Начало

До аптеки было километра три. Мы жили на окраине, и потому любой поход до школы, магазина или хотя бы до асфальтированной дороги превращался в настоящее путешествие. Везет же городским жителям! Вышел из дому — и вот тебе все блага цивилизации. Можно даже не надевать шапку и шарф, отправляясь до ближайшего супермаркета. Попросту не успеешь замерзнуть, пока идешь.

А вот я совсем перестал чувствовать собственные уши, пока бежал до сельпо, и раз сто вспомнил о потерянной шапке. В конце февраля даже солнечные дни неизменно были морозными и ветреными, а весной пока и не пахло. Может, и хорошо, что не пахло. Как-то уж очень страшно было думать, что она скоро придет.

Когда я ввалился, наконец, в деревянный домишко, где торговали всем подряд, включая лекарства, голова у меня отмерзла окончательно. Полная женщина в свитере всплеснула руками из-за прилавка:

— Кирилл! Ты чего это без шапки в такой холод? Закаляешься что ли?..

Я потер уши рукавами и подошел:

— Здравствуйте, тетя Люба. К вам градусники не завозили еще?

— Опять тебе градусники! — рассмеялась она. — Что ты с ними делаешь там? Температуру себе меряешь в разных местах одновременно?

Я выдавил натянутую улыбку:

— Так завезли или нет?

— Да вот вчера коробка пришла, — кивнула она. — Только я тебе все не продам, а то в магазине и не останется.

— А сколько продадите?

— Ну… Штук тридцать, не больше.

— Тё-етя Люба…

— И не проси! — она категорично помотала головой. — Их всего-то пятьдесят! Куда тебе столько?

— Дайте хотя бы сорок. А я вам телевизор починю… Или, хотите, снег расчищу с дорожки, или еще что-нибудь…

— Ой, Кирилл… — продавщица строго смерила меня взглядом. — Что ж с тобой делать-то? Ладно уж… Но больше ни одного не продам!

— Мне хватит, — обрадовался я. Вытащил из-за пазухи несколько мятых сотенных бумажек, протянул ей.

Наверное, рано или поздно мать заметит, что я стащил у нее деньги, и скажет отцу, выбрав момент, когда он уже достаточно пьян, но еще вполне способен дать мне по шее. Ну и пусть. Работать мне сейчас все равно некогда, да и негде. А ртуть нужна прямо сейчас, иначе о полетах на Крыле можно забыть.

Тетя Люба достала из-под прилавка коробку, выложила от туда десяток градусников, а остальное вручила мне. Я бережно убрал покупку в рюкзак:

— Спасибо!

— Оптовик ты мой, — добродушно хохотнула продавщица. — Люди за пивом да за водкой сюда идут, а ты… Выдумщик! То тебе пятьсот коробков спичек, то градусников полсотни…

Я пожал плечами, еще постоял немного, отогреваясь у двери — и вышел на улицу. Торопливо зашагал обратно.

Солнце уже миновало полуденную черту, и меня ощутимо клонило в сон, но расслабляться было еще рано. Я зарекся спать, пока не закончу с фильтрами. От сверкающего белоснежного снега болели глаза, и я щурился, стараясь не смотреть по сторонам. Только под ноги. Нужно было еще многое обдумать, а свет отвлекал, да еще и разбитая голова болела.

Так и вышло, что я чуть не нос к носу столкнулся с матерью, которая брела куда-то вдоль по улице. Я вдруг вспомнил, что сегодня суббота, а значит, у нее выходной. Интересно, куда она идет? Только бы не в магазин. Там продавщица сразу же доложит, что я делал покупки неизвестно на какие деньги…

— Мам! — позвал я. — Ты куда?

Она подняла на меня глаза. Мутные, равнодушные, с крошечными зрачками. Посмотрела, чуть склонив голову набок — и пошла дальше.

Я поймал ее за рукав:

— Мама!

— Что тебе? — отстраненно спросила она.

