Глава 2

Часть вторая. Палач.

Его гнев познал я и имя мне Палач.

Его суда воплощением стал я и имя мне Палач.

Его меча остриё я и имя мне Палач.

Я стоял перед ними. Обычный на первый взгляд человек, пришедший в церковь, попросить прощения за грехи свои. Но я не ищу прощения. И никого не прощаю. Хватит. Вы слишком долго пользовались Его любовью, не понимая, что это такое. Вы слишком долго играли в глупых детей, которые не хотят отвечать за свои поступки, а лишь бесконечно просят прощения и вновь грешат. Вы слишком низко пали, чтобы быть достойными любви его.

— На колени, — произношу я тихо, — но мой голос разносится под высокими сводами дома Его.

Они оборачиваются. Я стою у выхода, вам не пройти, не надейтесь. Удивление на лицах, лёгкое изумление, но отнюдь не страх. Вы разучились бояться гнева Его. Или вы думаете, что если почти каждый из вас ходит в церковь, то вас минует сия чаша? Я прислушиваюсь. Не знаю, как это объяснить. Будто закрываешь глаза и чувствуешь всё, что творится в душе у человека. И видишь всю грязь, всю вашу подлость и мелочность, жадность, все ваши пороки как на ладони у меня. Вам ничего не скрыть, вам уже не спрятаться. Я засветил крылья.

Когда я открыл глаза, они уже стояли на коленях, склонив головы. Сияние за моей спиной окрасило полумрак вокруг в красный и фиолетовый цвета.

— На коленях, — глухо сказал я, но в наступившей звенящей тишине слова прозвучали громом, — всю жизнь вы простояли на коленях. Вы преклонялись перед своими жалкими пороками, перед страстями, перед похотью. Вы бесконечно врали тем, кто вас любил. Вы как жалкие змеи пресмыкались перед теми, кто сильнее вас. Вы предавали ради своей выгоды, — где-то послышались всхлипы, — вы лживы и порочны! Вы построили государство, основанное на вере, но во что вы её превратили, животные?! Что для вас вера?! Ответьте мне! — уже кричал я, заходясь ненавистью, — Вы ничуть не изменились! Вы остались всё тем же стадом, которое чуть не уничтожило весь мир, воюя ради власти и дурацких бумажек! А сейчас вы прикрываетесь именем Его, чтобы продолжать жить так, как жили! Вы приходите в храмы Его, чтобы попросить прощения, а выйдя, вы забываете о том что каялись минуту назад, и продолжаете грешить! Или может я не прав?! Или может быть, священники не совращают детей, или не окунулись ли в бездну разврата многие из вас? Что толку от того, что вы как по расписанию ходите в церкви, просто потому что так принято, потому что так надо, потому что так делают все, а не потому что ваша душа просит побыть наедине с Ним! Но я то ведь вижу, что вы из себя на самом деле представляете, — тихо говорю я, ощущая нарастающий ужас в их сердцах, — И переполнена чаша терпения Его. И пришло время отвечать за всё…

Я замолчал. Стояла звенящая тишина вокруг. Никто не посмел мне перечить. Значит, вы согласны со мной. Что ж, это упрощает дело. Я материализовал топор. Длинное древко украшала витиеватая резьба, на двуглавом топорище вырезана фраза из слова Его « Да приму вас в объятия свои, после суда моего, и буду справедлив и беспристрастен.», но почему-то в тот момент я понял, что не попасть им пред очи Его. И тогда они бросились на меня.

Это была отчаянная, безумная попытка кровью заработать себе жизнь. Жизнь? Разве вы думаете, что ваше скотское существование имеет право именоваться жизнью? Разве можете перечить вы воле Его?

