должны были вымереть, но нет! Живут и прекрасно себя чувствуют. Изучая их, я неоднократно ловила себя на мысли, что, создавая этих животных, Природа накурилась Костылевых самокруток и щедро залила это дело Бочаровым пойлом. Целый ряд их особенностей оказались просто выше моего понимания! Чего стоит один только их трансформируемый скелет! Если бы кто-то решил поместить его в зоологический музей, то ему пришлось бы сделать не менее шести экземпляров, которые выглядели бы как скелеты совершенно разных зверей. А их социальная система! Фантастика! То есть, я даже не могу объяснить, как она устроена, поскольку абсолютно ее не понимаю, но знаю, что она существует и, при этом, чертовски сложна.

Огонь, вспыхнувший в глазах девушки, когда она рассказывала о своем любимом деле, сделал ее похожей на маленького ребенка, который впервые в жизни побывал в цирке, и теперь силится поделиться с окружающими переполняющими его впечатлениями, что бурлят в душе, рвутся на свободу, напирая друг на друга, путаются, вязнут и застревают в крайне ограниченном словарном запасе.

— И Вы их совсем не боитесь?

— Кого, хайенн? Да что Вы! Это самые безобидные существа на свете! Убежденные вегетарианцы!

— После сегодняшних событий я бы не стал утверждать это столь безапелляционно.

— Ах, да… — Мария запнулась, — но я ведь уже объясняла Вам, в чем дело.

— Объясняли, — кивнул Содос, — я только хотел бы еще немного прояснить причины существующего конфликта между людьми и животными. Он же не вчера разгорелся, верно? С другой стороны, мне почему-то кажется, что года два-три назад ситуация не была столь напряженной. Я прав?

— Все так. В первые годы освоения мохаррских оазисов с местной фауной сталкивались только ученые. Фермеры спокойно возделывали свои поля, не зная никаких проблем. Веселье началось позже.

— Что изменилось? — Содосу приходилось подталкивать беседу, поскольку Мария то и дело умолкала. Чувствовалось, что говорить на данную тему ей тяжело.

— Полностью освоив окружающую полосу степи, люди стали расширять свои поля за счет лесов.

— … в которых жили хайенны?

— Да.

— Почему же животные просто не ушли дальше в лес?

— Дело в том, что оазис представляет собой очень сложную экосистему, в которой удивительным образом переплетены пояса с совершенно разным составом флоры. По мере продвижения к его центру мы проходим пустыню, степь, смешанный лес и, наконец, тропические джунгли. Все это дробится на еще более мелкие пояски, буквально в несколько десятков метров шириной. Многие виды растений встречаются только в своем узком поясе и нигде более. Другие, как, скажем, пинусы, растут на довольно большой территории, но это, скорее, исключение, нежели правило.

— Кажется, я начинаю понимать, — оживился Содос, — люди вырубили тот пояс леса, в котором обитали хайенны?

— Не совсем так. Хайенны свободно перемещаются по всему оазису, но в истребленных поясах произрастали растения, составлявшие неотъемлемую часть их рациона.

— Экие привереды!

— Посмотрела бы я на Вас, лишись Вы полностью, например, витамина С, — зло огрызнулась Мария, — долго ли Вы протянете?

— Не знаю, не пробовал, а что?

— А то, что недолго. Есть такая замечательная болезнь — цинга, и лучше с ней близко не знакомиться. Хорошо, если только с зубами расстанетесь.

— Хорошо, я все понял, но неужели набеги на огороды — это выход?

— Как оказалось, да. Пути, по которым шла эволюция на Земле и на Мохарре различны, но законы химии и физики, как ни крути, едины для всех. Некоторые земные культуры смогли полностью или частично восполнить потерю.

— А как же эта, как ее, «апланетизация»? Хайенн она не беспокоит? Я даже под страхом смерти не смог бы съесть ни одной местной ягодки. Желужок буквально наизнанку выворачивается от одной только мысли об этом.

