Дыхание тьмы

УПРАВЛЕНИЕ. ПАПА. НАСТЯ

Ватрушка называет меня предателем и изменщиком. Однако, работа — есть работа и если Папа присылает персональное приглашение (демонстрирую Варе экран, на котором шеф лихо отплясывает лезгинку с текстом извещения в зубах. Картинку, в своё время, запилил Егор, за что был жестоко выпорот и поставлен в угол), значит дело того стоит.

Тем не менее, нам никто особо не мешает, поэтому неторопливо завтракаем, сидя на балконе и созерцая городской пейзаж. Варя пересказывает некую историю о несчастной любви, а я стесняюсь спросить, о чём идёт речь: об очередном "плакательном" сериале или о какой-то, из её подруг, напрочь одуревших от безделья. Да и то, у одной супруг — дальнобойщик бронекаравана, а у второй — оператор боевого дрона. Оба пропадают неделями и приносят благоверным большие тысячи.

Впрочем, все эти сюжетные перипетии мне до лампочки и я просто наслаждаюсь утренним воздухом, чашкой горячего кофе и журчанием Вариного голоса Всё это, в совокупности, успокаивает нервы почище вдумчивого психоанализа и точечного массажа. К этим вещам нас постоянно склоняет Папа, тщательно следящий за психическим состоянием своих людей. Сам он, впрочем, пренебрегает собственными рекомендациями, отчего часто срывается на крик и грозится размазать всех по стене.

— А сам то, как думаешь? — вопрос Ватрушки врывается в мой медитативный мир, не нарушая, впрочем, царящее там равновесие.

— Абсолютно с тобой согласен.

Вареник, в замешательстве, хмурит брови, а потом её мордашка светлеет, приобретает черты классической злодейки и Варя понимающе кивает.

— Короче, ты не слышал ни единого слова?

— Ага, — я ставлю пустую чашку и тяну Варю к себе, — Прости, дорогая, ты так забавно бормотала, даже вслушиваться не хотелось.

— Ах ты гад! Я ему тут распинаюсь, войны с мирами описываю, а он бормотание слушает! Ну ладно, будешь ты в следующий раз про работу рассказывать — ни словечка не выслушаю.

— Вот и хорошо, — я целую розовую щёчку, — Сама знаешь, работа у нас секретная, мы подписку о неразглашении даём, поэтому сделай мне скромное одолжение — погладь рубашку.

Ватрушка несколько раз стукает меня пустой чашкой по лбу и удаляется с торжествующим видом победителя.

Тщательно проверив внешний вид перед зеркалом (Папа ненавидит, когда к нему приходят небрежно одетые подчинённые), целую Вареника в щёчку, делаю короткий заказ на вечер и выдвигаюсь. Солнце на улице пылает так, что больно глазам, поэтому надеваю очки, которые сунула Ватрушка перед выходом. Она говорит, что в них я похож на адмирала из какого-то фильма. Надя же вечно фырчит и называет тонтон макутом. Кажется, так называли полицейских на Гаити.

Пока я сажусь и завожу авто, пара соседок отрывается от палисадника и принимается рассматривать мою машину. Потом отворачиваются и начинается оперативная сводка. Апогея она достигнет ближе к вечеру, когда длинная лавка перед подъездом заполнится до отказа и информация хлынет полноводной рекой. Давно хотел съехать из этого муравейника в частный сектор, но Вареник упёрлась; сказала, дескать привыкла к многоквартирным домам. Ладно, отгуляем отпуск, попробую уговорить ещё раз. Скачаю фотки Папиной обители, пусть полюбуется на бассейн, японский садик и насыпную горку у ограды.

Уже почти трогаюсь, когда телефон извещает о том, что звонит номер из тайного списка. Ха, да это же — девица, так лихо ломанувшая защиту моей машинки! Время ещё не давит, поэтому включаю приём и наблюдаю на экране симпатичную мордашку. Обладательница оной смотрит на мой прикид и заметно офигевает. По крайней мере, глаза у неё становятся большие-пребольшие.

— Охренеть!

— И тебе: доброе утро. — откликаюсь я. — Чем обязан, милое видение? Желаешь извиниться за вторжение в частную жизнь?

Как же! Видение, очевидно, имело намерение подшутить над бравым капитаном и лишь его вил, при всём параде, несколько сбил с толку. Слышу оживлённое шушуканье за кадром и различаю пару советов. Вот чертовки!

— А как зовут такого красавца?

— Как записано в его учётной записи, так ловко взломанной неведомой почитательницей. Как, кстати зовут её, напомни?

— Кароль… Каролина, — она вновь теряется и начинает пунцоветь. Ей это очень идёт, — Леонид, значит? Красивое имя.

— Взаимно. Так чем обязан? Дама попала в беду и нуждается в срочных действиях российской армии?

— Э-эм… А Леонид не желает более тесного знакомства? — за кадром — настоящий шабаш юных ведьмочек, с хохотом и падениями на мягкие поверхности, — Тихо! Так как?

— То есть мою новую знакомую не смущает статус: "женат"? — я тоже улыбаюсь, а уши Кароль становятся огненно-красными, — Решила подшутить над стариком? Поманить молодым телом? Неужели я так похож на сатира под прикрытием?

— Ну да, — она машет рукой, — Нет, не про сатира, про шутку. Но не только. Короче, Леонид, вы мне очень понравились и если вдруг… Ну, если в семье не то… Короче!

И девица, с видом заправской индианки, обрывает связь, оставив меня хохотать в одиночестве. Что это было, Холмс?

Эк мне сегодня все настроение поднимают. Лишь бы Папа не испортил.

Папа не портит. Папа пребывает в задумчиво кофейном настроении, приправленным толикой благодушия и ароматизированным буддистским спокойствием. Он сидит за столом и лениво рассуждает о будущих отпускниках, которым до отдыха осталось всего ничего, а то и меньше. Пространной лекции внимают пять пустых чашек из-под кофе, одна полная, ну и я, не совсем понимающий, к чему всё это.

От обсуждения отпуска разговор плавно съезжает к средствам, необходимым молодому капитану, который едет на юга в сопровождении ещё более молодой супруги. И чем больше будет этих самых средств у означенного капитана, тем лучше для него и его очень молодой жены.

Так, становится интересно. С этого момента подробнее, пожалуйста.

Впрочем, Папа не долго ходит вокруг, подобно коту из поэмы. Он размеренно добивает порцию кофе и рассказывает о неприятной, но необходимой процедуре прослушивания ежеквартального отчёта исследователей управления. Обычно подобные мероприятия посещает руководитель группы, за что ему полагается дополнительная копеечка.

— Не очень большая, — глубокомысленно цедит Папа, гадая на кофейной гуще, — но — чувствительная. Особенно, в качестве прибавки к отпускным.

Фёдор сегодня занят. Кумовья повезли сына в какой-то диагностический центр, поэтому принято решение послать другого кандидата. Впрочем, и Папа прищурившись смотрит на меня, возможно всё дело в грядущем повышении. И это, так сказать, одна из многочисленных тестовых проверок на профпригодность. Видимо, на усидчивость.

Перспектива двухчасовой лапши на уши, естественно, не радует, да и в командиры я совсем не рвусь. Но, раз уж приехал, да и к Насте один чёрт придётся заходить. Ну и плюс прибавка к зарплате.

Прочитав всё это по моему лицу Папа довольно кивает и приказывает топать в актовый зал, не забыв отметиться в журнале присутствия. До означенных лекций остаётся чуть более пяти минут.

Напрягаться не приходится. Как и толкаться в огромной очереди у дверей актового зала. Пока секретарь фиксирует отпечаток моего пальца на мерцающем экране, остаётся вполне достаточно времени, чтобы окинуть зал взглядом, оценив "наплыв" посетителей. Три-четыре десятка, не больше. В основном — из научного блока. Тем — только позволь, сразу найдут повод отлынивать от работы. Ну, и с десяток незнакомых офицеров в возрасте, при параде. Должно быть, министерские. Поневоле ощущаешь себя белой вороной. Остаётся посочувствовать Фёдору, которому приходится регулярно посещать подобные праздники жизни.

На спинке кресла высвечиваются темы лекций. О, а второй будет выступать некая А. Михальчук. И расскажет нам Настя о попытках идентифицировать источник эпидемии. Хоть бы не уснуть до того момента, когда её мордашка сменит усатую физиономию краснощёкого пыхтящего мужика.

Впрочем, всё оказалось не так уж и плохо. Я даже почерпнул кое-что интересное, вслушиваясь в неожиданно красивый баритон докладчика. Темой его повествования оказалась система защитных башен. Её происхождение, достоинства и недостатки. Судя по всему, усатый рассказчик собирался просить денег на модернизацию. И видимо, у тех самых министерских офицеров, которые под конец доклада принялись активно задавать вопросы, в основном — именно в финансовой сфере.

Зато я узнал, как шла борьба между сторонниками проекта "Стена", он же — "Китай", которые намеревались спрятать население городов под землю и теми, кто настаивал, дескать башни контроля способны отследить и предупредить любую опасность. Оба варианта казались одинаково дорогостоящими и ненадёжными, но конец прениям положил инцидент в Хельсинки, жители которого спрятались-таки в своих комфортабельных норах. Инфицированным удалось проникнуть под землю и через неделю город превратился в огромное гнездовье. Его чуть позже выжгли напалмом, не став разбираться, остались там нормальные или нет.

Суть предложений докладчика сводится к оснащению каждой башни ракетной установкой, автоматически реагирующей на любую угрозу. Проблема заключается в том, что во время испытаний автомат один раз поразил гражданский объект, спутав его с врагом. Точная идентификация требует дополнительных вложений, а хомяки из министерства упираются, как могут.

В конце концов спорщики решают, что финансовые и организационные вопросы можно и должно решать в другой обстановке. На этом первая часть мероприятия заканчивается. Поскольку никто расходиться не собирается, я тоже сижу ровно на жопе и ожидаю добавки.

Добавка более аппетитная, чем усатый сторонник ракетных башен. Настя выглядит очень эффектно в белом костюме из облегающей юбки и приталенного пиджака. Пока докладчица готовится, слышу конструктивные предложения из лагеря учёных. Сводятся они в основном к тезисам: "Вдул бы — не вдул".

Когда экран отражает лицо Анастасии, подчёркивая все его достоинства и недостатки, я внезапно понимаю, что бывшая подруга очень устала. Никакая косметика не способна полностью скрыть синеву вокруг глаз, угрюмые складки в уголках рта и какое-то непонятное выражение безнадежной тоски.

Впрочем, на речи это никак не сказывается, и Настя очень чётко и доступно рассказывает о своих исследованиях. Если судить по фотографиям и видео, то работа произведена реально колоссальная. А учитывая, что на многих фото Настя присутствует лично… Бедная ты девочка, как же тебя помотало по всем этим филиалам ада!

Не знаю, как других, а меня особенно впечатлили кадры из Краснодарского края. Туда долго шарашили Солнцепёком, пытаясь выжечь целую сеть гнёзд. Когда экспедиция военных биологов прибыла на место, выяснилось, что некоторые гнездовья находились глубоко под землёй и многие твари сумели пережить огненный шторм. Заодно я убеждаюсь, что наши учёные весьма неплохо умеют обращаться с оружием. Ну и да, вид сверху на вскрытое гнездо, это — нечто!

Сутью рассказа есть предположение, что эпидемия имеет искусственный характер. Прежде такие идеи именовали конспирологической чушью и полностью отметались. Однако же, докладчик очень подробно, едва не на пальцах, со всеми доказательствами убеждает: иного и быть не может.

Мутанты непрерывно изменяются, причём эти изменения происходят одновременно по всему миру, чего, в принципе, быть не может, если взять за основу природное происхождение пандемии. Все изменения так или иначе связаны с нашими попытками обороняться. Если где-то применяют отравляющий газ, следующее поколение нападающих оказывается полностью невосприимчиво к любым ОВ. Если кто-то разрабатывает биооружие, то вирус активен в одном — двух гнёздах, после чего его воздействие прекращается. Точно где-то существует некий центр, откуда внимательно следят за развитием событий, корректируя методы атаки.

Не знаю, как другие, а я ощущаю сильный дискомфорт. Одно дело, когда ты противостоишь, пусть умным, но просто заражённым. Совсем другое, если все твои схватки — просто локальные стычки огромной бойни, где мы постепенно терпим поражение от противника, никому доселе неизвестного.