Я бросился вперёд. Крылья за спиной засветились яростным пламенем. Передо мной женщина. Даже с искажённым ненавистью лицом она была очень красива. Я прислушался к её душе, уже взмахивая топором, целясь ей в шею. Странно. Всё её естество переживало сейчас за другого человека, все её мысли были сейчас с маленькой светленькой девочкой, которая спряталась за алтарём. Ты бросилась на меня ради неё? Ради дочери, зачатой во грехе? А сколько раз ты её била? Сколько раз с раздражением думала о том, что тебе, молодой и красивой, ребёнок в тягость? Или может быть, слёзы ребёнка не пробудили в твоей душе жалости и любви? С сочным хрустом топор врезается в плоть чуть выше ключицы. Я невероятно быстр. Обратным движением всаживаю топорище в груди мужчине лет сорока. Сколько раз, ты, погрязшее в блуде животное, изменял своей жене. Сколько слёз впитала её подушка по ночам, когда она ждала тебя? Но тебе было всё равно. Крылья разгораются ещё ярче. Я с невероятной скоростью пролетаю сквозь толпу, сбивая их с ног. Взмах. Да прекратится твоё жалкое существование именем Его! Топор с хрустом пробивает грудь. Взмах. Ты трусливо прятался за спинами близких людей, а разве трусость не есть страшнейший из грехов?! Кто пытается броситься на меня со спины. С разворота раскраиваю череп. Ты безразлична к страданиям других. Взмах. Удар. Весёлые красные капли разлетаются в разные стороны. Взмах. Удар. Взмах. Удар… Казалось, этому не будет конца. Я убивал их, упиваясь счастьем, ибо творю суд именем Его, суд, справедливее которого ещё не видел ваш мир. И каждый раз, когда я уже заносил топор над очередной жертвой, я видел всю ту мерзость, что царила в душе её. И не было безгрешного среди них. И упивался кровью подлецов мой топор. И да будут судимы мною все…

А потом всё закончилось. Я стоял один посреди церкви, держа топор наперевес. По телу радостно струилась сила и разум мой был чист. Мне хотелось смеяться. А потом я почувствовал его. Будто бы кто-то до ужаса на меня похожий шёл сюда. Шёл, чтобы побыть наедине со своими мыслями и найти покой. Я постарался как можно аккуратнее прислушаться к нему. Смятение в душе, но какое-то странное. Он был ещё далеко. Радость. Он творит суд и рад! Неужели я не один в этом мире исполняю волю Его? Какое счастье знать, что я не одинок в этом мире! Однако нет. Это совершенно иная радость. Я прислушался ещё сильнее, пытаясь ухватиться за эмоции. Улыбки. Ему нравится, когда люди улыбаются. Или, смеются…Я поспешно погасил видение. Быть этого не может. Я прислушался к своим ощущениям. Он был действительно послан Им. Но как посланный Им, в этот прогнивший мир может радоваться улыбкам этих животных? Неужели он не видит всего того, что вижу я?! Или он не обращает внимания на всю ту мерзость, в которой они погрязли?! «Предатель!» — осенило меня. Надо действовать, срочно. Я зачерпнул в ладонь крови и начал быстро писать на стене. Вдруг сзади раздался всхлип. Я резко обернулся. Девочка. Светленькая. Возле алтаря. Я сразу вспомнил, первую убитую мной. Вот как…

— А где мама? — произнёс ещё совсем детский голос, растаявший в тишине вокруг.

— Мама ушла, — стараюсь говорить спокойно. И тут что-то произошло. Мне стало неимоверно больно, будто бы это меня сейчас собирались судить, — Но она скоро вернётся, — слёзы. Я никогда не знал что это, а сейчас они текли по моим щекам. — Не переживай, — мой голос дрожал, — Всё будет хорошо…

— Почему ты плачешь? — спросило у меня дитя, — Тебе плохо? Мама говорит, что плакать иногда надо…

— Да, — слёзы обжигали лицо и, хотелось разорвать грудь от той неимоверной боли, что сейчас терзала меня, — наверно, твоя мама права…

Когда я вышел из церкви, в ней больше никого не осталось, лишь на стене кровавыми чернилами было написано «Кто ты? Полночь. Храм Его».

