2.Вверх!

Мы выгрузились в селе Блабурхва. Местные абхазы смотрели на нас без удивления — на этой станции оборванцы с большими мешками были зрелищем привычным. Шустрый командир побегал по окрестностям, нашел трактор и тракториста и что-то ему пообещал. Мешки покидали в прицеп; трактор, тарахтя, поволокся по колдобистому проселку, а мы налегке бодро двинулись следом.

Рука об руку с милым я шагала под сенью акаций и буков, дышала с ним одним воздухом — влажным, пряным, густым воздухом кавказского леса (малость разбавленным выхлопом от трактора). Это было прекрасно! Половин трепался: он явился прямиком из предыдущего похода и теперь рассказывал, как клево было на Фиште. Погода стояла шикарная («ты, росомаха, невезучая, раз у вас там все время был дождь и холод!»), компания отличная, пещеры покорялись без сопротивления, вот только…

— Я ей говорю: «Оль, нафиг тебе сдалась эта дырка? Там же узко!» Так она ж не отстала: «Что тебе, жалко, что ли? Своди меня, все равно брюхом кверху валяешься!» — в лицах излагал мой эльф. — Ну я, дурак, с нею пошел, а ведь знал, что мисяны не пролезут! Вот она расклинилась в щели, карабином зацепилась — и все: ни вздохнуть, ни пукнуть! Два часа ее вытаскивал, думал, у меня пуп развяжется!

Ради жаркой погоды половин разделся по пояс и щеголял стройным мускулистым торсом. Я покосилась на его пуп на поджаром животе. Не развязался. Но историю стоило запомнить: Графский Провал, куда мы намылились, славился своими узостями…

Под разговор дошли до поляны. Трактор отдыхал. Употевший командир вдвоем с невозмутимым Федором выкидывали из прицепа мешки. Тракторист курил, не спуская с командира цепкого взгляда. Закончив с мешками, тот выпрыгнул из прицепа, с многообещающим видом порылся в рюкзаке и извлек оттуда бутылку водки. Тракторист недовольно пошевелил усами. Эльдар смотрел на него честными до прозрачности глазами: торг был неуместен. Откуда у студентов деньги? Абхаз сдался:

— Нэ, парны, так нэ пайдот. Што я, адын пыт буду? Нэт уж, давайтэ вместэ, штоб вам скатэрт дарога!

Парни накатили, закусили абхазским помидором и походными сухарями. Трактор с грохотом удалился, а мы стали разбирать вещи.

Спелеологи носят много: навеску — веревки, карабины и шлямбуры, — подземный лагерь, собственное снаряжение — гидрокостюмы и комбезы, резиновые сапоги, каски, фонари-карбидки, обвязки, опять карабины, жумары и самохваты, «решетки» и «каталки». Личное снаряжение каждого тянет килограмм на восемь. В отдельных трансах упакованы были запаянные в полиэтилен пещерные едки: крупа и сублимясо, орешки, сухофрукты, шоколадочки. Ну, само собой, общая палатка, «наземная» еда… Куча была внушительная. Дядя Ринат вымолвил с ужасом:

— Эльдар… Это… У меня здоровья нет столько таскать!

— Ладно, ладно, папа, — рассеянно бормотал командир, перетряхивая мешки. — Т-таскать не будешь, сторожить будешь...

Ребята собрали «шаттлы» — увязали на каркасные рюкзаки по нескольку трансов, точь-в-точь как ракету цепляют к носителям. Я тоже честно запихала в свой мешок какой-то общественный груз — не могла же я допустить неравенства полов! Остальное заныкали в кустах и полезли вверх.

Склон был крут. Наш шаг стал тише, а пыхтение громче. Теперь уж было не до баек — мы перли груз. Парней и не видать было за «шаттлами», только ноги торчали. Эти самоходные конструкции упорно карабкались вверх. Сто шагов — подышать — сто шагов… Мы догнали дядю Рината — придавленный своим рюкзаком-шариком, он стоял на склоне в коленно-локтевой позе и причитал тихонько:

— Эх, Ринат, старый дурак… куда поперся, а?