Настя приводит подробные карты распространения пандемии, постепенно опускаясь в датах, пока область заражения не сужается до крохотного пятачка в центре Европы. Именно здесь впервые зафиксировали случаи, принятые поначалу за очередной штамм обычного гриппа. Дальше события понеслись вскачь и как-то обуздать систематику удалось лишь тогда, когда заражённые принялись прыгать в воды Ла Манша и штурмовать побережье Чёрного моря.

Бонн первым подвергся массовой атаке мутантов, и Настя предполагает, что очаг пандемии находится именно в окрестностях этого немецкого города. Сейчас трудно, почти невозможно, получить информацию из района, кишащего такими отродьями, что никому и не снились. Однако, судя по сводкам уцелевших медцентров, в окрестностях Бонна ранее располагались по меньшей мере три биологических лаборатории.

— А если жахнуть туда ядрёным зарядом? — лениво интересуется один из министерских хомяков. Похоже, он и не ожидает ответа.

— Такое предложение уже было высказано, обдумано и отклонено, — бесстрастно отвечает Анастасия, — Если центр управления распространением пандемии и существует, он явно переместился в Средиземноморье. Так утверждают наши аналитики. К тому же абсолютно неизвестно, какие новые мутации может вызвать применение атомного оружия у заражённых. Нам всё это точно на пользу не пойдёт. Проверено.

— Можно отправить спецгруппу, — кто-то, из учёных, проявляет больший интерес, — Обыскать лаборатории, найти остатки оборудования, документации, а уж после — плясать от печки.

— Европейские спецслужбы дважды пытались это осуществить, — Настя проводит ладонью по лбу, — Никто не вернулся. В штабе рассматривают целесообразность отправки наших. Идея действительно хорошая, а игра стоит свеч. Исследование нулевой точки способно дать ответы на многие вопросы.

Дальше начинаются какие-то, совсем уж узкоспециализированные, расспросы, касательно физиологии мутантов и способов лечения заразившихся. Поначалу пытаюсь вникать, но почти сразу теряюсь в водовороте непонятных терминов, отсылок к неизвестным трудам и каким-то опытам. К счастью этот момент заканчивается довольно быстро, Настя благодарит всех за внимание и народ начинает разбредаться.

Среди сборища тыловых крыс встречаю знакомое, но разжиревшее до неприличных размеров, лицо. Митька Наверзин, мой однокурсник, который умудрился дослужиться до подполковника информслужбы. Ну да, помнится худенький, в те времена, паренёк, очень нехило хакал любые сервера, за что был обласкан простым людом и неоднократно бит службами безопасности.

Димка очень радуется встрече, оставляет свои координаты и приглашает встретиться на выходных. Попить пивка, расслабиться. Сейчас, с его слов, прорва срочных дел, но до субботы всё должно разрулиться. Соглашаюсь, ещё раз пожимаю пухлую ладошку и обнаруживаю, что остальная публика успела благополучно разойтись.

У выхода меня встречает тощий, точно щепка, майор, который вручает мне флешку. Там, сего слов, записаны расширенные варианты сегодняшних лекций. Накопитель в защитной оболочке, с эмблемой управления выглядит весьма солидно, такой брелок не стыдно и на ключах носить. Майор привычно бормочет отченаш про секретность и неразглашение. Всё знаем, не первый год замужем.

Кроме тощего майора меня ожидает Анастасия с планшетом в руках. Она молча кивает, и я послушно иду следом. Сейчас мою несчастную шкуру станут дырявить в очередной раз, а разговор вновь сведётся к: "закати рукав — опусти рукав — до завтра".

Я ошибаюсь. Анастасия откладывает планшет, потирает виски дрожащими пальцами, а после интересуется: не желаю ли я кофе с коньяком? Я обескуражен, но — желаю.

В своё время, очень далёкое время, кода солнце светило ярче, а поцелуи были много слаще, Настя готовила мне кофе и приносила в постель. Кофе у неё получался на редкость гадкий, но я молча глотал эту тёплую противную жижу. Потом целовал жилку, пульсирующую на виске и говорил, как люблю свою утреннюю фею. Иногда я называл девушку будильничком.

Готовить кофе Настя так и не научилась. Но хоть с коньяком всё в порядке. Поэтому дурацкий вкус непонятной жидкости тонет в торжествующем благоухании благородного напитка. Мир сразу становится краше и добрее, а женщина вновь становится давней знакомой, разом теряя десяток прожитых лет.

— Помнишь, как мы гуляли по набережной? — Настя трогает губами чашку и с непонятной тоской смотрит под ноги, — Там было столько удобных лавочек, но мы всегда шли в одно и то же место.

— Да, — я с некоторым изумлением гляжу на собеседницу, — Там стояли два сфинкса. Один — с отбитым носом, а второй — с половиной крыла. Ты ещё говорила, что они смотрят друг на друга с любовью. А потом...

— Потом ты садил меня на того, что без крыла и говорил, что сифилитичного забираешь себе, — Анастасия вспоминает забавные моменты с такой скорбной физиономией, будто мы поминаем покойника, — А дальше мы пили пиво, разговаривали про будущее и целовались, перегибаясь через головы сфинксов.

— Угу, — кофе начинает немилосердно горчить и стягивать рот, словно я хлебнул смолы, — А ещё я читал тебе стихи.

— Гумилёва. Я помню, — она поднимает голову, — Про жирафа. Прочитай сейчас!

В голове не осталось ни единой строчки, поэтому я растерянно улыбаюсь и пожимаю плечами. Анастасия кивает, допивает кофе и ставит пустую чашку на клавиатуру открытого ноута. Кажется, она вообще не видит ничего перед собой. Не знаю, какие образы стоят перед её глазами, но я просто молчу и делаю глоток за глотком. Магия улетучилась и потребовала расплаты. Все прошедшие годы разом вернулись и Анастасия кажется неимоверной древней, точно прародительница тех самых сфинксов.

Потом капитан Михальчук издаёт короткий, то ли всхлип, то ли стон. Когда я вскидываюсь, она протягивает ладонь вперёд.

— Не надо, всё в порядке, — женщина поднимается на ноги и проводит рукой по лицу, — Просто, последнее время столько всего навалилось, и я немного устала.

Настя гремит своими колбочками, а потом-таки просит меня предъявить руку для экзекуции. Кажется, в этот раз она вводит большую дозу, потому что укол выходит гораздо больнее, а рука даже немеет.

— Что, ситуация усугубляется? — интересуюсь я, поморщившись, — Или тебе ничего не жалко для старого знакомого?

— Двойная доза, — на лице Анастасии такое выражение, словно она страдает от зубной боли, — За сегодня и завтра. Поэтому следующий день целиком посвяти выгулу любимой супруги, а про меня можешь забыть. На время.

— Про тебя забудешь, — я криво ухмыляюсь, разминая предплечье, — Что, куда-то уезжаешь?

— Да нет. Просто послезавтра у тебя намечается весьма напряжённый день, — Настя садится за стол спиной ко мне и опирает подбородок о подставленный кулак, — Общий сбор всех групп чистильщиков. Лёня, вам предстоит аналог общевойсковой.

— Папа ни словом не обмолвился, — я недоверчиво качаю головой, — На него не похоже. Да и всё остальное… Мы только-только после дня, а про такие вещи обычно сообщают минимум за неделю.

— Александр Константинович ещё не в курсе, — отвечает Настя, не оборачиваясь, — Информация строго засекречена и только-только из министерства. Сегодня и завтра проводятся оперативные действия поддержки, а послезавтра вас бросят в пекло.

Точно решившись на некий экстраординарный поступок, Анастасия открывает ящик стола и чем-то там щёлкает. Потом встаёт и протягивает мне ампулу, по виду весьма похожую на те, которые мы употребляем перед операцией. Только цвет другой: ярко красный.

— Заменишь свою в инъекторе, — наверное, глаза у меня лезут на лоб, потому как собеседница криво усмехается и поясняет, — Не бойся, цианистого калия тут всего половина, остальное — мышьяк и белладонна. Это — экспериментальный препарат, которым мы планируем заменить СУР. В принципе, тесты эта штука уже прошла и пока процесс упирается в подписание кучи бумаг.

— А мне, значит, по знакомству, — я разглядываю ампулу на свет и прячу в карман, — Ладно. Как понимаю, желательно, чтобы никто моих манипуляций не заметил?

Настя кивает и смотрит на меня с очень странным выражением. Да, похоже она реально устала.

— Правильно понимаешь, — чеканит капитан, — Вообще-то, чтобы ты был полностью в курсе: занимаясь твоим гриппом без отчётности и передавая экспериментальное средство до начала официального использования я серьёзно рискую. За такие фокусы обычно проводят служебное расследование и к чёрту выгоняют. С волчьим билетом.

Её голос начинает звенеть, подобно надтреснутому бокалу. Ощущая потребность немедленно прекратить тревожащий душу звук подхожу ближе и беру Настю за плечи. И тут она натурально ломается, повисая на мне, точно упавший манекен, из которого вынули жёсткое основание. А спустя несколько секунд происходит ещё более странная вещь: Анастасия начинает глухо всхлипывать, ткнувшись лбом в моё плечо.

Господи, никогда раньше не видел, чтобы она плакала! Подруга казалась такой же светлой и чистой, как полдень летнего дня. Ведь безумно же ожидать дождь с ясного неба!

— Что-то случилось? — тихо спрашиваю, легко касаясь губами её волос, — Помочь?

Ответа нет. Мало того, приходится полностью поддерживать тело женщины, которая прекратила плакать и теперь глухо сопит. Анастасия спит. Вот так, просто взяла и уснула.

Офигевая от всего этого, я осторожно укладываю Настю на кушетку и надев фуражку направляюсь к двери. Однако, уже около самого выхода слышу яростный шёпот и оборачиваюсь. Анастасия продолжает спать и при этом её губы шевелятся, выпуская наружу: "Прости, прости!"

Интересно, перед кем же она так провинилась, что эти мысли не дают её покоя даже во сне?

Покачав головой, я выключаю свет и закрываю дверь. Что бы в жизни Анастасии не происходило, сейчас её просто необходимо немного выспаться.

К счастью, у меня нет таких проблем. Болезненные ощущения в руке прекратились, мир кажется красочным и жизнеутверждающим.

Несколько тревожит лишь грядущая операция. Если верить сказанному, то предстоит нечто грандиозное. В чём-то подобном я участвовал лишь пару раз и весьма давно. Просто не представляю, как массовый загон повторится в наше время, когда система пропускает лишь одиночных мутантов. Не за город же нас собираются послать?

Поживём — увидим.

ПАРК РАЗВЛЕЧЕНИЙ. ВАРЯ. ДЕНЬ И ВЕЧЕР

Как и было приказано, беру Ватрушку и веду выгуливать. Думаю, что хрень, которую колет Настя, если и не прогнала вирус, то загнала его далеко-далеко, потому как моё состояние и настроение с утра — просто великолепные. Дурацкие сны и ранки на губах успели забыться, а мышцы переполняет жажда деятельности.

Мы занимаемся любовью, потом завтракаем и я предлагаю Варенику прогуляться. Учитывая тот факт, что у неё имеется пара новых нарядов, настоятельно требующих срочной публичной демонстрации, согласие поступает незамедлительно. Мало того, меня непрерывно подгоняют, в результате чего я быстро оказываюсь полностью одетым и сидящим на диване. В это время Ватрушка, в одних труселях, продолжает крутиться перед умным зеркалом, вынуждая отражение комбинировать причёски на лохматой голове.

В конце концов, когда мне кажется, что никакой прогулки уже не состоится, Варя приводит себя в порядок. При этом она, почему то, надевает брючный костюм, в котором я её уже видел раньше. Кепка с помпоном, правда, новая, как и странные туфли на спиральном каблуке невероятной высоты. Волосы торчат из-под головного убора так, словно никогда в жизни ничего не слышали ни о расчёске, ни о еженедельном походе в салон красоты.

— Не слишком долго? — невинно интересуется Ватрушка, помахивая сумочкой, которую я всегда называл выкидышем дикобраза.

— А? Что? — делаю вид, будто просыпаюсь, — Дорогая, выгляни из пещеры: тираннозавр уже ушёл?

"Выкидыш дикобраза" опускается на мою голову, и мы выходим в ослепительный солнечный день. Вновь приходится цеплять на нос тёмные очки, потому как сегодня светило ещё более безжалостно.

