Кто играет в потеряшки?

  Вероятно, у каждого случались подобные казусы: периодически исчезает из ящика, шкатулки, коробки, корзинки какая-нибудь мелочь. Недавно купленная запасная батарейка для часов (ну помню же, вот сюда клал!), кулон, что всегда лежит поверх прочих цацек, ластик, любимая ручка… Причём, что любопытно, частота потерь не зависит от упорядоченности пространства. Суёт ли человек что попало куда попало, порождая перманентный бедлам, и потом решительно не помнит, что куда сунул, или удобно держит очки в складке ковра меж тахтой и стеной, а табак в турецкой туфле и отлично ориентируется в системе, которая другим может показаться хаосом, или строит всё и всех под линеечку, и не дай Бог даже сдвинуть что-то на сантиметр – у всех что-нибудь, да пропадает. Или, бывает, уронишь монетку, спицу, иголку, звякнула – и с концами. Закатилась, наверное.
  Однако перерывать все ёмкости или шарить веником под креслами и шкафами в таких случаях бесполезно. Нужно сказать: "Яшенька (так зовут нашего домового), поиграй и обратно отдай". Нередко он возвращает: подбрасывает кулон в шкатулку, поверх всех сто раз вытряхнутых украшений, кладёт спицу на трижды выметенный пол прямо посреди комнаты, а здоровенную цыганскую иглу с алой шерстяной ниткой втыкает торчком в только что разостланную на тахте простыню. Или не возвращает. Значит, вещь ему нужна. Что ж, дарю, пользуйся на здоровье.
  Всё это, конечно, ерунда. Можно играть в домового, можно между хохмами объяснять себе, что пропавшие пустяки просто ускользают из зоны внимания – никуда не деваются, мирно лежат на своём месте и ждут, когда их заметят. Если бы не.
  Была в центре Киева маленькая кофейня (может, и сейчас есть) под неофициальным названием "Подворотня" – её соорудили в подворотне, отгородив от улицы стеной-окном. Очень милое заведение, облюбованное художниками: почти на углу Большой Житомирской и Владимирской, по одному катету в 20 минутах ходьбы – Художественный институт, по другому в 10 минутах – Андреевский спуск с мастерскими, а по гипотенузе дороги нет, обрыв. Поэтому ходить туда-сюда, хошь ни хошь, приходилось через кофейню. Захаживали туда и мои знакомые, супружеская пара керамистов. Тогда, в начале восьмидесятых, они крутили гончарный круг для души, а на хлеб зарабатывали кочегарами, подменяя друг друга и в очередь тетёшкая ребёнка. Третьим сменным в котельной был непризнанный поэт. Для человека, которому дух-разум нужен для творчества, самое милое дело работать дворником, кочегаром, уборщицей, натурщицей или упаковщиком на аптечном складе, по себе знаю. И вот однажды, рассказывали мне дуэтом гончары-кочегары, зашёл муж в Подворотню, поболтал с буфетчицей, взял двойную половинку с бенедиктином и песочную "звёздочку" и положил на стойку серебряный рупь. А тот возьми да и покатись. И звонко упал на выложенный плиткой пол.
  – Ничего, – сказала буфетчица, видя, что в крохотном зале все свои, постоянные гости, никто не покусится, – уборщица потом подберёт.
  Но монета никуда не могла закатиться, вот же всё на виду: стойка, вросшая в пол, пять тонконогих столиков, пара десятков таких же невесомых стульев, стены. Всё. Где?..
  Полчаса спустя по кофейне ползали все посетители, буфетчица и уборщица. Рубля так и не нашли.
  Вечером, в котельной, ещё более пустой (один стол, три стула, топчан), муж позабавил этой историей жену и сменщика. Поржали, запили чаем, сменщик сказал:
  – Ладно, ребята, бывайте, я пошёл, – и положил на стол перед мужем ключ.
  Ключ скользнул по столешнице и звонко упал на кафельный пол. Тщетно его исползав, кочегары сели в круг, закурили, переглянулись, и поэт вполголоса высказал очевидное, пришедшее в голову всем троим:
  – Ему понравилась хохма, решил попробовать – получится ли и у него.
  Это ещё не конец. Только преамбула. Амбула настала, когда вскоре я дома, за ужином, поделилась с родными сагой о рубле и ключе. А потом взялась мыть посуду. Стряхнула капли с ножа, держа его вертикально. Тридцатисантиметровый кухонный нож с толстой шершавой, врастающей в ладонь рукоятью и широким ланцетным клинком вдруг выскользнул из руки, даже как будто сквозь руку (в рукояти была дырка, а в дырке – мой палец), полетел не вниз, а вправо, к стене, и нырнул в щель между стеной и столом, что уж никак невозможно: ширина щели меньше сантиметра, толщина рукояти – около полутора. И, казалось, застрял, потому что звука падения не было. Хотя застрять он тоже не мог: столешница выступала над столом, и между стенкой стола и стеной было добрых три сантиметра.
  Охреневая, я кликнула семью, мы выгрузили всё из шкафчика, вытащили выдвижные ящики, отодвинули стол и долго тупо обследовали освободившийся пятачок между плитой и раковиной, особенно тщательно – пространство в углу под раковиной. Стену и боковую стенку стола на всякий случай пощупали. Нож исчез.
  И это ещё не конец. Дёрнуло меня на днях заговорить о той, занозой сидящей в памяти, потеряшке. Нет, ножа для милого дружка-домового не жалко, у меня тех ножей – как гуталина, одних серрейторов семь разных, не считая тычкового. Но мне претит жить в мире чудес. Я алчу естественнонаучных объяснений наблюдаемым физическим явлениям. И не нахожу. В голову приходит одна-единственная версия: сшивка с параллельной вселенной. Право, смешно! Вот и на этот раз мы с матерью поудивлялись, поворчали и посмеялись. А назавтра родные повезли Маму в лес, на пикник в честь её дня рождения. И не могли же брат и племянник не предаться любимой забаве – покидать в сухую сосну метательные ножи. Полный набор. Пять вошли в ствол, третий по счёту вильнул и упал в куст. Искали всей семьёй, куст и землю под ним и вокруг перебрали по веточке, по хвоинке, по песчинке. Внушительных размеров клинок канул в нети.
  Мир, а мир! "Дурак ты, боцман, и хохмы у тебя дурацкие".