Я спешил. Надо было скорее отойти от первого места, где свершился суд мой. Не исключено что этот странный посланец Его тоже почувствует меня. Однако он не давал мне покоя. Неужели Он не знает о том, что здесь ещё кто-то. Глупости! Я начинал раздражаться. Он знает всё и даже больше чем всё. Впрочем, кем бы ты ни был, сегодня ночью мы с тобой познакомимся, и от нашего знакомства будет зависеть твоё будущее. Я усмехнулся. Посмотрим…

Я шёл через город. Постепенно ощущение того, что незнакомец рядом угасло. Люди вокруг. Я прислушиваюсь. Яркие эмоции, — радость, счастье, восторг. Вы даже не понимаете, что вас ждёт. Праздно снующие туда сюда парочки, семьи, улыбки на лицах. Как же вы порочны. Вам не понять на какую жертву пошёл Он ради вас, а сейчас вы плюнув на всё, живёте во грехе. Ну ничего. Я никуда не тороплюсь. И каждый из вас познает гнев его. И каждому воздастся за дела его. Я шёл дальше. Становилось темно. Купола церквей отсвечивали багровым в свете фонарей. Я заметил закрывающуюся лавочку и проходя мимо увидел иконки. Как низко нужно пасть, чтобы торговать предметами веры? На двери каждого здания высечено распятие. Кого вы пытаетесь обмануть? Всё это ложь. Все эти символы преклонения ничто, когда вам плевать на свои души, на веру. Будьте хоть раз честными хотя бы с собой. И когда ваши жалкие душонки будут трястись ночью, когда вас будет мучить бессонница, скажите сами себе, — « Я не верю. Не может быть истиной веры у человека грешного». Страшно? А знаете почему? Потому что вы боитесь выделиться из толпы себе подобных глупцов, что как стадо ходит в храмы Его. Вы всего лишь опять надели маски и пресмыкаетесь в который раз. Даже перед лицом веры правящей вашим грязным мирком, вы боитесь быть сами собой.

Я увидел детей. Детство это наверно когда ты вспоминаешь себя ещё совсем маленьким. Я не помнил своего детства. Я рождался в боли и мучениях. И казалось, каждая частичка меня страдала, как страдал Он. А потом я просто растворился в вашем мире. Я был везде, являясь абсолютно ничем в тоже время. И тогда я увидел в каждом из вас порок. Я был вами в тот момент и я ненавидел вас за вашу низость, подлость, мелочность. И знал я о вас всё, даже то, о чём вы сами возможно не догадывались. И понял я в чём миссия моя, и узрел я путь, что очистит накипь с лица Земли.

Я остановился на мосту. Подо мной лениво несла свои воды река. Я даже не знал её названия, ни названия этого города, куда привела меня воля Его. Я сел на перила, свесив ноги вниз. Передо мной раскинулся город, разбрасывая яркие цвета вывесок, реклам, он будто бы горел праздничным огнём. А на куполах церквей, что гордо поднимали свои головы то тут, то там, отражалось багровое зарево костров далёкого прошлого. А что вам мешало оставаться людьми? Что вас заставляло нарушать свои принципы, обещания, бесконечно врать, погружаться всё глубже и глубже в подлость? Обстоятельства? Этим словом вы оправдывались тысячелетиями, придумайте что-нибудь поновей. Сколько можно прикидываться глупцами, не понимая, что рано или поздно придётся за всё держать ответ. Или может быть я не прав? Когда вы в последний раз думали о детях, что вынуждены побираться у церквей? Не врите мне, я слишком хорошо умею чувствовать ложь. Вы закрылись в своём сытом, счастливом мирке и в ваших глазах я читаю безразличие. Вы пусты.

Я вдруг почувствовал себя бесконечно одиноким в этом мире изменившихся идеалов и ложных ценностей. Где-то вдалеке послышался тихий гитарный перебор. Никто не мог бы понять меня здесь, потому что согласиться со мной, значило принять смерть, а вы слишком трясётесь за то, что вы ошибочно называете жизнью. Как же я от вас устал. Я с вами настолько мало, что целая жизнь кажется бесконечной по сравнению с этим промежутком, а такое ощущение, что я знаю вас тысячи лет. И за эти тысячи лет вы ничуть не изменились.

Мне больно и горько, но я выстою.

Я сидел один в тишине, обуреваемый странными чувствами.

Надо мной молчали звёзды.