— У животных не столь богатое воображение, и, потом, я думаю, Вы все же по-другому взглянули бы на ситуацию, окажись на их месте. Речь идет о выживании. Да, Вы правы, хайенны не в восторге от новой диеты, и, кроме того, жутко не любят выходить из-под покрова леса на открытые пространства, но для них это теперь, без преувеличения, вопрос жизни и смерти. И они идут на огороды.

— Где же выход?

— Ха! Выход! — Мария опрокинула в рот остатки вина, — а кто вас просил сюда входить!? Но нет! Человек — самое упрямое существо во Вселенной. Сначала заберется в темный сарай с разбросанными по полу граблями, а потом голосит, что его бьют.

— Но расширять поля необходимо! Для фермеров это тоже вопрос выживания.

— Не следовало вырубать весь лес. Если бы хоть местами оставляли нетронутые участки, то, возможно, этого хайеннам оказалось бы вполне достаточно.

— Вы говорили им об этом?

— Разумеется! Но меня никто не хотел слушать. Позже, после совершения первой ошибки, когда хайенны начали набрасываться на посадки, я предложила сделать несколько не огороженных полей, чтобы животные могли спокойно взять то, что им нужно и уйти. Пожертвовав этими клочками земли, удалось бы сохранить в целости все остальное.

— И что, тоже без толку?

— Абсолютно! Эти туполобые мужланы уже закусили удила, и готовы кровью (как чужой, так и своей собственной) залить эти драгоценные грядки, но не уступить ни пяди.

— Выходит, война?

— Для человечества не впервой развязывать кровавые и бессмысленные войны с Природой. Начали на Земле, где безжалостно истребили не одну сотню видов, теперь боевые действия переместились уже на другие планеты. Ничего не меняется. Ни-че-го. Один человек, возможно, и способен изредка чему-то научиться на своих ошибках, человечество в целом — никогда.

— Какой же урок ожидает нас, по-вашему, на сей раз?

— Я не знаю, — развела руками девушка, — даже в хорошо изученной земной биосфере невозможно предугадать последствия тех или иных необдуманных действий. Что уж говорить о чужом мире! Оазис может, например, полностью вымереть. Или все что растет в нем и вокруг него может неожиданно мутировать и стать смертельно ядовитым — последствия непредсказуемы.

— Что же Вы будете делать?

— То же, что и всегда: собирать информацию, наблюдать, анализировать.

— И не предпринимать никаких активных действий?

— А что я могу сделать против человеческого упрямства и глупости?

— Против таких врагов бессильно любое оружие, это точно, — Содос покачал головой, — а Вы никогда не подумывали о том, чтобы тоже покинуть Мохарру, раз здесь Вы уже ничего не можете изменить?

— Я постоянно думаю об этом, но осталось еще столько незаконченных дел! Столько начатых наблюдений!

— Вы и теперь полагаете, что Вам удастся их закончить?

— Я не знаю, — Мария поникла, сгорбившись на стуле, — теперь я уже ничего не знаю.

— Не падайте духом! Вы и так сделали уже безумно много, мисс Оллани, — Содос ободряюще прикоснулся к ее руке, отчего девушка чуть вздрогнула, — должен сказать, что Вам тоже не занимать решительности и упрямства. Ради своих исследований Вы остались здесь одна, посреди дикого леса! Неужели Вам не страшно, и Вы совсем не боитесь?

— Кого? Люди — единственное, чего здесь следует опасаться.

— Для чего же Вам тогда дробовик под сиденьем?

— Бочар наябедничал, — это прозвучало не столько как вопрос, сколько как констатация факта.

— Ну, в общем-то, да, — признал Содос, — фермеры, кстати, больше опасаются как раз Вас. Они думают, что в приступе ярости Вы можете устроить им кровавую баню.

— И поделом! — усмехнулась Мария, — пусть думают, хотя он, на самом деле, даже не заряжен.

— Зачем же Вы все время таскаете с собой эту железяку? Вы все-таки кого-то боитесь?

— Исследователям всегда рекомендуется иметь при себе оружие, повадки местных обитателей пока еще плохо изучены, — говоря это, девушка упорно избегала смотреть Содосу в глаза.

— Как же Вы собираетесь защищаться от них незаряженным дробовиком? Вряд ли он их сильно впечатлит.