Вареник толкует о русских, которые любят быструю езду, но я категорически заявляю, что такие красивые ножки нуждаются в тренировке, а столь совершенная фигура — в сотнях благодарных зрителей. Намёк, поданный в столь льстивой форме, воспринимается благосклонно и наш механический друг остаётся дремать под навесом.

Белые волосы варвары пляшут на лёгком ветерке, а встречные мужчины, которых, к сожалению, немного, глядят на мою жену с восхищением и вожделением. Пусть завидуют.

По дороге приходится то и дело прерывать порывы девичьей души. Магазинов женской одежды хоть и не очень много, но они имеют место быть. И всякий раз, когда справа или слева появляются витрины, где голографические манекены с лицом Вари демонстрируют последний писк, блеск, шик и прочие чудачества моды, ноги на спиральных каблуках теряют путеводную нить и делают попытку увести нас в чащобу безумных женских желаний. Страшно подумать, что происходит, когда меня нет рядом.

Впрочем, возможно — ничего страшного. Как-то Вареник отсутствовала полдня и вернулась всего лишь с малюсеньким пакетиком. Она пришла и принялась рассказывать, сколько бутиков, салонов и прочих ловушек, успели её сегодня повидать. Насколько я понял, Варя иногда просто беседовала с консультантами, отчего обе стороны приходили в состояние, близкое к оргазму. Ну что-то, типа того, который я испытываю, когда в автосалон привозят новую резину с гибридным протектором или ускоренный сенсор для торпеды.

Сегодня всё под контролем: гулять — значит гулять. И мы гуляем; сначала — по нашей улице, потом выходим на центральный проспект и ловим зайчики, прыгающие в сплошном зеркале небоскрёбов. Только здесь, ближе к центральной части города, становится понятно, насколько нас стало меньше. Если во времена детства и юности поток машин казался чем-то монолитным, подобным исполинской сегментчатой змее, то сейчас автомобили даже развивают приличную скорость, перестраиваясь из ряда в ряд.

И всё это, учитывая, что метро давным-давно закрыто и опечатано из соображений безопасности. Слишком великим казался риск, что кто-то, из заражённых, сумеет найти там место для гнезда, а то и нескольких. Позже выяснилось, что гнездовья в основном возникают в людных районах, а ежемесячные проверки не выявили признака даже чахлого опарыша. Но к тому времени население успело уменьшиться до такой степени, что пускать поезда уже не имело никакого смысла. Ещё один показатель того, что войну мы проигрываем.

Ладно, к чёрту печаль. Сегодня — солнечный день, тёплый ветер дует в лицо, а Ватрушка, каким-то чудом удерживающаяся на своих спиральных ходулях, чирикает про туристические каталоги. Их она просматривала вчера, пока я занимался "черти чем". С её слов, у нас имеется "пять отличных вариантов", но все они требую небольшой финансовой добавки. Впрочем, как доверительно сообщает Варя, турагентства всегда идут навстречу, когда требуется оформить кредит.

Естественно, ни с какими кредитами я связываться не собираюсь. Даже если Настя ошиблась, насчёт завтрашней операции, впереди маячит ещё один плановый день сурка и премиальных уж точно хватит на все желания Вареника. Но я помалкиваю, соглашаясь с каждым словом спутницы. Не люблю загадывать на будущее: мама говорила, дескать ангелы подслушивают слова и мысли, чтобы сделать наперекор.

Нам встречается одна из подружек Вари — Катерина, после чего бесконечные полчаса знакомые тарахтят о малопонятной мне хрени. При этом они щеголяют такими названиями и терминами, от которых мозги медленно, но верно начинают закипать. И хорошо, что мы не дома, иначе в ход пошли бы бумажные и электронные каталоги. В такие моменты я смело ухожу гулять, твёрдо зная, что несколько следующих часов меня точно не хватятся.

В конце концов я не выдерживаю и сохраняя на одеревеневшей физиономии приклеенную улыбку, увлекаю Ватрушку прочь от закрывающей глаза кати. Несколько минут мне выказывают своё "фе", объясняя, что я — невоспитанный мужлан и тупая скотина. Отрицать бесполезно. Поэтому я просто целую Варю и объясняю, что если она продолжит кипятиться, то её придётся окунуть вот в этот фонтан.

Окунаться Ватрушка отказывается наотрез, но заставляет её снимать фоне пляшущих брызг. Сейчас Варвара необыкновенно красива, а лучи солнца, разлетаясь в каплях фонтана, образуют вокруг неё радужный ореол.

— Ну скажи: я — богиня? — настойчиво интересуется наглая физиономия, хоть её вопрос больше напоминает утверждение, — А если я — богиня, то ты должен мне поклоняться и приносить жертвы.

— Я пожертвовал тебе всю свою несчастную нервную систему, — жалобно говорю я. — Это — самый ценный дар.

Меня грызут за ухо и требуют сахарной ваты. Указания о том, что данная штуку вредна и вызывает ожирение решительно игнорируются. Приходится вручать вымогателю огромный ком воздушной субстанции. Ну, ну, посмотрим, что станет с твоим макияжем. К моему удивлению, Вареник умудряется употребить весь продукт и при этом сохранить в неприкосновенности помаду и прочие туши. Ведьма, не иначе.

После того, как липкая хрень полностью уничтожена, Варя тянет меня в переплетение узких переулков. Этот район, в своё время, отдали на откуп всевозможным мелким фирмам, взяв с них обязательство сохранять в неприкосновенности старину вековых построек. Теперь проулки выглядят, как заправские декорации исторических фильмов и Ватрушка фотографируется то под угрюмым гномом, рекламирующим перфораторы, то под лучником, пускающим стрелы в смартфон.

Честно говоря, даже жалко, что мы так мало гуляем по собственному городу. Только подумать: на кой чёрт нужны эти дальние поездки, если можно снять номер в гостинице на берегу реки, где-то в отдалённом районе и… Впрочем, не стану озвучивать свои еретические мысли, ибо Вареник тут же примется кипеть, что твой чайник.

Мы проходим по арке маленького каменного мостика, делая остановку для пары фото и я любуюсь отражением подруги в чистой воде. Главное русло на подходе к городу с обеих сторон перекрыто крепкими металлическими сетями. Там же установлены могучие фильтры и десятки охранных башен. Теперь река — самое безопасное место в городе, хоть ещё десяток лет назад основная часть заразы попадала внутрь именно по водному потоку.

Варя опирается на полированные брусья деревянной ограды и наклонив голову, постреливает в меня хитрым глазом. Собственно, я отлично понимаю, к чему она клонит: именно так мы с ней и познакомились. Когда я её увидел первый раз, девушка сосредоточенно уничтожала огромный чупа-чупс. Ощутив мой заинтересованный взгляд, незнакомка принялась стрелять глазками, точно заправский снайпер. Как Варя заявила много позже, её сразу впечатлил красивый офицер, но она почему-то решила, что я — женат и максимум, на что можно надеяться, так это на лёгкую интрижку. Поэтому, когда я стал рядом и восхитился шикарным лохматым беретом, Варвара едва не подавилась конфетой. Гм, а ведь и виду тогда не подала.

— Чупса не хватает, — говорю я и взяв за плечи, прижимаю Варю к себе, — Точно и не было всех этих лет...

— Каких таких лет? — мне вновь надгрызают ухо, — Ты что, пытаешься мне напомнить про мой возраст? Ты меня только что старухой назвал? Старой некрасивой толстухой? Хамло! Некультурный солдафон, недостойный обладать такой прелестью!

Всё вроде бы, как обычно, но на солнце словно набегает туча или просто темнеет в глазах. Возникает ощущение, будто ко мне прижимается холодное скользкое тело, а чья-то пасть, полная острых клыков, распахивается, изготовившись вонзить в шею...

— Лёня, ты чего? — Варя вырывается из объятий и отступает на пару шагов, — Ты меня сейчас чуть не раздавил! Что у тебя с глазами?

— С глазами? — я тяжело дышу и веду рукой по лицу, — Что с глазами? Ф-фу, голова закружилась.

— Теперь всё нормально, — Вареник встревожена, — А были — почти чёрные. С тобой всё нормально? Может пойдём домой?

— Нет, всё в порядке, — я улыбаюсь, ощущая, как нечто внутри продолжает неприятно трепыхаться, — Идём, идём.

И мы идём дальше, стараясь не вспоминать неприятный эпизод.

Чтобы окончательно успокоить взбудораженную Ватрушку, предлагаю заглянуть в парк развлечений двумя кварталами дальше. Варя, продолжая морщить гладкий лобик, что ей совершенно не идёт, соглашается. Однако её прикосновения носят оттенок лёгкой нервозности, а радужные речи о будущем отпуске иногда прерываются такими долгими паузами, словно спутница пытается на ходу решить систему интегральных уравнений.

Мы задерживаемся у небольшой детской площадки и я покупаю Варенику бутылку минералки. Пока она пьёт, я рассматриваю десяток карапузов, сосредоточенно перемещающихся по лабиринту, между качелями и батутами. Самые спокойные пытаются соорудить в песочнице сложную конструкцию, напоминающую кошмар абстракциониста. Общую идиллию с играющими детьми и дремлющими стариками не портит даже хорошо скрытый пост охраны в десятке шагов. И в самом центре города нужно быть готовым к любым неожиданностям.

Варя протягивает мне бутылку, опорожнённую на треть и следит за направлением моего взгляда.

— Хочется? — интересуется она, скорее для проформы. Уж я то знаю её личное отношение к мелким спиногрызам.

— Ты о процессе или о результате? — улыбаюсь я, — Ну, если в одном вопросе мы непременно сходимся, то расхождение в другом кардинально препятствует достижению полного консенсуса.

— А, ты же вчера ходил на какие-то лекции, — Варя понимающе кивает. — Нахватался, видать, всякой гадости. Лёнь, — она прижимается ко мне и жалобно смотрит снизу вверх, — Я уже почти-почти готова. Давай отдохнём, наберёмся сил. Может меня накроет прям на курорте и мы будем стараться, стараться и ещё раз стараться! Представь, дочка, которую зачали на океанском побережье?

— Дочка? Хм, — я рассматриваю хитрые глаза, — А впрочем, какая разница?

Мне терпеливо объясняют, в чём заключается разница между мальчиками и девочками и я согласно киваю, делая вид, будто неимоверно удивлён различием. Пока мы оба наслаждаемся идиотским разговором, длинная аллея, поросшая берёзками, выводит нас к воротам парка.

Время не совсем праздничное, поэтому у касс нет особого ажиотажа. Я покупаю входные карточки, а Вареник сосредоточенно изучает лоток с сувенирами. Естественно, мы не можем уйти прост так, поэтому приходится купить крайне нужную в хозяйстве вещь — серёжки из разноцветных ракушек. Кажется, такого добра у нас несколько шкатулок.

— Ты — зануда, — бормочет мне в ухо Ватрушка, — Пошли уже. Хочу мороженку и на колесо обозрения.

Как ни странно, но оба её желания тотчас осуществляются, причём, даже больше того: я тоже жую мороженку с каким-то непонятным привкусом лайма. Почему — то это вызывает воспоминания о последнем праздновании Нового года и бутылке текилы, выпитой с Фёдором в два горла.

Нас медленно поднимают над шапками деревьев, над изгибом реки и в конце концов кабинка точно застывает в высшей точке, откуда можно наблюдать весь старый город, вплоть до небоскрёбов, которые отсюда, да против солнца, напоминают взаправдашние горы.

— Во-от, горы, — бормочет вареник, сексуально посасывая эскимо, — Всё-таки я хочу именно в горы. Всё, решено!

Горы, это — снег и лыжи; лыжи, это — лодыжка Варвары, которая имеет тенденцию выворачиваться даже на абсолютно ровных плоскостях, не говоря уже про скользкие и наклонные. Видимо я действительно получу в отпуске ребёнка и даже девочку, вот только — великовозрастную.

— А теперь, вон туда, — подруга указывает пальцем на штуку, напоминающую исполинский маятник, — Чтобы уху-хух!

— А тебя после ухухуха тошнить не будет? — интересуюсь я, вспоминая прошлый раз и получаю, вместо ответа, щелчок по носу. Ну что же, я своё дело сделал.

В этот раз всё проходит просто замечательно и мы ещё идём на охо-хо, то есть — американские горки. После этого тяжело дышащая Ватрушка сообщает, что ей необходимо в комнату для девочек.

