Я сложил вёсла в лодку и посмотрел на спутницу. Она сидела и нервно трепала в руках соломенную куклу. Страшную такую. С толстой гайкой на шее вместо ожерелья.
— Это? — я ткнул пальцем в куклу. — Это?
Признаюсь, вьетнамский никогда мне не давался.
— Уходи, война! — выкрикнула она по-американски и бросила куклу в море.
Я вытаращился на неё, как на привидение: столько чувств было в этом порыве, столько невысказанных эмоций. А потом она запела…
Я разобрал лишь несколько слов: «война», «пожар», «чужаки», «убивать», — всё остальное подсказало мне сердце. Она оплакивала погибших сегодня. Голос дрожал над водой, тревожа лунные блики. Я же виновато рассматривал свои ладони. На сердце сразу тяжело стало. Грустно так. Тоскливо.
— Май Ю, — сказала она, закончив петь. — Май Ю любить тебя.
— Что? — я нервно рассмеялся от неожиданного признания.
— Война не быть. Война конец. Время любить. Жизнь победить война, — выпалив такую длинную тираду, Май Ю замолкла и испытующе посмотрела мне в глаза. Понял ли?
— Война — плохо, жизнь — хорошо, — ответил я. — Хью любит тебя.
И тут я в первый раз увидел, как Май Ю улыбнулась. Её пальцы робко коснулись моей ладони и вздрогнули, словно обожглись. Признаться, только тогда до меня дошло, что я имею дело не со шлюхой. Не стала бы та так стесняться. Не дрогнуло бы моё сердце, глядя на шлюху.
Было в Май Ю что-то загадочное, не доступное пониманию. Какая-та тайна. Её песня, выброшенная в море кукла — всё это было частью головоломки, которую мне предстояло разгадать. — Время любить.
Сказав так, она сняла одежду, и в свете луны её кожа матово засияла. Волосы, забранные до того в тугую косу, волнами расплескались по плечам. Глаза Май Ю лучились теплом. Я смотрел на неё и не находил слов, чтобы описать постигшее меня откровение.
В длинной рубахе и штанах Май Ю походила на трудолюбивую пчёлку — такую маленькую, но упрямую женщину, которая одним усилием воли обработает поле, посеет рис и дождётся мужчин с войны. А без одежды, высеребренная лунным светом, она казалась языческой богиней, Деметрой, матерью всего сущего, и ещё — моей женщиной.
За мгновение до того, как наши взгляды встретились, за какие-то секунды, за пару ударов сердца, я понял, что хочу её. Хочу детей. И ещё — всё, что было до этого момента в моей жизни, ничего не значит, потому что моя жизнь начинается здесь и сейчас, с этой ночи и этой женщины.
Какая разница, какой ритуал?
Организаторы заранее предупреждали, что широкое толкование темы приветствуется. Это куда интереснее сотни однотипных костров на берегу.
— Это? — я ткнул пальцем в куклу. — Это?
Признаюсь, вьетнамский никогда мне не давался.
— Уходи, война! — выкрикнула она по-американски и бросила куклу в море.
Я вытаращился на неё, как на привидение: столько чувств было в этом порыве, столько невысказанных эмоций. А потом она запела…
Я разобрал лишь несколько слов: «война», «пожар», «чужаки», «убивать», — всё остальное подсказало мне сердце. Она оплакивала погибших сегодня. Голос дрожал над водой, тревожа лунные блики. Я же виновато рассматривал свои ладони. На сердце сразу тяжело стало. Грустно так. Тоскливо.
— Май Ю, — сказала она, закончив петь. — Май Ю любить тебя.
— Что? — я нервно рассмеялся от неожиданного признания.
— Война не быть. Война конец. Время любить. Жизнь победить война, — выпалив такую длинную тираду, Май Ю замолкла и испытующе посмотрела мне в глаза. Понял ли?
— Война — плохо, жизнь — хорошо, — ответил я. — Хью любит тебя.
И тут я в первый раз увидел, как Май Ю улыбнулась. Её пальцы робко коснулись моей ладони и вздрогнули, словно обожглись. Признаться, только тогда до меня дошло, что я имею дело не со шлюхой. Не стала бы та так стесняться. Не дрогнуло бы моё сердце, глядя на шлюху.
Было в Май Ю что-то загадочное, не доступное пониманию. Какая-та тайна. Её песня, выброшенная в море кукла — всё это было частью головоломки, которую мне предстояло разгадать.
— Время любить.
Сказав так, она сняла одежду, и в свете луны её кожа матово засияла. Волосы, забранные до того в тугую косу, волнами расплескались по плечам. Глаза Май Ю лучились теплом. Я смотрел на неё и не находил слов, чтобы описать постигшее меня откровение.
В длинной рубахе и штанах Май Ю походила на трудолюбивую пчёлку — такую маленькую, но упрямую женщину, которая одним усилием воли обработает поле, посеет рис и дождётся мужчин с войны. А без одежды, высеребренная лунным светом, она казалась языческой богиней, Деметрой, матерью всего сущего, и ещё — моей женщиной.
За мгновение до того, как наши взгляды встретились, за какие-то секунды, за пару ударов сердца, я понял, что хочу её. Хочу детей. И ещё — всё, что было до этого момента в моей жизни, ничего не значит, потому что моя жизнь начинается здесь и сейчас, с этой ночи и этой женщины.