— Не лезьте в это, Юра, — ее рука накрыла его ладонь, лежащую на столе, — не копайте дальше.

Прикосновение длилось на неуловимое мгновение дольше, чем простой жест. Убрав руку, Мария снова опустила глаза.

— В этих краях глубоко копать вредно для здоровья, — негромко сказала она, — я вот, например, вообще выбросила свою лопату от греха подальше.

Повисла неловкая пауза.

— Да что это мы все обо мне, да обо мне! — встрепенулась вдруг она и, схватив бутылку, разлила в бокалы остатки «Рассвета», — расскажите теперь и Вы что-нибудь о себе. Только не надо мне больше свистеть про торговлю тракторами, ладно?

— Как Вам будет угодно, — Содос отпил оранжевой отравы, — хотя начинал я именно с них самых.

— Как же Вы дошли до жизни такой? — наигранная веселость Марии резко контрастировала с ее угрюмым настроением еще минуту назад. Она явно хотела поскорее забыть о предшествующем разговоре.

— Где трактора, там и танки. Разница между продажей того и другого, конечно, огромная, но если у человека есть голова на плечах, то он справится. Я, во всяком случае, справился.

— Вы и мирную технику налево пускали?

— Нет, поначалу вся моя деятельность являлась исключительно легальной и пристойной. Я даже не подумывал о том, что могу заниматься чем-то иным или, скажем так, тем же самым, но по-иному. Просто делал свою работу. Аккуратно и терпеливо, постепенно поднимаясь по скользким ступенькам карьерной лестницы. Не знаю, чего мне не хватало, может быть, наглости, но двигался я медленно и особых лавров на этом поприще не снискал. Зато заработал репутацию честного и грамотного специалиста. Глупо, конечно, но я надеялся, что моя прилежность когда-нибудь будет замечена и оценена по достоинству. Глупо и наивно. Так в нашем мире дела, увы, не делаются. Практически во всех основных религиях добродетель вознаграждается исключительно после смерти человека. Иногда даже возникает подспудное желание ускорить процесс…

Содос замолчал, глядя на покачивающийся жидкий огонь в своем бокале.

— Что же случилось? — спросила девушка, — что привело Вас к такому резкому повороту?

— Дуракам счастье, меня действительно заметили, правда, не совсем те люди, что я ожидал. Старые клиенты, я прежде с ними неоднократно пересекался, но даже и не подозревал, чем они занимаются, так сказать, в свободное от основной работы время. Мне предложили делать все то же самое, что и раньше, только по другую сторону закона. Риск, естественно, выше, но и вознаграждение соответствующее. А с профессиональной точки зрения для меня практически ничего не изменилось. Мой круг общения остался прежним: деньги, документы, люди и их подписи на этих документах.

Содос опрокинул бокал в рот,

— Я всегда оставался лишь маленьким винтиком в чужих машинах, а винтику без большой разницы, что это за машина. Он должен добросовестно выполнять свою работу и не задавать вопросов. Чем ты мельче, тем меньше с тебя спрос, но и крутиться приходится быстрее. Где-то наверху, наверное, сидит огромный гаечный ключ, которому достаточно шевельнуть мизинцем, чтобы в движение пришли сотни и тысячи людей, а мне вот приходится носиться, высунув язык, по разным захолустьям. Если везде успеваешь, то все о’кей, если будешь заедать — рано или поздно открутят голову.

— Фигурально выражаясь?

— Фигурально — это раньше, с тракторами, теперь все по-взрослому.

— И Вы никогда не жалели, что ввязались во все это?

— Почему же? Я жалею об этом примерно половину своего времени. Зато в оставшуюся половину я вполне доволен жизнью. Не так уж и плохо, по-моему. Многие люди, занимаясь вполне безобидными вещами, сокрушаются о своей доле гораздо больше.

— Забавно, — невесело усмехнулась Мария, — про себя я могу сказать точно то же самое.

— Судя по Вашему рассказу, Вам тоже в какой-то момент не хватило нахальства, да?

— В том числе и это.