Пока мы шагаем к месту назначения, огибая журчащие фонтаны и группки сосредоточенных карапузов, Варя напоминает, как первый раз я заблудился в голографической карте парка и вместо выбранной точки привёл страдающую Ватрушку в дебри хозяйственных построек. Хорошо, старый спокойный узбек, рассудительно повернул карточку вверх ногами и провёл заскорузлым пальцем кратчайший маршрут.

В это раз заминок, естественно, не происходит. Мне вручают "выкидыш дикобраза" с приказом беречь, точно зеницу ока и исчезают за раздвижной дверью. Поскольку сам я не имею никаких побочных желаний, остаётся брести по узкому проходу до высокой бетонной ограды парка, окунувшись в густую прохладную тень. Лучи солнца сюда абсолютно не доходят и прохлада здесь ощущается совсем не летняя. Сильно пахнет сыростью и ещё какими-то странными ароматами.

Пнув чахлую травинку, я собираюсь возвратиться туда, где ослепительно сияет летний день и слышен гомон голосов на фоне бравурной музыки. Но не успеваю.

За спиной слышится громкий треск, напоминающий дробь барабанных палочек и непонятный аромат становится много сильнее, обволакивая со всех сторон. Пытаюсь обернуться, но по какой-то странной причине движения напоминают такие же, но во сне или под водой. Тем не менее, я продолжаю напрягать мышцы, преодолевая сопротивление невидимой жидкости и таки поворачиваюсь.

Хрустят тарахтящие палочки, но я не вижу ничего. И узкий проход, между зданием и оградой больше не пуст — он заполнен колышущимся мраком, похожим на дым от горящих покрышек. Он такой же жирный и непроницаемый, но пахнет, как духи Вареника, которые она называет вечерними: сладкий и тяжёлый аромат.

Честно говоря, просто не знаю, как поступать дальше. Нет никакого ощущения сна наяву; я — бодр и чётко осознаю происходящее вокруг. Но… какого хрена собственно происходит? Звуки ударов внутри плотной мглы затихают и я слышу шаги. Обычные шаги, но они почему то удивительно резонируют в моих ушах, отсекая остальные звуки. И так, пока во всём мире не остаются лишь моё дыхание и эти шаги.

Внезапно плотная жирная пелена расступается, словно театральный занавес и первым делом я вижу две изящные, определённо женские, руки, которые и убирают эту странную ширму. Потом гибкое тело выскальзывает наружу и я встречаюсь взглядом с огромными, абсолютно чёрными, глазами на лице мраморной белизны.

Это должно происходить во сне, иначе и быть не может! Тем не менее, я сохраняю чувство реальности происходящего. Страха нет, да в поведении незнакомки не ощущается никакой угрозы. Покинув чёрную пелену женщина неподвижно замирает и наклонив голову, внимательно рассматривает меня. Она красива, но абсолютно белая кожа и чёрные, без белка и радужки, глаза, вызывают странное отторжение и даже отвращение.

И вдруг вспоминаю. Называть незнакомкой эту женщину я не вправе. Именно её я вижу во снах, которые снятся последние дни, а ранки на нижней губе можно до сих пор нащупать языком. Что за чертовщина творится?

Женщина делает шаг ко мне и пелена за её спиной тоже сдвигается и под стук барабанных палочек перемещается ближе. Сладкий аромат становится много сильнее и внезапно я ощущаю сильное сексуальное влечение. Да, да, именно к этой странной женщине. Удивительно, но отвращение как-то умудряется соседствовать с вожделением.

На женщине — глухой чёрный плащ, очерчивающий идеальную фигуру, но и тут — не без подвоха. Тёмная ткань, стоит задержать на ней взгляд, внезапно оживает, превращаясь в скопление каких-то мелких тварей, типа многоножек, крепко сцепленных одна с другой. Должно быть — всего лишь искусный узор, но становится совсем не по себе.

Белая рука поднимается к моему лицу и кожа ощущает внезапное веяние холода. В то же время я замечаю нечто, вовсе странное: на ладони нет линий жизни, как будто это — плотная перчатка. Может так и есть? Тогда откуда на концах пальцев длинные ухоженные ногти, окрашенные алым лаком?

Пальцы касаются моей щеки и это оказывается необычайно приятно. Что-то внутри точно испускает вздох облегчения и против собственной воли, я закрываю глаза, наслаждаясь ласкающими прикосновениями. И слушаю тихий голос, произносящий нечто непонятное:

— Так вот, как ты выглядишь, избранник, — лёгкий смешок и по коже проводят коготками, — Ну что же, не самый плохой выбор. Да и вблизи ты выглядишь много лучше, чем...

Тут её речь становится неразборчивой, словно я слышу слова не иностранном языке.

Сколько всё это продолжается — понятия не имею: секунды и минуты скользят сквозь меня, а их место занимает тягучая липкая тьма, вроде той, что прежде скрывала гостью. Но я не ощущаю ни страха, ни волнения, напротив — кажется, что когда мрак полностью заполнит каждый участок сознания, наступит пробуждение и я пойму...

— Лёня!!! — голос Варвары доносится с противоположной стороны Вселенной, но его вибрации мгновенно изгоняют темноту и я открываю глаза.

Нет ни женщины, ни удивительного тягучего мрака: только узкий проход между оградой и стеной здания. Чахлые травинки, никогда не видевшие солнечных лучей, напоминают остатки волос на черепе мертвеца. Улыбнувшись удивительно мрачной метафоре, я поворачиваюсь.

Ватрушка стоит рядом, уперев руки в бёдра и гневно смотрит на меня. Когда она принимает такую позу, речь идёт о серьёзных провинностях. Поэтому я поднимаю с земли обронённую сумку (и когда только успел выпустить из рук?) и вопросительно взираю на своего сердитого ангела.

— Ты вообще слышишь меня? — тонкие бровки напоминают стрелы, указывающие вниз, а это — похуже, чем опущенный большой палец римских патрициев, — Я кричала тебе раз десять! На меня уже люди начали оборачиваться, — люди, это — две дамочки преклонных годов, тискающие ярко-желтую девочку с гроздью шариков. — А ты — застыл, как истукан, лицом в стену и улыбаешься. Ещё и глаза закрыл, словно уснул! — Варя внезапно останавливает своё извержение и ухватив меня за подбородок принимается вертеть голову из стороны в сторону, — Показалось. Ты там говорил, вам какие-то таблетки выдают. Вы их что, и на гражданке принимаете?

— На гражданке. — я беру болтливую Ватрушку за бёдра и поднимаю высоко над землёй. Девушка возмущена, кто-то, из наблюдателей, смеётся, а кто-то снимает на телефон, — я люблю заниматься только тем, что не при детях будет упомянуто. А вот сама гражданка, как я погляжу, слишком много говорит.

У меня отнимают "дикобраза" и стучат по голове, пока я не опускаю "ребёнка на планету". Чтобы замять недоразумение мы заходим в кафе и Ватрушка заказывает такую огромную порцию мороженого с клубничным джемом, что хватило бы заморозить всех пингвинов Антарктики. Я просто пью кофе и размышляю: какого чёрта только что произошло? Идей нет.

Самое разумное, что способны родить подуставшие мозги — галлюцинация. Вроде тех, что преследую меня последние дни. Возможно, какой-то побочный эффект той вакцины, что колет Настя, а может — ещё какая дрянь. В любом случае, стоит спросить уличного медика, признаком чего являются сексуальные бледные девицы, которые лезут к тебе из чёрного облака. Весеннее обострение, не иначе.

Ватрушка убирает остатки мороженого и постукивает ложечкой по стеклянной чашке. При этом она внимательно рассматривает моё лицо и в тот момент, когда я ожидаю какого-нибудь резюме о небритости или новых морщинах вокруг глаз, приглашает покататься на лодке. Имеются в виду прогулочные шлюпки, медленно скользящие по магнитным линиям, проложенным под широким каналом, который больше напоминает ухоженную реку.

Водный поток довольно далеко отходит от парка, петляя среди живописных развалин античного храма, рощей и огороженной площадкой, где выгуливают лошадей. В любой момент лодку можно остановить, чтобы любоваться пейзажем, целоваться, а то и ещё чем-нибудь заняться. Но "чем-нибудь", это уж совсем для самых оголтелых экстрималов.

Ничего не имею против, тем более, что кроме нас желающих нет совсем. Поэтому мы выбираем розовую, нет — зелёную, нет, всё-таки вон ту, синенькую и я усаживаю Вареника на мягкую лавочку. Приняв подношение в виде карточки, шлюпка начинает медленно двигаться прочь от пристани, старательно делая вид, будто её несут мелкие зелёные волны.

Ватрушка рассказывает, как в бытность ученицы художественной школы, она приходила сюда рисовать развалины храма. Один мальчик, уже неважно, как его зовут, по секрету рассказал, что храм — настоящий. Дескать, в незапамятные времена отряд римлян заблудился в бескрайних степях и ушёл далеко на север. Здесь они воздвигли храм, чтобы боги помогли им отыскать дорогу домой.

— Красивая легенда, — я опускаю ладонь в воду и тёплые волны ласково лижут кожу.

— Ага, — Вареник заметно грустнеет, — А потом мы пошли внутрь. Ну, посмотреть. Наверное. А там — пластик, железные решётки и фонарики, чтобы храм был красивее в темноте.

— Обидно, — соглашаюсь я и легонько брызгаю на подругу.

— Угу, — она морщится, — Я так обиделась, что даже передумала целоваться… Ах ты, зараза! Получай!

Мы плещем друг на друга и в этот момент все проблемы и страхи отступают далеко-далеко. Остаётся только то необыкновенное ощущение свободы, которое доступно лишь в детстве. Пока мы занимаемся милой ерундой, лодка медленно минует местность с пластиковым храмом древних римлян и нас накрывает сень древесных крон. Деревья нависают над водой, подобно диковинным тентам, шелестящим листвой.

Я подтаскиваю хохочущую Ватрушку ближе и проигнорировав предупреждение о помаде, долго и сладко целую упругие губы, наслаждаясь ароматом духов. Свежий и сладковатый, он напоминает о нашей встрече, молодости и ещё о чём-то, чего я не могу, да и не хочу понимать.

Глухое изумлённое ржание прерывает сей сладостный процесс и разорвав объятия мы видим парочку каурых лошадей. Очевидно животные пришли на водопой, но встретили здесь парочку чокнутых людей.

— Кис, кис, — с очень сильным сомнением на лице Вареник протягивает руку в сторону лошадиной морды. Потом поворачивается ко мне, — как их подозвать?

— Попробуй: цып-цып, — советую я, с самой серьёзной физиономией, на которую способен, — Ну, или: гули-гули.

Пока я генерирую великолепные идеи, а Ватрушка грозно хмурит брови, разочарованные лошадки дружно фыркают и через мгновение демонстрируют нам мощную корму и длинные распущенные хвосты.

Звонит телефон и под подозрительным взглядом спутницы я гляжу на экран. Папа. Ну всё. Настроение стремительно летит ко всем чертям.

— Доброго дня, — приветствую я, стараясь ничем не выдавать эмоций.

— Громов, — в голосе начальника ощущается сильное сомнение, точно он не был уверен, чей номер набирает, — Леонид… Тут такое дело.… В общем, как мне не хотелось бы нарушать твой отдых, но дело есть дело. Завтра, в пять ноль-ноль тебе необходимо прибыть в Управление. Срочная операция.

— Внезапно? — иронично хмыкаю я, но Папа настроен серьёзно.

— Внезапно, — соглашается он, — Даже мне сообщили только час назад. Дело — очень серьёзное, так что постарайся выспаться и отдохнуть. И разумеется — никакого алкоголя.

Лодка тихо касается бортом пристани.

Отдых закончился.

Вечером мы сидим на балконе, рассматриваем полупрозрачные ошмётки облаков, которые крадутся между ярких звёзд, периодически наползая на Луну. Тогда мы начинаем играть в театр теней. Вареник загадывает зверя или предмет, а я пытаюсь угадать, кого именно её угораздило узреть на начищенном боку ночного светила.

Ватрушка попыталась стать в позу, когда сообщил ей о срочном вызове, но быстро утихла, приняв во внимание важность моей работы, угрозу миру и размер премиальных, которые выплачиваются при таком раскладе. Поэтому домой мы поехали, держась за руки и заказали самую большую пиццу, из тех, что нашлись в службе доставки. Кое кто ещё порывался набрать роллов, но я сразу сказал, что японскую дрянь есть не стану и дело ограничилось итальянским блином.

