Начало

Сквозь маленькое закопченное окошко в стене сарая уже начал пробиваться утренний свет, а я все возился с инструментами. Вытачивал полую трубку для поршня, паял микросхемы… После недавнего падения до сих пор болела голова, но я старался не обращать на это внимания. Идти домой за анальгином тоже не хотелось. Отец, конечно, не встанет в такую рань, да и мать, увидев меня, претворится, что не заметила, но я просто не мог оторваться от Крыла. По крайней мере, не из-за такой мелочи, как головная боль.

От газовой горелки воздух в сарае нагрелся, и я даже снял куртку. Правду сказать, я и раньше не чувствовал холода, но по опыту знал — стоит поддаться этому обманчивому впечатлению, и непременно простудишься. Где-то месяц назад комбайнер дядя Костя уже предупреждал меня об этом. «Балбес ты, Кирюха, — добродушно усмехаясь, говорил он. — Кто же на морозе без куртки ходит? Понимаю, молодость, кровь кипит, хочется все и сразу… А если пневмонию заработаешь?». Я тогда только отмахнулся, но дядя Костя как в воду глядел. Не прошло и трех дней, как я слег с воспалением легких. И целую неделю провел в постели, теряя драгоценное время и на все лады костеря себя за глупость. Не удобно, видите ли, делать что-то в зимней куртке, рукава мешаются, запачкать жалко… А с температурой и с кашлем — удобно? А если и вовсе нельзя выходить из дому?..

Я как раз заканчивал с трубкой, когда снаружи тихо зашуршал под чьими-то шагами снег, и скрипнула калитка на заднем дворе. Дверь сарая я, конечно, запер, но все равно принялся спешно накрывать тряпицей Крыло. Мало ли, кто заявится? Может, сосед принес отцу очередную бутылку, а может, ко мне, и придется выходить…

Шаги затихли аккурат у сарая, и я разочарованно вздохнул. Ну, точно ко мне. Только кому это я понадобился с самого утра?

У двери постояли, будто собираясь с духом, а потом раздался тихий детский голосок, позвавший меня по имени.

— Кирилл… Ты здесь?

Это, конечно, была Катя. Я еще раз второпях оглядел сарай, чтобы убедиться, не осталось ли на виду чего-нибудь крамольного, а потом бросился открывать.

Она мялась у порога, смешно теребя замерзшими пальцами завязки от шапочки. Щеки уже успели разрумяниться от мороза, большие серые глаза смотрели наивно и даже испуганно, будто она сомневалась, стоило ли приходить.

Но вот пришла, и позвала меня, и ждет. Не выгонять же ее теперь!

Катя жила совсем недалеко, через улицу. Отца у нее никогда не было, а мать пила так, что порой неделями не выходила из дома, да и шестилетнюю дочку никуда не пускала, боясь, что та просто возьмет и сбежит. Или встретит «злых людей», которые обязательно научат ее всяким пакостям… На мой взгляд, у Кати и дома хватало таких учителей. Хотя, меня самого Катькина мать почему-то злым человеком не считала, а потому, когда у них собирались местные пьяницы, позволяла девочке бегать к нам.

— Ну, заходи, — буркнул я, указывая на дверь сарая, — у меня тепло тут.

Она зашла. Остановилась, разглядывая кучи металлолома и накрытый тряпкой стол, а потом вдруг хитро улыбнулась, блеснув глазками из-под меховой шапки:

— Это ведь то самое?

— То самое, — с неохотой согласился я, и запер дверь изнутри.

— А ты… когда закончишь… Возьмешь меня с собой? Ну пожалуйста!

— Может, и возьму, — я пожал плечами и отвернулся.

Уже не раз и не два я думал о том, чтобы сделать для Катьки второе Крыло, но потом с горечью отбрасывал эту мысль, вспоминая, что она просто не сможет, не выдержит этого полета. Только вот говорить ей об этом было как-то жестоко. Да и зачем?