Мы проползли мимо и вскоре рухнули на полянке поровнее.

— Все… — выдохнул командир. — Лагерь тут… П-папа! — приказал он тверже. — Т-ты во вторую ходку не ходи, сваришь ужин!

Папа смог только кивнуть.

Отдышавшись, мы сбежали вниз и тем же макаром затащили вторую порцию. Дядя Ринат, действительно, сготовил какое-то варево. Мы сожрали его, не чувствуя вкуса. Командир с озадаченным видом изучал карту, загибая пальцы.

— Т-так, — сказал он наконец. — Что-то м-маловато мы п-прошли. Четверть, не б-больше, — он заглянул в описание маршрута. — Странно…

— Ничего странного, — флегматично заметил Стас. Он лежал на пенке, вытянувшись во весь свой двухметровый рост. — Я же говорил: врут…

Егор — спокойный, добродушный, надежный парень — поворошил костер.

— Да ладно, — сказал он беззаботно. — Доползем, деваться-то некуда. Куда нам торопиться, мы ведь никуда не опаздываем.

И правда, обратными билетами запаслись только Эльдар и папа. У остальных впереди было все время мира (по крайней мере, до 1-го сентября). Что ж, если недельки за три управимся, то и правда не опоздаем, решили мы.

Наступила ночь — черная, теплая и ароматная, с костром и светляками, таинственными лесными шорохами и вскриками. Темнота — друг молодежи… и мы с милым удалились в темноту, туда, куда не достигал любопытный свет костра.

Утром действительность явила себя во всей красе. После вчерашнего ныла и жаловалась каждая мышца, а организм в целом настойчиво требовал пищи. Умяв завтрак, мы попытались оценить диспозицию.

Поход наш грозил затянуться: ясно, что только дорога туда-обратно займет дней восемь. Пещера глубокая и технически сложная, народу мало, значит, на прохождение уйдет неделя, а то и десять дней. Дядя Ринат заерзал на своем бревне:

— Эльдар, ты помнишь, что у нас билеты? — беспокойно спросил он. — Может, не надо в пещеру, а?

— Папа, спокойно, м-мы все успеем! — заверил командир.

Меня заботило другое: я устроила ревизию припасов. Да уж, придется затянуть пояса! Эльдар оставил еды в обрез на две недели — с расчетом, что на поверхности останется один-два человека, а остальные пойдут в пещеру и будут есть пещерные едки. Но теперь наземную еду придется размазать на подольше и на большее количество народа. Пещерную пищу мы решили не трогать — на худой конец, съедим на обратном пути. Я кое-как поделила на кучки сухари, чтобы их хватило хотя бы на перекусы (обед мы не готовили), и прикинула расход крупы и тушенки на завтрак-ужин. Скудно, скудно…

Делать было нечего. Мы собрались и полезли дальше.

Поклажа гнула нас к земле, мы смотрели под ноги, на коричневую растоптанную тропу, всю в жгутах и узлах корней. О радость! Тут действительно есть грибы! Размером с подберезовик, с бархатистыми коричневато-бордовыми шляпками и желтым губчатым исподом. Трубчатые грибы ядовитыми почти не бывают, и мы брали их без опаски. Кроме грибов, лес обрадовал нас ежевикой: по сторонам тропы тут и там росли копны колючих веток, усыпанные крупными иссиня-черными ягодами. Кажется, такой вкусной ежевики я не ела никогда! Она замечательно освежала и утоляла жажду.

А вот с водой оказался трындец: пышный, зеленый, сырой лес был начисто лишен ручейков и родников. В карстовых массивах вода проваливается в бесчисленные щели и пещеры, стекает под землей, пока не вырвется мощным источником — грифоном — где-нибудь глубоко в долине. Нам же попадались только жалкие лужицы — «козлиные копытца», пить из которых не больно-то хотелось.