Я отпустил ее. Нет, она не в магазин. Скорее всего, она вообще не знает, куда идет. Просто ушла из дому, чтобы не смотреть на отца, который, наверняка, опять напился. Ей теперь не важно, в какую сторону двигаться, лишь бы подальше…

Я отступил на шаг, все еще глядя в ее бледное пустое лицо, потом повернулся — и побежал. Кроссовки скользили по заснеженной дороге, ветер свистел в ушах, за спиной в рюкзаке жалобно звенели градусники… А я все бежал и бежал, пока мать окончательно не скрылась из виду.

Черт с ней. Ее уже не спасти.

Ввалившись в дом, я прямо в обуви протопал в свою комнату и задвинул щеколду. Нужно было хоть немного отогреться, прежде чем снова идти в сарай. Сел у двери, прислонился к ней затылком, прикрыл глаза.

Как же голова болит, хоть волков вой… Под закрытыми веками будто взрывались крошечные петарды, тошнило от слабости.

На несколько минут я даже задремал. Крашеные доски пола разошлись подо мной, и я ухнул прямо в закатное небо, невесомый, легкий… В воздухе отчетливо пахло озоном, ветер крутил спирали, вдоль полосы горизонта медленно рассеивались грозовые тучи. И где-то внизу, чуть левее, была радуга. Полная радуга — не арка, а кольцо. Разноцветный круг, мелко вибрирующий в восходящих потоках…

Я проснулся от удара в дверь.

— Кирюха! — раздался снаружи пьяный голос отца. — Открывай, дармоед!

Понятное дело, открывать мне хотелось меньше всего. В очередной раз понадеявшись на многострадальную щеколду, я отполз от двери и с трудом поднялся на ноги. Все-таки отец меня заметил… Значит, в ближайшее время мне не выйти из комнаты. И на сей раз бесполезно надеяться, что вернется мать.

Ну что ж, по крайней мере, градусники у меня с собой.

Я отогнул край ковра, поднял половицу и вытащил из-под нее тряпичный сверток с инструментами. Они лежали там как раз на такой случай. Не сидеть же без дела, ожидая, пока пьяный отец вырубится на полу! Этот тайник я придумал уже давно, и до сих пор он не подводил, надежно скрывая мои сокровища от посторонних глаз.

Кроме инструментов там была еще деревянная коробка. Я подумал немного — и все-таки достал ее тоже. Поставил на колени, бережно погладил облупившуюся лакированную крышку. Открыл.

Внутри у меня хранились ценности, которым при всем желании нельзя найти замены: два старинных фолианта, затянутых в бычью кожу и окованных по краям бронзовыми уголками — чтобы не обтрепались, кипа чертежей для Крыла, карта с координатами…

А еще — большое, в две пяди длиной, белое перо. На конце оно обгорело и скаталось отвратительными шариками, но, по крайней мере, не сломалось, как остальные.

Я с тоской повертел перо в руках и положил обратно в коробку. Развернул карту. Там, на ней, красным фломастером была отмечена точка, а рядом шли ряды цифр. Я знал их все наизусть, но все равно каждый день перечитывал. Боялся, что забуду в самый ответственный момент… Хотя, я скорее забыл бы, как выглядит мое отражение в зеркале, чем эти цифры, сейчас они были самыми главными в моей жизни. Они — и Крыло.

Спрятав коробку обратно под половицу, я вздохнул и занялся градусниками.

Работа была кропотливая и монотонная. Нужно было встряхнуть каждый из них, чтобы уровень ртути упал как можно ниже, потом аккуратно отломить плоскогубцами кончик и вылить содержимое в стеклянную колбу. Хорошо, если эта колба наполнится хотя бы наполовину. Тогда можно смело рассчитывать на новые фильтры, а значит, и на полет без приключений.

Отец, как ни странно, оставил свои попытки взломать дверь почти сразу. Теперь из коридора доносилась его пьяная ругань, но меня она уже не волновала. Пусть ругается, кому от этого хуже? Главное, чтоб меня оставил в покое.

