Подпоручик Голицын

14 (27) июня 1917 года

Посёлок Хриплино,

недалеко от г. Станислав (ныне Ивано-Франковск)

В бинокль отлично видно хату. Выбеленные известью толстые стены, крохотные окошки, соломенная крыша. Возле тына расселись трое нижних чинов. Дверь отворилась. В проёме показался австрийский майор. Солдаты резво вскочили и вытянулись во фрунт. Бедолаги бессменно проторчали у хаты всю дождливую ночь. Охраняли сон командира. Не так-то прост этот майор. Ночует не в штабе, не в офицерских казармах или палатках, а у молодой панночки. Ну и это ладно. Русские офицеры тоже квартируют у местных. Но чтоб брать с собой конвой?! Интересно.

Следом в дверях появилась молодая женщина. Австрияк коснулся ладонью щеки хозяйки. Та обняла постояльца за шею и прильнула губами к его губам. У подпоручика Голицына запылали щёки.

Объятия расцепились. Женщина повернулась, собираясь войти в хату. Майор тут же хлопнул её по заду. Панночка засмеялась и исчезла за дверью. Довольный собой офицер махнул конвою и вышел за ограду. Солдаты зашагали следом.

Рука чуть затекла, и Голицын медленно пошевелился, удобней устраиваясь на плащ-накидке. Земля мокрая. Всю ночь лил дождь и закончился лишь перед рассветом. За спиной из-за облаков выглянуло солнце, но в лесу ещё темно.

Подпоручик Роман Васильевич Голицын, младший офицер отделения разведки штаба одиннадцатой пехотной дивизии одиннадцатого армейского корпуса восьмой ударной армии снял фуражку. Лёгкий ветерок коснулся лица. Подпоручик пригладил тёмно-русые волосы…

На исходе третий год войны, что в Империи называют Великой или Большой, иногда Великой Отечественной, а простые люди — германской. Позднее её назовут империалистической, ещё позже — Первой мировой. Но об этом подпоручик пока не знает.

В штабе дивизии Роман Васильевич всего неделю. Переведён приказом начдива из сорок четвёртого пехотного Камчатского полка. Пару недель как из госпиталя, где лечил раненое плечо…

Позапрошлой ночью разведдозор Русской Императорской Армии во главе с Голицыным, молодым князем двадцати пяти лет от роду, пересёк линию фронта. Утром засели в густом лесу на пригорке. Позиция отличная. В ста пятидесяти саженях на северо-запад как на ладони небольшое село Хриплино. Там — цель рейда — штаб тридцать третьей пехотной дивизии австрияков. Разведчики затаились и наблюдают за объектом.

Командованию Юго-Западного фронта крайне нужны сведения. Наступление, что планировали в начале мая, пришлось отложить. Чёрте что творится! Хаос, развал и революционная агитация подорвали дух армии. Прошлый поиск, ещё перед тем наступлением, когда Голицын служил в Камчатском полку, окончился удачно. Добыли ценного «языка». Вот только в конце не повезло. При переходе нейтральной полосы в плечо князя влетела шальная пуля. Уже в госпитале ему вручили «Георгия»[1] четвёртой степени…

Предчувствие нового наступления носится в воздухе. Командование формирует ударные батальоны.

Роману Васильевичу приказано организовать поиск в тылу противника и добыть «языка». Желательно штаб-офицера. Для таких дел дивизии придана полусотня пятнадцатого пластунского батальона Кубанского казачьего войска.

Находчивый, инициативный подпоручик умеет хорошо маскироваться, способен часами замирать в полной неподвижности, а главное — в совершенстве владеет приёмами потомственной борьбы князей Голицыных. Великолепный боец, что с первого взгляда на сероглазого, с тонкими, аристократическими чертами лица, молодого человека не скажешь. Лишь плотно сжатые губы выдают решительность и твёрдость характера.

Хоть и не в правилах посылать в поиск офицера штаба дивизии, Роман Васильевич сам напросился. Любит риск, да и людей не хватает — солдаты отказываются воевать. Новый начштаба генерал-майор Дорошкевич покачал головой и благословил с Богом.

Голицын взял десяток пластунов во главе с вахмистром Агафоновым. Подпоручик недавно в разведке и опыта, как у того же Агафонова, нет. Сорокалетний казак — старый разведчик. Воевал ещё в японскую. Роман Васильевич уже не раз выходил на задание вместе с вахмистром, будучи ещё в Камчатском полку. Совершенно случайно судьба сводила их вместе.

Дорошкевич решил, что с таким опытным разведчиком Голицыну будет и легче, и спокойнее…

За объектом наблюдали весь вчерашний день и ночь. Продолжили наблюдение и сегодня. Выяснились любопытные вещи. Некий майор ночует не в здании штаба, а в хате, на краю села. Что совсем уж славно — один. В том смысле, что больше никто внутрь не заходит. Лишь снаружи остаются трое часовых. И всё. Роскошный подарок для разведчиков — хата гораздо ближе, нежели штаб. Даже несмотря на множество врагов вокруг. На пороге австрияка всегда встречает ладная, симпатичная панночка. Подпоручик ещё вчера рассмотрел в бинокль лицо и фигуру…

Майор скрылся в здании. Солдаты отправились восвояси.

«Что ж, будем ждать, — решил подпоручик. — Только бы майор на ночь никуда не уехал».