Я, конечно, сомневался, что девчонка так легко бросила бы мать. О таких вещах думают лет в десять-пятнадцать. Украдкой мечтают, лежа в постели перед сном, или треплются в компании подружек, мол, возьму и сбегу из дому… А вот по-настоящему сбежать — не каждый решится. Тут нужно, чтобы все было совсем плохо, и полностью стерлись границы между простой обидой и безысходностью. Когда уже все равно, куда и с кем бежать, главное, подальше…

Но у Катьки даже глаза разгорелись от моего «может быть», и она радостно запрыгала вокруг меня, стягивая с головы шапочку:

— Вот здорово, Кирилл! А когда мы улетим? На твоей машине ведь куда угодно можно, давай полетим в Африку, там все время тепло! Или лучше в этот… ну, этот, как его… Гибралтар!

— Ты где это название услышала? — хмыкнул я.

— В книжке прочитала! А еще там написано, что в Гибралтаре обезьяны водятся, и люди строят корабли. Давай туда полетим, Кирилл! Тебе там точно понравится!

— Можно и в Гибралтар… — я пододвинул Катьке пустой ящик, который обычно заменял мне стул, и принялся рыться в чертежах. Вздохнул.

Не дотянет мое Крыло до Гибралтара. Даже до ближайшего города не дотянет. Но дело ведь не в этом… Даже был бы у меня припрятан в сарае частный самолет, я все равно не взял бы эту девочку с собой.

Она вдруг подошла и осторожно тронула мою руку маленькими холодными пальчиками:

— Ты чего, Кирилл? Грустный такой… Ты не грусти, я тоже боюсь от мамы улетать, но она ведь с нами не захочет….

Я холодно усмехнулся. Да, конечно не захочет. И не сможет. Таких, как она, уже и людьми-то назвать сложно, какие ей к черту полеты, какой Гибралтар?..

Нет, Катькину маму мне было не жалко. А вот саму Катьку — еще как. Но что я могу поделать, если она совсем, ну совсем не может со мной!

Девочка будто догадалась о чем-то и тихо села на ящик, подперев ладошками щеки. Выгнать ее я так и не решился, а потому достал из-под тряпицы трубку для поршня и принялся подгонять ее по размеру.

— А можно я тебе помогу? — попросила Катя.

Я вручил ей напильник и пуговицу, показал, как стачивать края, чтобы получился квадратик — для кнопки. Прежняя отлетела во время падения, и я так и не сумел ее найти. А потом повалил снег… Вообще-то давно надо было сделать новую, но я все откладывал, да и времени не было заниматься такими мелочами.

Катька старалась, как могла. Поворачивала дурацкую канареечно-желтую пуговицу то так, то эдак, скребла напильником ее круглые бока, больше царапая, чем ровняя, и сосредоточенно сопела. Потом ей стало жарко, и она нетерпеливо вытащила руки из рукавов. Вновь склонилась над пуговицей…

Мне почему-то тошно было на это смотреть, и я отвернулся. В голове по-прежнему пульсировала глухая боль, туманя зрение и мешая сосредоточиться. Да еще начинали сказываться две бессонные ночи. Я некстати подумал о том, что если у меня сотрясение, то даже хорошо, что я толком не спал. Вроде ведь нельзя засыпать, если мозги не в порядке…

Я все-таки не выдержал и закрыл глаза, прислонившись к холодной стене сарая.

Катька скребла напильником. Снаружи тоскливо выл ветер, снежинки бились в окно, которое теперь затянули причудливые морозные узоры. Даже если выключить газовую горелку и открыть дверь — эти узоры не исчезнут, так и останутся на стекле. Надо будет принести в сарай еще одну керосиновую лампу, чтобы зажигать ее днем, а на ночь оставить ту, что побольше, и не придется сидеть в полумраке…

С этими мыслями я и отключился. Так всегда бывает, сомкнешь ресницы всего на минуту, чтобы дать отдых глазам, а потом раз — и уже утро. И все тело у тебя затекло, потому что ты уснул в неудобной позе, а на щеке отпечатались швы с рукава куртки или налипла стружка. Но самое противное — ты не сделал того, что собирался. И тогда подскакиваешь, как ошпаренный, и пытаешься нагнать, наверстать, исправить, ругаешься сквозь зубы, не знаешь, за что первым хвататься… И все еще помнишь сон, который закончился так внезапно, что не успел стать далеким и призрачным.

А снилось мне море.

