НИК "Ментал"

По обе стороны бесконечно тянулся серый унылый вид, над которым столь же серо, уныло и бесконечно, безо всякой надежды на перемены, нависало низкое тяжёлое небо. Джереми отвернулся от окна и ещё раз перечитал заголовок статьи из энциклопедии:

НИК «Ментал» (научно-исследовательский комплекс Ментал, основан в 2073 году) — лабораторный комплекс по исследованию, разработке и практическому применению теории ментального переноса. Расположен в России, к северу от Москвы, по дороге на Дубну. Третий в мире центр после французского «L’etoile rational» (2069) и американского «Большой мозг» (2073), расположенных в Провансе и во Флориде соответственно. Может так же обозначать и поселение, возникшее вокруг комплекса и насчитывающее порядка 5 тыс. жителей. Один из самых высоких процентов учёных с международно-подтверждённым статусом в мире — 9,98%.

Фотографии изображали белый, прихотливо изогнутый купол самого комплекса и двухэтажные белые дома, утопающие в цветущих садах, однако, пейзаж за окном не менялся вот уже второй час, и вообразить, что в этой стране возможно ярко сияющее солнце, аккуратные домики и цветущие сады, Джереми не мог.

Страабонен сдержал слово и прислал письмо. Лауреатом премии будет назван Навкин. Жизнь подарят этому русскому старику. Йохан учтиво и многосложно сожалел, а Джереми так ни разу и не сумел прочитать его письмо с начала и до конца, хотя брался раз пять, но глаза соскальзывали, смысл таял, и очень хотелось позвонить Элен, чтобы услышать её голос. Но он позвонил Навкину. Трижды начинал набирать его номер и сбрасывал, приказывая себе сперва успокоиться. Наконец, дождался гудков. Ни слова о премии, просто интервью. Готовится юбилейная статья. Есть повод — восьмидесятилетие первой публикации Патрисом Блорине в журнале «Научная Америка» статьи «Алгебра души», заложившей краеугольный камень теории ментального переноса. Академик на удивление легко согласился. Никаких лишних вопросов, просто: «Вы в Москве? Приезжайте в Ментал к трём часам дня, вам выпишут пропуск». Оказалось, что старик говорит очень медленно, выделяя отдельно каждое слово, и перед словом «пропуск» он замялся, замешкался, очевидно, не находя нужного перевода.

Часы показывали 2:25 (сдался и выставил на местное время), спрашивать таксиста совершенно бесполезно, но маячок на карте сообщал, что осталось не больше 30 миль. Джереми вздохнул и закрыл глаза. Пора было решать, что говорить академику. Как повести разговор? Джереми очень мало знал о старике — официальная биография была суха и скупа на подробности, все интервью, которые удалось найти, Навкин давал местным СМИ, и мало что удалось выудить из того корявого перевода, который спешно состряпал для Джереми Боб, выучивший русский в десятые, на волне возвращения интереса к идеям Союза (старина Боб, как ни крути, а свой коньяк ты заслужил); едва ли можно строить разговор на том, что четыре года назад НИК никак не мог договориться с жильцами посёлка «Сатурн» о том, в чьи обязанности входит починка поселковой дороги. Ничуть не лучше были «Юбилейные беседы», где репортёр зачитывал выдержки из биографии Навкина, а старик всё больше отмалчивался, являя собой скорее недвижного идола, чем собеседника. По всему выходило — придётся полагаться на чутьё и не изменявшую до сих пор журналистскую хватку. То есть повторять безумство полководца, бросающего в бой войска безо всякой диспозиции, строителя, возводящего небоскрёб на болоте, пилота, ведущего самолёт без диспетчера. Дело-то привычное. Но Элен… От одной мысли подводило живот (может, с голоду? Так и не заставил себя спуститься и поесть), мурашки бежали по липкой от проступившего пота спине, а вместе с тем разгорался радостный азарт предстоящей схватки, и Джереми безуспешно пытался сдержать, обуздать его, чтобы не спугнуть старика раньше срока.

Он открыл глаза, бросил взгляд в окно и подобрался, едва подавив в себе мальчишеское желание прижаться к стеклу: дорога заметно сузилась и теперь петляла между домов вполне походящих на те, с фотографий, так же часто и круто поворачивая, как если бы вилась между гор, а не стелилась по равнине.

Любезная охрана на пропуске, кружная дорога до нужного корпуса, начавшаяся всё же морось, светлый холл, хорошо одетый молодой человек в накинутом поверх костюма белом халате (Мистер Волтер? Сюда, пожалуйста. Осторожно, здесь ступенька. Теперь направо. Будьте любезны, подождите академика Навкина здесь). Скромный кабинет без окон, большую часть которого занимал огромный стол, по старомодной привычке заваленный книгами (почти все названия на русском, Джереми не понял ни слова). На стене в строгой рамке портрет мужчины с вытянутым лицом и рыбьими глазами (кто это, Джереми не знал, предполагая, однако, что какой-то видный учёный), два удобных кресла для гостей (Джереми занял правое), придвинутый к столу стул с непомерно высокой спинкой, пять разных чашек, стоящих среди книг и бумаг в совершенном беспорядке (чашки, однако, были чистыми — Джереми не преминул заглянуть), маленький бронзовый бюст лысеющего мужчины с прямым носом и строгим профилем, чью голову венчал лавровый венок. Бюст показался знакомым, и Джереми минут пять разглядывал тонкие черты, а потом, узнав, едва не хлопнул себя по лбу, зато, поднимаясь навстречу хозяину кабинета, он гордо сказал себе: «Рубикон перейдён, принимай бой».