Глава 4

Древний, переплёт давно выцвел, но строки, написанные быстрым чётким почерком, сохранились. Я закрыл книгу. Руки едва ощутимо дрожали. На часах была половина двенадцатого.

Пора идти. Не хорошо опаздывать на свидание, приглашение на которое было написано кровью.

Город наслаждался ночной прохладой. Я шёл мимо тех, кому не было дела до того ужаса, свидетелем которого стал сегодня я. Вокруг были люди, со своими маленькими мечтами, с усталостью от того, что ничего не меняется и страшно боящиеся перемен, всю жизнь ждущие чего-то и с удивлением осознающие, что жизнь прошла так и не начавшись, жалкие и гордые, безразличные и ещё во что-то верящие, так мечтающие быть непохожими на самих себя. Я усмехнулся. И всё-таки я вас не понимаю, ведь в каждом из вас найдётся частичка доброты и понимания. Неожиданно вспомнилась дочитанная только что книга. Не знаю, что помешало мне сжечь её тогда в очищающем пламени, но книгу я оставил себе и порой читал. Мне улыбались, я старался улыбаться в ответ, но мыслями я уже был у Храма. Я пытался вновь и вновь прислушаться к отголоскам эмоций неведомого убийцы, но постоянно натыкался на стену. Счастье, грусть, радость, восторг, нет, это всё не то, слишком бледные отголоски людских чувств. У того, кто сотворил бойню в церкви, эмоции должны быть необычайно яркими, будто огромных размеров пожар. Пожар?

Я вдруг почувствовал, что случайно натолкнулся на мысль, которая может мне помочь понять нечто очень важное. Я направлялся в церковь. Чувство опасности и непонятная тревога на пороге. Но я всё-таки вхожу. Тела и кровь повсюду. Багровая надпись на стене. «Кто ты? Полночь. Храм Его». Значит, неведомый убийца ждал меня, но по какой-то причине ушёл. Или его что-то вспугнуло. Но он ведь не мог знать кто я. Или всё-таки знал? Но, откуда, ведь никому неведома моя истинная сущность, кроме… Меня будто в прорубь окунули, во рту пересохло. Не может быть. Этого просто не может быть!!! Я не верю в то, что кто-то был послан Им снова. Но разум уже развивал мысль дальше, и кусочки разбитой картинки становились на свои места. Именно поэтому я не смог взять след ещё у церкви. Именно поэтому, я не мог найти убийцу по эмоциональному фону. Я взвыл. И самое главное, это место, где мне назначена встреча, куда я направляюсь. Но это абсурд! Что заставило кого-то из нас сотворить настолько ужасное зло?

Я остановился. Вокруг что-то было не так. Всё те же яркие огни, прохлада, но чего-то очень не хватало. Люди. На улице не было ни души. Я обернулся и увидел вдалеке фигуры. Странно. Будто бы их что-то не пускало ближе к центру, где находился Храм. Я прислушался на пределе своих возможностей. Невероятно, но в радиусе трёх кварталов от Храма не было ни души. А вот теперь я был почти уверен, с кем буду иметь дело. Ну что ж, кем бы ты ни был, никто не имеет права совершать то, что сделал ты.

Я вышел на Храмовую площадь спустя десять минут. Ни души. Тишина. Огромнейший по своим размерам Храм, освящённый тысячами огней, возвышался над площадью, демонстрируя незыблемость власти Его. Невероятное произведение искусства, объект преклонения тысяч и тысяч, место паломничества миллионов. Наверно, увидев его, человек должен был почувствовать себя жалкой песчинкой перед величием веры и законов Его. Ни один из храмов довоенного времени не мог сравниться с ним. Это был Храм, власть которого остановила войну, ставший символом благополучия и спокойствия.

Я двинулся вперёд, до полночи оставались считанные минуты. И тут я почувствовал, что меня рассматривают. Как под микроскопом изучают мой внутренний мир, душу, мысли. Я зарычал и выставил отражатель вокруг себя. Ощущение исчезло. И тогда я увидел его.