Пронзительный свистящий бриз, который пахнет солью и рыбой, южные звезды, колыхания света на воде… Я отчего-то знал, что это светятся микроорганизмы, живущие в заливе, какие-то рачки или невидимые глазу твари. И знал, что рано или поздно к ним подберется молодой кит. Всосет их через сито плотно сжатых челюстей, а после выпустит фонтаном чистую воду, сощурив от удовольствия крошечные темные глаза… Я же буду наблюдать за ним с высоты. Громадная неторопливая тень среди бирюзовых сполохов будет казаться мне странно знакомой, потому что я знаю ход ее мыслей, понимаю, о чем она поет там, в глубине…

А еще, в этом сне со мной была мама. Она вообще всегда любила море, говорила, что оно — одно из величайших чудес на земле. И теперь она улыбалась в призрачном лунном свете, а ее крылатая тень скользила поверх китовой, затмевая отблески на воде. Такая быстрая и грациозная, что я невольно любовался ею…

Проснулся я резко, как от удара, и тут же вскочил, недоуменно озираясь. Катьки не было. А за маленьким замерзшим окном уже сгустились сумерки. Неужели проспал целый день? Быть того не может! А если в это время кто-нибудь додумался заглянуть в сарай?..

Я опрометью бросился к двери, дернул ручку и выглянул на улицу. На снегу остались порядком заметенные маленькие следы от Катькиных валенок, от сарая к калитке. Чуть подальше еще одни, собачьи. Наверняка, соседский пес забегал через дыру в заборе…

Значит, на этот раз пронесло.

Я вернулся в сарай, заново разжег горелку, поднес спичку к фитилю керосиновой лампы. Уютный желтый свет заплясал по стенам. От него мне даже стало спокойнее, и я вновь подошел к столу, на котором дожидалось меня сломанное Крыло, зевнул, растер онемевшие пальцы. Посмотрим, что тут можно сделать!

Уже потянувшись к тряпке, я заметил, что она лежит немного не так, как я ее оставил. Еще только начиная мастерить свой агрегат, я выдумал несколько приемов, чтобы следить, был кто-то в сарае или нет, смотрел ли на Крыло, трогал ли. Например, уходя, я засовывал спичку между петлями двери. Если открыть дверь, не зная об этом, спичка непременно сломается, и я буду уверен, что в мои владения проник незваный гость. А еще, всякий раз, накрывая стол тряпицей, я оставлял складку особой формы, сгибал ткань в виде буквы V напротив ближайшего к входу угла. Теперь это выходило у меня почти машинально, даже если я очень спешил. И так же по привычке я проверял, на месте ли спичка и складка, когда заходил в сарай.

Теперь же ткань явно лежала по-другому. Хотя моя буква V и не исчезла совсем, скорее просто деформировалась, когда кто-то осторожно приподнял краешек полотна.

Катька. Все-таки не выдержала, заглянула под тряпицу, чтобы хоть одним глазком увидеть мое изобретение, которое скоро унесет ее далеко-далеко. На остров Гибралтар…

Я грустно усмехнулся. Не будет этого, Катя. Не будет обезьян, и кораблей, и места, где всегда тепло. Только Тьма, которая с каждым часом набирает силу, готовая накрыть собою все вокруг, едва только придет весна.

Часа через два я приладил трубку к фильтру с уже готовой киноварью, кивнул сам себе, поднял Крыло и с трудом взгромоздил его себе на спину. Пора испытать!

Застегнул фиксирующие ремни: на груди, на поясе, на плечах. Опустил через голову рулевой механизм и взялся за рычаги. Так, пока вроде все нормально. Держится. Главное, чтобы потом в процессе не развалилось по винтикам, а то опять придется все начинать заново.

В дверь сарая я едва протиснулся даже боком. Хоть оно и легкое, мое Крыло, но ходить в нем все-таки неудобно, особенно через узкие двери. Впрочем, оно мне не для ходьбы.

Я огляделся по сторонам, прислушался — нет ли кого рядом? И только после этого щелкнул тумблерами.

Крыло тихонько затрещало. Внутри корпуса сдвинулись в рабочее положение шестеренки и распрямились пружины, а потом у меня за спиной медленно развернулись четыре лопасти. Две маленькие, нижние, и две верхние — большие. Стальные перья уже искрились статикой. Выхлопная труба фыркнула облаком желтоватого дыма, заходили вверх-вниз смазанные поршни, замигали лампочки индикаторов…

— Давай, мое хорошее, — шепнул я Крылу, — давай, не подведи…

Над правым рычагом вспыхнула зеленая лампочка — можно запускать. Я нажал кнопку впрыска топлива, повернул нижние лопасти вертикально, а верхние включил на полную. Они задрожали, затрепетали, описывая восьмерки…

И я стал медленно подниматься вверх.