— Ворон, — говорю я и откусываю кусок хрустящего треугольника, — Нет, ну точно — ворон! И клюв во-такенный!

— Ладно, — отмахивается Вареник, — Только я думала — ворона. Ага, а сейчас ты хрен догадаешься!

По жёлтому сияющему диску медленно шествует фигура в длинном, до пят, плаще. Складки одежды колеблются, а ткань иногда облегает тело, позволяя догадаться: я вижу женщину. Внезапно, точно налетает ветер и, волосы облачной дамы разлетаются, демонстрируя длину и пышность. Свет Луны странно проникает сквозь тучку и кажется, будто на лице женщины вспыхивают два огонька. Точно глаза, которые уставились на меня.

— Ну, женщина, — неуверенно тяну я и вдруг понимаю: тень на Луне весьма напоминает незнакомку, которая чудится мне повсюду, — В плаще.

— Ты дурак? — искренне удивляется Ватрушка и бьёт локтем в бок, — Приступ спермотоксикоза? Где ты там бабу узрел? Это же — натуральный слон! Хобот, уши и хвост. Женщина, ха!

И точно: неуклюжий слон медленно уплывает прочь, растворяясь во мраке между звёзд. Похоже, у меня приключилось очередное видение

— Хорошего понемножку, — я дожёвываю пиццу и поднимаюсь, — Кому-то завтра очень рано вставать и заниматься кое чем, весьма хреновым. Пошли, уложишь милого спать.

И милого укладывают. Правда процесс получается растянутым во времени, так что засыпаю я достаточно поздно.

Зато сплю спокойно, без сновидений.

ДЕНЬ СУРКА 2. УТРО. ПРОМЗОНА

Фёдор выглядит сонным и вообще — крайне вялым. Насколько я знаю, весь вчерашний день он возвращался из какого-то дальнего пансионата и практически не отдохнул. Взглянув на его помятую физиономию. Папа тяжело вздохнул и посоветовал особо не выпендриваться. После этого ещё и посетовал, что не имеет права оставлять кого-либо на скамейке запасных.

Егор, напротив, живчик-живчиком, что в общем то совсем не удивительно: полтора суток здорового сна, после здоровенной же попойки, способны поднять на ноги даже мертвеца. Единственное, на что жалуется Хоменко, так это на голод, похлопывая ладонью по бронику в районе урчащего живота. Впрочем, невзирая на цветущий вид, товарищ старший лейтенант почему-то умалчивает подробности славного застолья.

О них периодически напоминает Надя, выдавая такие подробности, от которых вскидывает брови даже подрёмывающий Фёдор, всякий раз вопросительно поглядывая на подчинённого. А с того — что с гуся вода: хихикает да делает морду кирпичом. Кульминацией воспоминаний становится момент, когда Егор затеял потасовку с тремя студентами и уснул, оставив Надежду одну, против троих.

— Надеюсь, ты их не покалечила, — угрюмо бормочет Фёдор и зевает, до треска в челюсти, — Чёрт, а ещё Людка дуется. Надо же им затеять эту ерунду.

В этот момент фургон, транспортирующий нас к месту, начинает трястись мелкой дрожью, а потом и вовсе — подпрыгивать. Кто-то из коллег принимается громко материться и ему тут же советуют заткнуться, ибо рядом — дамы, а они и зубы способны пересчитать.

Понять, где именно мы находимся — решительно невозможно. На брифинге нам показали карту местности, описали задачу и предупредили о крайней опасности. Красный приоритет, с самого начала, надо же! Давненько такого не было. Как и армейских подразделений, которые наглухо блокируют зону операции. Линия оборону, потом мы — линия атаки и огромное пространство заброшенной промки.

На вопрос, в какое количество голов оценивается противник, Папа замешкался, искоса глядя на знакомого уже штатского полковника Надеждина. Тот угрюмо уточнил, что речь идёт о полутора десятках гнёзд. Ориентировочно. Плюс-минус пять.

Кто-то охнул, а тот же ехидный голос, кажется принадлежащий капитану Волкову, осведомился, на кой чёрт нам дорогущие систему слежения и служба безопасности, если фактически в черте города сумел обосноваться такой огромный анклав нечисти? Кто-то другой поинтересовался: не проще ли обработать заражённую зону напалмовой смесью?

— Не проще, отрезал Надеждин и поморщился, — Есть информация, что гнёзда расположены в недоступных огню местах. Кроме того, может сдетонировать топливо в подземных цистернах.

Безопасник определённо лгал, но не станем же мы ему паяльник в задницу запихивать! А на вопрос, как разведка профукала образование такого исполинского кубла и вовсе никто не ответил. Мило!

Броневик ещё раз подпрыгивает, делает попытку пойти юзом и дёрнувшись, замирает. Двери распахиваются и мы принимаемся выпрыгивать в хмурое утро, умывающееся каплями редкого дождя. Чёрт, а когда вчера увидел в прогнозе осадки, ещё поиздевался над синоптиками.

Фёдор уже полностью собран и сосредоточен. Он разворачивает план и в очередной раз изучает точки входа. Это — большое здание, прежде бывшее то ли складом, то ли — цехом, откуда позже демонтировали станки. Судя по плану, где-то внутри находится спуск в подземелья, кишащие тварями.

Наша задача — зачистить пару ярусов, оценить обстановку и обеспечить безопасность группе сапёров. Те установит какие-то хитрые заряды и на этом наша задача считается выполненной.

— Не нравится мне работать под землёй, — бормочет Надежда и хмурится, — Всякий раз какое-то дерьмо приключается.

М-да, тут не поспоришь. Оба раза, когда нас засовывали в подземные тоннели, пропадала связь, после чего опарыши перекрывали единственный ход наверх и операция по зачистке превращалась в лихорадочные попытки уцелеть.

— Нас будут страховать, — в голосе Фёдора не ощущается особой уверенности и тут я его понимаю: район промки воистину огромен, а групп — не так уж много. И у всех сходные задачи, как бы самим не пришлось кого-то выручать, — Да и передатчики стали много мощнее.

— Людке своей расскажи, — вздыхает Надежда и смотрит на часы, — Ну что, до Х осталось пять минут сорок секунд. Почапали помаленьку?

В наушниках кашляющим соловьём заливается Зина.

— С добрым утром, девочки и мальчики, — приветствует она нас.

— Добрее хрен придумаешь, — ворчит Егор и смахивает каплю с носа, — Единственное, что хорошо: там дождя не будет.

— Канализацию прорвёт — и будет, — откликается Надя и поворачивается ко мне, — А что это Лёнечка сегодня такой молчаливый? Вареник заездила?

— Без зависти, — я поднимаю вверх указательный палец и грожу ей, — Вот, выйдешь замуж, тогда сама будешь издеваться над благоверным.

— Я за своего мужа любому глотку перегрызу, — почти серьёзно говорит Надя, — Иди ко мне в мужья, а?

— Леонид не может. — вступается кум, — Он — на задании. А на задании, как записано в уставе, запрещено вступать в сексуальные и брачные связи. Всё, лирику отставили. Вперёд.

— У вас там тоже все на ушах стоят? — интересуется Зина, с ноткой хорошо скрываемого сарказма, — У нас тут, как выясняется, полный разброд и шатание. Министерство шерстят за крупную лажу и вроде бы, массовое хищение. Кто-то из хомяков проворовался и оголил целый сектор.

— Офигеть, — бормочет Хоменко, — Мы тут жопы подставляем, а они нам — кинжал в спину.

— Не подставляй жопу, — советует Надежда, а мы с Федей хихикаем, — Тогда и в, гм, спину ничего не прилетит.

— Умник, — сопит Егор, проверяя, как ходит забрало шлема, — Опять сенсор выделывается. Просил же Степаныча посмотреть!

Солдаты из поддержки держатся в пределах видимости, но сокращать расстояние не торопятся. Кроме того, мне очень не нравится вид стволов, направленных в нашу сторону. Нет, я имею в виду не автоматы, а мобильные огнемётные системы Артемон, которые Папа как-то назвал шашлычными.

— Ребятушки, вы уж будьте поосторожнее, — напутствует Зина и в её голосе звучит искренняя поддержка, — Тут наши говнюки что-то затевают. Я пробила по своим каналам и узнала про какой-то план: "Ритуал", если план: "Система" не сработает.

— Зина, — подключается Папа и в его голосе звучит недовольство, — Занимайся делом и прекрати распространять неподтверждённые сплетни.

— Неподтверждённые кем, тобой? — не сдаётся Зина и подкалывает, — Жопу хоть иногда нужно отрывать от кресла и выходить за дверь кабинета.

— Не забывай о субординации! — пыхтит Папа.

— Полковник Чередняков, вы препятствуете работе координатора, — чеканит Зина, — Попрошу покинуть эфир и более его не засорять. Детишки, начинайте выдвигаться. Х через две минуты тридцать секунд.

"Детишки" начинают выдвигаться, тускло отсвечивая забралами шлемов и придерживая оружие. Судя по количеству тупорылых броневиков, угрюмо уставившихся перед собой зарешеченными глазами, тут — не меньше тысячи бойцов: практически всё управление. Никогда прежде не видел ничего подобного.

— Степаныч хрень какую-то на пушку присобачил, — сообщает Егор, обращаясь то ли ко мне, то ли к Надежде, — Отдачи почти нет, но тяжёлый стал, зараза!

— Сейчас ширнёшься, родимый и всё наладится, — голос Надежды почти не меняется во время бега, когда она занимает позицию впереди Хоменко, — Ты это, озабоченный, можешь на мой зад полюбоваться. Судя по прошлому разу, он тебя очень интересует. Белобрысая то, из маркета, на хрен послала. Сублимируй, Хома, сублимируй!

— И всё то ты знаешь, язва языкатая!

— Федюнчик, — я догоняю командира и тот поворачивает ко мне голову, отчего в щитке отражается щиток с отражением… Рекурсия, однако, — А ну, колись, что там тебе и другим приближённым господин Егоров чесал на конфиденциальной встрече. Так, не для протокола.

— Новый тип мутантов, — судя по подёргиванию грудных пластин, Фёдор пытается пожать плечами, — Неподтверждённая информация, поэтому не оглашается, чтобы не допустить паники. Какое-то дерьмо с щупальцами, способное ползать по потолку и молниеносно затягивать раны. Рекомендуют сразу сжигать.

— Ух ты! — я даже сбиваюсь с шага, — Чем дальше в лес тем толще партизаны. Эдак скоро пакость и летать научится.

— Опоздал ты, Лёнчик, с предположением, — вновь голос Зины, — В ставке командования распространяется секретный циркуляр, согласно которому дрянь, инфицирующая Альфу, прибывает в город именно по воздуху. По этой причине башни и не способны её отследить и перехватить. Предполагают, если выделенные деньги пойдут по назначению, новая система сумеет обнаруживать и сбивать уродцев на подлёте.

— Зина! — Папа в ярости.

— Молчу, молчу, сердешный, только не нервничай, — Зина становится серьёзной, — Ведя, судя по маркеру, вы собираетесь огибать подстанцию по левой стороне. Не рекомендую: там — котлован, заполненный какой-то жидкостью. Давай — направо, между этими сарайчиками. Дальше нырнёте под упавшую стрелу и вуаля!

Мы бежим между покосившихся построек, которые Зина определила, как сараи и лужи с радужными разводами противно хлюпают под ногами. На бурых от ржавчины стенах сохранились остатки первобытного перфоманса: все эти трёхбуквенные аббревиатуры и символы плодородия. Давненько здесь не ступала нога человека.

К тому времени, как Егор, пыхтя и отдуваясь начинает тянуть на себя скрипящую дверь ангара, дождь припускается вовсю, хлопая по глине и остаткам бетонки. Я помогаю Хоменко сдвинуть тяжёлую металлическую плиту и Надя тут же направляет луч фонаря в чёрную щель входа.

Ничего. Только серые лучи падают из дыр в кровле, чтобы осветить грязные лужи на полу. Тишина.

— Внутрь, — командует Фёдор и когда мы дружною гурьбой вламываемся в гулкую пустоту, добавляет, — Остановка. Всем принять сурка перед началом боевых действий.