Он шёл навстречу мне. Одинокая фигура в опустевшем вокруг нас городе. Я шагнул вперёд и, закрыв глаза, прислушался. Через мгновение дернулся, и зашипев от боли выставил руку, будто закрываясь от света. Это было всё равно, что смотреть в летний полдень на солнце. Его фигура, словно маленькая звезда, распространяла вокруг себя нестерпимо яркий свет. Свет веры. Веры истовой, ставшей оружием. Я никогда не видел ничего подобного, даже моя вера затмевалась его беспощадными лучами.

Он приближался. Я уже мог разглядеть резкие черты его лица, требовательный и твёрдый взгляд глубоко посаженных глаз, тонкие сжатые губы, и по мере его приближения я всё сильнее чувствовал кипящий в нём гнев, не злобу, а справедливый гнев, и, казалось, будто тебя видит насквозь этот тяжёлый взгляд, всё что сокрыто в тебе, раскрывалось перед ним. Я усилил отражатель и ощущение исчезло, вокруг меня летали сине-зелёные искорки, он не мог больше меня читать. Невероятно сильная вера, если он сходу принялся меня прощупывать.

Убийца остановился в пяти шагах от меня. Видимо сейчас он тоже изучал меня визуально. Мы молчали, стояли друг напротив друга.

— Вижу ты, как и я послан Им. — произнёс глубокий, низкий голос, — Но отнюдь не с той же целью.

— Твоя цель убивать невинных в доме Его? — отвечаю я, — Творить зло, прикрываясь Его именем?

Он устало усмехнулся и вздохнул.

— Имя мне Палач. И переполнена чаша терпения Его, и пришёл я судить тех, кто забыл о жертве Его, тех, кто в ложь обратил свою веру, тех, от кого отвернулся Он.

От этих слов я покрылся нервной испариной. Неужели наступил этот страшный день?

— Он разочаровался в них, — продолжает мой собеседник, — я лишь исполняю волю Его и очищаю землю от скверны.

— Не может всё человечество бить скверной! — вскричал я, — И никто не в праве уничтожить его, даже… — я осёкся.

— Даже кто?! — взревел Палач, — Даже Он, ты хотел сказать?! Посмотри на мир вокруг себя, что ты видишь?! Тысячи коленопреклонников, как стадо, идущих в церковь, потому что так принято! Тысячи лжецов, развратников, шлюх! Даже те, кто в начале нёс слово Его, погрязли в грехе и разврате! И за кого ты сейчас заступаешься?! За тех, кто, поджав хвост,

признал власть Храма, лишь бы спасти свою шкуру от войны? Они как неразумные дети вновь и вновь совершают грехи, бесконечно прося прощёния! И ты, Ангел, собираешься защищать это духовно пустое стадо?! Ответь мне!!!

На меня будто бы налетел раскалённый вихрь его ненависти. Да, он был действительно самым непредвзятым судьёй, что когда-либо видел этот мир. Но в его словах была боль. Он страдал. И в этот момент я почувствовал жалость к этому ярому, истово верующему посланцу, которого везде ждёт страх и одиночество. Как это ужасно, наверно, видеть в них только плохое, не понимая, что от них нельзя слишком многого требовать.

— Но, я люблю их, — тихо ответил я, глядя в его ненавидящие глаза, — и я знаю, что когда-нибудь они станут другими и всё изменится. Я верю в них.

Он молчал, глядя на меня, и в его глазах я прочёл скорбь. Скорбь от того, что единственный, кто способен был поддержать его, не смог его понять.

Но спустя миг, на меня снова смотрела пара внимательных глаз.

— Ты становишься на пути Его? — спросил меня сдавленный голос.

Я молчал.

— Ты предатель, — прошептал он, — прими же суд мой вместе с теми, кого ты так любишь.

Через мгновение мир вокруг нас окрасился ярким светом крыльев. За нашими спинами горело радужное пламя. Он материализовал оружие. Страшный двуглавый топор, которым, наверно, так удобно убивать простых людей, был весь в багровых разводах. Я сжал зубы. Будь ты хоть трижды Палач, никто не в праве творить такой суд, не смотря ни на что, тебе нет оправдания. Полыхнуло. Пальцы обеих рук крепко сжимают рукоять. Правая, максимально высоко, упирается в гарду, левая почти касается яблока. На краткий миг мы замерли друг напротив друга. И тогда он атаковал.