— Плыть по течению, отдавшись на волю обстоятельств, конечно, проще, чем переть против потока, но, провожая взглядом проплывающие мимо пейзажи, согласитесь, иногда чертовски хочется сделать какую-нибудь глупость!

— Вы правы, хочется, — Мария подалась вперед, ее теплые пальцы вновь накрыли руку Содоса и уже не торопились уходить, — чертовски!

Он даже не успел сообразить, что думает по поводу сложившейся ситуации, поскольку в этот момент из внутреннего кармана его пиджака донеслась короткая пронзительная трель. От неожиданности девушка даже подпрыгнула.

— Что это? — нахмурившись, спросила она, — страж Вашей нравственности?

— Вроде того, — отозвался Содос, копаясь в кармане, — опять батарейка села, черт бы ее побрал!

— У Вас что, костюм с кондиционером? — удивилась Мария?

— А еще с разглаживанием и самоочисткой, — брякнул он, не подумав, и тут же прикусил язык, но было поздно.

— Не так уж и плохо быть «простым винтиком», приторговывающим ружьишками, как выясняется, — заметила она резко похолодевшим голосом, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди. Томный огонек, тлевший в глубине ее глаз, исчез без следа.

Хрустальный карточный домик взаимопонимания, осторожно возводившийся их совместными усилиями в течение последнего получаса, рухнул в одну секунду. Содос почти слышал звон бьющегося стекла.

— Да так, купил по случаю. Он не новый, — принялся оправдываться он, хотя понимал, что это бесполезно.

— Ого! Время-то как летит сегодня, — заметила Мария, демонстративно бросив взгляд на часы, — как бы Вам не заплутать в темноте.

— Надеюсь, машина найдет обратную дорогу.

— Вы доверяете этой ржавой развалюхе!? Зря! Полагайтесь лучше на свои силы.

— Тогда я, пожалуй, пойду, пока не свалился совсем.

— Дверь сами найдете?

— Думаю, да, — Содос поднялся с кровати, на которой сидел, и, чувствуя, как окружающий мир и вправду малость поплыл перед глазами, заковылял к выходу.

Спрыгнув с крыльца, он, загребая ногами мокрую от вечерней росы траву, подошел к своей машине. Но в тот момент, когда Содос уже взялся за ручку двери, Мария неожиданно окликнула его.

— Господин Содос!

— Что? — обернулся он.

— Я хотела бы Вас кое с кем познакомить!

Девушка стояла в дверях, держась рукой за косяк. Только сейчас Содос понял, насколько она пьяна. Ее шатало из стороны в сторону, точно влаг на ветру. Запнувшись на ступеньках, она буквально пролетела расстояние до заборчика и остановилась, обхватив деревянный столб.

— С кем еще познакомить?

— Один момент, — в ее левой руке что-то блеснуло.

— Что это? — в душе Содоса шевельнулось нехорошее предчувствие, но он не обратил на него внимания.

— Это? — Мария уставилась на зажатый в кулаке продолговатый металлический предмет толщиной с карандаш, — ах, это! Манок.

— Какой еще манок?

— Я Вам сейчас покажу, — она вскинула руку ко рту.

Содос ничего не услышал, но его зубы тут же отозвались резкой болью. Ультразвук! Но кого она хочет им приманить?…

Ответ последовал незамедлительно. Лес отозвался целым залпом визга и клекота. Окружающая темнота всколыхнулась, ожила и зашевелилась, выпуская в круг света, падающего от висящего над крыльцом фонаря, текучие серые тени.

Хайенны двигались столь стремительно, что глаз выхватывал лишь отдельные фазы их перемещений, когда та или иная особь на мгновение застывала на месте. Несмотря на свою быстроту, они не издавали ни малейшего звука — ни топота лап, ни шелеста травы. Все крики и шум неслись только из леса. Серая волна обогнула домик, покружилась вокруг опирающейся на столб Марии и потекла дальше, постепенно сжимая кольцо вокруг Содоса и его автомобиля.

— Познакомьтесь с моими друзьями! — крикнула девушка, — ребята, смотрите, это Юра Содос! Поздоровайтесь с ним!