Пока все снаряжаю инъекторы, я достаю ампулу, подаренную Настей и вставляю в гнездо. Однако, тут же чувство постороннего взгляда заставляет поднять голову и я вижу, как Надя, подняв забрало, смотрит на меня.

— Что? — почему-то шёпотом спрашиваю я, но даже этого тихого звука достаточно для появления слабого эха.

— Какого чёрта у тебя ампула другого цвета? — почти спокойно спрашивает Надежда и щурится.

— Показалось, — я закрываю крышку и использую шприц, — Ты за своим следи.

— Лёня, блин, — она тяжело вздыхает, но следует совету, — Вечно у вас какие-то секреты.

Да, ощущение совсем иное. Словно по венам пустили стаю огненных тараканов. Нет, это совсем не та искусственная бодрость, которая наступает после приёма сурка. Кажется, будто за спиной распахнулись взаправдашние крылья стоит захотеть — взлетишь к потолкую

— У-ух! — бормочет Егор и приводит пулемёт в рабочее положение, — Точно сто пятьдесят накатил.

— Закуси, — советует Надежда.

— Пошли, — голос Фёдора звучит так же угрюмо, как выглядит его обладатель, — Отставить шуточки. Помните, в какую жопу лезем. Предельная сосредоточенность.

Помимо душевного подъёма ощущаю, как время начало понемногу останавливать бег своего колеса. Товарищи движутся, словно мухи в киселе, а тональность их голосов понижается, стремясь в область инфразвука. Полумрак ангара тоже претерпевает забавные метаморфозы, наполняясь мягким золотистым светом. А столбы, прежде призрачного, света начинают слепить глаза.

— Лёня, — несколько встревоженно говорит Фёдор, — С тобой всё в порядке? Какой-то ты дёрганый, чёрт возьми.

— Что там у вас? — вступает Зина, — Картинка начинает пропадать, да и со звуком не всё в порядке. Ребята, хватит чухаться — пора приниматься за дело.

Командир вопросов больше не задаёт, но его шлем ещё несколько раз поворачивается в мою сторону и странное дело: я вроде бы вижу смутные очертание лица Фёдора и даже тёмные пятна глаз. Чушь какая-то: это — просто невозможно.

— Вход в преисподнюю, — объявляет Егор, склоняясь над металлическим люком и тянет за массивную ржавую рукоять. Громкий лязг и стук сопровождают его фиаско, — Черти заперлись. Говорят: неприёмный день.

— Это они от твоих дурацких шуточек спрятались, — Надя поднимает толстую цепь, блокирующую люк и хмыкнув, достаёт из набедренной сумки баллон с кислотой, — Сейчас всё будет.

Пока едкая жидкость шипит и пузырится, расправляясь с прочным металлом, я прислушиваюсь: снизу доносится быстрый топот, тонкий визг и какое-то глухое, очень неприятное, хлюпанье.

— Нас уже ждут, — комментирую я и берусь за цепь, — Дай ка...

— Провидцем заделался? — ехидно интересуется Егор и тут же восхищённо охает, — Ух ты!

— Видно настоящего мужика, — резюмирует Надя и хлопает меня по плечу. Ощущаю слабый аромат духов, — А я тебе говорила: ходи в качалку, не филонь.

— Очевидно металл ослаб, — Фёдор отбрасывает ногой отдельные звенья, на которые рассыпалась цепь и тянет ручку люка, — Не замечал в тебе раньше навыков ярмарочного силача.

— Скрытые таланты, — я ухмыляюсь, ощущая себя способным перевернуть всю планету, — Берегу, для выхода на пенсию; стану выступать на площадях — рвать цепи и гнуть подковы.

Мы стоим над открытым люком и луч мощного фонаря скользит по ржавым ступеням, измазанным какой-то липкой мерзостью. Ещё ниже. Ослепительное пятно останавливается на ассиметричной дыре в дне колодца и пропадает, погружаясь во мрак. Именно из непроглядной тьмы доносится дробный топот и хлюпанье.

— Не похоже на задумку строителей, — комментирует Надя.

— Так и есть, — вставляет свои пять копеек вездесущая Зина, — Судя по картинке на мониторе, вы сейчас полезете в коммуникационный колодец, а судя по данным разведки, он соединяется с системой тоннелей, которую прорыли эти пакостники.

Голос координатора звучит всё слабее, пока окончательно не теряется за гулом помех. Временами я различаю тени чьих-то голосов, но они больше напоминают завывания привидений. Мы остались без информационной поддержки.

— Угу, позовём на помощь, если потребуется, — бормочет Егор и злобно хрюкает, — Видимо кричать придётся, мать бы их...

— Принимаю решение, — Фёдор поворачивается к Надежде, — Старший лейтенант Кротова, остаётесь здесь. В случае, если группа не даёт знать о себе до, — он поднимает руку с часами, — До шести сорока семи — отправляетесь за помощью. Приказ понятен?

— Федя, ты что, головой ударился? — совершенно неуставно и определённо обиженно говорит Надежда, — Вон, Егора оставь. Чего это я, как дура, должна одна сидеть?

— Приказ ясен? — холодно звенит голос Фёдора и Надя выдыхает воздух, — Если имеются возражения или претензии, можно подать рапорт полковнику. По окончанию операции. Громов — вперёд.

Ситуация крайне неприятная для всех. Чтобы не ощущать недовольства подруги и бешенства кума, я быстро ныряю в колодец, не забывая поглядывать вниз. Новое средство продолжает радовать притоком живительной энергии и я почти мгновенно оказываюсь на грязном камне, измазанном в чём-то коричневом. Теперь звуки становятся много громче и к стуку добавляется протяжный шелест, словно кто-то волочит тяжёлый рукав гидранта. Или же неподалёку ползёт огромная змея.

— Что там? — связь на коротких дистанциях продолжает действовать. И за это спасибо, — За пятки не кусают?

— Только за член, — ворчу я, пытаясь рассмотреть хоть что-то за рваными краями проломленного бетона. Очень мешает свет, — Спускайтесь. Я прикрываю.

Пока Фёдор гнёт своим весом похрустывающие скобы я выключаю фонарь и тут же становится ясно: за дырой есть проход небольших размеров. Пожалуй, чтобы передвигаться придётся наклонять голову. Терпеть не могу такие узкие пространства! Как-то наш штатный психолог читал подробную лекцию о тенденциях. Так вот, подобная срань развивается у бойцов из-за неприятностей в которые мы влипаем. Кто бы сомневался!

— Ты чего, в темноте? — кум светит в лицо и я заслоняюсь ладонью, хоть светофильтр вроде бы работает, — Всё норм?

— Да. Убери свой прожектор. Я — вниз, там пока вроде тихо.

— Осторожнее, — командир целит Кочетом в сторону провала, — Давай! Егор, где ты там?

— Уже иду, Фёдор Анастасович, — в этот раз хруст много громче. Как бы Хоменко не обломал дряхлые железяки, — Слёзки вытирал нашей принцессе на горошине. Говорит: не бросай меня, Хоменко, жизни без тебя нет совсем.

— Мгновения до встречи стану считать, — откликается злая Надя, — А потом, как дам, больно!

— Эта — даст, — бормочу я и осторожно спрыгиваю вниз. Тут же прижимаюсь спиной к ребристой стене тоннеля и попеременно смотрю влево и вправо. Одинаково темно.

— Лёня, не молчи, чёрт тебя дери! — из дыры над головой падает луч света и обрисовывает чёрную тень под ногами, — Что там?

— Темно, — включаю фонарь, но разглядеть ничего не удаётся. Кажется, слева проход начинает ветвиться, а справа… Да, тупик, — Впрочем, маршрут начинает вырисовываться. Пока тихо.

Это тут — тишина, а где-то во тьме напряжение начинает нарастать. Слышу, как тихо ступают чьи-то лапы, а хлюпанье становится много громче, словно его источник приближается.

Неслышно спрыгивает Фёдор, а следом, точно робот, из детских мультфильмов, грохочет Егор. Прожектор на пулемёте много мощнее нашлемных фонарей и теперь точно видно, что проход справа закрыт колышущейся сетью, неприятно напоминающей творение гигантского паука. Слева — действительно перекрёсток, где наш ход пересекается с другим.

— Егор — вперёд и помни, что тут может оказаться нечто похуже, чем опарыши и даже Альфа.

Внезапно прорывается голос Зины, но понять, о чём говорит координатор решительно невозможно. Сплошные обрывки, в которых угадываются: "сопротивление", "потери" и "большие". Ничего, из перечисленного, не вызывает особого оптимизма.

На пересечении переходов Егор принимается неуклюже, точно бегемот, ворочаться и приходиться его страховать. Но и тут пока покой, лишь с гладкого, словно оплавленного, потолка свисают липнущие верёвки, которые качаются в порывах неощутимого сквозняка.

— Разделимся? — предлагает Егор.

— Старых фильмов насмотрелся? — хмыкает Фёдор и указывает рукой, — Туда. Лёня, у тебя луч прыгает. Всё в порядке?

— Угу, — странное ощущение появляется в центре головы: словно тёмный водоворот, откуда доносятся удары барабана, — В порядке я.

Топот тихих шагов теперь слышится совсем близко. Как будто из под ног. А пол странно пружинит, точно мы идём по батуту. Фёдор внезапно вскидывает сжатый кулак и светит вниз.

— Всем стоп! Твою же мать...

Под ногами — не камни, а паучья сеть, подобную которой мы уже видели, в самом начале спуска. Только эта — много плотнее. Впрочем, у меня возникают сомнения в её способности выдержать трёх здоровых мужиков. Кроме того, как мне кажется с нитями происходит нечто неладное: по ним скользят крохотные искорки и там, где пробежал разряд, прядь исчезает.

— Назад, — в голосе командира звучит тихая паника, — На...

Волна разноцветного сияния позволяет нам сделать лишь пару шагов в сторону спасительного тоннеля. А потом опора исчезает и мы, все трое, падаем вниз. Видимо от неожиданности Егор жмёт на гашетку и его чудовище, взвизгнув, извергает поток свинца.

К счастью, очередь никого из нас не цепляет и ещё к счастью, падать оказывается невысоко. И ещё, к счастью, грохот очереди отпугивает тварей, устроивших нам эту ловушку. Волчья яма, мля… Ну, если три матёрых волка умудрились попасться, значит — всё верно.

— Спинами! — кричит Фёдор, поднимаясь на ноги. Кажется, командир прихрамывает, — Господи, сколько их… Огонь!

Такое ощущение, словно мы оказались в помещении, стены которого внезапно ожили, обратившись десятками омерзительных белых существ. И эти ожившие стены набрасываются на нас с такой жадностью, словно собираются растащить по кусочку. Впрочем, так и есть. Опарыши питаются человечиной.

Лучи фонарей выхватывают из глухо сопящей тьмы десятки, а то и сотни бледных призраков, несущихся к нам. Кочет больно колотит о плечо и где-то за спиной глухо рокочет пулемёт Егора. Звук винтовки Фёдора полностью потерялся в грохоте крупнокалиберного оружия, да и все остальные звуки — тоже.

Кочет смолкает и я тут же переворачиваю обойму, успевая пнуть какого-то опарыша, который подобрался чересчур близко. Стихает пулемёт и становятся различимы короткие очереди штурмовой винтовки. В ушах оглушительно звенит, но я всё же слышу яростные матюги Хоменко:

— Заклинил, сука! — лязг металла и новая порция ругательств.

Нет времени отвлекаться: враги перемахивают через образовавшийся вал копошащихся и неподвижных тел и я стараюсь целить исключительно в голову. Кажется, мы застряли всерьёз и надолго. Немного смещаюсь в сторону, чтобы частично перекрыть сектор Егора и по давлению на спину понимаю, что командир делает то же.

— Твою мать! — пулемёт летит на пол и лейтенант принимается лупить из пистолета, — Не было печали!

Новая обойма. Таких, спаренных, ещё одна, а потом придётся уподобляться Хоменко. Надеюсь, до ножей дело не дойдёт.

Опарыши начинают действовать осторожнее: лавируют и кувыркаются среди трупов. С одной стороны их ухищрения мешают целиться, а с другой — первоначальный дикий вал сбит и можно немного передохнуть Выстрел, ещё выстрел, промах, чёрт!

— Хоменко, — голос Молчанова доносится откуда-то, из далёкого-далёка, — Займись оружием, пока есть время. Нам ещё наверх пробиваться.