Мы растянулись на длинном подъеме и шли каждый в своем темпе. И вдруг до нас с половином донеслись отчаянные вопли командира. Адреналин придал сил, мы ускорились и, запыхавшись, вылезли на очередную полянку.

Эльдар с выпученными глазами метался между деревьями, потом кинулся к куче старых консервных банок и принялся жадно глотать из них ржавую воду.

— А-а-а, га-а-адство… — прохрипел он наконец перехваченным голосом. — Какого хрена они бросили тут жгучий перец?!

— А не надо было лесных духов объедать, — ехидно заметил Саня.

Оказалось, командир нашел на поляне два перца и помидор. Кто-то сказал, что это местные оставляют в дар духам леса. Завтрак уже рассосался бесследно, и Эльдар тут же сожрал перчину. И уподобился огнедышащему дракону!

Помидор и вторую перчину мы поделили на всех. Увы, утолить этим голод было не проще, чем стаканом воды залить пожар…

В тот день мы стали лагерем рядом с глубокой многолетней лужей. Другой воды не было. Я проявила чудеса изобретательности — нацедила три котелка через завернутые в бинтик таблетки активированного угля. У нас был шикарный ужин: на первое — обычное наше хрючево, на второе — грибной суп, на третье — чай и по конфетке на нос. Грибы выловили до последнего, но мыть котелок уже ни у кого не было сил. Не было сил и на прогулки в темноте — мы заползли в палатку и уснули как убитые.

Дяде Ринату спалось плохо. Он встал раньше всех, раздул костер и сварганил завтрак — кашу и чай. Сонные, помятые и лохматые, мы выползли на призывное звяканье посуды, схарчили кашу и принялись за чай. Чай был странным, с лекарственным, чуть солоноватым привкусом и загадочным ароматом.

— Дядя Ринат, вы что, какую-то травку добавили? — поинтересовалась я.

Тот пробормотал что-то невнятное.

Саня тем временем, хмурясь, рассматривал и пробовал на зуб странный коричневый кусочек, и вдруг устремил на дядю Рината обвиняющий взгляд.

— Дядя Ринат! Где вы брали воду для чая? — прокурорским тоном осведомился он.

— Ну, там… в луже… где чисто, — оправдывался папа командира.

— В чае был гриб! — возвестил Саня зловеще. — Где вы брали воду?

Помявшись, дядя Ринат признался, что долил воды в котелок с коричневой жижицей: «Я думал, это вы чай не допили с вечера… чего ему пропадать, воду-то экономить надо…»

Вот так хохма! Дядя Ринат приготовил чай на остатках грибного супа! То-то у него был такой изысканный вкус!

— Подумаешь! С грибами чай нажористей будет, — оптимистично заявил Федор.

Он ошибся — нажористости в чае не прибавилось. Не успели мы собраться, как уже снова были голодны. При той работе, что мы выполняли, тягая по горам здоровущие мешки, калорий нам определенно не хватало. Мне было проще: от тяжелой физической нагрузки у меня отшибало аппетит. Но парни хотели жрать. Скудный перекус только раздразнил желудок. Ни одна ягода ежевики не уцелела на нашем пути. А половин, грустно глядя на меня, пожаловался:

— У меня в кишках безотходное производство. Я какаю, как птичка — чистыми ежевичными косточками…

Я вздохнула: медицина в моем лице здесь была бессильна.

Все же мы медленно, но верно карабкались вверх. Ежевика пропала, воздух посвежел, буки сменились елками, и вот уже забрезжила перед нами граница леса.

Очередной лагерь мы разбили у Двух Бревен — на полянке, от которой веером расходились тропки к разным пещерам, издырявившим карстовое нагорье Бзыбского хребта. Перекресток семи дорог, так сказать. Но в тот день на стоянке были мы одни. Обычные хлопоты по обустройству лагеря — палатка, дрова, вода… С водой и тут были сложности: за ней приходилось слезать в щель на дне глубокой, крутой воронки, где был маленький водокап. Ребята притащили два котелка глинистой жижицы, я снова отцеживала ее через марлечку… Дядя Ринат дрожащими от нетерпения руками помешивал булькающее хрючево…

Но вот наконец награда: кое-как насытившись, мы сидим у костра и снова травим байки.