Опомнившись, он рванул дверцу и прыгнул в кабину, давясь уже знакомым приступом тошноты. По капоту громко шарахнули чьи-то когти, машина покачнулась, когда живая стена сомкнулась вокруг, на миг полностью накрыв ее. Содос ударил по красной кнопке под рулем и дернул за рычажок, включающий фары. Два луча белого света прорезали шевелящуюся ночную черноту.

Поляна была пуста. Это казалось невозможным, но, насколько он мог видеть, вокруг не наблюдалось ни единой живой души, хотя только что десятки хайенн буквально обтекали его машину сплошным потоком.

Облегчение, впрочем, было недолгим, так как, мигнув пару раз, свет погас, и Содос оказался в кромешной темноте. Он несколько раз для проверки ткнул в кнопку, убедившись в том, что злосчастный контакт, о котором предупреждал его аэродромный техник, вновь отправился погулять.

— Вот влип, так влип! — чертыхнулся он и через боковое стекло посмотрел на Марию. Та по-прежнему стояла у столба и, как показалось Содосу, улыбалась.

Он не мог сказать с уверенностью, но казалось, что тьма на границе светового пятна, освещаемго лампой над крыльцом вагончика, продолжает колыхаться и мерцать. Проблема состояла том, что его машина находилась примерно в десятке метров от границы светового круга. Выбор у него был небогатый: либо выходить наружу и пинать правый борт, либо дожидаться рассвета прямо в машине.

Немного поразмыслив, Содос пришел к выводу, что вряд ли Мария всерьез вознамерилась отдать его своим питомцам на растерзание, а просто хочет его проучить. Но даже если так, кто может гарантировать, что она полностью контролирует ситуацию.

Несмотря на то, что его переполняла злость и на мисс Оллани и на самого себя, Содосу все же не хотелось выставляться перед девушкой трусом. Он еще раз нажал кнопку с тем же результатом. Похоже, что придется вылезать.

Проклиная все на свете, он кое-как перебрался на правое сиденье и, собравшись с духом, приоткрыл дверь. В лицо ему пахнуло душным влажным воздухом, пропитанным чужеземными ароматами, среди которых отчетливо выделялся уже знакомый ему кисло-металлический запах серых тварей. Со всех сторон доносилось огромное количество отдельных звуков от шорохов и стрекота до писка и повизгиваний, которые сливались в равномерный глухой шум, напоминающий тяжелое дыхание. Дыхание чужого леса.

Содос вылез из машины и чуть ли не на цыпочках прокрался к нужному месту. Пока что все складывалось удачно. Он занес ногу для удара и уже начал движение, как вдруг перед самым своим лицом обнаружил мохнатую морду с огромными блестящими глазами, в которых отражались звезды.

От неожиданности он вскрикнул. Оставленная без присмотра нога, продолжая двигаться по инерции, ударилась об машину. На мгновение вспыхнул и снова погас свет, очертив контуры забравшейся на капот хайенны. Содос потерял равновесие и завалился на спину. Жуткая морда не отстала ни на миллиметр, зависнув прямо над ним. Неторопливо, одна за другой, неестественно тонкие лапы отцепились от машины и переместились на землю рядом с ним, отчего тварь стала напоминать портальный кран, изготовившийся ухватить Содоса, словно очередной контейнер. В ноздри ударил необычно сильный и непонятным образом пульсирующий запах металла. Совершенно некстати Содос вспомнил, как Мария что-то говорила о том, как эти животные общаются при помощи обоняния. Выпитые бокалы «Оранжевого рассвета» настойчиво запросились на волю.

— Сгинь! — рявкнул Содос и, перекатившись на живот, попытался взять низкий старт, но ботинки заскользили по мокрой от росы траве, и он снова рухнул на землю.

Что-то коснулось его спины, и у своего левого уха он почувствовал теплое сопение. Этого желудок не выдержал.

«Регулярное промывание уже входит у меня в привычку», — рассеянно подумал Содос и, отказавшись от дальнейших попыток подняться, отплевываясь, снова покатился по траве, чувствуя, что пиджак, будь он неладен, уже промок насквозь. Ноги наткнулись на колесо. Резко подтянувшись, он вскочил и прижался спиной к машине.