Меня чуть не ослепило, настолько ярко разгорелись крылья за ним. Огромная махина топора несётся мне в голову слева. Шаг назад, одновременно запускаю меч навстречу. Удар. Дикий срежет и лязг. Перехожу выпад. Он невероятно быстро переходит вправо и атакует в открытый бок. Мне ничего не остаётся, как прыгнуть в лево на пределе возможностей. Топорище со свистом проносится надо мной. Моментально вскакиваю и бью в ноги, и в тот же миг перевожу удар в голову слева. На этот раз он вынужден уворачиваться в последний миг. Я предельно сосредоточен. Взмах, удар, блок, удар, пробую взлететь и ударить сверху, но в ответ получаю рукоятью в грудь. Меня отбросило шагов на семь. Лёгкие горят нестерпимым огнём, воздух такой податливый и мягкий покинул меня, кажется, навечно. Перед глазами всё плывёт, но я вижу как пламя его крыльев приближается. Не глядя, бью наотмашь правой рукой, и почти попадаю Палачу по руке. Лишь вовремя подставленный топор спасает его. Наконец удалось сделать вдох. Живём. Блокирую сразу четыре стремительных удара, и чувствую, как что-то неуловимо изменилось вокруг. Ветер, понял я, когда моего разгоряченного лица коснулся нежный порыв. Бью сверху вниз, и обманным движением перевожу удар в корпус. Ударил свет, и он снова успел отлететь. Ветер, необузданная стихия свободы. Провожу левой рукой по воздуху, и чувствую, как потоки воздуха скручиваются в тугую спираль. Палач снова несётся на меня, его фигура окутана ореолом света. А я стою и не двигаюсь. Топор занесён для удара, что рассёчет меня пополам. В последний миг выбрасываю вперёд левую руку, и в его лицо ураганом несётся сжатый моей волей воздух. Он закрывает глаза перед порывами ветра и отступает назад. Бросаюсь вперёд, бью, он пытается сблокировать, но безнадёжно опаздывает. Лезвие моего меча на полной скорости несётся ему в плечо и… и соприкоснувшись с сиянием, окутавшим его фигуру отскакивает, будто натолкнувшись на скалу. Едва удерживаю меч в руках, отступаю. На лице Палача изумление, он уже понял, что сейчас настанет его конец, но видимо Он сегодня на его стороне. Однако сияние вокруг него погасло, лишь крылья светили всё также ярко. И вновь атака. Звон оружия нарушает тишину, повисшую над Храмовой площадью. Не знаю сколько времени прошло, мы всё также танцевали наш смертельно опасный танец. Казалось, этому не будет конца, мы были почти равны в умениях. И тут я начал уставать,

верю, это немыслимо, такие как я не устают, но силы начали покидать меня. Я сблокировал мощный удар с разворота и отошёл на шаг, тяжело дыша. Палач казалось, не махал топором не известно сколько времени.

— Я полон веры, а значит, полон сил, — будто прочитал он мои мысли, — а в твоей душе, судя по всему, поселился червь сомнения.

— Ты полон веры, но несёт она боль и ужас, а не любовь и радость.

— Я справедлив, — со вздохом ответил он и снова занёс топор.

Над нами прогремел гром. Площадь была укрыта косматыми тучами.

А я вспомнил как ещё сегодня вечером, ничего не подозревая, шёл в церковь, чтобы побыть наедине со своими мыслями, как видел счастливые лица и слышал смех. А сейчас передо мной стоит тот, кто окунёт этот мир в кровь и страдания, потому что так ему велит его сердце. Да, ты прав, Палач, ты справедлив, но ты не умеешь любить и прощать и от этого страдаешь. Ты не виноват, тебя таким сотворили, существом, от которого не укрыть ничего, орудием возмездия всему грешному человечеству. Но всё равно, так нельзя…

Я снова стою в церкви. Передо мной обезображенные тела и лужи крови, крови, что пролил ты, Палач. Я вижу маленькую девочку со светлыми, весёлыми косичками. Её испуганное детское лицо. Голубое платьице, заляпанное кровавыми брызгами. Ужас в остановившихся глазах.