— Да я что, против? Вот, ещё одного...

— Егор, немедленно, мать твою! У нас патроны закончатся, ножами тебя прикрывать?

Действуй!

Хоменко шипит и приседает, после чего принимается щёлкать и лязгать. Пока он пытается привести в чувство свой чудо-аппарат, опарыши окончательно теряют свой бойцовский запал и начинают прятаться в многочисленных тёмных норах, украшающих стены пещеры, куда нас угораздило угодить. Убежавших определённо недостаточно, чтобы нанести серьёзный урон и вообще непонятно, в чём заключался смысл этого безобразия. Будь тут кто-то, из Альф, нам пришлось бы гораздо хуже.

— Чёртовы ублюдки, — бормочет Фёдор и вскидывает голову, нащупывая лучом фонаря потолок, — Смотри ка, дыры уже нет. Да и высоковато. Лёнь, ты хоть понял, что это только что было?

— Перекосили кучу опарышей, — хмыкаю я, бросая косой взгляд на Егора, — Всё просто зашибись.

— Ага, замечательно, — командир принимается изучать провалы в стене и пятно света прыгает, подобно огромному солнечному зайчику, — Потратили почти все патроны, настреляли кучу безобидной шелупони и по-прежнему остаёмся в жопе мира. Перспективы ощущаешь?

— Смердит, от ваших перспективов, — Егор поднимается на ноги и поправляет ленту, — Вроде бы, готово. Степанычу надо будет втык прописать, совсем его орлы распустились.

— Выберись, сначала, — Фёдор принимает решение, — Двигаем вон в ту дырку. Она, вроде, побольше остальных.

Некоторые упыри ещё живы и шевелятся. Кое кто делает вялые попытки схватит нас за ноги, но никакой угрозы в этом нет. Я вновь слышу хлюпающие звуки. В этот раз, совсем близко. Кроме того, смрад становится очень сильным. Если так пойдёт и дальше, придётся надевать респиратор, а я терпеть не могу, когда эта хрень касается лица.

Фёдор осторожно заглядывает в каждую дырку и что-то бормочет под нос.

— Что такое? — спрашиваю я, рассматривая проход с ребристыми стенами, плавно уходящий вверх, — Чём это они выжигали? Да и пещера определённо их рук дело.

— Вот и я об этом, — Молчанов делает маленький шаг вперёд, — Вообще ни хрена не понятно: странная пещера, странная паутина, да и нас скорее пытаются обезоружить, чем убить.

— Проголодались? — делает предположение Егор, но Фёдор отрицательно качает головой.

— Вот ещё один вопрос, — резюмирует командир, — Чем эта орда вообще питалась? Тут же безлюдная местность, а они выглядят вполне упитанными. Ладно, вопросы можно задавать до посинения. Пошли.

Шагать по плотной ребристой поверхности оказывается весьма удобно и лишь изредка подошва скользит на каком-то маслянистом пятне, неприятно липнущем к ботинку. На стенах колышутся полотнища паутины, но понять откуда дует ветер я не могу. Возникает странное ощущение пустоты внутри, а хлюпанье кажется таким близким, словно его источник находится сразу за стеной.

Не в силах удержаться я останавливаюсь и прижимаюсь шлемом к рубчатому камню. И тотчас словно погружаюсь в недра необъятного тёплого пространства, где ритмично пульсирует нечто огромное, опутанное сетью светящихся труб...

— Громов! — Фёдор оттаскивает меня от стены и я слышу неподдельный страх в голосе командира, — Что с тобой, чёрт побери?! Тебе плохо?

— Не знаю, — я мотаю головой, а ноги пытаются подогнуться.

Но времени на то, чтобы прийти в себя уже не остаётся.

— Движение! — ревёт Егор и пулемёт в его руках захлёбывается металлическим клёкотом смерти.

В этот раз — не опарыши. Какая-то дрянь, которой мы прежде не встречали. Конечности тварей в два раза длиннее, чем такие же у людей, а тело — совсем крохотное. Это и всё, что удаётся рассмотреть, пока твари стремительно приближаются из мрака тоннеля.

Нападение происходит по всей окружности: то есть существа бегут по полу, потолку и стенам. Поэтому врага очень сложно поймать в прицел и успеть нажать на спуск, пока он не сменил плоскость движения. Это — тот самый случай, когда неприцельный огонь крупнокалиберного пулемёта куда полезней наших одиночных выстрелов и коротких очередей.

Тем не менее я успеваю сшибить парочку, до того, как ситуация скатывается в окончательное непотребство. Добежав до определённого рубежа длинноногие существа на мгновение замирают и распахивая широкие пасти изрыгают в нашу сторону белые сгустки. В полёте эта фигня хрустит и разворачивается в те самые паутинные полотнища, на которые мы успели насмотреться прежде.

Некоторое время нападающие лажают, пытаясь не угодить под наш огонь, а потом их тактика меняется. Пока одни прут прямиком под пули, другие прячутся за их телами и уже оттуда прицельно щмаляют в нашу сторону.

Первому достаётся командиру: "плевок" попадает в правую руку и Фёдор начинает напоминать больного из травматологии. Паутина оказывается необыкновенно прочной и все попытки кума поднять загаженную конечность ни к чему не приводят. Молчанов глухо матерится и пытается дотянуться до ножа.

В этот момент ещё одна сеть опутывает ноги Егора, но боец даже не пытается освободиться, а продолжает жать на гашетку, сшибая по три-четыре паука зараз.

Не дожидаясь, пока настанет моя очередь или в Хоменко попадут точнее, я торопливо режу липкие нити, опутавшие руку Феди. Нож вязнет и приходится прикладывать максимум усилий, чтобы проклятая проволока треснула и преломилась. Странное дело: стоит перерезать половину паутинок, как остальные разом ссыпаются на пол.

— Спасибо, — Молчанов яростно машет рукой, — Егору помоги.

Вовремя. Ещё одно попадание полностью залепляет шлем бойца и теперь он ведёт огонь вслепую. Естественно, точность намного снижается. Не успеваю я взяться за дело, как ещё одна паутинная дрянь припечатывает правую ногу к земле. Рассудив, что пулемётчик — важнее, я освобождаю Хоменко и лишь после принимаюсь за себя.

И вновь не успеваю. Стрельба вслепую и заминка командира привели к закономерному результату: часть тварей успела приблизиться и теперь начинает десантироваться на наши головы. А винтовка висит на боку, поэтому я поначалу отмахиваюсь ножом и лишь после умудряюсь достать пистолет.

Егор отбрасывает загаженный шлем, но стрелять уже не может: пауки кругом. Поэтому лейтенант лупит тварей прикладом и топчет ногами, отшвыривая самых наглых к стене. Фёдор глухо рычит и вертится, как юла В его правой руке — пистолет, в левой — нож и обе руки Молчанов использует одинаково эффективно.

Хуже всего приходится мне. Одна нога по-прежнему намертво сцеплена с землёй, поэтому ощущаю себя мухой влипшей в мёд. Ну да, мухи, пауки, всё, как полагается. Приходится лягать тварей свободной ногой и непрерывно стрелять.

Засранцы умирают далеко не с одной пули. И это — если повезёт попасть. В некоторых попадаю три-четыре раза, прежде чем они падают на спину и замирают. И всё это время одна жуткая мысль гнездится в недрах подсознания: нападающие всё же продолжают сохранять определённое сходство с людьми. Как из человека могло получиться такое?!

Атака заканчивается так же внезапно, как и началась. Десяток длинноногих теней ускользает во мрак, оставив кучи расстрелянных и исполосованных тел. Подходит Фёдор, костюм которого полностью измазан оранжевой слизью и начинает освобождать мою ногу. Руки у командира дрожат, а сам он молчит.

Зато Егор матерится, как банда сапожников. Твари оцарапали его веснушчатую физиономию, разорвали краг на ноге и окончательно загадили пулемёт, превратив оружие в серую дубину из паутины. Хоменко использует антидот и шипит, дескать только карантина ему и не хватало. Это же — минимум две недели под наблюдением, без возможности покидать лазарет.

— Тебе это — только на пользу, печень подлечишь, — ворчит Молчанов и помогает мне встать, — Что думаешь?

— Забавно ёжики плодятся, — говорю я и поднимаю Кочет, который, к счастью, остался невредим, — Нас словно испытывают, посылая разные типы бойцов. Нехорошая тенденция, однако. Пулемёт накрылся медным тазом, патронов мало, а если предчувствия не обманывают, то скоро появится нечто, особо злобное.

— Вот и я об этом, — Фёдор поворачивается к Егору, который пытается очистить пулемёт от налипшей дряни, — Оставь. Я приказываю. Видеозапись покажет, что нам было не до сохранения оружия.

В наушниках внезапно прорезается глубокий бесстрастный голос, не имеющий полового признака. Слова падают так тяжело, словно это — скалы, рушащиеся в озеро. Поднявшиеся волны больно бьют по вискам.

— Время отмерено, — бухает голос, — Она ждёт.

— Что? — спрашиваю я и товарищи поворачиваются.

— Ни хрена, — отвечает Молчанов, — Пошли, говорю. И давай прибавим ходу, пока не началось.

И мы торопимся. Проход постепенно сужается, но продолжает уверенно подниматься. На стенах по-прежнему — куски паутины, но проклятущие пауки больше не встречаются. Судя по всему, мы уже должны выйти на уровень пола ангара и у меня начинает пробиваться росток надежды, что всё закончится без дополнительных приключений.

И вновь я ошибаюсь.

Мы выбегаем в огромное помещение, определённо построенное руками людей. Кирпичные стены, остатки каких-то ржавых контейнеров, провода, свисающие с влажного потолка и металлическая дверь, запертая на засов. Нужно лишь преодолеть три десятка метров замусоренного пола.

И Альфу, который стоит между нами и дверью.

Странный такой Альфа, никогда прежде не видел ничего похожего. Тварь абсолютно чёрного цвета и всё мускулистое тело прокрыто чем-то, наподобие крупных чешуек. Даже физиономия защищена этой бронёй, а глаза сверкают странным жёлтым сиянием. Пальцы рук заканчиваются длинными прямыми когтями, каждый из которых не уступит нашим ножам.

Некоторое время неподвижно стоим против друг друга. Мы изучаем Альфу, а он явно изучает нас и свет в его глазах становится всё ярче. Мне очень не нравится видимая расслабленность мощного чёрного тела и уж совсем не нравится, как всё это напоминает хорошо подготовленную западню.

— Огонь, — командует Фёдор и мы пытаемся поразить существо одновременно из трёх стволов.

Пытаемся — то самое слово.

Могучее тело превращается в смутную тень, скользящую в тусклых лучах света, который попадает сюда из узких окошек под самым потолком. Кажется, будто Альфа заполняет всё помещение подвала, настолько его становится много. И в то же время, все наши пули уходят мимо, то глухо влипая в стены, то звонко цокая по металлу двери.

— Рассредоточиться, — командует Фёдор, — Следить за директриссой.

Самое хреновое, что Альфа пока не атакует, а лишь ускользает из-под огня. Боюсь, когда говнюк подойдёт ближе, нам придётся совсем несладко.

Мы пытаемся окружить чёрного демона, не прекращая стрельбы по шустрому созданию. Как и прежде, это ни к чему не приводит. Распроклятый Альфа точно издевается, временами останавливаясь метрах в пяти и поворачивая шишковатую голову из стороны в сторону. Огонь под его веками продолжает пульсировать и вдруг вспыхивает, точно кто-то нажал кнопку активации.

Первому достаётся Фёдору. Смутная тень внезапно материализуется перед ним и наносит несколько мощных ударов по корпусу. Тварь вырубает командира, а после отбрасывает безвольное тело через всю комнату к самой дальней стене. Сначала мы не можем стрелять, потому что противники находятся слишком близко, а потом становится поздно и чёрная туша вновь обращается неразличимой тенью.

Пистолет вылетает из руки Егора, а сама конечность повисает бессильной плетью. Однако Хоменко успевает выхватить нож и даже пытается полоснуть Альфу по горлу. Вновь серия быстрых мощных ударов и второй напарник неподвижно замирает рядом с первым.

Тварь останавливается и смотрит на меня. Потом стремительно срывается с места и доли мгновения я вижу лишь жёлтые точки глаз. Такое ощущение, будто они очень неторопливо плывут в сумраке подвала.