Большеглазая морда и не думала отставать, причем одна из лап хайенны, растянувшись метра на два, еще продолжала цепляться за землю в том месте, где Содос упал вначале. Словно в замедленной съемке он следил за тем, как она поднялась из травы и будто заскользила по воздуху к своей хозяйке. На его глазах она укоротилась в несколько раз. Бугорки суставов ползли друг к другу и, встретившись, сливались в один, только чуть крупнее. Прошло меньше секунды, а хайенна уже сидела перед ним на задних лапах, удивительно напоминая обычную земную собаку, только со взрослого человека ростом.

— Это Гаркин, — услышал Содос голос смеющейся Марии, — самое любопытное существо во вселенной… Не бойтесь его, он еще щенок, и он Вас не тронет.

— Уберите его от меня! — крикнул он, к собственному ужасу обнаружив, что его ноги вдруг ослабели и вот-вот подкосятся.

— Я не могу! Он даже своего воспитателя не слушается, не говоря уже обо мне.

— Вот дерьмо! — констатировал Содос.

Поскольку путь вперед оказался перекрыт, он оттолкнулся ногами и перекатился через багажник.

Гаркин уже поджидал его там.

Последующая безумная пляска вокруг машины теперь, наверное, до самой смерти будет являться Содосу в самых кошмарных снах, заставляя вскакивать на постели и отмахиваться руками от призрачных пушистых чудовищ. Гаркин скакал, казалось, со всех сторон сразу, всегда оказываясь именно там, куда Содос намеревался броситься, и неизменно исчезая, когда он пытался его пнуть или ударить. Гамму чувств, которые он при этом испытывал, невозможно описать даже приблизительно.

Представьте себе свой самый жуткий кошмар, то, чего Вы боитесь больше всего на свете. Змей, пауков, стоматологов или еще что. Ту вещь, то существо, от одного упоминания о котором Вам становится дурно. Слепите из этого большой скачущий ком и запритесь с ним в маленькой темной кладовой. Добавьте к этому бунтующее пищеварение, порывающееся вытолкнуть наружу уже и сам желудок, и чувство того, что Ваш заходящийся в панике спинной мозг почти полностью утратил контроль над телом. Представили? А теперь еще приправьте блюдо скользкой травой под ногами, промокшей насквозь одеждой и вымазанными в грязи руками и ногами, ибо без этих приятных мелочей картина будет неполной.

На заднем плане Содос слышал громкий, полубезумный хохот Марии. Она уже не могла ничего с собой поделать и полностью отдалась во власть приступа истерического веселья.

Крошечный кусочек разума Содоса, тот, что еще не успел ослепнуть и оглохнуть от страха и паники, неожиданно осознал, что Гаркин с ним играет. Всего-навсего играет, предлагая побегать и попрыгать с ним за компанию. Почему бы и нет, в конце концов, но вот все инстинкты и рефлексы человеческого тела не хотели ничего слушать, заставляя конечности судорожно дергаться в бесплодных попытках убежать от ожившего мохнатого ужаса.

Наконец, полностью выбившись из сил, Содос упал на землю, привалившись спиной к борту машины. Несмотря на все старания, ему так и не удалось пробиться к тому месту, куда ее следовало пнуть. Сердце бешено колотилось в груди, горло превратилось в кузнечный горн, через который меха легких прокачивали раскаленный воздух. Но сквозь застилающие глаза красные круги и перекосившиеся, повиснув на одной дужке, очки он по-прежнему видел перед собой внимательно изучающую его морду Гаркина. Даже если бы тот решил сейчас откусить Содосу голову, от изнеможения он не смог бы пошевелить и пальцем.

Мария также выбилась из сил и уже просто не могла смеяться дальше. Она сползла вниз по столбу и теперь стояла возле него на коленях, время от времени вздрагивая и всхлипывая. Одной рукой она держалась за живот, а другой утирала катящиеся по щекам слезы.

— Чего тебе от меня надо? — просипел Содос, обращаясь к застывшей перед ним глазастой физиономии, — оставь меня в покое, черт подери!