Нет ничего лучше этого момента! Момента, когда земля остается под ногами, собственные следы на снегу удаляются, становятся маленькими, и под тобой только воздух — ненадежный, готовый в любой момент опрокинуть тебя с высоты… В эти секунды чувствуешь себя каким-то предельно одиноким. Без опоры и без страховки. Не на кого рассчитывать… Если ты все сделал верно, крылья не подведут, бросят тебя в холодные пучины неба стремительно и безрассудно, будут резать ломтями упругий ветер, набирать пугающую скорость, уносить все дальше и дальше, сквозь туман облаков…

Хотя, о чем это я? Нынче у меня нет крыльев. Только Крыло.

И, судя по ровному стрекотанию за спиной, оно исправно работает.

Я подключил вторую пару лопастей, прибавил кислорода — и рванул ввысь.

Лицо у меня отмерзло сразу, едва я пролетел первые сто метров. Жаль, что нет шапки… Хотя, даже приятно было ощутить ветер в волосах после долгих часов в сарае, с больной головой и постоянной тревогой. Должно быть, так же чувствуют себя школьники на итоговых экзаменах, когда уже поздно учить, готовиться, переживать — сдашь, не сдашь… Всё. Момент истины. И в голове — космическая пустота. Сонливость после ночной зубрежки будто рукой сняло, только дышать трудно от волнения и пальцы какие-то ватные, негнущиеся. Только это уже не имеет значения, потому что обратного пути больше нет.

Потянув на себя левый рычаг, я плавно завернул, описав красивую дугу над сараем. Надо же, работает! Теперь надо попробовать подняться выше.

Я выровнял Крыло и потянул сразу оба рычага. Управление здесь простое до безобразия, даже ребенок справится, а сам я так поднаторел летать на своем агрегате, что мог делать это с закрытыми глазами. Даже научился по звуку мотора отличать, собирается ли Крыло падать прямо сейчас или сумеет дотянуть до дома… Сейчас — тьфу, тьфу! — все было нормально. И я набирал высоту.

Поселок сверху казался каким-то игрушечным, несерьезным. Черные домики за линиями заборов, петли следов, колея дороги… Потом лес, путаный и колючий, как воронье гнездо. Ощетинился ветвями… Там, в его глубине, темнеет озеро, которое почему-то не замерзает даже зимой, и по его поверхности медленно плавают серые льдины.

Я подумал немного — и повернул туда. Не знаю, почему так выходит, но каждый раз поднимаясь в воздух, я лечу к этому озеру. Оно — мой личный Белый кит. Если доберусь, значит, и до Точки смогу долететь, даже на последнем издыхании, даже если Крыло начнет рассыпаться за спиной…

Подкрутив топливный впрыск, я зафиксировал нижние крылья и прибавил скорость. Озеро маячило впереди темным зеркалом. Манило, дразнило… А слабо тебе, мальчик?.. А вот и нет, не долетишь…

Я упрямо стиснул зубы. Должен же я, в конце концов, добраться до него хоть раз за всю зиму! На том берегу — Точка. А с этого берега поползет Тьма, закрывая землю глухой пленкой, такой же зеркальной, как само озеро. Мне иногда кажется, что вода в нем — это маленький кусочек грядущей Тьмы, и она не хочет, не может подпустить меня к Точке, потому что тогда все ее старания будут напрасны.

Но… Должен же остаться в этом мире тот, кто сумеет начать счет с нуля?..

Хоть один.

Озеро было уже в каких-то ста метрах от меня, когда Крыло все-таки взбрыкнуло. Я аж застонал с досады. Ну теперь-то что?.. Я ведь все проверил, все починил!

Уже теряя высоту, я увидел на дереве свою шапку и глупо рассмеялся. Вот уж отличное время, чтоб ее найти! Лучше не придумаешь! Получается, в тот раз я упал где-то здесь же, ведь шапку с меня содрала острая ветка, и она же оцарапала висок.

— Ну, нет! — возмутился я.

Идти по снегу со сломанным Крылом наперевес мне вовсе не улыбалось. Если уж суждено упасть — то надо как-нибудь дотянуть до сарая…