Над заболоченной низинкой стелется туман. Ничего. Солнце всё разгонит. День обещает быть душным.

Над заболоченной низинкой стелется туман. Ничего. Солнце всё разгонит. День обещает быть душным.

Солнце поднимается выше. Парит. Лёгкое марево от мокрой земли колышет воздух. Пейзаж, фигурки людей, лощадей, домов корёжит. Лес, где залегли разведчики, со стороны села и дороги окружён мелким болотом. Так что враг сюда не сунется…

Роман Васильевич опустил трофейный германский бинокль и тихо спросил:

— Что думаешь, Агафонов?

Бородатый вахмистр молчал недолго.

— Ночью опять к бабе своей пойдёт. Сегодня его брать надобно, ваше благородие.

— Почему уверен, что к ней пойдёт?

Казак улыбнулся.

— А вы бы к такой крале не пошли? Я б пошёл.

Агафонов иногда позволяет себе немного лишнего, но Роман Васильевич не обращает внимания. По сравнению с тем, что сейчас творится в войсках, это детские шалости.

Прав вахмистр. Если майор вечером не уедет в корпус, то пойдёт к ней. Там его и надо брать.

— Что ж, хорошо. Лишь бы на ночь никуда не уехал.

— Не уедет, — прошептал Агафонов.

— Почему?

Вахмистр пожал широкими плечами.

— Чую.

Пластуны из плащ-палаток быстро соорудили спальное место на четырёх. Сейчас можно отдохнуть.

— Поспите, Роман Василич. Через четыре часа разбужу.

Голицын кивнул. Лёг с краю. В лежанку залезли ещё трое. Уснул сразу и через три часа проснулся отдохнувшим. Аккуратно, чтоб не разбудить пластунов, выполз наружу. Пристроился между вахмистром и молодым приказным[2]. Солнце уже разогнало облака.

— Что нового?

Как выяснилось, за два часа к штабу трижды подъезжали самокатчики. Майор куда-то уехал на авто.

— Вон, глядите, возвращается, — прошептал Агафонов.

Роман Васильевич поднёс бинокль к глазам. К зданию подъехал чёрный «форд модел эй». С коляски спрыгнул майор. Объект вернулся. Шофёр в очках на пол-лица остался в машине.

Полдень. Парилка усилилась. От жара июньского солнца спасает лишь тень деревьев.

Ещё два часа наблюдения ничего нового не принесли. Подпоручик снял с пояса солдатскую флягу и сделал пару глотков воды. Протянул Агафонову. Тот покачал головой.

— Гляньте, ваше благородие. Это шо за скоморох? — донёсся слева едва слышный шёпот приказного.

Из-за пригорка на ещё мокрую после ночного дождя и грязную дорогу, что в пятнадцати саженях от опушки леса, где залегли пластуны, вышли трое австрияков. Двое небрежно держат в руках винтовки «маузер» с примкнутыми ножевидными штыками. Один высокий, щуплый, почти мальчишка. Второй — пожилой мужик. У третьего — солидного возраста рыжеусого ефрейтора, карабин болтается на плече. На устремлённом вверх лезвии бликует солнышко.

Но самое интересное не это. Под конвоем плетётся по-чудному одетый человек. И верно, скоморох. Прав приказный. Нелепой расцветки грязная рубаха с красными и белыми пятнами и короткими просторными рукавами. Через разрезы на боках мелькает голое тело. Безо всякого исподнего!

Ещё более странно выглядят… штаны, не штаны — по колено обрезанные расклешённые шаровары мутно-бордового цвета. Босые ноги в грязи.

Лохматые, русые волосы налезают на серо-зелёные глаза. «Скоморох» то и дело смахивает их вверх. Князь рассмотрел лицо. Тонкий, аристократический нос, русая поросль на лице, усы, что носят многие дворяне. Вот только одежда…

Тихо вскрикнув, пленник поджал левую ногу. Растерянное лицо молодого, лет двадцати пяти, мужчины скривилось от боли. Щуплый грубо толкнул скрюченную фигуру прикладом. Несчастный упал. Раздался короткий мат. Солдат наставил на лежащего карабин и что-то пролаял. «Скоморох» поднялся. Австрияк тут же пнул пленника пониже спины. Тот едва не плюхнулся снова.

— Кажись, наш, — шепнул справа бородач Агафонов и поправил чёрную кубанку с малиновым верхом.

«Пленный русский офицер? — подумал подпоручик. — Возможно».

— Куда вы меня ведёте? — взвизгнул молодой человек.

От звонкого, полного отчаяния, голоса левый кулак непроизвольно сжался на рукоятке шашки.

— Vorwärts! Schneller![3] — гаркнул рыжеусый ефрейтор. Остальные рассмеялись…

Роман Васильевич снял фуражку, достал из кармана платок и вытер мокрый лоб. Конвой с пенником скрылся за опушкой. Голицын проводил взглядом «скомороха» и надел фуражку. Козырёк по уставу — чуть ниже бровей.

— В штаб повели. Не иначе, — шепнул Агафонов.

Подпоручик вынул из кармана золотой брегет. Подарок отца по случаю окончания Пажеского Его Императорского Величества корпуса. Отщёлкнул крышку и взглянул на циферблат. Два пополудни.

«Скоморох» спутал все планы. Бросать своих в беде не годится. Наслышаны, как немцы издеваются над русскими пленными. Решение принято, осталось продумать детали.