Гаркин подался вперед и коснулся щеки Содоса своим теплым влажным носом.

В тот же миг какая-то темная тень промелькнула у него над головой, одновременно с этим в его уши словно вогнали по плотному кому ваты. Лицо обдало порывом ветра, пропитанного резким, громким запахом, который казался более четким, более основательным, нежели у щенка. Спиной Содос почувствовал, как под обрушившимся на нее весом вздрогнула и тяжело осела его машина, но ее рессоры не издали ни звука, хотя обычно выли и скрежетали на каждой кочке. Только Гаркин жалобно пискнул и тут же исчез. На плечи Содоса упало несколько травинок, и тут же машина за его спиной почти подпрыгнула, освободившись от груза. Ярко вспыхнули ожившие фары.

Спустя мгновение слух вернулся к нему. Он слышал, как волна шума прокатилась по краю леса и растворилась в его глубине. Наступила непривычная тишина, нарушаемая лишь старческим поскрипыванием распрямляющихся пружин.

— Что это было? — бесцветным голосом спросил Содос, машинально поправив очки и стряхивая траву с перепачканного пиджака.

— Это… его… воспитатель, — тяжело дыша, ответила Мария, — отправился устраивать взбучку своему подопечному. Потрясающе! Вы Гаркину понравились!

— Замечательно.

— Вы были такой… такой… неотразимый! Просто изумительно! Я на такое не способна.

— Спасибо за комплимент. Что дальше? Он теперь съест меня при следующей встрече?

— Не знаю, — она пожала плечами, — со мной ничего такого не случалось. Теперь Вы сами с ним разбирайтесь.

— О. Я в восторге.

— Это стоит запечатлеть, — девушка порылась в карманах и извлекла оттуда маленький фотоаппарат, — улыбочку!

Содос знал, что это неправильно. Знал, что нельзя позволять ей сфотографировать себя, но все равно ничего не мог сделать. У него даже не нашлось сил, чтобы поднять руку и хоть как-то загородиться.

Ослепительно полыхнула вспышка.

— Не надо! — пробормотал Содос, пытаясь пошевелиться.

— Почему же? Вы отлично смотритесь! — она сделала еще один снимок.

Наконец, ему удалось дотянуться до дверной ручки и открыть машину. Цепляясь руками, Содос буквально втащил свое желеобразное тело в кабину.

— Спокойной ночи! Приезжайте еще! — крикнула Мария, и сама же засмеялась, — Гаркин будет Вас ждать!

— Да идите Вы! — буркнул Содос и захлопнул дверь.

Прыгая по корням на обратном пути, он сквозь зубы цедил все известные ему ругательства. Когда их запас иссяк, он принялся изобретать новые, стараясь ничего и никого не упустить. Особенно щедро он одаривал ими самого себя.

Понятно, конечно, что совместное распитие крепких напитков способствует получению ценной информации, но вот не стоило заниматься эти два дня подряд. Практики маловато. Да и что такого важного он в результате узнал? Ничего! Ровным счетом ничего такого, что могло бы пригодиться. Проклятье, не стоило вообще сюда соваться!

Вернувшись в номер, Содос в сердцах сорвал с себя треклятый пиджак и зашвырнул его в дальний угол. Он твердо решил, что завтра же утром закажет вертолет до столицы. Больше здесь делать было нечего.

Кое-как отмыв грязь, он рухнул на кровать и сразу провалился в тяжелый, беспокойный сон.

После того, как дребезг машины затих вдали, Мария еще немного посидела на сырой земле, прислонившись к столбу, затем со вздохом поднялась и побрела в свой домик. Она чувствовала себя опустошенной. Действие выпитого алкоголя прошло и накатило тяжелое сожаление о содеянном.

Зачем она пила? Из раза в раз убеждаясь, что мимолетное опьянение ничего, в сущности, не изменит, а только добавит головной боли наутро, она, тем не менее, снова поддалась этой иллюзии. Неужели она становится алкоголичкой!?