— … и пошли мы в Леопердовую на ночь глядя, — вещает половин. — Вылезаем — темнотища, туман, ни зги не видно! Что в пещере, что снаружи — без разницы! Ну мы шарашимся по камням бочком-бочком, осторожненько так — хрен поймешь, в какую сторону лагерь. Вот я иду по полочке — вдруг молния ка-а-к сверкнет! И гром прям над нами! А я смотрю — под ногами-то пусто, и перевал внизу как на ладони: мы аккурат на стенку вылезли, где обрыв! Я и говорю: «Не, парни, сюда нам не надо!»

Федор с Егором поддакивают и посмеиваются — они-то и есть те самые парни. Половин ведет рассказ дальше: как в свете молний они худо-бедно опознали место, как лезли по скалам вверх, как заметили наконец огонек — Оля вылезла на пупырь над лагерем и махала во все стороны фонариком…

Вдруг душераздирающий вопль прервал его речь!

Все разом умолкли. У меня оборвалось сердце, Стас схватился за топор — столько ужаса, отчаяния и нечеловеческой муки было в этом близком крике. Бледные, мы пытались сообразить, откуда кричат и что делать — спасать или спасаться?! Через несколько секунд крик повторился… потом еще раз… и еще…

Стало ясно, что вряд ли кого-то режут: уже б зарезали. И вряд ли пытают: от таких страданий человек уже лишился бы голоса. И вряд ли это вообще человек… Но тогда кто?

Мы были тогда атеистами и материалистами, и потому мысль о злом духе отбросили сразу. Долго спорили: зверь это или птица? И не пришли к соглашению. Зоологов среди нас не было, подсказать и рассудить нас никто не мог. Вопли в конце концов затихли, а мы, заинтригованные, отправились спать.

Утром Эльдар полез за водой и на обратном пути приметил привязанную к кустам веревку. На другом конце ее обнаружилась тщательно замотанная в полиэтилен заначка — мешок с продуктами: крупой, супчиками, тушенкой и сгущенкой. Очевидно, какая-то команда спрятала припас на сброску, чтобы не таскать его туда-сюда. Радостный, командир примчался к нам:

— Н-народ! Вот везуха! Д-давайте упрем жрачку, что она зря валяется!

— Ты что! — возмутилась я. — Как можно! Это же чужое!

— Глупости, — проворчал Стас. Самый длинный и тяжелый, он сильнее всех страдал от голода. — Кто первый встал, того и тапки. Нефиг было еду бросать.

— Не, люди, так нельзя, — протестовала я. — Представьте, они слезут уставшие, голодные, а мы их еду уперли. Вдруг у них жратвы совсем не останется?

— Это вряд ли, — резонно возразил кто-то. — Если бы у них с едой было плохо, они бы сгущенку и тушенку по кустам не ныкали бы.

Мнения разделились. После оживленной дискуссии благородные Федор и Егор, любящий половин и честный дядя Ринат приняли мою сторону, и вопрос решился в пользу права: мешок вернули на место.

Наш путь лежал дальше, в альпийские луга. Едва мы отошли от стоянки и миновали участок мелколесья, как увидели пастушеский кош. В загончике у ограды стоял маленький, печальный, серый с коричневыми подпалинами ослик. Мы поравнялись с ним — он поднял мордочку и испустил леденящий душу крик:

— Ы-Ы-Ы-А-А-А!!!

Если бы не рюкзак, я бы точно подскочила! А так лишь с облегчением вздохнула: страшная загадка разрешилась.