Кочет успевает сделать пару выстрелов, а потом его вырывают с такой силой, что я едва не теряю обе кисти. Шипастый кулак кажется частью теней, пляшущих вокруг, но бьёт совсем не по призрачному. Пытаюсь угадывать направление следующего удара, однако — тщетно. Боли почти нет, просто тело немеет в местах попаданий. Огоньки глаза становятся всё ярче, пока последний, самый могучий, удар не отрывает тело от земли, отправляя его в короткий полёт.

Но я всё ещё в сознании. В висках точно поселились два усердных молотобойца, а в груди поднимается гриб ядерного взрыва, который вот-вот разорвёт меня на куски.

И время останавливается.

Я вишу между полом и потолком, а чёрная тварь неподвижно стоит передо мной, выбросив вперёд огромный кулак. Пылинки застыли в тусклых полосах света, подобно уродливому снегу, а чёрная фигура в тёмном глухом плаще пристально следит за мной из того прохода, откуда мы явились сюда.

Впрочем, я тут же забываю о загадочном наблюдателе. Время сдвигается с мёртвой точки, но очень медленно и какими-то рывками. Вот я медленно плыву в грязном воздухе, а вот уже отталкиваюсь от стены и направляюсь обратно. Странно, оказывается мёртвая морда Альфы способна отражать некие примитивные эмоции.

Противник удивлён.

Ситуация меняется. Под перезвон молотобойцев я принимаюсь осыпать врага градом ударов, почти не встречая серьёзного сопротивления. Кажется, что передо мной поставили тренировочного манекена, куклу, которая способна лишь неуклюже шевелить мускулистыми конечностями, не успевая прикрывать жизненно важные места.

А мои удары, на удивление, становятся всё мощнее: кости под плотной шкурой хрустят, а броневые пластинки слетают с мясом, оставляя кровавые следы. Альфа уже не атакует; он закрывается лапами, точно боксёр в грогги, но очередной удар переламывает руку, и она повисает на мышцах. Пинок по колену и чёрная тварь валится на пол.

Всё это время алая пелена ярости полыхает в глазах, отчего враг кажется схематичной картинкой и лишь после падения противника всё становится на места. Туман ярости рассеивается, перестук молотов утихает, и я слышу жалобный скулеж существа, распростёртого у ног. Альфа не просто повержен, он находится на последнем издыхании, напоминая кусок мяса, а не машину для убийства, какой был ещё пару минут назад.

Что произошло?

Внезапно, как взрыв, вспыхивает воспоминание о раненых товарищах, и я бросаюсь было к ним, но тотчас останавливаюсь. Загадочный наблюдатель в чёрном плаще с глубоким капюшоном никуда не делся. Он, как и прежде, стоит в рваном проломе, и я ощущаю его пристальный взгляд. Почему-то возникает ощущение, будто фигура неизвестного точно окутана роем чёрной мошкары — силуэт смазан и постоянно меняет очертания.

Наблюдатель поднимает руки и ладони в чёрных перчатках медленно хлопают одна о другую.

Раз. Другой. Третий.

Потом смутная фигура исчезает. Причём, происходит это мгновенно: вот я вижу незнакомца, а в следующий миг его уже нет. И лишь глухое эхо скупых аплодисментов продолжает звенеть в ушах.

К чёрту! Что там с Федей и Егором?

Молчанов уже пытается подняться, первым делом сбросив с головы лопнувший (да!) шлем. На физиономии красуются несколько кровоподтёков, но в остальном командир выглядит очень даже неплохо. Впрочем, не мешало бы осмотреть тело: мои рёбра до сих пор ноют при воспоминании о знакомстве с кулаками чёрного выродка.

— В порядке я, в порядке, — бормочет Федя, когда я пытаюсь ему помочь, — Глянь, что там с Егором.

С Егором — несколько хуже. Кажется, лейтенанту сломали кисть, и он здорово вывихнул ногу. Да и отсутствие шлема дало знать о себе: синяков и шишек на черепе значительно больше, а с затылка так и вовсе свисают лоскуты кожи. Видимо по этой причине у бойца кружится голова, о чём он тотчас сообщает, перемежая информацию знатными матюгами. Впрочем, жив — и то хорошо. Все живы.

Аптечка Фёдора превратилась в мешанину пластика и стекла, когда он таранил стену. Поэтому обезболивающее Егору колю я. Потом мы подхватываем бойца под руки и ковыляем к двери, останавливаясь, чтобы осмотреть поверженного Альфу.

Тварь мертва. Окончательно и бесповоротно. Широкая грудь перестала вздыматься, а неистовый свет в глазах погас, обратив их в мутные ледышки.

— Надо бы забрать, — бормочет Фёдор, — Никогда такого не видел. Даже на фотках.

— Сильно головой ударился? — интересуюсь я, — Давай ещё вернёмся и пару паучков прихватим. Их я тоже ещё не видел. Пусть учёные дармоеды жопы свои поотрывают от кресел и сами трофеи собирают. Поволокли этого бегемота.

Когда мы останавливаемся у двери, и я принимаюсь бить ногой по ржавому засову, Молчанов внезапно поворачивает голову и некоторой тревогой в голосе говорит:

— Лёнь, слышь, а что это было?

— Что было? — я хекаю, засов поддаётся и зазвенев, слетает на пол, — Фух, ты о чём?

— Как ты этого муденя лупил, — я уже тяну было дверь на себя, но останавливаюсь и смотрю в прищуренные глаза командира, — Я уже успел немного очухаться и… Чёрт побери! Я тебя почти не видел, так ты быстро двигался. Быстрее, чем грёбаный Альфа!

— Я же сказал: башкой ты сильно приложился, — дверь распахивается, и мы вываливаемся в тёмный длинный коридор, — Когда меня по затылку лупят, я и не такое вижу.

В лицо веет свежий влажный воздух, а наушники начинают тихо потрескивать, понемногу пропуская смутные тени голосов. Пока ещё невозможно разобрать, о чём идёт речь, но чем ближе следующая металлическая дверь, тем чётче становится речь. Глухое бормотание мало-помалу обращается оживлёнными переговорами.

Кто-то отступает, подбирая трёхсотых, причём, один — тяжёлый; где-то рухнуло перекрытие и дальше идти нет никакой возможности. Потом — скороговорка отчёта о начавшемся бое и холодные советы координатора о переброске усиления. Прорывается Папа и спрашивает, нет ли информации о группе Дьявол. Про нас спрашивает. Надежда рапортует, что колодец, куда мы опустились, наполнился водой. В голосе лейтенанта звучит глухое отчаяние.

А мы — живы! Оп-па!

Впрочем, настроение у всех — далеко не радостное. Егор шипит, что у него раскалывается башка, Фёдор просто выглядит бледным, точно его прихватила лихорадка, а я ощущаю возвращение молотобойцев, причём каждый их удар сопровождается вспышкой боли в глазах.

— Смотри, — внезапно говорит Фёдор и обернувшись я вижу, как следом за нами поднимается поток мутной жидкости, — А я ещё думаю, откуда вонь...

Коридор, по которому мы пытаемся выбраться, имеет внушительный наклон, и зловонная вода постепенно уменьшает размер тоннеля. Очень скоро, если судить по динамике затопления, жидкость поднимется к самому выходу и тем, кто не успеет выбраться, придётся отращивать жабры.

Точно — придётся! Дверь не просто закрыта на засов, она — заварена. Прямо между двух листов толстого металла проходит жирная гусеница грубого сварочного шва. Похоже — приплыли. Ну, или очень скоро...

— Нет! — Фёдор бьёт ногой по створке, и та глухо дребезжит, не поддавшись и на миллиметр, — Чёрт, да не может быть!

Мы садим Егора у стены и смотрим на грязную жидкость пятью метрами ниже. Видимо так и должна выглядеть смерть в её жидком эквиваленте: медленно и неотвратимо поднимающаяся зловонная дрянь.

— Это — Дьявол! — кричит Фёдор в микрофон, — Говорит группа Молчанова! Мы блокированы в подземном тоннеле! Нас вот-вот затопит! Кто-нибудь слышит? Это — Дьявол, ответьте! Не слышат, мать бы их...

Командир продолжает кричать в микрофон, а я отступаю на пару шагов и под грохот наковален, бросаюсь на заваренный металл. Молот воображаемого кузнеца поднимается и летит вниз. Удар! Точно близкий разрыв снаряда. Отступить на несколько шагов, почти к самой поверхности тихо шипящей воды и дождаться, пока молотобоец вскинет кувалду. Удар! Звон идёт по всей Вселенной, а огоньки напоминают салют Победы.

— Лёня, что ты делаешь? Лёня!

Отступить, замочив подошвы в грязной вонючей жидкости и подождать, пока молот устремится к наковальне. Удар! Расколотый пополам шлем отлетает в сторону, а голова напоминает Сатурн своими светящимися кольцами. Отступить, по щиколотку утопая в плещущемся дерьме и дождаться удара. Удар! Что-то хрустит, возможно — кости плеча. Фёдор, поднявший Егора над мутным потоком, смотрит на меня со странной надеждой.

Отступить, отбредая по пояс в вязкой жидкости и не дожидаясь тупых кузнецов, броситься на неподдающуюся дверь. Удар! Хруст, треск, сполохи перед глазами и мир рушится, обдавая меня потоками бурлящего дерьма.

Я лежу на воротах, которые вырвал из крепежа, вместе с длинными штырями, прежде забитыми в бетон. Мутная вода проносит мимо ругающегося Егора, а следом торопится Фёдор, пытаясь схватить подчинённого за мокрую одежду. Фигура командира странно переливается и периодически теряет плотность, как, впрочем, и весь остальной мир.

Остальной мир, это — стены бараков, подобных тому, который так старательно пытался удержать нас в своём мокром чреве. Когда слух прекращает издеваться над хозяином, развлекая его фугами и сонатами, состоящими из треска и шороха, я слышу далёкие очереди. Операция по зачистке, судя по всему, продолжается. Но для нашей группы она, определённо закончена.

И вдруг, словно кто-то резко убрал гигантскую непроницаемую заслонку, весь радиоэфир разом обрушивается на мою несчастную голову. Впрочем, ничего особо радостного я не слышу: ребят постепенно выдавливают наверх. Причём непрошенных гостей гонят быстро и решительно: трёхсотых не меньше пары десятков. Хорошо, хоть двухсотых нет.

— Дьявол, говорит Дьявол, — вступает Фёдор, которому удалось-таки поймать Егора, — Нуждаемся в срочной помощи. У нас, — он запинается и смотрит на меня. Я показываю ему большой палец и начинаю выдирать ладони из липкой дрянь, облепившей пластину двери, — У нас — трёхсотый. Мы находимся у объекта, маркированного: пять — три пять.

— Ф-фух! — доносится голос Зины, в котором звучит неприкрытое облегчение, — Напугали вы нас. Маркировку не надо: положение группы идентифицировано. Три минуты.

Я поднимаюсь на ноги и даже умудряюсь сделать пару шагов. Потом останавливаюсь и смотрю на чёрную тушу Альфы, которую потоком вынесло наружу. Что-то кажется странным в облике тёмной твари и некоторое время я стараюсь сообразить, в чём дело. Ага, видимо труп зацепился за что-то острое и часть кожи вместе с мясом отстала от кости. В глубокой ране блестит металл.

Голова начинает кружиться, когда я склоняюсь над неподвижным телом и осторожно убираю толстый лоскут плоти. Крови почему-то нет совсем, а есть нечто удивительное: кость предплечья по виду очень напоминает металл. Кожа необыкновенно толстая, а в красных прожилках мышц протянулись тонкие серебристые нити.

Чёрт бы меня побрал, если такое дерьмо могло получиться само по себе! И как я вообще сумел завалить модифицированного мутанта с металлическим костяком? А дверь?

Впрочем, все вопросы разом отправляются в далёкую страну неполученных ответов. Между двух приземистых строений протискивается медицинский фургон и плюхая широкими скатами по болоту, которое мы устроили, едет к нам. Водитель, как обычно, немного форсит и резко разворачивается, чтобы корма автомобиля оказалась в полуметре от лежащего Егора. Когда-нибудь кто-то довыделывается.

Ещё успеваю увидеть, как распахивается дверь и внезапно наступает тёмная безлунная ночь. Несколько мгновений я парю над царством мрака и безмолвия, а потом проваливаюсь в объятия тьмы.