Плюхнувшись на жалобно пискнувшую кровать, она бессмысленным взглядом уставилась на пустые бокалы. «Рассвет» здорово давал по мозгам, но его действие, подобно шампанскому, отличалось краткосрочностью. Хмель улетучился, оставив после себя лишь сожаление о бессмысленно потраченных деньгах и бесцельно потерянном времени.

Зачем она связалась с этим Содосом? Следовало сразу, еще там, на огороде, послать его к чертовой матери, врезать по шее лопатой, если понадобится, и дело с концом! Но нет, ей снова захотелось обмануться! И ради чего, спрашивается? Ведь не сегодня-завтра он улетит навсегда, оставив после себя лишь еще одно, душевное похмелье.

Мало, что ли, других проблем, в самом деле!?

И почему вдруг она на него так взъелась? Подумаешь, дорогой костюм! Что с того? Зависть? Подумаешь, пиджак с холодильником! Разве это главное? По одежке, как говорится, встречают…

Испугалась грехопадения? Вовремя решила остановиться? Тогда надо еще сунуть два пальца в рот для полного очищения и души и тела. А то что получается, душу уберегла, а плоть страдать должна?

Дура! Дура истеричная!

Мария рассеянно поскребла голову, ощутив пальцами набившийся в волосы песок.

…вдобавок еще и немытая! Тоже мне, секс-бомба нашлась! Кому она такая нужна, моющаяся раз в неделю, ковшиком поливая себя подогретой водой из большой помятой кастрюли! Кем она себя возомнила? Новой Золушкой? Безнадежный случай.

Вот чего она, выходит, испугалась. Пропасти, разделяющей ее, чумазую и всеми забытую, и его, элегантного и успешного. Не осмелилась перешагнуть ее сама и не поверила, что на это способны другие. Или просто не захотела, чтобы он вдруг это сделал?

Тьфу, напасть! Да на кой ляд она ему сдалась! При таких деньгах он может позволить себе содержать дюжину красавиц, ни в чем ни себе ни им не отказывая! Он ее, небось, даже и не воспринял как женщину, в этаком-то наряде. Размечталась тут, видите ли, симпатичный мужчина в гости пожаловал! Дура, однозначно! Это надо же было так упиться!

Вспомнив про фотоаппарат, Мария достала его из кармана и вывела на экранчик последний снимок. Крошечное изображение плыло и двоилось перед глазами.

— Да-а, — протянула она, — в таком масштабе кто угодно симпатичным покажется.

Она пододвинула к себе рабочий монитор и включила его. На большом экране все выглядело гораздо лучше. Топорщащиеся черные перья мокрых волос, чудом удержавшиеся на кончике носа забрызганные очки, облепленный лиловатой травой пиджак — рядом с таким роскошным джентльменом сама Мария смотрелась бы вполне пристойно, да. Вот только нужна ли ему такая леди?

Хм, о самом главном-то она и забыла.

Кольца на пальце у Содоса она не заметила (это, понятно, ни о чем еще не говорит), а спросить не догадалась. А если бы и догадалась, то не решилась бы.

Пальцы сами собой потянулись к клавиатуре. Черт! Ведь уже решила забыть о нем, куда ее несет!?

Буквы плясали и путались перед глазами, но Мария, уже собаку съевшая на этом деле, знала, что если смотреть на экран одним глазом, то все будет о’кей.

— Не в службу, а в дружбу, Робби, — бормотала она, щурясь и ловя пальцами уворачивающиеся от них клавиши, — хватит сидеть на своих базах данных как собака на сене. Просвети лучше меня грешную, вот об этом господине. Стоит ли мне принять его приглашение поужинать в шикарном ресторане?

Чуть поразмыслив, она выбрала из двух имевшихся в ее распоряжении фотографий ту, что показалась ей более удачной, и приложила ее к письму.

— Нет, так нет, — указательный палец застыл над кнопкой отправки, — а если да, то… тогда тоже нет.

Письмо отправилось в путь.

Глубокой ночью, когда Мария давно уже спала, свернувшись калачиком на своей продавленной кушетке, на мониторе вспыхнуло сообщение о пришедшем ответе. Темноту убогого вагончика озарили красноватые отсветы ритмично вспыхивающего заголовка «Срочно!».