Вдруг впереди раздался злобный лай, вскрик и поток проклятий: возбудившись, местный овчар цапнул за ногу Саню. Бедняга, тот даже не мог толком отбрыкаться — «шаттл» у него на хребте был едва ли не тяжелее его самого. Я затрепетала, но половин оказался на высоте: он нашел палку, изготовился, и когда собака ринулась к нам, ловко огрел ее по загривку. Пес тут же ретировался — не так сильно он жаждал нашей крови, чтобы получать за это палкой!

Мы углубились в заросли на границе леса. Кто бывал на Кавказе, тот знает: мало что найдется красивее тамошних субальпийских лугов. Цветы там чуть ли не в рост человека, и ты идешь будто по бесконечной клумбе желтых и белых ромашек, синих колокольчиков, среди белых ажурных зонтиков, розовых кистей, золотистых шаров…

Тропа заросла — похоже, в то лето здесь еще не ходили. Травы и цветы щедро делились с нами росой. Да, с водой здесь будет легче: вдали виднелись белые пятна снежников, значит, можно будет найти ручей или топить снег.

Но дядю Рината не радовали эти красоты. Он, вздыхая и причитая, плелся в хвосте и, когда мы достигли места новой стоянки, робко спросил сына:

— Эльдарчик… А как же лес? Ты же говорил, что рядом будет… шестьсот метров всего?

— По в-вертикали, папа, — пряча глаза, признался командир.

Да уж! Там, в Гантиади, он забыл уточнить, что мы окажемся от леса еще и в пятнадцати километрах «по горизонтали»!

Дядя Ринат горько вздохнул. Последние надежды оставили его.

Да, здесь лафа кончилась. Заметно похолодало, а жечь костер было уже не из чего. Для готовки мы взяли с собой примус и толпились вокруг него, пока варилась пища; есть уселись в тесный кружок вокруг котелка. Еду смели в момент, и Стас сказал недовольно:

— Тань, дай еще сухарей. Я не наелся.

— Не дам, — сказала я, обязанная бдить за правильным расходом продуктов. — Сожрем все сейчас — на завтра ничего не останется.

— Какая чушь! — возмутился Стас. — С твоей нормы ноги протянешь! Я мешки таскать не смогу! Надо было заначку брать, пожрали бы по-человечески!

Мне было обидно до слез: кто ж виноват, что командир так промахнулся со сроками похода! Да и не люблю я, когда на меня ругаются.

— Да не бурчи ты, Танька не виновата, — вступился за меня половин. — Не ты один сиротка — все голодные. Вот залезем в пещеру, там и отъедимся — пещерные-то едки на месте.

— Не взяли заначку, и не надо, — поддержал его благородный Егор. — Краденое жрать вредно. Понос прохватит.

— Может, на обратный путь останется… — тихонько добавил Саня.

— Иди, поспи, — нахально посоветовал Стасу командир. — Д-два часа сна заменяют один обед.

— Да ну вас… — зло буркнул тот и ушел в палатку.

И я поняла, что честность моя выходит нам боком.

На следующий день я отсыпала на завтрак побольше сухарей — пусть уж лучше мужики сгрызут их, чем меня. Сухари оказались чудодейственными: мы дошли до места — карстового района на верхушке Бзыбского хребта — часа через два. Трава стала ниже, из-под нее вылезли серо-белые известковые скалы, и вот мы уже идем по шершавым, источенным водою, изрезанным щелями камням.

Карстовое поле чем-то походило на торосистую поверхность замерзшего моря: белесые гребни и стенки чередовались в нем со щелями, провалами и воронками, и все вместе напоминало запутанный лабиринт. Эльдар много раз сверялся с картой и описанием, бегал туда-сюда налегке и наконец привел нас к отмеченному пирамидой камней холмику, рядом с которым нашлась ровная площадка, достаточная, чтобы поставить там палатку.

Солнце безжалостно палило с неба, дул пронзительный ветер, во все стороны простиралось буерачное серо-зеленое нагорье со сверкающими пятнами снега.

— Лагерь ставим здесь, — изрек командир и повалился на землю.

Дядя Ринат издал длинный дрожащий стон.