Всё чудесатее и чудесатее

  Каждую новогоднюю ночь мне со всех сторон безапелляционно приказывают верить в чудо. И в любовь. И вообще во всё хорошее, ага. С придыханием, заламыванием рук и возведением очей горе, потому что верить – это высокодуховно. А знать, не знать, предполагать, строить гипотезы и проверять их наблюдениями и экспериментами, имеющими целью опровергнуть (а не подтвердить – это методологически неграмотно) версию, – фи.
  Собственно, верить – значит принимать как безусловную истину то, существование чего не доказано. Невозможно же верить в существующее. В мать, например. Вот она, моя мать, квинтэссенция всего лучшего, её можно потрогать, поцеловать, накормить, полечить, сутками напролёт с нею разговаривать. Чего в неё верить-то? Знание исключает веру. А чудес, любви и всего хорошего, стало быть, никто не встречал? Может, они есть, а может, и нет. Сомнительно. Но вы верьте, не сомневайтесь. И не задумывайтесь, что если вас настойчиво уговаривают верить – значит, кому-то ваша вера выгодна.
  Я не понимаю, почему это изощрённое двоемыслие свидетельствует о духовности, поэтичности, романтичности и возвышенности.
  И я не понимаю, откуда взялось убеждение, будто чудо – непременно хорошо. Я вовлечена в чудеса, то и дело соприкасаюсь с ними непосредственно, и знаю: чудо – отнюдь не обязательно благо. Штука очень редкая, ненадёжная, непредсказуемая и обоюдоострая. Иногда приятная, а иногда – опасная. Смертельно опасная. Ничего гарантированно весёлого, радостного и счастливого в этой непостижимой мощи, в этой Неизвестности, способной на всё, нет. Хотя, конечно, она может отколоть и что-нибудь прекрасное. Равно как и что-нибудь жестокое.
  Чудо – не нарушение физики, а взлёт вероятности. И, что характерно, чудеса не рассеяны в пространстве и времени равномерно. Они клубятся вокруг определённых людей – мастеров повышать шансы грозных или благих невероятных случайностей. Вот это, наверное, и есть единственно истинная в Текущей Реальности магия: дар изменять вероятность случайных событий и / или управлять их исходами.
  Случайность – забавная, зыбкая, загадочная бяка-закаляка. В сущности, случайности есть мера нашего незнания. Или, может быть, в некоторых случаях, мера чьего-то воздействия. Мне кажется, истинный маг, подобно шпиону, чем квалифицированнее, тем незаметнее. О хорошем шпионе невозможно снять приключенческий фильм: грамотный шпион не прокалывается, ему не приходится остроумно отбрехиваться на допросах, удирать от преследователей по горным серпантинам или отстреливаться, мужественно жуя и глотая секретные документы. О хорошем колдуне невозможно написать приключенческий фэнтези-роман: маг не кидается зрелищными файерболами, не бормочет замогильным голосом заклинания и даже не помавает красиво руками. Просто сплетает события, направляя их к человеческой пользе (или во вред, к сожалению) и своему удовольствию. Причём он может делать это незаметно не только для окружающих, но и для самого себя, не осознавая, что именно делает, и как он это делает, и даже не подозревать, что вообще делает что-то необычное. Во всяком случае, в жизни я наблюдала именно это.
  Мне выпало редчайшее счастье близко, предельно близко знать сильного мага удачи – с его рождения и вот уже сорок восемь лет. От него исходит благое тепло. Рядом с ним решаются конфликты. Неоднократно проверено: если три года не можешь найти в продаже нужную вещь, пойди с ним на рынок – и купишь то самое у первого же прилавка. Его самолёт ведёт себя, как верный соратник, стюардессам и пассажирам спокойно и надёжно, а коллеги-пилоты стремительно растут как профессионалы – и не только потому, что он отличный учитель; они освобождаются от внутренних зажимов и начинают яснее мыслить. Я легко перенесла последнюю операцию (в отличие от предыдущих, куда менее травматичных) и выздоровела после неё быстро, без всяких осложнений, потому что мой милый маг проводил меня до операционной, простоял под дверью, докатил меня до реанимации, а потом встретил из неё.
  И вот что самое любопытное: этот творец чудес в них не верит.
  Когда ему было два года (а мне восемь), мать нашего отца прислала будущему магу Деда Мороза с подарком (была тогда такая бытовая услуга). Заявился дедок к нам вечером, в начале девятого, смертельно уставший, замёрзший и голодный. Было ему лет двадцать. С порога, поздоровавшись, он честно начал официальную речь, как добирался откуда-то с полюса к мальчику Сашеньке, который хорошо себя вёл (ага, щаз...) и заслужил машинку и конфеты. Мальчик Сашенька бесстрашно и доверчиво пошёл к нему на руки, мигом оторвал бороду и, потрясая ею, с чистой радостью исследователя, успешно проверившего гипотезу, вскричал: "Ватяная!"
  "Умный мальчик", – выдохнул офонаревший студент. Мама и бабуля подхватили его под белы руки, повели на кухню, дали миску борща, макарон с котлетами и чаю с вареньем. Мы замечательно поговорили за жизнь. Альку парень упорно держал на коленях и, распознав в брате прирождённого технаря, рассказал ему, что изучают в политехническом институте. Причём брат задавал вполне осмысленные вопросы. Дивный был вечер, сказочный. Первое чудо, совершённое моим братом.

  Магию – здесь и далее – я определяю просто как способ непосредственно воздействовать при помощи информационных объектов на объекты вещественные. В принципе люди пытались заниматься этим испокон веков (кинул копье в рисунок на стене пещеры – завалил кабана; ткнул булавкой в восковую куколку врага – заполучи, гад, почечный колик), однако никаких социально значимых последствий все это, очевидным образом, не имело – иначе мы бы просто создали иной тип цивилизации. Ситуация изменилась именно в наши дни: благодаря возросшей (на порядки) информационной связности современного мира единичные магические акты стали создавать глобальный резонанс. Судя по всему, мы незаметно для себя вступили в магическую фазу развития цивилизации.

  К. Еськов. Наш ответ Фукуяме.