Такого больше не повторится.

Я сильнее сжимаю рукоять меча. Во мне кипит гнев и ненависть, но не к тебе, Палач, а к твоему хозяину. Я бросаюсь вперёд, перед глазами красная пелена. Я просто должен сделать это. Удар, удар, удар, раскрутка, удар, выпад. Палач, уже считающий меня покойником едва успевает отбиваться. Я бью, не видя ничего вокруг, я стал другим. Случайно пропускаю удар в руку, но это уже потеряло всякий смысл. Меч ураганом наносит удары по Палачу, а перед моими глазами улыбаются дети. Я размахиваюсь по широкой дуге, обрушиваю меч на Палача, но в последний миг, хватаюсь левой рукой за лезвие, а правой, сжимающей рукоять, наношу удар ему в лицо. Извини. Не ожидая такого удара, он на миг отступает и не видит, как я наношу выпад ему в грудь. Меч со свистом пронзает его и входит глубоко внутрь. Всё.

А на его лице застыло удивление. Я вытащил меч и отошёл на шаг. По моей левой руке, из предплечья и ладони густо текла кровь.

В наступившей тишине его топор с душераздирающим звоном упал на мощёную площадь.

— Как же так? — хрипло произнёс Палач и начал заваливаться на бок. Я бросился к нему, не давая упасть, и помог лечь на камни. Посмотрел на рану, — не жилец. Он закашлялся, и я положил его голову себе на колени. — Он оставил меня…

— Нет, — говорю я, — возможно, Он просто хочет что-то сказать тебе.

Он крепко сжимает мою ладонь и смотрит в глаза.

— Прости меня, Ангел, иначе я не мог. Я должен был…— он снова закашлялся, из его рта потекла струйка крови.

— Не трать слов, Палач, я всё понял, — произнёс я, не замечая, как на глазах наворачиваются слёзы. На моих руках умирал тот, чьей веры не было искренней и чище, тот, кто пришёл в наш мир самым честным судиёй. Достойнейший из нас.

Я закрыл глаза. На моих руках лежала сияющая звезда, но на этот раз её свет не был жестоким и обжигающим. Он обволакивал, даруя тепло и покой.

— Я многое узнал о них за это время, — услышал я хриплый голос, — я их ненавидел. Но раз ты так яро защищаешь их, значит, есть что-то такое, чего я не понимаю. Попробуй что-то для них сделать…

Ему оставались считанные мгновения. Я ещё сильнее сжал его руку

— Они станут другими. Сами. Я верю в них, — с жаром говорю я, не замечая, как по щекам текут слёзы.

— А я верю в тебя, — прошептал мой самый страшный враг, ставший мне ближе друга.

Его пальцы ослабли, взгляд становился всё более мутным.

— Жестокостью, неся страдания, ничего не исправить в этом мире. Я понял, — сказал он твёрдым, сильным голосом. Это были его последние слова.

В наступившей тишине было слышно, как упали первые капли дождя.

— Найди покой, самый преданный из сыновей Его, — прошептал я, закрывая ему глаза.

Несколько минут я простоял радом с ним, но у меня было ещё одно неотложное дело.

Я подобрал с земли меч и пошатываясь направился в сторону Храма. Дождь тугими плетьми хлестал по лицу, и мне было хорошо. Как же мне было хорошо в тот момент. Я знал, что я должен был сделать. За мной бежала красная змейка из капель моей крови. Храм будто нехотя приближался ко мне очень медленно. Но мне некуда спешить. Каким же длинным был этот день. Тёплый дождь ласкал уставшее тело. Наконец я остановился перед воротами Храма. Резные статуи украшали вход, и, казалось, в одной из них я увидел Палача.

Ещё немного и всё закончится. Надо лишь собраться с силами. Я взялся поудобнее за меч, напрягая волю…

Дикая мощь удара выломала ворота, которые больше подошли бы крепости, чем дому веры. Ворота разметало на части, меч в который раз не подвёл. Я вошёл. Левая рука безвольно висела, но я пока не чувствовал боли.