— Ничего, — пробормотал я себе под нос, — где наша не пропадала…

С градусниками я возился до самого вечера. Казалось бы, сорок штук — не так уж и много, но времени на каждый уходит прилично, а если спешить, и вовсе ничего не получится. Я и не спешил. В любом случае нужно было дождаться, пока отец уйдет из дому.

Когда из-за Холодного озера поднялась луна, я уже стоял, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Смотрел в окно. Ничего интересного там, конечно, не показывали, черный лес, сугробы вдоль забора, тяжелое небо…

Потом я заметил шаткую сгорбленную фигуру отца в дверном проеме — и облегченно вздохнул. Ну, наконец-то! Соизволил-таки пойти пьянствовать к соседу, или где он там обычно пьет…

Подождав для верности еще минут двадцать, я одел куртку и выскользнул наружу.

На улице было холодно. Ветер сдувал с крыши снежинки, заметал цепочку следов, ведущую с крыльца куда-то за угол.

Я нахмурился. По всему выходило, что отец бродит где-то по участку. Если он решил на пьяную голову наведаться в сарай, то выпроводить его оттуда будет ой как непросто.

Торопливо натянув промерзшие ботинки, я пошел по следам. Они вели именно туда, куда я и боялся: через весь двор, вокруг закрытого брезентом сломанного трактора, который я уже наполовину разобрал на детали, мимо дровяного навеса — и утыкались, наконец, в сарай. Только вот открыть его отец так и не сумел. Потоптался вокруг в поисках ключей, не нашел, и попросту уснул под дверью прямо на снегу.

Я вздохнул и подошел к нему. На мгновенье мелькнула шальная мысль — просто сдвинуть его с дороги и оставить здесь. Пусть замерзает. Он ведь никогда уже не станет прежним. Сам пропадет, и мать за собой утянет…

Я уже взялся за ворот его куртки, чтобы оттащить прочь, но вдруг вспомнил его лицо, каким оно было много лет назад. Тогда отец еще коротко стриг волосы и не позволял отрастать щетине, а на лбу его не было резких морщин. Он часто улыбался, щуря глаза от встречного ветра, носил длинный шерстяной свитер, который собирался смешными складками, когда мы летели вниз, и поддразнивал меня: «Что, Кирюха, обычного пассата испугался? А ну не дрейфь!..»

Я помотал головой, отгоняя воспоминания. Сейчас все иначе. И мой отец — обычный алкаш, который изо дня в день напивается до зеленых чертей. Может и к лучшему, если он уснет в каком-нибудь сугробе и замерзнет там, не увидев даже, как придет весна…

И все-таки, я поднял его, перекинул одну руку себе через плечо и потащил в дом. Отец что-то промычал, но поплелся за мной. Ноги почти не держали его, голова безвольно раскачивалась из стороны в сторону, куртка нелепо сползла набок. Уже у самого крыльца он совсем ослаб и упал на снег, едва не уронив и меня тоже. Перевернулся на спину, уставился мутным взглядом в черное зимнее небо. Пробурчал:

— Дармоед… Вот я тебе…

Я присел на корточки рядом с ним. Царила такая тишина, что слышно было, как шуршит по сугробам поземка. Ветер гнал с севера быстрые облака.

— Ты ведь совсем ничего не помнишь? — зачем-то спросил я.

Отец промолчал. Лишь, не мигая, смотрел на небо, и на ресницах его медленно таяли снежинки.

— И мать не помнит, — вздохнул я. — Как это вышло? Почему вы забыли? Я бы построил каждому по Крылу, мы бы улетели вместе, ведь скоро весна…

Вновь поднялся ветер и швырнул в лицо колючую ледяную пыль. Отец будто и не заметил этого. Он уже вообще ничего не замечал, ни во что не верил, и ничего не имело для него смысла, кроме бессильной злобы и самогона. Я вновь перекинул его руку себе через плечо и волоком потащил в дом.

Нужно вернуться к Крылу. И так слишком много времени потратил впустую.