Внутри храм был пуст, лишь тысячи свечей создавали оранжевый полумрак. На станах вокруг меня были изображены святые, картины, изображающие фрагменты из слова Его, но они меня не интересовали. Моя цель была впереди. Шаги гулким эхом разносятся под сводами величайшего Храма в истории человечества, свечи искажали мою тень. Передо мной был Он. Он смотрел на меня, как смотрел на тысячи тысяч, пришедших сюда поклониться ему. Но я не шёл кланяться.

На стене, противоположной воротам находился невероятных размеров холст, изображавший лик Его. Десятки лет рисовалась эта картина, восславляющая его, и заняла она место, которого была достойна. Он взирал на меня со стены. В этих глазах чувствовался лёгкий укор, жалость и сострадание. И эти глаза врали.

Я тащил, ставший таким тяжёлым, меч за собой. Ещё немного, мой верный товарищ. Я шёл и думал, о том, о чём не мог думать ещё сегодня днём. Я изменился.

Наконец я дошёл. Ну вот мы и встретились с тобой.

Тишина обволакивала. Лишь кое-где потрескивали свечи.

Ну что ж, пришла пора отвечать.

Я взял поудобнее меч.

Кровь на твоих руках. Её не смыть. Кровь тех, кто просто хотел жить, кровь того, кто так истово в тебя верил. Ты обманул нас всех. Люди не скот, рано или поздно они всё поймут. Ты убийца, что как страшный сон вновь и вновь всплывает в их истории. Ты послал убивать своим именем, того, чья святость гораздо больше твоей. Ты обманул даже тех, кто так предано тебе служит. Ты не в праве посягать на чью-то жизнь, кем бы ты себя не считал.

По моим жилам бешено мчалась кровь, гонимая ненавистью к тому, кто так долго манипулировал нами всеми. Я будто горел весь той обидой, когда тебя предаёт самый близкий.

Я ударил. Ненависть растеклась по моему мечу девственно чистым пламенем. Огонь очистит это место.

Холст загорелся моментально. Весёлые язычки радостно поедали то, что хотело поработить этот мир. Наш мир. В очищающем огне сгорала одна из самых кровавых эпох человеческой истории. Эпоха рабства.

Мне больше нечего было здесь делать. Огонь сделает своё дело и без меня.

Я шёл к выходу, вспоминая лица тех, кто погиб в этот день.

Ваша жертва не была напрасной. Спасибо тебе, Палач, я тоже многое сегодня понял.

Когда я вышел из горящего храма дождь уже закончился. Пахло тем неуловимым ароматом свежести и чистоты, какой можно почувствовать лишь в большом городе ранним летним утром после дождя. Город спал, ещё не зная какие перемены грядут впереди. Но это будет потом. А сейчас я шёл к одиноко лежащей фигуре впереди. На его лице застыл покой и умиротворение, а лёгкая улыбка будто бы говорила, что Палач хочет меня разыграть. Но это было не так. Я закрыл глаза и прислушался. Нежный тёплый свет окутал меня, я вдохнул глубоко и легко. Он всё ещё был тут.

— Будь свободен, — улыбаясь, говорю я, — всё закончилось.

Его тело засияло, куда-то пропала бледность. Золотое сияние окутало фигуру, и это был добрый свет, который становился всё ярче и ярче. А потом в небо плавно устремились миллионы золотых искр, окутав город своим сиянием. Я стоял, наслаждаясь этим неописуемым зрелищем, и внутри меня что-то произнесло «Спасибо тебе». Я притронулся к одной искре, и тело моё наполнилось лёгкостью. Небо очистилось до самого горизонта. Наконец сияние устремилось вверх, к звёздам, принявшим его пламенную душу.

Я остался один.

Я был свободен.

Я больше не собирался быть частью маскарада, где каждый играет в преклонение.

Я положил меч на плечо. За моей спиной весело горел Храм, надеюсь последний в этом мире. Передо мной разгорался рассвет.

Впереди была целая жизнь.

*****

Посвящается всем умеющим любить «Ангелам», всем истово верящим в свои идеалы «Палачам», всем умеющим идти «против ветра» «Еретикам».

Конец.

Май-июль 2010.